Я лежала на краю обрыва, уткнувшись лицом в траву. Справа догорал обломками черных железных костей новенький «форд-сиерра». Я подняла голову и попыталась сплюнуть бензин с губ, но почувствовала дикую боль – очевидно, несколько передних зубов были выбиты при падении. Голова поднималась легко: прямо надо мной был желтый диск заходящей к ночи вогнутой солнечной монеты. Воздух был невыносим. Я никогда не думала, что горящий автомобиль – это прежде всего вонь, невыносимая тошнотворная вонь догорающей резины. Нужно было спешить. Я сделала попытку подняться. Я видела собственные руки. Мои ладони сплошь были изрезаны стеклом. Кое-где из ран торчали оставшиеся осколки.

Я совсем не чувствовала боли. Очевидно, во время падения я цеплялась за лобовое стекло. Кровь стекала вдоль кистей тощими теплыми струйками. Попыталась пошевелить пальцами, чтобы вынуть из порезов стекло, но мои пальцы были неподвижны. Мне хватило рук только на то, чтобы перевернуться на спину. Теперь я видела небо прямо над своим лицом. Оно было прозрачным. Я чувствовала прохладу, словно погружаясь в толщу уносящей с собой животворящей воды. Небо забирало мою боль, когда я прикладывала к нему руки… Так лежать было слишком хорошо. Слишком хорошо для того, чтобы быть правдой. Все внутри смешалось: запах бензина и ощущение крови, и боль, какая-то совершенно слепящая боль, наскоками выворачивающая черепные изгибы.

Небо звало с собой. Я подумала, что во время полета, скорей всего, видела именно его: это огромное прохладное небо, пришедшее, чтобы навсегда забрать мои муки. Но… Нужно было спешить. Я снова попыталась подняться, опираясь локтем о землю. От моей одежды почти ничего не осталось. Футболка была изодрана в клочья, на которых запеклась кровь. Юбка, словно специально ножом, была изрезана на длинные, махровые от крови на концах, полосы. Туфель не было. Очевидно, я потеряла их, когда все произошло. Правда, я понятия не имела, каким образом оказалась так далеко от «форда». Во время аварии я была там, внутри, я помнила это точно! Впрочем, кроме этого я больше не помнила ничего.

Я попыталась вспомнить, но мыслей не было, все ушло. Изнутри черепа что-то очень больно разбивалось на осколки, накрывая мои глаза пеленой, сквозь которую невозможно было разглядеть и понять ничего, кроме этой самой, слепившей до отупения, боли. Времени не было вспоминать. Время шло и я ясно чувствовала над собой его спешащие волны. Я хотела привстать, но все внутри вдруг разодрала такая боль, от которой бензин выплеснулся изо рта с непонятным и непривычным для меня звуком, диким и страшным потому, что подобного звука я не слышала никогда. Так не могло кричать человеческое существо, такое не могло быть порождением даже невыносимой боли. Я упала на траву и стала кататься по ней, чтобы понять это только потом. Понять… и посмотреть на свою ногу.

Вначале я подумала, что это пелена, болью застилавшая глаза. Моя правая нога была вывернута пяткой вперед. Из огромной раны на икре торчало два каких-то белесоватых обрывка, причинявших мне совершенно невыносимую боль, когда я попыталась сдвинуть ногу с места. Очевидно, треснула кость, именно поэтому боль была настолько сильной… А два белесоватых обрывка просто представляли собой оборванные, обнаженные сухожилия. Я подняла глаза в небо, чтобы не смотреть на свою ногу. Я чувствовала, что безумно боюсь на нее смотреть. Боюсь не от боли, а от того невыносимого ужаса, который будит в глубинах человеческого существа пролитая кровь. Мне было гораздо легче думать об этом, легче ощущать, чем смотреть. Смотреть я не могла. Такое зрелище грозило полной потерей рассудка.

Бок машины догорал. Я не видела больше огня. В небо вместе с вонью по-прежнему валили черные клочья дыма.

Это было первым, что я почувствовала: под ногтем – белый цветок, точно такой же, как и все остальные, выстилающие дно каньона. Он оказался совершенно случайно под моим ногтем, я раздавила его и почувствовала жирную жидкую слизь, оставляющую пятна на коже.

Несмотря на то, что внешне маленький цветок казался мертвым, засохшим, он был живой, и, обтирая его сок о землю, я заметила, что сумела отползти достаточно далеко от края обрыва. Я отвернулась так, чтобы не видеть ногу, и стала медленно перекатываться по земле, вдавливаясь в мягкий грунт локтями. Каждое движение отдавалось жуткой, невыносимой болью. Чтобы не выть, я жевала губы и чувствовала на подбородке свежую кровь, зная, что доползу, несмотря ни на что, доползу, хотя бы потому, что боль на самом деле была вызовом, который теперь я слышала и понимала так явно. Мне было нужно ползти несмотря ни на что. Нужно было доползти, чтобы узнать, остался ли он внутри машины. Он – человек, который меня сюда привез.

Там, внутри черепа, постоянно была теперь боль. Словно кто-то рвал кости. Я снова и снова пыталась вспомнить, что произошло. Но тот момент приходил всего лишь плотной обесцвеченной пустотой, оцепенением, безуспешно пытающимся парализовать мою волю. Мы наткнулись на камень? На обломок скалы? Управление было неисправным? Что произошло? Неисправность в двигателе, в моторе? Что случилось с машиной? Почему мы оказались в самой сердцевине каньона? Как мы падали? Почему мы упали именно сюда, совершив полет по такой неестественно вывернутой траектории? Почему мы оказались не возле края, если авария была вызвана естественными (а не искусственными) причинами? Как я очнулась? И почему я очнулась? Почему я смогла прийти в себя, потеряв столько крови? Может, потому, что не я была за рулем? Что же произошло? Где мы сорвались в пропасть? С какого камня, с какого отрезка дороги? Я убила его… Убила этого человека своей неистовой яростью. Неистовым желанием докопаться до цели. Что могла я сделать? В моей груди бушевал огонь. И мне казалось, его так много, этого огня, что хватит на всё. Даже на то, чтобы расплавить пули тех, кто станет ждать меня в этом каньоне.

Я почему-то все время думала, что это будут пули. Только пули. Я все время думала так. И мне было совершенно не жаль, что эти пули встретят его. Какое-то тупое равнодушие. Отупение ко всему, кроме этой неистовой ярости, которая была похожа… осталась похожа… неизвестно на что… Почему я не встретила этого человека в свой первый приезд в N? Может, все обошлось бы иначе? Только подумать! Каких-то несколько недель назад я была здесь, жила здесь, мы могли встретиться в любую минуту, но не встретились. Может, если бы я узнала его раньше, он стал бы мне ближе, как человек? Ближе – а, значит, дороже?

Безрассудство. Те, кто испытывает ко мне хоть самую маленькую симпатию (хоть один процент из ста) будут говорить именно так за моей спиной. Безрассудство. Те, кто не испытывает (а таких большинство), скажут – эгоизм и глупость. А те, кто меня ненавидит… Наверное, назовут убийцей. Наверное, правы будут они все. Все понятия верны. Я безрассудная, глупая эгоистка и убийца. Это факт и от этого факта не скроешься. Зная, что ждет меня тут, в каньоне, мне не следовало ехать прямо сюда (а еще тащить с собой на смерть невинного человека). Нужно было отправиться только с милицией или с полицией, или с кем-то еще. Например, с танковой дивизией и бронетранспортерами! Хорошенький был бы вид! Представление, чтобы обеспечить мне уютное место в ближайшем сумасшедшем доме! Вообще не следовало туда ехать! Нужно было попытаться раздобыть доказательства другим путем. Можно было бы… Нужно было бы… Господи… Только все эти красивые доводы рассудка не для меня.

То, что спрятано здесь, в каньоне, это конец. А если я иду, то иду до конца. Или вообще не иду. И точка. Можно утешиться только одним: второй раз меня не убьют. Наверняка тот, кто так жаждет моей смерти, видел взрыв. А после такого взрыва нельзя выжить. Никто не должен выжить. Они подумают так и спокойно уйдут. Но я никогда не поступаю, как должна.

Наверное, я тоже не должна была бы ехать в N в тот, первый раз. Впрочем, нет. Я поступила правильно. Жаль только, что я его не нашла. И не поняла, что через несколько недель здесь останется от меня только несколько камней, сорвавшихся вниз со склона узкой дороги…

На его руках были крошечные бисеринки пота, это я запомнила достаточно хорошо. Это было последним, что я запомнила хорошо – его руки, крепко сжавшие руль…

– Закрой окно.

– Я закрою, а ты прекрати курить.

– Не волнуйся ты так! Скоро попадешь в свой каньон.

– Не попаду, если ты сгоришь живьем. Курить в постели – идиотская привычка!

– А по-моему, вполне хорошая. И вообще, ты о моих привычках знаешь совсем немного.

– Какого черта ты решил, что я вообще хочу о них знать?

– Ну, тебе ведь нужно каким-то образом добраться до своего каньона.

– Да, разумеется… А знаешь, я не совсем понимаю, почему ты так легко согласился ехать со мной.

– А тебе и не надо это понимать. Пожалуйста, закрой окно. Холодно.

Как увязывалось все это? Просьба закрыть окно… Произошедшая катастрофа… Легкие скользящие движения рук вдоль руля… Я поймала себя на отвратительной мысли: мне хотелось прикоснуться к его руке, собирая губами выступивший на коже пот, в бесконечной непосредственности маленького, потерявшего небо, ребенка.

Но я уже давным-давно была не человеческим существом, а пустотой. И если б я вдруг сделала так, ничего из моего жеста он бы не понял. Он был просто человеком без имени и без лица, человеком в моей постели, попросившим закрыть окно и сказавшим, когда я все-таки его закрыла, что-то, навсегда ушедшее из моей памяти, оставшееся там, далеко, прошедшей ночью…

– Какой марки твоя машина?

– «Форд-сиерра». Это недорогой старый автомобиль. Ты всегда столько пьешь?

– Я пью только виски. Ничего больше.

– Кажется, я тебя уже где-то видел…

– Может быть.

– Вспомнил! По телевизору! Ты журналистка, ведешь передачу!

– Ну и что с того?

– Я стараюсь не пропустить ни одну из твоих передач. В жизни ты гораздо красивее, чем на экране. Зачем ты приехала сюда?

– Хочу снять каньон.

– Ты приехала одна?

– С половиной своей съемочной группы. Другая половина отказалась со мной ехать. А эти, я чувствую, уже готовы отказаться со мной пойти. Они ни за что не пойдут в каньон. А что тебя так интересует? Есть какие-то проблемы?

– Нет, ничего. В принципе, никаких проблем. Только твои сотрудники не одиноки в своем страхе. С тобой не пойдет и никто из местных. Ни за какие деньги не пойдет. А самостоятельно ты не найдешь дорогу. Если ты поедешь сама, то заблудишься в горах и с тобой произойдет трагедия. Вот увидишь.

– Ты-то откуда знаешь?

– Я здесь живу. И раза два, наверное, был в каньоне.

– Зачем?

– Это удивительно красивое место! Его называют сердцем замка. Лучше я ничего в жизни не видел. Я хотел купить там участок земли. А потом передумал.

– Почему?

– Из местных жителей к этому каньону никто не подойдет даже белым днем, не говоря уж про наступление темноты. Да и приезжие, наслушавшиеся страшных рассказов, тоже. Легенды о каньоне – первое, что рассказывают приезжим. Разве ты не слышала о том, что это место создал сам Дьявол?

– Разумеется, мне довелось слышать этот бред. Впрочем, как и всей моей съемочной группе. Очевидно, из каких-то хитрых побуждений, местные жители решили оставить меня без работы. Все мои уже выучили кошмары про каньон наизусть и отказываются ехать со мной. А что касается Дьявола… Даже он не помешает мне сделать то, что я хочу.

– Ты слышала самую главную легенду?

– Их так много и все они – главные. Какую ты имеешь в виду? Впрочем, у меня достаточно своих дел, чтобы я еще успевала слушать всякую белиберду.

– Ты даже меня не собираешься выслушать?

– Почему же… Рассказывай, если уж тебе так хочется.

– Очень давно поспорили Дьявол и Бог. И был этот спор настолько глубоким, что Бог решил спрятать зарвавшегося падшего ангела в недра земли, чтобы он оставался там навечно. Но Дьявол не собирался сдаваться. Он собрал всю свою силу и стал биться из-под земли. А потом, вырвавшись на волю, проклял ту землю, которая принесла ему столько страданий. Проклял потому, что даже Дьявол может страдать. И стала земля, разрушенная Дьяволом, проклятой. Там навек поселилось страшное зло. А в тех местах, где он бился из-под земли, возникли холмы, впадины, трещины в земной коре. Так возникли наши местные горы.

– Это правда?

– Не знаю. Но никто не станет отрицать, что в этой земле действительно много зла.

– Например, каньон?

– Например, каньон… И все остальное.

– Насчет остального – ничего нового ты мне не скажешь! Все это детские сказки, они могут испугать разве что группу дошкольников. Впрочем, большинство взрослых людей так и не подтягивает свой разум к уровню хотя бы шести лет… Иногда смотришь, вроде взрослый мужчина, а по уму – от силы, три года!

– Ты это о ком?

– А, не важно. Так, вспомнила… Взять хотя бы директора группы, который со мной приехал. Делает вид, что сильно умный, осторожный, со здравым смыслом, а на самом деле – трусливый, как заяц! И завистливый! Ты слышал мудрость – «зависть происходит от трусости»?

– Нет.

– Очевидно, ты многого в жизни не слышал.

– Ты тоже.

– Неужели? Если ты имеешь в виду каньон, то я знаю о нем все!

– А легенду о душах ты слышала?

– Очередную глупость?

– Почему сразу глупость? Иногда стоит прислушаться к легендам, которые рассказывает простой народ. Говорят, что цветы в каньоне могут украсть человеческую душу. Это ловушка, расставленная Дьяволом. Человек прикасается к цветам, чтобы разглядеть их необычный вид и теряет свою душу потому, что цветы простирают невидимые нити и высасывают из тела вместе с душой жизненный сок. После того, как душа украдена, человек живет лишь несколько дней. Все эти дни он ходит, как зомби, не узнает своих близких, волосы и зубы у него выпадают, кожа чернеет… За несколько дней тело стареет на сорок лет, молодой превращается в старика… И в таком виде умирает. Самое главное то, что его никак нельзя спасти.

– Господи, какая чушь!

– А если я тебе скажу, что такое уже случалось с местными жителями?

– Что?

– Некоторое время назад, примерно год, месяцев десять-одиннадцать, один богач из города купил участок земли в каньоне и решил там что-то строить. Кажется, гостиницу, хотя его и отговаривали от этой затеи. Он нанял на стройку местных жителей из поселка, строительную бригаду пять человек. Так вот, они работали в каньоне ровно одну неделю с раннего утра до наступления темноты. А потом с ними произошло все точно так, как говорится в легенде! Зубы и волосы выпали, кожа почернела и все они превратились в слабоумных столетних стариков. А были это молодые парни, самому старшему из них было тридцать пять лет.

– И что произошло дальше?

– Все они умерли. Причем в одно и то же время. Умерли все пятеро! А главное, ни один врач не смог объяснить, от чего. После этого, богач в ужасе бежал из поселка, бросив и стройку, и участок. Рассказывали, что он перепугался настолько, что продал весь свой бизнес в городе и уехал за границу, подальше от наших мест. Теперь ни одного из местных жителей не загонишь в каньон даже за миллион долларов. Недаром каждый житель нашего поселка утверждает в голос, что вся земля здесь проклята.

– Да уж… просто нечего сказать…

– Вот видишь! А труп бомжа?

– Какой еще труп?

– В ноябре месяце в каньоне обнаружили труп старика. Кто-то из жителей поселка проезжал мимо и увидел, что в каньоне лежит человек. Пока ездили звонить в милицию, пока милиция приехала из города, прошло достаточно времени. Но когда подошли к телу, то увидели, что у трупа нет головы!

– Как это?

– А так! Кто-то взял и отрезал у трупа голову за то время, пока добиралась милиция.

– А зачем это сделали?

– Откуда мне знать? Да и никто этого не знает. Но, можешь мне поверить, что происшествие с отрезанной головой нагнало еще больше страху на местных жителей.

– А кто был этот старик? И почему решили, что это – старик?

– Тело было очень старое. Прямо почерневшее и высохшее. А старика так и не опознали. Скорей всего, это был какой-то бомж из города. Таких полно в наших местах. Приезжают сюда постоянно подкармливаться, своровать, где что плохо лежит. Это мог быть только приезжий – местный ни за что не полез бы в каньон.

– Значит, его убили именно там, в каньоне?

– А кто знает, где его убили, и убили ли! Может, сам умер от старости, переохлаждения или голода. Хотя, ходили слухи, что его застрелили. Наверное, полез в чей-то огород, хозяин выстрелил из ружья, а потом перепугался и решил выбросить труп в каньон. У нас бывали такие случаи.

– Это было в ноябре? В середине или в конце?

– Да ближе к концу, кажется. Помню, что уже лежал снег. Тогда эта история нагнала на всех такого страху, что люди запирались в домах и не выходили на улицу. А потом страх потихоньку прошел.

– Очень странная история. Все перемешано – трупы, цветы… И как эти цветы выглядят? Какое-то неисследованное растение?

– Они белого цвета. Название я не знаю. Они засохшие с виду, а раздавишь – полны сока потому, что живые! Понимаешь? Они засохшие только внешне.

– Засохшие только внешне… Ты хоть понимаешь, какая все это чушь? Подобного ботанического феномена не может существовать в природе, как бы ни старалось человеческое воображение его измыслить!

– Зря ты так!

– Ты сам ездил в каньон?

– Да, ездил. Был два раза. Я, кажется, тебе уже говорил…

– И что? Что-то с тобой случилось?

– Нет. В каньоне со мной не произошло ничего. А цветы там действительно есть. И странные. Очень интересные цветы.

– Чем?

– Белые. Вроде бы на вид засохшие. А возьмешь в руки, живые. Там дорога есть, спрятанная среди камней. Отыскать ее можно только до наступления темноты. Это первое, что тебе следует запомнить: если ты хочешь ехать в каньон, до темноты обязательно нужно вернуться…