Но самые убийственные показания против Володи, по словам Тучи, дал один из редакционных сотрудников. Этот журналист как раз и был назначен главным редактором газеты после ареста Со-сновского.
— Подсидел, — застонала Таня.
— А то! — согласился Туча. — Сейчас времечко такое! Сейчас родная мать подставит, шоб свою выгоду поиметь. Не то шо левый фраер за свои интересы. Шкурные.
Туча сказал, что показания говорили о том, что Алена приходила в редакцию к Володе. Между ними возникла ссора прямо в коридоре, и это слышали все. И Сосновский громогласно пообещал убить Алену.
— Да это же чушь! — плакала Таня. — Такое в пылу гнева, в ссоре говорят абсолютно все люди! Это вообще ничего не значит!
— А здеся бумага подписанная. А бумага — это тебе еще за тот шухер! Как по морде припечатает, так по клочкам не соберешь, — вздохнул Туча.
Но, по его словам, это было еще не все. Сотрудник усугубил показания тем, что заявил, что якобы через день после ссоры с женой Сосновский искал людей, которые имеют знакомства в криминальной среде, чтобы найти тех, кто поможет ему избавиться от супруги. Обратился и к этому журналисту. Но тот отказался и, дескать, заявил, что это реальный уголовный срок, и посоветовал Володе такого не делать.
— За гранью безумия, — горько вздохнула Таня. — Все знают, что Сосновский писал романы о жизни криминального мира Одессы. Хорошо знал бандитский мир. Был знаком с самим Мишей Японцем. Зачем ему кого-то искать? Да захоти он по-серьезному, таких бы людей нашел, все бы так обставили, что ни одна собака не подкопалась бы!
— Ну, это мы с тобой кумекаем, — сказал Туча, — а этим лишь бы бумагу зашпандорить. И получилось по этой бумаге, что жену Сосновский убил.
Туча объяснил, что эти показания стали настолько важными, что Володю оставили под стражей и запретили ему все свидания.
— Где он? — Таня проглотила горький комок. — Где его держат?
— Вот... тут самое плохое, — Туча отвел глаза, — его почти сразу перевезли на Люстдорфскую дорогу. Оттуда не сбежишь.
— Нужен побег! — вскочив на ноги, Таня заметалась, как раненый зверь. — Мы должны устроить побег! Он не выживет! Он не может находиться в тюрьме! Только не он, не Володя!
— Уйми свой хипиш, — строго сказал Туча, — нет побегов с Люстдорфской. Сама знаешь.
Таня знала. И это знание причиняло такую боль, словно ее заживо резали ножом. До того момента она сама даже не предполагала, что может так страдать. Страдание нахлынуло на нее, как мощная, свирепая волна девятого вала, и погребло под собой, лишая воздуха, жизни, света. Не оставалось ничего, кроме как барахтаться в этой ужасной волне, понимая, что нет ни единого шанса выбраться на поверхность.
— Да не рви за душу... — жалобно произнес Туча, которому было невыносимо смотреть на страдания Тани, — не рви, мука-то крестная на тебя глядеть... Есть кое-что. Я допоследок припас. Ты за ухи заслушай, может, с тем шо и скумекаем.
По словам Тучи, было одно серьезное обстоятельство, на которое следствие почему-то не обратило никакого внимания. На шее Алены с левой стороны остался отпечаток кольца, которое было на руке убийцы, судя по размеру отпечатка. Как определил Туча — «дешевый шик».
— Такие кольца карточные шулера да шушеры подзаборные носят, — хмыкнул он.
Туча недаром упомянул это обстоятельство, которое было самым важным и проливало свет на все дело. Дело в том, что никаких перстней Сосновский не носил.
Таня знала эту его особенность. Когда-то давно Володя рассказал ей, что все мужчины в их роду никогда не носят украшений — ни часов, ни цепочек, ни брелоков, ничего, даже обручальных колец. Это стало традицией. И эту особенность наследуют все Сосновские из поколения в поколение. Не обошел ее и он. Ношение посторонних предметов вызывает у Володи страшный дискомфорт, вплоть до нервного припадка. А потому он не носил никаких колец.
Туча и сам удивлялся, как в милиции могли этого не заметить. Но из этого он сделал вывод, что было нужно специально подставить Володю, убрать его за решетку, да так, чтобы он не вышел.
— Он и не выйдет, — мрачно резюмировал Туча, — расстрельная статья. Кто-то ушлый точно рассчитал цей финт ушами. Приплыл Сосновский. Совсем на дно.
— Нужно заставить их посчитаться с этим обстоятельством! Оно доказывает невиновность Володи! — сразу встрепенулась Таня, переходя от полного отчаяния к надежде.
— Надо. А как? — Туча был настроен реалистично. — Шоб заслушали, надо такую соль им за шкуру засыпать, шоб из ухов повылазило. А иначе никак.
— Я засыплю, — Таня мрачно смотрела в одну точку, — я все сделаю, чтобы он вышел из тюрьмы. Я не знаю как, но сделаю. Я не отдам...
Что не отдаст Таня, Туча прекрасно понимал. Он, уголовник со стажем, матерый криминальный авторитет, даже он терялся перед напором, перед видом этой странной любви, которую он никогда не мог ни объяснить, ни понять.
Внезапно Таня обернулась к притихшему Туче.
— А ведь это не все, с чем ты ко мне пришел. Есть еще что-то! Выкладывай.
— Тут такое дело... — вздохнул Туча, — нашли мы, кто эту шлендру убил.
— Что? — замерла Таня. — Ты знаешь, кто убил жену Сосновского?
— Знаю, — кивнул Туча, — но слить его нельзя. Из наших. Сама знаешь, шо за такое будет, если скурвишься. Мы его сами того... на дно. В бухту. Но только не слить.
— Кто же ее убил? — в отчаянии спросила Таня, знающая жестокие законы криминального мира и понимающая, что у Тучи были все основания так сказать.
— Та Пушкарик ее замочил, падла лысая! Пуш-карик залетный, добрался за нас из Харькова. Она с ним любовь крутила, дура. Он ее грабануть хотел. Ночью, когда спала, пошел за золотом. А тут она в комнату вошла. Шум, гам. Он ее и придушил. А золотишко забрал. Потом на Привозе слил, падла.
— Она что, не знала, что встречается с уголовником? — нахмурилась Таня.
— А до кого на роже написано, шо уголовник, если хороший костюм надеть? Пушкарик фраер-нуть умел, всегда к бабам подкатывал. Грабанул очередную бабу — и на дно. А эту задушил с перепугу, придурок. Мозга повылезла, да и фраернулся как халамидник последний. Сейчас его мои люди ищут — и все...
— А если сдать? Если нарушить правило? — Таня мрачно смотрела на Тучу. — Ты сам сказал — залетный он.
— Свои дела не выставляются, — строго сказал Туча, — замочить — замочим. Но своего кореша уголовке слить? Это какой сукой надо быть конченой, шоб так скурвиться? Это ты мне, который под Японцем был и закон с ним писал, скурвиться предлагаешь?
— Да не ерепенься ты! — махнула рукой Таня. — И сама знаю, без тебя.
— То-то и оно. Не повезло фраеру. Хана хахелю твоему белолицому, совсем хана. Не выживет он, — печально произнес Туча. — И если б хоть в участок, а они сразу до того... Люстдорфская — это серьезно. Не выживет. Жалко парня, хоть и дурик.
Таня решительно стала одеваться.
— Ты чего? — нахмурился Туча.
— Еду с тобой в город, — заявила она, натягивая модный жакет. — Я не знаю еще, что сделаю, но из тюрьмы он выйдет.
— Ага, щас! Как бы ты с ним за одни нары не полегла! — попытался пошутить Туча. — Оно до тебя завсегда хипиш, только не за то башку твою дурную спасал, шоб ты за так ее сдала.
— А я не сдам. Может, шум поутихнет, меня не так уж и ищут, — Таня не хотела даже думать о том, что будет, если ее арестуют. — А в город ты меня отвезешь...
Таня быстро шла по длинному коридору чекистского управления. Ноги сами несли ее к другу Сергея Ракитина, ее покойного мужа, через которого она получала хлебный паек. Таня была готова сделать все, что угодно, чтобы спасти Володю, вызволить из этой страшной беды, о которой не могла даже думать. Она ни за что не могла представить Сосновского в тюрьме.
Но кабинет был заперт. В разгар рабочего дня Таниного знакомого не было на месте, а на двери висел увесистый замок. Таня постучалась в соседний кабинет, где молоденькая девушка строчила бойко на пишущей машинке. Извинившись, Таня спросила, где начальство.
— А он с комиссией уехал, — охотно ответила девица, обрадовавшись поводу прервать работу, — к нам комиссия приехала из Киева. Остановились в Хаджибейском санатории. Ну, грязелечебница там еще есть, знаете? И он с ними. Его уже два дня на работе нет.
— Хаджибейский санаторий. Это там, где парк? — уточнила Таня, прекрасно знающая эти места, ведь один из организованных ею налетов был именно там.
— Ну да. Там сейчас грязелечебница. Условия очень хорошие. Можно и инспекцию по городу выполнять, и здоровье поправить! — завистливо вздохнула девица.
Таня остановилась в коридоре, обдумывая ситуацию. Положение становилось отчаянным. Было опасно расхаживать по самому центру НКВД. В ее-то положении, когда ее усиленно разыскивают. Таня никогда не видела следователя, который пытался ее выследить, Фингер, кажется, была его фамилия. Туча когда-то говорил об этом. Но Таня не сомневалась, что он приложит все усилия, чтобы ее найти.
Как рисковать? И, тем не менее, перед ее глазами все время стояло лицо Володи — его утонченное, чувственное, несколько надменное, породистое лицо.
Как он выживет в тюрьме? Он всегда боялся тюрьмы больше всего на свете, Таня чувствовала это. Как же теперь быть, ситуация складывалась отчаянная.
Но думать в коридорах этого страшного здания было опасно. Поэтому ноги сами понесли Таню вперед.
Она толкнула дверь кабинета Вилена Таргисова и остановилась на пороге. Его не было, вместо него на стуле возле стены сидел оборванный мальчишка, явно уличный беспризорник, лет 10—12-ти, и болтал ногами. Из его разбитого носа текла кровь. Рядом стоял солдат в форме НКВД, с винтовкой, которой он упирался в пол. Мальчишка промокал кровь грязной тряпкой, которую сжал в кулаке, не имеющей ничего общего с носовым платком. Скорей всего, он просто оторвал кусок от своей рваной и грязной рубахи — вернее лохмотьев довольно жуткого вида, которые никак не могли претендовать на это звание.
— Здравствуйте. Я хотела видеть Вилена Тарги-сова, — вежливо сказала Таня и, подумав, что ничем не рискует, добавила: — Мы договаривались о встрече. Я из газеты «Одесские новости».
— Его нет, — ответил солдат, меряя Таню достаточно жестким взглядом с головы до ног.
— Простите, когда он будет? Может, мне имеет смысл его подождать?
— А вряд ли он сегодня сюда придет. Он на Хад-жибейский лиман поехал, — пожал плечами солдат.
Мальчишка издал при этом неприличный звук губами. Солдат легонько ткнул его локтем в плечо.
— На Хаджибейский лиман? — Таня прикинулась, что ничего не понимает.
— А там начальство приехало, в санаторий, — пожал плечами солдат.
— Я поняла. Значит, его сегодня не будет. Жаль, — Таня вошла в кабинет и закрыла за собой дверь. — А этот мальчик... Куда его? Кого он ждет?
— Машина сейчас придет, в приют отправим, — солдат даже не смотрел на мальчишку, который снова надул губы и повторил неприличный звук, только еще более отвратительней.
— У него из носа кровь идет... Он ранен? — Таня подошла к ним.
— Ничего не вижу! — злобно рыкнул солдат. — И вам, дамочка, видеть не советую! Идите своей дорогой, куда шли!
Не обращая на солдата никакого внимания, Таня подошла к мальчику. Вынула из его руки окровавленную тряпку, протянула чистый носовой платок, прижала к носу. Тряпку бросила в стоящую под столом урну.
— Таргисов знает, что вы здесь его избили? — резко спросила она. Солдат неожиданно хмыкнул на ее слова.
Таня опустилась перед мальчиком на колени так, чтобы его лицо было вровень с ее лицом.
— Я хочу тебе помочь. Скажи, что я могу для тебя сделать? — начала она. — Я поговорю с Тар-гисовым, тебя никто больше не тронет. Как я могу тебе помочь?
На нее уставились две маленькие черные раскаленные точки, словно два острых кинжала. От этого взгляда у нее мороз по коже пробежал! Неожиданно мальчишка отнял платок от носа и плюнул прямо в лицо Тане. Солдат расхохотался. Таня молча поднялась и вышла из кабинета.
Быстро спустившись по лестнице, она уже готовилась выйти на улицу, как вдруг...
— Дамочка, подождите! — Прямо к ней через вестибюль шел высокий черноволосый мужчина в штатском, он не был ей знаком. Но, увидев, как вытянулись при его появлении конвоиры, Таня поняла, что это большое начальство.
— Ваш пропуск! — Мужчина протянул руку.
— Я пришла без пропуска. К личному другу. — Таня назвала фамилию начальника-чекиста. — Он
разрешил мне прийти без пропуска, по важному делу.
— Но какие-то документы у вас есть? Вашу сумочку, пожалуйста!
Таня стала пятиться к столу дежурного, краем глаза разглядев, что там была разложена еда. На газете лежала буханка хлеба и шмат сала, горкой возвышалась соль.
— Да, конечно, — Таня сделала вид, что пытается открыть сумочку, — а в чем, собственно, дело?
— Мы воровку одну ищем, по ориентировке. Вы на нее похожи.
— Понятно, — протянула Таня.
Дальше все произошло мгновенно. Схватив со стола соль, она швырнула ее в лицо, прямо в глаза штатскому, затем рванулась в раскрытые двери вестибюля.
Если бы бежал мужчина, арестованный, солдаты-конвоиры, стоящие у входа, среагировали бы быстрее, но при виде мчащейся дамочки ничего не успели понять.
Таня бежала по улице с такой скоростью, что у нее горели легкие. Сзади раздавался топот, звенели милицейские свистки. Погоня... Таня металась из стороны в сторону, наконец свернула в какой-то переулок.
— А ну стой, шкура! Сейчас стрелять буду! — зазвучали уже совсем близко за спиной грубые голоса. Погоня настигала, Таня уже чувствовала ее ледяное дыхание. Это был конец. В этот самый момент в стене раскрылась калитка, оттуда выглянула патлатая старуха:
— А ну бегом сюда!
Таня мгновенно заскочила в калитку, старуха тут же запихнула ее в какой-то сарай, где были лопаты и грабли. Из переулка послышались громкие голоса.
Солдаты стали барабанить во все двери. Было слышно, как старуха, кряхтя, отворила калитку.
— Кого ищем, родименькие? — раздался ее дребезжащий голос.
— Воровка сбежала! Не видела, бабуля?
— Куда уж мне видеть! Совсем слепая и глухая стала.
Солдаты немного потоптались во дворе и ушли. Старуха заглянула к Тане:
— Шо за холоймес, дуреха? Совсем зашкури-лась? Кто от фараонов так шмалит, среди бела дня?
— По глупости, — вся дрожа, ответила Таня.
— Ладно уж. Сама знаю, по молодости было. Час пересиди тут. Потом выпущу.
Таня протянула старухе деньги, та жадно схватила их и спрятала за пазуху.
— Не похожа ты на обычную шмару! Марвихер-ша будешь? — подозрительно спросила.
— Близко, бабуся, близко, — горько вздохнула Таня.
— Я по молодости в порту воровала, пока за свого Федьку замуж не пошла, — хихикнула старуха. — Соньку Кривую знаешь? Под нею была!
— Знаю, — кивнула Таня, — так померла давно Сонька.
— Все померли, — старуха покачала головой, — Федька помер, и я помру скоро. Такой уж век на дворе. А из города когти-то сорви, если уж эти жопы подшмалились. Есть куда когти рвать?
— Есть, — кивнула Таня.
Через час она тряслась в разбитой телеге, старательно натянув на лицо платок, который дала ей старуха. Ей хотелось плакать, но больше не было слез. Телега скреблась медленно, повизгивая при каждом повороте. Тане казалось, что этот ржавый скрип режет ее сердце. Да, слез не было, но из сердца текла самая настоящая кровь.
На следующее утро Оксана собралась выйти погулять с Наташей. Туча позволил — в окрестностях Шкодовой горы было пока безопасно.
Маленькая девочка выглядела плохо — побледнела, осунулась и все время плакала. Она почти ничего не ела, и Оксана страшно беспокоилась за нее.
— Не может привыкнуть, — горько вздохнула Таня, — ничего, это пройдет.
Плохое самочувствие дочки было последней каплей. Силы Тани оказались совсем на исходе. Оксана одевала Наташу на прогулку.
— И я с вами пойду, — решила Таня.
Сидеть в подземелье было невыносимо. Без солнечного света она сходила с ума. Местность выглядела уныло. Оксана с Наташей прошли к какому-то гнилому ставку, заросшему камышом. Оксана опустила девочку на землю, и Наташа стала вяло играть, подбирая какие-то щепки и камни.
Впереди виднелся лиман. День был пасмурный, без солнца. Лиман смотрелся уныло, свинцовой тягучей лужей, в которой словно утонул дневной свет.
Внезапно Таня разглядела какое-то скопление людей у дороги с той стороны холма.
— Я пойду посмотрю, что там, — и, не ожидая ответа Оксаны, быстро заскользила по склону.
Спустившись вниз, она увидела милицейскую машину, карету «скорой помощи» и несколько местных жителей, столпившихся возле зарослей камыша. Таня подошла к ним.
Среди камышей росло дерево. Его раскидистая крона распростерлась над самой водой. Вдруг, к огромному своему удивлению, Таня увидела знакомого журналиста из газеты Володи. Он толкался между людьми в форме и записывал что-то в блокнот. Таня поспешила к нему.
— Здравствуйте! Что здесь произошло?
— Таня? Какими судьбами... — удивился журналист.
— Я остановилась на даче у знакомых, — улыбнулась Таня, — людей увидела. А что здесь случилось?
— Убийство, — журналист нахмурился, — пацана мертвого нашли. На дереве его подвесили за руки, уроды. А до этого задушили.
— А башмачок нашли? — охнула Таня.
— Вы знаете об этом? — журналист уставился на нее с удивлением.
— Знаю. Так что же, был?
— Был, — в глазах журналиста появился интерес, — желтый. А что, собственно...
— Правый или левый? — перебила Таня.
— Левый вроде. Но это не точно. А...
— Красный, оранжевый, желтый... — бормотала про себя Таня, — что-то мне это напоминает. А кто его нашел?
— Да местные жители. Собака привела. Они шли с собакой. Контрабандисты здесь все. И еще рыбу воруют в лимане, — хмыкнул журналист, — собака завела в камыши. А хотите на труп взглянуть? Пока его еще не увезли...
Таня пошла за ним. Мальчишка уже был упакован в брезент, но лицо его все еще оставалось открытым. Таня замерла, словно ее ударили под дых.
Это был тот самый мальчик, которого она видела в кабинете Таргисова. Мальчик, из носа которого текла кровь. Она осталась и теперь, эта кровь, черная, запекшаяся полоска вокруг пожелтевшей ноздри. Мальчика должны были отправить в приют. Почему же не отправили?
Впереди показалась еще одна машина, быстро двигающаяся по дороге. Мало ли кто мог ехать в ней? Таня быстро поблагодарила журналиста и заспешила прочь.
— Таня... подождите! — окликнул ее журналист. — Вы знаете, что с Володей?
— Знаю, — кивнула, не оборачиваясь, Таня, — но я больше не общаюсь с ним.
Затем она завернула за холм. Таня чувствовала себя так, словно этим ответом предала старого друга, словно навсегда распрощалась с Володей. Конечно, это было не так. Но душу Тани жгло как каленым железом. И боль было ни унять, ни забыть.