Убийство свидетеля. Разговор с Ракитиным. Взрывы на Канатной. Покушение на Таню

Тело мальчишки уложили на медицинские носилки и накрыли черным брезентом. Под ним оно казалось невесомым и совсем хрупким — как кукольное.

Территорию пятого склада оградили веревками и поставили по периметру вооруженных солдат. Впрочем, предосторожности были излишними — людей вокруг по-прежнему не было. За оцеплением стояло несколько машин.

Двое мужчин, встав на колени возле носилок, отодвинули брезент и принялись осматривать тело. Первым был военный врач, имеющий небольшой опыт судебных вскрытий, — искать в городе опытного патологоанатома времени не было. Вторым — Сергей Ракитин, особый следователь ЧК, человек, которому заранее поручили все самые сложные, не политические убийства, происходящие в городе.

— Совсем пацан, — вздохнул он, увидев на руках убитого детские цыпки. Ногти были обкусаны, — мальчишка, который так и не стал взрослым.

— Не старше восемнадцати. Ну 20 — самое большее, — сказал врач. — За что его так?

— Разберемся, — нахмурился Ракитин. — Давно мертв?

— Точно покажет вскрытие. Но сейчас могу сказать, что часа три, не меньше. Если сейчас около семи, значит, убили между 3—4 часами ночи. Но определеннее только после вскрытия можно будет сказать.

— Как его убили? Руки, ноги прибили после смерти?

— Нет, — врач вздохнул, покачал головой, — видите эти подтеки, форму ран? Распяли его заживо. Гвозди вбивали, когда он был еще жив. А вот смерть наступила от ножевого удара в сердце.

— Он мог кричать?

— Наверняка орал как сумасшедший! Только кто бы услышал, если здесь так, как сейчас, никого нет?

— Подойдите! — поднявшись на ноги, Ракитин властным жестом подозвал начальника порта. — Когда, вы сказали, закончили с дровами?

— Около трех... — Комендант клацал зубами от дикого страха. — В три здесь никого уже не было. Не задерживались. Боялись, что дрова отберут. Люди такие... Вы знаете...

— Мальчишка на разгрузке работал? — Ракитин не особо надеялся на ответ.

— Откуда мне знать? — Комендант развел дрожащими руками. — Их здесь знаете сколько работало? Всех и не углядишь в темноте! Я и не узнал бы при свете... Ночь все-таки.

— Ладно, идите, — Ракитин не особо верил в причастность коменданта порта к этому жуткому убийству, но опыт в ЧК подсказывал, что в жизни возможно абсолютно все. И начальник порта это прекрасно понимал, как будто это убийство подписало ему смертный приговор. Будучи большевиком, он знал методы своих. Хуже убийства произойти не могло ничего. Даже если обнаружил тело случайно.

— Есть что-то еще? — Ракитин снова повернулся к врачу.

— Мальчишка нищий был. Из босяков. Вот, смотрите — на левой руке следы чесотки. А в волосах — гниды. Был завшивленный. Значит, ночевал где придется. Бездомный.

— Значит, и работал на разгрузке в порту, — в тон ему добавил Ракитин.

Больше врачу сказать было нечего. Из личных вещей убитого выудить не удалось ничего, их, можно сказать, и не было. Одет он был в какие-то бесформенные, рваные обноски. В карманах того, что давным-давно было брюками, обнаружился пустой спичечный коробок и крошечный огарок свечи. Башмаки без подошв, вместо которых были старые газеты, валялись рядом со входом в пятый склад. Состояние этих башмаков было таким ужасающим, что украсть их никто бы и не польстился. А больше ничего и не было.

Тело накрыли брезентом снова, носилки положили на телегу и увезли в городской морг.

Лицо врача было печальным.

— Я вот, знаете, что думаю? — обернулся он к Ракитину. — За что такого убивать? Нищий, босяк — за что? Ни денег у него, и украсть нечего. Да и сопливый совсем. Ну за что?

— Разве убивают только, чтобы украсть? — усмехнулся Ракитин. — А если это психически больной человек, и убивает просто так?

— Ну, то, что убийца психически больной, в этом нет никаких сомнений, — сказал врач, — психопат с садистскими наклонностями. Скорей всего, шизо­френик. Но вот свечка...

— А что свечка? — заинтересовался Ракитин.

— Свечка говорит, что он жил в темноте. Там, где темно. А ведь вся Одесса стоит на катакомбах. Что, если он прятался именно там? В мине какой-то?

— Точно! Я об этом как-то не подумал, — Ракитин не был одесситом, в отличие от врача. — Тут же есть катакомбы! Есть где прятаться! Хорошо, что вы сказали. Выходит, мальчишка чего-то боялся. Раз он прятался, значит, было чего. Узнать бы где...

— Боюсь, этого вы не узнаете, — усмехнулся врач, — никто не знает все входы в катакомбы, даже коренные одесситы.

— А вы в детстве в катакомбы лазили? — улыбнулся Ракитин.

— Как и все одесские дети! Но мне не понравилось. Холодно, темно и страшно. Не лучшее это место для человека. Несет в себе зло, — вздохнул врач.

— Судя по огарку свечи, мальчишка прятался в катакомбах долго, — задумался Ракитин, — там, где холодно, темно и страшно, как вы говорите. Кто станет находиться в таком месте по доброй воле? Узнать бы все-таки где...

— На Молдаванке, где ж еще, — сказал врач, — Молдаванка вся стоит на катакомбах. Если он был босяк, а он босяк, то прятался только там.

Ракитин нахмурился еще больше. В этот момент к ним подошел солдат из ограждения:

— Там привезли кого-то. Сказали вас позвать.

Попрощавшись с врачом, Ракитин быстро прошел к выходу из ограждения. Там его ждал мужчина в штатском. Обменявшись несколькими словами с этим человеком, Ракитин быстро ушел с места преступ­ления.

Кабачок «Картон» был закрыт. Но едва Ракитин приблизился к вросшей в землю двери, как она распахнулась, и на пороге появился подобострастно кланяющийся Кирпич, в котором никто бы не узнал наглого авторитетного вора. Минуя темный зал кабака, Кирпич провел гостя по небольшой лесенке на второй этаж. Вскоре они оказались в уютной гостиной, обставленной с мещанской роскошью.

Усевшись на кожаный диван, Ракитин хмыкнул при виде статуэтки розовой собачки на подставке из желтоватого кварца, которая больше бы вписывалась в интерьер будуара кокотки, чем квартиры вора.

— Чего изволите подать? — заискивающе стлался перед гостем Кирпич.

— Говори, — скомандовал Ракитин. Вид у него был надменный. По долгому опыту он знал, что только так и надо держаться с ворами, которые доносят на своих.

— Есть один человечек. Вроде знает точно. Насилу нашел.

— Что за человечек?

— Да в банде с Севкой с Бугаевки пошел к Японцу после возвращения того. Он и Зайхера знал. Шестерка... Стоял на стреме. Сопливый совсем. Говорит, с ним дружил...

— Зови, — Ракитин с царским видом устроился поудобнее.

Кирпич исчез, но скоро снова материализовался в компании с чернявым мальчишкой — бойким, вертлявым и наглым. По нему сразу можно было определить как вора, так и одессита.

— Я это... того... за так... Вот шо Кирпич... промеж глаз, мол... шо рот не замотаешь... за гланды сказал... — затараторил мальчишка, но Ракитин, нахмурившись, властно перебил его:

— Ты дело говори! Знаешь, кого убили в порту?

— Так это... Вальку Карася!

— Откуда знаешь?

— На носилках видел. Там, где мертвяки лежат... оно это... гы... шо где...

— По вашему приказанию в мертвецкую его во­зил, — отрапортовал Кирпич, — он опознал в парне, убитом в порту, Вальку Карася.

— Кто такой Валька Карась? — Ракитин знал и сам, но хотел подстраховаться.

— Вор. Его Зайхер Фонарь на карманника-щипача учил, — сказал мальчишка, а Кирпич добавил: — Он с Зайхером был не разлей вода.

— Ты дружил с этим Валькой Карасем?

— Дружил... Как браты были, — но особой печали в голосе мальчишки не чувствовалось. Может, потому что от природы он явно был придур­коват.

— И что тебе Валька Карась говорил? — Ракитин продолжал допрос.

— Шо боится.

— Чего боится?

— Зайхера.

— Зайхера же убили! Чего ж бояться?

— Так это... того... Он видел, кто убил Зайхера! Он тогда в кабаке вместе с ним... Зайхер... был... вот те крест!

— Валька Карась видел убийцу Зайхера?

— Ну да... Как вот я тебя вижу...

— А кто он был? Сказал?

— Не-а. Забоялся. Он в минах прятался.

— Где в минах?

— На Мясоедовской. Там один дом есть. В минах Карась сидел. Забоялся.

— И долго Карась сидел в катакомбах?

— Как вот Зайхера убили... Так и сидел... Забоялся... По ночам нишком выходил... Когда за как...

— Отчего же пошел в порт?

— Так еды не было. И смекнул, шо забыли за него. Никто не шукает, кто замочил Зайхера... Давно. И мужики сказали, дрова за порт есть. И он пошел. Меня звал. Я не схотел. Я шо...

— Кто еще Карася знал, как ты?

— Да никто. Он как босяк был. Только до меня говорил... Да к Зайхеру. И никак... Шо уж...

Больше из мальчишки нельзя было вытянуть ни одного слова. И, приказав Кирпичу держать язык за зубами (и не сомневаясь, что Кирпич выполнит приказ), Ракитин покинул его дом.

Таня возвращалась в сумерках, погруженная в невеселые мысли. Она ходила к Туче, но квартира его была пуста. Скорей всего, он был на Канатной, в бывшей схованке Японца. Но на Канатную идти не хотелось. Наверняка Туча там был не один, у него постоянно были дела. А видеть представителей того мира, из которого Таню изгнали так жестоко, она не могла. Страдало не только самолюбие, но и сердце.

Грустно было возвращаться в сумерках по притихшему городу. Грустно и одиноко. Замедляя шаг, Таня печально всматривалась в освещенные окна чужих квартир.

С детства у нее была одна слабость. Больше всего на свете она любила всматриваться в освещенные окна чужих домов. Ей нравились лампы, которые удавалось увидеть. Нравилось, если случалось немного подсмотреть обстановку чужих комнат. Ее страшно притягивала атмосфера чужого жилья, освещенные окна чужих квартир.

Может, потому что они, эти теплые по-домашнему окна, напоминали ей о том, что у нее нет и никогда не будет теплого, уютного, счастливого дома, в котором любят и ждут. Оставалось впитывать осколки чужого счастья, фантазируя о том, чего там могло и не быть.

В общем, Таня очень любила смотреть в освещенные окна. Как одинокий волк, она бродила по ночам вокруг чужого жилья. Ей так хотелось хоть на миг представить себя счастливой. А может, она и не мыслила так глобально? Просто это было частью ее мира — особенного, не похожего на все остальные миры, который сделал ее такой, какой она стала...

Таня брела по ночной улице, с грустью размышляя о своей жизни. Окна ее квартиры темны. Там ее никто не ждет. Там холодно — надо разжигать печку. Никто не обеспокоится, если она не придет к ужину, потому что никого у нее нет. Обо всем этом было грустно думать, и возвращаться домой не хотелось. А потому Таня замедляла шаг, проходя мимо освещенных окон чужих квартир.

Но ходить вечность было нельзя. И вскоре из-за поворота показался ее дом. А чуть дальше... Подпрыгнув, сердце ее замерло в груди, а потом рухнуло вниз. Дыхание перехватило так сильно, что потемнело в глазах. Даже руки стали дрожать.

Темная тень — силуэт мужчины — была видна возле входа в дом. Тот же рост, гордый поворот головы. Таня замерла, как испуганный зверь. И это мгновенное оцепенение яснее любых слов показало ей самой, как она ждала Володю! Так сильно, что больше не могла контролировать себя!

Сердце вдруг застучало, вырываясь из груди, и Таня прижала к груди ладони, пытаясь остановить его бешеный стук. Значит, надо признаться себе самой, что на самом деле она верила в то, что он вернется. Все это время подсознательно, тайком, она ждала Володю, боясь даже допустить мысль, как этого хочет...

И мужской силуэт возле входа в ее дом стал сбывшейся мечтой, той мечтой, которой грезит любая женщина! О том, что однажды, в один прекрасный момент, он возьмет и придет — несмотря ни на что...

Сладко, мучительно, терпко, сердце забилось с такой силой, что Таня больше не могла переносить этих мук! Она рванула вперед, спотыкаясь, двигаясь как можно быстрее, чтобы убедиться в том, что это правда, увидеть его, обнять...

— Воло... — Таня была совсем близко. Мужчина обернулся. И сердце снова рухнуло вниз с такой силой, что она снова остановилась. Теперь это была боль, мучительная боль. Это был Сергей Ракитин. Он ждал ее, Таню. И она вдруг поняла, как сильно Ракитин похож на Володю — тот же рост, вес, осанка, профиль... Только у Володи волосы были светлей, и более мягкие черты лица, а руки — более изящной формы, потому что он... он...

Это был не Володя. И Таня не могла скрыть разочарования — как гримаса, оно вдруг проступило на ее лице.

— Прости, ты явно ждала не меня, — усмехнулся Ракитин.

От природы Таня обладала добрым и чувствительным сердцем. Ей не хотелось никого обидеть. А потому, стараясь придать лицу нейтральное выражение, она сказала так, словно ничего не прои­зошло:

— Я никого не ждала.

— Есть важные новости. Поэтому я и пришел к тебе. Ты должна узнать первой.

— Хорошо, — тяжело вздохнула Таня, — пойдем.

В ее комнате стоял невыносимый холод, но на сердце у нее было еще холодней. Ракитин бросился к печке, но Таня остановила его.

— Говори.

— На рассвете убили Вальку Карася. Способ тот же — как Зайхера и Фараона.

— Боже... — Таня переменилась в лице, — я знала, что мальчишку убьют. Он наверняка видел убийцу Зайхера!

— Мне поручили вести это дело, — вздохнул Ракитин, — но заниматься им я не могу. Я должен отыскать нашего человека в банде, ты знаешь.

— А ведь это одно и то же дело! — вдруг задумалась Таня. — Кто-то убивает бывших приближенных Японца — как Зайхера и Фараона. Мальчишка не знал Японца, но видел убийцу. Кому еще это было выгодно, кроме как не лже-Японцу? Ну подумай сам!

— Ты хочешь сказать, что убийца в его банде?

— И убивает тех, кто хорошо знал Японца в лицо. На очереди мы с Тучей, — сказала Таня.

— Я не допущу... — побледнел Ракитин.

— А ведь у тебя на него ничего нет! — усмехнулась Таня. — Ты этого лже-Японца и в лицо не видел, как мы все в этом городе. О чем тут говорить?

— Есть о чем говорить, — помрачнел Ракитин.

— Идем, — Таня вдруг резко поднялась с места, — идем, надо предупредить Тучу. Пойдем на Канатную. Он в опасности.

— И ты тоже! — напомнил Ракитин. Но Таня только передернула плечами.

Квартира на Канатной была полна людей. Еще со входа во двор Таня увидела ярко освещенные окна и услышала горланящие голоса. Ракитин хотел остаться во дворе, но Таня заставила его идти с собой. При их появлении охрана Тучи — два неопрятного вида босяка — вытянулись в струнку.

Туча был пьян. В комнате стоял дым коромы­слом.

— Алмазная, ура! — завопил он, увидев ее, — заходи, выпьем! Ваще ты фраерша! Шоб ты меня за все поздоровкалась!

Таня шагнула в комнату и буквально сразу столк­нулась с Артемом, который уже собирался уходить. При виде ее он стушевался, заметно разнервничался и, опустив глаза, юркнул мимо так быстро, что это было просто неприлично. Даже если бы она хотела, не успела бы его остановить.

Но Таня и не хотела. Она только схватила Тучу за локоть и резко развернула к себе.

— Что он здесь делает? Ты разве не знаешь, что он трус?

— Да ладно! Шо за шухер! Просто так заходил... За всё... А ты сразу, — отмахнулся от нее Туча. Они во­шли в ярко освещенную комнату, где за богато накрытым столом сидела достаточно большая компания.

— Садись, выпей, — Туча подвинул ей стул, — и этот твой тоже хай сядет!..

Ракитин спокойно сел, но Таня рассердилась:

— Не время сейчас рассиживаться! Я по делу пришла!

— Ох ты ж надо! — развел руками Туча, но Таня решительно выдернула его в соседнюю комнату. Следом за ними пошел и Сергей. Компания за столом продолжала галдеть.

— Вальку Карася убили! — выпалила Таня.

— И шо мне сделать? — моргнул Туча. — Заплакать?

— Ты что, не понимаешь? Он видел убийцу! Кто-то из банды лже-Японца убивает твоих людей! Бывших людей Японца!

— Ша! — Туча предостерегающе поднял руку. — Мы же договорились не мацать за того Японца жирными лапами! Или за тебя мало?

— За того Японца? — взвилась Таня. — Ты хоть слышишь, что говоришь?

— И снова ша! Может, никто никого еще не убил...

— Убил, вот он знает, — Таня указала на Ракитина. Сергей кратко пересказал подробности. Туча все больше мрачнел.

— Не нравится мне этот хипиш, — наконец произнес он. — За два шага уже плохо пахнет! А кто его творит?

— Вот ты мне и скажи, кто творит! — вскочила Таня, не собираясь ничего спускать Туче с рук. — Ты, в конце концов, за это отвечаешь!

— А я за то знаю? — пожал плечами он.

То, что произошло потом, было совсем неожиданно.

Внезапно раздался грохот такой силы, что комната стала буквально уходить из-под ног. С потолка посыпалась штукатурка. Рухнула люстра, засыпав их осколками хрусталя. Вылетели окна. Таню подбросило в воздух, она ударилась о Тучу и покатилась на пол. В ушах и глазах у нее возникло такое давление, что казалось — все это сейчас лопнет. А потом вдруг она увидела, что рядом с ней лежат Туча и Ракитин. Сверху на них сыпался целый фонтан из штукатурки, камня, щебня, обломков мебели, стекол, выбитых из окна... Таня почувствовала горячую струю вдоль подбородка и, приложив руку к лицу, поняла, что из носа течет кровь.

Это был взрыв такой силы, что всех, кто находился в этой комнате, поневоле задело взрывной волной. Голова у Тани налилась свинцом и гудела, все качалось из стороны в сторону. Пыль и мелкий мусор забивали нос, было тяжело дышать.

Потом из соседней комнаты донеслись крики. Кое-как Таня пыталась прийти в себя. И Ракитин, и Туча выглядели ужасно: оба покрытые пылью, поцарапанные. У Тучи, так же, как у Тани, шла из носа кровь.

Первым пришел в себя Ракитин. С трудом поднявшись, он помог встать Тане, а затем Туче.

— Несколько гранат бросили, — хрипло произнес он, непонятно к кому обращаясь, — надо идти. Посмотреть.

Передвигаясь кое-как, они вышли в соседнюю комнату. Там был ад. Почти все, кто сидел за столом, были убиты — части человеческих тел, руки и ноги валялись в жутком месиве из еще теплой крови и пыли. Умирающие стонали — кто-то был еще жив. Но это продолжалось недолго: их глаза стекленели, постепенно застывали, превращаясь в студенистые озера вечности.

— А ведь это тебя хотели убить, — это были первые слова, которые произнес Ракитин, обращаясь к Туче, — тебя и ее. Так что вам повезло!

— Повезло?! — Туча дрожал.

Только теперь, после пережитого ужаса, до него стало доходить, что квартиры на Канатной больше не существует. Взрыв разворотил стены, мебель, превратил прежде уютное помещение в нагромождение каких-то невероятных куч. Ему стало страшно. А ведь они еще не осознали полностью, что произошло!

— Нужно немедленно уходить, — приказал Ракитин, — здесь опасно оставаться. Они это повторят!

— Куда идти? — Таня готова была кричать.

— Домой нельзя ни к тебе, ни к нему, — как бы размышляя, произнес он. — Насколько я понимаю, и твою, и его квартиры подорвут сегодня же ночью. Похоже, лже-Японец объявил вам серьезную войну.

Тучу била дрожь. Растеряв все свое жизнерадостное добродушие, он вдруг стал старым и жалким. И, глядя на него, Тане захотелось плакать.

— Я вас обоих отведу к Циле, там безопасно, — решительно произнес Сергей. — Она и ее муж присмотрят за вами, если что. Тем более, Циля давно хотела с тобой повидаться. Теперь есть повод, — его горькую ухмылку при желании можно было посчитать улыбкой.

— Я не пойду! — Туча широко распахнул глаза. — Я кто за Одессу? Или как?

— Не ходи, — безразлично пожал плечами Ракитин. — И не думай дальше! Скоро присоединишься к ним.

В конце концов Туча согласился. Было решено заехать домой к Тане за вещами и деньгами — на этом она настояла, поскольку не готова была бежать просто так, пусть даже к лучшей подруге.

Когда пролетка остановилась возле ее дома, Таня увидела толпу.

— Флигель горит! — крикнул кто-то из жильцов. — Гранату швырнули! Говорят, там жил кто-то из серьезных воров!

Таня бегом бросилась во двор. Черный дым валил из обугленных окон ее квартиры. От флигеля, где она жила, оставался только почерневший остов — обгоревшая каменная коробка, пустые стены...

— А я говорил тебе... — начал было Ракитин, но, разглядев отчаяние в глазах Тани, замолчал и просто махнул рукой.

Туча из пролетки даже не выходил. И когда Таня забралась назад, они медленно двинулись к Циле.