Таня спустилась по ступенькам вниз, тщательно прикрыв дощатую дверь, — вернее сколоченные доски, заграждающие вход в подземелье. В руке ее дрожало тусклое пламя масляного фонаря.

Туго спеленутая фигура в углу самодельной комнаты пошевелилась, издала рык, чем-то похожий на стон. Таня зажгла керосиновую лампу, стоящую на деревянном столе. Помещение осветилось достаточно ярко. Фигура зашевелилась сильней, почувствовав свет. Никакого страха у Тани не было — это она думала, что придется уговаривать себя сюда войти. Но такого не произошло. Была только пустота внутри ее души и какое-то странное чувство отстраненности. Будто она наблюдала за всем, что происходит с ней, со стороны. Это помогало держать себя в руках и не думать ни о чем, кроме стоящей перед ней цели. А цель эта светила посильней, чем керосиновая лампа в темноте.

Таня подошла к связанной фигуре и стала освобождать голову от стягивавшей простыни. Очень скоро на нее уставились черные, пронзительные глаза Зверя. Глаза Вилена Таргисова.

— Ты! — прорычал он. — Я так и знал. Мне говорили, что ты не та, за кого себя выдаешь. Что тебе надо?

Таня сохраняла молчание, внимательно наблюдая за его лицом, словно ждала, когда в нем проявятся кровавые черты Зверя, жестокого серийного убийцы.

Пауза всегда была сильным оружием. Таня заметила давно, что молчание иногда бывает выразительней и опасней любых слов. Когда ты молчишь, никак не проявляя того, чего хочешь или ждешь, человек начинает нервничать. Вот и Таргисов начал испытывать сильное беспокойство, не зная, чего от нее ждать.

Таня сохраняла молчание, пытаясь понять, какие чувства испытывает в такую минуту. Этот человек убивал детей. Его даже нельзя было назвать человеком. Большое существо, поднявшееся по карьерной лестнице потому, что поставлял живой товар для оргий высокопоставленных извращенных большевиков.

Он зазывал их в определенное место, в какой-то город, и там поставлял материал для развлечений — живых детей, уличных, беспризорников, которые никому не были нужны, и никто не замечал их исчезновения. Таня не проверяла криминальную хронику, но не сомневалась, что если посмотреть сводки по другим крупным городам, то без труда можно найти похожие убийства.

Зверь сумел собрать определенный пласт негодяев, которые участвовали в этих оргиях. Теперь он привез эту свору в Одессу, в бывшую грязелечебницу на Хаджибейском лимане.

Место было выбрано не случайно, оно соответствовало всем необходимым критериям: отдаленность от города, закрытая территория, возможность полностью закрыть санаторий и ресторан для простых посетителей, местность, испещренная катакомбами, выработками камня, бывшими соляными копями, — здесь с легкостью можно было прятать трупы, которые никто бы не нашел. Очевидно, находясь в Одессе, Таргисов долго искал такое место и наконец нашел в окрестностях Хаджибейского лимана.

Самым интересным было то, что он вовсе не выглядел, как больное существо. У него было человеческое лицо, в котором совсем не проглядывало обличие зверя. Может быть, поэтому Таня не испытывала к нему ненависти? Она не испытывала вообще ничего... Для нее он был пустым местом, всего лишь грязным пятном на стене. А потому, как она ни пыталась, не могла заставить себя думать о нем как о человеке.

Нервозность Таргисова усилилась. Он попытался встать, но не смог. Заерзал по стене, напоминая огромного червяка, неспособного вылупиться из своего кокона. В других обстоятельствах это вызвало бы смех, но только не сейчас. Таня изо всех сил старалась сохранять паузу, которая для ее целей всегда действовала так, как надо.

— Чего ты от меня хочешь? — прорычал Тарги-сов, не сводя горящих ненавистью глаз с Тани. Вот он-то как раз испытывал ненависть, и огромную!

— Я хочу дать тебе шанс спасти свою шкуру, — просто сказала Таня. — Тогда убийства сойдут тебе с рук.

— Какие убийства?.. — Кровь отхлынула от лица Таргисова.

— Детей. Ты убивал их и везде оставлял свой след — детский башмачок. Я не знаю всей правды, но думаю, ты убивал их из-за своей сестры. Думаю, среди твоих грехов есть и кровосмесительство.

— Ты... ты... — Таргисов издал рев, больше похожий на звуки взбешенного животного, а не человека. Он упал на пол, принялся извиваться, стараясь высвободиться. Но не тут-то было: простыню крепили веревки — крепкие, хорошо связанные веревки. Бандиты знали свое дело.

— Кто изнасиловал твою сестру? Ты за это мстил? — Таня подошла совсем близко. — Ты с тех пор не мог смотреть на женщин? Ты везде возишь ее за собой — зачем? Ведь рано или поздно это станет известно. Неужели ты никогда не думал о том, какой позор ее ждет? То, что она пережила в детстве, да еще брат — убийца...

— Откуда ты все это знаешь? — В глазах Тарги-сова появился страх.

— Я ничего о тебе не знаю, — Таня покачала головой, — но можно было догадаться. Детские башмачки... Твоя сестра... Радуга. Ты ведь достал документы именно на эту фамилию. Наверное, вы в детстве играли так. Твоя сестра живет одна, у нее нет детей. Значит, нетрудно было догадаться, что она не может иметь их в результате того детского изнасилования. Кто это сделал — твой брат или отец?

— У нее нет другого брата, — всхлипнул Тар-гисов.

— Значит, отец. А ты был маленьким мальчиком лет 12-ти, и не мог ее защитить. С тех пор ты стал мстить маленьким мальчикам... Ты мстил себе — за то, что не смог спасти ее детство...

— Замолчи, заткнись! — На лице Таргисова появилось выражение муки. — Ты ничего не знаешь! Ты не можешь судить...

— А ведь эту историю я во все газеты подам именно так. — Таня присела рядом с ним на корточки. — Все газеты страны получат драму из детства кровавого убийцы Зверя.

— Ты этого не сделаешь! — Таргисов буквально позеленел. — Я...

— Конечно сделаю, — улыбнулась Таня. — И все газеты страны напечатают фотографию твоей сестры! Что будет с ней? Наверное, от такого позора она покончит с собой!

Таргисов издал нечто, напоминающее рыдание. Таня засмеялась.

— А с чего вдруг она торгует обувью, когда ты такой важный чекист? Честно, без обмана и спекуляции, нельзя было деньги зарабатывать? Да, торгашество у вас в крови! Обмануть, обсчитать, надурить, кинуть, нажиться, поиздеваться над простым человеком — ваши любимые методы! Барыги, торгаши. Сидели бы в своих горах! Нет, несет всякую нечисть в портовый город, к морю...

— Моя сестра... она... — попытался что-то произнести Таргисов.

— Да ну ее к черту! — отрезала Таня. — Провались она пропадом, твоя сестра! О тебе речь! Ты знаешь, как спасти свою шкуру? Как избежать такого позора?

— Нет. Чего ты хочешь? — всхлипнул Таргисов.

— Я хочу? Нет. Это ты хочешь! — В голосе Тани звучало откровенное издевательство. — Это ты должен очень сильно захотеть! Захотеть, чтобы никто не узнал, что ты убийца! Скажи, ты хочешь этого?

— Хочу, — прошептал Таргисов.

— Тогда ты сделаешь так, что из тюрьмы выйдет журналист Владимир Сосновский.

— Это невозможно. Он убил жену!

— Никого он не убивал. И ты прекрасно знаешь об этом! Ты испугался Володю Сосновского в тот самый момент, когда я появилась с ним в твоем кабинете. Ты знал его репутацию. Сосновский видел автомобиль, мог узнать, кому он принадлежит, запомнив номера. Узнай Володя, что это твоя служебная машина... Впрочем, ты не просчитался. Когда мы сдали тебе того несчастного мальчика, рассказавшего нам о Звере, Володя узнал, что убийца ты.

— Как узнал? — хмыкнул Таргисов.

— Виноград, — отрезала Таня, — изюм. Он нашел изюм возле трупа. И спрятал его. Ты, конечно, не знал об этом, иначе убил бы его. Но Володя отдал этот изюм с твоими пальчиками мне. Он хранится у меня! И я могу его использовать.

Глаза Таргисова забегали по сторонам, и Таня с удовлетворением подумала, что он не понял, как она блефует.

— Поэтому ты решил убрать Володю, — продолжала она. — Итак, давай подумаем, что у меня есть. Изюм. Дальше — родство с Радужной. Это, кстати, тоже установил Сосновский и передал мне информацию из тюрьмы. Отпечатки твоих пальцев на башмачках. Опись, составленная в Еврейской больнице, — в кармане убитого во время оргии ребенка был найден пропуск на твое имя. Показания уличных детей и работников санатория. Все это я лично отвезу в Москву. До этого, конечно, копии всех этих доказательств получит все начальство здесь, в Одессе. Ты ведь знаешь, мой покойный муж был чекистом, у меня есть все ходы. Ты хоть представляешь себе масштабы этого скандала? Думаешь, и ты, и твои подельники выйдут сухими из воды? Никогда! В жизни ты не отмажешься от всего этого! Пакет документов уже составлен. Он у надежных друзей. И если что вдруг, то все адресаты получат свои посылки.

— Подожди... — Натура торгаша взяла в Тарги-сове верх, — мы можем все это обсудить. У меня есть деньги, много денег. Я отдам их тебе. Уеду из города. Ты станешь богатой женщиной.

— Да, с головой у тебя явные проблемы! — рассмеялась Таня. — Я Алмазная! Слышал обо мне? Алмазная! Как ты думаешь, у кого — у тебя или у меня денег больше?

— Чего ты хочешь? — В голосе Таргисова звучало отчаяние.

— Я уже сказала: хочу, чтобы из тюрьмы вышел Владимир Сосновский.

— Но это невозможно! Составлено уголовное дело, есть доказательства...

— Я знаю, как сделать, что Володю выпустят, что должно быть в деле, чтобы доказать его невиновность. Обо всем этом ты напишешь людям, которые посадили его по твоей указке и с помощью твоих комиссаров-извращенцев. Они добавят в дело эти доказательства, и Сосновского выпустят, а потом и совсем закроют дело. Письма ты напишешь здесь, а мои люди доставят по адресам.

— А если я не сделаю этого?

— Тогда я напишу письма. Выбор за тобой.

Таргисов сделал вид, что задумался, и слишком

быстро спросил:

— Что нужно писать, какие новые доказательства?

— Итак, первое. В дело нужно добавить бумагу с отпечатком кольца на шее убитой. Заключение экспертизы — что отпечаток руки не совпадает с рукой Сосновского, а в доме Сосновского при обыске не найдено подобного кольца, и вообще никаких колец, потому что таких украшений он не носит.

— Ну да, можно сработать. А что еще?

— Пусть твои комиссары найдут на Привозе любого пьяного босяка — желательно не из Одессы, а приезжего, из деревни. И найдут у него в кармане какое-нибудь ювелирное украшение убитой Алены. На допросе босяк покажет, что залез в окно квартиры, расположенной на первом этаже, чтобы ее ограбить. Начал грабить, а в этот момент вошла хозяйка. Он перепугался и задушил ее из страха. Потом босяк попытается бежать из тюрьмы, и будет застрелен охранниками при попытке к бегству. Не мне тебе рассказывать, как это сделать!

— То есть подставить, убить невиновного человека?

— Это Зверь говорит? — рассмеялась Таня. — Да, убить, подставить невиновного человека, чтобы с Сосновского были сняты все обвинения, он вышел из тюрьмы, а ты спас свою шкуру.

— Допустим, я соглашусь, — задумался Тарги-сов, и Таня в глубине души возликовала, празднуя близкую победу.

— Это еще не все, — жестко, чтобы дать прозвучать радости в голосе, отрезала Таня, — ответ будет таким. Мы с тобой и с моим человеком идем в твой кабинет, и туда приводят освобожденного Сосновского. Мы забираем его и уходим.

— Не боишься, что я тебя сдам? — Губы Тарги-сова скривила жесткая ухмылка.

— Не боюсь. Если ты сдашь меня или устроишь засаду в кабинете, через час письма с доказательствами будут доставлены всем адресатам лично. Даже если свободный Сосновский уедет из города. Так что ты заложишь себя. Пожалуйста! Думай. Я тюрьмы не боюсь. Знаешь, в каком я буду авторитете в тюрьме? А вот ты — нет. Ты ведь знаешь о том, как поступают с убийцами детей, правда?

Таргисов нахмурился. Каким бы больным ни был его разум, слова Тани он понимал. И она прочитала все по его лицу, прежде чем он произнес вслух:

— Я согласен.

— Отлично, — только теперь Таня позволила себе вздохнуть. — Письма ты писать будешь в присутствии моего человека. Так безопаснее.

Поднявшись по ступенькам, чувствуя, как вся ее спина взмокла от пота, словно она тащила на себе неимоверно тяжелый груз, Таня три раза грохнула кулаком по двери — условным стуком. Тут же появился человек Тучи, который держал в руке револьвер. Он тут же наставил его Таргисову в голову.

Таня сняла с него простыню, с трудом развязав веревки. На ноги Таргисов поднялся не сразу — затекло все тело. На столе были приготовлены чернила, ручки, бумага.

— Ты все запомнил, что я сказала? — строго спросила Таня, и Таргисов кивнул. — Тогда садись и пиши. И без глупостей. Мой человек не будет стрелять тебе в голову. Он прострелит тебе колено или руку. Представляешь, какая это мучительная боль — писать с раздробленным коленом или с простреленной рукой?

Таргисов сел к столу и стал писать. Бандит не опускал револьвер. Таня прислонилась к стене, пы-

таясь унять дрожь, сотрясавшую все ее тело. Ее колотил жестокий озноб.

Три дня спустя полная блондинка с длинными волосами и золотым зубом, вульгарно смеющаяся в ответ на любое замечание, вошла в здание, где был расположен кабинет Таргисова, в сопровождении двух мужчин — самого Таргисова и человека средних лет в деловом костюме. Правую руку он почему-то все время держал в кармане пиджака.

Блондинка висла на руке у своего спутника, громко хохотала и сплевывала сквозь зубы. Таргисов посматривал на нее с отвращением. Блондинка была похожа на продавщицу из села, которую солидный кавалер вывел погулять на Дерибасовскую. И было только непонятно, что делает эта странная парочка в городском управлении НКВД.

За два часа до этого Таня привезла из города, куда на машине отвез ее лично Туча, страшно переживавший за подругу, сумку с деньгами и набивной костюм толстой блондинки. Деньги, якобы выкуп, полученный от «золотого гуся», должны были получить люди Тучи, принимавшие участие в деле. Их осталось совсем не так много — один человек, который вынес Таргисова из грязелечебницы и выжил, и те, кто принимал участие в захвате внуков деда Михея. Эти деньги должны были сделать их богатыми людьми. И ради выплаты этого фальшивого «выкупа» Таня отдала большую часть своих сбережений.

Но деньги больше ничего не значили для нее! Таня твердо решила про себя, что с карьерой воровки покончено. Оставив сумку с деньгами в том убежище, где держали Таргисова, чтобы бандиты могли забрать ее без проблем, Таня переоделась в костюм бандитки и отправилась в новую жизнь.

Володя Сосновский похудел, осунулся, но все еще держался надменно. Таню он не узнал. Скользнув пустым, даже презрительным взглядом по девице и ее спутнику, Володя обратился к Таргисову:

— Зачем меня привезли сюда?

— Вы свободны, — сказал Таргисов, — все обвинения с вас сняты. Ваши адвокаты постарались. Вот, кстати, и они.

Таня не выдержала. Подбежав к Володе, она схватила его руки, поднесла к губам.

— Это я, любимый... — едва не плача, прошептала Таня, — я...

Глаза Володи вспыхнули тем ярким костром, который за мгновение способен испепелить любую душу. Эта яркая вспышка неистовой страсти словно лишила его сил. Володя чуть отстранился, высвободил руки и сказал с легкой иронией:

— А я каждый день в тюрьме слышал о тебе!

— Как это — слышал? — Голос Тани задрожал.

— В песнях! — Губы Володи искривила жесткая усмешка. — Собирательный образ воровки, участвующей в грабежах. Называли тебя по-разному — Мурка, Любка, Машка. Героиня блатного мира никогда не была шмарой, дешевой проституткой. Она — всегда бандитка первого разряда и любовница уркагана. Она ведет «воровскую жизнь» и участвует в налетах, держит «речь на совете», имеет авторитет и выступает на сходе, ее боятся и уважают злые урки. Видишь, как удачно я собирал блатной фольклор и как много узнал о тебе?

— Володя, пожалуйста... — Глаза Тани наполнились слезами. Она очень хотела сказать ему, что с воровской жизнью покончено, но в присутствии человека Тучи и Таргисова не могла. Все, что она могла, только молча смотреть на Володю, словно стараясь перекинуть мост через прошлое своим взглядом, в котором Володя никогда не мог прочитать ее душу.

Володя и Таня так были увлечены друг другом, а бандит с таким интересом слушал их разговор, что никто из них не заметил, как сидящий за столом Таргисов открыл ящик. Грохнул выстрел.

Таргисов выстрелил себе в рот, откинулся на спинку стула и застыл навсегда. Стена за ним расцвела багрово-алыми цветами, которые, как раздраженные змеи, вдруг заструились по казенным серым обоям.

Таня прижала руки ко рту, чтобы не закричать. Володя сориентировался скорей.

— Бежим! Быстро! — и, схватив Таню за руку, помчался из кабинета, к лестнице. И вовремя. Из соседних дверей уже выглядывали люди, узнать, что за шум.

Они выскочили на улицу беспрепятственно, остановились перевести дух. Бандит, сделав Тане ручкой, растворился в толпе. Володя с Таней пошли к остановке трамвая.

— В тюрьме говорили, что тебя ищут, — Со-сновский не сводил глаз с лица Тани. — Где ты живешь сейчас?

— Я прячусь... — Вдруг глаза ее расширились, и она быстро отпрянула от Володи.

Из здания в сопровождении двух солдат к ним бежал тот самый человек, который пытался арестовать ее в первый раз. Теперь Таня знала, что это Фингер.

Он узнал ее даже в таком образе. Какова же была его ненависть, если даже в совершенно другом обличье он сумел разглядеть черты ее лица? Таня заметалась по остановке. Быть арестованной сейчас, когда Володя вышел из тюрьмы, — хуже этого просто ничего не могло произойти!

В этот момент раздалось дребезжание трамвая.

— Я оставлю тебе записку у доктора Петровского сегодня вечером! — крикнула Таня Володе. —

Найди меня! Я должна сказать тебе что-то очень важное!

Она на ходу запрыгнула в трамвай. В тот самый момент, когда на остановке показались Фингер и его люди, успевшие добежать, трамвай уже заворачивал за угол, дребезжа всеми своими металлическими частями. Фингер выругался сквозь зубы, повернулся к Володе:

— Вы девицу в парике не видели? Куда она делась?

— Здесь не было никого, — ответил Володя, испытывая щемящую боль.