Белокурая девушка с двумя косичками, типичная жительница сельского предместья, поднималась по мраморной лестнице богатого доходного дома на Ланжероновской. Она считала ступеньки. И на ее лице застыло выражение страха. Дешевенькое ситцевое накрахмаленное платье с накрахмаленным же воротничком специально для случая шуршало при каждом подъеме. Было видно, что девушка изо всех сил старается придать себе респектабельный вид.

Ничего особенного в ней не было, и никто бы не запомнил ее внешность, никто не узнал бы при встрече на улице, увидев во второй раз. Тысячи таких девушек, приехавших в город из сельской местности, обивали конторы по найму прислуги и работали в грошовых лавках, ничем не отличаясь от всех остальных своих соотечественниц. Война, разруха, голод – все это выгоняло людей из насиженных сельских мест, разбрасывало по миру, заставляя искать кусок хлеба, добывать который становилось все тяжелей и тяжелей.

Хорошенькая – благодаря молодости, худенькая – благодаря голоду, аккуратная – благодаря стремлению даже в дешевой одежде выглядеть хорошо, девушка производила благоприятное впечатление своей миловидностью. Но было сразу видно, что она не очень умна – по туповатому, застывшему выражению в карих глазах – как у перепуганного зверька.

Остановившись перед дверью квартиры на третьем этаже – одна квартира приходилась на каждый этаж, – девушка покрутила ручку звонка и затравленно вздохнула. Дверь открылась почти сразу. На пороге возникла полная барыня в отделанном мехом халате и с перевязанной полотенцем головой.

– Тебе чего? – неприязненно фыркнула она.

– Прислуга… здесь требуется? Я горничная.

– Ах, наконец-то! Мне уже третий день обещают кого-то прислать! В доме полный бардак, у меня жуткая мигрень! Это невыносимо!

Вслед за хозяйкой девушка прошла внутрь. Роскошная квартира носила следы беспорядка. Даже в гостиной были разбросаны вещи. В комнатах стоял затхлый запах.

– У вас есть рекомендации?

Девушка протянула несколько конвертов. Хозяйка квартиры быстро пробежала их глазами.

– А что случилось с вашими предыдущими хозяевами?

– Переехали в Киев, мадам.

– Возможно, мы тоже куда-то уедем. Так что работа ваша временная. Приведите хотя бы дом в порядок, если уж вы тут. Как вас звать?

– Анюта, мадам.

– А, я все равно не запомню! Какая, собственно, разница. Ну что вы стоите? Уберите тут!

Шаркая тапочками, мадам ушла в спальню. Девушка распахнула тяжелые бархатные портьеры, открыла окна. Комнату сразу залил яркий солнечный свет. Тяжело вздохнув, она принялась за уборку. Воздух сразу наполнился пылью – стало ясно, что в квартире долгое время никто не убирал.

К вечеру квартира заполнилась людьми. Кроме новой горничной, здесь была еще и кухарка – пожилая болтливая женщина, очень довольная тем, что появилась горничная.

– Ужо таперича вздохнуть можно, – обрадовалась она. – За таперича ты у них промеж глаз скворчи. Совсем душу заели, аспиды брюхатые. А таперича за вдвоем передохнуть можна.

Горничной определили место в комнате под лестницей на чердак, чрезвычайно смахивающей на чулан. В зал к гостям ее не звали. А потому, полакомившись на кухне в компании кухарки остатками хозяйского пиршества и распив, опять-таки с кухаркой, бутылку водки, горничная удалилась в свой чулан, откуда была извлечена на свет Божий хозяйкой ровно в половине шестого утра.

Но вечер в компании кухарки был приятен, и горничная с удовольствием вспоминала о нем, расчесывая перед засиженным мухами осколком зеркала волосы.

Когда в зале стало шумно и хозяйка велела прислуге туда больше не заходить, кухарка поманила горничную на кухню, выставив на стол остатки мясного пирога, картофельную запеканку с грибами и бутылку водки.

– Прячут, усё прячут, – кивнула в сторону зала, – сволоты проклятые, всю душу изъели. Уйду я отсюда, сил моих нет. Не люди, а изверги. И гостей прячут. Бандиты там у них.

После первых трех рюмок кухарку совсем развезло и она принялась откровенничать про своих хозяев.

– Он вроде как в банке служит. Целый день по делам ходит. Вертлявый такой, юркий, в любую жопу без мыла влезет, – описывала она хозяина. – И бумаги я у него банковские видела. Векселя вроде. Ты не думай, я разбираюсь. Мне племянник сказал. Банками он занимается, точно. Живут богато. Он болгарин, из Варны. В еде специи любит. Паприку особенно.

Горничная поняла, почему в воздухе кухни был разлит пряный, сочный запах каких-то специй. Так пахнет жгучий болгарский перец, который кухарка щедро добавляла в разные блюда.

– Хозяйка – ведьма, да кто будет ее винить? – откровенничала она. – Полюбовница у нашего швицера есть. Да такая фифа, шо аж скворчит в печенках! Он до ручки доперся, аж сюда ее приводил, фифу эту, пока хозяйка с сыном к родным ездила. Та еще шкура! Ты ей палец, она тебе всю руку по плечо оттяпает. Словом, продажная баба, шкура. Вроде как артистка, в балете танцует. Денег он на нее тратит – шоб я усю жизнь за так жила! Я им кофе принесла как раз за тот момент, когда он на ей колье примерял, из сейфа открыл. А сейф у него в стенке, за картиной с синей протухшей рыбой! И он в нем усё от хозяйки прячет. Словом, та еще семейка! В печенках сидят. Здесь не за так, за последнюю неделю работаю – и усё, в голове ветер! От дохлых нервов отчаливаю!

Уже в шесть утра на следующий день горничная наводила порядок в заставленном грязной посудой зале. Странно было видеть такое ее количество – словно гостил целый полк. Злая, невыспавшаяся кухарка полоскала в раковине грязные тарелки и чашки, ругаясь вполголоса последними словами.

– И сегодня у них так тоже… – бурчала она, – хозяйка велела такое же количество еды наготовить. Знать, опять гости будут. У них каждый вечер гости. Ну, ничего, мы с тобой еще одну бутылочку разопьем, у меня есть.

Закончив уборку в гостиной, горничная отнесла кухарке остатки посуды. Потом вернулась в зал и открыла окно. Высунувшись в него до половины, она достала из кармана юбки зеленый шелковый платок, один из концов которого почему-то был завязан тугим узлом. Поднесла к лицу, принялась играть этим платком… Резкий порыв ветра вырвал, выхватил из руки шелковую ткань, девушка не успела удержать. И платок легко полетел вниз, по воздуху, напоминая удивительную фантастическую птицу. Улыбнувшись, горничная закрыла окно.

Около десяти утра хозяин дома, едва встав с постели, поплелся в свой кабинет, чтобы отнести в сейф толстую пачку денег, завязанную в шейный платок. В кабинете было чисто убрано, и со стола, и с полки над камином даже вытерли пыль, что вызвало на лице хозяина дома некую гримасу удивления. Но, вспомнив, что жена говорила что-то о новой горничной, он тут же об этом забыл.

Голова болела неимоверно от выпитого накануне. Хозяин дома раскрыл сейф, развязал платок и принялся пересчитывать деньги. Все в долларах, в крупных купюрах… Поглощенный этим занятием, он не обратил никакого внимания на задернутую до половины парчовую портьеру окна.

Ворвавшийся в дверь сквозняк слегка пошевелил толстую ткань. Все так же не обращая никакого внимания на сквозняк и на штору, хозяин квартиры пересчитал все деньги, тщательно уложил их в сейф и снова набрал код. Затем, схватившись за больную голову рукой, быстро вышел из кабинета.

Вечером в кухне снова разливался острый, пряный аромат паприки и других специй.

– Странно, – морщилась кухарка, – вроде положила как обычно, а запаха больше. Неужели переборщила?

В этот раз ужин в гостиную было велено подать горничной. И она пошла, сгибаясь под тяжеленным подносом, заставленным блюдами с острой болгарской едой.

За круглым столом под хрустальной люстрой сидели семь человек. Хозяин с женой и пятеро их гостей – трое мужчин и две дамы. Они ничем не были похожи на бандитов, это были приличные люди, именно поэтому горничной и разрешили зайти в зал.

Когда ужин был подан, девушка вернулась на кухню, где на столе уже благоухали миски с красным болгарским жарким и стояла непременная бутылка водки. Кухарка потирала руки, предвкушая компанию и пиршество. Налили, выпили. Попробовали острую еду.

– И как они могут есть такую гадость? – поморщилась кухарка. – Ты погоди желудок-то травить, я нам говядинки припасла. Хоть и холодная, а нет ничего лучше.

Пока кухарка, повернувшись спиной к кухонному столу, возилась в буфете, горничная задумчиво рассматривала этикетку на бутылке водки.

– Я их у хозяев краду, они ведь как тюлени пьют, вся кладовка от бутылок заваливается, – как бы оправдываясь, сказала кухарка, обернувшись и поймав взгляд девушки, – одной, двумя меньше – они и не заметят.

После четвертой рюмки кухарка снова начала откровенничать о хозяевах, но очень скоро речь ее стала путанной и бессвязной. А еще через пять минут она благополучно улеглась грудью на кухонный стол, слегка поелозив лицом на матерчатой салфетке, случайно попавшей ей под щеку. И очень скоро дыхание ее стало спокойным, тихим – дыханием глубоко спящего человека. Горничная быстро вошла в гостиную.

Здесь все было точно так же, как с кухаркой: шестеро гостей заснули сидя прямо за столом. Одна дама с высокой прической уснула в тарелке с салатом. А седьмой, не сдержав равновесия, завалился боком на пол, неуклюже подогнув под себя ноги. Спящее царство ярко было освещено хрустальной люстрой. Это напоминало средневековую гравюру ужасов – возможно, о проделках коварного дьявола.

Горничная быстро вышла из гостиной, подошла к входной двери и тихонько стукнула кулаком один раз. Ей ответили. Тогда она распахнула двери, и на пороге появились Хрящ, Шмаровоз, Зима и Колька-Жмых. Двое последних держали в руках револьверы.

– А тебе идет парик, – заржал Шмаровоз, – ни за что не признал бы за улицу.

Таня (в образе горничной была именно она), не отвечая, быстро провела всех в кабинет.

– Они спят, но Зима и Колька-Жмых пусть станут у двери, – скомандовала она. – Пушки спрячьте. Пальбы здесь не будет.

Таня со Шмаровозом подошли к сейфу, сняли картину. Под ее диктовку Шмаровоз набрал комбинацию. Сработало с первого раза.

– Во точность! – восхищенно присвистнул Шмаровоз.

Таня пожала плечами:

– Да подсмотрела, за портьерой спряталась. Даром, что ли, в этом дерьме горничную изображала!

Когда сейф был открыт, возле него сгрудились все, кто был в комнате. Бандиты не смогли сдержать восторга: сейф был полон денег! Их было очень много, а вдобавок к обещанным трем миллионам там оказались женские украшения с бриллиантами и рубинами и 20 тысяч американских долларов. Ворча от удовольствия, бандиты принялись перекладывать деньги в холщовые сумки, которые принесли с собой.

Вдруг за дверью кабинета послышалось какое-то движение, раздались легкие шаги. Дверь раскрылась, и тоненький детский голос произнес:

– Папа?

На пороге стоял маленький сонный мальчик лет восьми в белой ночной рубашонке и, потирая ладонью сонные глазки, смотрел на собравшихся в кабинете людей. Бандиты замерли. Хрящ вынул из кармана револьвер. Первой очнулась Таня. Страшно зашипев на Хряща: «Только посмей!», она быстро подошла к ребенку.

Это был маленький сын Драгаева, единственный в доме, кто не пробовал Таниной еды со снотворным. В пылу ограбления Таня о нем совсем забыла.

Она подошла к ребенку, присела на корточки, обняла тонкое дрожащее тельце, пригладила вздыбленные волосы. Ласково сказала:

– Не спится, малыш?

– Ты кто? – строго спросил ребенок, но в его голосе звучали спокойные нотки – его успокаивало ласковое лицо Тани.

– Я новая горничная. Разве мама тебе не говорила? – ответила Таня успокаивающе. – Меня зовут Анюта. А тебя как зовут?

– Николай. Как царя. А где папа? И кто эти люди?

– Твой папа в гостиной, у него гости. Ты же знаешь, как папа не любит, чтобы его отрывали от гостей, поэтому не надо к нему ходить. А эти люди – друзья папы. Он попросил их принести ему в гостиную документы и деньги. А меня попросил их проводить.

Таня встала, взяла мальчика за плечо и повела его в детскую. Подчиняясь ее ласковым рукам, ребенок безропотно лег в постель и натянул одеяло до подбородка.

– Ты посидишь со мной, пока я засну?

– Ну конечно, мой маленький. Я посижу. Ты ничего не бойся.

– А ты споешь мне колыбельную? Ты знаешь, как петь?

– Не совсем. Но я постараюсь.

И Таня затянула колыбельную, которую бабушка пела ей в детстве. В горле у нее тут же возник горький комок. Чтобы избавиться от него, Таня ласково беспрестанно гладила ребенка. Мальчик закрыл глаза. И скоро дыхание его стало ровным, тихим – ребенок заснул. Подчиняясь какому-то странному порыву, Таня поцеловала мальчика и, закрыв дверь, тихо вышла из комнаты.

В кабинете бандиты уже закончили вынимать деньги из сейфа.

– С ума сойти! – выдохнул Шмаровоз. – Что бы мы без тебя, Алмазная, делали. Он не позовет взрослых, не поднимет тревогу?

– Ребенок заснул. Все спокойно.

– Может, пристрелить детеныша, шоб нас не сдал? – злобно зыркнул глазами Колька-Жмых. Но Таня на него буквально вызверилась:

– Только попробуй! Ты что, совсем урод? Пристрелить ребенка? Ты только заикнись об этом, и я разорву тебе горло! Здесь, со мной, никто не будет стрелять! Понятно всем? Никакой стрельбы не будет! Крови не будет! Я сказала. А как я сказала, так сделаю. Из вас всю душу вытрясу. Но ни на ком из моих людей не будет крови…

– Угомонись, Алмазная, – Хрящ сунул пистолет обратно в карман, – никто твоего мальца не тронет. Ишь, мамаша выискалась!

– Баба!.. – презрительно протянул сквозь зубы Колька-Жмых, но Зима тут же стукнул его локтем:

– Рот за горло засохни! Заткнись!..

Таня сделала вид, что не слышит. Она и сама не понимала своего порыва. Впрочем, нет, понимала. Она была воровкой, а не убийцей.

– Слышь, Алмазная, – позвал Шмаровоз, – там, в конце сейфа, конверт какой-то с бумажками лежит. Брать?

Таня подошла ближе. В конверте из дорогой глянцевой бумаги с личным вензелем Драгаева лежали какие-то документы.

– Я возьму, – сказала Таня, засовывая конверт в карман, – разберусь, зачем прятал его с такими предосторожностями в сейф.

Больше делать в квартире афериста Драгаева было нечего, и Таня повела своих людей к выходу.

– Когда они проснутся-то? – спросил Хрящ.

– К рассвету. У нас в запасе еще несколько часов.

– Как ты думаешь, что всё это может означать? – разложив на столе бумаги из конверта Драгаева, Таня склонилась над ними в свете Володиной лампы.

Был поздний вечер следующего дня. Прячась переулками, Таня пришла в квартиру Володи Сосновского. Между ними это было условлено заранее. Володя отнес записку в кабачок на Садовой, где указал несколько цифр – дату и время встречи. Это означало, что в это время он ждет Таню у себя.

Встречи происходили в глубокой тайне у него на квартире. Показываться на Елисаветинской, возле квартиры Тани, ему было категорически нельзя. Расследование, которое вели они оба, снова было тайным. И о том, что известный в городе журналист действует заодно с королевой криминального мира, не должен был знать никто на земле.

– Откуда ты это взяла? – подозрительно нахмурился Володя. – Личные бумаги афериста Драгаева – откуда?

– Какая тебе разница! – Таня пожала плечами. – Взяла и всё.

– Об ограблении квартиры Драгаева сегодня трубят все газеты города. И я писал. Говорят, что воров навела либо кухарка, либо горничная. Обе они бесследно исчезли из квартиры. А воров, и как они вошли внутрь, и сколько их было, не видел ни один человек на земле.

Таня вздохнула. Мальчик не проговорился. Возможно, все происходящее ночью показалось ему просто сном. А кухарка исчезла из квартиры, очнувшись раньше хозяев, потому что боялась подозрений. Она и должна была очнуться раньше – снотворного Таня подложила ей меньше, чем всем.

– Так вот, из сейфа Драгаева исчезло три миллиона рублей. – Володя вперил в нее тяжелый взгляд. – Поговаривают, что действовала банда Японца. Все-таки три миллиона – не шуточка!

– Ах-ах! – сказала Таня.

– Ладно. Показывай, что ты нашла.

– Вот, – Таня расправила на столе два листка бумаги. – Вчера я весь день ломала над этим голову. Что это может быть?

В гербовом конверте, который миллионер Драгаев хранил с такими предосторожностями, спрятав в самую глубину сейфа, лежало только два листка дешевой почтовой бумаги. Сероватая, шершавая, это была бумага самого низкого качества. Продавали такую только в самых дешевых постоялых дворах и трактирах. И действительно: в углу одного листка были маслянистые круглые пятна, словно отпечатки запачканных чем-то жирным пальцев. Другой же лист был оборван до половины.

На коротком, оборванном листке был бессвязный (с точки зрения Тани) набор цифир. Между некоторыми цифрами стояли точки. Это были не математические последовательности, не дата, даже не номер банковского счета и не банковский шифр. Объяснить все это Таня не могла. В самом же низу, под цифрами, явно не привыкшей к перу рукой простым угольным карандашом было написано «ЮПИТИР».

– Юпитер… – сказал Володя, – писал безграмотный человек. Что означает этот Юпитер? Ресторан, забегаловку, гостиницу, клуб? И цифры? У меня тоже нет никаких предположений.

– Почему цифры с точками? Что отделяют точками? – спросила Таня.

– Не имею ни малейшего понятия! Но буду думать, поспрашиваю людей.

Володя переписал весь текст этой записки в блокнот и вернул ее Тане. Со вторым листком было не легче. На нем была запись уже чернильной ручкой и без грамматических ошибок – явно писал сам Драгаев. Было там следующее:

ПРИЗРАК, опять ПРИЗРАК!!!

Карета Катерины?

Каторга

Наложить удавку

Катерина-Шершень

Иск. Шершень(???)

Иск. Шершень + коорд.

– Абсолютно бессмысленный набор слов, – вздохнул Володя.

– Ничего подобного, – возмутилась Таня. – Во всем этом существует очень серьезный смысл. Похоже на логическую цепочку. Это нам она кажется бессмысленной. Но для Драгаева была очень важной. Он что-то искал. Но что? И кто такой Призрак? Это человек или действительно призрак? А может, речь идет о каком-то умершем человеке? Мы должны это распутать! Я чувствую, что это очень важно.

– Знаешь, а ведь Драгаев собирался бежать из Одессы, и три миллиона припас для этого. Об этом мне рассказал сегодня издатель, Навроцкий, – сказал Володя. – Он намеревался как-то добираться в Варну, в свой родной город.

– Его родной город Пловдив, – задумчиво сказала Таня и прикусила язык.

Дело в том, что именно название города «Пловдив» было шифром к сейфу Драгаева. Таня точно знала, что в качестве сейфа часто используют то, что дорого. А что может быть дороже родного города?

– Откуда ты знаешь? – Володя подозрительно взглянул на нее.

– Слышала, – пожала она плечами.

– Ты в тюрьме закончишь! – печально вздохнул Володя.

Она улыбнулась:

– Так тюрьмы уже нет!

– Для тебя построят, когда узнают про все твои подвиги! – сказал Володя, и Таня поняла: он догадался, что три миллиона из квартиры Драгаева взяла она.

– Говоришь, сбежать хотел? От Никифоровой? – Таня нахмурилась. – Да, Никифорова не спустила бы это бегство ему с рук. А что если он пытался себя обезопасить и собирал на нее компромат?

– А это дельная мысль! – Володя даже потер руки от удовольствия. – Ведь Никифорова сидела на царской каторге. А если там произошло что-то серьезное, Драгаев это узнал и пытался ее припугнуть?

– Если Драгаев узнал, и мы узнаем. Мы явно не глупей.

В эту ночь Володя с Таней засиделись допоздна, ломая голову над списком Драгаева.

Около двух часов ночи, в тот самый час, когда по пустынным ночным одесским улицам Володя провожал Таню до ее квартиры на Елисаветинской улице (хоть это для него и было опасно), из Английского клуба рядом с Оперным вышел пьяный аферист Драгаев.

Пытаясь избавиться от тяжелых воспоминаний и предчувствий, он пил всю ночь. Пил и пил, надеясь заглушить боль и еще свой страх.

Три миллиона пропавших рублей были ерундой, пустяком. Точно таким же пустяком, как и доллары из сейфа, и драгоценности, купленные им для любовницы. Об этом не стоило даже думать. Для Драгаева деньги были мусором, всего лишь удобным средством для самовыражения, и он прекрасно знал, что восстановит эти три миллиона к концу недели, заработает даже больше. Как раз сейчас они с напарником готовились запустить почтовую аферу с поддельными гербовыми марками, которая, по расчетам Драгаева, должна была принести им десятки миллионов. По сравнению с этими десятками миллионов, три этих пропавших были сплошным пустяком. И Драгаев даже не думал о деньгах.

Не из-за того он пил, пытаясь заглушить гнетущее чувство тревоги. Самым ужасным, самым чудовищным, тем, что он совсем не мог перенести, была пропажа из сейфа гербового конверта. Ценность его превышала все заработанные им миллионы – потому, что была равна ценности его, Драгаева, жизни. И пропажа конверта была самым страшным, что только могло произойти.

Если только об этом узнают… Если станет известно о том, что хранил он в своем сейфе… Нет, думать об этом было невыносимо. Он никогда не боялся, проворачивая свои рискованные аферы. Но теперь испытывал настоящий страх.

Драгаев распахнул пиджак, подставляя грудь свежим порывам весеннего майского ветра. Вчера было прохладно. Теперь же на улице царствовала настоящая весна! Глаза отдыхали в освещенной ночными фонарями уже густой, сочной зелени. Драгаев, пошатываясь, стал подниматься к Оперному театру.

Внезапно за его спиной раздались чьи-то тяжелые шаги. Обернувшись, он разглядел своего собеседника, с которым ночь напролет пил в Английском клубе. Этот человек был ему незнаком. Средних лет, коренастый, с военной выправкой и ежиком коротко стриженных черных волос, он производил очень благоприятное впечатление.

В клубе они разговорились, вместе заказали коньяк. Мужчина также был членом клуба, как и Драгаев, что автоматически ставило их на одну ногу. Этот человек точно называл ему свое имя, но в пылу коньячных испарений Драгаев его забыл. Да и зачем помнить человека, которого видишь в первый и в последний раз в жизни?

И вот теперь он догонял его на пустой улице темного, ночного города. С удивлением Драгаев поневоле отметил, что пьян человек намного меньше его, хотя пили они на равных.

– Подождите! Куда вы так летите? Я все пытаюсь вас догнать! – Запыхавшись, недавний собутыльник подходил к нему. – Разве вы не знаете, как опасно ходить по ночному городу? Давайте пойдем вместе!

И, видя, что Драгаев не отвечает, добавил:

– В городе свирепствуют банды. Каждый день происходят десятки ограблений и убийств. Разве вы не боитесь? Вам не страшно?

Драгаев только пожал плечами. Он хотел было сказать, что теперь, после пропажи конверта, ему больше нечего бояться, ведь все самое страшное уже произошло. Но подумал, что глупо изливать свою душу абсолютно незнакомому человеку, а потому промолчал, безразлично пожимая плечами.

– У меня автомобиль. Давайте я вас подвезу. Так будет спокойнее нам обоим, – продолжал незнакомец.

– Не беспокойтесь. Я живу рядом, всего в двух минутах, – пробормотал Драгаев.

– Ну, пожалуйста! Так будет мне спокойнее! Я потом совестью замучаюсь, что позволил вам уйти просто так! – Незнакомец почти умолял.

Видя, что его собеседник нервничает, Драгаев пошел с ним к действительно видневшемуся поблизости черному автомобилю – пошел только для того, чтобы его успокоить.

Машина стояла рядом с Оперным театром. Когда они подошли, Драгаеву показалось, что внутри находятся люди. Внезапно он испытал укол тревоги:

– Я, пожалуй, останусь.

Драгаев отступил назад, но в тот же самый миг спутник с силой толкнул его в спину. А из открывшейся дверцы автомобиля высунулась мужская рука. Последнее, что запомнил Драгаев, была яркая огненная вспышка, осветившая ночную темноту лишь на мгновенье. Затем и она ушла, как ушло абсолютно всё. Драгаев стал грузно оседать вниз, на холодную от ночной росы землю Одессы.

Изрешеченное пулями тело на рассвете обнаружили дворники, которые убирали возле Оперного театра. В афериста Драгаева выпустили десять пуль – все в грудь, оставив нетронутым лицо, на котором застыло странное, никому непонятное облегчение.