Ярко-красные лепестки свежей розы были просунуты сквозь железную решетку балкона, и на темном цвете железа яркое пятно цветка пламенело, напоминая настоящую кровь. Женские руки (но не молодые, а зрелые, привыкшие к тяжелому физическому труду) крепили в кольцах металла цветок. На лепестках розы трепетали капли свежей росы так, будто цветок был только что сорван.

Средневековый город был необыкновенно оживлен – несмотря на ранее утро. Лучи раннего солнца уверенно ласкали поблекшую черепицу крыш. Но, несмотря на такой час, узкие улочки городка были полны народу, и в каждом доме были распахнуты окна. Каждый дом и балкон украшали, словно к огромному празднику, и почти рябило в глазах от обилия людей, пытавшихся придать своим часто неказистым жилищам праздничный вид.

Пожилая служанка, тяжело пыхтя, украшала розами решетки балкона. Большая корзина, полная только что срезанных и еще свежих цветов, стояла между ее тучных ног. Изворачиваясь с трудом, женщина просовывала цветы сквозь кольца балконной решетки. Когда балкон стал похож на цветочную клумбу, корзину с остатком цветов женщина подвесила прямо к стене. Закончив с розами, она быстро вошла в комнату и вынесла зеленые ветки, срезанные с деревьев и кустов, и уже сплетенные в длинную пушистую гирлянду. Подтянувшись на носках, женщина стала крепить зеленое украшение прямо к стене, привязывая непослушные концы веревкой прямо к периллам балкона.

На пороге соседнего дома две служанки выбивали тяжелое, шитое золотом и серебром парчовое покрывало. Когда их работа была закончена, еще две служанки потащили покрывало наверх, развешивать на балкон. Еще через дом две пожилых женщины укрепляли в окнах корзины с цветами. Окна первого этажа благоухали охапками белых лилий и разноцветных роз, а на втором (очевидно, все цветы в саду были уже оборваны) в плетенных корзинах яркое украшение составляли охапки полевых цветов (принесенных с ближайшего поля накануне вечером) и яркие пучки зелени – веток деревьев и кустов.

Серый каменный собор тоже украшали – впрочем, не так ярко и беспорядочно, как дома горожан. Несколько молчаливых монахов на ступеньках собора расставляли большие вазы со строгими белыми лилиями и розами, такими темными, что они казались черными. Молоденький монах в белой рясе в двух огромных разноцветных окнах крепил флаги из зеленого шелка. Каждый прохожий, быстро спешащий мимо собора по своим делам, при виде зеленых флагов замедлял шаг и неистово крестился, усиленно стараясь попасться на глаза хлопотливым монахам. Впрочем, старания горожан были большей частью напрасны: монахи усердно занимались своим делом (украшением собора) и по сторонам никто из них не глазел. Очевидно, праздник был очень большим и важным, если был украшен каждый дом в городе. Только вот лица самих жителей, несмотря на обилие украшений и цветов, почему-то оставались достаточно мрачными. В предвкушении праздника не улыбался никто – даже суетливый мальчишка, быстро тащивший через соборную площадь корзину роз и на ходу роняя на камень свежие яркие цветы….

Влага застыла на поросших темным мохом камнях, и в углах, куда не попадало тусклое пламя единственной свечи, копошились темные и жуткие тени. Камера тюрьмы была освещена тусклой свечой, вставленной в железный фонарь, подвешенный на стеной крюк. Камера была такой сырой, что охапка соломы в углу давно сгнила, превратившись в жидкую грязь. Очевидно, тюрьму выкопали так глубоко под землей, что сквозь толстые тюремные стены все равно проникали подземные грунтовые воды. Сырость и темнота были не единственными муками, приготовленными узникам, заточенным в этом жутком каменном мешке. Хуже сырости и темноты были муки отчаяния и неизвестности. Очень часто сквозь толщу стен проникали стоны и вопли. Впрочем, тут же заглушенные – не столько грохотом железных дверей, сколько особым кольцом отчаяния и отчуждения, в который, как в кокон, был заключен каждый из узников, и ощущение усиливалось тем, что мира вокруг больше не было, а невыносимые страдания и пустота представляли всю доступную реальность. В каменном мешке не существовало времени, дней, ничего, кроме невыносимых отчаяния и страха…. В подземельях этой мрачной тюрьмы было так ужасно и сыро, так пахло смертью, что не выживало ни одно живое существо… В этих подземельях не водились даже крысы.

Инквизитор Карлос Винсенте повесил фонарь на специально вдетый в стену крюк и остановился посереди камеры, не обращая внимания на брызги жидкой грязи, тут же замаравшие его белоснежную рясу до щиколоток.

Женщина стояла лицом к стене, спиной и к двери, и к вошедшему. Ее рванная одежда была невыносимо грязна, спутанные волосы висели за спиной грязными космами, а ноги распухли от воды и все время кровоточили. В узкой камере стоял сильный запах гнили и плесени. Женщина стояла лицом к стене, и не дрожащие руки ее были сжаты в кулаки.

Железная дверь распахнулась вновь, пропустив слугу, который тащил маленький столик, полный всевозможной еды. Тяжело дыша, морщась от ужаса и отвращения, слуга плюхнул тяжелый столик посередине (прямиком в зловонную жижу) и быстро выскочил прочь, на ходу нервно крестясь. Какой только еды не было на столе! Но аппетитные запахи пищи тут же потонули в мрачном каменном мешке. На столике возвышались поджаренные куриные грудки, и домашние колбасы, и пироги со всевозможными начинками, и жареное мясо, и большой кувшин, полный красного вина…. Инквизитор ждал реакции узницы, но она даже не повернула голову. Ее спина ни разу не дрогнула – ни при появлении людей в ее камере, ни при запахе еды, ни от того, как за слугой громко захлопнулась железная дверь. Узница вела себя так, словно в камере, кроме нее самой, больше никого не было.

– Катерина! – инквизитор был удивлен ее поведением, и даже немного растерян, – Катерина, я пришел к тебе в последний раз, чтобы принести утешение в твоих грехах.

Никакой реакции не было. Карлос Винсенте шагнул вперед.

– Завтра Святой праздник…. Завтра, в честь праздника, день твоей казни. Завтра ты предстанешь перед господом по приговору суда. У тебя остается всего одна ночь, чтобы покаяться в своих грехах и получить прощение церкви…..

Женщина не двигалась. Она вела себя так, словно вообще не слышала его слов. Карлос Винсенте гневно сжал кулаки, лицо его побагровело, а раскаты громового голоса гулко отразились от стен:

– Что ты хочешь доказать этим?! Что ты ведешь себя не так, как все остальные женщины? Так ты и есть не такая, как все! Те женщины, которых сожгут вместе с тобой завтра, получат корону мучениц, благословение божье, а ты проклятая ведьма, еретичка, и ты будешь гореть в аду! Гореть в аду так же, как на земле! И на земле будешь гореть долго и мучительно, и дьявол тебе не поможет!

Он сделал паузу, чтобы перевести дыхание (и снова не дождаться никакой реакции со стороны узницы) и продолжил более спокойным тоном:

– Те, которых завтра сожгут вместе с тобой, воют, плачут и пытаются разбить головы о камень. Они боятся смерти, боятся костра. Они воют, и вой их слышен вдоль всех коридоров, и я не верю, что ты ничего не слышишь! Я не верю, что ты не боишься костра! И ни за что не поверю! Почему ты не кричишь, как они? Я все равно не поверю в твою силу! Передо мной можешь не притворяться! Ну же, вой! Кричи! Плачь! Кричи громко, бейся головой о стену! Может, в моем сердце что-то дрогнет, и я велю тебя задушить до того, как пламя начнет пожирать твое тело! Ну попытайся вымолить свое последнее прощение! Попытайся меня разжалобить, ты и так достаточно притворялась перед всеми!

Не повернулась, не дрогнула, ничего….. Карлос Винсенте заорал, в ярости потрясая кулаками над своей головой:

– Проклятая ведьма! Ты все равно не будешь сильнее меня! Я тебя уничтожил! Ты можешь молчать, можешь притворяться, но завтра, когда огонь будет пожирать твое тело, я все-таки услышу твои крики! Ты будешь орать и выть так же, как и все остальные! И ты пожалеешь, что не выла сейчас, не ползала у моих ног, пытаясь вымолить у меня легкую смерть! Все равно я сильнее тебя! Я уничтожил тебя! Уничтожил!!!

Бешенные вопли отражались от стен, вихрем пульсировали внутри каменного мешка. Легкий стук вдруг проник сквозь толстые стены камеры, проник как тень, и ощущение было таким, словно кто-то тихо стучит по дереву пальцем…. И, несмотря на то, что звук был очень далеким и тихим, его хватило на то, чтобы Карлос Винсенте замолчал. Он замолчал, словно подавившись собственным криком. Когда он заговорил снова, голос был уже тих и спокоен.

– Слышишь этот стук? На площади сооружают жаровню и ложи для знати. К завтрашнему утру весь город будет украшен флагами, коврами, гирляндами цветов. Аутодафе угодно Богу. Аутодафе – это праздник. Праздник обращения грешников, праздник отделения дьявольской гнили от праведников. Когда я шел к тебе, я ожидал застать тебя в слезах. Я даже захватил для тебя успокоительную микстуру. Но ты словно превратилась в каменную статую. Тем лучше. Хотя я этого и не ждал. Я все-таки оставлю микстуру на столе, вместе с той едой, что тебе принесли. Выпей. Свечу я тоже оставлю, чтобы ты не была в темноте. Я действительно хочу быть тебе другом… Я… я не хотел твоей смерти…..такой. И всегда буду молиться за тебя.

Раздвинув на столе блюда, Карлос Винсенте поставил маленький стеклянный пузырек, заполненный жидкостью ядовито-зеленого цвета. Женщина стояла по-прежнему, в той же позе. Инквизитор направился к двери. Но, как только он положил руку на железную дверь, раздался голос, заставивший его замереть на месте.

– Где моя дочь?

Карлос Винсенте обернулся резко – как от удара.

– Там, где я и обещал. У монахинь.

– В монастыре?

– Завтра ее переведут в монастырь.

– Она знает? Обо мне…знает?

Инквизитор молчал. Обернувшись, женщина смотрела на него. В ее лице не было ни кровинки, в нем скользило отчаяние, горечь, но не было ни тени страха, ни капельки слез. Это было совершенно неожиданное, не сломленное лицо… И, ожидая увидеть ее сломанной, инквизитор гневно нахмурил брови:

– Знает. Я сказал ей обо всем.

– Почему ее не отвезли в монастырь уже сегодня?

– Потому, что она должна видеть твою смерть.

– Зачем?

– Так положено. Присутствуют все. Все население города. Женщины и дети. Завтра святой праздник.

– Святой праздник! – женщина горько усмехнулась, – праздник святой смерти!

– Не богохульствуй, ведьма!

– Богохульствую не я, Карлос Винсенте. А ты!

– Вижу, тебя не исправишь. Тем лучше. Твоя смерть будет не напрасной. Я искореню мятежные семена ненависти и зла, порожденные дьяволом в твоей проклятой черной душе!

Женщина пристально посмотрела в его лицо:

– Я назначаю тебе, Карлос Винсенте, встречу перед лицом того Бога, чье имя ты так часто упоминаешь! Я назначаю тебе встречу перед лицом Бога, и перед ним ты будешь держать ответ!

Карлос Винсенте отшатнулся от нее, как от змеи. Приоткрыл рот, пытаясь что-то ответить, но ничего не сказал. Пятясь, он испуганно выскочил за дверь. Сорвавшись с места, женщина подбежала к столику, схватила со стола пузырек и изо всех сил запустила в стену. Стекло разлетелось на мелкие осколки. Женщина закрыла лицо руками.

Капли вечерней росы дрожали на лепестках розовых бутонов сияющими бриллиантами, рассыпающимися от прикосновений людских рук. Как прекрасны были бы эти цветы в людских руках! Как радовали бы глаза и душу! Но капли вздрагивали от громких ударов молотков, а сорванный бутон наспех засунули в балконную решетку.

К вечеру стук усилился. Казалось, даже воздух был наполнен им. Теперь это был уже не стук тоненьких молоточков, монотонно выводящих одну и ту же мелодию. Это был грохот, ураган, вихрь, оглушающая лавина звука, в которой смешалось практически все: лязг железа, грохот раскалываемых бревен, стук по камням мостовой… Сила звука была так велика, что вибрирующая лавина проникала сквозь каменные, толстые стены тюрьмы, и со всей мощью падала на дрожащие плечи женщины.

Площадь была завалена бревнами. Их было так много, что рабочим приходилось лавировать в узких проулках этого странного деревянного моря. Возле выхода на улицы (их было несколько: почти все улочки городка сходились на огромную, центральную площадь) скучала стража. Вооруженным стражникам было велено отгонять любопытных, мешающих работе плотников и других мастеровых. Стражу выставили из опасения, что рабочие не успеют закончить к утру. Казнь должна была состояться почти на рассвете. Множество рабочих быстро сколачивали нечто вроде большой ложи, а остальные тут же оббивали сидения бархатом и коврами. Перед ложей (которая росла с невероятной скоростью) третья группа рабочих сооружала широкий деревянный помост, на котором устанавливали огромный крест, и сбоку от него – широкие массивные кресла. Перед помостом прямо в кучу были свалены бревна, но это были не обычные бревна. Это были высокие и темные, гладко обтесанные, отполированные руками рабочих столбы – специально выточенные в столярной мастерской столбы для казни. Четвертая группа рабочих прямо на камни мостовой ставила деревянные основания, в которые потом должны были поставить столбы так, чтобы они оказались на некотором возвышении над толпой. Благодаря тому, что стража прогоняла зевак, рабочие трудились очень быстро.

Оживленная торговля развернулась на улочках, ведущих к площади. Бойкие мальчишки что-то усиленно продавали, мгновенно собирая вокруг себя толпу. Один из них (самый громкий и быстрый), взобравшись на выступ одного из домов, кричал, размахивая над головой ворохом тряпичных лоскутков:

– Покупайте места поближе к костру! В честь святого праздника! Покупайте места рядом с костром! Служите Господу! Лучшие места! В честь святого праздника! Покупайте и смотрите, как зажарят проклятую ведьму, травницу Катерину! Покупайте места!

Возле мальчишки была самая оживленная толпа, и вскоре его товар принялась буквально расхватывать группа крестьян в праздничных одеждах, специально приехавших в город посмотреть казнь. Неподалеку от них остановились двое богато одетых людей, но, несмотря на богатство одежд обоих, в одном можно было опознать знатного сеньора, а в другом – его оруженосца. Усмехнувшись, знатный сеньор сказал:

– Этот мошенник продает места для родственников инквизиции!

– Прикажете проучить нахала?

– Зачем же? Пусть чернь развлекается! Все равно кроме милиции Христа и родственников инквизиции к костру никто близко не подойдет!

– Казнь – событие для горожан.

– Событие, – и усмехнулся снова, – я передам герцогу, что в городе веселятся, а инквизитор действует справедливо и точно…..

– Вы останетесь посмотреть казнь?

– Зачем? Поспешу скорей к герцогу, доложить приятные известия о том, что в городе все спокойно и вмешиваться ему не следует. И еще ему будет приятно узнать, что поджарили травницу Катерину и лесного колдуна. Эта девка с наглыми зелеными глазами никогда ему не нравилась, а лесной колдун так плохо погадал ему в прошлый раз, что… Право же, для герцога это будет радостная новость!

Знатный сеньор устремился к выходу из узкой улочки, ничего не слыша, и оруженосец был вынужден последовать за ним. Две фигуры удалялись все дальше и дальше, под шум собравшихся на улицах, под громкий стук молотков.