Яркие отблески пламени отражались на полу, на каменных стенах…. Яркие сполохи неистовствовали на страшных орудиях пыток, словно приближая мучительную смерть.

Комната была маленькой, тесной, забитой страшными снарядами для человеческой боли (многие из которых были просто не понятны по назначению, но очень страшны). Кое-где на полу подсыхали багровые пятна, успевшие загустеть, которые никто и не думал убирать. Кровь. В маленьком помещении было так тесно, что, когда в него набились люди (во главе с узницей и ее палачами), стало почти невозможно дышать. Огромный камин жарко пылал, подогревая жуткие орудия пыток, разложенные на длинной и уже раскаленной решетке. Палач в страшном арсенале из железа и смерти чувствовал себя как рыба в воде.

На белом лице несчастной женщины от жары и духоты выступили крупные капли пота. Скользнув взглядом по всевозможным приспособлениям для пыток из железа и кожи, она отвела глаза от них, уперлась в пол, но тут же жалобно заморгала, разглядев на полу багровые пятна застарелой крови. В жуткой комнате негде было спрятать взгляд. Скрестив руки на груди, палач спокойно ждал указаний инквизитора. Он знал, что пытки бывают трех видов: легкие, средние по тяжести, и нечеловеческие, особо мучительные, после которых жертва, как правило, признается в чем угодно, но уже не доживает до костра. Он, привыкший забивать людей до смерти и заживо сдирать кожу, видел и знал практически все в этой тесной комнате: и неистовые проклятия, и обмороки, и слезы, и мольбы, и как измученные болью, полумертвые обреченные наговаривали страшные доносы на самых близких людей. Женщину, которую привели к нему, видел впервые. Значит, пытки могли быть легкими или средними (по своему усмотрению инквизитор мог применить и то, и то). В легких видах мучений не было никакой изобретательности, от него мало что требовалось, поэтому он стоял со скучающим видом. Палач не смотрел на лицо своей жертвы. Все жертвы были для него на одно лицо.

Края белоснежной рясы Карлоса Винсенте касались грязной одежды Катерины. Скрестив молитвенно руки, он выдерживал классическую паузу, ожидая, что сам вид грозной комнаты пыток внушит узнице панический страх. Как правило, при виде орудий пыток большинство жертв испытывали нечеловеческий ужас. Но только не эта. На лице женщины не было ни паники, ни страха – совсем ничего. Увидев это, Карлос Винсенте грозно нахмурил брови:

– Упорствуешь ли ты в своих ответах перед лицом пытки, Катерина? Или готова сознаться в своих грехах?

– Мне не в чем признаваться! Я не виновна.

– Мы, инквизитор Карлос Винсенте, предупреждаем тебя, что к тебе будет применена пытка самой высшей степени тяжести. Страшная, нечеловеческая пытка третьей степени… (он сделал паузу, при этом у палача удивленно вытянулось лицо, а в глазах зажегся огонек интереса. Переходить сразу же к третьей степени пыток – в его практике мучителя и садиста это было впервые).

– Боишься ли ты страшных мучений, Катерина Бреус?

– Я не боюсь!

– Тогда я даю знак начать пытку!

Но знак рукой он сделал не палачу. Один из монахов быстро вышел. Было слышно, как звякнули железные двери. Два монаха, держащие с обеих сторон Катерину, сжали руки сильней. Через несколько минут монах вернулся, толкая кого-то перед собой…. Перед ним расступились. Монах держал ребенка. В глазах Марты был ужас, а на сжатых плотно губах застыл крик. Тело Катерины дернулось, словно через нее пропустили электрический ток.

– Марта!

Маленькая девочка дрожала от страха в своих рванных лохмотьях, даже не пытаясь вырваться из рук своего мучителя. В теле Катерины открылся источник силы – извиваясь, она изо всех сил пыталась вырваться из рук монахов. Все трое превратись в сплошной клубок. Монахи пустили в ход ногти, и скоро кровь из царапин полилась с рук Катерины, но женщина не чувствовала боли, отчаянно пытаясь вырваться и спасти дочь.

Увидев мать, девочка забилась худеньким телом, заплакала, закричала. Она кричала и плакала:

– Мамочка! Мама!

Но монах крепко держал ребенка в руках. Остановившись отдышаться, со страшным искаженным лицом Катерина крикнула (и от этого утробного голоса, шедшего, казалось, прямо из разбитого сердца) у многих мороз пошел по коже.

– Что ты собираешься с ней сделать, поддонок? Отпусти ее! Она же ребенок! Убей меня, не ее!

– Не ребенок, а дочь ведьмы! – голос Карлоса Винсенте звучал даже весело (он наслаждался произведенным эффектом) – проклятое семя!

– Отпусти! Не смей ее трогать! Не смей!

В комнате вновь зазвучал тайный катарский язык. Низко склонившись к искаженному лицу женщины, Карлос Винсенте тихо сказал:

– Вот твоя пытка, Катерина. Самая большая и страшная пытка, Катерина, не физические муки и не боль. Самая страшная пытка – видеть муки и боль того, кого ты больше всех любишь.

И, резко развернувшись, бросил палачу:

– Привязать девчонку к козлам!

В мгновение ока лохмотья были содраны с ребенка, и вскоре худенькое, дрожащее тельце было привязано к козлам, залитым кровью…

– Нет! – в голосе Катерины было столько боли, что, казалось, могут разрушиться стены, – Нет! Отпусти ее! Отпусти! НЕТ!!!

В голосе женщины уже не было ничего человеческого, а из выпученных глаз, казалось, еще совсем немного, и потечет кровь.

Знаком Карлос Винсенте указал палачу, и тот снял со стены особо страшную плеть, где между гибкими полосками кожи были вплетены куски металла, острые пластины, гвоздья… Один удар такой плети снимал с человеческого тела полоску кожи. Это было слишком страшное оружие пытки даже для взрослых людей…..

Детский голосок сорвался тоненькой нитью:

– Мамочка, мне страшно! Мне страшно, мама!

Сделав последний рывок в руках мучителей, Катерина дернулась так, словно тело ее содрогалось в судорогах. Палач замахнулся плетью… Но плеть не успела опуститься на плечи ребенка. Голос, разлившийся в воздухе, заставил всех замереть.

– Я отдам книгу! Я укажу место, где находится тайна! Я признаюсь во всем! Я признаюсь в том, что я ведьма! Я признаюсь во всем, только отпусти ее…

Карлос Винсенте сделала знак палачу, и тот опустил страшное орудие пытки. Словно боясь, что он передумает, несчастная женщина продолжала говорить:

– Я признаюсь в том, что я ведьма! Я ведьма! Я сварила и съела 400 младенцев… насылала порчу… я сварила их в медном котле…..И я отдам все, что ты хочешь…

Из ее горла вырвалось жуткое истерическое рыдание, и она замолчала. Карлос Винсенте повернулся к Катерине лицом:

– Ты отдаешь отчет в том, что ты сказала? Что ты сказала?

– Я признаюсь в том, что я ведьма! Во всем признаюсь! Только отпусти ее!

– Ты признаешься, Катерина? Признаешься добровольно? И подтвердишь эти слова потом?

– Да! Да! Да! Отпусти ее!

Ровным голосом инквизитор сказал:

– Отвяжи девчонку!

Палач моментально бросился выполнять приказ. На ребенка вновь накинули лохмотья. Девочка дрожала в чужих руках и тихонько скулила, а слезы все катились и катились по перепачканному грязью лицу…. А Катерина словно омертвела. Она выглядела так, словно умерла и существует за гранью жизни, как оживший мертвец. За несколько минут ее красивое обличие стало лицом мертвой женщины. И те, кто находился внутри, содрогнулись. Но она не смотрела уже ни на кого.

Карлос Винсенте сделал знак держащим ее монахам. Отпустив женщину, отошли в сторону. Женщина мягко опустилась на пол и осталась лежать лицом вниз.

– Ты просишь, чтобы я отпустил ее? А как надо просить? Как надо просить о милости, Катерина?

Медленно, двигаясь, словно во сне, она поднялась на ноги. По искаженному лицу женщины текли слезы. Несколько секунд она смотрела на инквизитора. Потом опустилась перед ним на колени, униженно наклонив голову вниз.

– Я прошу тебя о милости. Я признаюсь во всем. Только молю – во имя твоего Бога, в которого ты так веришь, отпусти мою дочь.

– Уведите девчонку обратно в тюрьму!

Вскоре Марта с держащим ее монахом исчезли за дверью, и было слышно, как в глубине зала за ними захлопнулся тяжелый засов.

Женщина по-прежнему стояла на коленях, низко наклонив голову.

– В каких именно грехах ты признаешься?

– Я ведьма. Я вступила в сделку с сатаной…. Продала ему свою душу… я… я насылала порчу… уничтожала урожай… я травила людей своими снадобьями из трав… я сварила в медном котле и съела 400 младенцев… а сало их брала для полетов…. – по лицу женщины текли слезы.

– Ты подпишешь свои показания и протокол?

– Мою дочь больше не приведут…сюда?

– Если ты подпишешь протокол, не приведут.

– Я подпишу.

Один из монахов протянул ей исписанный пергамент. Твердо и решительно Катерина поставила свою подпись.

Карлос Винсенте окинул всех присутствующих тяжелым, испытывающим взглядом:

– Теперь ведьма станет подробно рассказывать о совершении дьявольских ритуалов, и я должен остаться с нею наедине. Дальше общение с ведьмой опасно для непосвященных. Выйдите все и поручите эту работу слуге Господа!

Когда за последним из пришедших в комнату пыток захлопнулась дверь, Карлос Винсенте резко бросил женщине:

– Встань! – и пнул ее ногой.

Двигаясь, как во сне, женщина встала.

– Все, комедия окончена! Так я и думал! Ты просто дура, Катерина! Просто дура! А ведь я тебя предупреждал! Я давал тебе шанс спастись! Неужели ты думаешь, что этой нелепой чушью спасла свою дочь от костра?

– Что?! – глаза женщины неистово сверкнули, и даже инквизитора поразила эта вспышка.

– Твою дочь сожгут вместе с тобой.

– Нет! Нет! – она впилась руками в голову, выдирая пряди волос, – нет, господи….

– Бога для тебя больше нет! А сожгут ее вместе с тобой. Впрочем, есть один способ. Я постараюсь спасти твою дочь. Когда книга будет в моих руках. Говори!

– Третий камень наверху очага, слева, в зале трактира. Гладкий черный камень, затертый до блеска…

– Камень над очагом? Что ты говоришь?

– Там, в тайнике, книга, и еще зеркало. Это зеркало, в котором я могла видеть будущее. Именно так мне удалось вовремя уйти с горы, до того, как солдаты окружили всех… Именно так я спасалась множество раз. Только вот теперь не успела спастись.

– Это та самая книга, которую берегли в семье твоего мужа?

– Он говорил, что в этой книге проклятие, и тот, кто откроет ее, погубит весь мир. Он никогда не разрешал мне даже прикасаться к ней руками.

– Ты благородная женщина, Катерина. И я выполню свое обещание. После того, как я добуду книгу, я спасу твою дочь. Она не погибнет на костре, но будет до конца жизни молиться Господу. Во искупление твоих и моих грехов….Я могу отправить ее в монастырь, где она останется до конца жизни и никогда больше не выйдет за его пределы, если ты подпишешь свои показания на последнем третьем допросе и добровольно согласишься идти на костер. Добровольно – это значит ты взойдешь на костер сама, без принуждения, и сгоришь заживо. Тебя не задушат перед костром, как поступают со многими раскаявшимися. Ты будешь гореть заживо…. А на третьем допросе ты подпишешь бумагу о том, что вручаешь свою дочь в руки Господу, отдавая ее в монастырь во искупление твоих грехов… Ты умрешь мучительной смертью, но она будет жить! Что скажешь?

– Я согласна!

– Катерина, подумай! Тебя могут задушить перед костром, и ее тоже, и вы обе не будете страдать, умрете быстро и легко! Ты обрекаешь себя на мучительную казнь! А твоя дочь будет замурована в монастыре до конца своих дней!

– Это лучше, чем гореть на костре вместе со мной! Она будет жить, и это главное. Я согласна!

– Ты пойдешь добровольно на такую мучительную смерть?!

– Я пойду добровольно, если ты сохранишь ей жизнь!

– Когда ты подпишешь обязательство отдать ее в монастырь, я просто не смогу поступить иначе. К тому же, я даю тебе клятву, что твоя дочь будет жить. Я даю тебе клятву.

– Выполни свое обязательство, как я выполнила свое!

– Но костер, Катерина! Костер!

– Я не буду думать о нем! Моя дочь будет жить! Я пойду на костер, и моя дочь будет жить. А какой ценой – это не важно.

– Ты хорошо подумала? Ты не изменишь своего решения? И ты пойдешь на костер?

– Пойду. Я не изменю своего решения. Это мое последнее слово.

Карлос Винсенте вышел в зал, что-то сказал одному из монахов, и вскоре монах привел двух стражников:

– Уведите арестованную!

Катерина прошла через весь зал с гордо поднятой головой. И когда за ними захлопнулся тяжелый засов, Карлос Винсенте выбежал из комнаты пыток так, словно в этом каменном мешке ему не осталось воздуха.