Вадим поднимался по ступенькам, не зная, что скажет Джин. Он испытывал парализующее чувство страха. Лестница, как всегда, поскрипывала, словно тяжело вздыхая. Вадим до сих пор не решил, говорить ли Джин о том, что он узнал. Не станет ли это для нее таким же шоком, какой он испытал сам? Вадим был растерян, как никогда в жизни.

Он, деловой рациональный прагматичный человек, столкнулся с тем, что не был способен объяснить. Его приземленный рассудок делал сбои и замирал перед чудовищной пропастью необъяснимого.

Но все сомнения развеялись сами собой. Дверь в квартиру была открыта почти настежь. Он стоял на лестничной площадке, наблюдая в пыльное окно парадного, как сгущается темнота, окутавшая город…

После разговора с Артемом Ситниковым Вадим поехал прямиком в офис, где до вечера пытался загрузить свою голову делами, что, честно говоря, выходило у него совсем скверно. Краем глаза он видел Джин, корпевшую над своим рабочим столом. После рабочего дня он задержался в офисе, что уже делал не раз. Когда Вадим уходил, во всем здании ярко горел электрический свет, а ночные уборщицы вовсю громыхали ведрами…

И вот теперь — открытая дверь квартиры. Боясь дышать, Вадим осторожно вошел. В красной комнате горел яркий свет. Джин сидела за своим ноутбуком.

— Привет! — Джин оторвалась от экрана, и Вадим заметил, что глаза ее красны.

Плакала, что ли?

Вадим вдруг поймал себя на странной мысли — а как, собственно, воспринимает его Джин? Как она относится к тому, что он фактически живет у нее в квартире? А между тем они не любовники. Между ними ничего нет.

— Привет! — отозвался он, не спуская с нее испытывающих глаз.

Спросить бы… Но он чувствовал такую неловкость и тревогу, будто ступал по минному полю.

— А почему дверь открыта? Поздно все-таки…

— Сосед заходил. Повадился… — хмыкнула Джин. — Уже в третий раз на этой неделе! Все пытается оторвать меня от компьютера.

— Какой сосед?

Вадим вдруг почувствовал почти физически, как вся кровь отхлынула у него от лица.

— Что с твоим лицом? Ревнуешь? — ехидно прищурилась Джин.

— Нет, конечно, — Вадим пожал плечами, чувствуя себя готовым провалиться сквозь землю — но не от смущения, а от ужаса. — А что за сосед?

— Этот парень сверху, с третьего этажа, — Джин говорила совершенно спокойно. — Помнишь, я еще нарисовала его портрет? Лицо у него такое нетипичное… Бабам нравится.

— Бабам нравится… — машинально повторил Вадим, едва сдерживаясь, чтобы не закричать.

— Где же он… — закрыв крышку ноутбука (Джин делала это всегда, как только Вадим подходил), она принялась рыться в ворохе бумаг на столе. — Да вот, смотри! Вот он!

Джин протянула ему рисунок карандашом, на котором во всей красе был изображен «покровский маньяк».

Вадим был взрослым мужчиной, привыкшим к мысли о том, что ничто и никогда не сможет его напугать. И вот теперь он стоял перед хрупкой девушкой, держащей в руке карандашный рисунок, испытывая леденящий ужас, как под прицелом расстрельной команды.

— А как его зовут? — голос Вадима дрожал.

— Григорий, вроде бы, — Джин пожала плечами. — Фамилию не помню. А что?

— Да ничего… Просто ты ничего не знаешь об этом человеке… Зачем он к тебе заходит, что говорит?

— Так, разное. Болтовня какая-то, и не запомнишь, — Джин вдруг рассмеялась. — И нечего делать такое лицо, как будто ты умираешь от ревности!

— Я сейчас… документы в машине забыл…

Вадим быстро вышел из квартиры, бегом поднялся на третий этаж, и вот уже он стоял перед обшарпанной дверью.

Может, это был просто дурацкий розыгрыш? Может, кто-то жестоко разыгрывал Джин, преследуя какие-то собственные чудовищные цели? Он был в растерянности. Постучал в дверь кулаком, несколько раз нажал на кнопку звонка, утопленную в полусгнившую деревянную панель… Никакой реакции.

Квартира была пуста. А может, ему просто не хотели открывать. Но звонка он тоже не слышал. Ничего не было…

Чувствуя себя столетним стариком, Вадим вернулся в красную комнату. Джин по-прежнему сидела за ноутбуком, и, едва завидев его, как всегда прикрыла крышку.

— Рабочий день закончен, ты бы отдохнула.

Вадиму хотелось знать, чем она занята, но Джин отреагировала вполне естественно:

— Я не работаю. Так, читаю кое-какие статьи…

— Ты ела что-нибудь?

Вадим смотрел на синие жилки под ее кожей, думая о том, что после всех этих испытаний Джин стала совсем как перышко.

— Нет. Я и не думала об этом.

Он заказал пиццу, а когда они ужинали вдвоем на кухне, вдруг сказал:

— Когда этот парень, твой сосед, снова к тебе придет, ты обязательно позвони мне.

— Это еще зачем? — нахмурилась Джин.

— Хочу с ним познакомиться.

— К чему это? — лицо Джин выражало явное неудовольствие. — Он вполне нормальный, адекватный человек. Ты что, допрос ему хочешь устроить?

— Нет, конечно, — Вадим сглотнул горький комок, — просто интересно, кто еще живет в этом доме. В странном доме…

— Ничего в нем странного нет, — хмыкнула Джин, — и мне это вот ни капельки не интересно! Мне и этот тип порядком надоел. Все ходит и ходит, как будто мне делать нечего!

* * *

Следующее утро застало Вадима в неожиданном месте. Он сидел в конторе ЖЭКа, к которому относился дом в Покровском переулке. Заперевшись в кабинете с начальницей, он пытался донести свою просьбу, но та плохо реагировала, откровенно не понимая, чего от нее хочет посетитель.

— Домовая книга начиная с 39 года? Да что это, в самом деле, за просьба?! Ее уже мыши давным-давно съели в кладовке.

— А если не съели? — голос Вадима звучал вкрадчиво.

— Давайте я лучше посмотрю всех нынешних жильцов по компьютеру — так проще будет.

— Но мне нужен как раз тот период! — Вадим не собирался сдаваться — тем более что предложенные им деньги уже перекочевали в карман начальницы.

— Ладно, — в конце концов ей надоело пререкаться.

Начальница нажала кнопку на селекторе. В комнате появилась молоденькая белобрысая девчонка шлюховатого вида и уставилась на Вадима с откровенным интересом.

— Вот человека интересует старый дом в Покровском переулке… — начала начальница, но девчонка тут же перебила звонким голосом:

— А! Пирожки с человеческим мясом!

— Простите?! — Вадим едва не свалился со стула.

— Ты в своем уме?! — выпучила глаза начальница.

— Так телевизионщики позавчера приходили, вы же их сами видели! — принялась оправдываться девчонка. — Фильм про этот дом собираются снимать. Вот и выпытывали…

— Контакты телевизионщиков есть? — мигом отреагировал Вадим.

— Вот, — начальница протянула ему какой-то рекламный буклет, — они там были, я вспомнила. А про пирожки… В первый раз слышу!

После долгих препирательств белобрысую отправили в кладовку, откуда та притащила пыльный том, один угол которого действительно был изъеден мышами.

— Вы можете полистать это в соседней комнате, — брезгливо поморщилась начальница.

Записи начинались с 1939 года. Тогда в квартире Джин проживала некая Евгения Устинова вместе с дочерью Софией. Остальные фамилии не говорили Вадиму ни о чем, но уже в 1946 году в книге появилась следующая запись, касательно квартиры на третьем этаже. Алла и Дмитрий Клирины и, наконец, Мария Клирина и Григорий Клирин…

Артем не ошибся. «Покровский маньяк» действительно жил в той квартире. Но вот насчет пирожков… Девчонка ничего не знала. Оставалось звонить по телефонам, указанным в визитке.

* * *

Час спустя он сидел в кафе в центре города в компании неряшливого бородатого мужчины средних лет, который представился продюсером проекта.

— Мы действительно собираемся снимать такое кино, — бородач смотрел на Вадима с каким-то странным снисхождением. — Загадки истории и все такое. Документалка. Наши журналисты собирали материал тщательно.

Уговаривать продюсера пришлось долго, но в конце концов бородач сдался и кое-что поведал.

— В закусочной для немцев, которую держала семейная пара, работала некая девица, проживавшая в том же доме. Ее звали София Устинова. И вот она донесла в немецкую комендатуру, что ее хозяева ведут себя странно и неизвестно из чего готовят пирожки. Немцы нагрянули с обыском и обнаружили на кухне следы детских костей. После короткого допроса хозяев закусочной повесили на деревьях в парке напротив. А закусочную закрыли.

— А что было с доносчицей?

— Ее отпустили, а может, даже наградили за бдительность — за то, что предотвратила опасность, угрожавшую немецким офицерам. Ведь человеческое мясо местных может быть ядовитым и опасным… Впрочем, Устинову арестовали в 1946 году.

— За что? — к такому повороту Вадим был не готов.

— Кто-то донес на нее, когда город был очищен от немцев. Вошли советские войска. И принялись шмонать. Ну, знаете про такое: кто был в оккупации, кто сотрудничал с немцами и всякое такое… И вот кто-то донес на Софию Устинову. К тому времени у нее был малолетний ребенок. Устинову арестовали, а ребенка отправили в детдом.

— Вместе с матерью арестовали? Она же с матерью жила, — сообразил Вадим.

— Мать не тронули. Мать была сумасшедшая. Полный инвалид, психически ненормальная. Потому и не тронули.

— А что стало с Софией?

— Расстреляли, наверное. Точных данных нет. Ну вы же знаете — тот, кто попадал в переплет по подобному обвинению, больше никогда не возвращался.

— А ребенок?

— В детдом, как все дети «врагов народа». Мать умерла, и в квартире поселились другие люди.

— Странная история. О чем же будет ваш фильм?

— Именно об этой странной истории. Закусочная, где кормили человеческим мясом, — это ужасно, жуткие реалии войны. Но кем была София Устинова, которая воспрепятствовала серийным убийцам — героем или «врагом народа»? Интересная дилемма, правда?…

* * *

После встречи с бородачом Вадим заявился на кафедру, где работал тот самый преподаватель, который писал книгу о Кровавой Графине. Тот был удивлен.

— Вы проявляете какой-то странный интерес к этой теме, — в его голосе звучала подозрительность.

— Фамилия Кровавой Графини! — выпалил Вадим в лоб. — Вы не называли ее.

— Разве? Я думал, вы знаете. Ну, это не секрет, это я могу сказать. Евгения Устинова.

Он был к этому готов, и в двух словах рассказал историю дочери Софии. Преподаватель был удивлен.

— Этого не может быть! Дочь Кровавой Графини была инвалидом, поэтому она никогда не выходила из дома! — Казалось, собеседник даже злится на то, что ему преподнесли неожиданный неизвестный факт. — Вы что-то путаете! Не может такого быть!

— Теперь ясно, что женщина, которую содержали в «Горячих Ключах», действительно является настоящей внучкой Кровавой Графини, — Вадим старался не замечать враждебности собеседника. — И теперь понятно, почему ребенка забрали в детдом. Остается один самый важный вопрос — кто был отцом ребенка?

— Что, простите? — преподаватель заморгал глазами.

— Кто был отцом ребенка. От кого родила ребенка дочь Кровавой Графини. Должен же быть отец!

— И как мы можем это выяснить?

— Я не знаю. Но это важно. Очень важно. Жизнь одного человека в опасности, — Вадим думал о Джин. — Я должен разгадать загадку этого страшного дома, чтобы помочь человеку, который для меня дорог и который оказался в беде. Вам, наверное, будет странно это услышать, но этого человека преследуют призраки.

— Нет, отчего же, — преподаватель пожал плечами, — это происходит гораздо чаще, чем мы думаем.

— И еще один вопрос: как все это связано с барельефом повешенной девушки?

— Что именно? — преподаватель был окончательно сбит с толку и больше не проявлял враждебности — только любопытство.

— Вот, судите сами. Согласно экспертизе, барельеф с повешенной появился на доме вскоре после войны — то есть вполне подходит 1946 год. Мы знаем, что Кровавая Графиня живет в доме вместе со своей младшей дочерью (старшие дети за границей, и она больше никогда их не увидит). Дочь больна, чем — непонятно. Но, несмотря на свою болезнь, она умудряется родить ребенка. Чтобы прокормить ребенка и мать, во время оккупации София Устинова работает в закусочной, где столуются немецкие офицеры из комендатуры. Она разоблачает серийных убийц. Немцы ей благодарны. Им тоже омерзительна история с человеческим мясом. В 1946 году Софию Устинову арестовывают органы. Обвинение очень тяжкое — сотрудничество с оккупантами. По такому обвинению освободиться невозможно, выжить тоже. Итак, с Софией покончено. Она исчезает в застенках советской охранки. Скорее всего, ее расстреливают. Дочь Софии забирают в детский дом. Саму же Кровавую Графиню считают психически ненормальной настолько, что даже не арестовывают. Вопрос: как со всем этим связан барельеф с повешенной, если в доме больше не происходило никаких трагических историй?

— Может, никак не связан? Случайность? — предположил преподаватель, нахмурившись.

— Тогда почему этот барельеф установлен в 1946 году? Смотрите: дочь Кровавой Графини расстреливают, ребенка дочери забирают в детдом, сама графиня окончательно сходит с ума и доживает свой век затворницей, не выходя из квартиры. Вопрос — кто тогда повесился?

— Просто невероятно! — преподаватель развел руками. — Я не думал обо всем этом в таком контексте!

— А вы подумайте! — невесело усмехнулся Вадим. — Подумайте! Я вот думаю обо всем этом столько, что скоро сойду с ума… как Кровавая Графиня!

* * *

В квартире Артема было душно. Его друг не любил свежий воздух. Он никогда не открывал окна, даже летом. Раньше Вадима безумно раздражали такие привычки. Но теперь, сидя летней ночью в запечатанной наглухо комнате и рассматривая в тусклом свете стакан с виски в руке, он думал, что готов благословить дурость Артема: только закрытые окна дают иллюзию защищенности. Вадим нуждался как раз в этом — в чувстве защищенности сразу со всех сторон. И впервые в жизни он подумал о том, что, может быть, Артему со всеми его достижениями и успехами было нужно то же самое? Наверное, поэтому Ситников никогда не открывал окна…

— Отец! — рассмотрев стакан на свету, Вадим сделал большой глоток, и обжигающий напиток сразу отозвался теплом, аж до желудочной дрожи. — В отце кроется разгадка истории. Мы найдем ответ, если найдем отца!

— Ты ступаешь по тонкому льду, — Артем покачал головой. — Не надо приписывать другим людям своим мысли и, тем более, свои сомнения. Если ты найдешь отца, ты все равно не сможешь установить причину сумасшествия Джин.

— Джин не сумасшедшая! — Вадим со злостью грохнул стакан на тонкий стеклянный столик в злобной надежде разбить. — Я говорил тебе это тысячу раз!

— Можешь повторить еще две тысячи, — парировал Артем. — Но как назвать то, что она «беседует» с давно расстрелянным убийцей?

— Так же, как и рисунки… и видения. Назвать это можно — «красная комната».

Вадим вздрогнул, произнеся эти слова. Повеяло потусторонним холодом.

— Хорошо, допустим, что мы с тобой верим в мистику, — тяжело вздохнул Артем. — Ты веришь, я верю. Мы можем объяснить то, что происходит с Джин, не сумасшествием, а мистикой. Духами. Но как это поможет нам арестовать настоящего убийцу — Самира Баракзаева?

— Ты считаешь, что Баракзаев убийца? — удивился Вадим.

— Я не считаю, я знаю, — снова вздохнул Артем; Вадиму уже надоело считать его вздохи. — Но я не смогу это доказать. И он продолжит убивать дальше.

— Может, это как раз та причина, по которой духи используют Джин? — задумчиво проговорил Вадим. — Они делают так, чтобы убийца не ушел от ответственности.

— Вижу, у тебя есть объяснение, — усмехнулся Артем.

— Есть. Предположим, ответ кроется в истории Кровавой Графини. Допустим, что эта история совсем не такая, какой кажется на первый взгляд. Потому духи и не могут найти успокоения. Этот дом пропитан злом. А когда зла слишком много, оно выплескивается наружу.

— Не понимаю! — нахмурился Артем.

— Происходят убийства детей — почти такие же, как те, что совершал Григорий Клирин…

Чтобы набраться храбрости, Вадим залпом допил виски до конца и продолжал:

— Это катализатор — разбуженные духи дома. У Джин очень тонкая энергетика, как у всех творческих людей. Каким-то образом духи дома вступают с Джин в контакт. Она становится проводником того, что они хотят сказать — отсюда все эти рисунки и все прочее. На самом же деле духи дома делают это для того, чтобы мы распутали до конца историю Кровавой Графини. Духи хотят, чтобы мы узнали правду и подарили им выстраданный покой, а заодно и нашли убийцу. То, что мы должны узнать, связано с повешенной девушкой, поэтому духи душили Джин. Такое вот объяснение. Что скажешь?

— Попахивает психиатрической клиникой! — заявил Артем.

— Ты так не думаешь, — Вадим усмехнулся.

— Не думаю. Потому и слушаю до сих пор все эти бредни. Ладно, что ты хочешь?

— Найти отца ребенка, отца внучки Кровавой Графини.

— Что нам это даст?

— След. Возможность напасть на след с другой стороны.

— А если отца не было? Если девушку просто изнасиловали — например, солдаты во время войны?

— Тогда это тоже след, и это станет объяснением. Мы должны выяснить! — Вадим был настроен решительно.

— «Мы»! Ты мне льстишь, — поморщился Артем. — Как все менты, я ужасный скептик. Я просто помогаю тебе, а не являюсь действующим лицом во всей этой бредовой истории. Я так понимаю, у тебя есть идея, как это сделать?

— Есть. Опросить старых жильцов, которые жили в доме еще до войны. Попытаться поговорить с ними. Они могут что-нибудь вспомнить.

— Почему ты не сделал это сам? Проще всего ведь — просто позвонить в дверь!

— Сто раз звонил: не отвечают. Похоже, они живут в другом месте — эти люди, которые на третьем этаже. Похоже, совсем выехали из дома. Я хочу найти их!