Рассказ Тучи. Египетский кинжал. Обыск комнаты турка Азиза. Карта со странной надписью

Стоя в дверях лавки, Таня наблюдала за Приво­зом, возвращаясь в давно забытую жизнь. Все вокруг бурлило по-прежнему. Пестрые торговки в ярких платках громко переговаривались на своем языке, ароматы свежей рыбы смешивались с тонкими запахами цветов... Все было так же, как и всегда, но Таня поражалась тому, как далеко это от нее теперь!

Это был не ее мир. Яркий, захватывающий, авантюрный — но не ее. Познав большую любовь и полностью изменив свою жизнь, Таня это отчетливо понимала. И яркий хаос Привоза, так похожий на криминальный мир Одессы, больше не захватывал ее с головой.

— Он раз в месяц шастает, — за ее спиной выросла Циля, — сегодня как раз за тот день. Появится — не засомневайся за такой шухер!

— Ты обещала узнать, где его контора, — ответила Таня, не поворачивая головы.

— Старый рынок — аккурат за начало Александровского проспекта, — бодро отрапортовала Циля, гордая тем, что выполнила поручение. — Старый дом барона Шнайдера, совсем за ладан дышит. Так за этот угловой дом на втором этаже. Он не за всегда там сидит, чаще по ресторанам. Но с утра за часто бывает там.

Таня вдруг заметила, что торговки оживились, забегали с места на место, что-то особое залопотали на своем «одесском» языке. Поднявшись на цыпочки, она разглядела совсем далеко что-то вроде церемонной процессии — идущих мужчин в котелках. Именно на появление этих людей торговки отреагировали так бойко, перекликаясь визгливыми, дрожащими в воздухе голосами.

— Это они, они идут, — прокомментировала Циля, наблюдая уже знакомое зрелище, — наводят за Привоз шухер. А морды наели за так, шо аж хряснут! Ты сама засмотришь за эти морды! Тот еще фасон.

Яков Пилерман был смотрящим за Привозом и его руководителем, назначенным лично Японцем с полного ведома Одесской ЧК. Но, уезжая на фронт, Японец поручил Пилерману смотреть не только за Привозом, но и за всем городом. И после отъезда Мишки выяснилось, что Яков Пилерман стал первым человеком в Одессе, получив в свои руки просто неограниченную власть.

Это мгновенно сказалось на всем его облике. Пилерман раздобрел еще больше, стал вальяжным, надутым, и со всеми принялся разговаривать с таким высокомерием, которого никто не замечал в нем прежде. Получив от Японца неограниченные полномочия на сбор дани, он обложил всех торговцев на Привозе таким непосильным налогом, что все, от самых бедных торговок до состоятельных фермеров, принялись роптать. Раз в месяц, в сопровождении личной охраны, Пилерман ходил по Привозу и лично собирал налоги с каждой торговки, с каждой лавки. Они наладил настолько хорошие отношения с красными и обнаглел до такой степени, что пожаловаться на него никто не смел. Тем более, что часть добычи, собираемой с Привоза, по распоряжению Японца, оседала в ЧК и лично в карманах Ременса на так называемые «революционные нужды». А потому у всех торгующих на Привозе не оставалось другого выхода, кроме как платить.

Все это, разумеется, не касалось магазина Тани. Пилерман ее побаивался и велел своим людям обходить лавку Алмазной десятой дорогой, а потому Циля была единственной хозяйкой магазина на Привозе, которая могла ничего не платить.

Процессия приблизилась, и Таня разглядела жирного Пилермана в блестящем котелке, в сопровождении четырех вооруженных лбов. Меряя тростью землю, Пилерман шествовал картинно, как настоящий король, подражая манерам, которые перенял у Японца. Но если для Мишки естественно было держаться с какой-то гордостью, то у Пилермана это выглядело смешно. И дело было не столько в его внешности, сколько в слишком хитром выражении бегающих глаз, которые никак не хотели и не могли смотреть с достоинством.

Таня специально пришла на Привоз, чтобы посмотреть, как Пилерман будет собирать свою дань, а заодно и узнать, кого из своих людей Японец оставил ему в помощь и с кого можно будет начать поиски информации о Жорже Белом — сведения, которые Тане необходимо было собрать.

Не меньше интереса у нее вызвал другой важный вопрос: узнать, почему люди Японца следили за редакцией в ночь убийства Антона Краснопёрова, что их так сильно заинтересовало. Таня не особо верила, что Пилерман знает об этом, а если бы и знал, то, может, проговорился бы, утверждая она не могла, однако можно было попробовать. В любом случае, ей просто любопытно было, как поведет себя Пилерман.

За все эти месяцы Таня очень сильно отошла от криминального мира, а когда вернулась, то была поражена переменами, которые в нем произошли. Вся система, четко выстроенная Японцем, в одночасье рухнула. Одесса вновь наполнилась разрозненными криминальными группировками, которые без устали воевали между собой. Все было так, как и до появления Японца, все вернулось на круги своя.

Пилерман же не был сильным лидером, способным соединить уже разрозненное и вновь склеить треснувшие куски. А потому в криминальном мире Одессы наступил хаос, серьезно нарушаемый жестоким вмешательством красных. И снова лилась кровь, снова звучали выстрелы и делились районы, и снова каждый был сам за себя.

И всё это на фоне нищеты, голода и обездоленности, черным облаком отчаяния накрывших город. Бандиты, оставшиеся в Одессе, дошли до того, что стали грабить друг друга.

Это раньше жестоко пресекалось Японцем и его людьми.

Тане повезло: за объемной фигурой Пилермана и его охранников маячила еще более расплывшаяся фигура Тучи. Оказалось, что он тоже остался в городе и теперь работал у Пилермана, вел у него всю бухгалтерию.

— Мамзель Таня! — поравнявшись с лавкой, Пилерман остановился и картинно снял котелок, лицо его при этом побледнело от напряжения. — Давненько за вас было не видать! Где вы шли?

— Да повсюду, благодарю, — сказала Таня, — смотрю за вас — дела процветают.

— Не жалуемся, — поморщился Пилерман, — вы же знаете — все для фронта, все для победы.

— Японец будет очень этому рад, — съехидничала Таня. — Не знаете, как дела на фронте? Вижу, вы так переживаете!

— Воюют достойно, — Пилерман скрипнул зубами от злости, — вернутся с победой. Вы же знаете — Мишка Япончик всегда будет на коне!

— Я-то знаю. Мишка Япончик — на коне, а вы — под конем, — не удержалась Таня. — Говорят, часть его людей вернулась к вам?

— Только те, кто по слабости здоровья не смог поехать на фронт, — Пилерман покривился, ему не понравились слова Таня. — А вас кто конкретно интересует?

— Да вот хотелось бы заслышать, нет ли вестей от его друзей? Вы же бывшие друзья!

— Нет, к сожалению. Будут — сразу сообщу, — Пилерман снова взялся за котелок. — А пока — позвольте откланяться! Наше вам с ручкой!

Таня и Пилерман раскланялись очень церемонно — все-таки они были старыми врагами. На прощание, когда Пилерман уже ушел вперед, Таня успела дернуть Тучу и шепнуть, что зайдет вечером в контору. Тот ответил, чтобы приходила она не раньше 9 часов.

Ровно в четверть десятого Таня поднялась на нужный этаж и зашла в двери большой, шикарной квартиры, в которой кое-где сохранилась купеческая роскошь: позолота на стенах и потолке, лепнина, хрустальные канделябры, венецианские зеркала. Теперь здесь располагалась контора Пилермана и к купеческой роскоши добавилась дорогая мебель — кожаные диваны, вычурные зеркала.

Туча, хмурясь, встретил ее в дверях и провел в кабинет, минуя гостиную, уставленную дорогой мебелью и настоящими китайскими вазами. В помещении конторы он был один.

— Что за цирк ты устроила? Зачем ты сюда? — Туче явно было не по себе, но Таня не собиралась сдаваться просто так.

На столе в кабинете, прямо на папке бумаг, Таня вдруг увидела точно такой же ключик, как тот, что нашла под полом в комнате турка Азиза.

— Что это, Туча? Что открывает этот ключ? — воскликнула она.

— Ты из-за ключа сюда пришла? — рассердился Туча. — Мне из-за тебя голову снимут, а ей все за блестящие цацки!

— Это не цацки, Туча. Важно. Что за ключ?

— Ну, от сейфа. В стене под картиной. Пролетарский.

— Что значит пролетарский? — удивилась Таня.

— А то и значит — что из ЧК прислали. Такие новые сейфы в ЧК поставили, чтобы важные документы хранить, ну и Пилерману дали один. Это новая система. Таких раньше не делали. Но они ненадежные. Шмаровоз запросто бы открыл, — погрустнев при упоминании имени покойного друга, Туча передумал злиться и стал разговаривать более спокойно.

— Значит, Пилерман связан с ЧК? — нахмурилась Таня.

— А то как же! Стучит, — хмыкнул Туча, — а не будет стучать — его самого прихлопнут за милую душу, теперь время такое, шибко не разгуляешься. Так за что ты пришла?

— Мне очень важное узнать надо. И ты помоги, если знаешь, — попросила Таня.

— Помогу, — кивнул Туча, — но учти: Пилерман не любит тебя. Он как за разозлился за тебя сего­дня — чуть ухи не сгорели! Он думает, тебя Японец за ним шпионить прислал.

— Так Японец же на фронте! — удивилась Таня.

— Ой, я тебя умоляю! — Туча пожал плечами. — Но с фронта люди не ходют, или как?

— Что ты знаешь о Жорже Белом, который поехал с Японцем? — В лоб спросила Таня.

— Скользкий тип. Никто про него толком не знает, — покорно ответил Туча, — за одно только слышал: он в тюрьме с Котовским сидел, тот его и подослал к Японцу.

— Что? — Этот поворот был неожиданным.

— А то, за шо слышала! В тюрьме был за политический, вроде. Но народ говорил, шо стукач. Стучал на красных на царскую охранку — так одни говорят. А другие — шо втерся в охранку, бо был красный шпион. Без поллитры не разберешь.

— А где правда?

— А кто ж ее знает? Нету... Может, и не было никогда! — хохотнул Туча и вдруг стал серьезным. — Я говорил Японцу, шо Белый с Котовским в тюрьме сидел и одно время как корешился за ним в банде. Но Японец ни в какую и в ухо не повел. А я так кумекаю: за какие-то дела подослали его к Японцу. Следить за ним.

— Красные? — снова в лоб спросила Таня. Туча был своим человеком, с ним можно было не притворяться.

— Думаю, шо красные. Но он ведь хитрый, гад. Он к Японцу в доверие втерся. Тот ухи и развесил, — тяжело вздохнул Туча.

— Как втерся? — спросила Таня.

— Цыган к нему прислал, из Аккермана. А Японец как их выслушал, совсем помешался.

— Что это значит? — удивилась Таня.

— Зачем-то ездил туда — только считаные люди знали, шо он найти там хочет, — приглушенным тоном сказал Туча, — и следить за всем начал. А цыгане возьми — и пропади.

— Что они рассказали ему? — Таню вновь поразило упоминание Аккермана — она уже поняла, что разгадка всей истории связана именно с этим местом.

— Я спросил, — Туча пожал плечами, — Японец только хохотнул и ответил, шо цыгане рассказывали ему байки о призраках. Но после этого они с Белым стали не разлей вода.

— А сколько ж тех цыган было? — спросила Таня.

— Трое. Один совсем старый, лет 80, не меньше. А двое других помоложе, лет 30-ти. Трое. Мужчины. Их Белый этот завел до Японца, так они до ночи не выходили.

— А ты откуда все это знаешь? — подозрительно посмотрела Таня.

— Так в тот день я Японцу расчеты по деньгам принес, показать хотел, — вздохнул Туча. — Обычно я всегда к нему в кабинет без стука заходил, даже если кто там был. А тут вдруг останавливает меня в дверях за цей лоснящийся фраер, да начинает шухер — не ходи, мол, не ходи, дело секретное. Но я не поверил, послал его куда подальше и дверь все-таки открыл. Глядь: а там цыгане, да настоящие, с серьгами золотыми. А Японец так за меня глазами зыркнет да как заорет: не велено, мол, заходить, потом зайдешь. Я вышел, а этот сочувственно: не переживай, мол, он меня тоже выгнал. Ну, я и спрашиваю: кто, мол, такие? А тот говорит: странники, приехали с Египта. Табор странствующий, стал под Аккерманом. Дело у них секретное до Японца. Никто не знает, за шо. А после них Японца как подменили. Все с этим Белым да с Белым, не подступить никто. Так и уехали.

— А ты не знаешь... — Таня задумалась, — Японец как-то был связан с редакцией газеты «Одесские новости», может, до главного редактора туда ходил?

— Так это... Деньги он им посылал... Много.

— Что? — она не поверила своим ушам.

— Деньги, говорю, переводом — я отправлял, — сказал Туча, — я еще задивился — мол, за шо. А Японец зеньками так зыркнул, да зло: делай, мол, шо велено. И я перевел через почту. А еще один раз он за ихнего редактора ходил.

— Откуда знаешь? — выдохнула Таня.

— Так Мейер Зайдер рассказывал. Он наверняка все подробности знает. Как-то за рыбу гроши языком почесывали, то да сё, а Зайдер и ляпни: ходил, мол, Японец до редакции, совсем ему цыгане за голову дырку отъели. И кинжал еще показал — мол, у цыган взял.

— Какой кинжал? — Таня не верила в свою ­удачу.

— С резной рукояткой, забавный такой. Египетский.

— А где кинжал?

— Так у Зайдера и остался. Он забрал его за фронт.

— А почему Зайдер забрал кинжал, — поморщилась Таня, — почему не Японец?

— А шо? — удивился Туча. — Зайдер с Японцем — как одно.

— Нескладно выходит... — Таня задумалась, — если кинжал приметный... А потом вдруг...

— Шо вдруг? — насторожился Туча. — Говори!

— Так ведь редактора газеты Краснопёрова каким-то странным кинжалом убили, — прямо сказала Таня. — Может, этим?

— Этим вряд ли... — вздохнул Туча. — Зайдер его в сейфе на Новосельского, в штабе полка хранил. А потом, в день отъезда, забрал. Я видел.

— Значит, у цыган было много таких кинжалов, — Таня не хотела отступать от своей версии, что кинжал, полученный Японцем от цыган, имеет прямое отношение к убийству Антона Краснопёрова. — А кстати, откуда они их берут? Привезли откуда?

— За ярмарки, наверное, — Туча пожал плечами, — балаган.

— Ты имеешь в виду, что цыгане с кинжалами выступают? Бросают ножи? — Таня вспомнила, что нечто подобное уже видела когда-то. Давно, когда она еще училась в гимназии, цыганский табор устроил яркое, красочное уличное представление на Дерибасовской, из которого Тане больше всего почему-то запомнилось, как бросали ножи.

Молодая, очень красивая цыганка стояла возле доски неподвижно, с застывшим лицом, а пожилой цыган с золотыми серьгами прямо в нее бросал сверкающие кинжалы. Они пролетали буквально в сантиметре от ее лица. Девушка даже не морщилась. Таня еще подумала, что так, наверное, она бы сама ни за что не смогла.

— Говорят, у них ритуал есть, — неожиданно сказал Туча, — ножи шо-то да значат. Четное число их должно быть. Четыре или шесть.

— Четыре или шесть? — Таня вдруг похолодела. Неприятная ассоциация сразу поразила ее воображение. Ведь произошло как раз четыре убийства! Четыре убийства, совершенные странными ножами. Неужели в этом есть какой-то страшный смысл? Почему вдруг Туча сказал так?

— Почему ты сказал так? Что означает четное число? Говори! — подступила к нему Таня.

— Да не знаю я ни за что! — Туча повысил голос. — Под Аккерманом цыган много, целый табор стоит — вот у них и спроси! А мне за шо знать?

Снова Аккерман... Таня уже не могла слышать это слово. Ей сразу стало не по себе.

— Ладно, Туча, — сказала она примирительно, — ты и так много рассказал. Если вспомнишь что, сообщи. Это важно.

— Да не засуну за голову, не забеспокойся! — хохотнул Туча. — Это ты... того... Мне тут задумкалось, шо Японец вроде как в беде...

— Почему в беде? — удивилась Таня.

— Да Белый этот, которого за себя подпустил. Да цыгане чертовы. Вот нечистая сила, прямо. Так шо если за как... уши открытыми держи и глаза... Лады?

Ночь перед рассветом была очень темной. Таня неподвижно стояла в переулке в портовых лабиринтах, переодетая в мужской костюм. Переулок находился как раз за меблированными комнатами «Подкова», именно сюда Таня и попала из внутреннего дворика, куда выходили окна комнаты убитого турка. И вот как раз в эту ночь Таня решила повторить свое страшное путешествие — только наоборот.

Мысль о том, что ключ, найденный под полом, открывает спрятанный в стене сейф, не давала ей покоя. Таня думала о нем давно. И вот как раз после разговора с Тучей, очень странного и неожиданного для нее, она решила обыскать комнату Азиза во второй раз.

Несмотря на близость портовых притонов, где в этот час ночи был самый разгар веселья и шума, переулок был тихий, из живого в нем были в основном лишь бродячие собаки и коты, которые отлично ладили между собой. Едва Таня вошла в переулок, как ее чуть ли не до полусмерти напугали две темные быстрые тени, буквально пулями метнувшиеся из-под ее ног. Затем раздалось странное шуршание, и в темноте загорелись яркими точками два темных комка, сразу заставившие подумать о чем-то дьявольском. Таня задрожала — слишком уж много разговоров о нечистой силе было во всем этом деле. Призраки, привидения, жуткие, леденящие кровь убийства, ночные кошмары — все это быстро пронеслось в ее памяти, превращая в лед ее кровь.

Но затем она взяла себя в руки и разглядела двух черных тощих котов, взобравшихся на деревянный ящик. Коты внимательно следили за ней и боялись ее так же, как испугалась их она. Таня засмеялась. Горящие адские комки были просто кошачьими глазами, загорающимися во время поиска пищи. Может, и вся эта дьявольщина в деле объяснялась так же просто, как и горящие кошачьи глаза?

Таня хорошо запомнила дорогу и, не плутая, сразу вошла в дворик, уставленный коробками, деревяшками и наполненными доверху мусорными баками, издававшими просто ужасающий запах. Похоже, мусор вывозили отсюда нечасто. Этим и объяснялось огромное количество бродячих собак и котов.

Окна комнаты убитого турка были темны. Таня подумала, что там либо никто не живет, либо обитатели пока отсутствуют, что в любом случае было ей только на руку.

О зверском убийстве в районе портовых притонов в газетах не было ни единого слова. И в тот день, и несколько дней спустя Таня внимательно просматривала абсолютно все одесские газеты. Похоже, кто-то накрыл это убийство жесткой цензурой. Может, в этом были причины. А может, новая власть боялась появления в городе жутких слухов, которые могли вызвать настоящую панику. В любом случае, убийство, покрытое завесой молчания, давало серьезную почву для размышлений и было еще одним поводом нанести повторный визит на место преступления.

Тане было страшно. Чувствуя, как выскакивает из груди сердце, она поднялась на мусорный бак и ловко закинула веревку за край водосточной трубы, который (она приметила все это в прошлый раз) немного выступал за карнизом. На конце веревки была петля. Затянув ее, Таня укрепила веревку и стала подниматься вверх.

Вот и карниз. Она аккуратно попыталась встать на него, но нога поскользнулась. Пытаясь удержаться на этой хрупкой опоре, Таня до крови ободрала палец о камень стены и от боли закусила губу. Кровь никак не останавливалась. Зажав ладонь в кулак, Таня осторожно двинулась по карнизу и через несколько шагов достигла нужного окна.

Присев, она провела на стекле круг алмазной заточкой — эта металлическая палочка с алмазом на конце, воровской инструмент, осталась у нее со времен Шмаровоза. Обмотав руку тряпкой, осторожно, но сильно ударила в круг. Стекло практически беззвучно выпало. Дрожащими пальцами Таня открыла шпингалет, толкнула раму и обоими коленями влезла на подоконник.

В комнате никто не жил — она была абсолютно пуста. После жуткого убийства отсюда даже вынесли мебель. Оказавшись внутри, Таня зажгла масляный фонарь и осветила стены с голой штукатуркой, с которых содрали пропитанные кровью обои. На досках пола кое-где виднелись темные пятна — кровь отмыли не полностью.

Содранные обои облегчали задачу. Таня принялась пристально рассматривать стены, подсвечивая себе фонарем. В одном месте виднелось пыльное пятно, как от картины. Таня принялась ощупывать его пальцами, ковырнула алмазной заточкой — на пол посыпались куски штукатурки и появилась металлическая поверхность сейфа — такого точно, как в кабинете Тучи. Достав ключ, Таня без труда его открыла.

Сейф был пуст. Почти пуст. В верхнем отделении вообще ничего не было. В нижнем лежал лишь листок бумаги, согнутый в прямоугольник. Таня развернула его.

Это был план крепости. Вверху, над планом, было написано печатными буквами: «КРЕПОСТЬ АККЕРМАНА». На всем плане было лишь только два жирных креста, под которыми было подписано «ПОДЗЕМЕЛЬЕ».

А под самим планом, явно от руки, тем же карандашом были написаны странные слова «ХАБРАТЦ ХЭРСЕ ХЭОР БОХЕР». Больше на бумаге ничего не было.