Громкий, пронзительный, нестерпимый звук проходил сквозь стену, и Джин, проснувшись, ударилась локтем и села в кровати, потирая ушибленное место. Ей казалось, что звук идет со всех сторон. Странное наваждение, особенно глубокой ночью.

Джин включила мобильник — гладкая сенсорная поверхность показывала половину третьего — точнее, 02.32.

И в который раз ее накрыла лавина звука, настырного, как зубная боль. Звук начался, как писк придавленной мыши, и быстро набирал обороты. Обороты нарастали, как повороты ключа. Писк мыши переходил в вой, а вой — в вибрацию на высоких частотах, которая завершалась диким ревом самого разнесчастного пациента в кресле у самого безжалостного стоматолога…

Нет, этого Джин просто не могла понять!

Какого черта заводить детей, чтобы изводить их таким варварским способом? Этот дурацкий младенец орал битый час. Неужели тем, кто за стенкой, так трудно сменить ему памперс, дать бутылочку со смесью или заткнуть рот соской?

Джин попыталась улечься, но вой младенца втрое усилился. Он был где-то совсем рядом. За стенкой. Может, даже рядом с кроватью. По другую сторону от того места, где находилась она.

Смятая простыня сбилась в комок, врезалась в ее разгоряченное тело. Джин металась на постели, как раненый зверь. Но дело было не только в том, что ее так варварски разбудили посреди ночи. Спать не давала душа — та самая душа, что сбивала ее мысли в комки — такие же, как на простыни. Вновь открывшаяся душевная рана завибрировала в такт воплям младенца.

Ночь была убита — и Джин была тоже убита. Смесь воплей, тоски, тревоги и боли в буквальном смысле разрывала ее мозг.

Джин вскочила с кровати и подошла к окну.

Город спал, погруженный в облако ночи, которая заботливо прикрыла все его острые углы. Джин казалось, что она плывет в этом душном облаке, завернутая в плотную махровую простыню, и ворс забивает ей рот. Дышать было тяжело — так тяжело, что Джин больше не могла этого выдержать. Метнувшись в кровати, она схватила с тумбочки мобильник…

Мобильник. Девственно чистый, как слеза ребенка. Как слеза того реактивного младенца, что разрывается за стенкой. Никаких сообщений. Никаких входящих звонков. Ничего ни от кого. Никогда больше. Как жестоко убита ночь!

Джин аккуратно положила мобильник на тумбочку и заставила себя больше на него не смотреть.

Она пошла в красную комнату, чтобы спрятаться от душащей тревоги. Вспыхнул яркий электрический свет. Капли крови сочились по стенам. Овальные, набухшие, как расцветающие весной почки… Джин вдруг показалось, что комната утопает в крови.

Кровь сочилась со всех сторон, капала яркими тяжелыми каплями, потоками стекала вниз с покрытых щербинами обоев. Это был багровый бал-маскарад, на котором вместо людей танцевали окровавленные видения смерти. В кровь превратилось золото, которое так щедро разбрызгивало днем заходящее солнце. Комната преобразилась. Повсюду была кровь.

Джин было не страшно — ей было как-то странно. Сочный, раздражающе-матовый цвет крови наполнял комнату странными отблесками жидкого металла; он будто застревал в глазах.

Она хотела было зажмуриться, но не смогла — слишком ярким было это видение, слишком сильным и странным было пагубное наваждение, нахлынувшее на нее. Джин вспомнились слова риелторши о том, что все, кто заходил сюда, почти с первого взгляда начинали ненавидеть эту квартиру.

Джин и тогда это показалось странным. Теперь — тем более. Эта комната, даже в кровавом мареве страшного видения, безудержно притягивала ее. Ей страшно нравились эти переливы кроваво-красного цвета — те самые, которые на всех прочих людей нагоняли тоску и ужас. На всех — но только не на нее! Джин купалась в этом видении, словно в кровавой ванне. Ей вдруг подумалось, что воображаемые примочки из свежей крови исцеляют ее раны, гасят и тревогу за будущее, и рвущую душу боль. Боль за очень страшного человека, который превратил ее душу в такой кровавый туман. Человека, растоптавшего и ее сердце, и ее мысли… Странно — Джин ни на секунду не переставала думать о нем…

Эта мысль-воспоминание словно встряхнула ее мозг, разрушила наваждение, вызванное красной комнатой. Джин будто случайно увидела оставленный на столе в центре комнаты ноутбук. Включила. Плюнула в собственную душу. Открыла страшную ссылку.

Больше ничто уже не могло ни спасти, ни очистить ее душу. Ее любовник (все ее существо разрывалось на части от необходимости сказать слово «бывший»!) в половине третьего ночи висел на сайте знакомств.

Онлайн… Ядовитая зеленая точка на яркой красочной фотографии. Улыбка. Взлохмаченные ветром волосы. На фотографии, которую снимала Джин…

Она и сама не понимала, отчего так страшно рвется на части ее душа.

Любовник. Человек, который случайно вошел в ее сердце, потому что по какой-то нелепой, дикой случайности она впустила его к себе внутрь. Человек, который был ее воздухом, ее солнцем, ее сердцем — был тем, кто больше всех тревожил нервные окончания ее мозга, тем, кто растворялся в потаенных глубинах ее сновидений.

Джин до сих пор чувствовала жесткость его твердых сильных рук на своем теле. Стоило подумать о нем, как каждую ее клетку будто обжигало огнем. Она млела, тонула, задыхалась и уже не боялась однажды вовсе не выкарабкаться на поверхность. И конечно, она захлебнулась, как и было суждено свыше! Захлебнулась точно таким же кровавым дождем, который теперь плясал на стенах красной комнаты. Только на тот раз на кровавые кусочки разорвалось ее собственное сердце, и по стенкам сосудов, по сухожилиям, по венам поползли вниз кровавые капли. Кровавые капли ее мучительных, так и не выплаканных слез…

Все было банально и просто. Джин влюбилась в этого человека. Было все: обещания жить до самой смерти под извечным девизом всех идиотов, мошенников и влюбленных — «Я хочу быть с тобой навсегда!»

Он так и говорил: «Я хочу быть с тобой навсегда, — и еще добавлял: — Не отвергай, не отталкивай мое сердце!» И конечно, держал за ручку, целовал пальцы, глубокомысленно заглядывая в глаза.

«Я клянусь, что никогда тебя не обижу. Я никогда не причиню тебе боль. Твоя история — то, что ты рассказала мне о себе — она разорвала мое сердце! Кем я должен быть, чтобы после этого обидеть тебя?! Я сделаю тебя счастливой! Я никогда тебя не оставлю, никогда не причиню боль. Я… Я… Я…»

Так все и говорилось — красиво, с придыханием, правдиво.

«Я тронут тем, что ты открыла мне свое сердце. Я никогда не причиню тебе боль!»

А потом пришла беда — бытовая беда, избитая, обыденная и потому страшная. И Джин обратилась к нему за помощью. Конечно же не надо было обращаться. Нет такой беды, с которой не могла бы справиться женщина в современном мире — даже самая слабая и ничтожная из всех.

Но в генах, в этих проклятых никчемных соединениях молекул, до сих пор заложена память миллиона глупых поколений: мужчина — это рыцарь. И если тебе когда-нибудь понадобится помощь — проси о ней у рыцаря. И Джин попросила — немного психуя, но при этом трогательно заглядывая ему в глаза.

Джин была готова уже растаять — вслед за собственным сердцем. Она готова была расплыться розовым слюнявым облаком от его еще не произнесенных слов. Она ждала тех слов, которые ждут все женщины на свете.

«Милая, успокойся, мы что-нибудь придумаем, не волнуйся». «Все будет хорошо, мы справимся, я подумаю, как тебе помочь». «Джин, ты знаешь, у меня сейчас проблемы на работе, но я обещаю тебе — как только мои дела наладятся, я обязательно постараюсь тебе помочь». «Давай сядем вместе и подумаем, как мы можем справиться с этой ситуацией». «Милая, не беспокойся и ни о чем не думай, я все решу». «Джин, ты сильная, я уверен, ты справишься, а я помогу тебе, чем смогу». «Может, я постараюсь тебе помочь, подсказав выход? Вместе мы решим все проблемы». И конечно, заключительную мантру, которая нужна женщинам в сто раз больше, чем оргазм: «Милая, не волнуйся, все будет хорошо, я с тобой!»

Но любовник вдруг посуровел и, так же преданно глядя в ее глаза, сказал: «Евгения, я ничем не могу тебе помочь, и я не стану этого делать. Бог тебе поможет».

А беда была реальной, она подступала к ее сердцу, к дверям ее дома, уже перешагнув старый затертый порог. И Джин было страшно, по-настоящему страшно, как бывает очень маленькой девочке, впервые попавшей в холодную незнакомую комнату. Душа ее обливалась кровью, а мысли путались, вспухая кровавыми пузырями. И в целом мире у нее не было никого больше, кроме этого человека, который когда-то держал ее за руку, преданно заглядывал в глаза и говорил, что не предаст и не обманет ее — никогда, никогда, никогда!

А за два часа до того они занимались любовью. Джин как могла ублажала его, разбивалась в лепешку, рассыпалась мелким бисером — так, как рассыпаются все женщины мира, пытаясь произвести впечатление на того, кто им по-настоящему дорог. А Джин тогда вовсе не было хорошо, но она врала, что ей так хорошо, как не было никогда. Она врала, потому что больше всего на свете хотела сделать для него все — и отдать ему все!

Джин готова была расщепить на кусочки свою собственную душу, разложить ее по атомам и обернуть его ноги, чтобы не дай бог его не потревожил обыкновенный сквозняк.

Джин отдавала ему не свое тело — не грудь и не то, что находится между ногами. Она отдавала ему свою душу — именно душой она занималась любовью. Той самой душой, что отродясь не слыхала грубое слово «трах» или более приличное слово «секс».

И ноги его, так боявшиеся простуды, были обернуты ее душой, которую Джин с радостью вырвала ради него из собственного тела. И делала она так не раз и не два, а он даже не подозревал, что творится с нею.

Джин не могла в это поверить.

«Бог поможет…»

Никто и никогда не говорил ей таких слов. А его ноги по-прежнему были закутаны в ее душу. И той самой рукой, в которой, клянясь, держал ее руку, он теперь нежно поглаживал ее.

И тогда Джин закричала. Она заистерила, завелась так, как все женщины на свете. Она визжала и плакала, глотая собственные сопли, будто кровавый дизентерийный понос. Она кричала, что он не мужчина, что ей не нужна ничья помощь, потому что она боец, потому что она воин. Кричала, что он мразь и она не простит его никогда. И по глупости, повинуясь самой обычной женской истерике, тут же заблокировала его на Фейсбуке — пыталась хоть так по-детски отомстить за свою боль.

Он ушел. Она провела бессонную ночь. К утру Джин была виновата во всем — и в первую очередь в своей собственной жизни. Джин была виновата в прошлогодней холодной зиме и в том, что осенью идет дождь. Джин была виновата в крике соседки под окнами и в собачьем лае, который по утрам беспокоил чей-то сонный покой. Конечно, Джин — кто же еще! — была виновата в росте курсе доллара и во всех бедах, которые происходят на земном шаре — в терактах, наводнениях и цунами. Страшно виновата была Джин в тропическом смерче, который стирал с лица земли дома и людей.

Именно глупость Джин вызывала землетрясения, автомобильные катастрофы, войны и стихийные бедствия. Всему виной были ее гнусный вспыльчивый характер и несдержанный язык.

Джин была виновата в том, что ходит на двух ногах, дышит воздухом и готовит яичницу себе на завтрак. Джин была абсолютно виноватой плоской, беспрецедентной, даже не обсуждаемой единицей вины.

Страшное чувство вины осаждало ее, осушало кровеносные сосуды и замораживало голову. И самое страшное — Джин уничтожала эта чудовищная вина перед ним.

Она проснулась такой виноватой, что по сравнению с этой виной меркли землетрясения, катастрофы и любые стихийные бедствия.

И теперь Джин знала — ей придется просить у него прощения, абсолютно за все просить прощения: за воздух, которым дышит, за свои глаза, которые до сих пор видят, за сердце, которое продолжает обливаться кровью — и никак не унять это артериальное кровотечение… А главное, ей придется выпросить прощение за то, что она вообще живет.

Джин открыла ноутбук, разблокировала его на Фейсбуке, послала приглашение к дружбе и сообщение: мол, она не хотела его обидеть и просит у него прощения — за вспыльчивость, за то, что не смог помочь, за все, за все…

Теперь он заблокировал Джин. Она позвонила — он сбросил звонок. Джин написала в Вайбере — он проигнорировал сообщение и ее заблокировал. Джин послала смску — он не ответил.

Джин решила поискать, где еще он зарегистрирован, на каких сайтах сидит. Для этого она взяла его фотографию, которую с трогательной нежностью хранила в компьютере. Воспользовавшись специальной программой, Джин идентифицировала картинку в Гугле.

Она нашла его очень быстро. Через несколько часов после ссоры, даже не сделав попытки ее вернуть, любовник (тот самый, у которого застывшие ноги были завернуты в душу Джин!) зарегистрировался на одном из самых крупных сайтов знакомств.

Он завел анкету для знакомств с девушками, воспользовавшись фотографией, которую сделала сама Джин, — он ведь знал, что эта фотография была для нее самой любимой! В анкете он указал возраст девушки (чем моложе, тем лучше), все свои данные подробно — рост, тип внешности, вес и даже сексуальные предпочтения. И в тот самый момент, когда Джин обнаружила его анкету, он как раз висел на сайте знакомств.

Боль, которую испытала Джин, была абсолютно убийственной. Около часа она не то что не могла прийти в себя — она просто не могла дышать. Джин лежала на полу, подтянув ноги к груди, в позе абортированного зародыша, и тихонько скулила. А на фотографии ее любовника ярко горела зеленая точка, означающая, что все это время он находится онлайн.

Спустя два часа Джин решила содрать с себя собственную кожу. Сделать это было необходимо как можно болезненней, ведь именно она была виновата во всем.

Джин зарегистрировалась на этом вонючем сайте под фальшивым именем и уже через сайт знакомств написала ему очень трогательное послание о том, что она просит у него прощения, что ничем не хотела его обидеть и не понимает, как может он причинять ей такую жуткую боль. Ведь он клялся, что никогда ее не обидит! Любовник мгновенно ее заблокировал.

Джин сошла с ума. В последующие три дня стала забрасывать его звонками, смсками, сообщениями — никакого ответа. Она завела новые почтовые адреса на Рамблере и Яндексе, чтобы с них снова зарегистрироваться на том самом сайте знакомств. Написала еще — он снова ее заблокировал. Написала в третий раз — бесполезно…

Он по-прежнему так и не ответил ни на один ее телефонный звонок. Все вечера и часть ночи он проводил исключительно на сайте знакомств, а Джин следила за ним, заглатывая кровавые сопли.

Джин попросила смской хотя бы написать ей, что между ними все кончено. Он ничего не ответил. Она окончательно лишилась рассудка. А потом общие знакомые сообщили ей, что видели его с девушками — с одной, другой, третьей. Они гуляли по центральным улицам, сидели в кафе. Зная его натуру, Джин не сомневалась, что он спит с ними. Он держит их за ручку и клянется, говорит всякие милые глупости и целует так, как когда-то целовал ее.

Джин похудела на полтора десятка килограммов. Она пыталась встречаться с кем-то, но с первого же свидания убежала в слезах и соплях. На следующем же свидании вела себя так глупо, что приличный во всех отношениях мужчина ей больше никогда не перезвонил. Для Джин все было кончено. Она при жизни превратилась в свой собственный призрак, не могла делать то, что делала прежде. Даже простое открывание крышки ноутбука как будто причиняло ей физическую боль.

Компьютер и телефон были самыми страшными орудиями ее мучительной пытки и последующей казни. Ведь было ясно, что ее любовник всегда доступен, но даже не пытается ее искать. Но хуже всего обстояли дела с компьютером. Рука Джин сама тянулась открыть ненавистную ссылку и увидеть, что ее любовник неотступно висит на сайте знакомств.

Она клялась себе этого не делать. Гасла и истощалась от почти физической боли. Но, как наркоман тянется к своей привычной дозе, а алкоголик к стакану, Джин тянулась к злополучной ссылке, чтобы снова и снова причинить себе боль.

Она решила уехать (как будто можно сбежать от интернета!), нашла работу в другом крупном городе, расположенном достаточно далеко. Написала бывшему любовнику (все вокруг упорно заставляли ее произносить это слово «бывшему», а она никак не могла научиться называть его так), что уезжает в другое место. И снова никакого ответа.

Первая работа оказалась неудачной. Она долго мыкалась по съемным квартирам и жила даже в хостеле. Это было ужасно! На сайте знакомств ее любовник получал подарки от разных девушек; там всегда горела зеленая точка — чуть ли не круглые сутки он был онлайн.

Не было такой казни, которую Джин не решилась бы испытать на себе. С утра до ночи она твердила, что во всем виновата сама. Она подтолкнула его к этому! Она отдала его другим женщинам! Она заставила его причинять себе боль! Она своими руками разрушила собственное счастье, растерла в порошок, сожгла дотла, поэтому он никогда не вернется к ней. Он никогда не простит, что она тогда попросила его о помощи. Он воспользовался ее истерикой как предлогом, потому что на самом деле никогда не любил, ничего к ней не испытывал. А раз так, то во всем виновата только она одна! Кто же еще, как не она? Некому больше! Она не сумела заставить его в себя влюбить, она не заинтересовала его. Она, она, она…

Рядом с Джин не было ни одного человека, который открытым текстом сказал бы ей, что она полная идиотка, если страдает за мудаком, который не стоит ее слез. Что не она виновата, что он просто козел, уродливая мутировавшая скотина с мозгами без извилин, которых развелось слишком много в современном обществе в последнее время. И что он действительно не мужчина, а существо среднего пола, не способное разбираться в женщинах. Он не понимает, что весь этот вонючий сайт тупости, разврата и похоти, превращающий людей в уродливых деградирующих дегенератов-мутантов, даже мизинца Джин не стоит! Но этого ей никто не сказал…

Джин сидела в красной комнате перед ноутбуком, глядя на зеленую точку и глотая слезы.

Потом раздался плач ребенка. Джин так и подскочила на месте. Но у этой комнаты стены выходили на другую сторону. Почему здесь?!

Какофония звуков наплывала сразу со всех сторон. Джин замерла, потом машинально захлопнула ноутбук и прислушалась.

Детский плач звучал все громче и громче.