Яркие лампочки гирлянды вспыхивали поочередно, создавая иллюзию бегущей волны. И отблески этого огня, падая на булыжники мостовой, превращались в фантастические тени. Эта гирлянда над входом притягивала взоры всех, кто гулял по Дерибасовской. Большинство из прохожих помимо своей воли подходили поглазеть на вечернее чудо. А когда световая волна добегала до своего конца, из небольшого отверстия внизу вылетала самая настоящая вспышка искр с дымом!.. Тогда среди гуляющих раздавались крики и аплодисменты. А вывеска кафе, первая световая реклама на Дерибасовской, установленная хитрым торговцем, увидевшим подобную диковинку за границей, стала местной достопримечательностью ночной улицы. И люди специально шли в конец Дерибасовской, чтобы на нее поглазеть.
Было около десяти часов вечера, но народу здесь было больше, чем днем. Оживленный, жизнерадостный шум, яркие ночные огни открытых всю ночь заведений, разношерстная, нарядная толпа гуляющих, фланирующих из конца улицы в конец, звуки музыки, вылетающие из раскрытых настежь дверей кафе-шантанов, звон бокалов с шампанским, цоканье лошадиных копыт по булыжникам мостовой – все это было похоже на яркую, сказочную карусель, бесконечно вращающуюся в потоке огней. И эта пестрая Дерибасовская, заполненная шумной толпой, и казалась самой жизнью.
Здесь были огни, люди, шум, постоянное движение, бесконечно меняющаяся атмосфера, непрерывное русло людского потока, оживленно загорающиеся ночные огни. О завтрашнем дне здесь невозможно было думать. Жизнь была только сейчас, только здесь она вспыхивала и пьянила, как глоток дорогого шампанского.
На Дерибасовской не было места унынию, скуке, тоске. Атмосфера постоянного праздника, звеня, дрожа, волнуя, захватывала, вела за собой, кружила голову. Это место было центром всех событий, происходящих в городе. А шум ночной улицы притягивал так, как притягивает мотылька пламя свечи. И без него все было пресным, серым и скучным.
Это удивительное свойство главной улицы Одессы было похоже на настоящую легенду, легенду вечного праздника заколдованного царства, который не заканчивается никогда. Дерибасовская была главной артерией, по которой текла буйная кровь южного города, артерией, благодаря которой он вечно оставался в памяти тех, кто впервые познакомился с ним.
И было понятно, почему день за днем, вечер за вечером стайки самых бедных жительниц предместий Одессы отправлялись на Дерибасовскую, чтобы влиться в шумную толпу и попытаться поймать пеструю жар-птицу удачи за хвост. Дерибасовская действовала как наркотик, и тот, кто хоть раз вкусил пьянящий ритм буйной ночной жизни, уже не мог без нее обойтись. Жизнь без выхода в это бурлящее море человеческих страстей становилось бесцветной и больше не приносила никакой радости. И это несмотря на все опасности, подстерегающие там.
Растворившись в шумной толпе, медленно фланируя за спинами прохожих, Таня шла рядом с Лизой, внимательно всматриваясь в эту новую для нее жизнь. Белокурый парик почти полностью изменил ее лицо. Таня заплела косы и вдела в них белые ленты. На губах ее появилось немного розоватой краски. В таком виде она стала похожа на совсем юную, непорочную гимназистку благородных кровей, непонятно каким образом оказавшуюся на разгульной ночной Дерибасовской.
Тане удалось так сильно изменить свою внешность, что ее не узнала даже Лиза, вместе с которой она договорилась идти в этот вечер на улицу: когда Таня постучала в дверь Лизы, та нахмурилась, не желая ее впускать. Парик, краска для лица и новый наряд (белая блузка со складками и темная юбка) были куплены на гроши, которые удалось заработать Геке. Ночью в районе Балковской он пуганул стволом подгулявшего прохожего и разжился двумя рублями, которых было вполне достаточно для покупки Таниной экипировки.
Итак, накануне вечером, когда наряд уже был куплен и Таня научилась управлять своим лицом, она постучала к Лизе и сказала, что завтра вечером вместе с ней пойдет на Дерибасовскую… А дальше произошло то, что поразило Таню в самое сердце: из глаз Лизы вдруг хлынули слезы, и, заломив руки, она запричитала: – Нет, пожалуйста, милая, нет…
– Успокойся! – Таня крепко сжала руку подруги. – Это совсем не то, что ты подумала. Все будет совершенно не так!
– А как? – изумилась, вытирая слезы, Лиза. – Как же еще это может быть, если все выходят на Дерибасовскую одинаково?
– Я выйду по-другому, – улыбнулась Таня. – Но ты никогда и никому об этом не скажешь, потому что это вроде как буду не я. И если у меня всё получится, ты тоже больше никогда не будешь заниматься тем, чем занимаешься.
– Я не понимаю, – всхлипнула Лиза. – Извини, но я ничего не понимаю.
– Это не важно! – Таня покровительственно похлопала Лизу по плечу. – Отныне ты будешь меня слушаться и делать всё так, как я говорю. Ты согласна во всем меня слушаться?
– Ну конечно! – Лиза окончательно вытерла слезы и заговорила совсем нормальным голосом. – Я всё сделаю за то, как ты скажешь. Только ты объясни.
– Потом. Для начала скажи мне вот что: ты умеешь выбирать клиентов? Ну, отбирать тех, кто при деньгах, различать, кто может кинуть, с кем идти несерьезно, и всё такое прочее? Ты умеешь это делать?
– Ну конечно, – улыбнулась Лиза. – Каждая девушка умеет. Приходит это с опытом, когда обожжешься пару раз.
– Очень хорошо, – сказала Таня. – Тогда мы сделаем вот что. Завтра вместе мы выйдем на Дерибасовскую. После этого ты подберешь мне клиента – солидного, при хороших деньгах. А когда я уйду с ним в гостиницу, немедленно покинешь Дерибасовскую и вернешься сюда, на Молдаванку, домой. Запрешься в комнате и не откроешь никому, кроме меня. Про работу забудь. Если всё пройдет гладко, я принесу тебе деньги. А главное: никто, ни одна живая душа не должна узнать, что я выходила на Дерибасовскую с тобой!
– Но тебя узнают наши девочки, – всполошилась Лиза, – Ида, Катя, Циля. Мы же все вместе ходим!..
– В этот раз ты будешь ходить отдельно. – Тон Тани не позволял с ней спорить. – За их спинами. И слушать только меня. Не бойся: меня они не узнают. А тебе придется постараться, чтобы они и тебя не видели, поняла? Если спросят, почему не пошла с ними, скажешь, приболела. Ты сможешь все это сделать?
– Сделаю, как ты скажешь, – Лиза даже не сопротивлялась Таниному напору.
Таню все же немного волновало, выполнит ли Лиза все ее инструкции в точности, но оказалось, что Ли- за превзошла себя, она проследила, когда на работу уехали все девушки, и сделала так, чтобы они с Таней выехали позднее.
Собираясь, Таня вдруг почувствовала, что сердце ее стало биться как-то глуше, чем обычно, а руки вдруг превратились в ледышки. Липкий, ледяной страх извилистой змеей заполз в ее душу. Больше всего на свете Таня боялась бабушки, боялась встретить ее взгляд. Но бабушка спала. Во сне лицо ее было тихим и умиротворенным, как будто она не испытывала никаких страданий. И Таня, чтобы, не дай Бог, ее не разбудить, тихонько вышла из комнаты.
Взявшись за руки, Лиза и Таня молча шли по ночной Дерибасовской, внимательно присматриваясь к попадавшимся навстречу мужчинам. Таня пользовалась успехом. Завсегдатаи сразу определили, что она новенькая, и уже не один тип, попавшийся навстречу, провожал ее восторженными глазами. А некоторые пытались ее толкнуть, заговорить с ней.
– Вон тот моряк – пустое место, босяк, только из рейса, прогуливает деньги. На девушку всегда потратит меньше, чем на выпивку, – тихонько инструктировала подругу Лиза, – дохлый номер. В кармане у него больше двух рублей нет. Попадешь, как кур в ощип! Будешь только иметь за вырванные годы – и ничего, за кроме холоймеса. Вон тот, с цилиндром, – жмот. Чистый швицер! Посмотри только, какие узкие губы! Ходит, приценивается, хочет сэкономить. Напялил трусы с галстуком, а сам как босяк с Дюковского сада! Пойдешь с таким, он прицепится за шото, хипиш устроит и заплатит только 50 копеек. Я таких жадин знаю, сама не раз обжигалась.
Дело продвигалось медленно. Таня внимательно вслушивалась в слова Лизы.
– Рыжий в сюртуке – тоже не подходит, здесь не тут. Посмотри только за его ботинки! Типичный спекулянт. Швицер, чистый фраер. Без мыла в тухес пролезет. А как завидит мыло – зафордабычится, как вошь. Такие любят пускать пыль в глаза и дурить всех направо и налево. Шо намерения такие, шо он круче всех на ушах стать хочет. Поклянется, шо заплатит завтра вместо рубля три, а завтра его и след простыл. А если шухер – начнет хипиш, шо такие слова за деньги и не выходили из его рот… И вообще от спекулянтов, барыг и прочей шушеры, которая любит погулять на дармовщинку, лучше держаться подальше. Тем более, что и денег у них никаких нет, только лапша, которую они вешают на уши. А за дурною головою и ноги через рот пропадают.
– Вон тот, видишь, – дернула Лиза Таню за руку, – со шрамом, – это убийца из банды Щеголя, Косой. Опасный тип. Это именно он обжигает лица девушек кислотой. Если и берет девушку, то бесплатно. – От страха она даже зашептала: – Страшный… Но приходится с ним идти. Но так бывает не часто. Поэтому, если появляется на улице, лучше не попадаться ему на глаза. Я, например, еще ни разу не попадалась.
Даже не подозревая в себе такого умения, Лиза с удивительной точностью разбиралась в людях. И как настоящий рентген видела насквозь содержимое их кошельков. Это умение развил горький жизненный опыт и множество опасных ситуаций, которые подстерегали ее на улице. Теперь Лиза абсолютно искренне делилась этим жизненным опытом с Таней.
– Видишь, вон тот толстенький, лысый фраер? Это преподаватель мужской гимназии. Я часто ходила с ним. Денег у него нет, но свой рубль он платит исправно. Шоб очень да, так нет. Холоймес, как у курицы сиськи! Однажды провел со мной всю ночь – три раза, на целых три рубля, которые честно заплатил. Клялся в любви, целовал ноги. А на следующее утро, было как раз воскресенье, я столкнулась с ним за улицу, лицом к лицу, когда он шел в церковь с женой и маленькой дочкой. Так за мою сторону он даже не посмотрел! А жена у него какая милая, ты бы видела! Она и я – две большие разницы! И дочка, как маленький ангелок. Смотришь за таких и думаешь: ну почему мужчины бывают такими скотинами, почему они настолько испорчены? Ну почему ведут себя как чистый дрэк, хуже коня в пальте? И чем больше ходишь по Дерибасовской, тем больше понимаешь, что ответа нету. Но, в любом случае, у таких нет денег. За вырванные годы здесь не тот фасон! Он не из солидных. За солидного надо выходить. За солидного надо пропускать холоймес. Или парадок, или как? Вон, за пример, вон тот тип в золотом пенсне, который не спускает за тебя глаз, – толкнула вдруг Лиза подругу.
Таня обернулась. За ними вот уже несколько минут шел мужчина лет пятидесяти, представительный, в одежде модного покроя из дорогой ткани. На его бородатом лице сверкало золотое пенсне.
– По виду солидный, – сказала Лиза, внимательно рассмотрев потенциального клиента, – пенсне дорогое. Ну точно – дорогое. Не дешевка поддельная. Не дрэк. Фраер. И вид такой уверенный, знает, чего хочет. Да, за него есть деньги.
– Откуда ты знаешь, что у него есть деньги? – удивилась Таня. – На лбу, что ли, у него это написано?
– Те, которые с деньгами, не так, как мы, идут по земле. По-другому. У них вид уверенный. Это мы – лопни, но держи фасон! А они… Две большие разницы! Они словно не торопятся и ничего не боятся – ни за что, даже за где пошли. А чего им боятся, если у них полный кошелек? Они отличаются от остальных. Помяни мое слово – за него есть деньги.
– Что ж, полагаюсь на тебя, – не стала спорить Таня. – Пусть будет этот. И помни: как только я войду с ним в гостиницу, ты немедленно исчезаешь с улицы! Ты все поняла? – нахмурилась она.
Яркая вспышка ночной лампочки над вывеской какого-то магазина вдруг осветила Танино лицо, и Лиза поежилась, разглядев выражение ее глаз. Они были похожи на остро отточенные кинжалы – абсолютно смертоносное оружие. И Лиза вдруг ясно почувствовала струйку ледяного пота, стекающую по спине.
– Таня… За это… не опасно? Что ты задумала?
– Уходи, глупая! – резко отрезала Таня. – Сказано тебе – уходи!
Сама же улыбнулась, повела бедрами, направляясь к потенциальному клиенту. Лиза с каким-то подсознательным страхом смотрела ей вслед.
Таня поднималась на третий этаж гостиницы «Бельвю», расположенной в переулке возле Дерибасовской, кокетливо поглядывая через плечо. Солидный господин в золотом пенсне поднимался за ней. Он пыхтел и сопел, преодолевая ступеньки с трудом, и если бы не необходимость выдерживать роль, Таня расхохоталась бы во весь голос.
Роль же свою Таня играла достойно. Она выглядела невероятно привлекательно, бросая через плечо обнадеживающие взгляды. Узкая юбка выгодно подчеркивала сзади ее фигуру и особенно – изящную ногу, которую словно случайно Таня показывала, кокетливо поднимаясь на очередную ступеньку и приподнимая юбку.
Наконец она подошли к знакомой двери, снятой заранее комнаты на третьем этаже. Правду сказать, гостиница была дешевой, дверь – дощатой, с занозами. Номер комнаты неаккуратно, как-то небрежно был нарисован черной краской. Обстановка номера тоже была убогой: широкая кровать в центре комнаты, у стены – круглый, покрытый вытертой плюшевой скатертью стол и два продавленных стула, сломанный шифоньер, дверца которого была подвязана обычной веревкой. Обстановка комнаты выглядела еще более нищенской, чем жилье Тани на Молдаванке. Но, к счастью, ей некогда было это отметить.
Что же касалось ее гостя, то, кроме Тани, в этой убогой комнате он не видел больше ничего. Пораженный непривычной для Дерибасовской свежестью и красотой, он не сводил с Тани жадных глаз, в которых светилась откровенная похоть. Таню забавлял его взгляд. Но роль категорически запрещала показывать это.
Двигаясь как можно грациозно, Таня впорхнула в комнату и крепко заперла дверь. Ее гостя мучила одышка. Кокетничая, Таня сняла жакет и повесила его на спинку стула. При этом в глубоком декольте показалась довольно щедрая полоска обнаженной груди, от чего солидный клиент засопел еще больше.
– Давайте выпьем вина! – Танцующей походкой Таня приблизилась к столу, на который заранее была поставлена бутылка сухого красного вина и два стакана. – Я так нервничаю в присутствии такого серьезного господина… У меня всё сердце на двор! Позвольте, я налью вам… Ах, юбка зацепилась!
Таня соблазнительно поставила ногу на стул и высоко приподняла юбку, словно поправляя подвязку чулка. Солидный господин уселся на второй стул, не сводя глаз с изящной Таниной ноги, обтянутой черным чулком. Одной рукой Таня поправляла чулок, а другой разливала вино по бокалам, загораживая при этом бутылку своим телом. Впрочем, гость за процессом разлива вина не следил – его глаза ни на секунду не отрывались от полуобнаженной Таниной ноги, где над бархатной подвязкой чулка соблазнительно светилась белая полоска обнаженной плоти.
Резко опустив ногу и одернув юбку, Таня протянула бокал.
– Давайте выпьем за брудершафт! Так я буду чувствовать себя за вас гораздо свободнее.
Не сводя с Тани глаз, гость старательно, до капли выпил вино, в то время как Таня едва пригубила напиток.
– Ты новенькая на Дерибасовской? – засопел, расслабляясь, солидный господин.
– Да. Сегодня вышла за первый раз, – Таня опустила глаза.
– Ты очень красивая. А как тебя звать?
– Маруся.
– Ты такая сладкая, Маруся.
Господин попытался притянуть Таню к себе и усадить на колени, однако она легко выскользнула из его рук.
– Позвольте я сама. Я за вас стесняюсь.
– Зачем же меня стесняться?
– Вы такой солидный господин.
– А ты похожа на милую гимназистку.
– Ну что вы! Откуда нам обучаться в гимназиях! За вырванные годы здесь не тот фасон!
– Если все будет хорошо, если ты мне понравишься, тебе не нужно будет больше выходить на Дерибасовскую. Я позабочусь о тебе. Я давно мечтал о такой девочке.
– Господин возьмет меня на содержание? Ах, мечта!
Кокетливо извиваясь всем телом, Таня расстегнула пуговицу кофточки. Солидный господин широко зевнул во весь рот.
– Идите же ко мне! – Таня расстегнула вторую пуговицу.
Гость встал, сделал шаг, но внезапно схватился за стол.
– Что с вами? – всплеснула руками Таня.
– Голова что-то сильно закружилась. И ноги заплетаются…
– Вы устали. Идите ко мне! Я помогу до вас лежать.
Шатаясь, солидный господин подошел к кровати и вдруг свалился на нее ничком, как подкошенный. Таня засмеялась и легонько пнула его ногой. Гость больше не шевелился. Не теряя времени даром, Таня выплеснула из бутылки остатки вина в рукомойник и ополоснула бокал гостя. Затем она с трудом перевернула его на спину, расстегнула сюртук и принялась шарить по карманам. Во внутреннем кармане обнаружился туго набитый ассигнациями бумажник. Таня положила его на стол. Во втором кармане она нашла золотой портсигар и отложила его в сторону. После этого отстегнула от жилетки золотые часы с брелоками и прибавила их к портсигару.
После этого быстро пересекла комнату и постучала в дверь условным стуком. На пороге тут же возник Гека.
– Вот, – Таня указала на стол, – тут много всего.
– Заглядывала в бумажник?
– Нет, у меня руки трясутся. Посмотри ты.
Гека уверенно раскрыл бумажник и аж присвистнул.
– Пятьсот рублей! Таня! У него в бумажнике целых пятьсот рублей крупными ассигнациями! Мы богаты! Плюс золото…
– Быстро забирай все это, мне нужно подготовиться.
– Сколько он проспит? Сколько было за снотворное?
– По расчетам доктора Петровского, минут сорок, до часу, – усмехнулась Таня. – Проверим на практике.
– Пятьсот рублей! Я даже поверить не могу! Грандиозный шухер! Никогда не держал в руках таких денег! Таня, это за полный фасон.
– Ты подожди, чтобы все окончательно сошло с рук.
– Сойдет. Я в тебя верю.
– Ша! Потом поговорим, – засмеялась Таня.
Увидев в раскрытом бумажнике несколько одинаковых визиток, она вытащила одну.
– Председатель правления банка «Южный» Борис Татарский, – прочитала Таня. – Он банкир. А подбирает рублевых девушек с Дерибасовской. Швицер…
– Теперь понятно, почему за него столько денег. Я знаю за этот банк. Крупный. Там такая охрана – зверье. Его с налету не возьмешь! Ответишь, как кур в ощип!
– А мы взяли, – усмехнулась Таня, – это почти как налет за банк. Сумма-то какая хорошая… Ладно. Забирай все это и помоги мне подготовиться.
Из-под полы Гека достал бутылочку с кровью. Таня быстро разорвала на себе кофточку и, схватив со стола штопор, распорола на полосы юбку. Спустила чулки, растрепала волосы. После этого вымазала свое лицо кровью – так, словно кровь текла у нее из носа и из уголка рта. Щедро смочила кровью парик на голове, создав убедительную кровавую рану. После этого аккуратно, тонкой струйкой, полила пальцы на левой руке. Затем перевернула стулья, разбила бокал, сорвала с кровати постельное белье, словом, устроила убедительную картину разгрома.
– Грандиозный шухер! Впечатляет! – одобрил Гека.
– То ли еще будет! – усмехнулась Таня. – Ты все помнишь? Слова, что делать?
– А то!
– Тогда иди, спрячь нашу добычу и жди за дверью сигнала.
Когда Гека вышел, Таня забилась в угол между шифоньером и стеной, не позабыв отломать и без того висящую на петлях дверцу шкафа. Сердце ее колотилось с такой силой, словно готово было вырваться из груди. Внутреннее волнение было столь сильным, что Таня дрожала.
Время шло быстро. И вот наконец банкир пошевелился на кровати, а затем сел, протирая глаза.
– Что за… – При виде разгрома комнаты он потерял дар речи.
– Помогите, спасите! Помогите! – дико заорала Таня в углу. – Не подходи ко мне! Не трогай меня!
– Что ты орешь? Да я… – Банкир медленно встал с кровати, двинулся к Тане. Но она, резко вскочив на ноги, бросилась к двери и заколотила по ней кулаками, дико крича:
– Помогите! Спасите! Убивают!..
Дверь открылась, и на пороге возник Гека, изображающий сурового парня.
– Помогите, спасите! Он меня бьет! – закричала Таня, бросаясь к Геке и хватая его за руки.
– Ша! А ну тихо! – прикрикнул Гека. – Шо тут происходит? Шо это ты, старый козел, с девочкой делаешь? Шо за вопли по всей гостинице?
– Да я… – Банкир, не понимая ничего, заморгал, – не знаю что происходит… Я и пальцем ее не тронул… Я ничего не помню…
– Он меня избил! – заливаясь слезами, закричала Таня, – разорвал на мне всю одежду! Вот, вся в крови! Бил меня кулаками! А потом хотел отрезать мне пальцы! Вот, смотрите! – Таня вытянула вперед руку.
– Что-о-о он хотел сделать? Пальцы отрезать?! – угрожающим голосом сурово протянул Гека.
– Пальцы отрезать! Ножом! Помогите! Он Людоед!..
Страшное слово вывело банкира из состояния оцепенения. И, подскочив к Геке, он завопил каким-то странным козлиным тоном:
– Не делал я этого! Не делал! Она все врет! Я ничего не помню! Я на такое не способен!
– Девочка вся в крови, и врет? Ах ты… – выругался Гека. – Да еще пальцы хотел отрезать? А что еще – потом горло перерезать, как всем своим жертвам? Ах ты… – Гека толкнул банкира в грудь так, что тот не удержался на ногах и рухнул на кровать. – Ану сидеть здесь! Сейчас иду за жандармами!
– Да у меня и ножа нет! – сделал последнюю попытку защититься банкир.
– Он его в окно выбросил! Видите, окно открыто! – завопила Таня.
– Ану сидеть! – Гека снова толкнул банкира, увидев, что тот пытается подняться на ноги. – Объясняться будешь в полиции! Вот сейчас я приведу сюда жандармов – им всё и расскажешь!
– Да что же это такое… – Банкир едва не плакал, глядя на свои руки, которые предусмотрительная Таня испачкала ему кровью.
– По всему городу Людоеда ищут, все с ума посходили, а он вот, пожалуйста, здесь сидит, с девочкой забавляется! Еще и пальцы пытался ей отрезать! Ах ты ж тварь! Да я тебя еще до полиции своими руками придушу!
– Вы полицию лучше позовите, – подступила к Геке Таня, – пусть жандармы наверх поднимутся, их здесь много, жандармов, на Дерибасовской. Я им все расскажу!
– Не надо полиции! – затрясся банкир. – Я не Людоед! Клянусь вам!
– А как ты за это докажешь? Посмотри, что ты с девочкой сделал! Сколько кровищи вокруг! А у девочки надрезы на пальцах! Людоед ты и есть Людоед! Наконец-то тебя поймают! Качать права тебе здесь не тут!
– Я приличный человек. У меня семья, бизнес… Я… Я вам заплачу…
– Ну уж нет! Не нужны мне проклятые деньги убийцы! Иду в полицию – и все тут!
Банкир сунул руку в карман и, ничего там не обнаружив, вывернул его наизнанку.
– Да что же это такое… Она мои деньги стащила! У меня с собой были деньги!
– Кто стащила, вот эта уличная девчонка, которую ты избил? Мало того, что ты ей кровь пустил, так она еще и деньги стащила? Ах ты гад! Я сейчас людей позову, пусть все посмотрят, что ты с ней сделал! Пусть все видят, каков негодяй, – сначала избил бедную девушку в кровь, а потом обвиняет, что она деньги у него стащила! Нет, иду за полицией! – Гека полностью растворился в роли. – Пусть они с тобой разбираются! Будет тебе грандиозный шухер!
– Не надо полиции! Никто не стащил деньги, я сам их на улице потерял, – вскочив с кровати, перепуганный банкир схватил Геку за руки и принялся их трясти. – Я вам деньги из дома привезу. Поедем ко мне домой. У меня есть деньги.
– А за девочку чем ты расплачиваться собирался? Или надурить нищую девчонку надумал? Ах ты гнида!
– Я… Я привезу деньги и девушке тоже заплачу. Честное слово!
– Я не такой дурак, как твоего отца дети! Так я тебе и поверил! Смоешься – и был таков. И сыщи ветра в поле. Не морочь мне модебэйцелы!
– Вы со мной поедете. Вы со мной в дом зайдете, и я дам вам деньги! Много денег! Триста рублей!
– Ага, так я и поверил! Ты имеешь меня за полного адиёта? Нашел дурачка! Если боишься и хочешь платить, точно сдам тебя полиции!
– Вы не понимаете. Я человек семейный, мне скандал ни к чему, – банкир чуть не плакал. – У меня жена больная. Ей нельзя нервничать. А если вмешается полиция, будет страшный скандал. Моя семейная жизнь окажется под угрозой. Я дам вам деньги. Пятьсот рублей.
– А почему не тысячу? Пообещать легко!
– Я банкир! У меня свой собственный банк! Забудьте все, что вы здесь видели, и я дам вам деньги! Клянусь вам! – Банкир полностью изнемог и уже почти не мог говорить.
– Ладно, – Гека вытащил из кармана рубль и протянул Тане, – вот тебе за работу, иди обратно на улицу. И чтоб не болтала, а то язык отрежу! Я человек Щеголя, меня каждый знает.
– Да я… Да ведь он… – всхлипнула Таня.
– Умойся и иди работать дальше. Ничего с тобой страшного не случилось. Сделай мине парадок, бо горло простужаешь. Иди давай, а не то еще наподдам!
Быстро выхватив из руки Геки рубль, Таня всхлипнула и быстро выскользнула за дверь.
– Шо ты воешь, швицер, как вошь на мыло? – вернулся Гека к банкиру. – Ну смотри, за меня обманешь – тут же иду в полицию! И девчонку с собой потащу. Я ее живо найду. Ее Марусей зовут, на Дерибасовской ее каждый знает. Так что… Засохни глазом, шоб уши не завяли! И не делай мине химины куры, а то нервы запутаются! – Гека схватил банкира за шиворот и потащил к двери. – Ану пошел! Долго церемониться я с тобою не буду! Бикицер!
Важный, солидный господин враз потерял свой степенный вид, и дорогое пенсне жалко болталось на его носу, как поломанные стальные очки, подвязанные веревочкой. Он выглядел настолько испуганным и жалким и так обмяк, что Геке почти на себе пришлось его тащить вниз, подталкивая в спину кулаком и словесными упоминаниями о полиции.
Быстро выскользнув из комнаты на третьем этаже, Таня спустилась на этаж вниз, в комнату, снятую Гекой заранее, и заперлась на ключ изнутри. Подойдя к окну и спрятавшись за занавеской, она увидела, как Гека и поддерживаемый им банкир садились в пролетку извозчика. Сердце Тани билось так, словно рвалось изнутри. И тело ее всё бросало то в жар, то в холод.
Задернув занавеску, она переоделась в нормальную одежду, также приготовленную заранее, и под умывальником смыла кровь с лица и рук. Стащив испорченный парик, Таня почувствовала себя гораздо свободнее. Приведя себя в человеческий облик, она улеглась на кровать, свернулась калачиком и принялась ждать. Близилась полночь.
Геки не было так долго, что Таня успела заснуть. Снилось ей что-то необъяснимое – какой-то сырой, промозглый туман, выползающий на берег из холодного, беспокойного моря.
Условный стук в дверь вырвал ее из забытья. На пороге стоял ослепительно улыбающийся Гека.
– Вот! – Он потряс пачкой ассигнаций в воздухе. – Вот! Он дал деньги! Пятьсот рублей! Мы с тобой богаты! Мы невероятно богаты, в это даже невозможно поверить!
Но Таня молча заперла дверь и, закрыв руками лицо, опустилась на край кровати.
– Таня… – Гека побледнел, – что с тобой? Этот тип… Он тебя не обидел? Если что не так, я вернусь и сломаю ему шею!
– Успокойся! Ничего он не сделал. Он даже пальцем меня не тронул. Не успел.
– Тогда почему ты такая?
– Мне страшно. Эти деньги…
– А чего бояться-то? Я нагнал на него такого страху, что он в жизни не сунется в полицию! Или кто-то будет иметь меня за фраера? Он трусится от одного упоминания о полиции. И даже не понял, что это мы у него деньги из бумажника сперли. Я ж говорю, этот швицер будет здесь за коня в пальте! Так что за тут всё чисто. Упокоительно! Мы разбогатели с тобой чистым образом!
– Чистым образом? Да ты сам себя слышишь? Как ты можешь говорить так спокойно? Я не хотела этого! Я не стремилась к этому. А теперь словно предала в себе всё. А ты говоришь… Это невыносимо!
Сорвавшись с кровати, Таня быстро заходила по комнате. Волосы ее были растрепаны, а заплаканные глаза горели нездоровым жаром. Гека не знал, почему она мучается так, но всем своим сердцем почувствовал раздирающую ее боль. Он отдал бы все на свете, чтобы оградить ее душу от любой терзающей боли.
Перехватив на ходу, он крепко обнял Таню, привлек к себе. И неожиданно для него самого она вдруг жарко ответила на его объятия. Возле своих глаз он увидел ее мерцающие пламенем, какие-то дикие глаза. И, наклонившись совсем близко, впился в ее губы, вкладывая в этот поцелуй всю свою душу и безумную силу своей любви, ради которой он был готов пожертвовать жизнью.
Дальше все произошло стремительно. Оказавшись на кровати, они принялись срывать друг с друга одежду, и оба больше не замечали ни окружающей обстановки убогой гостиницы, ни времени суток, ничего, кроме слившихся воедино собственных тел. В этот любовный жар Таня словно вкладывала все пламя своего сердца, бесконечно растворяясь в этом невероятном, вечном полете, разрывающем на куски ее душу и одновременно воскрешающем ее.
Когда, обессиленные, они лежали, тесно-тесно прижавшись друг к другу, слившись воедино кожей, сердцами, мыслями, Гека только покрепче прижал ее к себе и сказал очень тихо, но довольно внушительно:
– Я готов отдать за тебя свою жизнь. Возьми ее, Таня.
– Зачем мне твоя жизнь? Я не хочу ее забирать! – спрятав лицо в теплой ложбинке на его груди, Таня наслаждалась неожиданно пришедшим в ее сердце покоем.
– Я не знаю, как за это сказать… Я ведь не умею красиво говорить, – начал было Гека, затем сбился, но продолжил: – Просто сегодня, вот сейчас, я готов отдать за тебя свою жизнь. И это самое меньшее, что я готов для тебя сделать.
– Я знаю, – тихо отозвалась Таня, сама немного испуганная силой этой любви, пылавшей в его душе. В ее же сердце эта любовь была совсем крошечной точкой спокойствия и света, но не пламенем.