Налет во время бала Городской управы. Таинственное возвращение колье. Цветы от Мишки Япончика. Пропажа алмазной броши мадам Франже
Шустрый уличный мальчишка выскользнул буквально из-под ног, на ходу подхватив мелкую монету, брошенную актрисой. И так же быстро, как появился, растворился в лабиринте городских улиц, свистом подзывая своих.
— Вы должны быть осторожнее, — мягко пожурил ее Харитонов, — в следующий раз это может быть ваш ридикюль. В смысле — уплывет вместе с монетой. Исчезнет.
— О чем вы говорите, — Вера Холодная пожала плечами, — это всего лишь ребенок. Несчастный маленький ребенок, обездоленный этой ужасной войной.
— Он уже не ребенок, мадам, — Харитонов пытался говорить убедительно, — именно такие составляют потом костяк уличных банд. Воровство у него в крови. Он вырос на улице. Очень скоро станет взрослым бандитом. Грозой ночных улиц.
— Никто не рождается бандитом, — в глазах актрисы блеснула печаль, — он не виноват, что так жестоко с ним поступила жизнь.
— Скажете то же самое потом, когда он вас ограбит.
— Пускай. Мне не жаль. Может, это будет для него единственный способ купить хлеба…
Харитонов искоса взглянул на столичную знаменитость, совсем не похожую на избалованных звезд. В ее глазах была глубокая печаль, совсем не свойственная известной всем кинодиве, и в очередной раз Харитонов подумал о том, что реальность не всегда совпадает с образом с киноэкрана. Женщина, стоящая рядом с ним, была доброй, понимающей, удивительно милой, и глубокая человечность в ее лице в тот момент, когда она смотрела на уличного мальчишку, не была поддельной. Она умела сочувствовать всем сердцем. А раз так, ее сердце было хрупким. С таким очень сложно жить.
В этой женщине не было ничего рокового, несмотря на оглушительно громкую славу. Она была настоящей звездой, но как же не похожей на прочих претенциозных актрис! Так, видя, как она смотрит на уличного мальчишку в светлых сумерках уходящего летнего дня, Харитонов вдруг понял одну простую вещь: слава была вызвана ее искренностью, той искренностью чувств, которую полюбили все зрители. Все в ней было настоящим, не поддельным, и ее глубокие чувства выделялись на фоне прочих киноподделок так, как настоящий алмаз выделяется на фоне дешевых поддельных камней.
Задумавшись об этой причине ее славы, Харитонов залюбовался тонким профилем актрисы и печалью в ее глазах.
— Я хотела бы съехать отсюда, — вдруг сказала она, подняв глаза вверх и мрачно взглянув на красоты одесского отеля «Бристоль». — Мне не нравится здесь.
— Но это лучшая гостиница в Одессе! — удивился Харитонов. — Вас кто-то побеспокоил?
— Не о том речь! — Вера Холодная нахмурилась и опустила глаза, теперь глядя на гладкие булыжники мостовой. — Мне не по душе этот роскошный, претенциозный отель, мне не по душе люди, которые живут здесь… Я не привыкла быть грубой. Но иногда постояльцы отеля бывают очень навязчивы… Послушайте, мне было бы спокойней, если бы вы сумели найти для нас квартиру. Для работы над ролью в первую очередь требуется покой. Это возможно сделать?
— Ну конечно, я займусь этим сегодня же, — пробормотал Харитонов. — На самом деле я догадывался, что вам может быть некомфортно в отеле, — улыбнулся он через минуту. — Поэтому я уже нашел одну квартиру — в доме Попудова на Соборной площади, рядом с отелем. Квартира большая, просторная, комнаты с отдельными ходами, с каминами. Прекрасная мраморная ванна. И есть комната для прислуги. Если вам угодно взглянуть… — он запнулся.
— Конечно, и чем скорее, тем лучше! — воскликнула Вера. — О… — она вдруг нахмурилась, — я совсем забыла об этом приглашении сегодня вечером. На бал… Что ж, придется отложить до утра. Но утром мы посмотрим квартиру, и, если мне понравится, я хотела бы сразу переехать.
— Как вам будет угодно. Квартира пуста, — склонил голову Харитонов.
Разговаривая так, они вошли в вестибюль гостиницы, где на знаменитую актрису сразу же абсолютно неприлично уставились несколько постояльцев. Было похоже, что она — животное какого-то зверинца, не меньше, и Харитонов понял, почему Вера хочет уехать отсюда. Жить в центре всеобщего внимания, не имея ни малейшей секунды для личной свободы, было невыносимо.
В сверкающем бальном зале особняка Одесского литературно-артистического общества на Ланжероновской (в бывшем дворце князя Гагарина) находились все сливки общества. Благотворительный бал Городской управы был ежегодным. Там собирались пожертвования для приютских детей, и самые знатные и богатые семьи города считали делом чести получить пригласительный на бал.
Сверкание бриллиантов и парижских туалетов, изысканные закуски и дорогое шампанское — все это искрилось и переливалось под хрустальными люстрами отголоском той самой роскоши, которая одной ногой уже стояла в прошлом. И даже те, кто пытался веселиться вопреки всему, понимали, что бурное веселье очень скоро сменится настоящей агонией, как горячечным бредом смертельно больного, сметет жестокостью элегантную роскошь знаменитых одесских балов.
В ярко-зеленом вечернем платье, с колье из крупных изумрудов на шее, в сопровождении неизменного Дмитрия Харитонова знаменитая артистка Вера Холодная поднималась по мраморной лестнице в Золотой зал дворца, названный так из-за роскошной золотой лепнины, покрывающей потолок и стены. Здесь, в изысканном светском обществе, на столичную знаменитость глазели ничуть не меньше, чем на улицах города или в вестибюле гостиницы. И действительно: в Одессе, наверное, не было ни одного человека, который не знал бы этого имени, начиная от знатной графини и заканчивая простой прачкой и торговкой.
Талант актрисы, настоящий, неподдельный, искренний, делал равными людей всех сословий и социальных слоев. И каждый, вне зависимости от положения и наличия капитала, с замиранием сердца следил за черно-белым экраном, где разворачивались удивительные события и драмы, более интересные и захватывающие, чем сама их жизнь. И такова была сила искусства, что и прачки, и графини в веселых местах одинаково смеялись, а в грустных — плакали, и не было сословных различий ни для грусти, ни для смеха, ни для сочувствия, ни для слез…
И точно так же при появлении актрисы и на роскошном балу, и в зале простого, дешевого иллюзиона собравшиеся перешептывались и, толпясь, старались подобраться поближе к ней.
Актриса же была задумчива и мила, держалась со всеми ровно и приветливо. Она одарила всех утонченной, чуть грустной улыбкой, но категорически отказалась говорить речь, сославшись на то, что желает быть на этом балу простой гостьей, а не важным действующим лицом.
Бал был в разгаре. Приглашенные музыканты развлекали собравшихся танцевальной музыкой, и под ярким светом хрустальной люстры на паркете зала кружились пары, позабыв обо всем, что творится за пределами этих стен…
Но вдруг из боковых окон донесся какой-то шум, и поначалу он был не настолько сильным, чтобы заглушить звуки вальса. Но когда музыка смолкла, за окнами вдруг отчетливо прозвучала стрельба.
Танцующие остановились не сразу. Выстрелы повторились и были слышны громче. Им аккомпанировал ужасающей нотой внезапно оборвавшийся человеческий крик.
— Что это? — Актриса повернулась к Харитонову, лицо ее стало бледным. — Это совсем близко… здесь? Но вы же говорили…
— Не извольте беспокоиться, — вмешался в разговор один из чиновников при губернаторе, — вокруг дома вооруженные солдаты, нам ничего не грозит. Банды расходились. Бандиты совсем обнаглели. Каждый день грабежи.
— А почему вы не можете справиться с бандитами? — Знаменитая актриса явно была не в курсе того, что происходит в Одессе, а потому задала столь наивный вопрос.
— Сил недостаточно, — с сожалением ответил чиновник. — Мы все с нетерпением ждем высадки десанта союзников. Может быть, тогда…
Но договорить он не успел. Дверь в зал распахнулась от мощного удара. Раздался выстрел, и из люстры полетели хрустальные осколки. Кто-то закричал. В зал, тесня собравшихся в бальных нарядах, ввалились люди в кожанках с наганами в руках. Долговязый черноволосый тип еще раз выстрелил в люстру и с удовольствием посмотрел, как зал осыпают осколки битого стекла.
— Попрошу без паники, господа хорошие! — выкрикнул он, да так громко, что перекрыл все звучащие голоса. — Ведете себя тихо — мы быстро уходим! Брюлики, бумажники, просто всякие цацки сдаем моим революционным ребятам и получаем горячий привет от пролетарской Молдаванки и лично от Михаила Японца!
— Это банда Японца, — прошептал Харитонов актрисе белой как мел, — им лучше не сопротивляться. Только так можно выжить в налет.
— Кто такой Японец? — спросила артистка. Несмотря на весь ужас происходящего, держалась она достаточно мужественно, только в лице ее не было ни кровинки.
— Главный бандит Одессы, — доверительно в самое ее ухо сказал чиновник. — И называет себя королем… Этот налет — его рук дело. Только типчик этот — не Японец.
— Вы знаете Японца в лицо? — удивилась Вера.
— Его весь город в лицо знает, он ведь на автомобиле со своей свитой по Дерибасовской раскатывает, — зло ответил чиновник. — Одет как франт — ботинки лакированные, кошелек. Даже гвоздика в петлице. И свита вокруг него — настоящее кодло с пушками да перьями. Свора. А этот, долговязый, его адъютант Мейер Зайдер, по кличке Майорчик.
— Наше вам здрасьте. — Долговязый вдруг возник рядом с ними и, судя по всему, слышал весь разговор. — Весьма точно вы живописали нас прекрасной даме. Таки да, я Майорчик. Правая рука Японца. Так что будьте любезны — ваш бумажник! А все деньги пойдут на нужды пролетарской Молдаванки!
— Шкура бандитская! — неожиданно для себя храбро выкрикнул чиновник из канцелярии губернатора, но бумажник все же вытащил.
— Фи, как грубо! Не рви мои нервы, дядя! Я ведь могу и в зуб пальнуть, — ухмыльнулся долговязый и, забрав бумажник, повернулся к актрисе: — Теперь вы, мадам.
— Это Вера Холодная! — Харитонов выступил вперед. — Вы что, не узнали?
— Ну конечно узнал! Для меня такая честь, мадам! Целую ваши ручки! — схватив бумажник Харитонова, бандит взял за руку артистку и, как ни пыталась она вырвать ладонь, насильно поцеловал.
— Мадам, вы прекрасны. Но колье на вас еще прекраснее. Попрошу сдать его для пролетарской Молдаванки, — ерничал он.
— Застежка сломана, — Вера сохраняла ледяное спокойствие, — я не могу расстегнуть колье.
— Нет ничего проще! — И, дернув двумя пальцами, Майорчик с легкостью разорвал украшение. — Не страшно, что поломано, изумруды хороши сами по себе, — заржал он.
После этого, по-шутовски поклонившись, растворился среди своих людей.
— Какой позор! — Харитонов дрожал от ярости. — Ограбить вас! Вас! Я этого так не оставлю! На этого негодяя надо найти управу!
— Прошу вас, успокойтесь, — актриса сильно сжала его руку. — Это всего лишь колье, к тому же уже поломанное. Из-за него не стоит рисковать жизнью.
Но Харитонов кипел от ярости.
Обчистив до нитки всю собравшуюся на балу публику, бандиты исчезли так же быстро, как и вошли.
После этого веселье, понятно, не возобновилось. Посетители бала стали расходиться с невероятной скоростью, спеша поскорее покинуть страшное место. Уходя, они обнаружили во дворе связанных веревками охранников с кляпами во рту и труп бандита. В общем, было о чем поговорить в Одессе в эту ночь.
Вера Холодная и Харитонов сели в поджидающий их автомобиль. Прибыв на место, Дмитрий отправился с актрисой к ее номеру, несмотря на то что она пыталась уверить его в том, что ей совершенно не страшно.
— Я не засну спокойно, если не увижу своими глазами, как вы вошли и закрылись, — объяснил он. — Особенно после того, что произошло.
— Уверяю вас, я не из пугливых, — смеялась артистка.
Разговаривая так, они подошли к номеру. Внезапно дверь распахнулась. На пороге стояла испуганная горничная.
— Там… там… мадам… только что принесли… в кожанке… заросший такой…
Вера и Харитонов быстро вошли внутрь. На столе стояла огромная корзина цветов — просто царский букет. Рядом лежала бархатная коробочка зеленого цвета. Вера открыла ее.
— Это же мое колье! — воскликнула она. Действительно, на черном бархате было разложено то самое изумрудное колье, которое забрали у нее на балу. Только оно было отремонтировано: застежка починена. Вдобавок к колье в коробке были изумрудные серьги — в тон.
Рядом лежала записка. Вера развернула ее. «Прошу извинить за печальное недоразумение, которое произошло сегодня вечером. Все это случилось по незнанию моих людей. Примите уверение в глубочайшем почтении к Великой Королеве Экрана. Больше вас никто не посмеет тронуть в моем городе. Одесса у ваших ног — у ног прекрасной королевы. Еще раз примите мои глубокие извинения. Осмелюсь предложить вам скромный дар, надеюсь, это сгладит те неприятные минуты, которые вам пришлось пережить сегодня вечером по нашей вине. С глубочайшим уважением и почтением, Михаил Японец — Король Одессы».
— Король Одессы! — фыркнул Харитонов. — Какая наглость!
— Это действительно мое колье… — Актриса задумчиво держала коробочку в руках, затем решительно сунула ее Харитонову. — Уберите это!
— Прошу прощения? — Дмитрий был глубоко удивлен.
— Заберите его! Продайте, а деньги раздайте бедным. Я все равно больше никогда не смогу его надеть.
— Но, мадам… Я не могу это сделать… Если Японец узнает…
— Да мне все равно! Что вы так боитесь этого Японца? Ведь он всего лишь уличный вор! — Вера была так взволнована и рассержена, что даже притопнула ногой. — Не нужны мне его жесты! Какая мерзость! Сначала ограбить, а затем… так!
— Но он же извинился… Написал, что это недоразумение…
— Все равно. Я больше не смогу видеть это колье. Уберите, — Вера снова сунула коробочку в руки Харитонову. Затем позвала горничную и велела выбросить принесенные цветы. Дмитрий пытался возразить, но промолчал, увидев выражение лица киноактрисы.
Однако ограбление на благотворительном балу не смогло затмить того, что произошло днем раньше в одном из кабаре города, а если точнее, в скандальном кабаре «Ко всем чертям!» У мадам Франже там пропала алмазная брошь, причем она буквально растворилась в воздухе.
Мадам Франже, вдова ювелира, дама преклонных лет, явилась в кабаре в сопровождении молодого клерка из собственной ювелирной конторы, которую унаследовала после безвременной кончины супруга. Ничего интересного: с молодым человеком в полночь (в кабаре) мадам собиралась говорить о делах — обсуждать финансовые отчеты. Именно так она впоследствии и заявила полиции. Впрочем, к ее словам никто особо не прислушивался: светское общество давно уже сплетничало о поведении мадам Франже, а именно — о том факте, что молодые клерки в ее конторе почему-то менялись, как изношенные перчатки…
И, очевидно, для того, чтобы настроить молодого спутника на деловой лад, мадам вырядилась в вечернее платье с глубочайшим декольте, в основание которого прикрепила свою лучшую алмазную брошь из коллекции покойного супруга — с самыми дорогими алмазами.
Кабаре было набито битком. Через два дня должен был состояться концерт знаменитого гипнотизера, и ходили слухи, что он уже приехал в город. А потому публика валила валом, чтобы на него посмотреть.
Об этом гипнотизере ходили легенды. Во-первых, никто не знал, как он выглядит. Во-вторых, никто не знал его настоящего имени. В-третьих… Да что там в-третьих! Даже афиши переделывались несколько раз, так как никто не знал, как правильно его назвать. Об этом не знал даже импресарио, устраивавший гастроли, а потому на афишах он именовался то Железной Маской, то Мистером Иксом… Но в конце концов было написано то имя, под которым гипнотизер завоевал самую громкую известность и как называл себя сам: Призрак.
«Видевших» и «знающих» гастролера было много. Они рассказывали, что артист выступает в плотной черной маске, которая скрывает не только черты лица, но и цвет волос. И не снимает маску даже в гостиничном номере, даже на деловых переговорах с владельцами кабаре, концертных залов и театров…
А еще поговаривали, что под маской он скрывает страшное уродство, что он был изуродован на царской каторге, и что лицо его настолько страшное, что никто не осмеливается на него взглянуть…
Говорили также, что в Петербурге он лично встречался с лидером большевиков Лениным, и встреча прошла настолько плохо, что Ленин велел схватить его и расстрелять. Но гипнотизер выбрался и — естественно! — загипнотизировал охрану петербургской тюрьмы «Кресты», и с тех пор скрывался на юге бывшей империи: длинные руки большевиков туда не доставали, и вообще положение их здесь было весьма шатким.
Ну а как обстояло дело в действительности, никто не знал. В любом случае, Призрак с успехом гастролировал по всему югу и никогда не снимал маску. И теперь его ждали в Одессе, где он должен был дать несколько концертов в разных местах. Загадочная личность Призрака вызывала такой интерес, что за несколько дней до концерта публика заполнила кабаре, пытаясь разглядеть гипнотизера. Злые языки, впрочем, утверждали, что занятие это является абсолютно бессмысленным, ведь если Призрак снимет маску, то нет ни единого шанса узнать его в толпе.
Мадам Франже, по всей видимости, поддалась общему настроению. Бокал за бокалом потягивая дорогое шампанское, она с удовольствием глазела по сторонам. На сцене выступал цыганский хор, и спутник мадам не отрывал глаз от стройных темноволосых красоток в пышных юбках, которые пели так сладко, что замирала душа. Наконец номер цыганского хора закончился, на сцене появилась пара, она стала исполнять аргентинское танго, и мадам Франже покинула свой столик, направившись в дамскую комнату.
Надо заметить, что мадам к этому времени была уже очень сильно навеселе. Это обстоятельство впоследствии отметило и руководство кабаре, и приехавшие сотрудники полиции. А потому, когда мадам Франже стала утверждать, что в дамской комнате почувствовала странный сладковатый запах и потеряла сознание, ей никто не поверил. Скорей всего, по их общему мнению, дамочка сама потеряла равновесие и споткнулась, а упав, осталась лежать на полу.
В общем, как бы там ни было, обнаружили мадам Франже лежащей на полу дамской комнаты две другие посетительницы, они и подняли шум. Мадам почти сразу пришла в себя. А усевшись на полу и поправив платье, она вдруг обнаружила, что алмазная брошь исчезла. Ее украли.
Мадам принялась вопить так, что несчастное руководство кабаре было вынуждено вызвать полицию. Явились полицейские и представитель военного гарнизона. Однако мадам продолжала вопить.
Была обыскана вся дамская комната, затем обыскали артистов, которые толпились за кулисами, и уборные артистов, в которых они переодевались. Обыскали кухню. Брошь не нашли. Окно в дамской комнате было наглухо закрыто на задвижку. Ну а по словам мадам, когда она вошла внутрь, то была одна — никого не было. И, пока она там находилась, никто больше не заходил.
И вдруг один из полицейских между плитками пола обнаружил что-то блестящее. Ковырнув ногтем, он вытащил сломанную застежку явно от золотой женской броши. Застежка была предъявлена мадам. Та нехотя призналась, что застежка в брошке была сломана, и брошка из-за этого часто расстегивалась, падала на пол. Она теряла так ее несколько раз, но всегда находила. Застежку же забывала починить.
Однако застежка лежала в самой дамской комнате — в закрытой кабинке, как раз возле отверстия канализационной трубы. Так что полицейские предположили, что когда мадам упала, брошка расстегнулась и свалилась прямиком в отверстие трубы. И напрасно мадам Франже утверждала, что упала, уже выйдя наружу, возле зеркала, а не в кабинке: все видели, что она была сильно пьяна.
Хозяин кабаре, маленький толстяк, просто задыхался от злости: он кричал о том, что, напившись, женщина сама уронила брошь с поломанной застежкой в канализацию, что в его кабаре не воруют, и вообще, как могла пропасть брошь из запертого помещения, в котором не было никого…
Полицейские ему вторили, ведь сломанная застежка была явным доказательством того, что брошка упала вниз. И наконец был вызван официант, который, почему-то стесняясь, сказал, какое точно количество бутылок шампанского было подано к столику мадам…
В общем, женщина расплакалась, дальше с ней случилась истерика. Вдобавок ее тошнило, у нее страшно болела голова, а в момент падения разорвалось платье. Спутник погрузил рыдающую мадам в пролетку, которые всегда дежурили возле входа, и увез прочь. Но несмотря на ее состояние, достаточно долго были слышны проклятия, которые она посылала в ночную темноту. Дело о краже броши так и не было открыто, и полицейские с военными удалились. Правду сказать, после того, как директор кабаре угостил их обильным ужином с хорошим коньяком…
В общем, полицейские были очень довольны. Никому не хотелось связываться с пьяной истеричной бабой. К тому же положение их на тот момент было весьма шатким: все знали, что со дня на день полицию могут разогнать и заменить чем-то новым — когда в городе поменяется очередная власть. А поэтому искать какую-то брошь никому не хотелось. Предпочтительнее было думать, что брошь утонула — ну и дело с концом.
Наблюдая, как Туча обхаживает полицейских, а до того напустился на вдову ювелира, Таня только посмеивалась, расхаживая в служебном коридоре. Эту брошь на платье мадам Франже она приметила давно. И когда мадам встала из-за столика, она незаметно улизнула со сцены и пошла за ней.
Дальше все было отработано четко. Поскольку у Тани был универсальный ключ для всяких таких дел, она заперла дамскую комнату, а потом, когда мадам вышла, прижала к ее лицу платок с хлороформом.
Ну а когда вдова ювелира грузно осела на пол, Таня забрала брошь. При этом ей пришлось отломить застежку и бросить ее в кабинке. После этого она вышла из дамской комнаты и незаметно передала брошь, завернутую в платок с хлороформом, двум своим людям, сидящим в зале. Когда они ушли, унося с собой дорогую добычу, Таня вернулась в свою гримерку, дожидаясь окончания скандала: она знала, что Туча умел завершать эти скандалы виртуозно — так, как никто другой.
Туча все еще был занят полицейскими, когда Таня выскользнула в зал — посмотреть на обстановку. И вдруг остолбенела: за одним из столиков сидел Петр Инсаров, вместе с девушкой из цыганского хора, статисткой Соней. Впрочем, она представлялась окружающим и как Софья, но Таня-то знала, что на самом деле звать ее Соня — Сонька Блюхер, и из всех девчонок в цыганском хоре она была самой глупенькой и молодой. Ей едва стукнуло 16. Пятый ребенок в семье, в которой было девятеро детей, Сонька с детства была вынуждена тяжело работать, добывая пропитание не только себе, но и остальным. Устроившись в цыганский хор, она изо всех сил держалась за это место. Характер у нее был хороший: она никогда не конфликтовала ни с кем, к Тане же относилась с почтением, как будто даже заискивала, инстинктивно чувствуя, что та не такая, как все.
И вот теперь наивная маленькая смазливая девочка сидела рядом с этим опасным человеком! Все в душе Тани замерло, и она резко направилась к ним.
Но было уже поздно. Парочка вышла из-за столика и быстро пошла к выходу. При этом Инсаров что-то говорил девушке, придерживая ее за талию, а Сонька, раскрыв рот, заискивающе вглядывалась в его лицо.