В комнате архива было прохладно и тихо. Закрыв дверь на щеколду, Володя без труда нашел нужный фолиант и, удобно устроившись на продавленном стуле, погрузился в чтение.

В старинных поселках Малый, Большой и Средний Куяльник, расположенных на северном склоне Шкодовой горы, жили когда-то семьи каменотесов. Это были целые поколения людей, зарабатывающих добычей камня, залежей которого было достаточно много в копях в окрестностях Хаджибейского лимана. Ракушняк был ценным камнем — одновременно мягкий и прочный, он обладал множеством полезных для строительства свойств. Весь центр Одессы, все старинные дома были построены из желтого камня.

Вдоль Хаджибейской дороги располагались целые массивы ракушняка. Камень добывали в копях, которые тянулись на множество километров. И именно в ракушняковом массиве каменотесы стали сооружать для себя пещерные дома, вырубая их прямо по рабочему месту.

Еще в 1775 году, после разгрома Запорожской Сечи и преследования казаков царской властью, целая группа запорожцев — несколько казачьих отрядов решили обосноваться в окрестностях Пересыпи. Их привлек большой лиман, в котором можно было заниматься рыболовством. Запорожцы стали селиться в балках Хаджибейского лимана и основали несколько сел, самыми крупными из которых стали Усатово и Нерубайское.

Но вскоре оказалось, что лиман — не единственная и даже не главная достопримечательность нового края. Так бывшие казаки открыли настоящие копи — целые залежи пильного известняка, который в окрестностях Одессы называли ракушняком. Ракушняк был ценным камнем и на долгие годы обеспечил людей работой каменотесов.

Ну и как уже говорилось, в отработанных выработках каменотесы начали строить для себя своеобразные дома, которые имели одну наружную стену с окнами и входной дверью, как в обычных домах, однако все остальное уходило в самую глубь горы.

В скале располагались все помещения — примерно 3-5 комнат. Из известняка складывались печи, их, как и стены, обмазывали строительным составом, которым в селах смазывали дома-мазанки. Кроме печей, такие дома также обязательно обустраивались дымоходом и вентиляцией.

В «Историческом вестнике» за 1913 год публицист Данилов впервые описал дома, высеченные в скале. В публикации приводилось даже фото одного из таких домов и фото его хозяина — потомка запорожских казаков. Вот как Данилов описывал «пещерные дома» (кстати это понятие появилось в обиходе одесситов как раз после этой публикации): «Где брали камень, там остались длинные катакомбы, идущие от самого моря под городом и уходящие в степь. Поэтому некоторые крестьяне, живущие под Одессой в степных балках, не строили обычных домов, а высекали себе хаты в каменных недрах степи, а рядом с хатой — сарай в виде грота. Крышей для таких домов служит самая поверхность земли».

Такие дома были распространены в Усатово, Бурлачьей Балке, Нерубайском. А в черте города эти жилища сохранились на склонах Шкодовой горы.

«Пещерные дома» появились в этом районе не ранее 1775-го и не позднее 1800 года и первоначально были заселены каменотесами. Однако очень скоро из-за неудобств подземной жизни каменотесы стали оставлять их и переселяться в села. Вскоре, как уже упоминалось, дома стали скупаться контрабандистами и представителями криминалитета, из-за того, что каждый из них имел два выхода — на улицу и в катакомбы. Было очень удобно во время полицейских облав уходить в катакомбы, которые простирались на множество километров.

Одесские журналисты и писатели не обошли вниманием такую интересную тему. Появилось много остросюжетных произведений, действие которых происходило в пещерах подземного города. Даже одесский полицеймейстер Антонов опубликовал книгу «Одесские катакомбы и подземный город».

В исторических источниках о старой Одессе указывается очень важный документ, текст которого сохранился не полностью. Он был опубликован в 1873 году и назывался «Записка о каменоломных и домовых минах в городе Одессе и его окрестностях». Документ был составлен по распоряжению техническо-строительного отделения Одесской городской управы техником Николаем Дунин-Дар-ковским.

В этом документе техник рекомендует городским властям полностью уничтожить «пещерные дома», перекрыв в них все входы, для улучшения криминальной обстановки в городе. Власть прислушалась к подобному совету, и начиная с 1875 года входы в катакомбы стали перекрывать. Они забивались каменными плитами, досками, цементировались строительным раствором.

Однако мин и входов в катакомбы в городе было столько, что справиться со всеми не было никакой возможности.

Но настоящих «пещерных домов» — жилищ в скале — в Одессе насчитывалось всего несколько десятков. Это были самые настоящие дома, оборудованные полками, переходами, лестницами, печами, вентиляцией. Все плато Жеваховой горы оказалось испещрено входами в такие жилища, которые всегда выходили в катакомбы.

В который раз Володя прочитал, что жить в таких домах было плохо, и очень скоро каменотесы начали это понимать. В домах, несмотря на печи, всегда был холод, сырость и сквозняки. В них стоял ужасный запах, с которым не справлялась вентиляция. Но самым страшным стала угроза обвала. Своды комнат никак не укреплялись. Обвалы время от времени происходили, и всегда могли отправить на тот свет людей, которые находились в комнате в тот момент.

Пещерный город в районе Хаджибейского лимана на склонах Шкодовой горы получил свое рождение как раз в 20-е годы XX века, когда появилась первая трамвайная линия. Теперь все, кто снимал пещерные дома с криминальной целью, получили сообщение с городом.

Трамвайная линия выходила на Хаджибейскую дорогу и проходила мимо небольшого озерца, названного местными жителями Лебединым озером. Раньше эта дорога называлась дорогой на хутор Фоминых и вела в селение Фомина Балка, где располагался казацкий хутор. До 1917 года попасть на Хаджибейскую дорогу можно было только по дороге, ведущей на Куяльник. Куяльницкая дорога была обозначена на всех картах, потому что на ней находился крупный завод Шполянского, производивший продукцию из металла. И тут же, чуть в отдалении, находилась поливная станция Русского общества пароходства и торговли (знаменитого завода РОПИТ).

На трамвайной линии построили павильоны остановок. А лиманы Хаджибейский и Куяльниц-кий стали приобретать популярность как курорты. Трамвайная линия тянулась до самого Хаджибей-ского парка, где располагалась знаменитая грязелечебница с невероятно красивым парком. Места эти постепенно становились все более ухоженными, а потому в окрестностях стали появляться дачи новой партийной элиты. Поэтому еще через какое-то время городская власть дала разрешение на строительство конки от конечной станции парового трамвая до самого села Нерубайское.

В ходе электрификации вдоль извилистого склона Шкодовой горы проложили новые трамвайные пути. Но местные жители по привычке продолжали называть дорогу через Хаджибейские плавни конкой.

А вот на картах все равно продолжалась путаница, разобрать которую оказалось не так просто. Все поселения в этих краях по-прежнему назывались Ку-яльником — Большой, Средний и Малый Куяльник, несмотря на то, что все они располагались на Хаджи-бейской дороге, возле Хаджибейского лимана.

Дело в том, что еще в XVIII века оба лимана именовались Куяльниками. Куяльницкий лиман назывался Большим Куяльником, а Хаджибейский — Малым. Эти же названия сохранились и в реках, которые впадали в оба лимана. В Куяльницкий впадала река Большой Куяльник, а в Хаджибейский — Малый Куяльник.

Но самым интересным местом на карте все-таки была Шкодова гора, не имеющая ничего общего с горой и не являющаяся горой ни по одному из существующих признаков.

По легенде, насыпь в окрестностях Хаджибей-ского лимана получила название Шкодовой благодаря казакам — в этом районе раньше добывали соль, и по дорогам двигались тяжело груженные обозы. И каждый раз, когда подводы казаков подъезжали к этой насыпи, происходила какая-то неприятность: то ломалась повозка, то умирали от загадочной болезни лошади, то дорога оказывалась размытой настолько, что проехать по ней не было никакой возможности. Поэтому ее так и назвали — Шкодовой, так как «шкода» означает неприятность, ущерб, вред, убыток, урон.

Гора представляет собой часть большого плато, бывший высокий южный берег устья реки, которая когда-то впадала в одесский залив, но превратилась в лиман. Устье превратилось в болото. Проезд в этих местах и потом был весьма затруднителен, поэтому название, данное чумаками, оказалось весьма метким.

Это было историческое место, на котором находили останки очень древних культур. Так на плато были обнаружены следы древней культуры, которую назвали усатовской — по названию села поблизости. Эта культура датировалась еще медным веком — XXV—XX век до нашей эры. По другим данным, это могло быть и на тысячу лет раньше. В 1921 году раскопки позднего этапа трипольской культуры на склонах Шкодовой горы проводились известным археологом Михаилом Болтенко. Об этом было написано и опубликовано несколько очень серьезных научных работ...

Стук в дверь прервал Володю как раз тогда, когда он дошел до этого места. Это был Савка, который пришел сообщить, что машина подъедет через 15 минут, а Сосновского к телефону снова просит его информатор. Так как все самое интересное Володя уже прочитал, то возвращаться к историческим источникам больше не было смысла. Он аккуратно поставил обратно в шкаф пыльные тома и покинул архив.

Морг в Валиховском переулке всегда производил на Сосновского гнетущее впечатление. Он был здесь уже несколько раз, но все равно не мог привыкнуть ни к запаху, ни к железным дверям, которые, захлопнувшись с ужасающим стуком за его спиной, словно отрезали от всего живого мира, без права вернуться назад.

Секретный информатор Володи, сотрудник уголовки Сашко Алексеенко, уже ждал возле входа в морг. И когда Сосновский вместе с Савкой вышли из редакционной машины, сообщил, что дело идет об убийстве и оно поручено Лошаку, помощнику Фингера. А это означает, что убийством никто не будет заниматься, так как Лошак с Фингером спят и видят, чтобы разгромить и поймать банду Кагула, а до всего остального им и дела нет. Поэтому Сашко сам, втихаря, решил заняться этим убийством и даже тайком получил доступ в морг, чтобы узнать результаты вскрытия — якобы с тем, чтобы потом передать Лошаку.

— Лошак к этому моргу и близко не подходил! — фыркнул Сашко. — Зазнался до такой степени, сволочь, что скоро носом своим облака протыкать будет! А с чего? Кагул как гулял, так и гуляет, и с высокой колокольни чхать хотел на них!

В коридоре пахло сладковатой смесью медикаментов, мгновенно вызвавшей у прибывших устойчивую тошноту. Их уже ждали — пожилой врач в обычном белом халате, который ничуть не отличался от обычных врачебных халатов, поэтому спутать его ни с кем было нельзя.

Он протянул Сашку бумагу с гербовыми печатями — протокол вскрытия.

— На тело взглянуть хотите? Только не всем кагалом сразу! — нахмурился он.

— Я здесь подожду, — мгновенно спохватился побелевший Савка.

— Я... тоже... Не знаю даже, какой смысл... — замялся Сашко, на лице которого читались самые яркие эмоции — от жуткого страха до отвращения.

— А я бы взглянул, — выступил вперед Володя совершенно неожиданно для себя.

— Ишь, орел, — усмехнулся врач, — а в обморок мне не хлопнешься?

— Я что, баба на сносях?! — искренне обиделся Сосновский.

— Ну, ладно. Гляжу — ученый. Глазелки у меня — во какие! А ведь ты не из этих будешь... не из чекистов... — Старый врач смерил Володю тяжелым взглядом.

— Да ша мне притворяться! — пожал плечами Сосновский, неожиданно для себя переходя на

одесский язык. — Да знаете вы за меня, шо уж тут шухер разводить! Не раз видели.

— Твоя правда, швицер, — хмыкнул доктор и продолжил в том же духе: — Думал, до куда сознаешься? А ты, глядь — идейный! Хоть и газетчик. Ну, пойдем.

В морге было холодно и темновато. Тусклые белые лампы под потолком не развеивали темноту. Врач, взявшись за железную ручку, выдвинул ближайший холодильник. На металлической плите лежало детское тело, покрытое простыней. У Володи сжалось сердце.

Врач откинул простыню. Белое лицо мальчика было невероятно красивым. Смерть заострила его черты, придала им благородство. Это был облик маленького ангела, жестоко и несправедливо погибшего на злой и грязной земле.

Горло Володи перехватило. Он видел смерть часто, много. В него стреляли, и он стрелял. Он видел смерть. Но он не хотел, не мог видеть ее такой.

— Я во вскрытии все написал, — с этими словами, вернув простыню на тело, доктор задвинул его обратно в холодильник.

— Он выглядит совсем маленьким, — тихо сказал Володя.

— Не старше 12 лет.

— От чего он умер?

— Сжатие шейных позвонков. Сзади... Его сзади сдавили с такой силой за горло, что выжить он никак не мог. Но и без этого он бы не выжил. Вся прямая кишка разорвана... Там такое прободение, что... А... — Врач в отчаянии махнул рукой, — Кровью бы истек часа за два.

— То есть его зверски изнасиловали, — с не свойственной ему прямотой Сосновский четко расставил все точки. — Один человек или несколько?

— Судя по диаметру... один, — врач судорожно сглотнул, — но это не точно. Будет еще вскрытие. С экспертизой. Вы же знаете.

— Знаю, — Володя кивнул. — Как это произошло? Его насиловали сзади, и в этот момент сдавили руками за горло?

— Да, так. Сдавили со страшной силой...

— Или его повесили? — не унимался Володя.

— Нет. Странгуляционной борозды нет. Только на руках ссадины от веревки. Его за руки подвесили. Не за шею.

— Ребенок был в сознании в этот момент?

— Нет, — врач покачал головой. — Если бы он был в сознании, от его воплей сбежались бы со всей округи. Судя по всему, убийца сделал ему укол снотворного, мальчик был в отключке. Затем его привезли или притащили, и это уже следствию устанавливать, в заброшенный пещерный дом, связали ему руки веревкой, подвесили и... убили. Там...

— Я знаю, что он был доставлен без одежды, — продолжал Сосновский.

— Да. Одежду вроде не нашли, — кивнул врач.

— А на теле были какие-то ссадины, царапины, как будто его тащили по песку? Ну, что-то подобное тому, что тело волочили по земле, везли на телеге...

— Я понял вас, — врач нахмурился, — нет. Ничего такого. Только след от укола на левой руке. Кстати, укол делал не медработник. Под кожей образовалось вздутие, кровоподтек. Кололи прямо в кожу. Как получилось. Медработник бы знал, что при таком уколе есть риск, что снотворное могло бы не подействовать.

— Но оно подействовало.

— Да. И есть еще кое-что, что я должен рассказать. По старой дружбе, газетчику.

— Что же? — Володя весь превратился в слух.

— Этот мальчик беспризорник был, уличный. Жил на улице. И, похоже, подвизался в какой-то банде.

— С чего такие выводы? — Сосновский был сосредоточен.

— Беспризорник — потому что завшивленный. У него в волосах гниды гроздьями, вши ползали. Домашних детей, даже в нищете, редко доводят до такого состояния. Им хоть что-то делают — керосином мажут, луком... А тут... запущенный страшно. На теле слой грязи в несколько недель. Ноги огрубевшие, на ступнях струпья. Босиком часто ходил. Кожа обветренная. Точно жил на улице. Босяк.

— А почему в банде? — Володя подумал о том, что наблюдение врача было очень правильным. Беспризорность после войны становилась страшной катастрофой. Сотни беспризорных детей, лишившихся родителей и родного дома в кровавом очаге жестокой бойни стекались в большой город, сбивались в стаи и наводили ужас на местных жителей.

Беспризорники были повсюду — возле каждого рынка, магазина, во всех злачных и теплых местах, на каждой стройке. И везде, где можно было заработать немного мелких монет. Беспризорники стали символом этого страшного времени, и у советской власти не хватало ни сил, ни средств, ни людей, ни времени, чтобы справиться с этой жестокой бедой.

— В банде потому, — врач посмотрел на Соснов-ского тяжело, — что я умудрился взглянуть на его руки!

— А что его руки? — не понял Володя.

— Пальцы его отполированы кусочком шкурки, настоящего меха, чтобы повысить чувствительность. Так делают только щипачи. Причем воры-карманники самого высокого класса. Такими чувствительными пальцами они могут нащупать то, что лежит в кармане клиента, даже сквозь грубую ткань пиджака или пальто. Значит, мальчишка был в банде, которую учит опытный щипач, и из него готовили карманника. Пальцы были хорошо отполированы — значит, этим делом занимался минимум год.

— Это очень ценная информация, спасибо, — Сосновский искренне поблагодарил врача.

— Пожалуйста! — усмехнулся тот. — Только как это вам поможет? В среде криминала так не убивают своих. Это мог быть кто угодно! Мальчишка случайно напоролся на маньяка, а искать случайного психа — все равно что иголку в стогу сена! Так что не завидую я вам.

— Но это пока первая смерть, — задумался Володя.

— Будет еще, — убежденно сказал врач, — попомните мои слова — будут еще смерти, и не одна. У психа этого обострение, по-видимому. Он уже вкусил крови и будет убивать дальше. Но для вас это, может, и плюс. Сможете скорее его поймать.

Машина медленно катилась по ухабам разбитых дорог за Пересыпью. Пожилой шофер время от времени чертыхался сквозь зубы, потому что часто проехать не было никакой возможности, попадались просто несусветные рытвины и ухабы. Но они все-таки умудрялись продолжать путь. Володя вводил Савку в курс дела. А Сашко Алексеенко, который решился поехать с ними в самый последний момент, методично поправлял Володю, если уж его заносило в совсем фантастические дебри.

— Так и получилось, что обнаружил труп местный житель дед Михей, — продолжал Володя свой рассказ, — он вошел туда внутрь, в заброшенный дом.

— В пещерный, — поправил Сашко.

— Ну да, пещерный, — раздраженно согласился Володя, который не терпел, когда его поправляли, — и увидел труп. Мальчик был подвешен на руках к выступу в каменной стене — руки его стянули веревкой и подвесили. Когда-то там балка была, а потом сломалась.

— А почему этот дед полез в заброшенный пещерный дом? — Савка соображал быстро и был не так прост, как казалось.

— Из-за башмачка! — ответил Сашко.

— Какого башмачка? — моргнул Савка.

— В груду камней перед домом убийца подбросил красный башмачок, очень яркого цвета, — пояснил Володя, — совсем на ребенка крошечного, до трех лет.

— То есть не мальчишки этого был башмак?

— Чем слушаешь? — рассердился Володя. — Убитому 12 лет. А башмачок на малыша! Убийца специально подбросил его к месту убийства.

— А зачем такое? — опешил Савка.

— Псих, — коротко отрезал Сашко, — психи и не такое вытворяют! Больной он...

— Ищут фабрику, может, магазин? Откуда башмачок? — Володя повернулся к Сашку.

— Ищут, — кивнул тот. — Две уже проверили здесь, в Одессе, и одну в Николаеве. Такие там не шьют. Говорят, это кустарная обувь. Какая-то артель делает, местное производство. Ручная работа. Сейчас проверяют всех.

— Значит, башмачок — удовольствие не из дешевых! Стоит дорого, — задумался Володя, — и один, естественно, не покупают. Есть парный. Плохо. Будет еще труп. А вещи мальчика?

— Вещи обнаружены не были. Все тщательно обыскали. Ни обуви, ни вещей. Ничего.

— Красные башмачки девочкам покупают, — вмешался Савка.

— Верно, — кивнул Володя, — девочкам. Это намек на изнасилование, ведь так использовал его убийца... В этом есть зловещий, извращенный, но смысл.

По лицу Савки Сосновский видел, что ему страшно хочется перекреститься. Но он не посмел.

— Обыск у этого деда Михея проводили, — сказал Сашко, — тот еще фрукт. Снасти браконьеров прячет. Но ничего не нашли.

В пещере все было убрано, никаких следов крови, но все равно внутри было страшно. Что-то отвратительное чувствовалось в воздухе, и Володя подумал, что ни за что не стал бы жить в таком жутком месте, да еще и посреди грозящих обвалом камней.

Потом зашли к деду Михею. Старик встретил их недоброжелательно, но спокойно.

— А чего говорить? Все до ваших рассказал!

— Один вы были? — Сашко вперил в старика тяжелый взгляд.

— Один! Как есть один! Никого со мной не было! — занервничал Михей.

— А чего по поселку шлялся? — прикрикнул на него Сашко, прекрасно понимая, что старик врет.

— Прогулка перед сном! Воздухом подышать!

— А мальчишку этого видел здесь раньше? — спросил Володя.

— Чего ему тут делать? — прищурился старик. — Тут на соседнем проходе люди Скумбрии дома снимают. Какие мальчишки?

По дороге к машине, обратно, Сашко объяснил Володе, что авторитет Скумбрия ненавидит уличных мальчишек до полусмерти и всегда готов расправиться с ними. Когда-то мальчишки помогли ограбить Скумбрию. С тех пор он со своими людьми страсть как гоняет беспризорников. И не одного уже спровадил в красный приют.

— Так ведь и убить мог, — задумался Сосновский.

— Это вряд ли, — Сашко пожал плечами, — не те законы, вы же знаете. В мире Скумбрии не убивают вот так, со злом.

Володя хотел возразить, что с добром не убивают тоже, но промолчал.