Отказ в просьбе. Предательство Мишки. План Тани. Побег Тучи
Таня замерла на пороге душного темноватого кабинета, затем решительно шагнула вперед. Выбора все равно не было. Стоял раскаленный июльский полдень. Кабинет находился под самой крышей и нестерпимо нагревался от зноя. Оттого в нем стояла какая-то сложная вонь.
Машинально Таня пыталась разложить ее на составляющие, но не смогла. Мысли путались. Думать ни о чем не хотелось. Даже дышать удавалось с трудом. И ничего, кроме отчаяния, не помещалось в это редкостное умение – сделать несколько шагов вперед для того, чтобы жить.
Кабинет был найден с трудом. До того момента, как Таня оказалась в этом казенном и мрачном здании, настоящем «чекистском сердце», она до последнего сомневалась в этом шаге. Все, что она знала, – только обрывочные сведения, подслушанные из чужих разговоров, рассказанные – не ей. Но когда она поняла, что ее единственный друг в страшной и жестокой беде, все сомнения исчезли. Таня вышла из кабинета чекиста и отправилась искать другой кабинет. Кабинет Мишки Няги. До последнего момента она сомневалась, что найдет его.
Таня знала, что в чекистском управлении города Мишка занимает какую-то незначительную должность. Пытается сидеть на двух стульях – как говорил Туча. С одной стороны – чекист, с другой – бандит. Находясь среди большевиков, Мишка с легкостью продвигал интересы бандитов. И когда он не разъезжал с Котовским, то находился здесь.
Мишка никогда не рассказывал Тане о своей официальной жизни. Но нет такой женщины, которая не выудила бы по крупицам всю информацию из мужчины, с которым она спит. Таня подслушивала разговоры, анализировала обрывки сведений и в конце концов составила в своем уме общую картину. И вот теперь эта картина должна была ожить.
Таня решительно вошла в кабинет, притворив за собой дверь. Она впервые в жизни решилась прийти к Мишке в его официальную жизнь и никогда не сделала бы этого, не случись с Тучей ужасной беды. Теперь же, чтобы спасти друга, Таня была готова на все, что угодно.
– Ты? – От неожиданности Мишка Няга привстал на стуле, выронил на пол какую-то папку, и бумаги ворохом рассыпались по полу. – Как ты вошла?!
Был он в форме с погонами – но Таня ничего не понимала в погонах. Очень серьезный, Мишка выглядел совершенно иначе, не так, как всегда. Был он таким красивым, что у Тани защемило сердце, но разум подсказывал, что под красотой этой прячется совсем другой человек.
– Помоги мне, – она остановилась напротив стола, молитвенно сложив на груди руки – в этом жесте не было для нее ничего унизительного, ради Тучи Таня была готова на все. – Помоги мне, пожалуйста! Мне нужна помощь.
– Как ты вошла в это здание? – повторил Мишка. Его лицо было холодным, не выражающим ничего.
– Это не важно, – Таня вдруг почувствовала некое предчувствие беды, слишком уж странным было его поведение.
– Ничего себе не важно! Тебе нельзя находиться здесь.
– Ты даже не хочешь меня выслушать?
– Не нужно, чтобы нас видели вместе. В любой момент в кабинет может кто-нибудь войти.
– Ну и что? Пусть видят! Ты стесняешься меня? – Таня почувствовала боль.
– Не о том речь! Здесь не многие знают обо мне правду.
– О том, что ты бандит?
– Давай поговорим вечером, – Мишка торопливо встал из-за стола, направился к ней, явно намереваясь выпроводить ее из кабинета. – Я только ночью вернулся в город. Приходи вечером на Французский бульвар, и мы обсудим абсолютно все.
– Нет, – Таня не двинулась с места. – Ты не выгонишь меня отсюда, пока не выслушаешь!
– Таня, пожалуйста, не устраивай сцен, – в голосе Мишки зазвучал металл.
– Что с тобой? – Она смотрела на него во все глаза. – Да я пришла к тебе за помощью, а ты гонишь меня прочь?
– Я не могу оказать тебе ту помощь, о которой ты просишь, – Мишка пожал плечами и отвел глаза в сторону.
– А ты знаешь, о чем я хочу попросить? – Тане вдруг показалось, что под ее ногами разверзается бездна, которую она ни за что не сможет перешагнуть.
– Твоего бандита все равно расстреляют. Это закон.
– Закон?! – Таня громко засмеялась. Она находилась на грани истерики. – Это ты говоришь о законе?
– Да, я. И другого ответа у меня нет.
– У меня такое чувство, что я тону, а ты отказываешься протянуть мне руку.
– Ты пока не тонешь. Но если ты будешь цепляться за таких, как этот Туча, однажды придут и за тобой.
– Ты мне угрожаешь? – Таня не поверила своим ушам.
– Нет. Предупреждаю.
– А ведь и я могу кое-чем тебе пригрозить.
– Не можешь. Закон на моей стороне. И силы наши слишком неравны.
– Ты так думаешь? – Таня снова засмеялась с диким, ее саму испугавшим надрывом… – Плохо же ты меня знаешь!
– Давай поговорим вечером, – повторил Мишка. – Приходи сегодня в восемь. Я буду тебя ждать.
– Я приду, если ты пообещаешь спасти Тучу, – Таня все пыталась понять, блефует он или говорит серьезно.
– Мы подумаем, что можно сделать. А сейчас уходи.
В восемь вечера Таня стояла перед запертой на засов изнутри калиткой особняка на Французском бульваре. Все было закрыто – словно замуровано. Таня тупо глядела на замок, хотя прекрасно понимала, что произошло. И от горькой подлости этого откровения у нее на глаза наворачивались слезы.
В отчаянии она с раздражением дернула калитку, понимая, что Мишка Няга подло ее предал. Как, как можно было поступить так! В памяти всплывали пророческие слова Тучи – он предсказывал все это. Туча предупреждал, что Мишка Няга предаст ее рано или поздно, это вопрос времени. И вот это произошло. Ее единственный друг был прав – как всегда… Грудь Тани разрывала нестерпимая боль. Это страшное повторение ее истории лишало сил к сопротивлению, выбивало почву из-под ног. Когда-то почти так же ушел из ее жизни Гека, и она не сумела его спасти.
Таня сжала кулаки с такой силой, что ногти врезались в мягкую кожу. Ее отрезвила боль. Тучу она спасет! Еще не знает как, что сделает, но Тучу спасет любым способом. Пусть даже возьмет штурмом тюрьму, как в свое время сделал Японец.
Острая мысль заставила Таню замереть на месте. А ведь Туча еще не в тюрьме! Он в участке, а не в Тюремном замке на Люстдорфской дороге. В тюрьме не так легко убить. Большевики тщательно записывают заключенных, остаются какие-то бумажные факты. Значит, Тучу попытаются убить в участке, не в тюрьме. Но произойдет это не скоро, спустя несколько дней. А раз так, то есть шанс. Надо устроить побег.
Таня так загорелась этой мыслью, что с неожиданной силой дернула калитку. Звякнуло железо. На шум появился перепуганный старичок-сторож.
– Чего шумите, барышня? – прищурился он.
– Да вот жильца вашего из флигеля вызываю! – весело отозвалась Таня.
– Так съехал он, мадамочка. Еще к вечеру съехал. Совсем.
– Это как? – растерялась Таня.
– А вот так. Вещи вывез и ключи в администрацию санатория сдал. Будет у нас тут теперь совсем санаторий. А пока никто не живет. Пустой дом.
Пустой дом… Эти слова отозвались в душе Тани. Значит, сразу после разговора с ней Мишка Няга помчался на Французский бульвар, собрал свои вещи и исчез в неизвестном направлении. Каждый раз, когда Таня сталкивалась с такой откровенной подлостью, все в ее душе переворачивалось. Каждый раз это жестоко обезоруживало ее, лишало сил, причиняло боль.
Но только не сейчас. Она закусила губу от злости. «Он хочет войну – он ее получит», – злорадно усмехнулась про себя Таня. В ее душе вовсю бушевал боевой задор – бороться за Тучу до последнего, до самого конца! «Будет ему война!» – еще раз прошептала она про себя. Затем, развернувшись, решительно зашагала по Французскому бульвару. Прочь от особняка. Навсегда – прочь.
– Зайдер… – повторила Таня, словно заново вслушиваясь в смысл слова, а затем неожиданно резко стукнула кулаком по столу, так, что подпрыгнула чашка с кофе, – я ведь чувствовала! Я знала это! Что его возвращение в город означает беду! Зайдер!
Володя молча смотрел на нее. Лицо Тани покрывала желтоватая бледность – следы бессонной ночи. Нервное напряжение кривило губы усмешкой, чувствовалось оно и в выражении глаз.
В маленьком зале уютного кафе почти не было людей. Встретив Таню на следующий день, Володя рассказал ей все о том, что узнал от Мони Законника.
– С утра я снова попытался пробиться к Туче, – сказал Володя, – даже подкарауливал Алова. Но тот не пришел на работу. А к Туче меня не пустили. Сказали – следственные действия. Но это неправда. Он сидит в камере безвылазно, его не выпускают даже на поруки. И никто его не допрашивает.
– Как он там, бедный… – Голос Тани дрогнул.
– Не так плохо, как ты думаешь! – Володя пытался подбодрить ее изо всех сил. – Он же в большом и серьезном авторитете. Играет в карты с сокамерниками и показывает охранникам карточные фокусы. Кормят его как на убой.
– Это неправда, – улыбнулась Таня
– Про еду – конечно, неправда, – легко согласился Володя. – А все остальное – правда.
Он ни за что не признался бы Тане в том, что узнал от одного из охранников, которому сунул денег, Тучу били, пытаясь получить признательные показания, и после этого он вот уже второй день не мог встать.
Но Таня все и так читала по его лицу. Она всегда умела понимать его мысли. Это было удивительное свойство их отношений, которое не раз приводило Таню в трепет и восторг. И в этот раз, посмотрев на Сосновского в упор, она отвела глаза, а выражение ее лица стало очень грустным. Володя вздохнул.
– Кто там охранники, в этом отделении милиции, где держат Тучу? – спросила Таня, и Володя удивился – подобного вопроса он не ждал.
– Солдаты… Из военного гарнизона. А что?
– Значит, не тюремные конвоиры? И не оперá?
– Нет… – Володя начал понимать, – ты хочешь сказать…
– Я хочу сказать, что мы должны устроить Туче побег.
– Нет! – Володя побледнел. – Ты хоть понимаешь, что будет, если все это сорвется? Нас расстреляют вместе с ним!
– Ну и пусть! – упрямо сказала Таня. – Один раз я в своей жизни уже отступила, даже не пыталась спасти Геку из тюрьмы. Теперь не отступлю. Туча пошел бы на такое ради меня. Он все бы ради меня сделал! Почему я должна отступить?
– Ты не понимаешь, – Володя пытался говорить спокойно, хотя внутри у него все кипело, – сейчас другие времена. Сейчас малейшего доноса достаточно, чтобы отправили в тюрьму надолго. А организовать побег? Никто и разбираться не будет, прямо во дворе расстреляют! И Тучу ты не спасешь.
– Это ты не понимаешь, – едко заметила Таня, – Туча невиновен ни в смерти Паука, ни в смерти Иды. Ты уже знаешь, что он никого не убивал. А позволить расстрелять невиновного человека – что это будет, по-твоему? Не убийство?
– Но мы же ничего не можем сделать!
– Как раз можем. Я долго думала об этом. Вот сейчас как раз самое время устроить ему побег. Когда Тучу переведут на Люстдорфскую дорогу, все будет закончено, оттуда действительно не сбежишь. А пока он в городе, мы можем попробовать. Если раздобыть форму солдат, да узнать, когда заступает новая смена караула из воинской части, можно будет поставить вместо охранников своих людей – людей Тучи, я бы их нашла. И тогда мы бы его спрятали, пока все это не закончится. Стоит попробовать. Вот только воинская часть…
– Все это как-то страшно… – вздохнул Володя, – а если ничего не получится? И потом, если Паука убил Зайдер, то кто убил Иду?
– Ты на что намекаешь? – Таня нахмурилась. – На то, что Туча мог убить?
– Нет, конечно, – перепугался Володя того, что, рассердившись, Таня перестанет с ним говорить, – просто рассуждаю вслух…
– Иду убил тот, кто хотел наказать Зайдера за смерть Паука, – сказала Таня.
– Ты думаешь… – не решился произнести Володя.
– Котовский, – произнесла Таня, – как бы я хотела, чтобы все это не сошло ему с рук!
– Когда-то не сойдет, – но Володя и сам не был в этом уверен, слишком уж большая власть была сосредоточена в руках Котовского, и с каждым днем эта власть становилась все больше и больше.
– Итак, воинская часть… И кто бы нам помог? – задумалась Таня, и Володя внезапно решился. Может быть, причиной была авантюрная жилка, свойственная его натуре, может, потому что Володя не терпел несправедливости, а может, из-за выражения глаз Тани, из-за стойкого выражения надежды и упорства, которое с редкой проницательностью время от времени появлялось в ее глазах?
– Вообще-то есть один человек… – произнес Володя, – это начальник воинского гарнизона Одессы, Павел Дыбенко. Мой друг.
Глаза Тани загорелись, а Володя понял, что пути назад больше не существует. Впрочем, это был не первый раз, когда ему приходилось ради Тани преступать закон. И каждый раз он прекрасно отдавал себе отчет в этих действиях.
– А почему ты уверен, что он станет нам помогать? – усомнилась Таня.
– Он хороший человек, – ответил Володя, – и он тоже против многих вещей, которые происходят в городе. Он не любит, когда его людей используют как охранников или, еще хуже, для расстрелов невиновных.
– Хорошо, – Таня кивнула, – сегодня поговори с ним. Попытайся узнать. Я, в свою очередь, встречусь кое с кем из людей Тучи, ведь вдвоем мы не справимся. Нужны еще люди. Тогда вечером поговорим.
Володя кивнул, думая, что сейчас Таня встанет и уйдет… Но она не ушла.
– Если он твой друг… – В голосе Тани прозвучала не свойственная ей нерешительность, – может, у него получится узнать еще кое-что?
– Для тебя? – догадался Володя.
– Да. Биографию одного человека. Его воинский путь. Какие есть документы.
– Это правильно, – кивнул Володя, прекрасно понимая все, – рад, что ты его бросила. Он такой же негодяй, как Котовский.
– Не понимаю, о чем ты! – вспыхнула Таня.
– Все ты понимаешь.
– Да, ты прав, – отрицать было бессмысленно, и Таня решила называть вещи своими именами. – Я хочу узнать биографию Мишки Няги. Какие официальные данные есть на него. Может, через него удастся подобраться к Котовскому. В военном ведомстве добыть такие сведения будет легко.
– Я попрошу, – кивнул Володя, думая о том, что просидел бы так в кафе вечность. Но Таня, улыбнувшись на прощание, ушла, оставив за собой тонкий аромат дорогих духов.
– Странный план, – Кагул – вор, недавно появившийся в Одессе, поднял глаза вверх и задумчиво уставился в закопченный потолок кабачка на Запорожской, – странно все это как-то… Но я согласен.
В это время там было почти пусто. После смерти Паука и ареста Тучи большинство бандитов предпочитали прятаться по своим хатам и малинам, не появляясь в публичных местах. Тем более, что все притоны и кабаки Молдаванки были известны большевикам, и облава могла произойти в любой момент. Криминальный мир был напуган наступившим хаосом и жестокой расправой над Тучей. Он был кем-то вроде Японца в былые годы его громкой славы, и казалось невозможным, что кто-то может его схватить. А потому, в испуге и неизвестности, бандиты прятались по своим щелям, как растревоженные тараканы, затаясь и наблюдая, что произойдет.
Таня долго думала, на ком из людей Тучи остановить выбор, кого взять в напарники Сосновскому – один бы он точно не справился. И наконец она приняла решение – это будет Кагул.
Этому способствовало одно обстоятельство – Кагула представил Тане лично Туча. Было это давно.
– Вот, глянь за зубы коня в пальте, – Туча подтолкнул к Тане черноволосого молодого мужчину, – вор, из Кишинева приехал. Со твоим дохлым швицером Мишкой Нягой в тюрьме в Кишиневе до одном сидел.
– В полицейском участке, – доброжелательно улыбнулся черноволосый, – по одному участку сидели. Только тогда его звали иначе. Он завсегда красным был.
Таня была страшно заинтересована этим обстоятельством из биографии Мишки Няги – она не знала, что он был арестован в Кишиневе. А потому сразу подумала о Кагуле. Конечно, это пока никак не было связано с будущим побегом Тучи. Просто Кагул внушал Тане неуловимую симпатию, и ей казалось, что ему можно доверять.
– Останется только тачку вывезти, – сказала она, – время будет рассчитано точно. Все пройдет хорошо.
– Отчаянная вы! – Кагул рассмеялся с каким-то очень приятным Тане восхищением. – Никогда не встречал таких отчаянных! А ну сорвется как?
– Не сорвется, – Тане не хотелось ни о чем думать, – Туча мой друг.
– Я понимаю, – взгляд Кагула стал пристальным и внимательным, – очень повезло Туче иметь такого друга.
– Это мне повезло! – вздохнула Таня.
Ровно в два часа пополудни Володя Сосновский и Кагул, одетые в военную форму, подходили к дверям серого дома с башенкой возле Привоза – к знаменитому Александровскому полицейскому участку. Был туман. Серая пелена непролитого дождя мрачным облаком опустилась на город, и очертания высокой башни тонули в пелене дождевых облаков.
Володя с интересом рассматривал старый дом. Сколько он себя помнил, в этом здании между вокзалом и Привозом в номере 73 по Ришельевской улице и 21-м по Пантелеймоновской всегда располагался полицейский участок. Большевики оставили все как было, только внутри в разы увеличилось количество арестантов. Здесь и находился Туча.
На входе Володя помахал приказом от начальника военного гарнизона Дыбенко (он был настоящим, как и военная форма):
– Велено конвоировать заключенного в окружную милицию! Приказ начальнику участка Захарову.
– А Захарова нет, – скучающий солдат сверился с толстой конторской книгой, – Кохрихт есть, его заместитель. Идите к нему. Первая дверь слева по коридору.
Помощник начальника Александровского участка быстро поставил печать.
– Что за честь этому Муравскому?
– На особый допрос вроде велено доставить в окружную милицию. Это тут, рядышком, квартал всего, – Володя передернул плечами с раздраженным видом.
– Да знаю я, где окружная милиция! – усмехнулся Кохрихт.
– Нам велено отконвоировать, а разбираться – вам.
Кохрихт подписал пропуск, «конвоиры» зашли в камеру. Туча похудел, осунулся, но мастерски сыграл свою роль, сделав вид, что не узнал в охранниках ни Володю Сосновского, ни Кагула. А потому, сложив руки за спиной и позволив надеть на себя наручники, равнодушно пошел вперед.
Дошли быстро. Управление окружной милиции располагалось совсем близко – в доме № 60 по Тюремной улице. Вход был с Тюремной. Рядом в этом же доме располагалась пекарня КУБУЧа (Комитета улучшения быта учащихся), откуда доносился сильный дрожжевой запах. В пекарню все время входили и выходили люди.
Володя и Кагул вошли внутрь здания милиции и показали конвоиру тот же самый приказ – доставить заключенного Муравского.
– К кому? К какому следователю? – Молоденький солдатик на входе пытался прочитать нужное имя в приказе.
В этот момент раздался вопль. Толстая торговка с Привоза, в объемных юбках и сбившемся набок платке, грохнула на стол солдатику огромную корзину с битым стеклом и громко закричала:
– Ой, людоньки добрые, шо ж таке коится, увесь товар забили!
Уперевшись руками в бока, тетка завопила так, как всегда вопят одесские торговки с Привоза. Из длинного бессвязного монолога становилось понятно, что кто-то наглый, сын очень нехороших родителей определенных характеристик плюхнулся на корзину со стеклянной посудой и разбил весь товар. И вот, собрав осколки стекла, торговка явилась жаловаться в окружную милицию.
На шум стали стекаться люди. Солдатик сжал ружье и вскочил из-за стола. Было видно, что он не привык к подобному безобразию, потому что попытался отделаться от разбушевавшейся торговки обычными словами:
– Здесь кричать не велено! Уходите! Откуда я вам сейчас его возьму?
Это было абсолютно непосильной задачей. В ответ на каждое слово солдатика тетка принималась вопить все громче и громче и даже попыталась выкладывать стекло на стол.
– От бой-баба! – откровенно смеялся Туча. – Вот заведет вас всех до цугундера! Ох, огонь!
– Уводите отсюда заключенного! – наконец-то сообразил солдатик. – Ведите в пятый кабинет, спросите там.
Охранники повели Тучу по коридору и завернули налево. Очень скоро они скрылись с глаз.
На шум вышел кто-то из начальства. Старый, опытный оперативник знал, как обращаться с публикой с Привоза. А потому резко стукнул кулаком по столу:
– А ну цыть, баба, стерва! А ну кончай орать, бо щас сама пойдешь до цугундера за пятнадцать суток! Сядь заявление пиши, и делай мине ша, бо и так вже до всех наробыла больную голову! Ша, до кого сказал!
– Та шо писать? – Баба заморгала, глядя на оперативника. – Неграмотная я! Шоб я писать умела, я б за Привоз торговала, или как?
– А ну пасть захлопнула – кому сказал! – угрожающе сдвинул брови оперативник. – Вот ты говори, а он запишет. Сядь, пацан, да пиши.
Баба принялась диктовать солдатику. Наконец с грехом пополам заявление было написано.
– Слушай сюда – до недели снова придешь, да смотри у меня – шоб сопли на кулак намотать, да за тихо так, шоб за картину маслом! Поняла?
– Ой, ты меня понималками своими не тыкай, швицер задрипанный! – встрепенулась баба. – То поняла, то недопоняла… Гембель як до базар! Мне гада того поймай, тоди я такой шухер унижу, шо забудешь, как за маму твою зовут!
Наконец заявление было оформлено как полагается, баба подхватила корзину и покинула милицию. Все с облегчением одновременно вздохнули.
– Как вы ее за так? – развел руки солдатик. – Ну и шухер!
– Привоз! – оперативник выразительно возвел очи горé.
Прислушиваясь к доносившемся воплям торговки, Туча и его «конвоиры» поравнялись с мужским туалетом. Затем, оглянувшись, быстро вошли внутрь.
Володя быстро снял с Тучи наручники, все трое выпрыгнули в окно, оказавшись в узком колодце – дворе. Вход в подвал был прикрыт досками. Отодвинув их, все они нырнули в образовавшееся отверстие, где подвальная мина в катакомбах соединялась с соседним помещением пекарни.
Минут через двадцать двое пекарей в белых халатах выкатили тяжелую металлическую тележку, заваленную сверху пакетами с мукой. Никто из проходящих по улице не обратил внимания на привычное зрелище. Пекари вместе с тележкой свернули в переулок.
В глубине переулка был большой черный автомобиль. Возле него стояла «торговка с Привоза» – Таня в костюме, набитом ватой, мастерски сыгравшая свою роль. Именно она, обдумывая побег, узнала о мине на Тюремной улице, через которую можно было выбраться в пекарню. Про эту мину ей рассказал старик с Молдаванки, когда-то живший в этих краях. Оставалось только привести Тучу в окружную милицию. В этом помог Володе Дыбенко, дав форму и написав на бланке приказ. Тучу охраняли не очень строго, поэтому приняли все за чистую монету.
Пекари поравнялись с машиной. Из тележки вылез обсыпанный мукой Туча и нырнул на заднее сиденье. Кагул сел за руль. Было решено спрятать Тучу в деревне Усатово, в верном доме, пока страсти не утихнут. Автомобиль заурчал и, чадя выхлопными газами, скрылся в глубинах переулка.
В квартире в Каретном переулке Володя помогал Тане избавляться от тяжелого костюма. Оксана с Наташей ушли на прогулку. Было это непростым делом – тяжелый костюм цеплялся к липкой коже и не хотел сползать. Никто так и не понял, кто сделал первый шаг, как руки Володи, вдруг обвившись вокруг тела Тани, притянули ее к себе. Замирая и тая в этом объятии, она потянулась к нему, растворяясь всем телом в этой слепой, внезапно нахлынувшей на них страсти, как огненное облако обжигавшей, лишавшей мыслей и чувств…