Рыжая девица из порта. Притон «Подкова». Смерть турка Азиза. Найденный ключ
Толстая рыжая проститутка в рваной по бокам засаленной клетчатой юбке взвизгнула и вцепилась в руку своего спутника, и без того нетвердо стоявшего на ногах. Подгулявший матрос со стоящего на грузовой пристани угольщика в грязной рабочей робе, покрытой угольной пылью и пропахшей пóтом, чертыхнувшись сквозь зубы, попытался помочь своей спутнице вытащить из лужи башмак со стоптанным каблуком, свалившийся у нее с ноги. Башмак был явно больше по размеру и еще сильней подчеркивал то ощущение жалкой убогости, которым просто несло от ее фигуры.
Чулок с дыркой на пальце промок. Увидев это, проститутка разразилась пьяным визгливым смехом. Матрос вторил ей.
Кое-как водрузив промокший башмак на ногу, женщина пригладила лохматые рыжие волосы, как пакля, торчащие во все стороны. Затем, подтолкнув матроса, заставила его двигаться вперед. Оба направились к зданию меблированных комнат «Подкова», находившемуся в двух шагах от них.
— Так ты здеся живешь? — Голос у проститутки был зычный, грубый, прокуренный, а зубы гнилые — на них отчетливо проступала чернота. Откашлявшись, она сплюнула в жидкую грязь немощеной мостовой. На ее лице время от времени скользило тупое выражение покорности судьбе.
— Угу... — Матрос зычно рыгнул, даже не удосужившись прикрыть рот ладонью. От него несло перегаром. В воздухе мгновенно разлился острый запах сивухи, отвратного, дешевого пойла портовых кабаков.
Проститутка снова расхохоталась, запрокинув голову. Теперь она была похожа на лошадь. Это сходство еще больше подчеркивали гнилые зубы, которые значительно выступали вперед, придавая всей челюсти грубую массивность. Женщина была старая и некрасивая, жестоко потрепанная жизнью и прекрасно знавшая, что не за горами то время, когда она перестанет привлекать мужчин, любых — даже таких, как этот жалкий подгулявший матрос с грузового судна.
Но матрос на нее и не смотрел. Ему было все равно, как она выглядит. Его прельщала низкая цена, да еще то, что эту дешевую шлюху он подцепил поблизости от меблированных комнат.
Вышибала на входе поморщился при виде отвратительной пары, но тут же жадно потянулся за сальной купюрой, которую бросил ему матрос прямо на раскрытую книгу регистрации постояльцев. Теперь такие книги появились во всех гостиницах, даже в самых грязных притонах — этого требовали новые власти. Закон гласил, что все временные постояльцы должны быть записаны. И все уже успели узнать, что с красными шутки плохи.
А потому даже в таком портовом притоне, как «Подкова», появилась регистрационная книга. И, раскрытая, лежала на стойке.
Номер выглядел так же, как здание гостиницы снаружи. Железная кровать с продавленной сеткой, покрытая покрывалом с пятнами от клопов, разбитый умывальник да расшатанный стул в углу составляли всю меблировку. Стола не было, шкафа тоже. Пожитки обитателя комнаты были свалены в кучу прямо на полу, в углу. Впрочем, эти пожитки были всего лишь грязными тряпками, которые соответствовали внешнему виду комнаты.
— Раздевайся, — бросил матрос, расстегивая пуговицы комбинезона.
— Сначала выпьем, — из торбы, спрятанной в складках юбки, проститутка лихо достала чекушку водки да два граненых стакана и быстро расставила все это на подоконнике.
— Ух ты... — обрадовался матрос. Она налила полный стакан и протянула ему. Через несколько минут матрос храпел, лежа на спине прямо на полу, причем ноги его каким-то образом зацепились за край кровати да так и остались висеть. Убедившись, что его не разбудит даже пушечный выстрел, раздавшийся над ухом, проститутка быстро выскользнула из комнаты.
Вышибала притона «Подкова» дремал на стуле, подпирающем стену. В грязном окне рядом сонно жужжала муха. Было самое начало лета, но жара не наступила — в Одессе зарядили дожди, стало холодно, и даже мухи впали в сон. Вышибала был в таком же сонном состоянии, как и муха, поэтому крик, раздавшийся над лестницей, не сразу вырвал его из забытья.
— Пожар! Пожар! Горим! — завопил истерический женский голос откуда-то сверху.
Пожары были самым страшным кошмаром портовых притонов, который только мог существовать в реальности. Страшная скученность построек, запутанная в паутину лабиринтов зона жилой застройки, отсутствие воды поблизости (море было не в счет) и дорог для проезда пожарной команды — все это приводило к тому, что сухие постройки в переулках вокруг порта вспыхивали, как спички, и сгорали дотла. К моменту приезда пожарной команды догорали не только те здания, в которых начался пожар, но и все соседние постройки поблизости.
А потому вахтер пулей пронесся на второй этаж, где действительно сильно ощущался запах гари.
Дверь в одну из комнат была распахнута настежь. На окне тлели дешевые ситцевые занавески. Ругаясь на чем свет стоит, вышибала содрал с окна занавески и принялся затаптывать их на дощатом полу. На сырые доски пола с шумом сыпались искры.
Сражаясь с занавесками, он не заметил, как вдоль лестницы, ведущей вниз, мелькнула смутная тень, быстро скрывшаяся из поля зрения.
Таня, а рыжей проституткой была именно она, склонилась над книгой регистрации постояльцев. Костюм тяготил ее. Волосы под рыжим париком взмокли от пота, а тело под набитым паклей костюмом толстухи просто изнывало от жары. Но времени обращать внимания на неудобства не было. Таня быстро водила пальцем по строкам, написанным корявым почерком.
Страницы пришлось листать. Имен было так много, что Таня догадалась: их добавляли «от фонаря», просто, чтобы заполнить гостиничную книгу. Она уже потеряла надежду, как вдруг уткнулась пальцем в неровную строку на первом листе, написанную явно очень малограмотным человеком: «Азиз Аглы бывшый афицер турох». И номер комнаты.
И вовремя — по лестнице уже спускался покрытый копотью вышибала, честя постояльцев гостиницы на чем свет стоит.
Узкая дверь располагалась рядом с чердачной лестницей, в конце второго этажа. Судя по всему, это была самая старая комната в притоне. Таня нахмурилась: если эта покосившаяся узкая дверь с облупленной краской была местом жительства турка Азиза, значит, шпионские дела его обстояли не очень хорошо.
В коридоре никого не было. Таня огляделась очень внимательно, на всякий случай прислонившись к стене. Она слышала, как в противоположном конце коридора вышибала сражался с подожженными занавесками, а затем тяжело, с шумом спускался по лестнице, ругаясь словами, которых Таня не слышала даже во время жизни на Молдаванке.
Когда стих шум шагов, она быстро скользнула к нужной двери. Дежурная заколка с заостренным концом (память, навсегда оставшаяся от Шмаровоза, — краткий курс по взлому любых замков) была припрятана в складках юбки, в одном из потаенных карманов. В другом лежал заостренный нож — Таня была готова ко всем неприятностям в жизни.
Но заколка не понадобилась. Дверь была приоткрыта и даже поскрипывала легонько под порывами сквозняка, издавая настолько неприятные звуки, что Таня почувствовала озноб на коже. В этот самый момент в коридоре раздались шаги и визгливый женский смех. Кто-то поднимался по лестнице. Таня метнулась внутрь и быстро закрыла дверь за собой на задвижку.
Лучи закатного солнца ярко освещали узкую комнату. Распогодилось. Солнце пробилось из-за туч и прежде чем уйти в положенный закатный круг, ярко осветило землю. Но Таня замерла на месте совсем не потому, что жаркое солнце ослепило глаза. Причиной был густой запах, плотной стеной стоящий в комнате. Запах, который она запомнила до конца жизни потому, что слишком уж часто приходилось сталкиваться с ним. Это был вязкий, сладковато-приторный запах крови. И еще разложения.
В комнате царил настоящий разгром. Вся убогая утварь и мебель были перевернуты вверх дном. Кровать с разорванным матрасом оказалась на середине комнаты, стул разломали буквально на доски, вокруг грудой беспорядочного тряпья валялись какие-то вещи. Казалось, здесь пронесся страшный ураган, уничтожающий все целое и живое.
Но самым страшным было не это. Взгляд Тани упал на стену. Она вздрогнула и в первый момент не поверила своим глазам. Затем, преодолевая отвращение, снова взглянула — теперь уже пристальнее. Желтоватые грязные обои в комнате потеряли свой цвет. Все они были заляпаны кровью.
Казалось, кровь лилась потоком с потолка. Кое-где потеки образовывали причудливые узоры. А в других местах были просто обильные кровавые пятна, словно стены кровоточили. Это похоже было на рисунки или слова, как могло бы показаться на первый взгляд, это действительно были хаотичные пятна крови, которыми убийца заляпал стену.
Взяв себя в руки, Таня подошла поближе. Первоначальный обзор ее не обманул — на стене не было букв или определенных рисунков. Судя по всему, убийца ничего не пытался изобразить.
Ноги Тани попали во что-то вязкое. Она опустила глаза вниз. Весь пол в комнате был залит кровью, но она уже успела завязнуть, загустеть и приобрести черно-багровый цвет. Таня зажала ладонью рот. Острая волна отвращения жутким спазмом поднялась из самых глубин желудка, подступила буквально к глазам. Таня зажмурилась, сильно мотнула головой, задержала дыхание. Не хватало еще начать рвать в этой жуткой комнате, где и без того хватало запаха и кошмара.
Двигаясь осторожно, словно в полусне, Таня обошла кровать, стоящую посередине комнаты, и тогда увидела тело турка Азиза. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Руки его были заложены назад так неестественно, что Таня поняла: по какой-то причине это сделал убийца.
Мертвый турок был в пижамных штанах и нижней сорочке, которая давно потеряла свой первоначальный белый цвет и заскорузла от крови. Его грудная клетка представляла собой сплошное кровавое месиво, и сколько ран ему нанесли, трудно было определить невооруженным взглядом. Видно было только то, что его бесконечно кололи ножом, с какой-то дикой, животной яростью нанося удары снова и снова.
Но самой ужасной была огромная рана на горле — его перерезали от уха до уха. Рана была такой глубокой, что голова убитого была запрокинута назад. Таня поневоле сразу вспомнила Людоеда, наносящего такие глубокие раны, что голова убитого держалась буквально на полоске кожи.
Глаз у турка не было. Вместо них были такие же раны, какие Таня уже видела у профессора в анатомическом театре — их вырезали квадратами, очень глубоко, прихватив и куски лицевых мышц, и веки, и брови. Почерк был тот же самый. Было понятно, что действовал в обоих случаях один человек, причем человек, уже напрактиковавшийся в таких ударах.
Словом, подобную картину Таня уже видела в анатомическом театре, с той только разницей, что профессор лежал на спине, а турок Азиз был прислонен к стене, и тело его застыло полусидя. Не привыкшая к таким зрелищам, Таня почувствовала легкую дурноту.
С трудом заставляя себя двигаться, она подошла поближе. В нос сразу же ударил сладковатый запах разложения — жуткий трупный запах. Это означало, что турок мертв как минимум сутки, а может, и больше.
Заставляя себя вспомнить все то, что рассказывал Володя об осмотре тела, Таня наклонилась над турком, но прикоснуться к нему все-таки не смогла. Судя по одежде убитого, он был застигнут врасплох, возможно, лежал в постели. Убийца нанес первый удар так быстро, что Азиз не успел одеться.
Определить выражение лица убитого было невозможно из-за вырезанных глаз. Таня обратила внимание на то, что на нем не было ни медальона, ни браслетов.
В комнате почувствовался легкий сквозняк. Таня отошла от трупа и увидела, что окно полуоткрыто. На подоконнике лежали какие-то странные комки грязи.
Она взяла один из них в руки. Это был комок глины странного зеленовато-желтого цвета, словно с болотной тиной и подмешанным песком. Ничего общего с обычной землей. Таня не видела такой странной глины ни разу в жизни. Она понюхала — глина издавала солоноватый, болотный запах, довольно специфический. Заинтересовавшись, откуда появилась в комнате эта странная глина, Таня завернула ее в платок и решила забрать с собой. Затем принялась рассматривать подоконник более внимательно.
Было очень похоже, что через подоконник пытались вытащить какой-то большой предмет, перепачканный этой глиной. Кое-где грязь сливалась в сплошные полосы, а кое-где, наоборот, разлеталась уже засохшими комками, как будто действительно откуда-то осыпалась.
Таня нагнулась, чтобы более внимательно осмотреть пол под подоконником, как вдруг внимание ее привлек странный блестящий предмет, провалившийся в отверстие между рассохшимися досками пола. Было понятно, что долгие годы этот пол не знал никакого ремонта.
Солнечный луч уже заходящего солнца из окна упал как раз на одну из щелей и ярко осветил металлический предмет. Что-то закатилось под пол. Что — кольцо, мелкая монета?
Таня опустилась на колени возле щели и попыталась засунуть в нее пальцы. Но не тут-то было — щель была слишком узкой, сквозь нее не проходил даже мизинец.
Тогда Таня достала нож и принялась ковырять гнилую доску, пытаясь расширить отверстие. Это было легко — пол прогнил настолько, что острый нож входил в трухлявую древесину, как в масло. Через время Тане удалось расширить щель настолько, чтобы просунуть ладонь.
Таинственный металлический предмет оказался небольшим ключом из светлого металла, опутанным паутиной и присыпанным пылью. Что за странный ключ, что можно открыть им? Он явно не подходил к дверному замку — был слишком маленьким.
В оконной раме ключи не использовались. Что тогда? Шкаф? Это было даже не смешно. Как и во всех комнатах этого притона, шкаф был поломанный, дверцы вообще не запирались на ключ, да и замочных скважин в дверцах шкафа вообще не было.
Чувствуя, что эта загадка может быть тесно связана с убийством, Таня спрятала ключ в карман, туда же, где уже лежал в платке комок глины.
Внезапно в дверь раздался громкий стук. Он прозвучал так неожиданно в окружающей тишине, что у Тани от страха подскочило сердце. В дверь загрохотали кулаком.
— Азиз! Башмачник, ты дома? Выходи! Старый хрыч внизу сказал, что сегодня тебя не видел! Выходи! — Снова мощные удары. Таня дрожала всем телом.
— Дрыхнешь, что ли? Успел нажраться, и без меня? Выходи, есть дело!
Грохот не стихал. При каждом ударе Таня чуть ли не подскакивала на месте, а сердце ее бешено колотилось в груди, одновременно умудряясь падать куда-то вниз. Спрятаться в комнате было решительно негде.
— Ну ладно! Пойду у хрыча запасной ключ возьму. Щас вернусь и живо подниму тебя с постели.
Послышались удаляющиеся шаги. Таня метнулась к окну, выглянула. Комната находилась на втором этаже, прямо под окном был небольшой выступ карниза.
Не раздумывая, она забралась на подоконник и лихо спрыгнула вниз, на карниз. Едва не поскользнулась на мокром от дождя выступе жестяной крыши, и, чтобы удержаться, схватилась о шершавые камни стены, больно оцарапав себе пальцы в кровь. Осторожно двигаясь по карнизу, добралась до водосточной трубы и по ней кое-как спустилась вниз, оставляя на жести клочки своей юбки.
Таня оказалась в небольшом, узком внутреннем дворике, заваленном грудами строительного мусора. Затем, спугнув двух тощих котов, бросившихся от нее врассыпную, через калитку в заборе вышла на улицу и очутилась в соседнем переулке, параллельном тому, на котором располагался притон «Подкова». Вне себя от страха, она бросилась бежать прочь.
Таня не знала, видел ли кто ее отчаянный спуск со второго этажа, не знала, сколько следов оставила в комнате, где произошло это жуткое преступление. Она не сомневалась ни одной минуты, что убийство турка Азиза совершил тот же самый человек, который убил главного редактора Краснопёрова и профессора в анатомическом театре. Каким образом все эти смерти связаны между собой? Таня хмурилась, чувствуя, что будет очень нелегко разгадать эту загадку.
Поднявшись вверх от порта и выбравшись в центр города, к Ланжероновской, она наконец смогла перевести дух. Солнце скрылось, начинало стремительно темнеть. Испугавшись дождя, с Ланжероновской и с бульвара исчезли почти все гуляющие. Несмотря на ранний час, улицы были совершенно пустынны.
Очутившись в другом районе, Таня остановилась перевести дыхание, затем пошла очень медленно, не глядя по сторонам. Завернула за угол и вдруг, почувствовав что-то, оглянулась. Из-за угла мелькнула черная тень. Тане показалось, что это человек в длинном черном плаще. Но все произошло так быстро, что она едва-едва успела его заметить. Будь на ее месте любая другая женщина, она не обратила бы никакого внимания на этот эпизод, но острый аналитический разум Тани зацепился за это, мгновенно отреагировал на него волной подозрительности и тревоги.
Она повернула на Екатерининскую и остановилась возле витрины большого магазина, сделав вид, что рассматривает ее. Тень в черном плаще появилась снова, застыла в квартале от нее. Теперь Таня была уверена точно: человек в черном плаще следил за ней, и, судя по всему, начал следить, как только она вышла из гостиницы.
Это было уже похоже на настоящую опасность. Сердце Тани замерло, потом с болью забилось в груди. Слежка — значит, кто-то понял, что она видела убитого турка и, возможно, убитого профессора. Что хотят выяснить эти люди? Кто она такая? Или они хотят ее убить? Разум Тани горел ярко-красным пламенем тревоги. И тогда она сделала неожиданный ход: резко повернувшись, быстро пошла прямо навстречу человеку в плаще.
Человек испуганно замер, затем припустил бежать со всех ног назад. Мгновение — и он скрылся за углом Екатерининской площади. Единственное, что успела заметить Таня: это был молодой мужчина. Еще ей показалось, что на нем были тяжелые армейские сапоги.
Развернувшись, она пошла домой. На Преображенской путь ей преградили крестьянские подводы, неспешно направляющиеся к Привозу. Одна из них была в густой грязи, прилипшей так плотно, что колеса двигались с трудом. На ней сидел старик с длинной белой бородой, время от времени подстегивающий жалкую тощую клячу.
Таня не поверила своим глазам: грязь на оси колеса была точно такой, какую она видела на подоконнике в комнате, где произошло убийство! Густая, илистая болотная тина с примесью песка. Таня бросилась к подводе.
— Откуда грязь на колесах, дедушка? Откуда вы приехали?
Старик с удивлением взглянул на нее. Жалкая кляча плелась еле-еле, колеса телеги жалобно скрипели.
— Так с Аккерманского уезду едем, доченька, — устало вздохнул он, — аккурат с самого Аккерману...
— А грязь, — не унималась Таня, — откуда грязь?
— Дык с Днестровского лиману, поди. Там, на берегу, в дожди подводы стояли. Вот и осталась болотная тина с песком...