«Вот уже месяц я в „Горячих Ключах“. Да, вчера исполнился ровно месяц — я считаю каждую минуту. Я боюсь смотреть на себя в зеркало. Мне кажется, что мое лицо меняется и становится похожим на каменную маску…

Вот уже ровно месяц, как я в „Горячих Ключах“. И ровно пять дней прошло со дня смерти Аниты. Все эти пять дней я безуспешно пыталась прийти в себя. Даже Лидия старалась меня успокоить. Но состояние самой Лидии становится все хуже и хуже. Ее преследуют беспамятство и провалы в памяти, после которых она не узнает даже меня. Она больше не откликается, когда я зову ее по имени. Я твердо уверена, что Лидия — это не ее имя, но своего настоящего имени она не помнит.

Иногда старушка пребывает в таком состоянии, что просто не понимает, где находится. Причем все это прогрессирует — Лидия перестает кушать, следить за собой, элементарно не помнит, как пользоваться вилкой. Наблюдать за таким распадом человеческой личности просто ужасно. Я уверена, что это из-за тех препаратов, которые ей дают. Ее колют тогда, когда меня нет рядом, в основном по ночам, и я ничего не могу с этим поделать.

Я отчаялась и не понимала, как ей помочь. Единственное, на что мне хватило сообразительности, это догадаться, как спрятать свои записи. Тетрадью и ручкой снабдила меня Лидия, когда ее состояние было чуть лучше, чем сейчас. А моя покойная подруга Анита (Царство ей Небесное! Господи, сохрани и упокой ее светлую душу!) подсказала, что обыск в вип-комнатах проводится не с такой тщательностью, как в палатах обычных пациентов и комнатах обслуживающего персонала. Поэтому я взяла одну из книг Лидии (у нее их много), аккуратно вырезала сердцевину и вставила туда свою тетрадку. Спустя время я отправлю эту книгу своей сестре — якобы в подарок от Лидии: вип-пациентам разрешают такие вещи.

Так я сохраню свои записи. Люди бывают очень странными. Здесь до смерти боятся телефонов, планшетов, смартфонов, ноутбуков, интернета и всех современных электронных фишек, которыми напичкан мир. Поэтому тут стоят глушилки для интернета и мобильной связи и принимаются просто драконовские меры для изоляции. Но никому даже в голову не приходит, что записи о том, что здесь происходит, можно вести на обычной бумаге обыкновенной ручкой! Это прошлый век, но для меня это единственный способ сохранить хоть какую-то информацию и переправить ее в большой мир.

А комнату Лидии действительно не обыскивают (я по-прежнему называю эту несчастную женщину Лидией и не знаю, как ее зовут на самом деле). Я имела возможность убедиться в этом, оставляя тайные знаки в разных местах — например, волосы, ниточки. Думаю, вещи Лидии как следует обыскали, когда она приехала сюда, а с тех пор у нее не появилось ничего нового — вот и не обыскивают. И то, что они ищут, находится явно не среди ее вещей — иначе ее не подвергали бы воздействию этих ужасающих препаратов, полностью разрушающих личность. Я не знаю, что им нужно. Когда Лидия впадает в забытье (а в последнее время это происходит все чаще и чаще), я сама делаю нечто вроде обыска — шарю в ее вещах. Я делаю это с единственной целью — узнать о ней как можно больше. К сожалению, среди вещей Лидии нет ничего личного, ничего такого, что рассказало бы, кем она была до того, как попала сюда — и тем более, кто оплачивает ее пребывание здесь в условиях более комфортных, чем у всех остальных пациентов…

Теперь я должна вкратце рассказать о смерти Аниты. Не хочется об этом вспоминать, но я собиралась записывать все, как есть. Я хорошо запомнила хмурое дождливое утро, пять дней назад, когда узнала о ее смерти.

В то утро Лидия чувствовала себя хуже, чем обычно. Я должна была отвезти ее на физиопроцедуры, но старушка раскапризничалась, смахнула с тарелки завтрак, перевернула прикроватный столик — время от времени она проделывала такие вещи. Как и все старики, постепенно выживающие из ума, Лидия бывала очень вредной.

Однажды она испачкала стенку над кроватью своими испражнениями, причем сделала это специально, собрав какашки в тарелку из-под супа, припрятанную после обеда. Боже, как противно было все это убирать! Но уборка после ее чудачеств тоже входила в мои обязанности, ведь я должна была за ней присматривать: что-то вроде персональной сиделки.

Как я поняла уже через несколько дней после приезда в „Горячие Ключи“, я числилась массажисткой только официально. На самом деле я стала личной сиделкой Лидии, причем на меня переложили полную ответственность за пациентку. И отказаться не могла — хотя бы из-за Лидии, которая привязалась ко мне, пока еще была способна соображать. А я искренне жалела ее…

Итак, в то утро я закончила уборку в комнате Лидии и пересадила старушку в кресло. Пока я закрепляла ремни, резко распахнулась дверь. На пороге стояла старшая медсестра. Лицо ее было более каменным, чем обычно.

— Сеанс физиотерапии сегодня отменяется, — заявила она, — замените его общим массажем.

— Но почему?

Я действительно расстроилась, потому что надеялась немного поболтать с Анитой — конечно, мы не разговаривали так откровенно в физиотерапевтическом зале, но мне все же было очень приятно просто лишний раз поговорить с доброй знакомой.

— Произошел несчастный случай. Я думаю, что узнать об этом будет полезно именно вам…

Я вдруг обратила внимание на то, что старшая медсестра пристальнее, чем обычно, сверлит меня глазами, а лицо ее сделалось еще более мрачным, чем обычно.

— Что же произошло? — я даже не подозревала ни о чем плохом.

— Старшую медсестру Аниту убило током высокого напряжения, — сказала она. — Анита неправильно подключила прибор и взялась рукой за оголенный провод. В результате ее небрежности ток резко усилился. К сожалению, ее не смогли спасти.

Я чуть сама не умерла в тот момент! Помню, как я схватилась обеими руками за кровать, пытаясь удержаться на ногах. Бедная Лидия немного пришла в себя и смотрела на мое помертвевшее лицо жалкими испуганными глазами.

Услышанное было настолько ужасно, что я просто была не в состоянии взять себя в руки! Конечно, не стоило так откровенно выражать свои эмоции, но ничего поделать с собой я не могла.

— Вижу, вы слишком любили погибшую, — едко ухмыльнулась старшая медсестра.

Я готова была убить ее за эту ухмылку!

— Аниту любили все, — отрезала я, — она была прекрасным человеком! И она была так молода…

— Да, это большая трагедия. Но работа с электрическими приборами под напряжением несет в себе определенный риск. Такие несчастные случаи происходят время от времени…

Конечно, это была полная чушь! Все знают, что в кабинете физиотерапии напряжение маленькое, абсолютно безопасное для пациентов, и ничего подобного там просто не могло произойти! Я сразу поняла, что никакого несчастного случая не было: Аниту убили. Может, даже не электрическим током, а просто замучили в подвале, а потом утроили инсценировку. Здесь умеют заметать следы. И убили ее за то, что она много знала и дружила со мной!

Я прекрасно понимала это, но не чувствовала страха — только острую боль и горечь утраты, и с этой болью я никак не могла совладать.

— Я могу на нее посмотреть?

— Нет, конечно, — медсестра пожала плечами. — Зачем вам это понадобилось? Вы же ей не родственница. У вас есть свои профессиональные обязанности — вот их и выполняйте!

С этими словами старшая медсестра развернулась и ушла. Тут только я увидела, что Лидия непривычно тихо сидит в кресле. В момент нашего разговора к ней вернулась ясность сознания и она абсолютно все поняла. Лидия плакала. Я увидела, что по ее щекам текут слезы. Я поняла, что старушка оплакивает не только Аниту, но и себя.

Больше никто не вспоминал об Аните. Я поняла, что такие темы для обсуждения среди обслуживающего персонала „Горячих Ключей“ — непререкаемое табу. Ночью, спрятавшись под одеяло с головой, я плакала об Аните. Мне было отчаянно страшно находиться здесь. Но, к сожалению, теперь не оставалось ничего другого. Теперь меня держала здесь Лидия, попавшая в западню. Старушка мечтала выбраться отсюда любым способом».

* * *

«Главврач смотрел на меня очень внимательно. Он выдерживал паузу. Я не знала, что сказать. Все, что я услышала только что, не укладывалось у меня в голове! Улетучились все слова, которые я заготовила заранее. Возможно, он читал все это по моему лицу, потому что сказал — неожиданно и совершенно не в тему:

— У вас сейчас лицо постаревшей девчонки, с которой грубо обращались люди.

Я была так растеряна, что честно призналась: мне нечего сказать.

— Надеюсь, вы понимаете строгую конфиденциальность нашего разговора?

Это я понимала. Просто мне казались странными слова главврача. Я не знала, как это озвучить. Он прочитал все по моему лицу.

— Я внимательно наблюдал, как вы работаете. Я обратил внимание на явный прогресс в состоянии вашей пациентки. Вы медработник и прекрасно знаете, насколько серьезно состояние Лидии — оно будет ухудшаться все больше и больше и так до самого печального конца. Вам до сих пор удается сохранить в пациентке остатки сознания. Это редкость. Поэтому я и завел такой откровенный разговор.

— Да, я понимаю, — я кивнула и, подумав, добавила: — Я благодарна вам за это. Вы сами понимаете, что я слышала от Лидии много чего…

— Вы слышали, что ее хотят здесь убить, — главврач вздохнул, — это нормально в ее состоянии. Я ведь уже объяснил о редком генетическом заболевании, которое она унаследовала от своей страшной родственницы. Это заболевание неизлечимое, справиться с ним нельзя…

— А, эта страшная женщина! Кровавая Графиня… Неужели она никогда не пыталась искать свою внучку? — у меня до сих пор бегали мурашки по коже от только что услышанного страшного рассказа.

— Я думаю, она и не понимала, что внучки рядом с ней нет, — главврач покачал головой, — о Кровавой Графине ходят страшные слухи и сплетни. Но правда в том, что она была больна психически, именно поэтому и заперлась в квартире до самой смерти. В том состоянии, в котором она находилась, она вряд ли помнила о своих близких. Болезнь прогрессировала — и так до самого печального конца.

— Именно поэтому Лидию забрали в приют?

— Лидию забрали в приют после смерти ее матери — дочери Кровавой Графини. Но она была совсем маленькой. В два года еще нет воспоминаний. А в приюте не сохранилось никаких документов по этому поводу.

— Отчего умерла мать Лидии?

— Этого я не знаю. Ходили разные слухи. Я слышал, что дочь Кровавой Графини покончила с собой. Она повесилась.

— Повесилась… Из-за матери?

— Кто знает? Все это осталось в далеком прошлом. Но ее могла убить и собственная мать. Скорее всего ребенка забрали из семьи, ведь было опасно оставлять девочку с такой матерью. Это страшно. И с тех пор Лидия кочует по медицинским учреждениям. Она инвалид. Никогда не жила нормальной жизнью — разве только сейчас, благодаря тому благотворительному фонду, о котором я вам рассказывал.

— Честно говоря, я не совсем поняла, что это за фонд и какое ему дело до Лидии.

— Это оккультная организация, которая спонсируется зарубежным меценатом. Они считают Кровавую Графиню чем-то вроде своего апостола. Узнав о том, что в живых осталась единственная родственница этого страшного персонажа, они решили принять в ней участие и поместили Лидию сюда, в „Горячие Ключи“, где оплачивают ее вип-пребывание. Сама же Лидия никогда не владела никакой собственностью, никакими личными вещами. Так что, как видите, мне выгодно, чтобы Лидия как можно дольше находилась у нас, а не наоборот. Пока она жива и живет здесь, я получаю за нее хорошие деньги.

Я покраснела — он так явно прочитал мои мысли, что я испытала неловкость. Но если все обстояло на самом деле именно так, я не могла не согласиться, что главврач прав.

— Что же касается Аниты… — он продолжал читать мои мысли — до мурашек на коже, — то с ней действительно произошел несчастный случай. Мы закупили новое оборудование. Как выяснилось, это оборудование не было протестировано полностью и не прошло испытания. Там была неисправность. Замыкание тока высокого напряжения и стало причиной смерти девушки. Следствие уже закончено. Оборудование будет изъято из продажи. Такое иногда бывает, это страшная случайность. К тому же Анита не знала о том, кто такая Лидия на самом деле. Никто этого не знает, кроме нас с вами.

— А мне за что такая честь? — нахмурилась я.

— Я решил рассказать вам все, чтобы избежать недомолвок. Вы же каждый день слышите слова Лидии о том, что ее хотят здесь убить, слышите просьбы найти родственников… Вот я и решил вам рассказать, что мне выгодно как можно дольше сохранить жизнь Лидии. А родственников у нее нет и быть не может. Она единственный потомок Кровавой Графини, оставшийся в живых. Благотворительное общество установило это документально, потому и платит такие деньги. Как видите, ничего секретного здесь нет.

Глянцевая бумага с гербовой печатью выглядела солидно и внушала страх.

— Что это такое? — насторожилась я.

— Возьмите, — главврач настойчиво протягивал мне бумагу, — это гарантийное письмо по поводу пожизненного содержания пациентки № 834 (мы зашифровали Лидию этим номером). Это официальный документ, нотариально заверенный посольством той страны, где находится благотворительное общество. Посмотрите — это не секрет. Этот документ — прямое подтверждение моих слов. Мне вы можете не поверить. Поверьте хотя бы бумаге!

Я взяла в руки документ. Действительно, главврач был прав. Все обстояло именно так, как он сказал.

Я задумалась. Содержание Лидии было очень дорогим. Заведению, как бы высоки ни были его доходы, не было никакого смысла лишаться этих денег. Что же тогда выходило?

Главврач задвинул папку в глубь шкафа и обернулся ко мне, давая понять, что аудиенция закончена. Я вышла. Мне было о чем подумать. Например, о том, что, как медработник, я не могла не заметить, что Лидия больна. Я не могла проигнорировать симптомы ее заболевания.

Думая обо всем этом, я направилась к своей пациентке.

Лидии в палате не было. Я растерянно присела на стул. Появление старшей медсестры было неожиданным.

— Сожалею, но Лидия в реанимации. Ей стало плохо. Похоже на симптомы гипертонического криза. В течение суток она не вернется в палату. Вы можете возвращаться к себе. Когда вы понадобитесь, вас позовут.

Это был тревожный звонок. Мне больше не разрешали находиться в палате Лидии!

— Хорошо, — я кивнула с самым безразличным видом, — я только соберу свои массажные принадлежности и уйду.

Старшая медсестра кивнула, а затем сделала то, чего я от нее не ожидала — вышла из палаты. Я бросилась к своему тайнику. Завтра утром я постараюсь переправить книгу с этими записками сестре. Держать их здесь становится опасным.

Что-то теперь будет… Я уходила из палаты Лидии, испытывая глубокий страх. Я не знала, что происходило с ней на самом деле, но точно знала одно: я больше никогда не вернусь в „Горячие Ключи“. Более страшного места я не знала на протяжении всей своей жизни!»

* * *

На этом записки обрывались. Вадим аккуратно закрыл тонкую клеенчатую тетрадь и положил ее на стол. Бабушка-библиотекарь и преподаватель, солидный мужчина лет сорока пяти, смотрели на него с нескрываемым удовлетворением.

— Эта женщина сама принесла вам записи, письмо? — откашлявшись, предположил Вадим.

— Нет. Ее сестра. Все не так просто, — покачал головой преподаватель.

— Если бы действительно существовала реальная женщина, последней видевшая живую внучку Кровавой Графини, она стала бы желанной особой! За ней охотились бы телевизионщики и самые скандальные интернет-издания, — усмехнулась бабушка.

— Я вас не понимаю…

История становилась все запутаннее. Она нравилась Вадиму все меньше и меньше.

— Вы, конечно, заметили, что записи обрываются, они не доведены до конца, — произнес преподаватель. — Сестра массажистки, работавшей в пансионате, рассказала мне продолжение истории.

— И что же случилось? — дрогнувшим голосом спросил Вадим.

— Сестра получила бандероль, книжку-тайник через почтовый сервис, — сказал преподаватель, — а через три дня после этого Лидия умерла в реанимации. Она больше не вернулась в свою палату и не встретилась с автором записок. Массажистка видела ее тело. Она попросила разрешения попрощаться с Лидией. Ей это позволили.

— Неужели это была естественная смерть? — усомнился Вадим.

— Этого никто не знает, — покачал головой преподаватель. — Массажистке тут же отказали в работе, так как пациентки не стало. Ей выплатили условленную сумму и даже нечто вроде премии. Она отправилась домой — но домой так и не доехала.

— Выходит… — Вадим начинал понимать.

— На обратном пути она попала в страшную автомобильную катастрофу. Не справилась с управлением, машину занесло на повороте. Она врезалась в КамАЗ. Погибла на месте, мгновенно. Страшная, но быстрая смерть.

— Ее убили, — сказал Вадим.

— Разумеется, — кивнул преподаватель. — Так считает и ее сестра, и все, кто читал ее записки. Но доказательств этому нет и никогда не будет. Как вы понимаете, руководству «Горячих Ключей» все сойдет с рук.

— Значит, она все-таки что-то нашла, — предположил Вадим. — Она добыла какие-то доказательства или документы, касающиеся Лидии. Иначе зачем было ее убивать?

— По словам сестры, в машине ничего такого не было, — сказал преподаватель, — я тоже об этом спрашивал. Были только личные вещи, документы. Машина не взорвалась, не сгорела. Только железо было искорежено — когда разрезали машину, родственникам можно было забрать то, что принадлежало покойной.

— Скорее всего она узнала что-то в последние дни перед отъездом. Или попросту слишком много знала, — предположил Вадим.

— Я буду использовать эти записки в своей книге, с разрешения сестры покойной, — заметил преподаватель. — Заменю только название «Горячие Ключи» на какое-нибудь другое. Получится настоящая детективная история. Успех книге гарантирован!

— А знаете, что мне непонятно? — вдруг сказал Вадим. — Мне непонятно, почему внучка Кровавой Графини оказалась в приюте. Что произошло в семье? В те годы ведь не забирали детей из семьи просто так. Должно было произойти что-то ужасное. И смотрите, что получается: ребенок оказался в приюте, но никто не тронул Кровавую Графиню, не отправил ее в сумасшедший дом. А ведь тогда сделать это было проще, чем сейчас! Кровавая Графиня осталась доживать свои дни в квартире. Значит, что-то было связано с матерью внучки, с ее дочерью.

— Вот бы это выяснить! — мечтательно протянул преподаватель, с надеждой глядя на него.

— Я постараюсь, — кивнул Вадим.

Он думал о том, что чем дальше копается в этой странной истории, тем глубже погружается в события прошлых лет, которые кажутся абсолютно необъяснимыми. И если бы кто-то спросил его, какая связь между серийными убийствами детей в парке и историей жизни внучки Кровавой Графини, то Вадим не знал бы, что ответить. Но он нутром чувствовал, что находится на правильном пути, что какая-то связь существует…

* * *

Джин встречала его в дверях. Она выглядела взволнованной. Был вечер, когда после всех волнующих дел Вадим приехал к ней. По дороге он вдруг поймал себя на мысли, что возвращается сюда с радостью — будто действительно домой. Это было настолько странно, что Вадим не знал, что и думать. Он просто радовался тому, что видит Джин, радовался, что она стоит перед ним на пороге и дивные золотисто-изумрудные нити в свете электрической лампы ярко дрожат в ее волосах.

— Звонил мой приятель, — с порога заявила Джин, — есть результаты экспертизы.

— Какой экспертизы? — не сразу понял Вадим.

— Ну, экспертизы барельефа! Когда его установили на доме! — Джин нахмурилась, сердясь, что он не помнит. — Эй, я говорю о барельефе с повешенной девушкой!

— Интересно! — он, разумеется, тут же все вспомнил. — И когда же?

— Мой знакомый говорит, что, судя по состоянию штукатурки, цементного раствора и прочего, дата установлена приблизительно в сорок восьмом — сорок девятом году, уже после войны.

— В сорок девятом? — Вадим не поверил своим ушам.

— Именно! — Джин сама была в восторге от этой новости, хоть и совсем не понимала ее смысла. — Так что барельеф не такой уж старинный! Это ведь не так далеко по времени, как, скажем, век семнадцатый или восемнадцатый — почти наши дни! Интересно вот только было бы узнать, кто и зачем его установил…

— Может, вот с этим связано?

Поудобнее усадив Джин на диване в красной комнате, Вадим пересказал содержание записок женщины-медика.

Джин слушала очень сосредоточенно, не перебивая. Он почти не встречал женщин, которые с таким вниманием могли концентрироваться на мужском рассказе. Казалось, Джин хочет вникнуть в каждую мелочь, и ему это безумно нравилось.

Когда Вадим замолчал, Джин вдруг выдала нечто, заставившее Вадима буквально подпрыгнуть на месте:

— А что если сорок девятый год — это тот год, когда внучку Кровавой Графини забрали из семьи в приют?

— Ты хочешь сказать… — задумался он.

— Я хочу сказать, что в сорок девятом году в жизни Кровавой Графини произошла какая-то страшная трагедия, в результате которой она лишилась внучки, а на доме появился барельеф. Вот только как бы узнать, что именно произошло?