Тане не впервой было изменять свою внешность. А потому, повязав голову модным цветастым платком и несколько изменив свое лицо с помощью грима, она превратилась в совершенно другого человека — избалованную светскую барышню, завсегдательницу дорогих нэпманских салонов. Дополнив образ подходящим платьем, Таня рассмотрела себя с головы до ног в крошечное зеркальце и осталась довольна. В таком виде она добралась до Пересыпи.

Таня хорошо помнила то место, куда собиралась. Неподалеку находился клуб Фиры «Рай», но туда ей было не надо. Просто, бывая у Фиры, в том числе и днем, Таня запомнила вывеску публичной библиотеки, довольно большой. Эта библиотека и была ее целью.

Утвердившись в своей власти, большевики стали обустраивать библиотеки и сельские школы и особенно старались открывать их в рабочих районах — таких, как Пересыпь, Слободка, да и в каждом селе. Добираться в библиотеку на Пересыпи было ближе, чем в городскую, и намного безопасней. Да и книги там наверняка такие же, как и в центре. Так рассудила Таня и оказалась права.

Ее приветливо встретила доброжелательная старушка с седыми буклями и в огромных очках, в которой Таня без труда определила бывшую классную даму из какой-нибудь женской гимназии. Теперь со всеми своими знаниями и рвением бывшая классная дама занялась обустройством публичной библиотеки.

— Я никогда не видела вас здесь прежде! Но я рада, что вы зашли к нам, — старушка проводила ее в огромный зал, заставленный высокими стеллажами — впрочем, многие полки в этих книжных шкафах были пустыми.

— А я только недавно приехала в Одессу из Киева. Я художница, — сориентировалась на ходу Таня, — у меня здесь заказ. Мозаика с видом Хаджибейского лимана. Вот поэтому я и пришла к вам.

— Я могу чем-то вам помочь? — удивилась дама.

— Я хотела бы узнать побольше об истории Хаджибейского лимана, — твердо ответила Таня. —

Мне рассказали удивительные вещи. К примеру, что от лимана ведут подземные ходы к грязелечебнице, Хаджибейскому парку.

— Вся Одесса стоит на подземных ходах! — улыбнулась библиотекарша. — Это катакомбы, копи, которые вырыли каменотесы, добывая ракушняк. Но в окрестностях лимана их действительно много. Там есть и соляные копи,правда,все они давно заброшены. Но я могу поискать что-нибудь интересное для вас.

Усадив Таню за старинный стол, дама исчезла среди стеллажей. Минут через двадцать вернулась с двумя пыльными томами.

— Вот, нам повезло, — положила она книги перед Таней, — эти фолианты оказались у меня потому, что мы находимся близко к лиману, можно сказать, в этих краях. А вообще-то они достойны центральной библиотеки города. То, что вас интересует, можете прочитать здесь.

Таня с благоговением прикоснулась к пыльным обложкам больших книг, почему-то подумав о том, как сложилась бы ее жизнь, если бы она любила книги так, как любила их эта бывшая классная дама, по всему видать, обладающая невероятной жизненной стойкостью. Ведь это было настоящее мужество — среди всех испытаний и войн сохранить свои знания, культуру и силы остаться верной этой любви к книгам. Что-то в глубине души Тани подсказывало, что лучше оставить эту мысль в покое и не думать так долго, ведь в ней больше разрушений, чем смысла. Сожалеть о том, чего уже нельзя изменить, это разрушение...

Вздохнув, Таня открыла книгу и погрузилась в совершенно другой мир...

Природная достопримечательность Хаджибей-ского лимана была известна еще в средние века. История рассказывала о том, что в это место очень часто наведывались казаки и чумаки — торговцы солью. Такая популярность этой местности была вызвана тем, что в окрестностях лимана было очень ее много, и чумаки здесь добывали это природное ископаемое.

Первые упоминания о Хаджибейском лимане относятся к 1415 году. Именно в это время дорогу возле лимана стали называть Черным шляхом, а добытчиков соли, которые отправлялись по этому пути, чумаками.

Но соль была не единственной ценностью, которой были богаты окрестности. Оказалось, что пятикилометровая полоса из песка и ракушек, куда впадает река Малый Куяльник, богата лечебными грязями и солями. В Хаджибейском лимане казаки солью лечили свои раны, он был очень целебным местом.

Очень скоро в окрестностях стали появляться курорты. Первая грязелечебница возникла в первой трети XIX века. Было обнаружено, что на дне лимана размещены большие запасы иловой грязи, различные виды лечебных солей и другие природные лекарства. Это место прославилось как грязевой курорт.

Вот как писал знаменитый историк Скальковский о лимане в одной из своих работ: «В 1827 году... после летних жаров, в августе месяце, он весь покрылся таким слоем соли, что пространство в 6000 кубических саженей и в 2 вершка толщины могло дать до 400 000 пудов ее, и повозки могли идти далеко в воду, по причине мелкости озера. Можно было собрать все это количество соли, но по разным причинам собрано было гораздо меньше. Хотя расчет этот можно считать немного преувеличенным, но при устройстве плотин — вполне возможным».

Так Хаджибей получил славу как один из старейших грязевых курортов. Основным природным лечебным фактором стала грязь и целебная рапа лимана. По сравнению с Куяльницким, Хаджибей-ский лиман был значительно многоводнее, а концентрация солей в нем — ниже. Поэтому на берегах появились огромные песчаные пляжи, которые тоже стали частью курорта.

Вот так в начале XIX века одна из городских больниц Одессы открыла на берегу Хаджибейско-го лимана летнее отделение с грязелечебницей. Купание в лимане считалось частью климатотерапии. В 1887 году грязелечебницу передали на баланс городу. Ее благоустроили — разбили прекрасный парк площадью 12 гектаров. В нем росли акации, осины, тополя. Была аллея старых дубов — на ней встречались деревья толщиной в два обхвата! Неподалеку от входа в парк находился большой пруд с миниатюрным островком, где жили лебеди и другие птицы.

В парке был открыт хороший ресторан, который сразу приобрел популярность. Туда ездили и из Одессы, проводили концерты.

А в 1888 году рядом с центральными корпусами грязелечебницы открыли детскую санитарную станцию. Этот участок возле лимана был подарен городу графом Толстым. В детском отделении бесплатно лечились дети ремесленников, чернорабочих, прислуги и сироты. Заведение поддерживалось обществом попечения о больных детях, существовавшим на пожертвования частных лиц.

Кроме городской грязелечебницы, на Хаджи-бейском лимане были и частные медицинские учреждения. Сообщение курорта с городом осуществлялось паровым трамваем.

После революции грязелечебницу не закрыли. Санаторий сначала переименовали в «Пролетарское здоровье», а затем — в «Крестьянский санаторий имени центрального исполнительного комитета УССР». В парке был построен большой двухэтажный дом по проекту архитектора В. К. Циммера. Входные ворота и стены всех корпусов санатория украсили фресками, созданными украинскими художниками-монументалистами, представителями так называемого «Расстрелянного возрождения» Михаилом Бойчуком и Антониной Ивановой.

Был открыт специальный корпус для больных ревматизмом. А для тех, кто приезжал не в санаторий, в просто на курорт и в ресторан, открыли гостиницу.

Но не все берега Хаджибейского лимана считались безопасным местом. На противоположной стороне курорта, на территории, которая не была благоустроена, сохранились заброшенные соляные копи и копи с выработками ракушняка, в которых добывали камень.

Пытаясь как можно лучше благоустроить санаторий для партийной элиты, часть входов в катакомбы и заброшенные копи закрыли каменными или деревянными плитами. Намертво вколоченные плиты обрастали травой, и через время никто бы уже не смог обнаружить остатки входов в катакомбы. Но закрыты не все — часть таких входов местные жители специально скрывали от властей, чтобы использовать в своих собственных целях.

Таня прекрасно знала, что в них прятали контрабандные товары, рыбацкие снасти, а также людей, которых разыскивали власти. Мягкий климат окрестностей Хаджибейского лимана делал заброшенные копи идеальным местом для убежища. В этих подземельях было не так холодно, как в катакомбах в самом городе и возле моря. А близость пресной реки Малый Куяльник и других мелких речушек создавала дополнительный источник питьевой воды. В камнях попадались рудники, которые не замерзали даже в самые лютые морозы. Время от времени власти устраивали облавы в окрестностях лимана. Но они редко заканчивались удачно, так как разветвленная сеть подземных ходов позволяла с легкостью уйти от преследования и запутать следы.

Итак, многое Тане уже было известно, а о чем-то она прочитала впервые. Подземные ходы были реальностью.

Таня вернула книги и поблагодарила красивую даму, благообразное лицо которой вскоре осталось в ее памяти лишь призрачным воспоминанием.

— Помоги мне, Туча, — не мигая, Таня уставилась в глаза друга, пораженная тем, как при первых словах изменилось его лицо. — Пойми, нет у меня выхода! Другого выхода просто нет. Один раз в жизни. Ты мне должен. Не хочу напоминать, но придется. Я сама не своя. Туча, не понимаю, на каком свете. Горит все внутри. Ох, как горит... И другая я стала. Вижу, не нравится тебе это. Но что поделаешь. Помоги! Ну как не знаю кого тебя прошу!

— Да, Алмазная... — тяжело вздохнул Туча, — видать, круто тебя жизнь зашкурила. Соли за шкуру подсыпала. И гнить ты начала изнутри. С солью вот этой такой. Я человек простой. В университетах, как твой князек, не обучался. Но за одно тебе скажу. Есть буквы, не я их придумал. И вот так оно и называется. А называется это подлость. Подлость это, Алмазная. Ты мозгом своим уясни.

— Я знаю, — Таня кивнула, — подлость. Так поступил бы какой-нибудь Скумбрия. Или этот, лысый, ты помнишь. Котовский. Он бы так поступил. Я знаю. Японец от моего замысла в гробу наверняка перевернулся. Но... Другого выхода нет. Он не заговорит. Он денег хочет. А в нем — не подлость? Он белый и пушистый, Туча, этот дед Михей, который ворам подземные ходы сдает? Я сегодня была у него. Долго говорила. Деньги несла. Он ни в какую. Нет у меня выбора, Туча, нет! Мне этот ход нужен. Он его знает. Никто не знает, кроме него. Что же мне делать? Вот ты сам скажи: что мне делать? Туча, ты мой единственный друг.

— Беда в том, Алмазная, — грустно покачал головой Туча, — что люблю я тебя, ох, как сильно люблю. Да не так, как мужик бабе лапшу на ухи развешивает. А как свою, как родную. Как брат сестру любит, как отец дочь. Своя ты мне. Врослась всей кровью. Мы кровью за Японца прошлым с тобой повязаны. А кровь — не водица, когда братья — кровники. Знаю, что говорю. Мы с тобой кровные. И знаю я тебя, как никто другой.

— Помоги, Туча, — заломив руки, Таня заплакала, — ни о чем другом больше думать не могу... Дай людей.

— Ладно. Ты мне вот за что скажи. Как ты с Кагу-лом считаться будешь? Кинешь же ты его! Знаю по твоим глазам! Люди его на ножи тебя поставят.

— Нет, никого не кину. Я им свои деньги отдам. Все доли, что заработала. У меня в укромном месте. Скажу — выкуп, — твердо ответила Таня, у которой все еще текли слезы, и она не могла их остановить.

— Дурья башка! — Туча только рукой махнул. — Под шо ты себя загоняешь? В какую яму лезешь?

— Нет, Туча, ты не понял, — Таня очень грустно смотрела на него. — Я не лезу. Я хочу из нее вылезти.

Днем улочки села Нерубайского были безлюдны. Несколько чахлых, полудохлых кур (именно про таких в Одессе говорят «синяя птица») возились в придорожной пыли у покосившегося плетня. Куры были такие жалкие, что сидящий в будке на цепи по ту сторону плетня сторожевой пес даже не смотрел в их сторону, всем своим видом демонстрируя презрение к столь жалким созданиям.

За плетнем было шумно. Двое мальчишек играли в войну. Одному было лет 10, он был крепкий, коренастый, другому — лет шесть, но он совсем не уступал своему брату. А то, что это братья, видно было по внешнему сходству мальчишек, которые с жуткими воплями носились по городу.

Играли в белых и красных, в то, что лишь несколько лет назад отгремело в этих краях, пронеслось как смерч, оставив страшные воспоминания у взрослых, а у мальчишек — игру в войну.

За плетнем был зажиточный дом, заметно отличающийся от соседских. Крытый новенькой черепицей, двухэтажный, он весело смотрел чистыми стеклами окон, за которыми виднелись занавески в цветочек. Этот богатый дом составлял резкий контраст с глинобитными сельскими хижинами: большинство жилищ очень пострадали во время многочисленных военных действий, а хозяева все не могли привести их в порядок в силу своей бедности.

На узкую улочку свернул автомобиль — большой, черный, богатый — и вальяжно покатился по колдобинам сельской дороги, где отродясь не было машин.

Сторожевой пес рядом с будкой вдруг вскочил на все четыре лапы, громко звякнул цепью. Насторожился, зарычал. В глазах его отразилась глубокая собачья мудрость, а затем — тревога. Шерсть встала дыбом. Упершись лапами в землю, он залаял с такой яростью, так отчаянно, что дикий и страшный лай разнесся над всей землей. Пес лаял так, словно бился в каком-то жутком припадке, а с клыков его капала пена.

Черный автомобиль остановился возле деревянных ворот. Лай пса стал еще страшней. Испугавшись, мальчишки прекратили играть, прижались друг к другу. На крыльцо дома выскочила молодая полная женщина, мать мальчиков. Руки ее были в муке.

— Полкан, а ну молчать! Ты чего! — крикнула она, но пес не обратил никакого внимания на ее слова и продолжал заливаться лаем.

Из автомобиля вышли люди: трое мужчин и женщина в мужской одежде — коротко стриженная, в мужских штанах, заправленных в сапоги.

Люди вошли во двор. В руке у мужчин блеснуло оружие. Один из них, не глядя, выстрелил в сторону пса. Тот, испугавшись, завизжал, дернулся, попятившись, залез в будку, потащив за собой цепь, и замолчал. Зато заголосила хозяйка:

— Шо ж вы творите! Помогите, люди добрые!

— Заткнись, — женщина в мужских штанах выступила вперед. — Ты дочь деда Михея? Говорить по существу, не орать! И стоять на месте!

Один из мужчин наставил на хозяйку пистолет.

— Да, я... — она вся тряслась, как в припадке.

Приехавшая бандитка сделала знак рукой, по

которому мужчины быстро схватили мальчишек. Те закричали. Бандитка подошла к ним.

— Заткнитесь. Хотите жить — закрыли рты, — негромко бросила.

Испуганные выражением ее лица, а главное, оружием в руках мужчин, братья замолчали. Бандитка повернулась к женщине.

— Твой отец кое-что нам должен. Когда сделает — вернем пацанов. Побежишь в милицию или еще куда — детей не увидишь. Будешь бегать по селу и орать — то же самое. Если возьмешь себя в руки, может, еще к вечеру мальчишки будут дома.

Детей быстро запихнули в машину, взрослые тоже уселись, и, урча двигателем и выпуская щедрые порции выхлопного газа, автомобиль покатил по колдобинам. Мать мальчиков бесчувственно рухнула на ступеньки крыльца.

Автомобиль остановился возле дома деда Михея. Выйдя из автомобиля, Таня (а бандитка в мужской одежде была именно она) загрохотала в хлипкую дверь кулаком. Издали раздался дребезжащий старческий голос:

— Ну чего вам... Иду. — Дед Михей распахнул дверь. — Ты, шмара? Я ж тебе все сказал! Не надо мне ничего! И денег твоих поганых не надо! Не най-жешь ты хода! — и захихикал противным голосом.

— Пошел со мной, гнида старая. Быстро. К машине, — скомандовала тихо Таня, наставив на него револьвер. — Живее!

Дед подавился смехом и зашкандыбал изо всех ног. Окно автомобиля опустилось. Отшатнувшись, Михей схватился за сердце.

— Твои внуки у нас, — жестко сказала Таня, — оба. Либо ты показываешь ход, либо я велю пристрелить их и бросить в лиман. Никто с тобой шутки не шутит. Ты меня понял?

— Ты... ты... это же дети, — голос Михея дрожал.

— Мне плевать, — в голосе Тани не было ничего человеческого, — мне нужен ход. Ты так и не понял, кто к тебе пришел? К тебе пришли люди самого Кагула! Панькаться я с тобой буду, что ли?

— Я... я покажу... — затрясся дед Михей.

— Сесть в машину. Показывать дорогу.

Ехали долго. Но постепенно Таня стала узнавать знакомые места. Готовя налет на ресторан, она работала в санатории и жила в этих краях. Очень скоро Таня узнала знакомую рощицу с противоположной стороны от парка и ресторана. Лиман остался далеко.

Дед Михей велел остановиться возле рощицы:

— Здеся ход. Через пролесок надо.

— Идем, — Таня сжала в руке револьвер, — показывай. Один идет со мной, — обернулась она на заднее сиденье.

Один из бандитов пошел с ними. Двое остальных остались с детьми в машине.

— Весь мир свой ганьбишь, — вдруг обернулся к ней дед Михей, — позор Кагулу! Похищать детей — последнее дело!

— Заткнись! — Таня ткнула старика револьвером в спину. — Пасть захлопнул и пошел вперед! Тоже мне, мирный житель!

Сопровождавший их бандит смотрел на нее во все глаза.

— Каменюки видишь там? Желтые, — обернулся Михей, когда они прошли весь пролесок, — близко к холму. Ход там.

Они подошли поближе. Камни и камни, все одинаковые. Михей начал отодвигать в сторону один.

— А ну верни на место! — скомандовала Таня, а затем, когда дед послушался, щедро намазала нужный камень красной губной помадой, достав ее из кармана. Теперь его можно было отличить от остальных. Со стороны камень выглядел так, словно на него разлили красную краску.

— Люди здесь бывают? — осматривалась она по сторонам.

— Ни души! Никто не знает это место, кроме меня, — дед Михей покачал головой, — я родился здесь, здесь и помру. А когда помру, никто про этот ход и не узнает. Исчезнет.

Бандит помог старику отодвинуть камень. На них уставилось черное жерло подземелья. Пахнуло сыростью и тленом.

— В санатории знают это место? — Таня с тревогой всматривалась в темноту.

— Никто, — покачал головой старик, — оно им и не нужно теперь, при большевиках.

Было понятно, что старик говорит о прежних бандитах. Михей зажег фонарь, который успел захватить, и поманил их за собой. Все трое начали спуск в подземелье.