Отчаянный уличный хулиган Косой, правая рука местного короля по прозвищу Щеголь, считал себя опытным бандитом, закосневшим в уличных боях с фараонами и дешевками из других банд. Подопечные Щеголя, девчонки с Дерибасовской, были для Косого пустым местом, никем, он и привык так обращаться с ними – грубо оборвать, неожиданно ударить в лицо.
А какое удовольствие доставляло ему по приказу Щеголя облить взбунтовавшейся девице лицо кислотой! Он был готов на всё и относился к уличным девицам, как к мусору. Да они и были для него не больше чем мусор, особенно после того, как, удовлетворив свои животные потребности, он грубо выталкивал их в шею, обратно на улицу, даже не дав одеться. Он привык быть таким. Ему страшно нравилось это ощущение власти над жалкими опустившимися существами. Так было всегда. Но только не теперь.
Теперь, тупо уставившись в потолок, он свесил с кровати свои босые грязные ноги, пытаясь собраться с мыслями.
Жизнь была к нему жестока. Косым его прозвали из-за шрама, уродующего почти все лицо, который он получил в уличной драке с бандой Зуба, когда все пошли друг на друга стенкой на стенку, а он (как назло) держался в первых рядах. Было это давно. Страшную резаную рану от палаша зашили нитками в Еврейской больнице и выбросили его обратно в жизнь – человека, потерявшего свое собственное имя, того, кто навсегда стал Косым. Он ненавидел это прозвище, но отныне его называли исключительно так. Он делал вид, что ему наплевать, что ему даже нравится, но в душе его каждый раз клокотал фонтан страшной ненависти, быстро переродившийся в адскую злобу, заставляющий его ненавидеть все живое и страшно всем мстить.
Если бы не увечье, возможно, он стал бы совершенно другим человеком, который жизнь свою в воровском мире построил бы по-другому. Не исключено, что он даже стал бы отважным, прославленным королем воров.
Но всё произошло так, как произошло, и рана навсегда изувечила его жизнь, превратив в подловатого, злобного бандита Косого, которого ничто не могло сбить с толку. Ничто. До этого страшного дня.
Появление настоящей классной дамы из женской гимназии в номерах шокировало даже видавшего виды Косого. И, опустив ноги с кровати, пытаясь унять шум и свинцовую тяжесть в голове, он пытался уяснить, что, собственно, случилось. Мысли выплывали рваными обрывками из темноты, не давая ощущения ясности. И если б он был бабой, одной из тех, с кем работал Щеголь, то, наверное, просто взвыл бы сейчас во весь голос.
Все дело, конечно, было в девчонке. Он вспомнил, как она шла по Дерибасовской – худенькая, костлявая, такая жалкая, что у него защемило сердце, так она была похожа на его покойную сестрицу, умершую в 14 лет от чахотки. Он вспомнил, как девчонка остановилась в свете уличного фонаря – пятно света тогда ярко осветило ее белокурые волосы. Она выглядела совсем юной и какой-то беспомощной, словно потерялась в этом мире, вдруг со всей силы обрушившемся на ее голову.
А еще вспомнил, как она прошла несколько шагов, остановилась возле витрины шикарной аптеки и принялась рассматривать выставленные в витрине флакончики духов. Ощущение этой беззащитности еще больше усилилось – за все время работы со Щеголем он, Косой, еще не видел такой жалкой проститутки. Может быть, именно потому, что она чем-то тронула его сердце, он подошел сзади и грубо развернул к себе за плечо.
– Ты! Пойдешь со мной!
Совсем рядом он увидел ее щенячьи, перепуганные глаза – ну точно как у щенка, который был у него в детстве, до того, как пьяный папаша не разбил ему голову строительным молотком. Эти глаза поразили его еще больше, и, пытаясь скрыть вдруг охватившую его слабость, Косой со злостью толкнул ее в плечо.
– Ты знаешь за меня, кто я такой? Я Косой, главный человек Щеголя. Ты пойдешь сегодня со мной. Ану пошла!
– Хорошо, – девчонка покорно наклонила голову и совсем по-детски шмыгнула носом (точно, как делала его сестра). И тут Косой не выдержал – заговорил с ней, хотя никогда не заговаривал прежде с девицами, которых брал для себя с улицы.
– Как тебя звать?
– Лиза.
– Ты новенькая, что ли? Не видал тебя раньше.
– Сегодня вышла в первый раз.
– Ну пошли.
Косой тащил за собой девчонку под локоть, не обращая никакого внимания на то, что она не поспевает за его широкими шагами. Так они оказались в гостинице «Бельвю».
В комнате, глупо став посреди комнаты, девчонка вдруг стала дрожать. Глаза ее наполнились слезами. И было это как-то жутко – настолько, что даже он, Косой, почувствовал себя мерзко.
– Чего дрожишь, как овца? Тебе холодно? – прикрикнул он на девчонку.
– Нет. Я… просто нервничаю немного. Давайте выпьем вина.
Выпить Косой был и сам не прочь, поэтому быстро заказал вино. А когда коридорный принес бутылку с двумя стаканами, вылакал прямо из горлышка половину бутылки. Опомнившись, протянул девчонке:
– На, попей тоже.
Она робко взяла бутылку и сделала неуверенный глоток. Затем закашлялась, поставила бутылку на стол.
– Ну все, хватит, – Косой с силой толкнул девчонку к кровати – так, что она едва удержалась на ногах, – раздевайся!
Он помнил, как девчонка начала расстегивать кофточку. После этого – всё, провал.
И вот теперь он сидел на кровати, полуголый, с мутной и тяжелой, ничего не соображающей головой, а над ним возвышалась самая настоящая классная дама – в пенсне, в черном форменном платье – и кричала визгливым голосом:
– Позор! Безобразие! Изнасиловать, избить 14-летнюю девочку! Я немедленно иду за полицией, за жандармами! Я дойду до главного полицмейстера! Меня знает весь город! С рук это тебе не сойдет!
За ее спиной маячил коренастый мужчина. Он сжал кулаки, что не сулило ему, Косому, ничего хорошего, ведь после того, когда ему изуродовали лицо, он больше не дрался. Он с удовольствием бил женщин – они не могли дать ему сдачи, но никогда больше не дрался с мужчинами.
Косой обвел комнату мутными глазами (впрочем, резкость зрения вернулась к нему достаточно быстро) и похолодел от ужаса. В маленьком закутке между шкафом и стеной сидела девчонка. Но в каком виде! Вся одежда на ней была разорвана, и она была вся в крови. Кровь была даже на разбросанных простынях кровати, а белокурые волосы девчонки почти насквозь промокли от крови. Она дрожала, а ее округлившиеся глаза застыли с таким выражением страха, что казалось, будто девчонка сошла с ума. Картина была страшной – даже для видавшего виды Косого.
– Это я сделал? Как же я такое сделал? – ничего не понимая, пробормотал он.
– Изнасиловать несовершеннолетнюю девочку! Я подниму весь город! Вот господин из соседнего номера, я позвала его на помощь! Он все видел! Он будет свидетелем!
– Ага, я за все видел, – радостно подтвердил мужской голос, вдруг показавшийся Косому знакомым, – я пойду свидетелем.
– А с чего она несовершеннолетняя? – запротестовал Косой. – Чего она делала на Дерибасовской? Шо за вырванные годы?
– Да она из гимназии сбежала, а я и другие учительницы отправились ее искать. Девочка больная, с головой у нее не порядок, она часто сбегала, а мы всегда ее отыскивали! Сбежала и в этот раз – и что же я нашла? Хорошо хоть, люди видели, как она заходила в эту гостиницу! Как же можно сделать такое с больным ребенком! Я немедленно иду в полицию! Тебе это с рук не сойдет!
Тем временем мужчина подошел к девочке и мягко, но решительно извлек ее из убежища. Девчонка при этом издала жалкий, протестующий писк. Она вся дрожала, изо рта у нее потекла пена. Девчонка была полуголой, и мужчина завернул ее в покрывало с кровати, которое валялось на полу.
– Дамочка, идите за полицией! И не бойтесь, я его покараулю! Он от меня не уйдет, гад!
– Да не делал я этого! – вяло запротестовал Косой, с ужасом понимая, что он ничего не помнит.
– Ану-ка покажи руки, девочка! – мужчина вдруг взял девчонку за руку и принялся что-то внимательно рассматривать на свету. – Это еще за что такое? Порезы на пальцах? Да у нее пальцы порезаны! Ты пытался отрезать ей пальцы!
– Людоед! – вдруг истерически завизжала классная дама, вмиг растеряв свою солидность. – Он Людоед! Помогите! Спасите! – и, бросившись к двери, попыталась застучать по ней кулаками, но мужчина перехватил кулаки на лету.
– Ану тихо! Если он Людоед, надо его связать и быстро бежать за жандармами! Сдадим Людоеда – получим награду, – мужчина говорил так внушительно, что дама сразу его послушалась.
– Да вы шо! – тут только до Косого дошло, в какую беду он попал. – Не Людоед я! Не делал я ничего такого! Люди добрые! Да вы шо!
– А ну цыц, гад, – отрезал мужчина, – а то я тебя кулаком успокою! Пусть в полиции разбираются, Людоед ты или не Людоед.
Угроза была страшной. Настолько страшной, что, несмотря на всю дурноту, Косой моментально вскочил на ноги. Беда, в которую он попал, оказалась не шуточной. Черт с ним, с изнасилованием несовершеннолетней, тюрьма, да и только, а в тюрьме он уже был. А вот обвинение в том, что он совершил эти убийства, – это уже конец, виселица. И никто не будет разбираться, он это сделал или не он.
По своим каналам Косой слышал, что в полиции с ума сходят, мечтая повесить убийства на кого угодно, даже лучше, если он будет из криминального мира. А коли его возьмут с такой уликой, как порезанные пальцы… Похолодев, Косой завопил:
– Я не Людоед! Ну хорошо, побил я девчонку, выпил лишнего, но я не Людоед!
– В полиции разберутся! – отрезала дама.
– Я вам денег дам! Я денег дам девчонке! – Косой бросился к своей одежде, валяющейся на полу, и вытащил из кармана штанов кошелек, – вот 300 рублей! Всё, что у меня есть!
– А шо? Вариант неплохой. Хочете грошей – не зажимайте себе ноги! Девочке они понадобятся на лечение, – подал голос мужчина. – А мне сколь-ко дашь? Шоб ты так жил, фраер, как прибедня- ешься!
– Еще триста! У меня есть, правда, я в банде Щеголя! Я отдам деньги, у меня есть.
Как бы нехотя дама взяла кошелек. Было видно, что в ней происходит мучительная борьба с собой. Но сумма была слишком большой, и в конце концов дама не выдержала. Схватив дрожащей рукой бумажник с деньгами, она обняла девушку за плечи и быстро вывела ее из комнаты.
– Молодец дамочка! – прокомментировал мужчина, – а где мои деньги? Или я тащу тебя в полицию? За вырванные годы здесь не тот фасон!
– Мы ко мне поедем, я всё отдам! – Косой стал одеваться.
Мужчина с угрожающим видом уставился на него. Он казался Косому все больше и больше знакомым, и наконец Косой, не выдержав, спросил:
– А я за тебя раньше не видел? Уж очень ты мне знаком!
– А ты посмотри внимательней – может, и узнаешь.
В памяти Косого вдруг отчетливо всплыло воспоминание: перестрелка в районе Пересыпи, Щеголь и его люди не участвуют, но Сало, который и устроил перестрелку, велел им прийти посмотреть, как он размажет банду… Корня!
– Ты Гека из банды Корня! Правая рука Корня! – вдруг выкрикнул Косой.
– Вижу, память к тебе возвращается, – усмехнулся Гека, – может, вспомнишь, в конце концов, за то, что ты Людоед?
– Слушай, Гека, мы же свои люди!
– Никогда такая мразь, как ты, своим не был! Мразь, которая бегает на побегушках у Сала! Ану живо поехали, не то сдам тебя со всеми потрохами! Да еще расскажу полиции, кто ты такой.
– А что ты делал в этой гостинице? – с подозрением спросил Косой.
– То же, что и ты, – развлекался с девочкой в соседней комнате, пока не услышал вопли девчонки, которую ты бил. Я отпустил свою девку, а тут появилась эта дама из гимназии, позвала на помощь… Интересно, ты Щеголю расскажешь, как облажался? Как я поимел тебя, как коня в пальте?
– Знаешь, а ведь тебе это с рук не сойдет, – Косой вперил в Геку тяжелый взгляд, – я ведь знаю, кто ты такой. Тебе боком всё это выйдет. Я тебе отплачу.
– Ой, от страха аж штаны намочил! Не бей мине, киця, лапой, а то я тебе вдарю шляпой! – засмеялся Гека. – Жалкая трусливая шавка, которая воюет с бабами, собирается мне мстить! Ужас! Лучше закрой рот и сделай мине ночь до вечера.
– Я тебе отомщу. Ты за дорого пожалеешь. Попомни мои слова.
– Твои слова в одно мое ухо влетели, а в другое вылетели. Шоб ты так жил, как я на это смеялся. Правду говорят – за дурною головою ноги через рот пропадают. Ану шевелись, пока я обратно взад не передумал!
Возле гостиницы их уже ждал извозчик. Ехали на Молдаванку долго. По дороге оба хранили молчание. Косой жил в жалкой хибаре на спуске на Балковскую. Увидев эту хибару, Гека задумчиво протянул:
– Смотри-ка! Тут, кажется, вторую жертву нашли. Иностранца.
– Я тут ни при чем! – огрызнулся Косой, – а вот ты…
– Ладно, двигай копытами! За эту песню я уже слышал.
Они вошли в покосившуюся хибару. Косой поднял дощатую половицу и достал жестяную коробку из- под чая.
– Вот, бери, всё, что у меня есть, – хмуро сказал он.
В коробке было 302 рубля 30 копеек. Копейки Гека забрал тоже, швырнув пустую коробку на пол.
– Теперь убирайся, – Косой сжал кулаки.
– Уберусь. А ты запомни следующее, и передай Щеголю. Пусть он не смеет соваться к Салу и искать с ним дела против Корня. Оба жестоко поплатятся за это. Всё. Я сказал.
И, толкнув Косого в плечо, Гека быстро вышел из хибары на улицу, где его ждал извозчик. Взглядом, полным ненависти и злобы, Косой смотрел ему вслед.
Деньги от Косого Гека привез в номер гостиницы «Бельвю», где вместе с Таней они пили заказанное шампанское, весело глядя друг на друга. Вернее, веселился один Гека. Таня, как всегда, была задумчива. Лизу, которая с успехом изображала изнасилованную гимназистку, Таня уже отправила домой.
Лиза улыбнулась только тогда, когда села в пролетку.
– У тебя потрясающе получилось сыграть! – говорила ей Таня, стараясь успокоить впечатлительную подругу.
– Я так тряслась от страха на самом деле, что мне ничего не стоило изобразить страх! – улыбнулась Лиза.
Это был ее первый выход в свет согласно Таниному плану. И третий – выход Тани, которая вместе с Гекой после банкира, на 400 рублей обработала пожилого поляка, приехавшего в Одессу по коммерческим делам и неплохо говорящего по-русски. Все прошло гладко – пробыв в городе достаточно долго, поляк прекрасно знал, кто такой Людоед, а потому испугать его не составило большого труда.
– Ты великолепно сыграла классную даму! – веселился Гека.
– Насмотрелась на них в гимназии. У меня была точно такая. С виду – солидная и серьезная, только тронь ее – и начнет истерить, а на самом деле обожала взятки и на все была готова ради денег.
– Поверить не могу, что ты училась в гимназии, – говорил Гека, – какая ты все-таки удивительная…
– Оставим в покое гимназию, – сказала Таня, – мне не дает покоя Косой. В этот раз все получилось очень плохо.
– Почему? За шо такое Косой?
– Косой знает, кто ты такой, и натравит Щеголя на Корня. Щеголь, конечно, быстро догадается, что это был хипиш. Щеголь трус и слабак, он побежит жаловаться Салу. И вот тогда Корню не поздоровится. И тебе тоже. Зря ты ему угрожал. На Молдаванке начнутся бесконечные войны. И мы не сможем дальше работать. И Щеголь, и Сало начнут на нас охоту. Что будем делать тогда?
– Пойдем к Корню. Он не откажет в помощи.
– Какая от Корня помощь? Помощь нужна ему самому! Нет, пока всё плохо, – Таня с сомнением покачала головой.
– У, дебил! – Щеголь со злостью сжал кулаки, – и какого черта тебя угораздило напороться на эту тварь Геку? Чем ты думал?
Косой хмуро понурил голову. Вместе с Щеголем он сидел в знаменитой пивнушке «Гамбринус» на углу Дерибасовской и Преображенской – своеобразной штаб-квартире Щеголя, где он провел ночь за ночью, совещаясь со своими людьми и следя за работой уличных девиц на Дерибасовской. Щеголь всегда одевался очень элегантно, за что и получил свое прозвище. Он мог бы ужинать в любом дорогом ресторане, но натянутой аристократической атмосфере предпочитал раскованный «Гамбринус», в котором собиралась самая обычная публика, с увлечением слушавшая игру на скрипки Сашки-музыканта.
В этот раз Щеголь был зол. Он снова и снова заставлял Косого пересказывать слова Геки.
– А еще он сказал, что Корень хочет контролировать девиц с Дерибасовской, и отберет у тебя всё это, а тебя вышвырнет из Одессы вон, – твердил Косой, – что Корень на тебя плюет, и скоро его люди перережут тебе горло. Что Дерибасовская насовсем забудет, кто такой Щеголь. Так он говорил.
– Тварь! – Щеголь стукнул кружкой с пивом – пенная шапка сразу же расползлась по дощатому столику, – он поплатится за это! Я покажу этому швицеру, как держать мине за фраера! Взял разгон с Привоза!
– Обязательно должен поплатиться – зуб даю! – довольно вторил Косой.
– Ты тоже хорош – какого ты полез на эту девку? Разве мало тебе знакомых девок?
– Да это так… Шоб очень да, так нет… Не признал. Думал, вроде как здесь не тут, не знакомая, – шмыгнул носом Косой, – они ее как-то так причесали, одели и замазали, что я не узнал. А может, я вообще ее раньше пропустил – на Дерибасовской. Ну не думал я, что она с ними…
– За дурною головою ноги через рот пропадают! Не думал он! Надо было сразу понять, что это обыкновенный хипиш! Развели, как босяка, а он и зубы распустил! Девки – и дама, и девчонка, обыкновенные хипишницы, а заправляет ими эта тварь Гека!
– Ничего ж себе обыкновенные! Так работали… И ты бы ничего за это не разобрал!
– Хм… Обжирон не повод выставляться. А кстати, это мысль. Если они работают на моей территории, на Дерибасовской, и хипиш этот для них явно не первый – они должны мне платить, или как?
– А то! Еще как должны платить, – поддакнул Косой, – за то, чтобы ты позволил им работать.
– За намерения они должны ответить за этот холоймес! А то шо – круче мине на ушах стать хочут? Конечно, половину того, что они наработали, они должны отдавать мне. Геку вышвырнуть с моей территории. А девок я бы взял. Пусть вдвоем работают. Такие девки – это не шо-то за здесь!
– Девки под тебя не пойдут. Они под Корнем.
– Корень… Этого Корня давно в порошок надо стереть. В общем, я решил. Мы пойдем к Салу. Пусть делает парадок, шоб я горло не простужал.
– А что скажут за это остальные?
– А ничего за это не скажут. Сало давно все под себя подминает. Он давно хотел расправиться с Корнем. Пытался даже, но потом почему-то отступил. Конь в пальте, чистой воды! Теперь пусть расправляется.
– Интересно, эти девки – они кто? Вздуть бы их обеих! – мечтательно протянул Косой.
– Да уличные, которых этот Гека надрессировал, как собак в цирке. Гека – тварь опасная. Его тоже нужно замочить, как и Корня. Пусть этим занимается Сало.
Довольный, Косой с удовольствием осушил свою кружку с пивом до дна. Щеголь задумчиво смотрел на пламя камина и к своему пиву даже не притронулся.
– Говоришь, Гека угрожал сказать полиции за то, что ты Людоед? – внезапно спросил Щеголь.
– Таки да! Обозвал меня Людоедом, это ж надо до такого додуматься! А шо?
– Пока ничего. Так, появилась одна мысль. Может, пригодится чуть позже. Может…
Море штормило. Волны с шумом перекатывались на берег, роняя белые пенные шапки на холодный зимний песок. В катакомбах было сыро, и возле входа отчетливо ощущался запах ила и плесени. Под ногами хрустели ракушки – вечный ковер, создаваемый морем.
Недалеко от входа в катакомбы, где находилось убежище Корня, Корень и Гека прохаживались по побережью.
– К ночи море совсем разыграется, – задумчиво сказал Гека, – будет сильный шторм. Опасно в такой шторм выходить в море. Беда для рыбаков.
– Все тоскуешь, что не выходишь в море? – усмехнулся Корень. – И не говори мне за то, что нет!
– До сих пор не могу вытравить из себя эту тоску, – согласился Гека, – раньше всё матросом думал наняться на корабль и убежать отсюда… А теперь…
– Теперь ты точно никуда не убежишь, – закончил за него фразу Корень.
Шум моря заглушал все вокруг. Не слышно было даже крика чаек – они прятались, чутко чувствуя шторм. Гека не боялся штормового моря. Шторм, наоборот, бодрил его, а не пугал. Грозные валы, разбивающиеся о берег, наполняли его душу каким-то небывалым восторгом. Гека тосковал по морю, которое с каждым годом отдалялось от него все дальше и дальше.
– Ты должен был прийти ко мне, брат, – Корень с укоризной покачал головой, – ты должен был прийти и за все рассказать. Разве я запретил бы вам работать? Или помешал? Наоборот, помог бы чем только смог. Ты из-за нее не пришел?
– Из-за нее. Хотя теперь это она сказала говорить с тобой. Иначе, мол, будет поздно. На Молдаванке начнутся войны. Так сказала она.
– Они уже начались, – мрачно ответил Корень, – я получил весть от Сала. Требует встретиться – мои, его люди. Будут разборки. И он меня убьет.
– Да ты что, в самом деле! – возмутился Гека. – Никто тебя не убьет! Зачем это Салу!
– Ты не понимаешь, – Корень печально покачал головой, – я оказался никудышным королем. И теперь мое место должен занять другой король. Это будет по правилам.
– Совсем не по правилам! Сало просто элементарный вор! Зарится на чужое! Швицер!
– Я тоже вор. Вор, который не сумел защитить свое, не сумел сколотить нормальную банду. Вместо шухера – химины куры.
– Ты король Молдаванки, Корень.
– На Молдаванке за каждый угол король. А я уже давно не король Молдаванки. Для меня все в прошлом. Сдулся Корень, как и не был…
– Не надо так говорить, брат!
– Я говорю правду. Встреча с Салом будет для меня последней. Я с нее не вернусь.
– Надо защищаться. Лопни, но держи фасон!
– Как? Глупо даже думать, что кто-то поможет за меня!
– На самом деле у тебя есть один выход. И его придумал не я.
– Кто еще?
– Она.
– Очень хорошо! – Корень горько усмехнулся. – Теперь я должен слушать советов бабы! Дожился. Баба мине будет давать за советы!
– Она не просто баба. Она уже в нашем деле. Это благодаря ей мы заработали просто сумасшедшие деньги. Это благодаря ей мы сделали Косого и опустили Щеголя. Это ее по всему городу ищут Косой со Щеголем, обещая перерезать ей горло, если ее найдут! За две недели мы с ней потрясли целый город, все только и говорят о том, как нам все сошло с рук! Сделали таких фраеров – любо за это посмотреть! А ты говоришь – баба! Нет, такие бабы на вес золота! Она одна такая – бывает только раз в жизни! – казалось, Геку не остановить.
– Что ты хочешь? Чтобы я влюбился в нее? – усмехнулся Корень.
– Только попробуй! Хоть ты мне и брат, а этого не прощу! – Гека как-то очень серьезно это воспринял.
– Ладно, я пошутил. Что же ты хочешь?
– Хочу, чтобы ты ее выслушал.
– Ты серьезно?
– Вполне.
– Ладно. И где она?
– Она здесь.
– Ты что, привел ее в наше секретное место? Ты что, совсем с ума сошел? Ты имеешь миня за полного адиёта? – возмутился Корень.
– Не горячись! Она наша. И мы оба будем работать дальше под тобой, если ты не против. Ты будешь получать процент. Сделаем грандиозный шухер – всем швицерам на зависть, – ответил Гена.
– Ладно, уговорил. Тащи свою королеву с Молдаванки. Как будто не хватало нам королей! – засмеялся Корень.
При виде Тани, появившейся из-за желтой скалы, его глаза полезли на лоб. Таня решительно шла первой. Гека неуверенно плелся следом за ней. Деньги пошли Тане на пользу. Платье на ней было самое модное, а волосы украшала изысканная прическа. В ушах сверкали бриллиантовые серьги (подарок Геки), а на шее было рубиновое колье. Как и все женщины, на которых вдруг, неожиданно, свалились большие деньги, Таня стала тратить их на себя, в первую очередь покупая красивую одежду и дорогие украшения (после того, как позаботилась о бабушке, конечно). Она наслаждалась просто до какого-то экстаза, покупая себе дорогие красивые вещи – вещи, которых так долго была лишена.
Но богатство не испортило ее. И всё, что покупала себе Таня, было выбрано с большим вкусом. Внезапно, на глазах изумленного Геки, она приобрела совершенно другой облик, превратившись из беднейшей жительницы Молдаванки в принцессу благородных кровей. Гека был твердо уверен, что такие перемены не происходят просто так. Он подозревал, что в крови Тани есть какое-то тайное благородство, о котором сама она могла ничего не знать.
Корень же, никогда не видевший Таню прежде, был попросту потрясен. Она решительно подошла к нему и по-мужски протянула руку.
– Я так много слышала о вас, Корень. Я очень рада познакомиться с вами. Надеюсь, мы станем друзьями.
Растерявшись, Корень слабо пожал тонкие, холодные пальцы. Таня рассмеялась, увидев изумление на его лице.
– Это не я, – рассмеялась Таня, – это всё деньги. Наши деньги с Дерибасовской. Вы, Корень, получите от них свой процент.
– Речь не об этом, – Корень махнул рукой, – Гека сказал…
– Я знаю, – кивнула Таня, – мой план. Я знаю, кто вас спасет.
– Никто, – нахмурился Корень, – пустое об этом и говорить.
– Совсем не пустое, – Таня сердито мотнула головой. – Вы в любом случае теряете контроль над своими территориями, так что вы теряете, выслушав меня?
– Ничего, – согласился Корень.
– Тем более, сейчас надо заниматься только одним – спасаться от Сала. И я знаю, как можно спастись.
– Всё это очень странно – слушать от вас за такое, – нахмурился Корень.
– Вы выслушаете. У вас нет другого выхода. Если вы этого не сделаете, Сало придет на Молдаванку вместо вас. Ну что, будете слушать?
Корень молча кивнул. Подойдя ближе, Таня принялась энергично излагать свой план.