Лампы были расположены так хитро, что огромная стена — безразмерный деревянный шкаф с открытыми полками — находился под постоянным освещением. Безразмерный шкаф — он показался Зине именно таким. В действительности же это были широкие деревянные полки, плотно пригнанные одна к другой. На полках стояли модели кораблей.
На самом деле комната была небольшой. Маринов жил в хорошей трехкомнатной квартире в крепком кирпичном доме на Софиевской. Она была обставлена старинными вещами, достаточно добротно, но без той роскоши, которую Зина видела у Баргов. Просто красивые, хорошие и очень нужные вещи. Жил Маринов один.
В этот вечер он впервые пригласил Зину к себе домой. Она волновалась так, как когда-то перед самым первым свиданием еще в институте. До этого дня они встречались всего лишь несколько раз — снова в парке возле моря, катались на каруселях в Лузановке, ели мороженое в знаменитом кафе на Дерибасовской… Зина чувствовала себя невероятно счастливой.
В первое время после переезда Маши на снятую квартиру Зина очень сильно тосковала. Сложно было научиться жить одной после того, как столько времени ты жила с кем-то. Вернее, не научиться, а вновь вернуться к тому образу жизни, который был раньше.
Невыносимо было возвращаться в пустую темную комнату, особенно по вечерам. И если бы не Анатолий, Зина совсем бы пала духом.
Она ни разу не была у подруги. Зина помнила последние слова Маши, брошенные в лицо на прощание. Это как раз и было ее особенностью, из-за которой, собственно, и распалась их дружба еще в институте.
Дружить, проявлять доброту и сочувствие долгое время, а потом сорваться и наговорить ужасных вещей, которые уже никогда не забудутся, — так вела себя Маша. Причем сама она искренне считала, что поступает так из чувства глубокой дружбы. Зина не могла понять, на чем строится это ее заблуждение. Как можно бросать в лицо человеку злые, жестокие слова, зная, что они обидят его? Ни за что на свете Зина не назвала бы такое поведение дружбой.
И теперь ей не хотелось идти к подруге, несмотря на то что Маша наверняка ее ждала. Зина как могла пыталась ей помочь. Пусть же теперь она живет как хочет.
Весна плавно перешла в раннее лето. Роман Зины и Маринова с каждым днем все больше разгорался. Наконец Зина решила отправиться к нему домой, несмотря на то что ей достаточно нелегко далось это решение.
Первое, что бросилось Зине в глаза в прихожей — чучело огромной совы, которая так сверкала агатовыми глазами, блестящими в свете электрической лампы, что она вздрогнула.
— Настоящая, — Маринов улыбнулся, увидев, что Зина испугалась. — Друг с охоты привез.
— Разве можно убивать сов?
— Это получилось случайно. Он знал, что я очень люблю сов, и когда эта красавица по нелепости попала под пулю, подобрал ее и отвез к таксидермисту. Тот сделал такую красоту для меня. Любуюсь каждый раз, когда прихожу домой.
— И перья у нее настоящие? — Зина осторожно прикоснулась к сове.
— Естественно! Красивая, правда?
— Ну, не знаю… — Крестовская передернула плечами. Это чучело красивым она уж точно не смогла бы назвать.
— Но сова — не самое важное в моей квартире! Идем, я хочу показать тебе свою коллекцию!
И Маринов повел ее в кабинет — небольшую комнату, где Зина буквально замерла от восторга. Вся стена этой комнаты представляла собой сплошной шкаф, полки которого были заполнены моделями кораблей. Все корабли были вырезаны вручную из дерева. Это была абсолютно ювелирная и очень тонкая работа!
Здесь были модели самых различных периодов — от парохода с колесами до парового красавца, а еще и современные модели советских кораблей… Особенностью этой коллекции было то, что все корабли были военными и представляли почти детальную копию оригинала.
— Ты сам сделал это? — ахнула Зина.
— Вырезаю из дерева в свободное время, — улыбнулся Маринов. — Это очень отвлекает меня и успокаивает, особенно, когда нужно решить важную и тяжелую задачу.
— Это просто невероятно! Такой труд…
— Я вырезал с дерева. И всегда корабли.
— Но почему военные?
— Те, с чем связан теснее всего. Знаю каждую модель не понаслышке. Здесь можно увидеть абсолютно все, что есть в советском флоте сейчас.
— И эсминцы? — Зина вспомнила Машу.
— Вот, вторая полка. Полная коллекция. Эсминцы — одни из любимых моделей.
— Тебе надо все это в музей отдать! — не могла успокоиться Крестовская.
— Пока мой музей здесь, — ответил Маринов.
Некоторое время Зина молча рассматривала все корабли. Действительно, подобного зрелища ей еще не приходилось видеть в своей жизни.
— Я знал, что ты будешь поражена! — Маринов с восторгом наблюдал за ее реакцией, и это явно доставляло ему удовольствие.
Зина прошла по комнате и остановилась у двух письменных столов, соединенных буквой Г. Один стол был завален бумагами, по всей видимости, документами. На другом лежали какие-то деревянные части и инструменты.
— Здесь все документы и материалы по советским кораблям, — Маринов указал рукой на груду бумаг.
— Все-все? — улыбнулась Зина.
— Абсолютно! Честно говоря, это секретные служебные документы. Многие из них даже нельзя приносить домой. Но я занимаю такой пост, что могу обойти запрет. Самые секретные, конечно, потом возвращаю на место. Никто и не замечает.
— Для чего это тебе нужно?
— Ну как же! Разве можно повторить в модели все буквально, если не знаешь подробностей, деталей? Сколько орудий, палуб, мачт… Всего и не сосчитать. Я не утомил тебя этими подробностями?
— Вовсе нет! — Зине действительно было очень интересно, хотя она мало что понимала во всех этих схемах и чертежах.
Перелистав для виду некоторые бумаги, Зина аккуратно положила их на место и повернулась к другому столу с деталями и инструментами. Полочки, планки, кусочки дерева — все это было навалено хаотично, зато потом, как она смогла убедиться, превращалось в важные детали деревянных кораблей. Тут же были какие-то ножики, дрели, сверла, ножи, щипчики и куча всяких совершенно незнакомых и непонятных ей деталей, названия которых она не знала. Все они явно служили для обработки дерева.
— Большинство инструментов — моя придумка, — с гордостью произнес Маринов, — и они очень облегчают работу. Я их сконструировал из подручных средств.
Внимание Зины привлекла небольшая овальная пилка, вставленная в ручку из слоновой кости. Ручка, похоже, сама по себе тоже представляла ценность, так как вся была покрыта какой-то резьбой.
Зина решила рассмотреть ее поближе, взяла, но тут же с криком выронила на стол. Вся металлическая часть представляла собой сплошное острие, и она больно и глубоко разрезала палец. Из него закапала кровь. Маринов вскочил, помчался куда-то и тут же вернулся с огромной коробкой, полной медикаментов.
Когда он откинул крышку и принялся что-то искать, Зина с удивлением увидела там невероятное количество пилюль, порошков, ампул, каких-то капсул в упаковках из плотной фольги… Причем большинство этих медикаментов даже не были подписаны. Странная это была аптечка!
— Это опытные, экспериментальные образцы различных препаратов, — пояснил Маринов, поймав ее удивленный взгляд, — мы сотрудничаем с одной секретной лабораторией. Сейчас ведутся серьезные разработки в области военной фармакологии, и есть очень большие успехи.
С этими словами он нашел какую-то ампулу, вскрыл ее и высыпал на рану желтоватый порошок. Он тут же зашипел и начал как будто впитываться в кожу. Кровь мгновенно остановилась, а края пореза на глазах стянулись. При этом Зина не почувствовала вообще никаких болезненных ощущений!
— Видишь? Кровь сразу остановилась, а рана начала затягиваться. Сейчас только перевяжем, — довольный Маринов ловко перевязал ее палец бинтом. — Завтра от пореза не останется и следа. Вот увидишь. И никакой йод не нужен!
— Что это такое? — удивилась Зина. — Я врач, и я не видела такого лекарства.
— И не увидишь! — рассмеялся он. — Это никогда не поступит в продажу — военная разработка. Для раненых солдат. Препарат на основе перекиси водорода и еще каких-то компонентов. Я даже и не знаю точно каких.
— Тебе разрешают брать образцы?
— Бывает. Ты же знаешь, как у нас это происходит — иногда никто ничего не спрашивает.
Зина вернулась к полкам с кораблями. Все-таки они постоянно приковывали ее взгляд. Работа над ними была просто невероятной.
— Расскажешь мне про них?
— Ну конечно! Только сначала — обед. Иначе остынет.
На кухне уже был накрыт стол. Все выглядело красиво и аппетитно.
— Скажу честно — готовить я не мастак, — признался Анатолий. — Поэтому заказал обед в ресторане. Сам я редко ем дома. В основном на работе или когда выхожу в море на корабле.
— Расскажи мне о своих кораблях, — снова попросила Зина.
— С удовольствием! — не спуская с нее сияющих глаз, Маринов принялся рассказывать ей о флоте.
Ровно два года назад, в 1936-м, Советский Союз приступил к реализации семилетней программы «Крупного морского судостроения» — одного из самых дорогостоящих и амбициозных проектов в истории советской военной техники.
Главными лидерами программы считались тяжелые артиллерийские корабли — линкоры и крейсеры, которым надлежало стать самыми большими и мощными в мире. Размеры этих кораблей были такими впечатляющими, что их стали называть «сталинскими исполинами».
Еще к 1914 году Российский императорский флот по темпам роста занимал первое место в мире. На верфях в Петербурге и Николаеве одни за другим появлялись мощные военные корабли. Россия быстро оправилась от поражения в русско-японской войне и стала претендовать на роль ведущей морской державы. Однако революция, гражданская война и страшная разруха помешали этому. От былой морской мощи империи не осталось и следа. Красному флоту в наследство от царского режима достались лишь три линкора — «Севастополь», «Гангут» и «Петропавловск». Их переименовали в «Парижскую коммуну», «Октябрьскую революцию» и «Марата». По меркам 1920-х годов эти корабли были ужасно устаревшими. Мир прекратил воспринимать всерьез советский флот.
И действительно, перспектив у него поначалу вообще не было. Правительство большевиков занимали более важные задачи, чем восстановление былой морской мощи. К тому же первое лицо государства, Ленин, смотрел на военный флот как на дорогую, громоздкую игрушку и орудие мирового империализма. Поэтому на протяжении 15 лет существования Советского Союза корабельный состав Красной армии пополнялся слабо, медленно и только катерами да подводными лодками.
Корабли были слабыми и не соответствовали своими качествами мировым стандартам. Дело в том, что любой боевой корабль представляет собой компромисс многих факторов, главными из которых считаются три: вооружение, защита и скорость хода.
Каждая из этих составляющих «съедала» значительную часть водоизмещения корабля, поскольку и артиллерия, и броня и громоздкие силовые установки с многочисленными котлами, топливом, паровыми машинами или турбинами были очень тяжелыми. И конструкторам, как правило, приходилось жертвовать одним из боевых качеств в пользу другого. Так, к примеру, итальянской кораблестроительной школе были присущи быстроходные и сильно вооруженные, но слабо защищенные линкоры. Немцы, наоборот, ставили во главу угла живучесть и строили корабли с очень мощным бронированием, но с умеренной скоростью хода и облегченной артиллерией. Стремление же обеспечить гармоничное сочетание всех характеристик с учетом тенденции постоянного увеличения главного калибра приводило к чудовищному росту размеров корабля.
Как это ни парадоксально, но появление долгожданных «идеальных» линкоров — быстроходных, сильно вооруженных и защищенных мощной броней — довело саму идею таких кораблей до полного абсурда. Еще бы: плавучие монстры из-за своей дороговизны подрывали экономику собственных стран значительнее, чем вторжения вражеских армий! При этом в море они почти не выходили: адмиралы не хотели рисковать столь ценными боевыми единицами, поскольку потеря даже одной из них приравнивалась практически к национальной катастрофе. Линкоры из средства ведения войны на море превратились в инструмент большой политики. И продолжение их строительства определялось уже не тактической целесообразностью, а совершенно иными мотивами. Иметь такие корабли для престижа страны в первой половине ХХ века было самым важным.
Необходимость остановить раскрученный маховик гонки морских вооружений осознавали правительства всех стран, и в 1922 году на созванной в Вашингтоне международной конференции были приняты радикальные меры. Делегации самых влиятельных государств согласились существенно сократить свои военно-морские силы и закрепить суммарный тоннаж собственных флотов в определенной пропорции в течение последующих 15 лет. На этот же срок практически повсеместно прекращалось и строительство новых линкоров. Единственное исключение было сделано для Великобритании — страны, вынужденной сдать на слом наибольшее количество совсем новых дредноутов. Но те два линкора, которые могли построить англичане, вряд ли имели бы идеальное сочетание боевых качеств, поскольку их водоизмещение должно было измеряться величиной 35 тысяч тонн.
Вашингтонская конференция стала первым в истории реальным шагом по ограничению наступательных вооружений в глобальном масштабе. Она дала мировой экономике некоторую передышку. Но не более того.
В середине 1930-х годов морская политика резко изменилась. К тому времени все мировые державы принялись лихорадочно заниматься своим флотом. Два международных договора, подписанные в Лондоне, пытались хоть как-то сдерживать размеры будущих военных кораблей. Но все было напрасно — никто не собирался выполнять эти условия.
Франция, Италия, Великобритания, Япония, США и особенно Германия приступили к созданию нового поколения кораблей — левиафанов. И Сталин, довольный успехами индустриализации, на этом фоне не собирался оставаться в стороне.
В июле 1936 года Совет Труда и Обороны СССР с благословения Генерального секретаря утвердил семилетнюю программу «Крупного морского судостроения» на 1937–1943 годы. Вкратце ее стали называть программой «Большого флота».
По этой программе предполагалось построить 533 корабля, в том числе 24 линкора. Для тогдашней советской экономики эти цифры были абсолютно нереальны. Но возразить Сталину никто не посмел — самоубийц не нашлось.
К разработке проекта нового линейного корабля на самом деле приступили еще в 1934 году. Дело продвигалось очень тяжело. Опыт создания больших кораблей в СССР полностью отсутствовал. Пришлось нанимать иностранных специалистов. В страну приехали сначала итальянцы, затем — американцы.
В августе 1936 года, после разработки различных вариантов, были утверждены два основных. Техзадание на проектирование линкоров типа А (проект 23) и Б (проект 25). От последнего скоро отказались. Вместо него был принят проект тяжелого крейсера 69. А вот тип А превратился в бронированного монстра, который по своей мощи превосходил всех зарубежных собратьев. Сталин, питавший слабость к кораблям-гигантам, был очень доволен.
Для начала работы над семилетним проектом решили не ограничивать водоизмещение. СССР не был связан никакими международными морскими соглашениями. Поэтому уже на стадии технического проекта водоизмещение линкора достигло 58 000 тонн. Толщина броневого пояса составляла 375 миллиметров, а в районе носовых башен — 420! Броневых палуб было сразу три: 25-мм верхняя, 155-мм главная и 50-мм нижняя противоосколочная. Корпус оснащался солидной противоторпедной защитой итальянского типа.
Артиллерийское вооружение линкора включало в себя девять 406-мм орудий Б-37 с длиной ствола 50 калибров. Советская пушка могла стрелять 1105-килограммовыми снарядами на дальность 45,6 километра. По своим характеристикам она превосходила все зарубежные орудия этого класса.
Тем временем программа крупного судостроения была пересмотрена. В феврале 1938 года был создан новый вариант программы.
Малых линкоров типа Б в программе уже не значилось, зато число больших А увеличилось с восьми до 15 единиц. К примеру, даже Великобритания и нацистская Германия, в которой вооружение шло полным ходом, рассчитывали построить всего девять новых линкоров.
Поэтому руководству СССР пришлось пересмотреть свои возможности. И в программу включили всего четыре линкора. Однако скоро и это оказалось невозможным — строительство одного из кораблей остановили почти сразу после закладки.
Головной линкор «Советский Союз» заложили на Ленинградском заводе в начале 1938 года. За ним последовали «Советская Украина» (Николаев), «Советская Россия» и «Советская Белоруссия» (Северодвинск). Несмотря на мобилизацию всех сил, строительство очень сильно стало отставать от графика.
Однако стремление создать «суперкорабль» — более сильный, чем любой потенциальный противник его класса, было у Сталина невероятным. Это стремление было понятным потому, что очень слабыми казались экономика и промышленность государства.
Поэтому кораблестроительная политика СССР была доведена до абсурда. С одной стороны, Сталин, вдохновленный успехами в области авиационной промышленности и танкостроения, считал, что так же быстро удастся решить все проблемы в кораблестроении. В другой — общество настолько было измучено репрессиями, атмосфера была такой, что проект любого другого корабля, не превосходящего по мощи и размерам своих зарубежных собратьев, посчиталась бы диверсионной и вредительской. Авторов же проекта ждала бы весьма незавидная участь.
Поэтому у конструкторов и кораблестроителей просто не оставалось выбора. Было необходимо проектировать самые быстрые, мощные корабли, оснащенные самой дальнобойной артиллерией.
На практике же это вылилось в следующее. Корабли с размерами и вооружением линкоров стали именовать тяжелыми крейсерами. Тяжелые крейсеры — легкими. А легкие — эсминцами. Это была абсолютно бессмысленная подмена классов. Смысл был бы, если б отечественные заводы могли строить линкоры в тех количествах, в каких зарубежные страны производили тяжелые крейсеры. Но это было далеко не так. Поэтому шедшие наверх рапорты о выдающихся успехах кораблестроителей были чаще всего фальшивыми.
Честно сказать, в мировой практике все сверхкорабли не оправдали себя. И ведущие страны очень скоро отказались от их строительства. Стало понятно: несколько хорошо сбалансированных кораблей вообще куда лучше одного гиганта с гипертрофированными боевыми характеристиками.
Первой это поняла Германия, что позволило ей создать хорошо сбалансированный флот. Япония же, напротив, стремилась создавать корабли более сильные, но, опять-таки, не обладающие сверхкачествами, прекрасно понимая, что эти сверхкачества никак не смогут компенсировать разницу в экономическом развитии со своими будущими соперниками.
А вот в СССР идея сверхкорабля не умерла. «Сталинские гиганты» оставались очень важным проектом еще долгое время.
Об этом Зине и рассказывал Анатолий.
А она видела макеты четырех кораблей-гигантов, которые занимали почти всю полку в шкафу.
— Если есть два корабля-гиганта, а у твоего противника — десять кораблей, то при таком соотношении сил индивидуальное превосходство уже не играет никакой роли, — закончил свой рассказ Маринов.
— Разве такая идея не опасна? — засмеялась Зина.
— Но ведь я не делюсь с ней ни с кем, кроме тебя. А ты не кажешься мне опасной.
— Разве? — с печалью спросила Крестовская, знающая всю правду про себя.
— Да, — Маринов встал из-за стола, увлекая ее за собой.
— Какой же я тебе кажусь? — Губы Зины задрожали.
— Нежной… и уставшей… привыкшей слишком долго быть сильной. Бесконечно умной, а потому немного печальной… И еще… самой прекрасной на земле… — Лицо Анатолия приблизилось к ее лицу, и Зина вся растаяла, буквально утонула в этом невероятном поцелуе, в который раз поднявшим и закружившим ее над молчавшей землей…
Позже, когда, бесконечно счастливые, они лежали на огромной кровати в спальне, и яркий уличный фонарь светил прямо в окно, Зина закрыла глаза и отдалась новым, абсолютно незнакомым ей ощущениям. Ей казалось, что она плывет по бесконечному морю.
И это спокойное море. Нет ему ни конца ни края. И Зина лежит в самых темных глубинах этой спокойной воды, которая ласково колышет ее тело на волнах, но в любой момент может увлечь на дно. И не было ничего прекрасней этой странной, но такой необъяснимой фантазии, которая, вытеснив все сумбурные мысли, вдруг накрыла ее.