Чадравалын Лодойдамба

Прозрачный Тамир

Роман

Перевод с монгольского А.Р.Ринчинэ

Ч.ЛОДОЙДАМБА

С именем Чадравалын Лодойдамбы - талантливого монгольского писателя, драматурга, ученого-искусствоведа, видного государственного и общественного деятеля - советские читатели уже встречались. Ч.Лодойдамба известен в нашей стране своими повестями "На Алтае" и "Ученики нашей школы", удостоенными Государственной премии МНР, рассказами "Солонго" и "Несгибаемый". Ч.Лодойдамба пришел в литературу в сороковых годах и вскоре стал одним из ведущих прозаиков.

Современная монгольская литература - ровесница Народной революции, она неотделима от истории страны. Ее первая страница - партизанские песни, сложенные в 1921 году. Революционная поэзия, впитав традиции фольклора, некоторое время была ведущим жанром в литературе. Проза развивалась медленнее.

В последнее десятилетие в Монголии появилось множество новых рассказов, повестей, романов. Среди этих произведений выделяются книги Ч.Лодойдамбы. Писатель рассказывает о культурной революции, свершившейся в нелегкой борьбе, показывает становление характера нового человека, строящего социализм, дружбу монгольского и советского народов. Тонкому, наблюдательному художнику, человеку большой и щедрой души, Ч.Лодойдамбе близки интересы родного народа, он прекрасно знает его быт, язык. Произведения Ч.Лодойдамбы отличаются простотой и богатым национальным колоритом.

Ч.Лодойдамба родился в 1917 году в сомоне Тумэн Гоби-Алтайского аймака. Этот край, неповторимый по своей красоте, входил в один из четырех аймаков дореволюционной Монголии - Засагтханский. Он - родина и многих героев нового романа писателя "Прозрачный Тамир". Именно там высится один из хребтов Монгольского Алтая - Хан Тайшир, к которому, как к божеству, с мольбой о помощи обращаются араты-бедняки.

В этом году исполняется 45 лет с тех пор, как в Монголии победила Народная революция и скотоводы-кочевники стали хозяевами государства, шагнувшего от феодализма прямо к социализму. Читая роман "Прозрачный Тамир", видишь, как и откуда в отсталой стране люди, веками угнетавшиеся, верившие во всемогущество живого бога - богдо-гэгэна, нашли силы для борьбы с эксплуататорами.

Роман задуман как широкое многоплановое полотно. Действие его начинается в 1916 году и завершается кануном революции, которую возглавила Монгольская Народная партия. Под пером автора оживает история страны, едва освободившейся от двухвекового господства Маньчжурской империи, приходят в движение различные классы и сословия, возникает галерея образов духовных и светских феодалов. Настоящими же героями книги являются простые труженики честный и мужественный Эрдэнэ, его брат, отважный Тумэр, бывший политический ссыльный Петр, бежавший из Сибири, легендарный полководец Хатан-Батор Магсаржав.

Безмолвный свидетель событий романа - Тамир, катящий свои светлые воды по широкой плодородной долине. Особенно красива Тамирская долина осенью, когда от легкого ветерка золотом отливают высокие травы, с шепотом падают на землю красные листья осин. И эта красота резко контрастирует с трагической судьбой монгольских женщин, тяжелой жизнью простых аратов. Но жизнь заставляет их подниматься на борьбу. "У мужчин дорога длинная". Эта монгольская пословица часто встречается в романе. Длинная дорога приводит героев "Прозрачного Тамира" в Народную армию, которую собирает и воспитывает Сухэ-Батор.

Ч.Лодойдамба опубликовал пока только первую книгу романа. Но ее заключительные строки обещают скорую встречу не только с полюбившимися героями, но и их сыновьями - новым поколением, строящим социалистическую Монголию.

К.ЯЦКОВСКАЯ

ПРОЗРАЧНЫЙ ТАМИР

ПАМЯТИ ЛЮБИМОГО ОТЦА МОЕГО

ПОСВЯЩАЮ ЭТУ КНИГУ.

Автор

Шумят луга Тамира,

Пронизанные светом,

Серебряные травы

Поют, обнявшись с ветром,

Но отцветает клевер

На берегу Тамира,

А сердце хочет верить,

Что не разлюбит милый.

(Народная песня)

Не думал я, что мой гнедой

Собьет себе копыта,

Что клятва и тобой и мной

Будет позабыта...*

(Народная песня)

______________

* Перевод М.Тарасовой.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

В первых числах первой летней луны четвертого года* царствования богдо-гэгэна** по дороге вдоль северного берега Тамира двигалась одноконная телега. Коня за повод вел статный монгол лет тридцати. Одет он был в грязный, пропахший потом, выгоревший от ветра и солнца, залатанный разноцветными заплатами терлик***. За широкой спиной у него висело старинное кремневое ружье. Свалявшаяся черная коса была подвернута и стянута на затылке синим бязевым платком. Его густые брови и припухшие веки были запорошены пылью, большие выпуклые глаза блестели как-то мрачно, смуглое утомленное лицо казалось хмурым. Трудно было разгадать, отчего он хмурился: то ли от усталости, то ли от раздражения. Время от времени мужчина оборачивался и глядел на дорогу, иногда он останавливался и поправлял груз. А когда солнце скрылось за горой и освещенной осталась лишь ее вершина, он свернул с дороги и остановился неподалеку от реки. Сняв ружье, он осторожно положил его на траву, а уж потом распряг коня, стреножил его и отогнал от телеги. Затем он уселся под телегой и, достав из-за пазухи трубку и набив ее табаком, закурил. Курил он не спеша, словно о чем-то думал. Монгола звали Эрдэнэ. Сам он родом из Засагтханского хошуна****. У его отца было два сына: он да Тумэр. Они рано осиротели, и потому сызмальства пришлось им батрачить по богатым айлам*****.

______________

* 1916. (Здесь и далее примечания переводчика.)

** Богдо-гэгэн - светский и духовный правитель старой Монголии.

*** Терлик - летний национальный халат.

**** Хошун - административная единица в дореволюционной Монголии.

***** Айл - хозяйство, группа юрт.

Тумэр шестнадцати лет попал к сайнэрам*, да так и остался с ними. Вскоре он стал неустрашимым удальцом. За силу и лихость народ прозвал его Железным Тумэром. По всей Халхе** шла о нем слава как о добром и справедливом человеке.

______________

* Сайнэрам и монголы называли тех, кто, не выдержав гнета богачей и князей, уходил в горы и боролся с притеснителями, угоняя их лошадей.

** Халха - старое название МНР.

Три года назад как-то глубокой ночью Тумэр приехал навестить брата. На рассвете он уже ускакал, оставив штуку пестрого ситца да тридцать русских целковых. После этой встречи братья больше не виделись и друг о друге узнавали лишь случайно. А в последнее время, вот уже больше года, Эрдэнэ совсем ничего не слышал о Тумэре.

В детстве Эрдэнэ пас овец у тайджи* Доноя и объезжал его скакунов. Когда сына Доноя стали учить разным наукам, Эрдэнэ тоже осилил грамоту и пристрастился к чтению. Любознательный мальчик прочитал много книг: и "Бумажную птицу", и "Письма из трех стран", и даже "Золотую пуговицу". По просьбе аратов** он писал им прошения и письма, и потому его прозвали "Писарь".

______________

* Тайджи - дворянин.

** Арат - крестьянин, скотовод.

Когда ему исполнилось восемнадцать лет, он женился на девушке из своего кочевья и обзавелся собственной юртой. Десять яков, три верховых коня, несколько овец - вот и все хозяйство Эрдэнэ. Немного, конечно, но Эрдэнэ не жаловался, жить было можно. Только очень уж лют был новый заместитель хошунного правителя, князь Гомбоджав. Стон стоял над хошуном от его жестокости и самоуправства. Не стерпел Эрдэнэ княжеского своевольства и притеснений и подал на князя челобитную. Послал он жалобу и в монгольские и маньчжурские учреждения. Но не зря в народе говорят: "С собакой в ссоре без подола, с ноёном в ссоре - без задницы". Князь этому чиновнику дал, тому сунул - эка беда, деньги-то из хошунной казны, - вот и угодил жалобщик сам в тюрьму. Больше года просидел там Эрдэнэ, узнал, почем фунт лиха. Томиться бы ему в тюрьме и дольше, да в это время Монголия избавилась от маньчжурского ига, получила автономию, и возведенный на престол духовный и светский правитель Монголии Жавзандамба хутукта*, "бессмертный" богдо-гэгэн, объявил амнистию, и Эрдэнэ был освобожден.

______________

* Xутукта и гэгэн - высшие ламаистские духовные звания.

В тюрьме он встретился с человеком, который рассказал ему о брате. Когда-то они вместе угоняли табуны гобийского князя Мэргэна.

"Твой брат - настоящий орел! - рассказывал человек. - А наездник какой! Только глянет на коня, сразу скажет, хорош скакун или с браком. Семь дней на коне - и все ему нипочем. Да что семь дней, он и тридцать уртонов* проскачет в седле. А сильный какой! А добрый, что самое свежее молоко. Вот каков твой брат!"

______________

* Уртон - ямщицкая станция; расстояние, равное тридцати километрам.

Эрдэнэ возвратился в свое кочевье, но житья ему совсем не стало. Князь еще сильнее стал его притеснять и вскоре обложил таким налогом, что пришлось Эрдэнэ продать весь свой скот, чтобы только расплатиться. А попробуй не расплатись - опять тюрьма. И решил Эрдэнэ покинуть родные края. И вот погрузил он последний скарб на телегу, запряженную единственным конем, и вместе с женой и малолетним сыном Бато отправился в Ургу - помолиться всесильному богдо-гэгэну.

Эрдэнэ несколько раз жадно затянулся и посмотрел на дорогу. С сопки, которую он только что преодолел, спускались жена и сын. Эрдэнэ быстро засунул трубку за голенище, встал и разгрузил телегу. Вскоре рядом с телегой уже стояла старая продымленная маленькая палатка. Тут же горел костер и на трех камнях грелся котелок с водой.

Вода еще не закипела, когда подошла Долгор с сыном. Высыпав из подола собранный по пути сухой навоз - аргал и отряхнув подол, Долгор села на траву, вытянув уставшие ноги. На загорелом, покрытом пылью лице женщины проступала усталость, но в блестящих черных глазах горел живой огонек. Нет, этой красивой дочери степей не страшна тяжелая дорога.

- Сын шел очень медленно, вот я и отстала, - улыбаясь и показывая белоснежные зубы, виновато сказала Долгор.

- Ты отдохни. А я помою кувшин и приготовлю чай, - сказал Эрдэнэ. Он взял с телеги медный кувшин и пошел к реке. Вода поблескивала в лучах заходящего солнца. Эрдэнэ присел и стал мыть кувшин. Почему-то вспомнилось: "Кто сидит у воды, тот не заскучает". Невольно улыбаясь, Эрдэнэ умылся, вытер лицо и пошел к своим.

Заварив чай, он зачерпнул ложкой и плеснул на запад, шепча: "Моему Тайшир-хану". Затем зачерпнул еще и брызнул на юг, бормоча: "Моему Хангаю". Так он хотел задобрить духов гор.

Потом все сели и наполнили свои пиалы жареной ячменной мукой. От нее шел приятный запах. Каждый замесил муку, накатал из нее шариков и положил к себе на колени. Вот и весь ужин - ячменное тесто да горячий чай! За еду принялись дружно, позабыв и утомительную дорогу, и своего недоброго князя, и все то, что обещало им нерадостное завтра.

- Папа, а когда мы приедем в Ургу? - спросил Бато.

- Скоро, Бато, скоро, если ты будешь идти быстрей, не так, как сегодня.

- Я хочу идти быстро, но мои ноги устают, - с обидой в голосе ответил Бато. Ответ сына вызвал у родителей улыбку.

- А что это за большой камень встретился нам на пути? Не Тайхар ли? спросила Долгор.

- Да, Тайхар.

- Я так и подумала, не зря я помолилась там.

Догоняя мужа, Долгор остановилась у камня и отвесила десять земных поклонов. Ведь, по преданию, этим камнем святой Зая размозжил голову свирепому дракону.

- Мама, кому ты молишься? - спросил у нее Бато.

- Я молюсь гэгэну Зая, сынок, - сказала шепотом мать.

- А зачем?

- Хочу, чтоб он послал нам побольше счастья.

- А для меня попроси у него леденцов.

- Ты, сынок, лучше сам помолись.

Бато опустился на колени и громко сказал:

- Святой лама, даруй мне леденцов.

Бато очень хотелось конфет. В прошлом году на надоме* он выиграл скачку на гнедом скакуне Доноя. За это жена Доноя дала ему леденцов. И он решил, что на свете нет ничего лучше их.

______________

* Надом - народный праздник.

- Отец, а ты сможешь поднять тот камень? - спросил Бато.

- Твой отец мирянин. Да и волшебной силой я не владею, - ответил, улыбаясь, Эрдэнэ и погладил сына по голове.

- А что такое волшебная сила?

- О, это великая сила. Тот, кто ею владеет, может, например... - Эрдэнэ закрыл глаза и, помолчав, добавил: - В одно мгновение перенести нас в Ургу.

- А почему у тебя такой силы нет? Мы тогда бы сразу добрались до Урги, и ноги бы не устали. Правда, мама?

Бато еще долго донимал родителей своими вопросами, но его "почему" и "отчего" не тяготили их. Они искренне смеялись над его наивностью, и их смех сливался с всплесками речных волн. И тогда казалось, что река шумит сильнее.

Человек рождается для счастья, и никакие трудности жизни, никакие страдания не могут заглушить в нем стремления к радости. Может быть, поэтому утомительная дорога не помешала нашим путникам после скудного ужина позабыть усталость и даже испытать некоторое наслаждение, какое люди обычно познают во время отдыха. Не зная еще, что принесет им грядущий день, Долгор и Эрдэнэ весело шутили и не заметили, как вслед за сумерками подошла ночь. На небе засверкали звезды, по долине Тамира потянуло свежим ветром, и со степи хлынули пряные запахи трав.

Эрдэнэ привел стреноженного коня и привязал длинной волосяной веревкой. Некоторое время он постоял, безмолвно глядя в сторону своего кочевья, потом сложил ладони и тихонько помолился.

- Тайшир-хан мой, Ата-тэнгэр мой, благодетельный Гомбо мой, помогите мне.

Все спали крепким сном, но, когда на востоке протянулась розовая полоска и звезды начали гаснуть, Эрдэнэ был уже на ногах. Он вышел из палатки, потянулся и вдруг стал беспокойно осматриваться по сторонам. Что такое? Коня нигде не было, он словно сквозь землю провалился. Когда Эрдэнэ увидел на земле волосяную веревку и ременную треногу, у него потемнело в глазах. Ему даже почудилось, будто большая черная гора, высившаяся у горизонта, вдруг подступила к нему вплотную. Он отступил на два шага и некоторое время растерянно смотрел вдаль. Потом как-то поник, словно тяжелобольной, и откинул полог. Губы его бессвязно шептали: "Эх, Тайшир-хан, эх, Ата-тэнгэр, эх, Гомбо, Гомбо, почему вы не уберегли моего коня?"

Долгор уже проснулась. Увидя вошедшего мужа, она приподнялась и спросила:

- Как погода?

Эрдэнэ в растерянности стоял у входа с веревкой в руках.

- Коня увели.

- Что? Коня? Нашего? - Долгор вскочила.

- А какого же еще? - мрачно ответил Эрдэнэ и сел на тюфяк.

- Что же мы теперь будем делать? На чужой земле, без коня! О-о-о! запричитала Долгор. По щекам у нее потекли слезы.

А река, как и вчера, шумно несла свои воды, и занимающаяся заря радостно извещала о наступлении нового дня.

- Зачем плакать? Не нужно... слезами горю не поможешь. - Эрдэнэ хотел улыбнуться, но улыбки не получилось, рот искривила лишь гримаса. Тогда он достал трубку и закурил.

"А верно, что теперь делать?" - подумал Эрдэнэ. В глазах у него снова потемнело, слова не шли с языка. Он покосился на плачущую жену. Потом сел поудобнее, поджал под себя ноги и сказал:

- Ну вот что, жена. Слава гениям-хранителям, что сами хоть живы остались. Давай-ка вскипяти чай, а там видно будет. В дымящемся аргале всегда есть уголек, живой человек всегда найдет выход.

На скулах у Эрдэнэ заходили желваки, глаза уставились в одну точку, изо рта и ноздрей клубами шел синеватый дымок.

Казалось, Долгор что-то хотела сказать мужу, но, промолчав, вышла из палатки.

Она стала разжигать огонь, а губы ее все время шептали: "Гомбо мой, Тайшир мой". Но она и сама не могла бы ответить, о чем просит святых.

А на востоке всходило сверкающее солнце. То тут, то там заблестели круглые кустики перекати-поля, гонимые по степи осенним ветром.

2

За день до того, как Эрдэнэ остался без коня, в долине Тамира, только в другом ее конце и тоже на рассвете, произошло еще одно событие.

У самого выхода из долины, идущей с северо-запада на юго-восток, на пологом склоне стояли три юрты. Среди них был устроен загон для овец. На рассвете из большой юрты вышел круглолицый смуглый человек с острыми бегающими глазами. Он был в халате из синей далембы и поношенных гутулах. На поясе у него висел нож с берестяной ручкой.

Звали этого человека Итгэлт. Он не стар, ему всего тридцать два года. И не знатен, нет у него никакого титула. Но он очень богат, хотя от отца унаследовал небольшое хозяйство. За несколько лет всеми правдами и неправдами стал он одним из самых зажиточных людей в Луу-гунском хошуне.

Девятнадцати лет он женился на дочери одного тайджи из Далайчойнхорванского хошуна. В приданое получил большое стадо - отсюда и пошло его богатство. При себе он держал немного скота, зато все бедняки в округе пасли его стада.

Жену его зовут Должин, десятилетнего сына - Хонгор, а семилетнюю дочь Солонго.

Итгэлт всегда поднимался на рассвете и до вечерних сумерек работал не покладая рук. Того же он требовал и от всех своих близких. Поэтому и жена его, Должин, обычно вставала рано. Она доила коров, выгоняла их на пастбище, а потом принималась за другую работу по хозяйству. Если кто-нибудь встанет раньше ее, она весь день ходит мрачная и молчаливая. Женщины, которые батрачат у Итгэлта, знают это и потому стараются выйти из юрты лишь после того, как раздастся стук ступы в юрте Итгэлта.

- Должин! - потягиваясь, обратился Итгэлт к жене. - Буди сына, пусть соберет коров. Сегодня будет хорошая погода. - Он подошел к северной юрте и открыл дымник. - Дулма! Пора вставать! - Потом направился к восточной юрте. Но оттуда уже выходила пожилая женщина.

В северной юрте жил табунщик Галсан с женой Дулмой. В восточной юрте чабан Няма с женой Хишиг и шестилетней дочкой Сурэн.

Итгэлт ростом невысок. Он худощав, жилист, но мускулы у него крепкие. Ходит он проворно, чуть подпрыгивая, поэтому его и прозвали "Кузнечик".

Разбудив работников, Итгэлт направился к своей юрте. Навстречу ему, протирая заспанные глаза, вышел Хонгор.

- Лентяя всегда ко сну клонит, у ротозея всегда слюни текут, говорит пословица. До сих пор ото сна не очнулся, несчастная твоя голова. Быстро собери коров и гони сюда, - сказал Итгэлт.

На южном склоне холма, пощипывая траву, паслось небольшое стадо. Хонгор схватил ивовый прут и, сев на него верхом, будто на коня, бросился между юрт к стаду.

- И не стыдно тебе, совсем как маленький, несчастная твоя голова, крикнул ему вдогонку отец.

Итгэлт некоторое время смотрел на двух лошадей, пасшихся на северном склоне по другую сторону Тамира, а потом вприпрыжку направился к овечьему загону и открыл ворота. В это время к нему подошел батрак Няма. Он поздоровался и с усмешкой пробасил:

- А люди все мучаются, не могут разгадать: кто из нас богач Итгэлт, а кто чабан Няма.

- Пусть еще погадают, - сказал Итгэлт и засмеялся. Затем, показывая на лошадей, добавил: - Вон те кони, о которых спрашивал табунщик тайджи Пурэва.

- Надо бы заарканить их, пока хозяева не увели, да съездить на них за овцами, - сказал Няма.

- Когда придет табун, возьмешь коня и пригонишь их, - сказал Итгэлт и пошел в свою юрту.

Хонгор бегом хотел миновать овраг, но внезапно остановился. Со дна оврага кто-то окликнул его. Он прислушался.

- Эй, сынок, спустись-ка сюда, - звал его кто-то басом из глубины.

Хонгор сделал несколько нерешительных шагов. Ему показалось, что внизу лежит человек.

- Да ты не бойся. Я совсем без сил, - сказал бас.

Хонгор спустился еще ниже и подошел к лежавшему. Он в изумлении склонил голову набок и спросил:

- Вы человек?

- Человек, человек, да ты не бойся, подойди.

На земле действительно лежал человек, но, по-видимому, без рук. Его заросшее лицо было покрыто грязью, и лишь глаза ярко блестели.

- Мужчина не должен бояться мужчины, - сказал человек и улыбнулся.

- А я и не боюсь, - ответил Хонгор. В случае чего он, конечно, убежит, но сейчас он смело подошел к лежавшему.

Но что такое? Он ничего не мог понять. Тело человека было зашито в высохшую бычью шкуру, и голова торчала как бы из мешка. Человек, не моргая, смотрел на Хонгора.

- Почему вы не встаете? - спросил Хонгор.

- Я не могу встать.

- Почему?

- Я зашит в шкуру. Послушай, парень, я убежал из Луу-гунской тюрьмы. Если об этом кто-нибудь узнает, меня убьют. Однако мужчина всегда поможет мужчине, я надеюсь, что и ты поможешь мне, твоему старшему брату.

Слова "мужчина всегда поможет мужчине" сразу запали в сердце Хонгора, он гордо улыбнулся и с достоинством откашлялся.

- Чем я могу помочь вам? - спросил он, стараясь тоже говорить басом.

- Если сможешь, принеси мне острый нож, какую-нибудь одежду и что-нибудь поесть. Только никому ничего не говори, - сказал человек и, улыбаясь, подмигнул мальчику.

- Вы мужчина, и я мужчина. Я ничего не скажу, даже если меня будут бить, - сказал Хонгор, - но сперва я соберу коров и пригоню их домой. Вы меня ждите, я обязательно приду.

Зашит в шкуру был Тумэр. В прошлом году осенью он угнал большой лошадиный косяк из табуна самого Луу-гуна, но при переходе через разлившийся Тамир конь у него утонул и сам он чуть не погиб. Уже бесчувственного, его настигли и арестовали. Несколько дней его допрашивали, подвергая пыткам. Он так и не назвал себя, однако кто-то его узнал и сказал об этом.

- Нет, это неправда, - возразил Тумэр.

Сайнэру нельзя называть свой хошун и родное кочевье, иначе беда обрушится на его земляков, за все будут отвечать они. Вот почему Тумэр не назвал своего имени и не сказал, откуда он родом.

Хотя на допросах Тумэр и молчал, он был пойман с поличным. Суд был короткий - в наказание его зашили в сырую бычью шкуру и посадили в яму. В этом страшном одеянии он просидел в яме около года, но ему помогли бежать. Два дня и две ночи катился он по степи, пока не очутился в этом овраге. Он совсем выбился из сил, а тут еще голод давал о себе знать. И Тумэр рискнул окликнуть Хонгора.

Хонгор собрал коров и погнал их к стойбищу. По дороге ему попался Галсан, который ездил в ночное и теперь не спеша возвращался домой.

- Как спалось, Хонгор? Хорошо?

Хонгор ничего не ответил, его мысли были заняты одним: как незаметно помочь тому, лежащему в овраге.

- Почему, Хонгор, молчишь? Или получил взбучку от родителя? - Галсан засмеялся и рысью погнал лошадей.

Войдя в юрту, Галсан увидел жену. Дулма держала подойник, собираясь доить коров.

- Дулма, ты совсем обленилась! Каждое утро дымник нашей юрты открывает сам благодетель. А ты дрыхнешь чуть ли не до полудня. Негоже так, смотри, как бы не рассердить нам хозяина. Кончатся тогда все благодеяния, которые послали нам боги.

- Не бойся, не кончатся, они еще и не начинались, - с усмешкой ответила Дулма и вышла, хлопнув дверью.

- Глупая баба, - крикнул Галсан ей вслед и сердито бросил на кровать брезентовый дождевик.

Все были чем-нибудь заняты, и Хонгор, улучив момент, взял отцовский нож, дэл, узду, рубец с маслом и все это припрятал за загоном. А когда его послали выгнать на пастбище молодых кобылиц, он прихватил мешок и все вещи спрятал в него.

Недалеко от стойбища ему встретилась Дулма, шедшая выгонять овец.

- Что это у тебя в мешке? - спросила она.

Хонгор погрозил ей кнутом: мол, не очень-то кричи, и, подъехав ближе, тихо сказал:

- Мужчина всегда поможет мужчине!

- Что ты говоришь! - рассмеялась Дулма. - Уж не хочешь ли ты в степи с кем-нибудь поиграть?

- Тетя, вы не говорите никому, что встретили меня.

- Ладно, не скажу.

Выгнав кобылиц на пастбище, Хонгор зарысил к оврагу. Однако Тумэра на старом месте он не нашел.

- Дядя! Вы где? - тихо позвал мальчик.

- Я здесь, иди сюда, - раздался голос Тумэра из выемки под крутым спуском.

Хонгор слез с коня, спустился в овраг и сразу стал работать ножом. Он долго возился со шкурой, освобождая пленника. Наконец шкура поддалась, но Тумэр еще долго лежал, не в силах подняться и только как-то странно двигал руками, словно пытаясь кого-то схватить.

Хонгор молча смотрел на лежавшего человека.

- Голова у меня кружится, - наконец сказал Тумэр и потер лоб рукой.

"Вот молодец, - восхищенно подумал Хонгор, - как он сумел убежать в этой шкуре? Он, наверное, сайнэр".

Хонгор знал, что в горах много этих сайнэров, лихих людей, о которых он слышал от старших.

- А вы, дядя, не сайнэр? - нарушил затянувшееся молчание Хонгор.

Тумэр открыл глаза и долго смотрел на мальчика, потом улыбнулся.

- А ты ничего не слышал о сайнэре Тумэре?

Хонгор слышал. В прошлом году по всем айлам прошел слух, что арестован неуловимый сайнэр Тумэр из Засагтханского хошуна.

- Слышал! Значит, вы и есть тот самый Тумэр?

- Да.

Глаза мальчика восхищенно заблестели. Так вот он кому помог! Самому знаменитому сайнэру! И беседует с ним как с равным.

- А как тебя зовут, сынок? - спросил Тумэр.

- Хонгор. Я сын Итгэлта, - бойко ответил мальчик.

Тумэр встал, снял с себя сопревшую одежду и надел дэл, который принес Хонгор. Потом он выкопал ножом яму и зарыл в землю свои лохмотья. Каждое движение этого человека казалось Хонгору удивительным, но особенно поразило его то, что Тумэр в один миг съел все масло.

- Ну, сынок, - сказал Тумэр, покончив с маслом, - желаю тебе долгих лет счастливой жизни. Я тебя как-нибудь отблагодарю. Знаешь пословицу: "У мужчин дорога длинная"? Мы с тобой еще обязательно встретимся. А теперь иди домой, как бы тебя не хватились.

- До свидания, дядя Тумэр, - сказал мальчик и повернул коня в сторону стойбища. Ехал он медленно и все время тихонько повторял: "Мужчина всегда поможет мужчине". Он часто оглядывался, но Тумэра уже не было видно.

Подъезжая к стойбищу, он заметил у коновязи двух чужих коней.

"Кто же это к нам приехал?" - подумал мальчик и вошел в юрту. В ней сидели два незнакомых человека в желтых чесучовых хантазах*. Они попивали кумыс и о чем-то разговаривали с отцом.

______________

* Хантаз - безрукавка, надеваемая поверх дэла.

- Да, Итгэлт-гуай*, жаль, что вы не видели его во время допроса. Кровь брызжет из задницы, а он только скрипит зубами, даже не вскрикнул ни разу. Крепкий сайнэр, ничего не скажешь, но мы его все равно поймаем и уж тогда обдерем до костей, будет знать, как бегать! - говорил широкогрудый мужчина с прыщеватым лицом и раскатисто смеялся. Хонгору даже показалось, что от этого смеха дрожит юрта.

______________

* Гуай - форма вежливого обращения.

Широкогрудого звали Бадарчи. Вот уже двенадцать лет служил он в тюрьме у князя Луу-гуна и считался самым жестоким надзирателем. Он очень силен и недаром в аймаке славится как чемпион по национальной борьбе. За двенадцать лет работы в тюрьме он нажил немало добра. Может быть, поэтому стал в последние годы презрительно отзываться о бедняках.

Это он, Бадарчи, в прошлом году поймал Тумэра, когда тот без чувств лежал на берегу Тамира. Он сам допрашивал и пытал смелого сайнэра и зашил его в бычью шкуру. Еще ни одному арестанту не удалось сбежать от него. Только Тумэр убежал. И, вспоминая об этом, Бадарчи от злости скрипел зубами.

И все же Бадарчи восхищался мужеством и выдержкой Тумэра. Это было восхищение жестокого человека, который, поймав волка, удивляется его силе и в то же время старается прикончить зверя. До Тумэра ни один человек не выдерживал и двадцати ударов бандзой*. Тумэра Бадарчи ударил сорок раз, но тот даже не застонал. Избитого Тумэра он сам втащил в камеру и с восхищением подумал: "Да, это настоящий сайнэр. Но завтра он все равно у меня заговорит". Но Тумэр не заговорил и на следующий день.

______________

* Бандза - орудие пытки.

- Да ты человек или кремень? - спросил обессиленный Бадарчи.

- Человек, и с головой, - с усмешкой ответил Тумэр.

А когда Бадарчи зашил его в шкуру, Тумэр, сверкнув глазами, твердо сказал:

- Все равно убегу.

- Ах ты, голоштанный, попробуй, если хватит духу, у меня из этой одежки еще никто не убегал.

И все-таки Тумэр убежал. Вот Бадарчи и думал сейчас, как бы восстановить свою репутацию. Конечно, он должен изловить беглеца, и как можно скорее. Тогда слава о нем пойдет еще дальше - шутка ли, дважды поймать известного на всю Халху лихого сайнэра.

Невысокого толстого человека, сидящего рядом с Бадарчи, зовут Дамдин. С прошлого года он служит тоже надзирателем. Сейчас он молчит, по всему видно, что ловить Тумэра ему не очень хочется. Он боится, как бы этот прославленный сайнэр сам их не поймал. Тогда им несдобровать. Вот почему всю дорогу он вздрагивал при каждом подозрительном шорохе.

- Сынок, тебе никто не встречался, когда ты гнал кобылиц? - спросил Итгэлт у сына.

- Нет, никто, - ответил Хонгор.

Сердце мальчика сильно забилось, ему стало трудно дышать, но он повторил про себя: "Мужчина мужчине поможет".

Он хотел уже уйти, но, повернувшись, задел большой подойник. Ведро с шумом упало на Бадарчи.

- Ты что озорничаешь? Вот заголю зад да угощу бандзой, - недовольно пробасил Бадарчи.

Хонгор в нерешительности остановился и испуганно посмотрел на надзирателя.

"Он, наверное, знает, что я видел Тумэра. Только я все равно ничего не скажу. Пусть даже ударит", - подумал Хонгор и заносчиво крикнул:

- А ну попробуй, жирный кабан. - На глаза у него навернулись слезы.

- Знает, паршивец, чей сын! Видал; как разговаривает? - сказал Бадарчи.

- Сынок, со старшими так говорить нельзя, - пожурил сына Итгэлт, а про себя с гордостью подумал, что сын у него будет настоящим мужчиной. - Так, значит, убежал прямо в шкуре? - Это он сказал, уже обращаясь к Бадарчи. Отважный парень!

- А ведь никто его не мог поймать, только я поймал, - похвастался Бадарчи.

Итгэлт тоже знал Тумэра и даже видел его в тюрьме. В прошлом году он ездил в хошунную тюрьму, возил подарки заключенным. Не раз он слышал, что в тюрьму может попасть всякий, мало ли что на свете бывает. И вот Итгэлт, как бы решив заранее отбыть свой черед, дал взятку надзирателю и целый день пробыл в тюрьме, одаривая заключенных бесплатной едой. Тогда-то он и видел Тумэра.

Хонгор не ушел. Он стоял и слушал, что говорили взрослые о Тумэре, и очень гордился тем, что Тумэр назвал его мужчиной и что он, Хонгор, помог этому бесстрашному человеку.

В юрту вошел Няма.

- Поклон вам, хорошо ли живете?

- Хорошо, а как вы?

- Тоже неплохо, лето нынче удачное, много дождей выпадает. Куда путь держите, уважаемый Бадарчи?

- Да вот, упустили Тумэра, а теперь ловим его. Няма-гуай, не погадаете ли?

- О, Няма вам все безошибочно предскажет, - с ехидством заметил Итгэлт.

- Старею я, старею, от этого, наверно, часто ошибаться стал, - сказал Няма и вытащил из-за пазухи девять нанизанных на стержень монет.

Он разложил монеты на столе, начал на них дуть, а потом, закрыв глаза, что-то зашептал. Потом опять дул, смешно оттопыривая губы.

- Удивительное дело! Монеты показывают, что он сам попадет в твои руки. Не на чем ему будет убежать от тебя, и случится это перед закатом солнца, сказал Няма и, нанизав монеты на стержень, спрятал их снова за пазуху.

Бадарчи залпом выпил большую пиалу кумыса, встал, попрощался с гостеприимным хозяином и, кивнув Дамдину, вышел из юрты.

Хонгор был убежден, что если даже эти двое и догонят Тумэра, все равно они не сладят с ним. Ведь Тумэр такой сильный! Но он все-таки с беспокойством поглядывал в сторону оврага.

Итгэлт собрал своих табунщиков и сообщил им о побеге Тумэра.

- Теперь смотрите в оба: не так страшно, если угонит несколько лошадей, а вот, не доведи бог, кого-нибудь из вас заарканит. Табун сторожить с этой ночи вдвоем, - распорядился он.

Выходя из юрты, Галсан сказал:

- Итгэлт, как родной отец, о нас беспокоится.

- Вот, вот, - сказал Няма. - Подумав о золоте, подумал и о сундуке.

3

В летний знойный день на мясном рынке в Урге долго пробыть невозможно. Мириады мух не дают свободно дышать, тучами носятся они по рядам, как комары над болотом. Бродячие собаки, путаясь в ногах, жалобно визжат, лают, воют. Собачий визг и лай сливается с криками мясников, одетых в черные, пропитанные кровью и салом дэлы и зазывающих покупателей в свои лавки. "Вот бараний крестец, вот курдюки, вот жирная говядина! - слышится то тут, то там. - Покупайте по дешевке грудинку, рубец, кишки! А то скоро дождь хлынет!" Кричат голосисто, кто тенорком, кто басом, кто отрывисто, кто протяжно, словно монахи, читающие молитвы, или надоедливые нищие.

Около прилавков стоят люди с веревками у пояса. Это носильщики. Стоит вам купить барана или говяжью ногу, они снесут вам покупку домой. Услышав, что вы уже торгуетесь с продавцом, они толпой бросаются к вам, предлагая свои услуги.

У самого входа в этот шумный район рынка стоит юноша с костылем. У него изможденное бледное лицо, одет он в рваный синий дэл. Тихим голосом он обращается к прохожим:

- Братья и сестры, будьте милосердны, подайте что-нибудь на пропитание!

Одни брезгливо морщатся и проходят мимо, другие бросают ему в шапку медяки, а третьи суют кусок сала или горсть сушеного творога. Юноша достает черный мешочек и складывает в него подаяние.

Чиновник министерства внутренних дел Довчин, который за девять белых верблюдов недавно удостоился звания бэйса*, проезжает со своей молодой женой Гэрэл мимо рынка. Кони у них добрые, сытые, рыжей масти.

______________

* Бэйс - четвертая степень княжеского достоинства.

- Дай что-нибудь этому бедняге, - сказала Гэрэл, взглянув на молодого нищего.

- Голубушка, так никогда не станешь богатым. Разве поможешь всем нищим Урги? - ответил Довчин.

Тогда Гэрэл, выхватив из-за пазухи хадак*, бросила его нищему. Конь, испугавшись промелькнувшей перед глазами ткани, шарахнулся в сторону, но Довчин успел схватить его за повод.

______________

* Хадак - полоса голубого шелка - традиционный подарок в знак уважения.

- Так и до несчастья недалеко, дорогая. И из-за кого? - пожурил он жену. - Да и хадака жалко, ведь мы должны были преподнести его богам.

Гэрэл ничего не ответила и пустила коня рысью.

- Пошли тебе небо счастья! - крикнул ей вдогонку нищий и, сложив хадак, спрятал его за пазуху.

В это время к рынку подъехал стройный широкоплечий монгол. Увидев нищего, он остановил коня и удивленно пробормотал: "Неужто Хояг?" Он подъехал ближе.

- Хояг, друг! Живой!

Нищий вздрогнул, посмотрел на всадника и сказал:

- Живой-то живой, но видишь, чем живу. - По щекам у него вдруг покатились слезы, он торопливо утер их рукавом и в свою очередь спросил: - А ты жив-здоров?

Так на рынке в Урге встретились два друга, которые не раз в трудные военные годы делили вместе и радость и горе.

- А мне говорили, что ты погиб и что по тебе уже прочитали молитвы, сказал всадник, слезая с коня.

- Могло и такое случиться... А чем кончилась война-то?

- Об этом долго рассказывать... Да что мы тут стоим, пойдем-ка отсюда куда-нибудь, там и поговорим.

Друзья зашли в китайскую лавчонку и уселись на крылечке в тени.

Хояг родом из Сайдванского хошуна. Два года назад он был призван в армию и под командованием Хатан-батора Магсаржава воевал с китайцами на юге.

Сперва он не хотел воевать и даже собирался при случае убежать домой. Но в армии он узнал, что китайские милитаристы собираются захватить его родину, чтобы подчинить монголов себе, как это они уже сделали с некоторыми племенами, а их богдо хочет сделать Монголию суверенным государством. И Хояг стал сражаться отважно и заслужил славу одного из лучших воинов. Однажды во время лихой атаки он был ранен. Пуля попала в бедро. Хояг упал с коня и потерял сознание. После боя его подобрала и выходила одна монгольская семья. В Ургу он попал на попутной бричке и зашел в военное министерство за помощью. Но там его обругали, обвинили в дезертирстве и чуть не посадили в тюрьму. Тогда, чтобы прокормиться, он стал просить подаяние. Так число нищих в Урге увеличилось.

Человека, подъехавшего на рынке к Хоягу, звали Доржи. Они познакомились в армии и стали там близкими друзьями.

- После мы еще не раз били чернобрючников* и даже подошли к Великой китайской стене. Узнали там они наших, а то все смирными баранами нас дразнили.

______________

* Так монголы называли китайские войска, носившие черную форму.

- А сейчас где наши войска?

- Все вернулись, - недовольно сказал Доржи.

- Почему?

- Не знаю. Весной всех отозвали.

В 1914 году Монголия под нажимом правительства царской России отозвала свои войска с территории Внутренней Монголии. Часть, в которой служил Доржи, остановилась около одного чахарского селения. Раскинув продымленные и рваные палатки, бойцы пустили коней пастись, выставили караулы и подняли над палатками знамена и боевые флажки.

Около палаток развели костры, кашевары стали готовить обед, а бойцы занялись своими делами.

Костры горели ярко, лошади мирно пощипывали траву, беззаботно фыркая. Будто и не было боя всего день назад.

Доржи сидел у палатки и, напевая, латал свой дэл. Около него уселся пожилой солдат и, сняв рубашку, стал ловить насекомых.

- Вы что же, дядя, собираетесь их оставить тут на развод? Расправьте рубаху над костром, сами в огонь полетят, - с улыбкой сказал Доржи.

- Жалко, все-таки свои, из родного кочевья, - отшутился тот.

По соседству затянули песню. Доржи и старый солдат стали тихо подпевать.

- Как ты думаешь, когда закончится эта война?

- Откуда мне знать, ведь я не богдо, это он все видит и все знает, ответил Доржи.

Старый солдат некоторое время думал о чем-то, а затем, вздохнув, сказал:

- Трудно одолеть китайцев, их ведь на земле что муравьев.

- Ничего, зато у нас есть Хатан-батор.

- Говорят, его и пуля не берет. А голова у него такая большая, что ему ни одна шапка не подходит. А во время боя у него будто огонь из ноздрей пышет.

- А как же? Ведь он сам из гениев-хранителей, - ответил Доржи, стараясь выдать себя за знающего человека.

Разговор на время прекратился. Кто-то звонким, приятным голосом снова запел.

- Эх, - начал старый солдат, - хорошо бы сейчас заявиться домой, хватить пиалу подогретой арзы* и, накинув на себя чистый женин дэл, постоять около своего загона.

______________

* Арза - молочная водка двойной перегонки.

- А ты, друг, видно, соскучился по жене?

- Да, что-то часто стала вспоминаться, - откровенно признался солдат.

- А у меня мать осталась. Как она там живет? - Доржи оторвал нитку зубами и задумчиво посмотрел на небо.

- Ничего. Все, что начинается, кончается, - сказал солдат. - У тебя есть гребенка? А то волосы все свалялись, спать даже мешают.

Доржи достал тонкую бамбуковую гребенку и протянул солдату. Тот стал расчесывать волосы. Увидев на седле у Доржи схваченный тороками мешок, спросил:

- Что там у тебя?

- Где?

- В мешке.

- А, это! Сушеные грибы.

- Зачем тебе они?

- От разных болезней помогают, - объяснил Доржи.

- Ишь ты, дай мне немного.

- Немного можно. А ты мне дай патронов.

Неожиданно заиграл горн. Приятели вскочили, схватили оружие.

Вся часть построилась в несколько рядов, с командирами впереди. Солдаты переглядывались: видно, должен был пожаловать кто-то из начальства.

И вот к построившимся бойцам на рысях подскакали пять всадников. Впереди на высоком сером коне с красным нагрудным ремнем ехал Хатан-батор Магсаржав. Его толстая черная коса при движении моталась из стороны в сторону, а блестящий отго* то поднимался, то опускался.

______________

* Отго - знак отличия феодалов и чиновников.

Крутые исторические периоды рождают выдающихся личностей. Одним из таких людей, выдвинувшихся в решающий период борьбы монголов против многовекового маньчжурского господства, был Хатан-батор Магсаржав.

Этот человек всегда шел в первых рядах борьбы за освобождение своего народа от чужеземного ига, и всюду за ним шла победа.

Удостоившись звания вана*, он стал правителем хошуна и сразу же поднял своих аратов на борьбу с угнетателями. Это он силой оружия заставил маньчжурского губернатора убраться восвояси из пределов Монголии. Ван Магсаржав был убежден, что только вооруженные солдаты добьются победы над ненавистным врагом, и делал все, чтобы снискать их любовь. Но и сам он отдавал солдатам всю свою любовь. Он рассказывал им о родной земле, о том, как важно иметь свою независимую родину. Даже религиозные суеверия он заставил служить делу победы. Авторитет его среди солдат был огромен.

______________

* Ван - вторая степень княжеского достоинства.

- Пока идешь с Хатан-батором, никакая беда не страшна тебе. Он спасет и от пули, и от занесенной над тобой сабли. Ведь он кровный брат гениев-хранителей, - говорили о нем солдаты.

Как-то во время боя за город Кобдо один солдат струсил и убежал. Когда его поймали и привели к Магсаржаву, тот сказал: "Я не буду тебя наказывать, тебя накажет само небо, раз ты изменил родной земле. Счастье покинет тебя" и отпустил солдата. А стоящим около него бойцам сказал: "В следующем бою он погибнет, бедняга".

Через два дня этот солдат действительно был убит. "Смотрите, - сказал солдатам Магсаржав, - пуля попала ему в затылок. Значит, пал он не от руки врага, это наказала его стрела гения-хранителя родной земли".

И все поверили полководцу, никому и в голову не пришло, что кто-нибудь из своих мог застрелить этого солдата.

Командуя монгольскими войсками на главном направлении против наступающих маньчжур, Магсаржав в короткий срок остановил их натиск и, перейдя в контрнаступление, погнал врага назад, занимая обширные территории.

"Нам не нужна чужая земля, - говорил Магсаржав. - Но надо показать им, что если Монголия проснется, то нигде не скроются они от возмездия".

Магсаржав был против договора трех держав*. Но другого пути не было надо было выжидать и готовить народ на большие свершения.

______________

* Речь идет о договоре 1915 года между царской Россией, Китаем и Монголией.

"Пока Монголия не станет самостоятельным государством, мы не расстанемся с оружием. Да, мы слабы, и нас мало, но если нас захотят закабалить, мы будем драться до последнего вздоха, пока в Монголии останется хоть один мужчина, хоть один конь", - говорил Магсаржав.

Его пытались подкупить. Сулили большие деньги и титулы. Но он неизменно отвечал: "Маньчжурские деньги станут поперек горла. Как же я тогда буду есть пищу, которая дает моему телу здоровье?"

Магсаржав подъехал к войскам. Над рядами пронеслось громкое "хурай!"*.

______________

* "Хурай!" - приветственный возглас.

Занги и хунды*, стараясь попасться князю на глаза, чуть выдвинулись вперед, вытянув шеи и выпятив грудь.

______________

* Занги и хунды - низшие должностные лица.

Командирский конь не стоял на месте, он бил копытами землю, мотал головой и все время пытался рвануться вперед. Но Магсаржав сильной рукой сдерживал разгоряченного скакуна.

- Солдаты! - громким голосом крикнул Магсаржав. - Между тремя державами - Монголией, Россией и Китаем - заключен договор. На основании этого договора наше государство отзывает свои войска. Я сегодня уезжаю в Ургу. Все вы в ближайшие дни возвратитесь в свои кочевья. Вы выполнили свой долг, сделали все, что могли. Будущие поколения не забудут ваших подвигов. О них еще напишут книги. Да здравствует независимая Монголия!

Солдаты кричали: "Хурай!"

Магсаржав, окинув взглядом построившиеся войска, поднял на прощание руку и повернул коня к своей палатке.

Кто-то крикнул:

- Да будет здоров Хатан-батор! - И опять прокатилось громкое "хурай!".

Солдаты разошлись по палаткам. Доржи стал у входа в свою палатку и закурил. К нему подошел старый солдат.

- Выходит, друг, идем по домам?

- Выходит, так. Богдо лучше знать, - с обидой в голосе ответил Доржи.

- Вот видишь, наши думки сбываются. Ведь мы недавно толковали об этом. Значит, домой.

Доржи промолчал. Ему казалось, что кончать войну, когда одерживаешь победы, все бросить на полдороге и вернуться домой нелепо. Но что делать, если таков приказ богдо. Он старался убедить себя, что богдо знает лучше, что нужно делать, и тем не менее чувство горькой обиды не оставляло его.

Через несколько дней войска повернули на родину. Когда они шли сюда, люди выходили из юрт, радостно встречая своих соплеменников. Дети и подростки ватагой бежали им навстречу. А сейчас люди молчали, с тревогой и сожалением глядя им вслед.

И невольно хотелось крикнуть им, успокоить: "Братья! Мы не виноваты, мы выполняем приказ!"

Кто-то радостным голосом говорил о том, как он встретится с женой, с детьми. Но Доржи словно ничего не слышал. Машинально развязал он торока. Мешок с белыми грибами упал на землю, конь шарахнулся в сторону, но Доржи даже не натянул повод.

Сухая пыль, поднятая ногами сотен коней, стлалась по степи, нещадно палило полуденное солнце, было душно, как в хорошо натопленной юрте.

Обо всем этом Доржи и рассказал Хоягу на крылечке китайской лавчонки. Китай и Россия совместно хотят править нами, заключил Доржи свой рассказ.

- Вот бы их самих лбами столкнуть, - в сердцах сказал Хояг.

- Вряд ли это удастся. А Манлай ван Дамдинсурэн молодец! Говорят, когда ему предложили подписать договор, где был пункт, что наша страна является частью Китая, он вытащил саблю и отказался, заявив, что не хочет, чтобы его имя проклинали на родине десять тысяч веков. Тогда его отослали обратно. Этот ван - настоящий батор.

Хояг сказал другу, что в Урге у него нет ни одного знакомого, поэтому он и вынужден бродяжничать.

- Я тебя отведу к своим друзьям, - сказал Доржи. Он дал приятелю десять янчанов, завернутых в хадак. - Только не сиди сложа руки, тебе надо дойти до богдо, он поможет, не оставит в беде такого героя. Знаешь Яринпила из второй полусотни? Он и награду получил, и денег ему дали. Я тоже думаю награду получить, - сказал Доржи, расправляя грудь.

Хояг кивнул и встал. Было жарко. А тут еще эта вонь, что несется со свалок на окраине города.

4

В ночной темноте по долине Тамира, заложив руки за спину, шагал человек. Ярко сверкали на небе звезды, но темь была такая, что, как говорят, и своих гутул не было видно. Прохладный ветерок тянул по долине, неся с собой свежесть.

Человек часто останавливался, прислушивался. Подойдя к реке, торопливо несущей свои воды, он лег у воды и, припав к ней губами, сделал несколько больших глотков. Затем он умылся и вытер лицо подолом дэла. Это был Тумэр. Шел он уже очень долго и решил здесь немного передохнуть. Он глубоко вдыхал свежий ночной воздух, наполненный ароматом степных трав. Но надо опять собираться в путь, и он вновь зашагал, тихонько напевая:

Коль есть денек, когда ты входишь,

Настанет день, когда уйдешь.

Ветер стал свежее. Вот-вот наступит рассвет. Тумэр снова остановился и прислушался. До его слуха донесся лошадиный храп. Он изменил направление и вскоре в предутренней серости разглядел палатку и неподалеку от нее пасущуюся лошадь. "Может, это единственный конь у хозяина?" - подумал Тумэр и остановился. Но тотчас в памяти всплыло лицо Бадарчи, его допросы и одеяние из бычьей кожи. Нет, он не должен опять попасть в руки Бадарчи, тогда прощай свобода навеки. Некоторое время он постоял в нерешительности, а потом твердым шагом направился к лошади. "Ничего, у мужчин дорога длинная, еще, может, встретимся", - бормотал Тумэр, снимая с коня путы. Он накинул на лошадь узду, отвел в сторонку, одним махом вскочил на нее и вошел в воду. Через несколько минут он был уже на другом берегу. Так младший брат украл последнего коня у своего старшего брата, оставив того без лошади вдали от родного кочевья.

Весь следующий день Тумэр скрывался в лесу, а с наступлением ночи поскакал дальше. В каком-то айле он увел еще одного коня под седлом. Теперь, меняя в пути лошадей, он ехал быстрее. Вот только голод мучил его, даже в глазах рябило. И тогда он решил испытать судьбу - заехать в какой-нибудь хотон* и поесть. Утром у подножия холма он увидел одинокую юрту. Когда он подъехал, на него с рычанием налетела огромная собака.

______________

* Хотон - группа юрт.

- Отгоните собаку, - попросил Тумэр.

Из юрты вышла девушка, она подозвала собаку, надела на нее ошейник и привязала к столбу.

В юрте мял кожу пожилой монгол, на кровати спал ребенок.

- Здравствуйте! Хорошо ли живете?

- Хорошо, а как вы?

- Хорошо ли проводите лето?

- Хорошо! А как вы?

Тумэр сел перед кроватью в восточной части юрты. Он сказал, что его зовут Жаргал, что он охотник из Дашдоского хошуна. На охоте он заблудился, упал с коня и потерял ружье. Продукты кончились, и он чуть не погиб. Девушка вдруг вышла из юрты. Тумэру это показалось странным. Вскоре она вернулась и как бы невзначай сказала, что к юрте скачут пять всадников. Тумэр улыбнулся. По ее глазам он без труда догадался, что девушка хотела его проверить.

- Хорошо бы земляков встретить, - добродушно заметил Тумэр и уселся поудобнее, - а то вот уже две недели никого не видел.

Вскипел чай. Девушка поставила перед гостем пиалу и большую деревянную тарелку с творогом и каймаком.

Монголы - гостеприимный народ. Особенно приветливо встречают они дальних путников. Не дай бог, если хозяин окажется скуп, молва об этом сразу пройдет по всему аймаку. Гостям подается самое лучшее, что есть у хозяев. Тумэра напоили чаем, накормили сытным обедом из вяленого мяса. Поев, он решил побриться, а потом попросил девушку расчесать и заплести ему косу.

Хозяина юрты звали Улдзи, а молодую женщину - Цэнд. Ее мужа Хояга, сына Улдзи, два года как призвали в армию, и вестей от него не было. Маленькому сыну Хояга, которому тогда было всего два года, теперь уже четыре. Он с интересом наблюдал за Тумэром, особенно когда мать заплетала ему косу.

Тумэр поблагодарил хозяев и уже собирался уезжать, как в юрту, громко хлопнув дверью, вошел тайджи Пурэв, которого в хошуне прозвали Жестоким.

Улдзи растерялся. Зачем этот незваный гость пожаловал к ним?

- Уважаемый тайджи, я безмерно рад, что вы соблаговолили переступить порог моей бедной юрты. - Улдзи угодливо улыбнулся, принес тюфяк и, сложив ладони, поклонился важному гостю.

Пурэв потребовал водки, хотя был уже пьян. Узнав, что водки у хозяев нет, он рассердился.

- Рвань! Нищие! Вы позорите наш хошун своей бедностью! - кричал Пурэв, не отрывая похотливых глаз от стройной фигуры молодой женщины. Лишь изредка он недружелюбно косился на Тумэра. - Я немного пьян, боюсь, как бы чего не случилось со мной в дороге, пусть она меня проводит. Седлай коня и поедем со мной, - сказал Пурэв, обращаясь к Цэнд, и вышел из юрты.

Улдзи сразу догадался о намерениях Пурэва. Немало красивых молодых женщин в их хошуне обесчестил этот тайджи.

- О, мой тайджи, ничтожный раб Улдзи сам проводит вас.

Услышав эти слова, Пурэв рассердился.

- Ты что хочешь? Чтоб по твоему заду бандза прошлась?! Выполняй то, что я сказал, - крикнул он.

Улдзи упал на колени и стал умолять свирепого тайджи не брать Цэнд с собой. Но тот был неумолим и ударил Улдзи толстым кнутом.

Тут Тумэр не выдержал. Он подошел к Пурэву и, нахмурив брови, сказал:

- Этот человек ни в чем не виноват перед вами, почему вы с ним так жестоко обращаетесь?

- А ты, нищий, откуда? Ты что, не узнаешь тайджи Пурэва из Сайдванского хошуна?

У Пурэва от злости чуть глаза не вылезли из орбит. Он уже поднял кнут, чтобы обрушить удар на оборванца, но не успел этого сделать.

Тумэр выхватил у него кнут и так хватил им тайджи по шее, что тот плашмя растянулся на полу. Однако он тут же вскочил.

- Ничтожный раб, кого ты приютил? Ведь он оскорбил прямого потомка Чингис-хана! По тебе завтра же погуляет бандза! Тогда ты узнаешь, кто такой тайджи Пурэв.

Он уже собрался отвязать коня, но Тумэр схватил его за пояс и высоко поднял над собой.

- Глупая твоя голова, - крикнул он, - если ты посмеешь хоть пальцем тронуть этих людей, я придушу тебя, как щенка! Понял?

Цэнд платком прикрыла улыбку, она видела, как Пурэв мгновенно отрезвел и от страха не мог выговорить ни слова. Но Улдзи опасался мести тайджи.

- Сынок, оставь его, а то не миновать беды.

Тумэр, хорошенько тряхнув свою жертву в воздухе, бросил перепуганного Пурэва наземь.

- Хватит, пощади меня! - взмолился тайджи. - Как зовут вас, великий муж?

- Неужели ты ничего не слышал о сайнэре Тумэре из Засагтханского хошуна? - процедил сквозь стиснутые зубы Тумэр.

Еще бы, этого отважного сайнэра знает вся Халха. А Пурэв слышал, что этот лихой парень убежал из Луу-гунской тюрьмы. У Пурэва на лбу выступил холодный пот. Так вот кого он встретил в этой проклятой юрте! У него даже язык отнялся.

Улдзи тоже не раз слышал имя прославленного сайнэра. Сейчас и он от удивления онемел и, открыв рот, молча смотрел на Тумэра.

А Тумэр улыбался.

- Улдзи-гуай, всего хорошего, я уезжаю, но буду навещать вас, - сказал он. Затем, обращаясь к Пурэву, поднял указательный палец и погрозил: Запомни, тайджи, Тумэр сдержит свое слово.

Выйдя из юрты, Тумэр вскочил на коня и галопом помчался на запад. Улдзи долго смотрел ему вслед, затем, как бы очнувшись, сказал Цэнд:

- Побрызгай, милая, молоком на запад.

Цэнд никак не могла прийти в себя от удивления, она не верила своим глазам. Подумать только, какой молодец этот Тумэр! Самого тайджи не испугался! Она принесла молока и плеснула девять ложек на запад.

Трусливые люди смелы лишь со слабыми да бедными. А от сильного они готовы стерпеть любое оскорбление. Таков был и Пурэв. Он понимал, что смелый сайнэр сдержит свое слово. Вот почему он больше ничего не сказал Улдзи, а, виновато улыбаясь своим беззубым ртом, сел на коня и уехал.

5

Эрдэнэ и Долгор молча сидели в палатке, не зная, что сказать друг другу. Проснулся Бато и, узнав, что у них увели коня, тоже загрустил.

- Что же мы будем делать без коня, папа? - спросил как-то не по-детски серьезно мальчик.

- Ничего, сынок, как-нибудь проживем, - ответил отец и погладил его по голове.

- Не надо плакать! - обратился Бато к матери. Долгор прижала сына к груди и тихо сказала:

- Не везет нам. - По ее щекам потекли слезы.

В это время к палатке подъехали Бадарчи и Дамдин. Бадарчи был очень сердит. Тумэр словно сквозь землю провалился. Разгневанный надзиратель не щадил никого, кто попадался ему на пути. Его толстый кнут, рассекая воздух, без разбору опускался на спины неповинных людей.

- Что за люди? Выходи! - громко крикнул Бадарчи.

По одежде Эрдэнэ узнал, что к ним подъехало должностное лицо. Боясь, как бы к нему не придрались - ведь он находился в чужом хошуне, - Эрдэнэ сразу вышел.

- Не проходил ли кто подозрительный мимо вас в эти дни? - Кнут Бадарчи держал у холки лошади, чтобы Эрдэнэ видел.

- Видно, кто-то проходил! Ночью у нас увели единственного коня, - тихо ответил Эрдэнэ.

- Эх вы! Не могли устеречь одного коня! Нарочно, что ли, подарили его беглецу? - Бадарчи зло искривил рот в усмешке.

- Что вы! Мы бедные люди, скота у нас нет, вот мы и вынуждены скитаться. А сейчас мы едем в Ургу, чтобы помолиться нашему всемогущему богдо, - спокойно ответил Эрдэнэ.

- Когда у вас увели коня?

- Если б я знал, разве его увели бы? Я сам бы задержал конокрада и сдал вам.

Бадарчи раскатисто рассмеялся и, посмотрев на Дамдина, сказал:

- Слышишь, задержал бы! Какой смелый! Да знаешь ли ты, кто он, этот конокрад? Скажи спасибо, что сам остался цел. Ведь твоего коня увел сайнэр Тумэр! А ты говоришь, задержал бы. - И он снова засмеялся.

Эрдэнэ невольно улыбнулся. Так вот кто увел у него коня! Значит, жив братишка!

- Ну чего скалишь зубы, паршивый пес, чему обрадовался? Он тебе приятель, что ли? - Бадарчи подозрительно оглядел Эрдэнэ. Придется с пристрастием допросить этого оборванца. Надо же на ком-нибудь сорвать злость. А злость так и кипела в груди Бадарчи. Разве теперь Тумэра догонишь? Коли в шкуре ушел, на лошади уж и подавно уйдет. Лови ветра в поле! Придется этого нищего пощекотать бандзой. Надо же найти виновного!

Но Эрдэнэ, смекнув, что дело принимает для него плохой оборот, отшутился:

- Что вы, господин чиновник. Не знаю, как и благодарить небо, что сам-то остался жив.

Бадарчи нахмурил брови. Ну что делать с этим нищим? Забрать с собой? Но с ним так просто не сладишь. Он, видно, не из слабых, сумеет постоять за себя. А этот Дамдин разве помощник? От каждого куста шарахается.

- Где же искать этого Тумэра? - как бы спрашивая себя, сказал Бадарчи. - Поедем вверх по долине.

- О, уважаемый Бадарчи, теперь мы его не догоним, - сказал Дамдин.

Бадарчи ничего не ответил и стегнул коня кнутом. Вскоре всадники скрылись из виду. Эрдэнэ долго смотрел им вслед.

- Папа, какой он страшный! - сказал стоявший рядом с отцом Бато.

Эрдэнэ молча обнял сына. Потом, обращаясь к жене, сказал:

- Раз он у арата последнего коня взял, значит, туго ему пришлось. Что ж, придется нам здесь посидеть несколько дней. Может, кто и выручит. Вы меня тут подождите, я дойду вон до тех юрт. Попрошу там коня, чтобы к ним перебраться. А не дадут, хоть молока принесу. - И Эрдэнэ зашагал к юртам Итгэлта, видневшимся у горизонта.

Небо было чистое, нещадно палило жаркое солнце. Шагать по степи было трудно: ноги путались в высокой и густой траве. К тому же казалось, что видневшиеся юрты удаляются и до них никогда не дойти.

Эрдэнэ выругался. Проклятый хотон. Когда же он до него доберется? Вон и солнце уже стало клониться к западу.

Но раз человек идет, он достигнет цели. Так и Эрдэнэ дошел до хотона Итгэлта. Войдя в первую, большую юрту, он поздоровался и скромно сел у очага. Ему подали большую деревянную пиалу с кумысом. Эрдэнэ сказал, что он ехал в Ургу помолиться богдо, но ночью конокрады увели у него последнего коня, и вот он остался с семьей посреди степи. Не дадут ли ему здесь коня, чтобы перевезти свой скарб поближе к их юртам?

- Говорят, убежал сайнэр Тумэр. Это он, видно, увел твоего коня. А ты сам из какого хошуна? - спросил Итгэлт.

Эрдэнэ не стал врать и назвал свой хошун.

Итгэлт подозрительно оглядел Эрдэнэ.

- Тайширские, тарланские, да и все из Засагтханского хошуна араты на плохом счету в Монголии. Немало оттуда ушло в горы. Я тебя совсем не знаю, так что лучше нам не водить знакомства.

Итгэлт встал. В это время в юрту вошел Галсан и вытащил из-за пазухи письмо.

- Вот, уртонский занги просил передать вам, - сказал он.

Итгэлт взял письмо и некоторое время растерянно вертел его в руках.

- А кто же прочтет это проклятое письмо?

- Если разрешите, я прочту, - заискивающе сказал Эрдэнэ.

Итгэлт недоверчиво взглянул на Эрдэнэ.

- А сможешь?

- Смогу.

- Ну, коли так, читай.

Эрдэнэ без запинки прочитал письмо. В нем говорилось, что теперь плата за повинность на уртоне Дарьбор, которую нес Итгэлт, будет выдаваться ему из хошунной казны.

Итгэлт был очень удивлен, что Эрдэнэ, этот безлошадный арат, так здорово обучен грамоте. Ведь письма под силу прочесть только чиновникам да ноёнам. Сам Итгэлт в детстве пытался научиться читать, но так ничего у него и не вышло. Теперь учет скота он ведет своими знаками: стельный скот отмечает квадратиками с кружочками внутри, а яловый - просто квадратиками. "А что, если этого грамотного арата сделать своим батраком? - подумал Итгэлт. - Ведь такой случай может больше не подвернуться".

- Вот что, - примирительно сказал Итгэлт, - про ваш хошун идет дурная слава, но как говорят: "В лесу есть и высокие и низкие деревья, а среди людей - и хорошие и плохие". К тому же ты все-таки монгол, да еще без лошади. Надо тебе помочь. Бери хайнаков* и вези свои пожитки сюда. Вот так.

______________

* Хайнак - помесь монгольской коровы с яком.

Эрдэнэ облегченно вздохнул - какого хорошего человека послали ему боги на его тяжелом пути.

Когда Эрдэнэ запрягал двух больших, как слоны, хайнаков, Итгэлт, обращаясь к Галсану, громко сказал:

- Помоги этому человеку перебраться сюда, ведь все мы люди.

По дороге Галсан говорил:

- Конечно, характер у Итгэлта крутой, но он всегда помогает людям. Только работать здесь надо старательно. Он и сам до работы охоч, и с других ее требует.

Ничего-то этот двадцатилетний Галсан еще не знал о жизни. Верой и правдой служил он Итгэлту, как самый последний осел.

В тот вечер старая, залатанная палатка Эрдэнэ примостилась в северо-западной части хотона. Вот так Эрдэнэ и его жена Долгор стали батраками у богача Итгэлта.

- Ну, Эрдэнэ, пока не наберешься сил, помогай ухаживать за скотом. Я тебя не обижу. Будете доить коров, а там посмотрим. Надо помогать друг другу, - сказал Итгэлт.

Эрдэнэ все делал охотно. Надоело ему идти против судьбы. Попробовал, хватит. К чему привела его борьба с князем? Лишился всего добра, да еще и из родного хошуна пришлось уехать. Устал он от борьбы и теперь думал лишь о том, как бы прокормить жену и ребенка да самому не остаться голодным.

Итгэлт был доволен. У него появились два новых батрака. Расстаться с ними нельзя ни в коем случае. И, желая как можно крепче привязать Эрдэнэ к себе, он приказал сыну завести дружбу с Бато. Нет, он не упустит из своих рук курочку, которая несет золотые яички.

И Эрдэнэ был доволен. Наконец-то он пристал к берегу, и ему не нужно беспокоиться о завтрашнем дне. А этот Итгэлт, видно, хороший человек - помог им в беде. И он охотно делал все, что просил хозяин.

- Вот пройдет хошунный надом, Эрдэнэ, и начнем считать скот. Надеюсь, ты учтешь все до последней овцы, - сказал Итгэлт и достал из сундука составленную им самим опись скота. - Это я сам делал. Кроме меня, никто тут ничего не поймет. Нам придется посидеть вместе, и я тебе все растолкую, а уж дальше ты сам все будешь делать. Ведь ты человек грамотный.

Итгэлт умел приручать людей. С теми, в ком он нуждался, он держался запросто, был ласков и даже подкупал небольшими подарками. А с теми, кто был ему не нужен или мешал выполнению его желаний, он был высокомерен и жесток. Своего он добивался любой ценой, не останавливался перед самыми крайними мерами.

В Эрдэнэ он нуждался и поэтому старался быть с ним ласковым, говорил по-дружески. Этот добродушный монгол ему еще пригодится. Он и телом крепок, и грамоту знает. Надо его только прибрать к рукам и сделать верным слугой. И если над простодушным Галсаном он часто посмеивался, а недалекого Няма не ставил ни во что, то к Эрдэнэ относился с подчеркнутым вниманием.

А тут еще его красавица жена. Не раз уже Итгэлт посматривал похотливым взглядом на жену своего батрака и всячески оказывал ей знаки внимания, а в мыслях ему уже рисовались заманчивые картины, когда он будет держать в объятиях красивую батрачку.

Однажды он по делам ездил в Заяинский монастырь и привез оттуда всем подарки - и Долгор, и Дулме, и Хишиг. Самый дорогой подарок он привез Долгор.

- Уже наметил новую? Я-то привыкла к твоему распутству. Но Дулма закатит тебе сцену, - пробурчала Должин, когда Долгор, обрадованная красивым подарком, выбежала из юрты.

- Не твоего ума дело, - холодно сказал Итгэлт.

- Ты что же, всех жен своих батраков решил взять себе?

- А что же делать, коли имеешь такую жену, как ты?

- Смотри, Эрдэнэ не Галсан...

- А ну помолчи, - повысил голос Итгэлт. - А то завтра же отвезу к родителям. - Он зло посмотрел на жену.

Должин умолкла и с видом побитой собаки отошла к очагу.

Должин знала все о проделках своего распутного мужа. Так пастух знает все повадки табунного жеребца. Нет-нет да и прорывалось у нее чувство ревности. И тогда она говорила мужу несколько резких слов. Но стоило Итгэлту нахмурить брови и в сердцах бросить: "Завтра же отвезу к родителям", она тут же сдавалась и начинала ластиться к грозному мужу. С каждым днем она боялась его все больше и ехать к родителям ни за что не хотела. Ведь это такой позор! Она даже старалась оправдать поступки мужа. Жизнь что река - не течет ровно, не бывает она одинаковой у всех. Каждая вещь со временем выходит из употребления. Правда, ее выбросить жалко, но и пользоваться ею уже не хочется. Она напоминает хозяину, что когда-то была ему очень нужна. И Должин - такая же старая вещь...

- Обед подавать? - тихим, даже заискивающим голосом спрашивает Должин.

Итгэлт важно садится. Он знает: жена уже покорна.

- Подавай.

6

Над горой Булган клубятся темные кучевые облака, они доходят до монастыря Зая, накрывают его своими тенями и идут дальше. Вскоре все небо затягивается тучами, и вот уже хлещет ливень.

Движение на улочках монастырского городка прекратилось. Казалось, в городке, кроме нескольких промокших псов, нет ни единой живой души. Но это не так. Жизнь в монастыре идет своим чередом.

Вот, например, в этом изящном домике, огороженном высоким хашаном, беспечно попивают шипучий кумыс двое молодых лам, то и дело наполняя китайские фарфоровые чашечки.

Высокого, стройного, с чистым белым лицом, в коричневом дэле из тибетского сукна, зовут Цамба. Ему двадцать три года. Другого, худощавого и жилистого, с колючими глазками, зовут Жамбал. Этому нет еще двадцати трех.

Они вместе начинали свою духовную карьеру послушниками. Цамба служил в Луу-гунском монастыре, и, лишь когда умер его дядя, он приехал сюда, чтобы наследовать завещанное ему имущество, да тут и остался. Отец его, князь Гомбо, был заместителем хошунного правителя, а после его смерти подал в отставку. Но Гомбо и сейчас оставался одним из влиятельных людей в своем хошуне.

Жамбал родом из Далайчойнхорванского хошуна. С детства он находился в Тариатском монастыре, а в восемнадцатилетнем возрасте переехал в Ургу и жил в Гандане. Он участвовал в выступлении лам, которые выгоняли китайского губернатора из Урги.

Два года назад Жамбал переехал в Заяинский монастырь. Он внебрачный сын монастырского казначея. Когда казначей почувствовал, что стал стареть, он вызвал Жамбала к себе.

- Плохи у нас дела, трещит Монголия по всем швам, - сказал Жамбал, потягивая кумыс.

- Не думаю, - ответил Цамба, - пока богдо пребывает на вершине власти, беды пройдут мимо нас.

- Будь моя власть, я немедля мобилизовал бы всех монголов и пошел бы походом против ослабленного междоусобицами Китая. Как раз время дать ему жару-пару.

- Ты чудак! Эти дела велики, как море. А кто ты?

- Велики, как море, и пусты, как мираж... Ну, бог с ними, хотя говорят же: и мышь должна думать о государственных делах. Ну да ладно, в Луу-гунском хошуне скоро надом. Я туда поеду?

- Поедешь. О лошади я уже договорился.

Жамбал сидит у окна и смотрит во двор. В голове все еще бродят мысли о победоносных военных походах, о великом монгольском государстве. Он видит бесчисленные сотни монгольских конников, а себя непобедимым полководцем в драгоценных доспехах. О, как бы он тогда стал жить. Все было бы к его услугам: деньги, вино, красивые женщины... Но это мечты, а сейчас...

- Ну хватит, пойдем, - сказал он и встал.

- А не рано? Пусть стемнеет, а то, не ровен час, подглядят, тогда сраму не оберешься. Засмеют.

- Ворон ворона за черноту не стыдит. Не известно еще, кто над кем посмеется. Пошли.

Выйдя из дома, Жамбал запер дверь на большой замок.

С тех пор как в Монголии распространилась ламаистская религия, почти половина мужского населения страны стали ламами и жили при монастырях. В стране сразу увеличилось число незамужних женщин. И вот неподалеку от монастырей образовались своеобразные женские поселения. Женщины могли работать только вне монастыря. Но на всех работы не хватало, и подавляющее число молодых женщин пошли по легкой дорожке - стали услаждать любовью похотливых монастырских священнослужителей.

Вот и Жамбал с Цамбой отправились на свидание. Цамба шел впервые. Он и хотел встречи, и боялся ее. Поэтому он держался робко, то и дело оглядывался и дрожал, как пугливый джейран.

Жамбал был в этих делах намного опытнее своего приятеля. У Чимиг и Цэцэг он бывал не раз, и дорожку к ним знал хорошо, как говорят, износил по ней не одну пару гутул. Поэтому он шел твердым шагом и не обращал ни на кого внимания.

У коричневых ворот одного из дворов приятели остановились. Жамбал потянул за кожаный шнурок, калитка открылась. Цамба покраснел и от смущения надвинул шапку на лоб.

- Если встретимся здесь с Далаем, не смущайся, он сразу улизнет. Я в прошлый раз надавал ему тут по шее. А если здесь окажется этот осел Буянт, тоже не бойся, вдвоем-то мы его осилим. Ты что дрожишь? Боишься, что ли?

- Да нет...

- Ну, тогда входи, - сказал Жамбал и распахнул калитку.

Во дворе стоял оседланный конь. Он нетерпеливо бил копытом землю.

- Смотри, конь! - прошептал Цамба.

Жамбал скосил глаза на коня и, ничего не сказав, направился к деревянному домику, стоящему в глубине двора.

Когда они вошли, то увидели гостя. Незнакомец сидел в расстегнутом дэле и, не обращая внимания на вошедших, продолжал с аппетитом уничтожать стоявшее перед ним в миске жирное вареное мясо.

- Здравствуйте! Как живы-здоровы? - поздоровался Жамбал. Девушки беспокойно переглянулись.

- Мы живы, здоровы, а как вы гэлэн-гуай*? - ответил незнакомец и оглядел лам с головы до ног.

______________

* Гэлэн - монах.

Жамбал уселся на кан напротив незнакомца. Рядом с ним сел Цамба.

Незнакомец, поев, вытер нож о тряпку и вложил его в ножны, отделанные серебром. Потом он достал из-за голенища трубку с толстым белым мундштуком и, набив ее табаком, закурил. Увидев эти вещи, Жамбал решил, что человек этот, должно быть, очень богат. В комнате на некоторое время воцарилась тишина.

Незнакомца звали Тугжил. Родом он был из Далайчойнхорванского хошуна. По профессии вор. Но, в отличие от Тумэра, он воровал у своих соседей. То стащит пару овец, то телку, то угонит коня. Не пренебрегал и тряпьем. Он уже не раз попадался, но взятки делали свое дело и его отпускали. На этот раз он задумал предприятие покрупнее. В соседнем хошуне он приметил четыре пары волов, которых можно продать русским, живущим в Таряате.

Тугжил презрительно посматривал на Жамбала и Цамбу. Ну, с этими-то кобелями он и один в случае чего справится.

- Что ж, уважаемые монахи, раз пожаловали, воскурите фимиам! - сказал он и, подмигнув сидевшей с ним рядом Чимиг, вытащил из-за пазухи два русских бумажных рубля. - Это вам на преподношение.

У Жамбала на скулах заходили желваки - он сразу понял, что незнакомец издевается над ними. Ну ладно, он ему сейчас покажет, где пасутся джейраны, собьет с него спесь.

Цамба сидел тихо, готовый в любую минуту выбежать из комнаты.

Не известно, сколько бы еще соперники продолжали приглядываться друг к другу. Но Жамбал, смекнув, что нападать лучше первому, сказал:

- Ты говори, да не заговаривайся, а то я твой орлиный нос быстро превращу в лепешку.

Тугжил пропустил его слова мимо ушей.

- Вы что же, мой скромный дар считаете неискренним? - спросил он и протянул деньги Цамбе. Тот хотел их взять, но Жамбал ударил его по руке.

- Ты лучше помолчи! - зло сказал Жамбал. - А то отделаю так, что до своего кочевья не доедешь.

В ответ Тугжил раскатисто рассмеялся.

- Я думал, что вы монахи, а вы, оказывается, кобели блудливые. - Он опять рассмеялся, но потом вдруг нахмурил брови и сквозь стиснутые зубы сердито прошипел: - Ну, вот что, служки, довольно лясы точить, если хотите остаться целыми, убирайтесь-ка отсюда, да поживей!

- Ишь ты, какой бойкий... - сказал Жамбал и сжал кулаки. Он вскочил, пытаясь ударить соперника в лицо. Но тот, ловко уклонившись, со всей силой ткнул Жамбала трубкой между ребер. Жамбал растянулся на полу. Цамба без оглядки выбежал из дома, только его и видели.

- Перестаньте драться! - крикнула Цэцэг.

Но Тугжил уже выталкивал Жамбала во двор.

- Моего удара в бок еще никто не выдерживал! Понял? - проговорил он и на прощание поддал ламе коленкой под зад.

Девушки не успели опомниться, как Тугжил, горделиво улыбаясь, снова входил в дом.

- Сопляки! Кого хотели осилить? Мой удар и не таких валил.

Тугжил говорил правду. Однажды в Таряатском монастыре на него напали четверо лам. Своим ударом между ребер он свалил наземь троих, а четвертый пустился наутек. Не зря за овладение секретом этого удара он отдал двухлетнюю кобылицу. С той поры Тугжил считает, что коль у него в руках кнут или трубка, он любого собьет с ног.

Тугжил остался у девушек ночевать, его приютила Чимиг, но уже рано утром он был в седле. Его путь лежал по долине Южного Тамира.

7

Занималась заря. Вершина Восточной горы, напоминавшая скачущую лошадь с развевающейся гривой, осветилась розовым светом. Подул прохладный северо-западный ветер.

Галсан, стороживший табун, спрыгнул с коня. От бессонной ночи глаза у него воспалились, ноги словно налились свинцом, в голове шумело.

Галсан батрачит у Итгэлта с детства. Итгэлт подобрал его в Заяинском монастыре, где мальчишка перебивался подаянием. С тех пор уже десять лет Галсан у Итгэлта. Он прилежно выполняет все распоряжения хозяина и принимает от него любой подарок. Ведь он искренне убежден, что живет лишь благодаря Итгэлту. Два года назад Итгэлт женил Галсана на Дулме - дочери бедняка и поставил им хорошую четырехстенную юрту. Как же его не благодарить? И когда прошлой осенью Итгэлт дал им тощего яка и Дулма недовольно пробурчала: "Спину гнем вдвоем, а взамен падаль получаем", Галсан рассердился: "Лопаешь его хлеб и зубы на него точишь? Сука блудливая!" На этот раз дело не ограничилось словами - под глазом у Дулмы появился синяк.

Галсан выкурил трубку, выбил пепел и уже собрался сесть на коня. В это время подъехал Эрдэнэ.

- Ну, как ночь прошла? Все ли в порядке? - спросил приветливо Эрдэнэ. Ему Итгэлт поручил привести к стойбищу отобранных для предстоящих скачек коней.

Галсан улыбнулся.

- Раз у хозяина все в порядке, то и в табуне все в порядке.

Когда в стойбище появился Эрдэнэ, Галсан приуныл. Новый батрак, кажется, сразу завоевал расположение хозяина. Несколько раз Галсан жаловался Итгэлту на то, что Эрдэнэ не может запрячь волов и уж совсем не умеет заарканить коня.

- Чего скулишь, как старуха? Сам знаю, - отрезал Итгэлт.

С тех пор Галсан перестал жаловаться на Эрдэнэ, а Итгэлт стал оказывать своему новому батраку еще больше доверия. Однажды он даже послал Эрдэнэ получить с должников деньги. Значит, Итгэлт ценит знания Эрдэнэ, решил Галсан, и тоже стал относиться к Эрдэнэ с почтением.

- Ну что ж, давай ловить? - предложил Эрдэнэ.

- Я помогу вам. - Галсан стал развязывать торока и доставать уздечки.

- Ты лови коней, а я их буду взнуздывать.

Когда Эрдэнэ подъехал к стойбищу, его уже поджидал Итгэлт. Похлопывая по крупу высокого гнедого коня, Итгэлт сказал:

- Думаю, этот гнедой обрадует меня на скачках.

- Я ваших лучших коней не знаю, но мне кажется, что конь подготовлен хорошо.

Стали перебирать достоинства остальных лошадей. Подошел Няма.

- Как кони?

- Постепенно входят в силу. А как по-вашему? - спросил Эрдэнэ.

- По-моему, все хороши. И... и крыльев не надо, - сказал Няма.

- Няма, а ты можешь подготовить коней к скачкам? - ехидно спросил Итгэлт.

- Когда бог раздавал таланты, все ловкие люди, такие, как вы, пришли к нему первыми, а такие, как я, в то время распивали кумыс и опоздали. Вам и достался талант готовить коней. Поэтому я не вмешиваюсь в чужие дела, спокойно ответил Няма, попыхивая трубкой.

Няма тоже около десяти лет батрачил у Итгэлта. Жена его была дояркой и вместе с мужем пасла овец. Няма степенный, добродушный человек и большой шутник. Итгэлт считал его очень глупым, но безвредным человеком.

- Няма, а почему ты сегодня так поздно встал?

- Утром, когда вы открывали дымник, я хотел было встать, но вспомнил, что не моя очередь пасти овец, и снова заснул.

Все вошли в юрту и стали пить кумыс. К Эрдэнэ на колени забралась Солонго и попросила сделать ей какую-нибудь игрушку.

Дети Итгэлта уже привыкли к Эрдэнэ, они звали его "высоким дядей" и всегда охотно шли к нему.

- Почему не даешь дяде спокойно выпить чашку кумыса? Иди лучше помоги матери доить коров! - строго сказал Итгэлт.

- Ничего, пусть посидит.

Но девочка, испугавшись сердитого взгляда отца, выбежала из юрты.

Тем временем Должин и Долгор доили коров.

- До каких пор будете ютиться в палатке? У нас есть лишняя четырехстенная юрта. Я уже говорила мужу. Берите и живите в ней, - сказала Должин.

Долгор растрогалась до слез. Думала ли она, что у нее так скоро в чужих краях будет своя войлочная юрта? Она так обрадовалась, что даже забыла поблагодарить. И только прошептала: "Хорошо".

А Итгэлт еще утром сказал Эрдэнэ: "Есть у нас запасная четырехстенная юрта. Бери ее, а когда станешь на ноги, рассчитаемся".

И вот в хотоне Итгэлта поднялась четвертая юрта. Как водится, по этому случаю всем хотоном справили новоселье. Эрдэнэ и Долгор не знали, как и благодарить Итгэлта за подарок. Ну, ничего, они отблагодарят его своим прилежным трудом...

Но вот наступил и день скачек. Итгэлт и Эрдэнэ решили взять с собой Бато, Хонгора и Сурэн. Мальчики будут участвовать в скачках. Но на скачки хочет ехать и Солонго, а ее не берут. Девочка расплакалась, и Эрдэнэ попросил Итгэлта взять и Солонго.

- Ну что ж, раз за тебя просит твой "высокий дядя", вытирай слезы и быстрей одевайся.

На скачки съехалось много народу. Толпа шумела. Вот-вот должны были пустить лошадей. Эрдэнэ стал подвязывать коням хвосты, возле него стоял Итгэлт. Подошел Бадарчи.

- Здравствуйте, как кони? - Потрепав по холке гнедого, он сказал: Хорош гнедой, блестит, как червонное золото.

- Это Эрдэнэ готовил коней, - горделиво сказал Итгэлт.

Бадарчи презрительно посмотрел на Эрдэнэ и равнодушно заметил:

- Мы с ним, кажется, знакомы.

- Я вас запомнил, - скромно сказал Эрдэнэ. - Ну как, удалось вам поймать беглеца?

- Небо пощадило негодяя, и он ускользнул из моих рук. Однако придет время, мы с ним еще встретимся. Халха большая, но и рука у Бадарчи длинная...

На скачках один конь Итгэлта занял первое место, а другой - второе. Еще несколько его коней вошли в число кумысной пятерки. Обрадованный Итгэлт распорядился прирезать козу и устроил угощение.

После скачек начались состязания борцов. Эрдэнэ тоже боролся. Ему уже дважды удалось добиться победы. Но вот вышел Бадарчи.

- Куда этому батраку до Бадарчи! - презрительно сказал стоявший в кругу Цамба. Эрдэнэ посмотрел в сторону говорившего.

Бадарчи воспользовался этим и бросил Эрдэнэ через плечо. Толпа одобрительно зашумела. Смущенный Эрдэнэ кряхтя поднялся с земли.

- Дядя просто поскользнулся, а то бы он победил, обязательно победил, с обидой в голосе сказала Солонго.

Перед заходом солнца состязания закончились. Народ стал разъезжаться. Эрдэнэ с детьми тоже поехал домой, а Итгэлт остался, сказав, что у него тут есть еще дела.

Итгэлт поехал по направлению к реке, вдоль которой шли густые заросли ивняка. Дул слабый прохладный ветерок, кроны ив глухо шелестели. Тамир мерно катил свои воды, в речной глади отражалась плывшая на небе полная луна.

Итгэлт подъехал к броду. Сюда каждый вечер приезжает за питьевой водой Дулма. Он спрыгнул с коня, привязал его к дереву и стал набивать трубку. Вскоре послышался скрип телеги. Итгэлт пошел к ней навстречу.

- А я подумал, что ты уже была, - сказал Итгэлт, отбирая у Дулмы повод. Он сам привязал хайнака к осине. Дулма ничего не ответила. Тогда Итгэлт взял ее за руку и повел в кусты.

Три года назад, когда Дулме исполнилось шестнадцать лет, Итгэлт овладел девушкой. О сопротивлении не могло быть и речи. Разве можно противиться такому богатому человеку, который славится на весь хошун! С тех пор Итгэлт часто виделся с ней, когда она пасла овец. Наивная, легковерная Дулма предполагала, что Итгэлт женится на ней. Но вот Дулма забеременела. Со смешанным чувством стыда и радости сказала она ему об этом.

- Ты не врешь? - испуганно спросил Итгэлт.

- Нет, - тихо ответила Дулма и опустила глаза.

Итгэлт казался недовольным. Он больше ничего не сказал; сел на коня и уехал. А на другой день, когда Дулма пригнала овец домой, ее мать, плача, поцеловала дочь и сказала, что сегодня приезжал Няма и сватал ее за Галсана и что она дала согласие. "Коль ты родилась женщиной, надо выходить замуж", сказала мать.

Дулма стала просить, чтобы ее не выдавали за нелюбимого человека, но мать стояла на своем. Дулма хотела покончить с собой, но не знала, как это сделать, да и сил у нее на это не хватало. Тогда она все рассказала Итгэлту.

- Ведь у меня есть жена, - ответил Итгэлт. - Придется тебе выходить за Галсана. Для незамужней женщины родить ребенка - позор.

Дулма обиделась на Итгэлта, но делать было нечего, пришлось ей идти замуж. Так Дулма стала женой Галсана.

Но и после свадьбы Итгэлт продолжал навещать Дулму, и фактически она стала его второй женой. А Галсан, который сторожил лошадей и дома ночевал очень редко, был, так сказать, вторым мужем. Дулма часто думала, что, не будь Должин, она стала бы законной женой Итгэлта, и потому всячески стремилась показать Должин, что настоящая жена у Итгэлта она, Дулма.

Как-то Итгэлт привез ей золотое кольцо и золотые сережки. Она тут же похвасталась подарками перед Должин. Должин не выдержала, устроила мужу скандал, но Итгэлт пригрозил жене, что отвезет ее к родителям, если она будет мешать ему. Должин испугалась и смирилась - все-таки она законная жена, а эта Дулма так, что-то вроде игрушки, а ведь известно, какая судьба ждет игрушку. Позабавятся, да и бросят.

Родившийся ребенок через несколько дней умер, и никто, кроме Дулмы, не печалился об этом.

Дулма наконец поняла, что Итгэлт и не думает делать ее своей женой. Видно, в этом мире богатым все доступно, и никто им перечить не может. И тогда молодая женщина решила возбудить у Итгэлта ревность. Она стала отлучаться из хотона, ее часто видели в поле с молодыми парнями из соседних айлов. Когда слухи об этом дошли до Итгэлта, он словно взбесился и даже избил Дулму. "Я не твоя жена, - возмущалась Дулма, - что хочу, то и делаю". А в душе радовалась: все-таки она еще имеет силу над этим человеком, раз он ее ревнует.

- Вот я тебя, блудливая сука, отдам какому-нибудь старому ламе, тогда узнаешь, - пригрозил ей Итгэлт, и Дулма стала побаиваться, как бы Итгэлт не привел в исполнение своей угрозы.

Галсан знал о связи Итгэлта и Дулмы, но старался на это смотреть сквозь пальцы.

Итгэлт встал и, оглянувшись, поднял Дулму за руки.

- Ну, езжай. Муж, наверное, заждался. Только волосы поправь! повелительно сказал он.

- Без тебя знаю, когда ехать. Мне не к кому спешить.

- Какой бы ни был, он тебе муж, - наставительно сказал Итгэлт и важно, как сытый верблюд, подошел к коню.

Луна скрылась за темными облаками, как будто не хотела видеть, что происходит у Итгэлта с Дулмой. Все накрыла, темнота, и лишь холодно поблескивал Тамир.

8

Утреннее солнце уже поднялось высоко, освещая землю, одетую в праздничный летний наряд. Безмолвная степь лежала ярким разноцветным ковром. По степи ехал всадник, в левой руке он держал повод запасной лошади. Это был Тумэр. Вот он потянул повод и остановился.

Вдали в молочной дымке высилась величественная вершина Тарлан Хайрхана. Из глаз Тумэра покатились слезы, сверкая, словно жемчужины.

- Родимый мой край, - сказал он тихим голосом и спрыгнул с коня. Сорвав молодые побеги дикого лука, он с аппетитом стал их есть.

Стадо джейранов, заметив всадника, метнулось в сторону, но вдруг остановилось, животные стали настороженно наблюдать за Тумэром, как бы желая узнать, что за человек появился в их краях.

Тумэр закрыл глаза, потянулся, словно пытаясь стать выше, потом, прищелкнув языком, вскочил в седло.

Сейчас он хотел одного - встретить своего старшего брата Эрдэнэ. Он знал, что Эрдэнэ обычно кочевал в этих местах, по южному склону Далана и по долине Сухэ. Через некоторое время он встретил небольшое стойбище. Хозяин стойбища рассказал ему, что Эрдэнэ с женой и сыном поехали на одноконной телеге в Ургу помолиться богдо. Тумэр решил тоже отправиться в Ургу, чтобы встретиться с братом, однако ему нужно было еще как следует отдохнуть, набраться сил. И вот он стал навещать своих земляков. Все с большой радостью встречали отважного сайнэра и потчевали его самыми лучшими кусками со своего стола. Через несколько дней Тумэр совершенно окреп и отправился в Ургу. Ехать через Сайдванский хошун он не мог и поэтому сделал крюк - выбрал дорогу по южному склону Хангайского хребта. После нескольких дней пути он решил дать коням отдых.

А вот и место для отдыха! Впереди пестрели две диковинные юрты, вокруг которых толпился народ, а неподалеку от них паслись стреноженные кони и верблюды. "Что за странные юрты? - подумал Тумэр. - Такие только у колдунов бывают. Надо посмотреть, что за люди". И Тумэр круто свернул в сторону от дороги. Ему бросилась в глаза пара вороных коней, привязанных к коновязи. Вот это кони! Таких красавцев Тумэр давно не видел. Он привязал своих лошадей рядом и вошел в первую юрту. Тут шел пир, и все уже сильно захмелели. Тумэр присел к столу. Оказалось, что он попал в гости к знаменитому шаману Санжаа, который устроил здесь привал.

- Чары нашего учителя безграничны, - говорил Тумэру сосед, - поэтому он всем помогает в беде. Хочешь, и тебе поможет, только надо ему сделать подарок. Ему все несут дары. Когда мы тронулись с места, у нас было всего три коня, а теперь у нас и коней много и верблюдов. Вот как! Так что неси, что у тебя есть, он и тебе поможет.

Под шум и галдеж Тумэр сытно поужинал. Что же делать? Из ума не шли вороные кони.

Ночью, когда все спали, Тумэр увел коней и спрятал их в лесу. К утру он снова был в лагере шамана, как ни в чем не бывало.

Утром, когда все встали, начался переполох. У шамана увели лошадей! Кто этот нечестивец, что посмел посягнуть на священную собственность служителя духов?

У юрты собрался народ.

- Великий наш учитель найдет вора, - кричал какой-то помощник шамана, он вырвет у него сердце, если этот паршивый пес не вернет коней. Вы это увидите сегодня же вечером.

"Неужто и в самом деле он может это сделать?" - подумал Тумэр. Но ведь и коней приводить назад стыдно! Что скажут о нем люди? Знаменитый сайнэр испугался шамана и привел обратно уведенных коней! Нет, надо подождать, что будет.

Шаману Санжаа, худощавому, невысокому, узкоплечему человеку, с острыми бегающими глазками и седеющей косой, было лет сорок. Шаманить он начал еще двадцатилетним парнем, и натолкнул его на колдовство один любопытный случай. Как-то он заметил в лесу двух коров, а вскоре в степи ему повстречался арат, искавший пропавших животных. Санжаа сообразил, что такой случай упускать не следует. Он прикинулся шаманом и предложил арату свою помощь. Колдовство "помогло" - коровы нашлись. Ясное дело, что арат об этом случае рассказал чуть ли не всему хошуну. С этого и началась слава шамана Санжаа. Вскоре он обзавелся многочисленными помощниками, которым он "рубил" головы, а затем снова ставил их на место, "убивал" их из ружья, а затем воскрешал, ловил доверчивых аратов на различных промахах, а затем помогал им их "исправлять", пользовался невежеством суеверных людей, чтобы при каждом удобном случае доказать свою сверхъестественную силу. И люди верили ему, и всегда на его привалах собиралось много народу.

Вот и теперь, облачившись в ритуальную одежду, Санжаа с невозмутимым видом вышел из своей палатки и глухим голосом сказал:

- Мы съедим сердце вора сегодня вечером.

"Или ты мое сердце, или я твоих коней", - прошептал про себя Тумэр.

Но вот на землю опустились сумерки. Санжаа закружился в танце, призывая всех горных духов найти вора и принести ему его сердце.

Сначала его погремушки и бубен звучали в такт танцу, потом они загремели беспорядочнее и сильнее. Но вот шаман бросил бубен на пол, высоко подпрыгнул и, будто схватив что-то в воздухе, уселся и стал чавкать. При свете плошки все увидели, что рот его и руки обагрились кровью.

- Все! - крикнул шаман. - Конец пришел вору. Я съел его сердце!

Народ зашептался:

- От него никто не укроется.

- Духи верно служат Санжаа.

Тумэру стало не по себе, ему показалось, что в груди у него стало пусто и какая-то колющая боль пронзила грудь. Дыхание у него участилось, и он вышел из палатки. Над Восточной горой поднималась большая луна. Дул холодный ночной ветер. Ночная свежесть успокаивающе подействовала на Тумэра.

"Говорят, у мертвого человека не бывает тени", - подумал он и посмотрел на свою тень. Тень была как тень, настоящая. Тогда он подошел к коновязи. "Говорят, коли тебя берут черти, кони шарахаются", - подумал он. Но кони стояли спокойно, ни один даже не фыркнул. Тумэр взял своих коней и незаметно покинул лагерь.

Однако неприятное ощущение не проходило. Все-таки интересно, есть у него сердце или нет? Умер он или еще живой? Он вспомнил, что кто-то ему говорил, что умерший человек не оставляет следов. Он спрыгнул с коня, снял гутулы и прошелся босиком по глинистой почве. Следы остались. Теперь он успокоился окончательно, - значит, шаман наврал: он живой и сердце у него на месте.

Вскоре он доехал до леса. Кони стояли там же, где он их оставил. Тумэр вздохнул с облегчением. Все-таки он перехитрил могущественного шамана.

Попив ключевой воды и напоив коней, Тумэр снова тронулся в путь. Сейчас он уже ехал на вороном коне, а три коня шли в поводу.

Ночью выпал снег. Утром Тумэр остановился в лесу на склоне горы и, стреножив лошадей, пустил их пастись. Подкрепившись вяленой бараниной, он лег отдохнуть. Уже в дреме услышал звон стремян и, приподнявшись, увидел всадника на гнедом коне. Всадник безбоязненно подъехал к Тумэру и, поздоровавшись, стал привязывать коней к дереву.

Это был Тугжил.

Тугжил с утра выискивал, чем бы поживиться. Увидев на свежем снегу следы четырех коней, он смекнул, что тут дело не чисто, простому арату здесь делать нечего. И он решил запугать конокрада и отобрать коней.

- Ну, вот что, любезный, если добром не отдашь мне вороных коней, придется мне тебя задержать. Я надзиратель хошунной тюрьмы, - грозно проговорил Тугжил и уже приготовил кнут, чтобы своим знаменитым ударом свалить противника.

- Это еще не известно, кто кого задержит, - спокойно ответил Тумэр.

"Кажется, словами тут ничего не добьешься, - подумал Тугжил, - придется мне его свалить". Он смерил Тумэра взглядом и медведем пошел на него.

Что было дальше, Тугжил не помнил. Когда он очнулся, руки и ноги его занемели от впившихся в тело кожаных ремней.

- Я сейчас тебе покажу, как ты сможешь взять моих коней, - сказал Тумэр, видя, что противник пришел в себя.

Раздосадованный Тугжил лежал молча, закусив губы.

Тумэр подвесил Тугжила на веревке, зацепив ее за крепкий сук лиственницы, сложил под ним сушняк и начал высекать огонь.

- Что ты хочешь делать?

- Хочу согреть тебя немного.

- Скажи, кто ты такой?

- Ты слышал что-нибудь о Тумэре из Засагтханского хошуна?

- Слышал.

- Так вот он перед тобой, - сказал Тумэр, продолжая высекать огонь. Трут загорелся. Тумэр положил его в мелкий сушняк и стал раздувать огонь рукавом дэла, пока костер не вспыхнул ярким пламенем.

Тугжил задрожал от страха. Вот, оказывается, у кого он хотел отобрать коней. Но неужели этот сайнэр и впрямь хочет его спалить?

- Я не знал, что это вы, - заискивающе заговорил Тугжил, - освободите меня. Я никогда больше не пойду против вас. - Лицо Тугжила покрылось испариной, он застонал.

- Значит, не будешь больше зариться на моих коней? Или придумаешь еще что-нибудь? - Тумэр громко рассмеялся и ногой потушил костер.

- Пощадите меня.

Тумэр опустил Тугжила на землю.

- Я ведь тоже, как и вы, брожу в поисках добычи. Если вы хотите, я стану верно служить вам, - подобострастно сказал Тугжил.

Тугжил ошибался, Тумэру не нужна была добыча. Угоняя княжеские табуны, он боролся с богачами. Он воображал себя тогда могущественным князем, но только добрым и справедливым. Именно поэтому он бесплатно раздавал украденных коней беднякам.

- Не нужен ты мне, - как-то равнодушно ответил Тумэр, помолчав.

Некоторое время Тугжил ехал позади Тумэра, в отдалении, как мальчик, которого наказали и который хочет заслужить прощение. Затем они поехали рядом. Тугжил мучительно размышлял: "Что выгоднее? Донести на Тумэра и получить за это награду или пристать к Тумэру и делить с ним его судьбу и добычу?"

9

Юрта Улдзи одиноко стоит у небольшой речушки. Улдзи всегда ставит юрту вдали от других, так лучше. Во-первых, у него яки неспокойные - то о соседние юрты чешутся, то веревки грызут, а во-вторых, когда юрта стоит далеко от дороги, начальство не так охотно навещает хозяина.

Улдзи вчера был на охоте и убил косулю. Поэтому в юрте у него сегодня праздник. Вся семья с удовольствием ест вкусный суп.

Но в полдень к ним нагрянули гости. Снова навестил их этот Пурэв, да еще с писарем и стражником.

Улдзи испугался. Кажется, этот жестокий тайджи приехал сводить старые счеты. Да минет беда их юрту! Улдзи встретил Пурэва подобострастным поклоном и усадил знатного гостя на почетное место. Цэнд принесла вареное мясо косули и поставила кувшинчик водки.

Когда все уселись, писарь достал какую-то бумагу и протяжно стал читать:

- Предписание Сайдванской хошунной канцелярии. Семье подданного арата Улдзи предлагается поставить для питания солдат богдо-хана одного вола и для ремонта кавалерийских частей одного коня.

Когда писарь закончил читать предписание, Пурэв важно сказал:

- Если ты, ничтожный раб, не выполнишь этот приказ в десятидневный срок, то пеняй на себя.

В юрту вошла Цэнд. Она слышала последние слова Пурэва и, хитро улыбнувшись, опустилась на колени перед важным гостем.

- Сайнэр Тумэр вчера был у нас, даже оставался ночевать, очень просил при случае передать вам привет.

Когда красивая Цэнд опустилась перед Пурэвом на колени, у него в глазах вспыхнул огонек. Но, услышав, что вчера тут был Тумэр, он вздрогнул, огонек сразу потух, будто его задуло ветром. На лице тайджи застыла деланная улыбка.

- Когда этот уважаемый человек еще раз навестит вас, передайте ему мой ответный привет, - сказал Пурэв и, задумавшись, добавил: - А что касается этого предписания, то можете не беспокоиться. Ведь ваш муж служит в войсках самого богдо, так что поставки с вас взиматься не будут.

О, Пурэв надолго запомнил свою встречу с Тумэром. После нее он несколько дней не мог ни спать, ни есть. Ему все чудилось, что сильные руки Тумэра душат его, и от испуга он просыпался и вскакивал с постели. Чего он только не делал, чтобы забыть этого страшного человека. На одни молитвы ухлопал уйму денег. В последнее время встреча как-то стала забываться. И вот ему снова напомнили о ней, и снова в его сердце запал страх.

Кивнув писарю и стражнику, Пурэв вышел из юрты, сел на коня и, оглядываясь, как волк, за которым гонятся собаки, пустил коня галопом, чтобы поскорее покинуть злополучное место.

Не успел Пурэв выйти из юрты, как Улдзи громко рассмеялся. Ну и Цэнд, знает, чем обезоружить злого тайджи!

Прошло два дня. В полдень Цэнд пошла доить коров. Выйдя из юрты, она заметила на горизонте всадника. "Кто же это опять к нам жалует?" - подумала она с тревогой. Всадник направлялся к их юрте.

Улдзи, чинивший во дворе телегу, тоже увидел приближавшегося всадника. Улдзи внимательно всматривался в его лицо.

- Цэнд! А ведь это, кажется, сын едет, уж очень на него похож.

Цэнд, поставив подойник на землю, тоже стала всматриваться в подъезжающего человека. И когда всадник, пустив коня рысью, приблизился, Цэнд вдруг крикнула:

- Папа, а ведь это он!

Она бросилась навстречу мужу, но внезапно остановилась, и из ее глаз полились слезы.

- Не зря говорят, улетевшие птицы прилетают, уехавший человек возвращается, - сказал Улдзи и, утерев выступившие на глазах слезы, добавил: - Я вскипячу воды, а ты встречай его.

Когда Хояг подъехал к юрте, Цэнд взяла повод и помогла мужу слезть с коня.

- Хорошо ли живете, мои дорогие? - сказал Хояг и, обняв жену, прижал к себе.

Цэнд не могла произнести ни слова, она беззвучно плакала.

- Раз мы встретились, зачем плакать? - сказал Хояг и вытер слезы с лица жены.

В это время подошел их сын, который играл за юртой, он с удивлением смотрел на незнакомого человека, стоявшего рядом с матерью.

- Сынок, это твой папа, - сказала Цэнд.

Хояг поднял сына на руки и крепко расцеловал. Цэнд успокоилась, ее лицо уже сияло от счастья.

- Невестка, стреножь-ка коня и пусти его попастись! - крикнул из юрты Улдзи.

Хояг вошел в юрту. Улдзи поцеловал сына в щеку.

- Благополучно ли вернулся?

- Благополучно. Хорошо ли вы живете?

- Жив будешь, и из золотой чаши напьешься. Это верно говорят, - сказал Улдзи, вытирая неудержимо текущие по щекам старческие слезы.

В жизни всякое бывает счастье. Но нет, пожалуй, большего счастья, чем встретиться после долгой разлуки с любимым человеком.

Серая, невзрачная юрта Улдзи сейчас была полна счастья.

Пока пили чай, Хояг рассказал обо всем, что ему пришлось испытать с тех пор, как он был призван в армию. Он рассказал, как воевал под командованием Хатан-батора Магсаржава, и Улдзи тут же в благодарение богам встал и зажег перед статуэткой Будды лампаду.

- Говорят, что Хатан-батор сам святой?

- Может, и так. Он великий человек. Чернобрючники, как только мы бросались в атаку, сразу удирали в панике.

- Иначе и быть не могло. Кто выдержит натиск таких войск, у которых за спиной стоит сам богдо-гэгэн и которыми командует Хатан-батор! - сказал Улдзи с видом знатока.

Затем Хояг рассказал, что после ранения он целый год лечился во Внутренней Монголии и вместе с караванщиками приехал в Ургу.

- Коли пуля тебя нашла, значит, судьба такая. Хорошо, что остался жив, - сказал Улдзи.

- По совету товарища я написал прошение, чтобы меня наградили. Ведь воевал я не за страх, а за совесть. Некоторым солдатам, таким, как я, присвоили даже звание баторов. Но меня не наградили. Видно, боги отвернулись от меня, - с обидой сказал Хояг.

- Ты говоришь чепуху, сын мой. Где это видно, чтобы такие, как мы, простые люди становились баторами? К тому же нашему хошуну, говорят, вся Монголия перестала верить.

- Почему же? - спросила Цэнд.

- В свое время наш ноён Амарсана, сговорившись с бэйсом Цэнгунжавом, решил отделить Монголию от Маньчжурии. А потом, говорят, донес обо всем маньчжурскому императору. Тот его щедро вознаградил и женил на своей дочери. И стал наш ноён министром-князем у маньчжурского императора и стал жить в Пекине. Поэтому все монголы считают нас предателями.

- Это было давно, и какое нам до этого дело? А я вот знаю, как один такой же, как я, простой солдат стал батором, - ответил Хояг.

- Кто может знать, в кого перевоплотится гений-хранитель? Нам он может показаться простым человеком, а на самом деле он может быть и святым, сказал Улдзи и молитвенно сложил ладони.

- Так вот, после того как я со своим прошением ничего не добился, пришлось мне некоторое время работать в Урге поденщиком. Но мне не везло, денег платили мало. Так на коня не заработаешь. А мне очень хотелось поскорее вернуться домой. И тут я случайно встретился с одним человеком. Когда он узнал о моей незавидной участи, он дал мне своего вороного коня.

"Езжай до дому, - сказал этот человек, - а пропитание в пути достанешь. Только есть у меня к тебе одна просьба. В Сайдванском или Луу-гунском хошуне живет мой старший брат Эрдэнэ. Ежели у тебя будет время, узнай точно, где он сейчас кочует. И, конечно, передай привет своему отцу".

- Этот человек, оказывается, знает вас, отец, - сказал Хояг.

- А как его зовут?

- Он назвал себя Тумэром.

- Слышишь, Цэнд? Мы, видно, в предыдущей жизни своей заслужили все милости, которыми осыпает нас этот удивительный человек.

В ту ночь Улдзи, Хояг и Цэнд только и говорили о Тумэре, а на следующий день Улдзи уже был в седле. Не теряя времени, он направился в Сайдванский хошун разыскивать Эрдэнэ.

10

Еще в 1907 году в этих краях появился иркутский купец Павлов. Решил он здесь заняться скупкой скота. Первую сделку он заключил с Итгэлтом. И вот как это произошло.

Как-то по дороге к своему кочевью Итгэлт увидал пароконную бричку, на которой сидел русский. Остановились, разговорились. Русский немного знал по-бурятски, и они понимали друг друга. Итгэлт скоро смекнул, в чем дело.

- Ну что ж, купец, коли у тебя есть серебро, скот у меня найдется.

- Слава богу, деньги есть! Недаром я подданный белого царя. Надо будет, не только на твое кочевье хватит, а и на весь хошун соберу, - хвастливо заявил Павлов. - Сумеешь поставить двести волов?

- Только и всего? - в тон ему спросил Итгэлт. - Через пять дней на этот перевал пригоню двести волов. Готовь деньги и жди меня.

У Итгэлта не было столько скота, но он за три дня скупил его у местных айлов и через пять дней пригнал скот в условленное место. Павлов рассчитался с ним тут же слитками серебра. Сделка прошла успешно. Итгэлт заработал с каждой головы по два лана серебра. Павлов тоже не остался в накладе, он получил почти шестьсот рублей чистого дохода.

С тех пор они подружились, и вскоре Итгэлт стал компаньоном русского купца. Он скупал скот у аратов, а Павлов собирал его в гурты и переправлял в Россию.

Итгэлт пришелся по душе Павлову.

- Когда надо, верит на слово и не подведет, - говорил Павлов об Итгэлте, - на любую крупную сделку идет, не боится. Редкостный монгол.

- Большой торговец! Немного хвастлив, правда, но зато богат, богат, говорил Итгэлт про Павлова.

Торговля скотом и в самом деле принесла Павлову за последние несколько лет огромные доходы. В Иркутске он построил себе двухэтажный дом, в банке у него лежали крупные капиталы.

Итгэлт порой хитрит со своим компаньоном. При расчете за скот, купленный у аратов, он накидывает лишнее. Павлов это чувствует и в свою очередь при продаже скота русским купцам немалую толику оставляет себе, а Итгэлту говорит меньшую цену. Всю остальную прибыль они делят пополам.

Павлов приезжает в Монголию летом, а уезжает глубокой осенью, когда гурты сбиты и пылят уже по дорогам. В Луу-гунском хошуне он выстроил большой деревянный дом с просторным двором. Последнее время он стал приезжать сюда со своей женой.

Этот дом араты прозвали "русской деревней". В зимнее время его охранял огромного роста русский, которого все звали "балагур Петр".

Приближался хошунный надом. За день до праздника Итгэлт поставил для своих людей три юрты. В большой пестрой юрте, находящейся в середине, постелили ковер - здесь будут принимать гостей. В другой юрте устроили столовую, а третья должна была служить спальней.

Вечером перед заходом солнца к юртам подкатила тройка с колокольчиками. Из тарантаса вышел Павлов с женой. Итгэлт с почетом встретил гостей и пригласил их в пеструю юрту.

Эрдэнэ у коновязи чистил коней. Увидев на купце пиджак и брюки, а на его жене свободно развевающееся пальто, он усмехнулся. "И до чего же разная одежда у людей!" - подумал он и пошел навстречу прибывшим. В это время с козел спрыгнул еще один русский с рыжими усами. Оглядев окруживших тарантас детей, он приветливо улыбнулся и по-монгольски поздоровался с Эрдэнэ.

- Коней надо распрячь и пустить пастись Вы мне поможете? - спросил русский.

- Помочь-то можно, но я не знаю, как снять хомуты, - ответил Эрдэнэ.

Из юрты вышел Галсан. Русский поздоровался с Галсаном за руку.

- Здравствуйте. Петр. Почему так давно не были у нас? - спросил Галсан.

- Хозяин долго собирался, а значит, и я был занят, - ответил Петр и хлопнул Галсана по плечу. Галсан чуть не упал.

"Эге, этот русский, видно, силен. Вот бы кому бороться на празднике. Жаль только, что он нашей борьбы не знает", - подумал Эрдэнэ.

В этот момент из юрты вышла жена Павлова и позвала: "Хонгор! Солонго!" Дети подбежали к ней. Подбежал и Бато. Женщина поцеловала Хонгора и дала ему коробку с конфетами. Солонго стеснялась и потому стояла в стороне. Женщина с улыбкой подошла к ней и протянула ей такую же коробку.

"Ишь ты, а Бато и Сурэн ничего не дала. Нехорошо, обидела детишек", подумал Эрдэнэ, когда женщина скрылась в юрте, и какая-то неприязнь зародилась у него к ней.

Будто разгадав его мысли, Петр достал из кармана большой китайский леденец и, разбив его об оглоблю, дал по куску Бато и Сурэн. Это Эрдэнэ понравилось, и он одобрительно улыбнулся.

- А что, дружище, есть ли у тебя столько водки, чтобы я мог опьянеть? спросил Итгэлт и раскатисто рассмеялся.

- У нас благодать белого царя, а водочка должна быть у вас, - ответил Павлов и тоже рассмеялся.

Каждый раз при встрече Павлов и Итгэлт приветствовали друг друга этими словами. Это вошло у них в традицию после того, как несколько лет назад они впервые заключили сделку на двести голов скота.

Павлов достал бутылку русской водки, а Итгэлт распорядился принести кувшин хурдзы*. С этого началось.

______________

* Хурдза - молочная водка третьей перегонки.

Итгэлт посадил купца и его жену на северном, почетном месте и поставил перед ними на серебряной тарелке жирный крестец.

- Ну, как наши дела, будет ли прибыток? - спросил Итгэлт.

- Какие же мы были бы торговцы без прибыли! - гордо ответил Павлов.

Эрдэнэ и Петр в это время сидели в другой юрте.

- Вы что ж, недавно здесь? Я что-то вас не видел у Итгэлта, - спросил Петр.

- Да. Я недавно у него, - ответил Эрдэнэ и налил в пиалу кумыс.

Петр тоже налил себе кумысу и, причмокивая, выпил.

- Как вас зовут?

- Эрдэнэ.

- А меня - Петр. Я служу у Павлова. А вы женаты?

"Сколько сразу вопросов задает этот русский!" - подумал Эрдэнэ, но быстро ответил:

- Женат. А вы?

Веселое выражение исчезло с лица Петра. Его глаза смотрели сейчас печально.

"Зря спросил я его, наверное, жена у него умерла", - подумал Эрдэнэ.

- И я женат, и детишки есть, двое. Только далеко они отсюда. За тысячу уртонов, - ответил Петр и тяжело вздохнул.

"Зачем же он оставил жену и детей так далеко, а сам приехал сюда?" подумал Эрдэнэ, и ему стало жаль этого большого человека.

За активное участие в революции 1905 года Петр был сослан в Сибирь. До этого он работал слесарем на морозовской фабрике в Иванове. Там остались его жена и дети. Три года просидел он в тюрьме, а затем его сослали на Байкал. Оттуда он бежал в Тунку, где встретился с Павловым, и приехал в Монголию.

Павлов знал, что Петр убежал из ссылки, что он "политический", но отсюда Россия далеко, а даровую рабочую силу как не взять. И Павлов нанял Петра. Петр пошел служить к купцу потому, что ему надо было поправить свое подорванное тюрьмою здоровье и выждать время.

Петр старательно стал изучать монгольский язык и приглядываться к жизни монголов. Он видел, что монголы - народ трудолюбивый, доверчивый, гостеприимный. Только правят им алчные, жестокие, невежественные люди. А Павлов к монголам относился высокомерно, особенно к простым аратам.

- Никак в толк не возьму! Как это монголы когда-то чуть ли не весь мир завоевали! На месте не сидят, живут словно яки, организованы плохо. Нет, вымрут они скоро, а их обширные и богатые земли станут добычей какого-нибудь сильного государства, - говорил Павлов.

- Неверно, - возражал ему Петр. - Монголия - это богатырь, отравленный снотворным, но он не умер. Он лежит в обмороке. Его надо только разбудить. А когда он проснется и расправит свои могучие плечи, тогда не поздоровится всем, кто его сейчас клюет.

Видя тяжелую жизнь монгольского народа, Петр жалел его и понимал его стремление к лучшей жизни. Изучив монгольский язык, Петр стал заводить себе друзей среди простых людей. Часто он беседовал с ними за чашкой водки или пиалой кумыса о политических событиях в России, участником которых он был. Новые друзья качали головами и говорили ему: "Мой русский друг, зря ты об этом болтаешь, за это можно головой поплатиться". Когда он говорил о тяжелой жизни монгольского народа, кое-кто возражал ему: "Наша страна богатая, в ней и не работая можно прожить сыто".

Однажды, беседуя с Няма, он изругал русского царя. Няма покачал головой и сказал: "Зачем так говоришь о божественном царе, за это в ад попадешь". Другой раз, разговаривая с Галсаном, Петр назвал Итгэлта хитрецом. Галсан возразил: "Он мой заступник и покровитель".

Охраняя усадьбу Павлова, Петр пытался беседовать даже с нищими из Луу-гунского монастыря. Но они только качали головами и, взяв подаяние, молча уходили. Однако Петр не отчаивался.

- Вы у Итгэлта батрачите? - спросил Петр у Эрдэнэ.

- Да.

- Вы из его кочевья?

- Нет. Мое кочевье далеко. Знаете Засагтханский хошун?

- Слышал.

- Так вот, я из того хошуна. Ехал помолиться в Ургу, но в дороге потерял коня, и благодаря Итгэлту у меня есть сейчас кусок хлеба.

- Сколько же он вам платит?

- Плату он не установил. Но то, что он дает, мне хватает. Вообще он добрый человек.

- Петя! - послышался голос Павлова.

- Слуга у хозяина не волен, надо идти, - сказал Петр и, подмигнув Эрдэнэ, вышел.

Галсан поставил на стол большую тарелку с боузами* и стал наливать в пиалы суп с макаронами из картофельной муки.

______________

* Боузы - род пельменей, приготовленных на пару.

Павлов велел Петру принести со двора вещи. Петр внес в юрту два ящика. Жена Павлова, открыв один из них, достала большой белый сверток и передала мужу.

- Вот привез тебе скромный подарок на праздник, - сказал Павлов и передал сверток Итгэлту. Итгэлт принял сверток с таким видом, будто берет что-то ему положенное.

Тем временем жена Павлова достала несколько бутылок водки и поставила на стол.

- Позови Эрдэнэ, - приказал Итгэлт Галсану.

Стали обедать. Павлов и Итгэлт, поздравив друг друга, выпили по чашечке арзы и закусили.

- Хороша арза, быстро бьет в голову, - удовлетворенно сказал Павлов.

- Русская водка тоже хороша. И в голову и в ноги бьет, - ответил Итгэлт.

Вошел Эрдэнэ и стал около древка, которое держит верх юрты.

- Вы меня звали?

- Да, садись. Вот это, - указывая на Павлова, сказал Итгэлт, - мой друг, русский купец Павлов. А это его жена. - И, обращаясь к Павлову, добавил: - Наконец у меня появился человек, которого можно назвать моей правой рукой. И грамоту знает, и счет быстро ведет. Ну, распечатывай свою бутылку, угостим Эрдэнэ.

Павлов передал бутылку Петру. Тот одним ударом ладони по дну выбил пробку. Все засмеялись - как ловко этот русский открывает бутылки. Итгэлт наполнил две чашки, одну он протянул Эрдэнэ.

Эрдэнэ сел на корточки и, подняв чашку, сказал:

Арза - душа всех тостов,

Напитка лучше нет,

Желаю счастья сестрам,

А братьям - многих лет!

- Пусть сбудутся твои пожелания, - сказал Итгэлт и другую чашку преподнес Петру.

Петр тоже сел на корточки и, улыбаясь, сказал:

- Разрешите присоединиться к благопожеланиям Эрдэнэ.

С этими словами он залпом выпил водку.

В тот вечер в палатке Итгэлта собралось много гостей. Выли тут и Бадарчи, и Цамба, и Жамбал.

- Петя, музыку! - громко крикнул опьяневший Павлов. Петр принес гармонь и, широко растягивая меха, пустился в пляс. Пол юрты задрожал, из-под сапог Петра полетели комья земли.

- А ну, Эрдэнэ, теперь твой черед - давай песню! - крикнул Итгэлт и налил Эрдэнэ еще чашку водки.

Итгэлт знал, что тут все стараются угодить ему. И он безмерно гордился этим, ему уже казалось, что он настолько силен, что может превратить горы в степи, а степи - в горы.

В юрте стало шумно. Все смеялись, кричали, пели. И только жена Павлова чувствовала себя так, будто попала в гости к дикарям. Но она помнила указания мужа, что Итгэлта нельзя ничем обидеть, что ему нужно оказывать внимание. Он ведь помогает множить их богатство. И она притворно смеялась, потчуя гостей.

За столом прислуживала смуглолицая белозубая Дулма. Это она ставила перед важными гостями и жирный бараний крестец, и вареное мясо, и пельмени. Это она расставляла блюда и убирала со стола пустую посуду. Уходя, она незаметно для всех выносила из палатки и жирное мясо, и шипучий кумыс, и русскую водку. Это она, обольстительно улыбаясь, угощала молодого Цамбу, который здесь на празднике приобщался к прелестям мирской жизни.

Вот Дулма вышла из палатки и оглянулась. Кто это ее поджидает? Как ни в чем не бывало, она, покачивая бедрами, пошла в сторону от стойбища. Подвыпивший Цамба - это он поджидал Дулму - пошел вслед за ней. Дулма остановилась. Цамба подошел к ней вплотную и кашлянул. Дулма резко повернулась и игриво посмотрела на молодого ламу. Он ей нравился, тем более что и Итгэлт и Галсан надоели ей до отвращения.

- Кто это? - будто не догадываясь, кто перед ней стоит, спросила Дулма.

- Это я. Не бойся, - сказал Цамба. Он хотел сказать что-то еще, но у него от волнения перехватило дыхание.

- А я и не боюсь.

- Ты куда, Дулма?

- Я? Никуда!

- Я хочу с тобой, - сказал Цамба и схватил Дулму за руку.

- Ламе такое нельзя. Отпусти! - сказала она.

Цамба молча обнял ее за плечи и повел в темноту.

- Отпусти же. Как тебе не стыдно! - сказала Дулма и нехотя стала упираться.

Но Цамба держал ее крепко и вел в овраг.

- Как тебе не стыдно! - опять сказала Дулма.

Они остановились.

- Мы будем с тобой встречаться, да? - прошептал Цамба. Он неуклюже облапил женщину и стал шарить у нее за пазухой. Руки у него дрожали. Дулме стало смешно, и она громко рассмеялась.

Цамба вздрогнул и вдруг, ничего не говоря, повернулся и пошел к палатке.

- Эх ты, горе-любовник! - презрительно сказала Дулма.

Когда Цамба подходил к палатке, возле нее кто-то стоял. Это был Эрдэнэ. "Наверно, вышел по нужде", - подумал Цамба и хотел пройти мимо. Но сильная рука схватила его за плечо, а удар в лицо сбил с ног. Цамба быстро вскочил.

- За что ты меня бьешь? - спросил он.

- Не приставай к замужним женщинам, асман-банди*, - сказал Эрдэнэ.

______________

* Асман-банди - презрительная кличка лам.

Еще один удар, от которого Цамба потерял сознание, снова свалил его на землю.

11

Надом продолжался уже второй день. В красном шатре, расположенном в центре, была резиденция хошунного князя. В желтом шатре, стоящем справа, находились высшие ламы, а синий шатер, что стоял слева, занимали знатные тайджи и ноёны.

Народу съехалось много, все были в праздничных одеждах. То тут, то там важно расхаживали борцы в дзодоках*, суетились конюхи, готовившие лошадей к скачкам.

______________

* Дзодок - специальный борцовский костюм с наплечниками и короткой спинкой.

Сегодня шла борьба борцов третьего круга. Борцы вызывали своих противников. Луу-гунские борцы издавна славились своей силой, и поэтому земляки не сомневались в их победе. Но чем злые духи не шутят - в спорте всякое бывает.

И вот остались непобежденными только два борца: Эрдэнэ и лама из Заяинского монастыря.

- Ну, Эрдэнэ, держись! Эти монастырские ламы очень жилисты, - сказал Няма.

- В прошлом году их борцы побороли двух наших чемпионов. Только Вандан устоял. Так что ты, Эрдэнэ, постарайся, - сказал Итгэлт, напутствуя своего батрака.

- Мой старший брат, вы должны его побороть, - шепнула Солонго на ухо Эрдэнэ. Эрдэнэ улыбнулся и вошел в круг.

Боролись они долго. Два раза схватывались и два раза отпускали друг друга, а потом долго кружились, выискивая подходящий момент для броска.

Но вот лама неудачно ухватил Эрдэнэ за предплечье. Эрдэнэ мгновенно воспользовался ошибкой противника и бросил его через бедро. Лама упал на спину.

- О, этот прием у него опасный!

- Из какого он хошуна?

- Это, кажется, новый батрак Итгэлта, - говорили в толпе про Эрдэнэ.

Когда Эрдэнэ, сняв дзодок, одевался, пришел подвыпивший Итгэлт.

- Поборол?

- С трудом.

- Я знаю, он, черт, сильный. Но мы сегодня должны одержать еще одну победу. Мой гнедой должен сегодня опередить коней Сурэга.

Вчера на скачках в предварительных заездах две лошади хошунного князя Сурэга заняли первые места, а итгэлтовский гнедой - лишь третье. Однако Итгэлт верил, что сегодня его конь придет первым.

- Коли не пустит своих коней с полпути, никогда им не обойти гнедого. Ловчит князь, - сказал Эрдэнэ.

Итгэлт покосился на главный шатер.

- Ничего, пусть ловчит. Сегодня гнедой все равно всех обскачет.

- Все-таки негоже князю на такое идти.

- А чем ему еще отличиться? Храм до сих пор не может построить в хошуне. Вот и жульничает...

Осторожный Итгэлт на этот раз чуть не выдал всех своих секретов. А дело в том, что он завидует знати, всем этим ноёнам и тайджи. Особенно злят его тайджи, которые не платят никаких налогов. А он, Итгэлт, столько дает казне! И все за них, за этих лентяев и обжор. Только и знают, что набивают свои животы да спят по двенадцати часов в сутки. Даже крепостных своих распустили. Вот бы ему быть хошунным князем! Он бы этих богачей из хошуна коленом под зад! Собрал бы всех крепостных, бездомных бродяг, да и нищих заодно, и заставил бы их ткать сукно. И слава бы о нем пошла по всей Монголии.

Правда, об этом Итгэлт пока не говорил никому. Но сегодня, хватив лишнего, он невольно высказал Эрдэнэ свое отношение к знати. Ведь верно говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Но Итгэлт вовремя спохватился, поняв, что говорит лишнее. Он прикинулся совсем пьяным и заплетающимся языком пробормотал:

- Ладно, Эрдэнэ, все это чепуха, так, спьяну сорвалось.

- Почему же чепуха, вы сказали правду, - серьезно ответил Эрдэнэ и пошел к лошадям.

Итгэлт, часто моргая, долго смотрел вслед уходящему Эрдэнэ. "Как это он сказал? "Почему же чепуха, вы сказали правду"? Ишь дьявол! Кажется, это не простой орешек", - подумал он.

В это время мимо него провели коней князя Сурэга. Итгэлт постоял еще немного в раздумье, потом быстро пошел вслед за Эрдэнэ. У коновязи он сказал ему:

- Дорогой Эрдэнэ, нашему гнедому нельзя быть первым. Отберет тогда князь нашего коня. Посади на гнедого Бато и хорошенько накажи ему, чтобы первым не приходил, пусть придет вторым. А если посадить глупого Хонгора, то он обязательно займет первое место и мне придется расстаться с конем.

Эрдэнэ так и сделал, и Бато пришел вторым. Гнедой отстал от первого коня на одну голову. Конь, занявший первое место, конечно, понравился князю, и хозяин коня с грустью смотрел, как его скакуна уводят княжеские конюхи.

"Вот так они присваивают лучших коней, на глазах грабят", - подумал Итгэлт и злорадно рассмеялся: кони Сурэга не заняли ни одного призового места.

В тот вечер Эрдэнэ рассказал Итгэлту, почему ему пришлось покинуть свое кочевье.

- Я так и знал. Ведь сразу было видно, что ты не простой арат. Эх, дорогой Эрдэнэ, если раскрыть все преступления ноёнов в нашем хошуне, волосы встанут дыбом... Однако кому раскрыть-то, нет такого смелого человека, сказал Итгэлт.

- Это верно, чтобы побороть сильного, нужна тоже сила. А ноён силен. Конечно, можно раскрыть все его подлые проделки, но для этого надо иметь состояние. Ведь сколько взяток одних нужно будет дать. Мне это не по карману, пробовал, да что толку, одни синяки получил. Но вот такому состоятельному человеку, как вы...

Последнюю фразу Эрдэнэ произнес медленно и не закончил. Он словно не знал, что сказать дальше.

- Расходовать богатство, которое накопил своим горбом, на взятки нет никакого смысла, - сказал Итгэлт, догадываясь, на что намекает Эрдэнэ.

Итгэлт хотя и ненавидит ноёнов и прочую знать, но открыто идти против них не собирается. Правда, он уверен, что все они слабее его, хотя и получают разные привилегии. Ведь это они, гордые тайджи, идут к нему на поклон за деньгами, к нему, простому мужику, который еще несколько лет назад сменных коней под седло не имел. Каждый стремится при случае заехать к нему, попировать на даровщинку. Вот он какой, Итгэлт! И черт с ними, с их титулами да званиями. Деньги дороже этих званий.

Эрдэнэ очень понравился бревенчатый дом Павлова с большими светлыми окнами, построенный в западной части Луу-гунского монастыря.

- Хороший дом, - сказал Эрдэнэ, осмотрев все комнаты.

- Наши еще не умеют строить такие дома, да и жить в них вряд ли смогут. Видно, время не настало еще для этого, - сказал Итгэлт.

Во дворе Петр колол дрова. Увидев Эрдэнэ, он пошел ему навстречу и крепко пожал руку.

- Видел, как ты боролся. Молодец! Наверняка за тобой первое место, приветливо улыбаясь, сказал Петр.

- За хорошие слова спасибо. Конечно, раз решил бороться, надо стремиться быть первым, - ответил Эрдэнэ.

Все вошли в дом. Тут, как говорится, и пеший удостоился внимания конного. Среди гостей были Бадарчи и Жамбал. Цамба и Дулма успели юркнуть в пеструю юрту Итгэлта.

Обед прошел шумно. После него Петр стал играть на баяне, плясать. Дощатый пол под ним ходил ходуном.

Эрдэнэ затянул было песню, но его перебил Бадарчи:

- Завтра вызову тебя на борьбу и побью.

Эрдэнэ от обиды даже покраснел, он чуть не вспылил, но вовремя сдержался.

- Ладно, - скромно ответил он. - Падать-то придется на землю, а не на колья.

- А ведь монголы говорят: у кого язык гордый, у того ляжки голые, ядовито заметил Петр.

Эти слова вызвали смех у всех присутствующих.

- Вот я тебе сейчас покажу ляжки, коли не струсишь, - сказал покрасневший Бадарчи и, поднявшись, стал кичливо поводить широкими плечами из стороны в сторону, как это делают борцы перед схваткой.

Петр принял вызов. Все вышли во двор. Ярко светила луна. Некоторое время противники ходили по кругу, выжидая удобного момента для броска. Но вот Петр, схватив Бадарчи за плечо, стал нажимать в одну сторону, пытаясь свалить на землю. Но Бадарчи устоял и, внезапно нагнувшись, перебросил Петра через бедро. Петр, выпустив на мгновение одежду Бадарчи из рук, упал.

- Ну, у кого ляжки голые? - сказал Бадарчи и злорадно засмеялся.

В эту ночь Эрдэнэ почти не спал. Он вспоминал все известные ему приемы борьбы. Ведь он должен во что бы то ни стало осилить Бадарчи.

Утром, напутствуя его, Итгэлт сказал:

- Сегодня Бадарчи будет злой, нелегко тебе придется, но ты постарайся победить его.

Да, Бадарчи не забыл своего обещания - в четвертом туре он вызвал Эрдэнэ. Эрдэнэ прошептал про себя несколько раз: "Помоги мне, мой Тайшир-хан!" - и вошел в круг. Он решил бросить Бадарчи через бедро и ждал удобного момента.

Долго ходили они по кругу, и каждый раз, когда Эрдэнэ хотел применить свой прием, Бадарчи умело парализовал его намерения контрприемами.

- И старый волк с ягненком справится, и старый лама справится с тестом, - подзадоривал Бадарчи Эрдэнэ. Но вот Бадарчи встал как вкопанный и только руки у него делали вращательные движения. Эрдэнэ рванулся вперед. Он ухватил противника за спинку дзодока, пытаясь бросить его через бедро. Но Бадарчи увернулся и, оказавшись сзади, поднял Эрдэнэ и, как Петра, бросил на землю.

Луу-гунские старожилы были довольны. Так и надо этому батраку, пусть знает, с кем бороться. А Итгэлт, дети и Петр даже отвернулись, чтобы не смотреть на побежденного.

Эрдэнэ, понурив голову, пошел к юртам.

- Хорошо, что голова цела осталась, это тебе не с послушниками возиться, - злорадно прошипел Цамба вслед Эрдэнэ.

- Ничего, с тобой-то я всегда справлюсь, - беззлобно ответил Эрдэнэ.

В тот вечер Эрдэнэ и Петр долго беседовали, попивая молочную водку.

- Когда я только что приехал сюда, - говорил Петр, - все мне здесь казалось диким - и природа и люди. Но потом я понял, что вы такие же люди, как и мы, так же страдаете, когда тяжело, и так же радуетесь, когда весело. За три года я многое узнал.

- Монголы - народ добрый, простой и дружелюбный.

- Разные есть, и хорошие и плохие, - сказал Петр и хитро прищурил глаза.

- Когда людей много, конечно, среди них есть и хорошие и плохие, согласился Эрдэнэ.

- Хорошо, что мы с тобой познакомились.

- Я тоже так думаю.

- А ты знаешь, как я попал сюда? Тебе что-нибудь известно о событиях в России в тысяча девятьсот пятом году?

- Хотели царя с трона сбросить, но не вышло, говорят.

- Верно, поэтому меня и сослали в Сибирь.

Эрдэнэ с удивлением посмотрел на Петра.

- Да, Эрдэнэ, с ноёнами да ханами шутки плохи. К ним только попадись в порошок сотрут. Но если всем миром взяться за них, и на нашу улицу может прийти праздник.

- Хорош праздник - скитаться на чужбине.

- А ты тоже ссыльный? - спросил Петр.

Эрдэнэ, кроме Итгэлта, никому не говорил о том, что из-за тяжбы с хошунным князем ему пришлось покинуть свое кочевье. Он считал, что, если об этом болтать, только хуже будет. Но сейчас ему захотелось рассказать обо всем Петру.

- Почти. Я затеял тяжбу с князем в своем хошуне и вот оказался здесь. У нас говорят: "Кто ссорится с собакой, остается без подола, кто ссорится с ноёном, у того зад болит", - сказал Эрдэнэ и горько улыбнулся.

Когда что-нибудь ищешь и находишь, невольно радость наполняет сердце. И чем дольше продолжаются поиски, и чем они труднее, тем больше бывает эта радость. Петру казалось, что он нашел человека, которого долго искал. Вот он, тот монгольский богатырь, каким он себе его представлял в спорах с Павловым. Только этот уже не в обмороке. Этот уже очнулся от полученного удара. Правда, он еще не знает, кто его так стукнул, но злоба в нем вспыхнула. Конечно, так бороться, как боролся Эрдэнэ, бесполезно, но Петр не осуждал его за это.

- Надо драться не с одним ноёном. Надо уничтожить самодержавие. Без этого ничего не добьешься. Мы у себя все равно уничтожим царизм. Но эта задача не под силу одному. Надо, чтобы на борьбу поднялись десятки и сотни тысяч людей, соединив свои силы в один кулак.

Их разговор прервала вошедшая в палатку Дулма.

- И о чем это вы так долго беседуете? - игриво спросила она и, вынув из маленького зеленого сундучка зеркальце, стала прихорашиваться. Одета она была в свое лучшее платье.

- Куда это ты, Дулма? - спросил Эрдэнэ, видя, что женщина собирается уходить.

- Далеко не уйду, - ответила Дулма, не оборачиваясь, и, весело напевая, вышла.

Эрдэнэ очень хотелось еще побеседовать с Петром. Ишь ты, куда загнул свергнуть царя. Коли Засагтхан так силен - а ведь над ним есть еще богдо-гэгэн, - каким же сильным должен быть русский царь, над которым нет больше никакого начальства. Однако этот русский так уверенно говорит.

- Как же ты победишь русского царя? - с сомнением спросил Эрдэнэ.

- Один я не сумею. А вот все вместе - победим.

- Ведь у царя столько войска! А богатство какое! А что есть у вас?

- У нас все есть. Все царское войско - наш союзник. А богатство, что ж, оно не царем заработано. Мы его создали, а он только ограбил нас. Поэтому у нас сил больше, чем у царя, - убежденно ответил Петр.

- Так тебя же арестовал и сослал в Иркутск твой же союзник.

Петр встал и, подойдя к Эрдэнэ, сел возле него на корточки.

- Да, сегодня арестовал меня, а завтра вместе со мной арестует царя, сказал Петр.

- Ты слышал поговорку: "Сколько бы верблюд ни прыгал, до неба не допрыгнет", - улыбаясь, возразил Эрдэнэ.

- Допрыгнет! Ты слышал, что маньчжурского императора уже скинули? спросил Петр.

- Слышал.

- А ведь у него и богатства и войска было не меньше. Верно?

Эрдэнэ некоторое время молча сидел в раздумье. Петр набил трубку и закурил.

- Ну хорошо, вот вы победили русского царя, а дальше что? - начал снова разговор Эрдэнэ.

Петр встал, налил в пиалу кумыса и не спеша выпил.

- Это уже другое дело, - сказал он. - Об этом тоже подумали.

В это время в палатку вошел Итгэлт, и раз говор прервался.

После праздника Итгэлт поручил Эрдэнэ сосчитать гурты скота, которые были на выпасе у аратов. Как-то Эрдэнэ приехал к матери Доржи - старухе Буян. У Буян своего скота нет. Когда Доржи был дома, он работал батраком, на его заработки они и жили. Но когда сына призвали в армию, она взяла на выпас у Итгэлта двести голов овец. Днем и ночью пасла она чужой скот, чтобы как-то просуществовать. Досыта она не ела, но жить было можно, голодной спать не ложилась.

Прошлой весной она попросила одного ламу погадать о сыне. Что-то долго не было от него вестей. Может, погиб уже где? Лама погадал и сказал, что за благополучие сына надо прочитать десять молитв. Она отдала ламе одну овцу.

При подсчете одной овцы не хватило. Старуха сперва только развела руками, но потом сказала, что овцу съела.

Закончив учет, Эрдэнэ составил список, где был указан возраст овец, их масть и порода. Он сказал Итгэлту о нехватке одной овцы, объяснив, как было дело.

- Старуха сказала, что осенью, когда получит плату за работу, рассчитается с вами. - закончил свой доклад Эрдэнэ.

- Вот всегда так получается, людям помогаешь, а они тебе платят черной неблагодарностью, - сказал Итгэлт и, взяв список, спрятал его в сундук.

Вечером Итгэлт похвалил Эрдэнэ и угостил его водкой. А на другой день Галсан по приказанию Итгэлта отобрал у Буян овец и передал их на пастьбу в другой айл.

Буян со слезами на глазах умоляла оставить ей овец. Ведь это у нее единственный источник существования, но Итгэлт был неумолим.

Как-то Эрдэнэ побывал в хошунном монастыре. Там он повстречался с Буян. Старуха просила подаяние. Узнав Эрдэнэ, она, потрясая клюкой, набросилась на него.

- Ну что, несчастный, стало ли тебе радостнее после того, как лишил старуху куска хлеба? А ведь тебя родила такая же женщина, как и я. Ничего, боги еще дадут мне возможность увидеть, как ты будешь питаться помоями Итгэлта.

Эрдэнэ не нашелся что ответить. Только сейчас он понял, что поступил необдуманно и причинил старушке большое горе. Он не мог забыть эту встречу и решил исправить свою ошибку. Он попросил Итгэлта снова дать овец на пастьбу старухе Буян.

- Перестань, дорогой мой, жалеть ее. Ты только раскинь умом, ведь я ей ничего плохого не делал. Она сама навлекла беду на себя. Нет, больше скота я ей не дам, - твердо заявил Итгэлт.

Осенью, когда Эрдэнэ готовился вместе с Петром перегонять купленный Итгэлтом и Павловым скот, к ним приехал Улдзи. Эрдэнэ мог быть спокоен брат был жив и слал ему свой привет.

- Если вы снова встретитесь с Тумэром, расскажите ему обо мне. Скажите, что приезжать ему сюда не следует. Здесь он может попасться. Как-нибудь встретимся в другом месте, - сказал Эрдэнэ.

- Я знаю. Тут надо быть настороже. Но ты не беспокойся, никто и не догадывается, что я приезжал к тебе от него, - ответил Улдзи.

12

Тумэр с Тугжилом приехали в Ургу. Тумэр прежде всего стал искать брата, но поиски ничего не дали. Лишь один монгол на базаре сказал ему, что в Луу-гунском хошуне, кажется, работает батраком какой-то Эрдэнэ из Засагтханского хошуна.

В Урге Тумэр случайно познакомился с Хоягом. Они разговорились. Хояг поведал ему о своих мытарствах, и Тумэр, пожалев солдата, дал ему одного коня, чтобы добраться домой. За это он попросил Хояга передать отцу его просьбу - узнать, где сейчас его брат.

На следующий день Тумэр с Тугжилом уже скакали на юго-восток. Трое суток они не сходили с коней. Тугжил совсем обессилел, от голода у него кружилась голова, начались рези в желудке. Кони тоже приустали, и лишь Тумэр как ни в чем не бывало продолжал путь, распевая песни.

Тугжил злился - черт его дернул связаться с этим идолом.

К исходу третьих суток они подъехали к роднику, напоили коней и сами напились ключевой воды. Тугжил без сил растянулся на земле.

- Ну вот, теперь скоро будем на месте, - сказал Тумэр.

- Сколько же еще уртонов осталось до цели? - спросил Тугжил, не поворачивая головы.

- Всего два дня езды.

- Слушай, Тумэр, я, видно, не выдержу. Живот очень болит. Давай как следует отдохнем.

- Я думал, ты настоящий мужчина. А ты на поверку трухлявым оказался, сказал Тумэр. Он стреножил лошадей, пустил их пастись и только тогда достал из переметной сумы вареное мясо. - На, ешь. Только знай, мы не пировать едем.

Тугжил набросился на мясо, как голодный зверь. А Тумэр достал из сумы высушенный рубец и бросил его в воду, чтобы размок. Потом и он принялся за еду.

Поужинав, оба уснули. В полночь Тумэр разбудил Тугжила. Кони были уже оседланы. Отмоченный рубец Тумэр наполнил водой и дал Тугжилу, чтобы тот прикрепил его к седлу.

- Для чего это?

- Когда будем пересекать Гоби, зароем его в землю, а на обратном пути достанем, это вроде как наш походный родник.

Темно, холодно. Небо затянуло свинцовыми тучами, дует пронизывающий холодный ветер. У Тугжила от холода зуб на зуб не попадает. А тут еще так хочется спать! И куда они едут?

На второй день езды они поднялись на вершину невысокого холма и спешились.

- Здесь отдохнем, тронемся только к вечеру. Гоби, которую мы пересечем, называют Черной. Вон та гора, на юге, зовется Зотол-хан, - говорил Тумэр. Но Тугжил не слушал, ему хотелось только есть.

Тумэр стреножил коней и лег.

- Тумэр, неужели мы не будем ужинать, так и ляжем спать на голодный желудок?

- Потерпи. Ты ведь не на праздник приехал. А что будешь есть на обратном пути? Вот возьмем табун, тогда и поедим! - ответил Тумэр, давая понять, что на эту тему больше не следует говорить. Через несколько минут он уже храпел. Тугжил хотел было взять кусок мяса, да побоялся своего грозного спутника.

Тумэр проснулся к вечеру.

Восточная сторона Зотол-хана была в тени, а западная так и сверкала в лучах заходящего солнца. А над полупустыней стоял мираж - безбрежный волнующийся океан. Тугжил еще спал. Ему снилось: стоят перед ним тарелки с вареным мясом, но есть он не может и потому злится и скрипит от ярости зубами.

Тумэр толкнул приятеля.

- Вставай, пора. Ехать надо!

Тугжил недовольно нахмурил брови, но промолчал, и через несколько минут они уже скакали по степи в вечерних сумерках.

- Видишь вон там табун? - спросил Тумэр. - Так вот, отобьем коней сорок - и назад. Понял? Да и своих коней пора сменить. Сменим их на ходу и поскачем на неоседланных, только не забудь перекинуть стремена. За нами будут гнаться, но ты не робей, - сказал Тумэр.

Тугжил только кивнул головой, говорить он был не в силах от страха. Тумэр из переметной сумы достал аркан и медленно поехал вперед, Тугжил безропотно последовал за ним. Вскоре они оказались в середине табуна.

- Кони здесь разные - и хорошие и плохие. Я буду выбирать, а ты отгоняй их в сторону, - негромко сказал Тумэр.

Они отбили от табуна около пятидесяти лошадей и погнали их в степь. Тумэр с гиком нахлестывал коней, наращивая бег. Кони уже стлались в галопе. Тугжил тоже принялся орудовать кнутом.

Охваченный радостным чувством скачки, Тугжил на время забыл и о голоде и об усталости. Ему казалось, что нет на свете ничего лучшего, как вот так мчаться за табуном по ночной степи.

Вскоре они заметили, что их преследуют. Четыре табунщика гнались за ними по пятам. Сменив своих коней, они считали себя уже в безопасности. Но вдруг конь Тугжила споткнулся, и Тугжил, ехавший без седла, не удержался и упал с коня.

Тумэр этого и не заметил, пока до него не донесся жалобный крик: "Тумэр, Тумэр, не оставляй меня!" Пришлось Тумэру повернуть обратно. Он посадил Тугжила на своего коня и стал догонять табун. Пока они ловили коня Тугжила, преследователи почти нагнали табун. Их крики слышались уже совсем отчетливо.

- Вот что, - крикнул Тумэр, - ты гони табун на Полярную звезду. А я их отвлеку. - Отделив от табуна несколько лошадей, Тумэр погнал их в другую сторону.

- Вот он! Держи его! - уже кричали табунщики. Тогда Тумэр, бросив лошадей, стал уходить. Двое табунщиков остановили лошадей, а двое других продолжали преследовать Тумэра. Но не зря Тумэр знал толк в лошадях. Под ним был прекрасный скакун, и вскоре он далеко оторвался от преследователей. Да и тем надоело гнаться за конокрадом. Ведь табун-то им удалось отбить. Они еще не знали, что им удалось поймать только часть похищенных коней.

К утру Тумэр догнал Тугжила. В табуне у них осталось тридцать лошадей, и среди них более двадцати быстроходных иноходцев. Тугжил был несказанно рад - подумать только, тридцать коней, да еще каких! Ведь раньше ему удавалось уводить самое большое двух неказистых монголок или тощего вола на мясо.

Но пустыня остается пустыней - не так-то легко ее пересечь, да еще с целым табуном. Тугжил начал уставать, да и голод все сильнее давал о себе знать. И он предложил Тумэру остановиться.

- Из-за тебя и так часть табуна пропала. Тоже ездок, не мог усидеть на коне, - сердито ответил Тумэр, нахмурив брови. И Тугжил не осмелился больше заговаривать об отдыхе.

Так они ехали еще весь день, и только вечером Тумэр остановил табун.

- Слезай с коня и отыщи рубец с водой, - сказал Тумэр.

Тугжил спешился и стал искать зарытый рубец. Походив по кругу и ничего не найдя, он в растерянности остановился.

- А знаешь, мы, кажется, проехали то место. Как же теперь быть?

Тумэр громко рассмеялся.

- Эх ты! Он у меня уже в седле. Иди неси!

Они поели мяса, запили водой, отдохнули и в полночь снова тронулись в путь. Они ехали уже четыре дня. По пути им стали попадаться юрты. Они безбоязненно заезжали в эти разбросанные по степи айлы попить кумыса и поесть простокваши.

Тугжил повеселел. Тайком от Тумэра он продал трех коней. Вначале он боялся, что Тумэр узнает об этом, тогда ему здорово достанется - от этого черта всего можно ждать. Но Тумэр молчал, и Тугжил решил, что он ничего не заметил. Однако по дороге к одному айлу Тумэр, указывая на красивого гнедого коня, шедшего впереди табуна, сказал:

- Смотри, этого не тронь. Он один стоит не только тех, что ты продал, но и еще трех таких же. - Пришпорив лошадь, он поскакал к юрте.

На следующий день Тумэр подарил одну кобылицу встретившемуся им на дороге бедному арату. "Вот это здорово, - подумал Тугжил, - я десять суток мучился, а он раздает коней бесплатно. Разве всех нищих Халхи накормишь?"

В этот день они пересекали Сайдванский хошун. Тумэр решил навестить Улдзи. Но того дома не оказалось, он уехал разыскивать Эрдэнэ.

Хояг и Цэнд очень обрадовались приезду Тумэра, они угостили его вареным мясом, сушеным творогом и простоквашей. За разговорами прошел день. Перед заходом солнца Тумэр стал собираться. Хозяева просили его заночевать, но Тумэр с улыбкой покачал головой.

- Нам в юртах нельзя ночевать часто, такая уж у нас профессия. Улдзи передайте, что мы скоро встретимся. А пока я оставлю ему одну кобылицу. Это мой подарок, и скажите, чтобы он не беспокоился.

Тумэр и Тугжил решили заночевать у подножия горы.

- Что с лошадьми будем делать? - спросил Тугжил, укладываясь спать.

- Раздадим их баторванским беднякам.

- Бесплатно?

- А что с них возьмешь?

Тугжил недовольно нахмурил брови. "Как же это? Опять бесплатно! Таких коней!" - думал Тугжил. Сколько ему пришлось перенести, чтобы отбить табун. А что, если ночью угнать лошадей, а на Тумэра донести? За Тумэра он наверняка награду получит. Но как это сделать? Разве от Тумэра уйдешь! Он везде найдет.

Тугжил так ничего и не придумал, да и сон вскоре взял свое.

Проснулся он, когда начало светать. Тумэр еще спал. Он спал на спине, широко раскинув ноги и руки. Дул холодный северо-западный ветер. Тугжил поднялся и осмотрелся. Никого! И вдруг он с силой ударил Тумэра своим тяжелым кнутом по голове. Тумэр вздрогнул и сделал попытку подняться. Тогда Тугжил вытащил нож и всадил стальное лезвие Тумэру в бок. Тумэр машинально прикрыл рану руками и присел на корточки. А Тугжил вскочил на своего коня и, гикнув, погнал табун на северо-запад. Проскакав несколько минут, он оглянулся. Тумэр стоял согнувшись и обеими руками держался за бок. "Скорей, скорей отсюда, он и с такой раной страшен". Эта мысль все время билась в голове Тугжила, и он погнал табун еще быстрее.

А Тумэр, теряя сознание, шептал: "Ну и зверь! Из-за нескольких лошадей на убийство человека пошел". Но вот силы покинули его, и он навзничь упал на землю.

13

Эрдэнэ и Петр клеймили купленный Итгэлтом и Павловым скот, сгоняли его в гурты и передавали нанятым скотопогонщикам для перегонки в Тункинский район. Эта работа сблизила их еще больше. Часто в часы отдыха они дружески беседовали, поверяя друг другу свои самые задушевные мысли.

Петр очень любил эти беседы. Эрдэнэ оказался не только внимательным слушателем, он часто вступал в спор, не соглашаясь с суждениями Петра и доказывая свою правоту.

Эти беседы на политические темы открывали перед Эрдэнэ новый мир, которого он не знал, и давали ему обильную пищу для размышлений.

Петр в свою очередь узнавал много нового о монголах, их истории, обычаях, нравах, о их думах и чаяниях. Скоро Эрдэнэ понял, что Петр не просто рубаха-парень, что это очень интересный человек, повидавший много на своем веку, бесстрашный борец с несправедливостью. Он сравнивал его с горным орлом, которого подбили, но который не сдался, а залечивает раны, готовясь к новой борьбе. А Петр видел в Эрдэнэ наивного, еще мало знающего, однако сильного человека, которого захлестнула бесправная жизнь, но который достаточно силен, чтобы не только удержаться на гребнях ее волн, но и поплыть при случае против течения. Вот только доверчив он чересчур.

Когда Эрдэнэ хвалил Итгэлта, Петр говорил:

- Итгэлт относится к тебе хорошо не потому, что он щедр, а потому, что он за дешевку покупает и пот твой, и душу твою.

Эрдэнэ не соглашался, и разговор в конце концов часто переходил к вопросу об отношениях между богатыми и бедными.

Эрдэнэ любил говорить: "Наше монгольское государство..." Петр перебивал его и доказывал, что Монголия пока еще не является независимым государством. Избавившись от маньчжурского ига, она попала в ярмо царской России, и русский царизм превратил ее в свою марионетку. Чтобы это доказать, он рассказывал о Павлове и других русских купцах, которые безданно-беспошлинно разъезжают по Монголии, скупают за полцены скот и разное сырье и вывозят эти богатства из страны. А ведь это и есть самый настоящий грабеж.

Эрдэнэ и тут не соглашался с Петром. Он был убежден: если бы не русский царь, Монголия никогда не избавилась бы от маньчжурского ига. А то, что русские купцы вывозят из Монголии скот и разное там сырье - так это же обычная торговля.

- Увидишь, Эрдэнэ, как этот твой благодетель когда-нибудь проглотит вашу страну вместе с потрохами. Вот если мы уничтожим царизм и установим свою рабочую власть, тогда мы поможем вам сделать Монголию свободной, сказал Петр.

- Выходит, и ты придешь, чтобы притеснять нас? - с иронией заметил Эрдэнэ.

- Нет, сами мы к вам не придем, если только не попросите.

- Я попрошу, ты поможешь, и рай в Монголии готов! Так, что ли? Собирала бабушка шерсть с караганы*, - рассмеялся Эрдэнэ.

______________

* Карагана - степной кустарник.

Говорили они и о религии. Петр считал, что религия совершенно не нужна монголам. Он и о богдо отзывался неуважительно.

- Не знаю, как в вашей России, но в Монголии нам нужны и религия и богдо-гэгэн, - отвечал Эрдэнэ.

Спорили они часто, но терпеливо слушали друг друга, и чем больше спорили, тем больше доверяли друг другу.

Тамирская долина надела осенний наряд. Все расцвечено в темно-зеленые и оранжевые тона, лишь вершины гор и утром и вечером подернуты голубоватым туманом. В небе то и дело проносятся птичьи косяки: это ставшие уже на крыло выводки мечутся в воздухе, готовясь к дальним перелетам. А внизу на тучных пастбищах нагуливают жир несметные стада коров и овец, табуны лошадей.

Клеймение скота подходило к концу. Как-то вечером после трудового дня Эрдэнэ и Петр отдыхали на берегу Тамира. Эрдэнэ рассказывал Петру о произволе хошунного князя Гомбо.

- Что хотел, то и делал этот князь в хошуне, и управы на него не было. Хотел я его вывести на чистую воду, да сам попал в беду. Видно, не по силам мне это дело.

- Почему же ты попал в беду? - хитро прищурившись, спросил Петр.

- Гомбо кому надо закрыл рот серебром, а я, нищий, разве мог с ним тягаться? Вот и дали мне по загривку.

- Эх, Эрдэнэ, ребенок ты еще. Ведь пойми, у власти-то все такие князья, как твой Гомбо. И пока власть принадлежит им, ты не осилишь князя.

- Но ведь я писал чистую правду.

- Какое это имеет значение? Жалобой ноёнов не одолеешь.

- А как же их одолеть?

- Хотя их власть и подгнила, но держится еще крепко. Чтобы ее свалить, надо таким, как ты, соединить свои силы.

- Кто же со мной соединится? Когда я попал в тюрьму, никто, кроме жены, мне не помог. В моем хошуне даже собаки и те против меня. Ты видел, как все хлопали Бадарчи, когда он поборол меня?

- У вас, монголов, есть пословица: "Собрался в путь, узнай дорогу". А ты пустился в путь по бездорожью и завяз, а теперь плачешься, вместо того чтобы выбраться на тракт. Разве так можно победить?

Сломав ветку ивы, Эрдэнэ ногтем стал счищать с нее кору. Но делал он это машинально, о чем-то, видно, думая.

- Конечно, - продолжал Петр, - объединиться, собрать силы в один кулак - дело нелегкое. Тут нужны и выдержка, и смелость, и терпение. Это тяжелая работа, и сразу она не удается, но работа эта благодарная.

Петр помолчал, достал гармонь и заиграл какую-то грустную мелодию. Но вот гармонь затихла.

- А как ты думаешь, Эрдэнэ? Когда я приеду домой, узнает меня мой младший? - неожиданно заговорил Петр.

Эрдэнэ отбросил ветку и ласково посмотрел на Петра.

- Узнает, сначала немного будет дичиться, а потом привыкнет.

Неожиданно приехали Павлов и Итгэлт. Оба пьяные, но довольные.

Павлов подошел к Петру, похлопал его по плечу и стал быстро говорить ему что-то по-русски.

- Знаешь, что он сказал? - обратился Итгэлт к Эрдэнэ. - Он говорит, что русский царь и германский царь начали между собой войну и что идут уже большие бои.

- Да. Идет большое сражение, - сказал Павлов по-монгольски, - русская армия наступает на Германию во славу нашего царя-батюшки и православной церкви.

- А кто может победить русского царя? Никто! Ошибся германский царь на сей раз. Великая русская армия раздавит Германию, - заплетающимся языком проговорил Итгэлт.

О начале войны Павлов узнал от приехавших из Таряаты русских торговцев. Это известие его обрадовало: ведь теперь цены на скот поднимутся, и он получит большие барыши. Павлов поделился этой новостью с Итгэлтом.

- Теперь мы с тобой заживем, - сказал он и похлопал себя по карманам.

- Барыши всегда веселят сердце, - ответил Итгэлт. Надо только действовать смелее. Итгэлт помнит, как сильно поднялись в годы русско-японской войны цены на масло и мясо. И, услышав о новой войне, он сразу смекнул, что дело тут запахло большими деньгами.

Вот почему Павлов и Итгэлт решили прикупить еще голов двести скота, вот почему они и приехали сюда.

Петра известие о войне не обрадовало. Он помрачнел, лицо его посуровело.

Вечером, когда они ставили новую коновязь, Петр сказал Эрдэнэ:

- Эта война принесет много страданий. Капиталисты начали ее ради прибылей, а платить будет горем и слезами простой народ. Но страдания разбудят ненависть, и не известно еще, кто получит по шее в этой войне.

Через несколько дней подготовка к перегону скота закончилась, и Эрдэнэ с Петром отправились домой. Петр дорогой больше молчал, а если говорил, то только о войне, на чем свет ругал царя и предсказывал ему гибель. Он возмущался тем, что Павлов и Итгэлт обрадовались войне.

- Ты знаешь, кто эту войну начал? Вот такие Павловы и Итгэлты, которые и горе народное превращают в деньги.

- Ну при чем же тут Итгэлт? - защищал своего благодетеля Эрдэнэ. Просто ваш царь и немецкий царь поссорились и дали приказ своим войскам воевать.

- Конечно, не они мобилизацию объявили. Но пойми, германские Павловы захотели захватить богатства русских Павловых. А эти не только не хотят отдать свои богатства, но не прочь присвоить и чужие. Вот как началась война. Ты видел, как Павлов обрадовался, что она началась? - попытался Петр объяснить Эрдэнэ причину возникновения войны.

Эрдэнэ понимал, что в войне таких великих держав погибнет много людей. Однако он не соглашался с тем, что война началась по желанию богачей.

Они приехали к Эрдэнэ. Петр заночевал. На другой день он должен был ехать в усадьбу Павлова. При прощании Петр сказал:

- Знаешь, Эрдэнэ, я решил вернуться на родину.

- Ты ведь беглый, разве можно тебе вернуться? - с удивлением спросил Эрдэнэ.

- Нельзя. Но я вернусь. Однако мне нужна помощь. Можешь ли ты мне помочь?

- Ведь ты знаешь, что твой друг - нищий. Что я могу для тебя сделать?

- Мне нужен конь. Если ты найдешь мне коня, тебе я буду век благодарен.

- Я постараюсь найти тебе коня. Правда, это трудно, но я постараюсь. Когда он тебе нужен?

- Чем скорее, тем лучше. Но об этом никому ни слова, - сказал Петр и крепко обнял на прощание своего монгольского друга.

Петр уехал, а Эрдэнэ стал ломать голову, как достать ему коня. Сколько он ни думал, все выходило, что помочь ему в этом деле мог только Итгэлт, другого выхода не было. Но ведь он еще не расплатился с хозяином за юрту! Как же быть?

- Что Петр такой невеселый уехал? Или какое несчастье случилось у него дома? - спросил на другой день Няма у Эрдэнэ.

- У него дома началась большая война.

- В России?

- Да.

- Эх, не знал я. Вчера вечером заходил он ко мне, увидел мою кремневку и спрашивает: "Сколько она сейчас стоит и далеко ли бьет?" Видимо, думал с этим ружьем воевать. Если ты встретишь его, скажи, что я отдам ружье даром. А коли разживется чем на войне, пусть что-нибудь пришлет. Я знаю, Петр не обманет, не такой он человек.

В тот вечер Эрдэнэ попросил Итгэлта дать ему одного хорошего коня. Итгэлт с удивлением посмотрел на своего батрака.

- Зачем тебе понадобился конь... хочешь уехать?

- Нужно мне. А уезжать я не собираюсь.

- В этом году для езды бери любого коня, но только для езды. А в будущем - дам тебе стригунка, из него и вырастет конь. В этом году дам тебе еще скотины на мясо. Вот и все! - твердо проговорил Итгэлт и вышел из юрты.

Эрдэнэ очень расстроился. Как помочь Петру? Где достать коня? Эта мысль не выходила из головы, но он ничего не мог придумать. Долгор даже забеспокоилась. Что с мужем, почему он такой печальный? Уж не заболел ли?

На другой день Эрдэнэ поехал искать двух отбившихся от табуна коней. К полудню он их нашел и уже возвращался домой. По дороге повстречал Дулму, которая пасла овец. Он остановился, закурил и хотел было снова тронуться в путь. Но в это время к ним на вороном иноходце подъехал Бадарчи. Ехал он по делу в дальние стойбища - вручать какие-то бумаги из хошунной канцелярии, но, приметив Дулму, свернул с дороги. Он давно присматривался к хорошенькой батрачке в надежде, что ее любвеобильное сердце не обойдет и его.

Бадарчи спешился, закурил и стал хвастаться своей новой покупкой вороным иноходцем. Потом он рассказал Дулме, как поборол на празднике всех, в том числе и Эрдэнэ, которого он и на следующем празднике легко бросит на землю.

Слова Бадарчи задели самолюбивого Эрдэнэ.

- Чего расхвастался! - резко оборвал надзирателя Эрдэнэ. - Зачем ждать праздника, давай поборемся сейчас.

- Эх ты, разве можно так шутить со старшими? Смотри, шею сломаешь, сощурив глаза в смехе, сказал Бадарчи.

- Не сломаю! Только давай бороться не просто. Если я тебя свалю, ты дашь мне иноходца...

- А если я тебя брошу, что ты мне дашь? - с издевкой спросил Бадарчи. Ведь ты же нищий!

Эрдэнэ не знал, что ответить, и в нерешительности огляделся по сторонам.

- Вот видишь, ничего и предложить не можешь, а берешься биться об заклад. Нет, братец, кто ничего не имеет, тот на спор не идет.

- Вот как! - Внезапно в разговор вступила Дулма. - Тогда я помогу Эрдэнэ. Если ты его поборешь, получишь это кольцо. - И Дулма, сняв с пальца тяжелое золотое кольцо, поднесла его к носу Бадарчи.

У Бадарчи в глазах загорелся жадный огонек. Кольцо было из червонного золота и весило не менее двух ценов.

- Правду говоришь? Смотри, этим не шутят.

- Правду! Если победишь Эрдэнэ, кольцо твое. Но если ты свалишься, прощайся с конем.

- Я его, милая Дулма, и без кольца брошу наземь. Вот об тот камень спиной, - сказал Бадарчи, показывая на каменный выступ недалеко от дороги.

Борьба началась.

Эрдэнэ действовал осторожно, он решил атаковать только тогда, когда прием наверняка удастся. Рисковать было нельзя, ведь такой случай вряд ли еще представится. И он отступал от наседавшего Бадарчи, который твердо решил получить золотое кольцо Дулмы.

- Ты что же, бродяга, все время будешь убегать? Но от меня все равно не уйдешь!

Эрдэнэ не отвечал. Глаза его горели, мышцы напряглись. Вот он рванулся к Бадарчи, но тот ловко увернулся и схватил Эрдэнэ за плечо. Но и Эрдэнэ вырвался.

- Кажется, харчи Итгэлта пошли тебе впрок. Но все равно твоя спина коснется камня!

И они снова стали кружить.

Наконец Эрдэнэ решился. Или сейчас, или никогда. И ухватил Бадарчи за шею.

Бадарчи попытался освободиться, но не смог и схватил Эрдэнэ за ногу. Некоторое время они потоптались на месте. Бадарчи удалось, напрягши все силы, поднять Эрдэнэ на воздух. Но он не бросил его на землю, а понес к каменистому месту.

- Ты же его убьешь! - крикнула Дулма. - Хватит!

Но Бадарчи будто ничего не слышал. Тяжело дыша, он медленно шел к своей цели.

И тут произошло неожиданное. Эрдэнэ рванулся, коленом ударил Бадарчи под руку между ребер и, когда тот пошатнулся, схватил его за шею и бросил через бедро.

Огромное тело Бадарчи мелькнуло в воздухе и шлепнулось на спину. Не удержавшись на ногах, Эрдэнэ упал на колено и лбом стукнулся о камень. На лбу показалась алая струйка крови.

Дулма, как ребенок, запрыгала от радости, хлопая в ладоши. Потом она подошла к Эрдэнэ, вытерла у него со лба кровь и головным платком перевязала рану.

- Конь - не слово, выпустишь - поймаешь! - с трудом переводя дыхание, сказал Эрдэнэ и снял седло с коня Бадарчи.

- Ничего не поделаешь, Бадарчи, уговор дороже денег. Коня придется отдать, - сказала Дулма и звонко рассмеялась.

Бадарчи нахмурился. Неужели ему придется расстаться с конем? И черт его дернул связаться с этим батраком! Будь все это без свидетелей, не отдал бы он своего иноходца, а теперь... Эта чертова баба завтра же растрезвонит на весь хошун про его поражение.

Попросив у Дулмы коня, на котором она пасла овец, он оседлал его и отозвал Эрдэнэ в сторону.

- Ничего не поделаешь, тебе посчастливилось, но прошу тебя, об этом никому не говори. Понял? - сказал Бадарчи.

- Не беспокойся. Никому не скажу ни слова, - ответил обрадованный Эрдэнэ.

Эрдэнэ подошел к Дулме.

- Спасибо тебе, Дулма, желаю тебе прожить сто лет.

- Что ты, Эрдэнэ, мне и сейчас уже тошно жить, а ты говоришь - сто!

- Ну ладно, живи, сколько хочешь, только никому не говори, что я у Бадарчи выиграл коня.

- Если не надо говорить, значит, не буду, - ответила Дулма и, взвалив седло на спину, затянула песню и как ни в чем не бывало пошла к своей отаре.

14

Улдзи был доволен. Он выполнил поручение Тумэра и хоть этим отблагодарил его. Ехал он домой не торопясь. Да и куда ему спешить? Все пока идет благополучно. Домой он приехал к вечеру, на закате солнца. Дома никого не было. Около тагана в миске было много вареного мяса и тут же стоял неполный кувшин чая. Графин с арзой, которая была припасена для Тумэра, был пуст.

Он выпил две чашки теплого чая и стал есть мясо. Кого же это они тут угощали? Ведь арза предназначалась только Тумэру. Может быть, это он и приезжал?

Хояг и Цэнд пришли, когда солнце уже село.

- Отец, Тумэр тут был, он совсем недавно уехал, - сказал Хояг, здороваясь с Улдзи.

Улдзи и обрадовался и огорчился. Как жаль, что он не застал Тумэра.

- Куда же он путь держал?

- На запад, - сказала Цэнд.

- Один был?

- Нет, вдвоем. Они гонят табун лошадей. Вам он подарил кобылицу, сказал Хояг.

- Когда они уехали?

- Примерно в обед.

- Немного, выходит, я опоздал. А я нашел его брата... Пожалуй, я их еще смогу догнать. Надо же ему сообщить о брате.

Не мешкая, Улдзи вскочил на коня.

- Я скоро вернусь, - бросил он на прощание и пустил коня с места в галоп.

Улдзи - охотник, не раз он преследовал дичь по следу. И теперь, пока не наступила ночь, он без труда скакал верным путем, отчетливо видя следы всадников, гнавших табун. Но вот пришла ночь, следы пропали, и Улдзи решил заночевать в степи, чтобы с рассветом снова пуститься в путь.

Цэнд и Хояг целый день провели на стойбище. Дел было много, и, утомившись, они пораньше легли спать. Ночью вдруг залаяла собака. Кто бы это? Неужели вернулся отец? Хояг прислушался. Да, к юрте кто-то подъезжал.

- Собака перестала брехать, видно, отец приехал, - сказал Хояг. Он встал, набросил дэл и вышел из юрты. - Отец?

- Я.

- Догнали?

- Догнать-то догнал, - сказал Улдзи, - только вот... Помоги-ка мне его снять.

Улдзи и Хояг с трудом сняли лежавшего поперек седла Тумэра и внесли его в юрту.

Лицо Тумэра было бледным, дышал он тяжело. Глядя на Тумэра, Цэнд не могла сдержать слез.

- Дети мои, зажигайте огонь, он очень плох, - сказал Улдзи.

Цэнд молча растопила очаг. По указанию Улдзи она вскипятила воду, бросила туда эфедры и этим отваром промыла Тумэру рану. Спать они так и не легли больше, а чуть занялся рассвет, Улдзи уже был в седле и скакал за ламой-лекарем.

Через несколько часов он вернулся.

Лекарь осмотрел рану, дал какое-то снадобье и прочитал три молитвы. Провожать ламу-лекаря поехал Хояг, а Улдзи и Цэнд остались с раненым. Тумэр в сознание еще не приходил, он все время бредил, часто упоминая имена Эрдэнэ и Улдзи.

При прощании Хояг пообещал ламе-лекарю трехлетнего хайнака и попросил его позаботиться о судьбе Тумэра - читать каждый день молитвы. Не успел Хояг уехать, к ламе явился его приятель, Пурэв. Лама рассказал Пурэву, что у Улдзи лежит в бессознательном состоянии какой-то Тумэр. Сердце Пурэва сжалось от радости. Вот когда он может отомстить Тумэру!

- Недолго этому Тумэру осталось жить, конь, на котором он должен отправиться к хозяину ада, уже оседлан, - сказал лама.

И все же Пурэв боялся страшного сайнэра.

- А может, выживет? - спросил Пурэв. - Ведь его и сырая шкура в Луу-гунской тюрьме не взяла, убежал он от Бадарчи. - И Пурэв подробно рассказал ламе все, что знал о Тумэре.

- И богатырь от одной пули умирает, и богач от одного дзута* становится бедняком. Его рана гноится, и он потерял много крови. Будь он хоть из железа, все равно не выживет, - ответил лама.

______________

* Дзут - бескормица от снежных заносов.

Пурэв решил не упускать этот случай. Он сейчас же поедет к Улдзи. Нет, он не будет доносить на Тумэра, просто он припугнет Улдзи и добьется любви Цэнд, этой упрямой бабы. А нет, они за этого Тумэра хорошо ему заплатят.

Улдзи уже издали узнал вероломного тайджи. "Чует ворон, где можно поживиться, - подумал Улдзи, - как бы он не причинил зла Тумэру". И когда Пурэв подъехал к юрте, Улдзи угодливо улыбнулся и низко поклонился незваному гостю.

- Ты что же, негодный раб, приютил разбойника? Вот походишь у меня с железной цепью на шее. Да ты знаешь, что за это я тебя заживо сгною? напустился Пурэв на Улдзи, не давая ему опомниться.

Улдзи стал на колени и воздел руки.

- Помилуй нас, высокочтимый Пурэв, - тихо сказал он. - Я, ничтожный твой раб, ничего не пожалею для тебя, только будь милостив.

- Как он там, жив еще? - спросил Пурэв, кивнув головой в сторону юрты.

- Без сознания, но еще жив.

- Ну, быдло, - сказал Пурэв, остановившись у двери, - если хочешь сохранить свою собачью жизнь, говори прямо: что дашь.

- Скота у меня мало, - смиренно ответил Улдзи, - но две коровы я дам. Лицо Пурэва недовольно сморщилось. Улдзи это заметил и добавил: - И кольцо золотое дам, больше лана весом.

Пурэв улыбнулся - это уже кое-что, но Цэнд, Цэнд...

- Пришли ко мне Цэнд, тогда все будет в порядке.

- Не пойдет она к тебе, руки на себя наложит, а не пойдет. Да и муж ее уже вернулся.

Последнее обстоятельство заставило Пурэва призадуматься.

- Ну черт с тобой, неси кольцо.

Улдзи вошел в юрту, заглянул туда и Пурэв через дверной проем. На кровати лежал Тумэр, возле него стояла Цэнд. Хояг, опустив голову, сидел в северной части юрты. Пурэв успокоился - такой Тумэр ему не страшен, и он безбоязненно перешагнул через порог. Цэнд обернулась и вздрогнула - опять этот ненавистный тайджи. Поймав ее взгляд, полный жгучей ненависти, Пурэв загорелся местью. А что, если он сейчас расправится с этим Тумэром? Ведь ему только спасибо скажут да еще награду дадут. И он сделал два шага по направлению к кровати. Цэнд сжалась, словно готовясь к прыжку, в руках у нее сверкнул большой нож. Хояг встал, тоже решив не давать Тумэра в обиду. Пурэв сразу оценил обстановку, он остановился и, обращаясь к Улдзи, сказал:

- Ладно, давай кольцо, а коров пригонишь завтра.

Улдзи достал фамильное кольцо - единственную драгоценность, передававшуюся по наследству из поколения в поколение, - и протянул его Пурэву. Пурэв подбросил несколько раз кольцо на ладони, одобрительно фыркнул и торопливо вышел из юрты.

Хояг встал и прислушался. Уехал! И, обращаясь к отцу, сказал:

- Я догоню и в овраге расправлюсь с ним.

Улдзи отрицательно покачал головой.

- Нельзя, сынок, потом беды не оберешься, - тихо сказал он.

- Отец, давайте сегодня же перекочуем в лес на Хангай. Иначе он все время будет к нам приставать, - сказала Цэнд.

Что делать? Кажется, Цэнд права, надо сниматься с насиженного места и уходить в лес. Так и решили. В ту же ночь, погрузив на одну телегу свои пожитки, а на другую положив Тумэра, Улдзи, Хояг и Цэнд тронулись в сторону гор.

Лишь на седьмые сутки Тумэр впервые открыл глаза и пристально посмотрел на Улдзи, как бы что-то припоминая. Потом он пошевелил высохшими губами и, ничего не сказав, снова закрыл глаза.

В полдень он опять очнулся и, оглядевшись, тихо проговорил:

- Из-за нескольких лошадей человека хотел убить! - Потом печально улыбнулся, попробовал приподняться, но не смог и только заскрипел зубами.

- Не шевелись, сынок, нельзя тебе еще, - сказал Улдзи. На глаза у него навернулись слезы, но это были уже слезы радости. Наконец-то дело пошло на поправку!

- Как я оказался у вас? - тихо спросил Тумэр.

- Я нашел тебя в степи и привез к себе.

С каждым днем Тумэр чувствовал себя лучше. Как-то вечером он рассказал Улдзи все, что с ним произошло.

А Улдзи поведал ему о своей встрече с Эрдэнэ, о том, как Эрдэнэ просил, чтобы он не рисковал собой. Потом он рассказал Тумэру про визит Пурэва. Однако скрыл, что ему пришлось дать тайджи за Тумэра взятку.

- Бросил бы ты, сынок, все эти дела, - сказал как-то Улдзи, - да занялся бы мирным делом.

- Знаешь, Улдзи, есть одна легенда. Захотел барс спуститься с гор и начать спокойную жизнь. А его там муравьи съели, - улыбаясь, ответил Тумэр. - Вот. А я еще пожить хочу.

Улдзи покачал головой, он никак не мог понять, почему такой смелый и сильный человек сам на смерть напрашивается.

Тумэр будто угадал мысли Улдзи.

- Говорят, птицы любят умирать на лету, - сказал он. - Так и я: пусть меня ждет смерть, но, пока я жив, я буду вольным жителем гор и степей. О, вы не знаете, что значит с гиком гнать табун по степи, который мчится словно ветер, да еще ночью! - Глаза Тумэра заблестели, он приподнялся, будто хотел тотчас же вскочить с постели в седло и умчаться в ночь. Но вдруг его глаза погасли и, отвернувшись к стене, он застонал.

15

Кончилось бабье лето, подули холодные ветры, оделись снегом вершины гор, ночью стали покрываться тоненьким льдом озера, над горой Булган летели на юг перелетные птицы. Скотоводы стали держаться ближе к зимникам, а жители городов и поселков стали утеплять свои жилища.

В один из таких дней на вершине небольшой сопки, недалеко от Заяинского монастыря сидела девушка в голубом ватном дэле. Это была Цэцэг. В этом году ей исполнилось восемнадцать лет. Ее родители умерли давно. Осиротевшую Цэцэг взяла к себе мать Чимиг, которая с молодых лет жила около Заяинского монастыря. В прошлом году мать Чимиг умерла, и девушки остались одни.

Мать Чимиг торговала собой, ее часто навещали ламы, китайские торговцы, и они жили безбедно. Свою родную дочь Чимиг и приемную дочь Цэцэг она тоже приобщила к своей профессии.

Но Цэцэг с отвращением смотрела на свое занятие, ее душа рвалась к другой жизни. Только она не знала, как можно жить иначе. Она верила, что когда-то в предыдущей жизни она согрешила и потому сейчас расплачивается за прежние грехи. Чтобы в следующей жизни родиться счастливой, иметь хорошего мужа и детей, она дважды в году посещала Заяинский монастырь и неистово молилась, чтобы добрые гении-хранители вняли ее желаниям.

А Чимиг, напротив, была довольна своей жизнью. Она считала, что для женщины на этом свете лучшей жизни нет. Ведь ее красота покоряет мужчин, и они стремятся к ней. А как забавно наблюдать, когда жены ревнуют к ней своих старикашек, а те часто ссорятся из-за нее, кичась друг перед другом своим богатством и знатностью. А ведь это ее красота и молодость будоражат сердца. Правда, она считала, что за красоту ей платят слишком мало, и какой бы подарок ей ни подносили, она недовольно кривила губы.

- Не могли потяжелее колечко принести? - говорила она, получая от очередного клиента золотое кольцо.

- А это что за дохлятина? - возмущалась она, когда другой расплачивался с ней воловьей тушей.

Чимиг не нуждалась ни в чем. Стоило ей захотеть новый дэл, и торговцы Буяндалай или Ундэр тотчас же приносили ей материал. А если ей нужно было на зиму мясо, она его получала от других поклонников.

По дороге домой Цэцэг встретила Буяндалая.

- Здравствуй, Цэцэг, как поживаешь?

- Хорошо, а вы?

- Сестра дома?

- Должна быть дома.

- Ты не зайдешь ко мне?

- Мне некогда.

- Тогда завтра я к вам зайду. В эти дни было много работы, ведь для вас тружусь, - сказал Буяндалай и, показывая почерневшие от опиума зубы, расплылся в улыбке.

Когда Цэцэг пришла домой, Чимиг шила дэл из узорного коричневого шелка. Бросив на кровать головной платок, Цэцэг жадно выпила чашку холодного чая.

- Надо уже сушить землю под полом и утеплять юрту, - сказала она сестре.

Чимиг отложила шитье и потянулась.

- Жамбал обещал это сделать, - ответила она и, достав маленькую трубку с каменным мундштуком, закурила.

Цэцэг сняла со стены шудрагу, настроила инструмент и тихонько запела:

Выцветает узор на ковре,

О, как нужен нам друг в декабре,

Сунжидма моя!

В декабре, когда щеки увянут,

В твою юрту никто не придет,

Кроме бурана, кроме бурана...

Выцветает узор на ковре,

О, как нужен нам друг в декабре,

Сунжидма моя!

В декабре, когда снег в волосах,

В твою юрту никто не придет.

Только страх, только страх...

Она кончила. Обняв сестру, Цэцэг некоторое время сидела молча, уставившись в одну точку.

- Цэцэг, почему ты все горюешь? И поешь грустное. Разве мы в чем-нибудь нуждаемся? Живем мы хорошо, весело, - с некоторым раздражением сказала Чимиг.

Цэцэг не ответила, только на глазах у нее показались слезы.

- А о чем же еще петь, когда служишь подстилкой для всех, кому не лень к тебе прийти! - произнесла Цэцэг и, утирая слезы, глубоко вздохнула.

- Глупости говоришь, - презрительно бросила Чимиг.

Между ними в последнее время часто происходили такие разговоры. Однако жизнь их не менялась. Чимиг считала, что Цэцэг просто глупа и поэтому не слушает ее. А Цэцэг уже давно убедилась, что говорить Чимиг о какой-то другой жизни все равно что кричать в нору сурка.

- Принеси дров, - попросила Чимиг.

Цэцэг повесила шудрагу и вышла. Во дворе к ней подбежал щенок. Она взяла его на руки, поласкала и опустила на землю. Затем выбрала из поленницы несколько сухих поленьев и вернулась в юрту. В это время во двор въехал всадник. Это был Тугжил. Одет он был в новый шелковый дэл с широким желтым поясом, на котором висел большой нож, отделанный серебром. Под ним был высокий гнедой конь. Это был тот самый конь из табуна, о котором Тумэр говорил, что он стоит целого десятка коней. Бросив раненого Тумэра умирать в степи, Тугжил погнал табун в Далайчойнхорванский хошун, где и продал его. Теперь он был при деньгах.

Тугжил соскочил с коня, привязал его и направился к юрте. Под ноги ему попался щенок, которого любила Цэцэг. Он отшвырнул его носком гутула и вошел в юрту.

- Здравствуйте! Хорошо ли живете?

- Мы хорошо, а как вы? Все-таки не забыли нашу дверь, приехали, дерзко сказала Цэцэг.

- Не надо сердиться. Я был далеко, и дел у меня было что волос на голове, - сказал Тугжил и уселся на ковер в северной части юрты. Он достал из-за пазухи десять серебряных янчанов и сложил их стопкой перед божницей, где стояло изображение богдо.

- Положил десять жалких янчанов, а смотрит, будто поставил десять юмбу*. Ишь какой богач нашелся, - насмешливо сказала Чимиг.

______________

* Юмбу - слиток серебра, стоимостью в 50 янчанов.

- А у тебя язычок до сих пор весь в колючках. - Тугжил добродушно рассмеялся.

Когда обед был готов и они втроем уселись за стол, в юрту вошел Бадарчи.

Бадарчи еще год назад познакомился с Цэцэг и с тех пор при каждом удобном случае заезжал сюда. Тугжила он тоже знал и иногда прибегал к его услугам.

Поздоровавшись, он уселся за стол.

- Бадарчи, когда же ты приведешь обещанного вола? - спросила Чимиг, ставя перед ним пиалу с супом.

- Приведу, не волнуйся, и самого крупного!

- Посмотрим, а то ведь не зря говорят, что лучше верить своему пальцу, чем мужчине, - сказала Чимиг и подала Бадарчи палочки для еды.

Обед проходил весело. Даже Цэцэг оживилась и выпила подогретой водки, а опьянев, позабыла о своей безотрадной жизни и, прильнув к плечу Бадарчи, тихо запела:

От запаха горячего вина

Кружиться начинает голова...

- Тугжил, продай мне своего гнедого, - неожиданно сказал Бадарчи.

- Что ж, продам, если цена подойдет.

- Неужели ты думаешь, что я не смогу купить одну клячу? Говори любую цену, - хвастливо заявил Бадарчи.

- Коли дашь шестнадцать коров, снимаю седло с коня, - сказал Тугжил и подмигнул Цэцэг.

- Ты, должно быть, кроме шестнадцати, никакой цифры не знаешь. Ладно, перед покупкой коня проверяют, вот завтра его испытаю, а там видно будет, сколько он коров стоит. Из какого кочевья конь-то?

Тугжил замялся. Он не знал, из какого места они с Тумэром угнали лошадей. Помнил только, что гнали табун издалека, кажется, из Дариганги.

- Этот конь из Дариганги, - наобум ответил Тугжил, - а ты ведь должен знать, что именно там выращивают самых быстрых коней.

Ночь прошла в любовных утехах, а утром Тугжил и Бадарчи распрощались с гостеприимной юртой и тронулись в путь. Утро было холодное, продрогшие за ночь кони рвались вскачь, и хозяева наконец пустили их галопом.

Конь Бадарчи сразу отстал, будто его кто держал за хвост.

И Бадарчи решил во что бы то ни стало заполучить коня Тугжила.

Высоко поднявшееся осеннее солнце еще дарило тепло, и всадники согрелись. Перед ними лежала во всей красе долина Тамира. Вдруг они заметили в стороне от дороги десятка три лошадей и толпу народа.

- Кажется, тут скачки затеяли. Айда туда, - сказал Тугжил. И пустил своего коня рысью. Бадарчи затрусил за ним.

- Какой заклад? Мы тоже пристанем, - крикнул Тугжил собравшимся.

- Пустим двух коней, какой придет первым, поведет за собой в поводу второго. А вы что поставите? - спросил высокий смуглый мужчина с толстой черной косой.

Два коня были уже готовы: серый и пегий. На них уже сидели мальчики-наездники и криками горячили коней.

- Я пущу своего. Если он первым не придет, возьмете его себе, а если он скачку выиграет, я беру двух ваших.

Хозяева коней согласились. Тугжил сразу нашел себе наездника небольшого мальчишку и усадил его в седло.

Коней поставили в ряд, и по команде толстокосого скачка началась. Скакать надо было верст двадцать по долине - туда и обратно. Пока лошади мчались в одну сторону, все сели в кружок. А о чем говорят мужчины во время скачек? Конечно же, о лошадях! Вот и сейчас старики стали вспоминать лучших коней Тамирской долины, бравших самые ценные призы. Все сходились на том, что все-таки лучшие кони - из восточных аймаков.

Но вот кто-то крикнул: "Идут!" Мгновенно все вскочили.

- Вон первым идет, кажется, гнедой.

- Нет, это какой-то другой! Он же один скачет! А где же остальные?

Начался спор. В это время показались два других коня.

- Когда конь вспотеет и его прибьет пылью, он и вороным может показаться! Первым скачет серый, - кричали те, кто ставил на серого коня.

- Смотри, как стелется. Это же у пегого такой галоп, - возражали те, кто ставил на пегого коня. Но никто не сказал, что это гнедой конь Тугжила. А сердце Тугжила билось, словно перепел в силке. Обняв стоящего рядом Бадарчи, он сказал:

- Посмотри-ка ты, а то что-то у меня глаза слезятся.

Конь, все больше отрываясь от других, скакал прямо к толпе. Это был конь Тугжила. Вот уже взволнованный мальчишка соскочил с него и подвел к хозяину. И только после этого подскакал серый конь, а за ним и пегий. Тугжил выиграл двух коней. Его обступили, кто-то предложил ему продать коня и назначил высокую цену.

Однако Бадарчи не хотел никому уступить лошадь. Еще вчера он насмешливо спрашивал Тугжила, знает ли тот цифру, больше шестнадцати, а сейчас предложил за коня двадцать коров с телятами и четыре стригунка.

Сделка состоялась. А ночью тюремный надзиратель Бадарчи и мелкий конокрад и бродяга Тугжил пьянствовали по знакомым айлам.

- Ну, смотри, коли правду сказал, что конь из далекого кочевья, значит, все сойдет. А коли объявится хозяин, от меня все равно не уйдешь! пригрозил на прощание Бадарчи.

- Не беспокойся. Здешних коней я не беру, - гордо ответил Тугжил.

16

Начался сезон стрижки овец. Это происходит осенью, когда овцы нагуляли жиру, а шерсть у них отросла. Тамирская долина уже покрылась желтовато-зеленым ковром, чистое небо сверкало голубизною, будто вымытое.

Тайджи Пурэв собрал своих крепостных. И десять дней они за один жидкий чай стригли овец своего скупого хозяина.

Работа шла медленно. Овец стригли плохо. Много животных было поранено, в ранах быстро завелись черви.

- Разве это работники? - кричал сердито Пурэв. - Их шахаем или бандзой надо подгонять, тогда толк будет.

Трех человек он избил кнутом, но это не помогло.

Другое дело у Итгэлта. Овец у него в несколько раз больше, чем у Пурэва, только со стрижкой он не спешит. Пусть шерсть подрастет, ведь овцы сытые, жиру нагуляли, шерсть должна еще подрасти. Но вот и в гуртах Итгэлта началась стрижка, и со всех сторон повалил к нему наниматься народ.

Утро в этот день выдалось ясное, на небе ни облачка. Овец согнали на берег Тамира, на большую поляну с мягкой луговой травой. Сделали несколько веревочных загонов и по ним рассортировали овец. В большом котле кипел густой ароматный чай, в бочках шипел кумыс, уже прирезали на мясо пять жирных коз, по тарелкам были разложены сыр и сушеный творог. Все это звало людей на работу.

- Пейте, ешьте. Быстренько закончим работу, а вечером устроим игры, весело говорил Итгэлт, посмеиваясь над незадачливым и скупым Пурэвом, которого он называл не иначе, как пень или дубина.

Поев досыта, люди принялись за стрижку.

- А хозяин умеет наладить работу, - сказала Долгор.

- Поэтому он и стал таким богатым, - согласился Эрдэнэ.

- Умный человек и добрый, - вторил им Няма.

Когда стали опускаться вечерние сумерки, стрижка была закончена, а шерсть упакована в мешки.

Уже при лунном свете начались игры. Кто-нибудь бросал березовую чурку, а все ее искали. Итгэлт тоже принял участие.

Когда Долгор в поисках чурки оказалась в стороне, к ней подошел Итгэлт.

- Ты, наверное, уже нашла, да виду не подаешь?

- Нет. Не нашла, право слово.

- А вот я сейчас проверю. - С этими словами Итгэлт грубо облапил Долгор.

Долгор оторопела - этого она никак не ожидала. А Итгэлт, видно, решил действовать напрямик. Ведь он давно уже присматривался к своей красивой батрачке.

- Итгэлт-гуай, я же говорю, не нашла. Пустите.

Но Итгэлт уже распалился.

- Ладно, сейчас везде проверю. - Его руки стали шарить по всему телу Долгор.

Долгор поняла, что дело принимает серьезный оборот.

- Пустите, Итгэлт-гуай. Нельзя так.

Но Итгэлт сильным рывком повалил женщину на землю.

- Пустите же, что скажут люди!

- Вот она! Нашли! Ловите его! - крикнул кто-то в темноте.

- Вот видите. Нашли чурку, - сказала Долгор. Она напрягла все силы, вырвалась из объятий Итгэлта и убежала.

Итгэлт с досадой посмотрел ей вслед. "Ничего, это упругое тело я еще буду ласкать", - прошептал он.

Игры закончились после полуночи. Все разошлись по своим юртам, приезжие устроились на ночлег в специально поставленной большой юрте.

На чистом ночном небе мерцали звезды, дул свежий осенний ветер. Крепко спали в эту ночь утомленные работой и игрой люди. А издалека доносился шум речной волны.

Галсан и Дулма, помыв посуду, пошли к себе в юрту. В юрте было душно.

- Давай спать во дворе, - сказала Дулма и вышла, взяв дэл и постель. Галсан последовал за нею.

- Наш хозяин, кажется, хочет породниться с Эрдэнэ, - насмешливо сказал Галсан.

- Он дождется, что Эрдэнэ свернет ему шею.

- Не беспокойся, он свое дело сделает.

- Эрдэнэ - это не ты! Пусть только попытается, Эрдэнэ его раздавит, как кузнечика.

- Ах, как ты неуважительно говоришь о нашем благодетеле! Ну да ладно, давай спать вместе.

- Чем спать с тобой, лучше спать с лягушкой.

- Чего болтаешь? Не признаешь меня мужем?

- Старая, Галсан, это история. Сил у меня нет, вот и терплю я...

- Дура, - сказал Галсан и, не обращая внимания на слова жены, лег рядом.

Полежав некоторое время молча, он сердито сказал:

- Повернись хоть лицом-то ко мне...

Но Дулма не повернулась - она уже спала.

17

Если хангайская осень славится своей красотой, то еще более прекрасна осень в Тамирской долине. Золотом отливают от легкого ветра высокие травы, с шуршанием падают на землю багряные листья осин, огромными стаями тянутся на юг перелетные птицы, несметные стада нагулявшего жиру скота пасутся на еще тучных пастбищах.

В эту пору топят на масло собранные за лето пенки, гонят молочную водку, заготовляют на зиму аргал.

В хотоне Итгэлта царило оживление. В Заяинский монастырь отправляли Хонгора и Бато, чтобы учить их на лам. Должин и Долгор уже несколько дней потихоньку проливали слезы. Плакала и Солонго - с кем она теперь будет играть?

Должин и Долгор каждый день твердят сыновьям, чтобы они вели себя там хорошо, слушались бы лам-учителей, занимались бы усердно, не рвали бы одежду, не водились с монастырскими драчунами...

Мальчикам все это надоело. Хоть бы поскорее наступил день отъезда, ведь в монастыре все будет по-другому, а значит, интересно. Правда, расставаться с насиженным местом, со своими родными и близкими грустно, но что поделаешь?

Оба мальчика, надев одинаковые ватные дэлы с ламскими воротниками, с раннего утра пошли бродить по ближайшим айлам. Вместе с ними пошли Солонго и Сурэн. Девочки были грустные. Вот и уезжают от них товарищи их детских игр, с которыми они делили все радости и печали. А они остаются... И девочки то смеялись, то плакали.

Итгэлт два дня пробыл у Павлова. Вернулся он только вечером. Утром пришел к нему Эрдэнэ, чтобы поздравить с благополучным возвращением.

- А ты знаешь, этот балагур Петр убежал от Павлова, - сказал Итгэлт и внимательно посмотрел на Эрдэнэ.

- Куда же он убежал? - как ни в чем не бывало спросил Эрдэнэ.

- Куда, спрашиваешь? Павлов сам не знает. Ведь он же был ссыльный, бунтовщик. - Рассказал Итгэлт и о том, что Бадарчи за большие деньги приобрел нового хорошего коня. И откуда у этого Бадарчи столько скота нашлось? Ведь все его состояние в одной руке уместится. А туда же, за скакунами тянется.

- Эрдэнэ, - вмешалась в разговор Должин, - ты скажи Бато, чтобы он присматривал за Хонгором, ведь наш-то совсем еще глупый.

- Ну вот, нашла наставника для Хонгора, ему самому наставник нужен, засмеялся Итгэлт.

- Долгор просила вашего заботиться о Бато, а Должин просит нашего заботиться о Хонгоре. Вот они и будут заботиться друг о друге. - Эрдэнэ рассмеялся.

- Бабы, что с них взять, ведь верно говорят, что волос у них длинен, а ум короток, - сказал Итгэлт.

До отъезда оставались считанные минуты. Долгор и Должин, обнимая и целуя ребят, в который уже раз говорили им, как надо себя вести в монастыре, чтобы из них получились хорошие ламы. А Солонго и Сурэн плакали. Солонго даже крикнула: "Не уезжай, Хонгор, оставайся дома", но мать цыкнула на нее.

- Ты, Эрдэнэ, поторапливайся, а то на обратном пути тебя застанет ночь, - сказал Итгэлт.

Наконец все уселись на коней и выехали со двора. Должин и Долгор стали брызгать им вслед молоком. Они желали счастливого пути.

Эрдэнэ повел коней крупной рысью, и уже к одиннадцати часам они были в монастыре.

- Смотри, "лепешки" приехали, - крикнул кто-то из монастырских лам, когда Эрдэнэ с ребятами соскочили с коней.

Жители сельских кочевий монастырских послушников обзывают "сурками из деревянных домов" или "пожирателями водянистых каш". А те, в свою очередь, ребят из худона* дразнят "лепешками в овчинных дэлах". Вообще и те и другие мастера давать клички друг другу.

______________

* Xудон - сельская местность.

Чимиг и Цэцэг, следуя поговорке: "Чем сидеть без дела, лучше пасти верблюдов", пошли бродить по монастырю. У молитвенного цилиндра они остановились и стали отпускать шуточки по адресу каждого, кто проходил мимо. Если шутка получалась удачной, они громко смеялись. Но вот они увидели Эрдэнэ и двух мальчиков. Эрдэнэ сразу привлек их внимание. Ого, настоящий батор! Ростом высок, плечи широкие, лицо будто из бронзы вылито. Этот любую женщину заставит на себя посмотреть. И хоть дэл у него поношенный, а белый платок, которым он повязал голову, грязноват и черная коса слишком толстая, все равно он выглядит красавцем. Когда Эрдэнэ поравнялся с ними, Чимиг тоже решила привлечь его внимание шуткой.

- Уважаемый, не видал ли ты в пути быка-производителя с двумя годовалыми телятами?

Эрдэнэ понял смысл шутки и в тон девушке ответил:

- Нет, не видел, а вот две кобылицы, которые лам обслуживают, повстречались.

Цэцэг готова была провалиться сквозь землю. От стыда у нее на глаза навернулись слезы. Вот так каждый может их обидеть. А Чимиг как ни в чем не бывало смотрела Эрдэнэ вслед.

- Красивый, дьявол.

Эрдэнэ с ребятами остановился у хашана, построенного из жердей и обмазанного глиной, и потянул за ремешок, висевший у калитки. Зазвенел звонок, и они вошли во двор. Привязав коней, они направились к юрте, стоявшей в северной части двора, под большим навесом.

Эрдэнэ постучал.

- Входите, - раздался за дверью хриплый голос.

У кровати сидел полный лама. Ноги у него были закутаны в меховой дэл. На кровати лежала раскрытая книга в желтом шелковом переплете.

В юрте был спертый воздух. Пахло можжевельником, курительными свечами, сыростью и грязным тряпьем. Стекло киота, поставленного на два сундука в северной части юрты, холодно отражало падавший через дымовое отверстие свет. Вся обстановка была какой-то гнетущей, и ребята сразу приуныли.

- Здравствуйте, уважаемый лама, - сказал Эрдэнэ.

Лама исподлобья посмотрел на вошедших.

- Здравствуйте! Это те два мальчика, о которых мне говорил Итгэлт? Садитесь, - сказал он, показывая на восточную часть юрты. Потом он встал, достал из-под кровати гутулы и, обращаясь к Бато, сказал: - А ну-ка, сбегай во двор, принеси из поленницы пять полен. Только не свали сложенные дрова! А из буфета возьмешь котелок и поставишь на плиту. Как твое имя?

Эрдэнэ сказал имя сына.

Бато вышел и принес дрова. Он хотел достать котелок, но лама проворчал:

- Э, да ты еще совсем сырой. Сначала надо затопить печь, а потом уже ставить котел на плиту.

Бато попытался растопить печь, но лама оттолкнул его и стал сам разводить огонь.

Эрдэнэ понял, что на Бато тут будет возложена вся хозяйственная работа. "Ничего не поделаешь, мужчина должен учиться всему", - подумал он.

Вскоре чай закипел. Хозяин перелил его в маленький латунный чайник, достал из шкафа, что стоял у кровати, три деревянные чашки и медную тарелку с круглыми лепешками и поставил на стол.

- Ну, пейте чай и кушайте, - сказал лама и, сняв гутулы, сел на кровать, поджав под себя ноги.

"Небогатое угощение", - подумал Эрдэнэ, хотя давно знал скаредность лам и за это всегда чувствовал к ним неприязнь.

А этот лама отличался особенной скупостью. Уже тридцать лет он живет в Заяинском монастыре и считается одним из самых ученых. Он в совершенстве овладел всеми тонкостями ламской службы и поэтому имеет большие доходы. Но чем больше становилось его состояние, тем скупее становился он сам. Когда в гости к нему приезжает его единственный брат, он жарит ему два мясных пирожка и потом вздыхает несколько дней, что пришлось истратить лишние продукты.

"Много есть вредно", - говорит он своим ученикам, но сам ест сытно, даже на ночь.

Он все время твердит им, чтобы, они неукоснительно выполняли ламский обет, но сам его не соблюдает. Говорят, что он имеет большую руку, когда надо взять, и маленькую - когда надо дать. С учениками из состоятельных семей он ласков, а вот с бедными очень жесток. Только к одному послушнику он благоволит и ничего не жалеет для него. Это Цамба. Ему он все разрешает и мирволит во всем.

Вытащив из-за пазухи два длинных хадака, Эрдэнэ преподнес их ламе.

- Итгэлту скажи, чтоб еду для детей привез в первый зимний месяц, сказал лама и, выглянув на улицу, добавил: - Э, уже поздно.

Эрдэнэ понял, что его выпроваживают, и встал. Мальчики поднялись было проводить его, но лама приказал им сидеть на месте. Эрдэнэ хотел на прощание поцеловать мальчиков, но лама и это запретил. Огорченный Эрдэнэ поклонился и вышел.

Взволнованные и радостные, мальчики с интересом ждали новой жизни, но лама сразу остудил их пыл. Они чуть не плакали. В этой темной и душной юрте, казалось, было трудно даже дышать. А тут еще колокол, он зазвенел уже второй раз. Какой у него печальный звон!

Лама, по-прежнему не двигаясь, сидел и читал книгу, мальчики стояли и, шмыгая носами, украдкой утирали рукавами дэлов катившиеся слезы.

- Сейчас идите во двор и, если там есть лошадиный помет, соберите его, будете готовить аргал, - сказал лама.

Мальчики мгновенно выбежали из юрты.

Двор со всех сторон был огорожен высоким забором, таким высоким, что казалось, будто находишься на дне большого колодца, сверху закрытого синим куполом неба. Бато и Хонгору стало еще тоскливее.

18

Пурэв приехал в Ургу, во-первых, потому, что хотел получить звание вана или бэйла*, во-вторых, он был намерен занять освободившееся место заместителя правителя хошуна, на что нужно было согласие богдо, и, в-третьих, хотел в столице найти красивую девушку, чтобы взять ее в жены.

______________

* Бэйл - третья степень княжеского достоинства.

Звание бэйса Пурэва не устраивало, бэйсов за годы автономии расплодилось, что муравьев в лесу.

Чтобы обделать свои дела, ему надо было прежде всего встретиться с сойвоном Данига - правой рукой богдо.

И вот как-то вечером Пурэв отправился к Данига. Он не сразу нашел богатую юрту сойвона на окраине Восточного хурэна*. Он изрядно побродил, пока оказался у высоких ворот обширной усадьбы влиятельного чиновника.

______________

* Восточный хурэн - один из монастырей в Урге.

Когда Пурэв вошел в юрту, толстый Данига сидел на кровати и ел мясо.

По шарику на головном уборе Пурэва Данига понял, что к нему пришел тайджи, но он даже не пошевелился, а только нахмурил брови.

- Приветствую вас, многоуважаемый сойвон, - сказал, кланяясь, Пурэв.

- Здравствуй, - пробормотал Данига, продолжая жевать. И, обращаясь к стоявшему рядом послушнику, сказал: - Дай полотенце.

- Простите, что я так бесстрашно явился к высокопоставленному сойвону. Я тайджи Пурэв из Сайдванского хошуна. Мне бы хотелось получить аудиенцию у богдо. - С этими словами Пурэв достал из-за пазухи хадак, в котором был завернут слиток серебра в пятьдесят ланов.

Хадак и тяжелый слиток сделали свое дело. Сойвон сразу подобрел. Он приказал послушнику угостить тайджи мясом и кумысом. Но что нужно этому седому тайджи с жидкой косой? Наверное, за званием явился. "Любопытно, что он попросит", - подумал Данига.

Пурэв намекнул, что он один из самых богатых людей в Сайдванском хошуне и намерен в ближайшие дни внести в казну всемилостивейшего богдо Жавзандамбы свою скромную лепту.

- Если такой богатый и знатный человек, как вы, сумеет проявить щедрость, он без труда будет удостоен звания бэйса, - сказал сойвон и уголком глаза стал наблюдать, какое впечатление произвели на Пурэва его слова.

"Этот дьявол, кажется, не намерен мне дать звание бэйла. Или хочет набить цену?" - подумал Пурэв.

- В Монголии уже так много достойных бэйсов, - сказал Пурэв и, прищурив глаза, улыбнулся.

- Когда возникает новое государство, появляются и люди, которые, не жалея средств, щедро поддерживают казну. Иначе и быть не может, - ответил Данига и подумал: "Этот пес метит выше бэйса. Ну что ж, были бы у тебя средства, а сила дать тебе звание повыше у меня найдется". - Вот Шагдар, помню, внес в казну, - продолжал Данига, - пятьсот ланов и, кажется, был удостоен звания бейса. А Дорлиг за двести ланов и девять белых верблюдов взял, с благословения богдо, жену по своему выбору.

"Сколько же стоит звание бэйла, если за бэйса надо давать пятьсот ланов? - подумал Пурэв. - Этот жадный черт живьем слопает. Но раз начал, отступать поздно". И он решил приступить к разговору без обиняков.

- Заместитель правителя нашего хошуна отдал душу богам, - заискивающе начал Пурэв. - Кроме того, я в прошлом году развелся со своей старухой и хочу об этом довести до сведения богдо, чтобы найти себе достойную молодую жену. Я надеюсь, что многоуважаемый сойвон поможет мне в решении этих вопросов. А я постараюсь отблагодарить за помощь, - сказал Пурэв и угодливо засмеялся.

- Не знаю, как все сразу получится, но постараюсь оказать вам помощь, ответил сойвон. "Эта старая лиса многого сразу захотела. Наверное, богат, дьявол. Ну что ж, попробуем согнать с тебя жир".

- Если все выйдет, - вкрадчиво продолжал Пурэв, - нужные средства я готов доставить в указанное вами место, мой мудрый сойвон.

Пурэва пока устраивало звание бэйла. Он считал, что звание вана он сможет получить уже за счет хошунной казны, когда станет заместителем правителя.

- Если внесешь в великую казну пять тысяч ланов, то всемогущий богдо-гэгэн оценит твою щедрость и, видимо, исполнит твое желание. А деньги можешь принести мне, я передам кому нужно, - сказал Данига.

В юрте на некоторое время воцарилась тишина. "Этот жирный волк хочет меня обглодать живьем. Сколько же из этих денег он возьмет себе?" - подумал Пурэв.

А Данига в это время мысленно сокрушался, что, по-видимому, продешевил, надо было бы накинуть еще ланов пятьсот.

Однако Пурэв думал иначе. Взяв со стола серебряную чашку и повертев ее в руках, он довольно твердо сказал:

- Чашка не из дешевых.

- А по низкой цене не получишь хорошего товара, - презрительно усмехнувшись, сказал Данига и, наклонившись к Пурэву, спросил: - У тебя есть на примете женщина, которую собираешься взять в жены?

Пурэв понял намек. Ничего не поделаешь, придется платить пять тысяч ланов.

От сойвона Пурэв вышел навеселе и в хорошем настроении, - кажется, все его желания исполнятся. Но где достать деньги? Утром он заехал к крупному торговцу Буянту и под большие проценты занял деньги у него, обещав расплатиться через три года. Проценты торговцу он обязался выплатить овцами. После этого он тотчас же отправился к Данига.

В полночь в прохладные покои богдо вошли два человека. Это были уже знакомый нам сойвон Данига и Туя - жена Шарава, видного чиновника министерства финансов.

Туе лишь недавно исполнилось двадцать лет. Это была красивая, стройная женщина с черными как смоль косами и синими глазами, так редко встречающимися у монголок.

Данига увидел ее несколько дней назад. Он искал для своего повелителя очередную любовницу, и его выбор остановился на этой женщине. С тех пор каждую ночь она проводит во дворце.

Туя глубоко верит в божественную силу полуслепого старца. Свою связь с богдо она рассматривает как благость, подаренную ей небом, и безропотно позволяет ему делать с собой все, что он хочет. Более того, после любовных утех она всегда с благодарностью возносит молитвы небу, которое ниспослало ей, простой смертной, такое счастье.

Вот и сегодня она с трепетом переступила порог огромной спальни богдо. Сейчас ее повелитель обнимет ее, снимет с нее одежду и начнет целовать ее тугие груди. Но сперва он скажет Данига:

"Верный мой слуга, иди спать, ты сегодня хорошо потрудился во славу Монголии. А завтра после обеда приходи". Так говорит он уже целую неделю.

На другой день Данига пришел во дворец в полдень. В приемной в парадной форме уже сидели министр иностранных дел Чин-ван Ханддоржи и русский консул Коростовец. Они должны были доложить богдо о переговорах, которые велись между Монголией и Россией. Рано утром явились они сюда и ждут вот уже несколько часов.

- Здравствуйте, сойвон, - приветствовал министр вошедшего Данига.

- Здравствуйте, министр, - равнодушно ответил тот.

- У нас важное сообщение для богдо. Может ли его светлость принять нас? - угодливо спросил министр.

- Пойду узнаю, - пообещал Данига. С этими словами он беспрепятственно вошел в покои богдо.

Богдо Жавзандамба сидел на постели в нижнем белье, свесив ноги, и громко икал. В комнату через окно, задернутое плотной занавеской, с трудом проникали солнечные лучи.

- Это ты, Данига?.. Что-то не спится мне... Ты почему так рано? Ну-ка, помоги одеться, - сказал богдо, растягивая слова.

Данига собрал беспорядочно валявшуюся одежду и облачил своего повелителя.

- Послушай, а как звать эту женщину, которую ты приводишь ко мне? тяжело дыша, спросил богдо.

- Туя, ваша светлость.

- Туя, говоришь? А она действительно молодая?

- И молодая и красивая, ваша светлость.

- В самом деле, тело у нее, кажется, молодое. Однако постарайся все же найти мне непорочную деву.

- Будет исполнено, ваша светлость, - сказал Данига. "Ишь, слепой черт, чего захотел!" - мысленно выругал он своего повелителя.

- Чтобы завтра же привел! Понял?

- Будет исполнено, но тогда, ваша светлость, придется Тую по вашему повелению выдать замуж за тайджи Пурэва, а то пойдут пересуды, ведь до них так охочи ургинские сплетницы, а его назначить заместителем управляющего хошуна и удостоить звания вана. Тогда все будет шито-крыто, - вкрадчиво проговорил сойвон и, вспомнив, что в приемной сидят министр и русский консул, добавил: - Там Чин-ван Ханддоржи пришел к вам с докладом.

Богдо поморщился и, глубоко вздохнув, сказал:

- Голова у меня трещит. Ты сам скажи что-нибудь им.

Данига вышел в приемную. Чин-ван вопросительно посмотрел на него.

- Сегодня его светлость занят и принять вас не может. Он повелел, чтобы вы пришли завтра, - сказал сойвон и важно прошел мимо.

Чин-ван догадался без труда, чем занят богдо, и, проводив завистливым взором невежественного фаворита, сокрушенно покачал головой. И это глава государства! О, небо! Что же будет!

Через несколько дней в столице прошел слух, что всемогущий богдо одарил сайдванского тайджи Пурэва тремя милостями: назначил его заместителем правителя хошуна, удостоил звания вана и повелел ему жениться на жене чиновника Шарава. Шарав попытался противиться последнему повелению богдо, но ему сказали, что если Туя останется с ним, то через месяц он погибнет ужасной смертью. Так начертано судьбой, которую великий богдо и желает предотвратить. "И повезло же этому провинциальному тайджи", - судачили ургинцы по поводу милостей, выпавших на долю Пурэва. А более знающие говорили: "Были бы деньги, а милости придут".

19

Наступила зима. Хотон Итгэлта перекочевал на новое место, где трава сохранилась лучше. До Заяинского монастыря стало теперь дальше, но Должин все равно решила навестить Хонгора и Бато. Итгэлт с радостью отпустил свою старую жену на несколько дней в монастырь. А на другой день после ее отъезда он услал и Эрдэнэ собирать долги в Жамьянванский хошун. Наступил вечер. Долгор в юрте Итгэлта приготовила ужин. За столом сидели хозяин и маленькая Солонго.

- Не скучаешь еще по мужу? - с улыбкой спросил Итгэлт и, прищурившись, пристально посмотрел на Долгор.

- Я не маленькая, несколько дней обойдусь и без него.

- Придется мне сегодня его заменить, - сказал Итгэлт и громко рассмеялся.

- Не надо так шутить, - серьезно сказала Долгор. Она молча убрала со стола остатки мяса, помыла посуду и, простившись с хозяином, хотела уже выйти из юрты.

- Подожди, не уходи! Уложи сперва Солонго, потом пойдешь, - твердо сказал Итгэлт.

Ничего не поделаешь, он хозяин, а она батрачка, придется остаться. Она раздела девочку, уложила ее в постель и стала рассказывать ей сказку. Но голова Долгор была занята другими мыслями. Вот она осталась, а вдруг Итгэлт начнет к ней приставать? Что делать? Ей не хотелось сердить Итгэлта, который в трудную минуту протянул им руку помощи, но и дарить ему свою любовь она тоже не хотела. Она любит только своего Эрдэнэ, хотя и Итгэлта считает очень достойным мужчиной.

Итгэлт следил за каждым движением Долгор. Он твердо решил, что этой ночью Долгор будет принадлежать ему. И так слишком долго канителился с ней. Но с чего начать? Эта баба не такая, как все, с ней надо как-то по-другому. И самое главное, чтобы никто об этом не пронюхал, чтобы не узнал Эрдэнэ. Иначе этот медведь со злости натворит немало бед. Правда, сколько бы верблюд ни прыгал, до неба не допрыгнет, но все-таки надо сделать так, чтобы Эрдэнэ ничего не узнал.

Итгэлт видел, что Долгор волнуется, - вон и сказку до конца рассказать не может. Что ж, это хорошо, холодное сердце труднее победить.

Вскоре Солонго заснула. Долгор встала, чтобы уйти, но Итгэлт загородил ей дорогу и взял за руку.

- Итгэлт-гуай, не надо, - сказала Долгор и выдернула руку.

Тогда Итгэлт пошел напролом. Он обнял женщину сзади, поднял ее и понес к кровати. Но Долгор удалось выскользнуть. Итгэлт снова схватил ее. Долгор уперлась ему руками в подбородок и опять освободилась от его объятий. И вдруг Итгэлт оставил женщину в покое.

- Ладно, хватит. Иди. До сих пор я думал о тебе хорошо, но теперь придется изменить мнение. Только не обижайся!

Долгор стрелой выскочила из юрты.

Вбежав к себе, она повалилась на кровать, закрыла лицо руками и заплакала. Что делать? Что делать? Как это он сказал? "До сих пор я думал о тебе хорошо, но теперь придется изменить мнение. Только не обижайся!" Что он хочет с ней сделать? Неужели он их выгонит? О, он все может сделать, даже засадить в тюрьму. И Долгор вся дрожала от страха, мысли у нее путались, и она ничего не могла придумать. Так, не раздеваясь, она и уснула тяжелым сном. Во сне ей привиделось страшное чудище, которое пыталось ее схватить. Она закричала и проснулась. Открыв глаза, она увидела у постели улыбающегося Итгэлта.

- Что, страшный сон приснился?

Долгор хотела подняться, но Итгэлт всем телом навалился на нее. Женщина, задыхаясь, рвалась из цепких мужских объятий, но Итгэлт решил на этот раз свою жертву не отпускать...

Уходя, он тихо сказал:

- Смотри, никому ни слова.

Когда он шел к своей юрте, ему повстречалась Дулма, ходившая проверять овец.

- Держи язык за зубами! Поняла? А то и тебе достанется! - пригрозил ей Итгэлт и прошел мимо.

Дулма вспыхнула и от ревности и от обиды. Кобель проклятый! Ей хотелось отомстить Итгэлту. Но как это сделать? Она боялась и Итгэлта и Эрдэнэ. Тому скажи, так тоже попадет. Будет он разбираться, кто прав, кто виноват, как же! Нет уж, лучше смолчать.

Молчать решила и Долгор. Ведь если все рассказать Эрдэнэ, еще не известно, чем это кончится. Одно только знала Долгор, что на ее голову свалится тогда непоправимая беда.

Эрдэнэ вернулся через неделю. С собой он привел шесть коней, взятых в погашение долгов. За эту неделю все как-то улеглось в душе Долгор, а приезд мужа вновь растревожил ее, вновь угрызения совести стали терзать ее сердце.

- Что случилось? - с беспокойством спросил Эрдэнэ, когда, увидев его, Долгор неожиданно расплакалась.

Долгор не ответила. Она никогда не лгала мужу и боялась, что, если он будет приставать с расспросами, она во всем чистосердечно признается, а этого она боялась еще пуще.

- Здоров ли Бато?

- Здоров, все хорошо...

- Тогда почему же ты плачешь? - Эрдэнэ ласково погладил жену по голове.

И первый раз за их долгую совместную жизнь Долгор сказала мужу неправду.

- Плохой сон про тебя видела.

Эрдэнэ рассмеялся.

- Голубка моя, что же ты из-за сна расстраиваешься? - И Эрдэнэ, успокоившись, сел к столу и налил себе чашку чаю.

В юрту вошел Итгэлт.

- Ну, как съездил, хорошо? - спросил он и сел рядом с Эрдэнэ.

- Хорошо. В одном айле вместо стригунка взял двухлетку. Ничего конь, если потренировать, к лету можно будет и на скачки пускать. Думаю, он понравится вам, - ответил Эрдэнэ.

Итгэлт сам налил себе чаю.

- Я видел. Особенно гнедой хорош, таких мало в нашем табуне.

- Я о нем и говорю.

- Конь хорош, но жена что-то у тебя приуныла. Что с тобой, Долгор? Муж приехал, а ты стоишь, будто в деревянных штанах. Разве так можно?

- Это она из-за сна расстроилась, про меня плохой сон видела, - сказал Эрдэнэ.

- Жизнь - это не сновиденье. Во сне одно, а в жизни другое, назидательно сказал Итгэлт и стал расспрашивать Эрдэнэ о новостях, которые ему удалось услышать в дороге.

Долгор вышла из юрты. Ей казалось, что весь свет окутала какая-то темная пелена.

- Сегодня день непогожий. Ты к вечеру приходи ко мне. У меня есть две бутылки русской водки, выпьем за удачную поездку, - сказал Итгэлт Эрдэнэ и, попрощавшись, вышел.

Через несколько дней Эрдэнэ поехал в монастырь проведать Бато. Возле большого молитвенного цилиндра на старых выделанных шкурах лежала старушка Буян. Эрдэнэ она узнала и, с трудом приподнявшись, проговорила:

- В этой жизни ты лишил меня куска хлеба. Но в следующей - я тебе отомщу. Пусть же провалится земля там, где ступаешь, и да низвергнешься ты на дно горящего ада.

А вечером она умерла. И никто не сокрушался об этом, но никто и не радовался, что одной нищенкой в хошуне стало меньше.

20

Дети быстро привыкают к новой обстановке. Привыкли и Бато с Хонгором к новой жизни, к новым порядкам, к новым обязанностям и поучениям своего наставника-ламы. Ходить за водой и выполнять другие тяжелые работы по дому приходилось Бато. Однажды, собираясь за водой, Бато попросил ламу разрешить Хонгору пойти с ним. Лама удивленными глазами посмотрел на мальчика.

- Хонгору за учение присылают еду, а ты должен ее заработать. Понял? сказал лама. Бато понял и выбежал из юрты.

Однако Хонгор сам помогал Бато. Он даже добился разрешения ламы вставать утром по очереди с Бато. Мальчики постоянно чувствовали голод. На завтрак и ужин им давали по два стакана чая без молока и по половине лепешки, а в обед - по две чашки жидкого супа. Как часто они теперь вспоминали привольное житье дома, сытную еду и своих маленьких друзей.

Бато учился лучше, чем Хонгор, но в жизненных делах Хонгор был гораздо хитрее и смышленее своего друга.

Когда к ним в гости приходил Цамба, любимый послушник ламы, их обоих заставляли готовить пирожки с мясом. Но как только пирожки были готовы, лама их выгонял из юрты во двор. Мальчики не любили сидеть дома, поэтому всегда с нетерпением ждали прихода Цамбы. У них часто спрашивали, зачем Цамба ходит к ним в гости, что там делает лама с Цамбой. "А мы не знаем, - отвечали мальчики, - мы готовим пирожки, а потом уходим".

Ничего нет труднее, чем зимою вставать рано поутру в остывшей за ночь юрте. А тут еще этот всегда придирчивый учитель. Он привязывал к рукаву дэла шнурок и, не поднимаясь с постели, срывал дэл со спящего, если тот просыпал время подъема. Конечно, тут сразу вскочишь, чтобы поскорее затопить очаг.

Перед Новым годом Хонгор долго возился у очага - готовил пельмени и пирожки. Чтобы утром подольше поспать, он схитрил - шнур, который лама привязывал к рукаву дэла, он привязал к ножке стола, на котором стояла глиняная статуэтка бога.

Утром глиняный бог с грохотом упал на пол, и мальчики проснулись. Пока они протирали сонные глаза, лама избил и виноватого Хонгора, и невиновного Бато.

Днем лама послал Хонгора к Цамбе, а Бато целый день чистил посуду и убирал юрту. Хонгор вернулся под вечер. Отведя Бато в сторону, он заговорщически прошептал:

- Знаешь, Бато, к Цамбе приехал тот самый Бадарчи, который избил бандзой дядю Тумэра и зашил его в сырую шкуру. Давай мы отомстим ему?

- А как?

- О, это не трудно. Идем! - сказал Хонгор. Бато послушно пошел за приятелем, хотя не мог даже представить, какой вред они могут причинить взрослому сильному человеку.

На окраине монастырского городка Хонгор остановился. Сюда приносили покойников. Хонгор отыскал человеческий череп и положил его за пазуху.

- Бадарчи сегодня вечером должен уехать. Я привяжу этот череп к его седлу...

Наступила ночь. Заяинский монастырь потонул в темноте. Бадарчи вышел от Цамбы, вскочил в седло и направил коня к юрте Чимиг. Вдруг он увидел, что к торокам что-то привязано. "Что там такое?" - подумал он и пощупал сверток. Там было что-то твердое, круглое. "Это, наверно, Цамба что-то на дорогу положил". Приехав к Чимиг, он снял седло и внес его в юрту. Ему не терпелось посмотреть, чем одарил его Цамба.

- О, небо! Что же это такое! - в ужасе воскликнул Бадарчи. Лицо его побледнело, губы затряслись.

- Что случилось? - спросила Чимиг спокойно, но, увидев "подарок", будто окаменела, не в силах сказать ни одного слова. Цэцэг выбежала во двор и разбудила соседей, рассказав, что оказалось в тороках у Бадарчи. Однако никто не захотел войти к ним в юрту. Ведь это злые духи послали Бадарчи зловещее предупреждение. Утром по этому поводу было устроено особое чтение молитв, и Бадарчи пришлось внести по совету гэгэна Зая выкуп богам.

В богослужении и молебне приняли участие и Хонгор и Бато. Присутствовавшие на молебне люди считали, что это очень плохое предзнаменование, видно, скоро вспыхнет страшная эпидемия. И они несли в монастырь последние деньги в надежде, что боги заступятся за них и беда минует. А монастырским сплетницам это происшествие дало право говорить о любовных связях Бадарчи и Чимиг.

После молебна Хонгор отвел Бато в сторону и вытащил из-за пазухи два длинных хадака.

- Оказывается, во время молебна можно незаметно положить за пазуху хадаки, лежащие перед статуэтками богов, - сказал Хонгор. - Я думаю, они нам пригодятся. Пошли на базар!

На базаре ребята продали хадаки и накупили пирожков. Давно они так сытно не завтракали. Что ж, если их учитель так жаден, они сами найдут средства полакомиться.

Довольные, они направились домой. Во дворе они увидели знакомых лошадей. Это же кони Итгэлта, Эрдэнэ и Солонго!

И они не ошиблись. В юрте они увидели своих близких. Мальчики были очень рады приезду родных, но вдруг в смущении остановились у двери. Солонго тоже стояла не двигаясь. Когда они ехали сюда, она так радовалась. Наконец-то она увидит товарищей своих детских игр! Но сейчас, увидев Хонгора и Бато в красных дамских дэлах с косыми воротниками, в синих рубашках, она смутилась и, покраснев, прижалась к отцу.

- Мои ученики, кажется, будут хорошими ламами, - сказал лама-учитель.

- Не озорничают?

- Бывает. Но ничего... Ну, Бато, принеси дров и замороженные пельмени, что в желтом мешке. Будем угощать гостей.

Ужин прошел оживленно, все были веселы, а когда наступило время расставаться, Хонгор и Бато чуть не расплакались. У каждого из них готово было сорваться с языка: "Возьмите нас с собой". И все же мальчики сдержались. Как-никак они теперь почти мужчины - нельзя поддаваться горю. Но их выдали слезы, они неудержимо текли по лицам.

- А сынок, кажется, набирается уму-разуму. Скоро совсем самостоятельным мужчиной станет. Это хорошо, - сказал Эрдэнэ.

- И все-таки ламы вряд ли из них получатся. А если и получатся, то современные, все время будут тянуться к светской жизни, хоть и наденут дэлы с косыми воротниками, - ответил Итгэлт.

- Почему? Вы видели, как они работают? А как готовят? Совсем заправские ламы.

21

Итгэлт поехал в Ханундэрский монастырь по торговым делам. С собой он взял Эрдэнэ. Там они встретились с Пурэвом, который пригласил их к себе в гости.

Двор тайджи Пурэва занимает почти целую улицу Ханундэрского монастыря. Хотон Пурэва находится в степи, но все ценное имущество и товары собраны здесь.

Пурэв встретил гостей тепло. Он угостил Итгэлта и Эрдэнэ водкой и жирным мясом. Опьянев, Пурэв решил похвастаться перед Итгэлтом своим богатством и повел гостей по своим лабазам. В одном из них были сложены штуки шелка, чесучи, тюки чая, ящики с табаком. В другом было полно муки, риса, пшена, стояли ящики с урюком и китайским печеньем. Еще в одном хранились ремни, конопля, топоры, котлы, новые войлочные подстилки, разных размеров ковры, тюфяки, кувшины, ложки, металлические тарелки и многое другое. Шесть лабазов, которые они осмотрели, были заполнены товарами. Эрдэнэ таращил глаза от изумления - таким богатством может располагать еще разве что владыка гор. А Итгэлт лишь ухмылялся. Пощупав кусок шелка, он понял, что всё тут или сгнившее, или порченое. Да и как не портиться? Воздух влажный, спертый, а товары лежат здесь не один год.

Пурэв расхвастался. Он рассказал, что склады эти заложил еще его отец, а он сам привез из Пекина шелк и чесучу.

- О, эти товары вечны! Когда будет надо, я их продам, и с большой выгодой.

Итгэлт только посмеивался. Но скоро ему надоело слушать пьяное бахвальство Пурэва, и он заговорил о покупке пятидесяти голов крупного рогатого скота. Сделка состоялась. Задаток Итгэлт дал русскими деньгами.

- А не упадут ли в цене русские деньги? Что-то война у них там с немцем затягивается? - спросил Пурэв.

- Что ты! Разве деньги белого царя могут упасть в цене? - ответил Итгэлт.

- Но остальное ты все же постарайся дать серебром.

- Там видно будет.

Итгэлт и на этот раз был себе на уме. Поняв, что русско-германская война затягивается и русские деньги обесценятся, он решил сбыть их с рук.

По дороге домой Эрдэнэ спросил у Итгэлта:

- Есть ли еще такой богатый человек в Монголии, как этот Пурэв?

- Дорогой Эрдэнэ, ты просто глуп. Его богатство - один прах. Шелк его гнилой, зерно заражено головней, железные товары съела ржа. Пойми, товар любит движение. Монеты и те портятся, если лежат без движения. В коммерции важен оборот, тогда и медяки принесут проценты. Из всего надо извлекать выгоду, даже из собственной жены.

- Это как же?

- По-всякому. В общем, коммерция - хитрое дело.

Спустя несколько дней Пурэв был в своем кочевье. Однако жена его не встретила.

- Где княгиня? - спросил Пурэв у слуг.

- Утром она велела оседлать коня и куда-то уехала.

- Куда?

- Поехала вверх по долине.

Выданная замуж по указу богдо за Пурэва, Туя скрепя сердце смирилась со своей судьбой. Она не любила старого тайджи и большую часть времени проводила в молитвах. А вскоре к ней пришла беда пострашнее. Всего несколько ночей провела она во дворце богдо-гэгэна, но этого было достаточно, чтобы заболеть страшным недугом. Когда Туя узнала о своей болезни, она пришла в ужас. Неужели ей заживо придется гнить на этом свете? Женщина решила, что она прогневила богов и те наказали ее. Сперва она усиленно молилась, надеясь заслужить исцеление, но болезнь прогрессировала, и обезумевшая Туя решила покончить с собой, видя в этом предопределенную богами судьбу.

И вот она приказала оседлать ей коня и поехала вверх по течению Тамира, ища уединенное место.

Пурэв решил отправиться на поиски жены, хотя ему доложили, что в разные стороны по долине уже выехали слуги. Пурэв не очень спешил. Он плотно пообедал, выпил полбутылки водки, отдохнул и только после этого велел оседлать коня. Но в седло он так и не сел.

Во двор влетел на коне один из слуг, посланный на поиски княгини.

- Что случилось? - крикнул Пурэв, когда всадник, остановив коня, спрыгнул на землю.

- Несчастье! Княгиня утонула!

- Что?

- Княгиню боги призвали!

- Тую? Где она?

- У Высокого яра.

- Что же это она сделала? Какое несчастье!

К месту происшествия послали телегу, и к вечеру Тую привезли.

А воды Тамира, где она нашла свою смерть, текли спокойно, как будто ничего и не случилось.

Пурэв не позволил вносить труп жены в юрту, и уже на следующий день Тую похоронили.

Боясь, как бы душа самоубийцы не превратилась в злого духа, который может поселиться в его хотоне, Пурэв в тот же вечер привез из Ханундэрского монастыря ламу. Началось чтение молитв, были принесены богам дары, чтобы душа Туи переселилась на тот свет согласно обряду.

Пурэв горевал недолго. Уже через несколько дней он стал подумывать о новом сватовстве. Но ночевать в своей юрте он все же побаивался и велел батраку стелить постель у себя - все-таки с телохранителем спокойнее.

Как-то Пурэву не спалось, и он в уме стал перебирать местных красавиц. Вдруг среди ночи залаяла собака, послышался цокот копыт. Кто-то подъехал к юрте с западной стороны.

- Эй, соня! Там кто-то приехал, вставай! - крикнул Пурэв спавшему батраку.

Батрак потянулся, хотел было встать, но в это время дверь юрты открылась, и при свете лампады они увидели высокого широкоплечего человека в темном дэле. Войдя, он осмотрелся и подошел к Пурэву.

- О, боже мой! - крикнул в испуге Пурэв и вскочил с постели. Он узнал Тумэра. - Вяжи его! - закричал он батраку.

Батрак подскочил к Тумэру, но тот одним ударом сбил его с ног.

Тумэр схватил Пурэва за горло.

- Пощади мою ничтожную жизнь, - заикаясь, прохрипел Пурэв.

- Ты забыл мои слова? Я ж тебе говорил, что, если обидишь Улдзи, будешь иметь дело со мной, - гремел бас Тумэра.

Пурэв сложил молитвенно ладони, воздел руки к небу и едва слышно пролепетал:

- Пощади! Я сделаю все, что ты скажешь!

- Я тебя увезу в лес и брошу на съедение волкам, - стиснув зубы, сказал Тумэр.

Пурэв взвыл нечеловеческим голосом. Он бросился перед Тумэром на колени и, ползая у него в ногах, молил о пощаде.

- Если до завтрашнего дня не возвратишь все, что взял у Улдзи, смотри... - сказал Тумэр и ногой оттолкнул Пурэва от себя.

Продолжать было незачем - Пурэв упал без чувств.

Тумэр исчез так же внезапно, как и появился. Батрак, придя в себя, смотрел на лежавшего без сознания хозяина и приглушенно смеялся. Но, опасаясь, как бы грозный гость не вернулся, сидел не шевелясь и украдкой поглядывал на дверь.

Но вот Пурэв пришел в себя. Осоловелыми глазами он повел вокруг и, заметив батрака, сказал:

- Видел, это был сам хозяин Ханундэра. Он ушел? Твое счастье, а то бы тебе досталось. Но об этом никому не говори! Понял?

На другой день Пурэв отправил Улдзи все, что забрал у него во время болезни Тумэра.

На рассвете Тумэр переправился через Тамир и скрылся в горах. Ночью он хотел встретиться с Эрдэнэ. Но где стоит его юрта, он не знал. Привязав коня к дереву, Тумэр вынул трубку и закурил. Но какая юрта брата? Войдешь в чужую - еще напугаешь людей. В это время к кромке леса подошло стадо: это Дулма пригнала сюда своих овец.

Тумэр решил спросить у девушки, как ему найти Эрдэнэ. Но тут к девушке подъехал всадник на красивом гнедом коне. Тумэр сразу узнал и коня и всадника. Это был Бадарчи, а под ним шел, гарцуя, тот самый гнедой жеребец, которого они угнали с Тугжилом.

Бадарчи уже неоднократно пытался овладеть Дулмой, но всякий раз что-то мешало ему.

- Ну, любушка, как поживаешь?

- Хорошо. А вы?

- Я живу хорошо, только вот давно хочу узнать, на самом ли деле ты так хороша, как о тебе говорят твои возлюбленные. Не подаришь ли ты и мне немножко своей ласки?

- Дарить ее каждому встречному, так самой ничего не останется.

- Итгэлту и Цамбе дарила, а мне жалеешь. А я ведь не хуже их. - С этими словами Бадарчи спрыгнул с коня и подошел к женщине. Дулма бросилась к своему коню и хотела вскочить в седло. Однако Бадарчи схватил ее и стянул на землю.

- Ну чего, дура, упрямишься! Ведь никто не узнает, - тяжело дыша, проговорил Бадарчи.

Но Дулма не собиралась соглашаться. Она вырвалась, но Бадарчи легко подмял ее под себя. И тут на его плечо легла чья-то тяжелая рука.

- Не смей обижать женщину! - раздался над его ухом твердый и властный голос.

Бадарчи обернулся.

- О, да это ты! Сам идешь в руки! - Бадарчи зло рассмеялся.

- Проваливай отсюда подобру-поздорову. Не забывай, что поймал ты меня, когда я лежал без памяти. А женщину эту не тронь, не то...

Бадарчи не дал договорить Тумэру и первым бросился на него. Но Тумэр был начеку, он схватил шею Бадарчи и так стиснул ее, что хрустнули шейные позвонки.

Бадарчи понял, что сопротивление бесполезно. Он встал и подошел к коню.

- Ладно, сегодня твоя взяла, но помни, паршивый вор, от меня ты все равно не уйдешь!

- Вор, говоришь? Да ведь ты сам на ворованном коне сидишь. Смотри, как бы нам вместе за решетку не попасть, - смеясь, ответил Тумэр. - А теперь убирайся отсюда, пока жив.

Бадарчи не стал себя долго упрашивать, он хлестнул коня и вскоре скрылся из виду.

Дулма привела себя в порядок, заплела косу и отряхнула подол.

- Спасибо вам, - сказала она, внимательно оглядев своего спасителя.

Тумэр улыбнулся.

- Когда волк нападает на овцу, человек нападает на волка. Как же не помочь человеку, когда на него нападает волк? - ответил он.

- Откуда вы взялись?

- Из-под земли! А скажите, вы не знаете семью Эрдэнэ?

- Мы с ним вместе батрачим в одном айле. Вон в долине стоят четыре юрты. Самая северная - его юрта, - ответила Дулма.

- А он дома?

- Дома. Вы его брат?

- А что?

- Похожи, - сказала Дулма и улыбнулась, показав ровные белые зубы.

Непонятное чувство сейчас испытывала Дулма к Тумэру. Этот человек неожиданно задел самые скрытые струны в ее душе; не знала она, что и Тумэр, этот мужественный человек, не раз смотревший смерти в глаза, сейчас был смущен и как-то странно смотрел на нее. Чем-то и она тронула его загрубевшее сердце.

- Как вы смотрите на меня, - сказала Дулма и опустила глаза.

Тумэр вздрогнул. Что это он в самом деле размяк?

- Да я больше на овец смотрю, ладные они у тебя.

- А вы из какого кочевья?

- Я из Сайдванского хошуна... - сказал Тумэр и умолк.

Что же это с ним происходит? Никогда ни перед кем не терялся, а тут, на тебе, не знает, что и сказать. И все-таки ему было необычно хорошо.

И Дулме было очень приятно. Так бы вот и сидела целый день и ночь с этим смелым и спокойным человеком.

А вокруг была такая красота! Горы, лес, бескрайняя степь, и все вокруг залито лучами заходящего солнца. Полноводный Тамир плещется в зеленых отлогих берегах. И сердце радостно бьется в груди!

- Вы и завтра будете пасти овец? - спросил Тумэр после долгого молчания.

Нет, завтра Дулма не должна пасти овец. Однако ей не хотелось ответить "нет".

- Да.

- Здесь?

- Возможно, здесь...

Стадо, перевалив за холм, скрылось из виду.

- Ой, овцы ушли! - воскликнула Дулма.

- Я заверну их сейчас, - сказал Тумэр.

- Садитесь на моего коня.

- Ничего, мой тоже тут, недалеко, - сказал Тумэр и пошел к лесу.

Дулма долго смотрела ему вслед полными радости глазами.

Ночью Тумэр навестил Эрдэнэ. Долгор при свете каганца приготовила чай и ужин. Братья были безмерно рады встрече. Когда Тумэр узнал, что это он увел последнего коня у брата, он очень огорчился. Но у него тогда не было иного выхода...

- Дорогой Тумэр, ведь ты каждый день рискуешь головой. Разве можно так жить? - сказал Эрдэнэ.

- Я не могу иначе. Пока бьется мое сердце, я буду по-своему бороться с ноёнами. Другой радости у меня нет, - ответил Тумэр.

- С ноёнами, говоришь? А сколько ты угнал коней у таких, как я?

- Но дарю я намного больше. А тебе я пригоню, если хочешь, хоть десяток.

Эрдэнэ горестно вздохнул - убеждать брата безнадежно.

- Мне не нужны твои кони. Я буду жить честным трудом.

- Если бы ты хоть раз стоял на вершине высокой горы и посмотрел бы оттуда на мир, о многом бы ты подумал иначе, - ответил Тумэр и как бы между прочим спросил: - У кого теперь ты батрачишь?

- У Итгэлта.

- У него есть сын Хонгор?

- Да. А ты его знаешь?

- Не только знаю. Это он помог мне избавиться от Бадарчи. Ну, ничего. Дорога у мужчин длинная, как-нибудь постараюсь отблагодарить его за услугу.

Еще до рассвета Тумэр уехал, а утром к Эрдэнэ как ни в чем не бывало зашел Итгэлт.

- К тебе кто-нибудь приезжал ночью? - спросил он.

Эрдэнэ, не поднимая глаз, ответил, что заезжал незнакомый человек.

Итгэлт улыбнулся. Чуткий даже во сне, он услышал, как к юрте Эрдэнэ кто-то подъехал и как Долгор готовила ужин. Он встал, неслышно подкрался к юрте и подслушал весь разговор. Так он узнал, что знаменитый сайнэр Тумэр младший брат Эрдэнэ. Узнал он и о том, что Хонгор помог Тумэру убежать. Это его обрадовало - теперь Тумэр не причинит его семье вреда.

- Эрдэнэ, зачем говоришь мне неправду? Ведь я все знаю, это же был Тумэр. А Хонгор даже дал ему мой дэл. А ты говоришь, незнакомый человек. Итгэлт как-то недобро рассмеялся.

- Что ж мне делать? Я должен это скрывать.

- Осторожность никогда не мешает. Но ведь, кажется, Тумэр неплохой человек? Хорошо бы с ним познакомиться, - неожиданно сказал Итгэлт и вопросительно посмотрел на Эрдэнэ.

Эрдэнэ понял, что Итгэлт не шутит.

- Если он еще заедет, я вас познакомлю, - охотно согласился Эрдэнэ.

- Хорошо было бы в восточном аймаке раздобыть быстроногого коня. Ведь нам так нужен производитель. Что, если попросить об этом Тумэра?

- Так ведь он пригонит ворованного!

- А кто об этом узнает, если коня пригонят издалека? К тому же, если бояться ворованного, на этом свете не разбогатеешь. - Итгэлт звонко рассмеялся.

В юрту вместе с Долгор вошла Дулма. Она попросила у Долгор головной платок и уже собиралась выйти, как Итгэлт язвительно спросил:

- На какой надом идешь?

- А я, может, и без надома хочу кому-нибудь понравиться, - ответила Дулма и, передернув плечами, вышла.

Холодный ветер не помешал Дулме и Тумэру встретиться и на этот раз. Вот уже несколько дней Тумэр проводит в лесу, неподалеку от хотона Итгэлта, и каждый день встречается с Дулмой. О чем они только не говорят! Тумэр внимательно слушает молодую батрачку, которая совсем разуверилась в людях и которой в двадцать лет уже опостылело жить. И он никак не может понять, как такая красивая молодая женщина может быть несчастлива. А Дулма, затаив дыхание, слушает рассказ Тумэра о его жизни, похожей на старинные легенды о бесстрашных баторах.

- Увези меня отсюда, возьми с собой.

- Сейчас не могу, но ровно через год я буду здесь и увезу тебя, Дулма.

- Зачем ты говоришь неправду? Ведь ты обманываешь меня, как и все мужчины, которые меня добивались?

- Нет, Дулма, я говорю правду. Я сдержу свое слово. А ты жди меня. Тумэр взял ее руку и нежно погладил.

- Неужели это правда?

- Да, Дулма, правда, верь мне.

Дует холодный ветер, падают на землю крупные снежинки, черные тучи нависают над лесом. Но Дулме и Тумэру хорошо, тепло. Это от взаимного чувства любви, так неожиданно вспыхнувшего в сердцах батрачки и отважного конокрада.

Все теперь радовало Дулму на земле: и пожелтевшие деревья, и сухой степной ковыль, и покрытые снегом горные вершины.

22

Обоз из двадцати воловьих упряжек медленно поднялся на покрытую снегом вершину.

Мычание хайнаков напоминало звуки больших медных труб. Три разных по величине колокольчика, прикрепленных к последней подводе, позванивали всякий на свой лад, но мелодично.

Это шел обоз Итгэлта с топленым маслом, жирным каймаком, сушеным творогом, войлоком, шкурами домашних животных.

Если монголы вообще отличаются умением готовить замечательные молочные продукты, то жители Тамирской долины славятся среди монголов. Молочные продукты из Сайдванского хошуна на ургинских рынках ценятся выше.

На передней подводе, запряженной белым как снег хайнаком с черными рогами, поджав ноги под себя, сидел Эрдэнэ. Он уже привык к медленной езде на хайнаках, раньше-то ему приходилось водить лишь верблюжьи караваны. Однако, съездив несколько раз на волах, он оценил преимущество этого транспорта. На стоянках не было нужды ни разгружать животных, ни вновь грузить на них вьюки. Надо было лишь распрячь волов и пустить их пастись, а самому сразу же отдыхать. Теперь Эрдэнэ считается одним из лучших обозных, владеющих искусством водить головную подводу.

Но в Урге Эрдэнэ никогда не был и дороги туда не знал. Зато хайнак, который в течение нескольких лет ходит в головной телеге, хорошо знает этот путь и сейчас важно и уверенно идет впереди обоза.

Обоз поднялся на перевал. Далеко в голубой дымке показались высокие шатры храма Жансрайсэг. Головной хайнак без всякого знака остановился. Эрдэнэ слез с подводы и с тайным трепетом смотрел на расположенную среди четырех гор Ургу. Потом смиренно сложил ладони и прошептал молитву. К нему подъехал Итгэлт. Всю дорогу он ехал верхом.

- Вот она, Урга нашего богдо! - Спешившись, он тоже помолился.

Когда на перевал поднялась последняя подвода, все повозочные, упав на колени, в экстазе зашептали молитвы.

- Ну, я поеду вперед, - сказал Итгэлт, - а вы, когда доедете до Хамбынского обона*, заночуйте там. Утром трогайтесь дальше. Я направлю навстречу вам проводника. Ты, Эрдэнэ, будь осторожен, здешние воры - мастера на все руки, так что не зевай.

______________

* Обон - священная гора, возле которой проезжавшие складывали дары.

Итгэлт обычно приезжает в Ургу на сутки раньше обоза. За это время он успевает договориться о продаже товаров и находит грузы на обратный путь. В Урге он бывает каждый год, и поэтому у него здесь много знакомых.

Обоз двигался медленно, но к вечеру был уже у южного подножия Хамбынского обона и остановился на старом стойбище, где останавливался всегда.

Ночь прошла спокойно. К утру волы отдохнули, а когда пришло время трогаться в путь, приехал нанятый Итгэлтом проводник.

И на этот раз Итгэлт быстро закончил все дела. В течение двух дней все товары были проданы. И уже на третий день, взяв грузы для торговых фирм Луу-гунского и Ханундэрского монастырей, обоз отправился в обратный путь.

Итгэлт и Эрдэнэ задержались в Урге еще на несколько дней, рассчитывая догнать обоз верхом.

Прежде при совершении торговых сделок Итгэлт на счетах и денежных бумагах ставил свои условные знаки, вызывая этим насмешки и шутки. Теперь с ним был Эрдэнэ, который и вел все торговые записи и расчеты. А сам Итгэлт при этом держался так, будто и он уже осилил эту премудрость. Некоторые даже стали подумывать - не обучился ли Итгэлт грамоте?

На четвертый день Итгэлт отправился с Эрдэнэ во дворец богдо помолиться и получить святое благословение. Когда они вошли в приемную дворца, там уже было полно паломников.

- Его светлость сегодня занят важными государственными делами и благословение рукой давать не будет. Сегодня благословение будет святым перуном. Те же, кто внесет в казну пятьдесят ланов и захочет получить благословение от святой руки, должны прийти завтра, - объявил в приемной толстый лама в красном шелковом дэле.

- Придется вам, наверно, прийти завтра? - шепотом сказал Эрдэнэ.

- Если веришь, не все ли равно, какое будет благословение, - ответил Итгэлт и, достав кошелек, набитый серебряными янчанами и русскими рублями, вынул один янчан с изображением дракона, а кошелек спрятал за пазуху. Эрдэнэ тоже достал один янчан и зажал его в руке.

К паломникам вышел старый лама, держа привязанный к длинному хадаку перун. За ним шел молодой лама с медной тарелкой для сбора денег. Паломники устремились навстречу ламам. Итгэлт и Эрдэнэ вместе со всеми тоже двинулись вперед. Как только Итгэлт положил янчан на тарелку, перун коснулся его головы. Эрдэнэ хотел последовать примеру хозяина, но когда он разжал руку, монета прилипла к ладони и на тарелку не упала. Лама, державший тарелку, подумал, что Эрдэнэ хочет взять деньги, быстро отдернул тарелку, и янчан со звоном упал на пол. Эрдэнэ даже не успел нагнуться - монету вмиг подобрал черномазый мальчишка, который тут же исчез в толпе. Пришлось Эрдэнэ раскошелиться еще раз.

Наши паломники возвращались не спеша. Впереди ехали еще двое.

- Говорят, другой конец хадака от перуна богдо привязывает к ноге любимого журавля, которого держит в своих покоях, - сказал один всадник.

- Не говори глупостей. Ведь это священный хадак богдо. Вот покарают тебя боги за такие речи.

- Но ты же не видел? - возразил первый и громко рассмеялся.

Итгэлт сделал вид, что не слышал этого разговора.

- Я двенадцатый раз уже получаю благословение, - сказал он. - Наверное, поэтому несчастья проходят мимо моего дома.

Эрдэнэ был тоже безмерно рад, что удостоился благословения святым перуном.

В тот же вечер Итгэлт повел Эрдэнэ к известному ургинскому богачу Юндэну. Юндэн, приглашая Итгэлта, с которым он был знаком уже много лет, решил удивить сельского скотовода изысканными кушаньями, для чего пригласил повара-китайца.

- Ты, Эрдэнэ, держи себя достойно, ургинцы любят посмеяться над наивными людьми. Ничему не удивляйся, веди себя так, будто все, что у него есть, ты давно повидал. В общем, бери пример с меня, - говорил Итгэлт по дороге в гости.

Гости Юндэна уже собрались. Большая шестистенная юрта сплошь была устлана коврами. По обеим сторонам очага стояли длинные деревянные столы. В юрте пахло подогретой молочной водкой, кислым кумысом и пряным китайским табаком дунсом.

Итгэлт поздоровался и уселся в западной стороне на первом месте. Перед ним поставили жирный бараний крестец, как бы подчеркивая этим важное положение гостя. Ниже Итгэлта сел с супругой черноусый чиновник военного министерства, Чулун, а еще ниже - лама Аюши из Восточного хурэна, который занимался меновой торговлей. И только после ламы сел Эрдэнэ. С восточной стороны на первом месте сидел сам хозяин, возле себя он усадил высокого Даржа-батора, рядом с которым посадили старого чиновника министерства внутренних дел Довчина с молоденькой женой Гэрэл, увешанной драгоценностями.

Перед началом обеда гости потчевали друг друга табаком, затем пили чай. И только после этого подали водку, и Итгэлт стал делить крестец. Эта процедура была уже знакома Итгэлту, и он безукоризненно с нею справился. Потом принесли холодные закуски: морские травы, грибы, блюда из жареного мяса и супы. Но вот перед Итгэлтом поставили тарелку с квадратиками какого-то кушанья. Итгэлт посмотрел на блюдо и, обращаясь к Эрдэнэ, сказал:

- А это мы с тобой уже ели в Пекине, на заезжем дворе. Помнишь?

- Угу, - улыбаясь, пробурчал Эрдэнэ.

"О, они, оказывается, были в Пекине", - разочарованно подумал хозяин.

- А этим нас, кажется, потчевали в нанкинском ресторане на рынке, сказал Итгэлт, отведав еще одно кушанье.

- Да, кажется, в Нанкине, - входя в роль, ответил Эрдэнэ.

"Смотри, они и в Нанкине были", - с завистью подумал Юндэн.

Гости заметно повеселели, водка исправно делала свое дело. Принесли музыкальные инструменты, начались песни. Первый пел Эрдэнэ. У него был красивый густой баритон. Его пение всем понравилось.

- Его голос звучит, как флейта Чжан-лина*, - сказал Чулун.

______________

* Чжан-лин - герой старинного китайского романа.

Ни Итгэлт, ни Эрдэнэ никогда и не слышали о Чжан-лине, но, не желая показать своего невежества, Итгэлт снисходительно сказал:

- О да, вы определили верно...

- А вот, когда мы под командой нашего всемогущего богдо... - начал вдруг Даржа-батор, перебив Итгэлта.

Даржа-батор получил звание героя и гуна за участие в войне против Китая. Сейчас он служил в гвардии богдо, командуя полусотней. Этот старый вояка любит рассказывать о былых сражениях, и о чем бы при нем ни заговаривали, он всегда переводит беседу на военную тему. Вот и сейчас, не обращая внимания на окружающих, он стал вспоминать былое.

- Так вот, когда мы кинулись в атаку против черных войск, сабли так и засверкали. Головы маньчжуров покатились, как кочаны капусты. Я сам зарубил шестерых и забрал их оружие. Если бы не этот дурацкий договор трех держав, мы бы под покровительством богдо уже прошли Внутреннюю Монголию и сражались за Великой китайской стеной, - гудел басом Даржа-батор.

- Зря говоришь, - надменно улыбаясь, перебил Довчин. - Если бы мы не заключили договора, белый царь перестал бы давать нам оружие и нас бы разбили. И не было бы нашей автономной Монголии.

- А по-моему, не все так думают, - вступил в разговор Чулун. - Все наши племена, объединившись, создали свое государство и не унывали от недостатка сил и средств. Наоборот, сражаясь с черными войсками, они защищали свою родную землю и одерживали победу за победой. И как можно отдать чужестранцам Внутреннюю Монголию, где живут наши единокровные братья, и сделать их рабами иностранцев?

- Верно! И тот, кто за чины и титулы поставил свою подпись под договором, в котором утверждается, что земли наших предков отныне становятся территорией иностранного государства, изменник, опозоривший свой род на веки веков, - горячо поддержал Чулуна Даржа-батор.

- Вы не знаете тонкостей государственной политики. Его светлость богдо одобрил этот договор, и вы не имеете никакого права подвергать его критике, - не унимался Довчин.

- Это такие, как вы, готовые и родину продать за титулы, вскружили голову его величеству и добились заключения этого унизительного договора, отпарировал выпад Чулуна Даржа-батор.

- Даржа, ты переходишь всякие границы. Ну что твои сабли? Ведь недаром говорят: "Где не возьмет сабля батора, там победит кисточка мудрого мужа".

- Торговец родиной! - крикнул изрядно выпивший Даржа-батор и стал засучивать рукава.

- За государство, говорят, пищуха повесилась. Зачем вы хотите уподобиться ей? - сказала Гэрэл. - Бросьте эти разговоры! Давайте лучше послушаем пение Эрдэнэ. - И Гэрэл тепло посмотрела на смущенного ее вниманием батрака.

Ссора Довчина и Даржа не перешла в драку. Эрдэнэ запел, и все успокоились.

Принесли еще одно кушанье, и Итгэлт, отведав его, сказал:

- Эрдэнэ, это мы ели, кажется, под большим шатром в Цинане.

"Говорят, этот Итгэлт разбогател недавно, но он, видно, уже перещеголял меня. Однако когда же он успел везде побывать?" - подумал Юндэн и, решив проверить Итгэлта, вышел из юрты.

Гэрэл хотела послушать Эрдэнэ не только потому, что ей понравился его красивый голос. При виде этого широкоплечего, молодого, красивого мужчины она почувствовала, как взволнованно у нее забилось сердце, и она уже не отрываясь смотрела на Эрдэнэ. Тяжелые наряды замужних женщин обычно стесняют движения, но Гэрэл этого не чувствовала, напротив, она держалась свободно, как бы ощущая прилив новых сил. Вот она встала и подошла к Эрдэнэ.

- Спойте еще что-нибудь, - попросила она.

Эрдэнэ спел еще одну песню.

- Кажется, я пьяна, даже голова что-то болит, - сказала Гэрэл.

- Я выйду с тобой, - сказал Довчин.

- Ты посиди, - холодно сказала она мужу. - Проводите меня вы, обратилась она к Эрдэнэ.

Эрдэнэ не знал, как ему поступить, и сидел в растерянности, глядя на Итгэлта. Тот кивнул ему головой. Да и Довчин, который никогда не перечил молодой жене, попросил Эрдэнэ проводить ее.

- Какая чудная ночь! - прошептала Гэрэл и многозначительно посмотрела на Эрдэнэ, когда они вышли из юрты.

- Дым вот только откуда-то ползет, - ответил Эрдэнэ.

- В этом виновато не небо, а монастырь.

- Не думал я, что вам может понравиться ночь, когда все в дыму.

Гэрэл придвинулась к Эрдэнэ вплотную, но тот незаметно отодвинулся в сторону.

- Что-то голова кружится. Да вы не бойтесь, я не кусаюсь, - сказала она с улыбкой и прильнула к Эрдэнэ плечом.

"Что это она так напирает или вправду опьянела?" - подумал Эрдэнэ.

- У вас голова кружится? - спросил он.

- Да, и лицо горит! Вы только дотроньтесь!

- Ну, это ничего, пройдет.

- У тебя, наверное, холодные руки, погладь мои щеки, - попросила Гэрэл, неожиданно перейдя на "ты".

Эрдэнэ машинально стал гладить лицо Гэрэл.

А щеки у Гэрэл пылали не от вина, а от близости Эрдэнэ. Правда, сегодня она выпила две рюмки вина и действительно немного опьянела. И все же головокружение она почувствовала, когда рука Эрдэнэ коснулась ее щеки. Ей стало трудно дышать. О, если б эти минуты длились долго-долго! Эрдэнэ отнял руку.

- Пошли в юрту, - сказал он.

Но Гэрэл покачала головой. Ей так хотелось покорить сердце этого простоватого, но красивого арата. И, не зная, что еще предпринять, она смотрела на небо и вздыхала.

В это время из юрты-кухни донесся до них голос Юндэна.

- Добавь сюда легких и кишок. Посмотрим, разберутся ли они в этом блюде, - говорил Юндэн повару.

- Это можно, - засмеялся в ответ повар.

Эрдэнэ догадался - их хотят обмануть и поиздеваться над ними.

- Пойдем, - сказал Эрдэнэ и направился в юрту.

Гэрэл с обидой посмотрела вслед и, вздохнув, медленно пошла за ним.

Вскоре подали на стол новое блюдо.

- Говорят, это блюдо любил маньчжурский император. Но мне кажется, что оно не очень вкусное. Но, может быть, я не прав, ведь как говорится, бык не чувствует вкуса сахара, - сказал Юндэн и, прищурив глаза, посмотрел на Итгэлта.

Итгэлт, взяв палочки для еды, стал пробовать новое блюдо.

- Да ведь это, кажется, мы тоже ели в Пекине в торговой фирме Буянты, сказал он и посмотрел на Эрдэнэ.

Хозяин юрты рассмеялся.

- О, нашего гостя ничем не удивишь, но это...

- Итгэлт, ты пьян. Это блюдо мы никогда не ели, - перебил Эрдэнэ хозяина юрты.

Итгэлт с удивлением посмотрел на своего батрака, но, увидев, что тот ему подмигнул, понял, что сделал промах.

- А ведь верно, я настолько опьянел, что перестал отличать золото от латуни.

- Но ведь это блюдо, говорят, любил сам маньчжурский император, повторил Юндэн.

- О, китайский повар может кого угодно надуть, - сказал Эрдэнэ и отодвинул поставленную перед ним тарелку с кишками.

Юндэн покраснел. Не удалось ему провести хитреца Итгэлта, выручил его этот верзила.

Итгэлт с благодарностью посмотрел на Эрдэнэ и, решив доконать незадачливого хозяина, тоже отодвинул тарелку с едой.

- Да, повар-то, кажется, вас подвел. А наверное, говорил, что может готовить самые изысканные блюда, - сказал он.

Посрамленный Юндэн не нашелся, что сказать в ответ. Его лицо побагровело, и он расстегнул ворот дэла.

В юрте на некоторое время воцарилась тишина. Нарушил ее Даржа-батор, который никак не мог успокоиться после ссоры с Довчином.

- Продали вы все-таки нашу страну, - снова начал он, - а ведь за нее столько было пролито крови!

- Дела мудрейших обсуждают мудрецы, а мы, писаря и чиновники, не могли отменить решение нашего великого богдо-гэгэна, который всем нам приносит счастье, - ответил спокойно Довчин.

- Замолчи! А то я... - крикнул разъяренный Даржа.

Если бы в эту минуту в юрту не вошел сойвон Данига, Даржа, наверное, бросился бы на Довчина с кулаками.

- Сегодня его величество с Ширнэн-ваном изволили выпить вина, и я не мог без разрешения их оставить. Вот почему мне пришлось задержаться. - Он поздоровался со всеми и уселся рядом с хозяином.

"А говорили, что богдо занят государственными делами, - вспомнил Эрдэнэ. - Это что ж? Выходит, и там врут".

Данига, попивая водку, стал рассказывать последние новости. Такому-то ноёну богдо приказал сменить жену, такому-то вану дал указание усыновить одного ребенка, такому-то гуну предложил жениться на такой-то женщине, таким-то чиновникам присвоил такие-то звания...

Когда Итгэлт и Эрдэнэ уходили, Гэрэл что-то шепнула на ухо своему мужу.

- Прошу вас обоих завтра пожаловать к нам, - пригласил Довчин Итгэлта и Эрдэнэ.

- Завтра мы уезжаем и вряд ли сможем воспользоваться вашим приглашением. Однако я надеюсь, что мы с вами еще встретимся, поклонившись, сказал Итгэлт.

У Гэрэл на глаза навернулись слезы. Неужели она никогда не увидит больше этого красивого монгола? Не знала она, что через несколько месяцев Эрдэнэ сам придет к ней.

В пути Итгэлт похвалил своего батрака.

- Молодец, Эрдэнэ, положили мы на лопатки этого хвастливого богача. Жаль только, не дали договорить этому Даржа...

О соглашении трех государств мнения Итгэлта и Эрдэнэ расходились. Итгэлт считал, что это соглашение отделит Монголию от Китая и приблизит к России, а для Монголии это выгодно. Эрдэнэ придерживался другого мнения. Он помнил слова Петра о том, что Монголия не является самостоятельным государством, что русский царь сделает Монголию своей марионеткой, а при случае разделит ее с Китаем. Значит, договор как бы узаконивает раздел страны.

23

Не только на улицах - и в щелях каменных плит крыльца, и на оцинкованной крыше храмов появились зеленые побеги. Пришла весна, но и она, снова изменившая землю, не внесла ничего нового в жизнь Бато и Хонгора. По-прежнему их держали впроголодь, по-прежнему они пилили и кололи дрова, участвовали в богослужениях и так же, как и раньше, читали по вечерам книги при слабом свете каганца. А дел у них прибавилось - теперь они еще носили молочные продукты Цамбе и Чимиг. Не любили они ходить к этому противному Цамбе, не было еще случая, чтобы он не дразнил их, не говоря уже о том, что этот сквалыга никогда ничего им не подарил.

А вот к Чимиг они ходили с удовольствием. И Чимиг, и особенно Цэцэг ласково встречали их и щедро угощали конфетами и печеньем за их рассказы о родных кочевьях. Девушки часто играли с ними в детские игры, стирали и чинили им одежду.

Бывало, ребята задерживались, и тогда Чимиг говорила:

- Если лама будет ругать, скажите, что я заставила вас наколоть мне дров.

Особенно любила играть с мальчиками Цэцэг. За игрой она забывала про свою горькую жизнь, и ей становилось веселее.

Ни Хонгор, ни Бато не знали, посещает ли их учитель Чимиг. Однако они видели, что лама одаривает девушек продуктами и даже деньгами.

- Почему наш учитель дает вам так много всего? - спросил однажды Хонгор. Чимиг, улыбнувшись, погладила его по голове.

- Так ведь он мой учитель, - ответила она.

- Но почему же тогда учитель ничего не дает нам? - спросил Бато.

- Он даже не отдает нам все продукты, которые присылает отец, - с обидой поддержал товарища Хонгор.

Однажды мальчики встретились у Чимиг с Тугжилом.

- Тугжил, ты всегда хвастаешься своим богатством. Дай этим ребятам денег на пирожки, - сказала Цэцэг.

- А что это за голяки?

- Мы вовсе не голяки, - крикнул Хонгор.

- Ишь какой гордый! Смотри, а то проучу за такие ответы старшим.

- Он просто жалеет денег, потому так и говорит, - сказала Чимиг.

- А нам и не нужны его деньги, мы не нищие, - сказал Хонгор и, хлопнув дверью, вышел из юрты.

- Чей это сопляк? - спросил Тугжил.

- Это сын луу-гунского богача Итгэлта. Он и в самом деле у тебя ничего не возьмет, - ответила Чимиг.

В первых числах летней луны в монастырь приехал Эрдэнэ, чтобы на лето взять мальчиков домой.

- Они приехали учиться и в течение трех лет из монастыря никуда не должны уезжать, - сказал лама. Эрдэнэ очень огорчился, а Хонгор и Бато даже расплакались. Ничего не поделаешь, пришлось Эрдэнэ отправиться обратно одному.

Однако сам лама уехал в худон на целый месяц. Оставленные им продукты мальчики съели в несколько дней и теперь частенько ходили обедать к Чимиг. И все же одним обедом целый день не проживешь, и мальчики, выломав окно в кладовой ламы, взяли по нескольку кусков вяленого мяса и обломали края у хлебных лепешек. Так они прожили еще несколько дней.

Но вот подошло время возвращения учителя. Мальчики призадумались. Как бы им провести своего наставника, чтобы тот не заметил пропажи продуктов?

- Давай убьем несколько мышей и оставим их в сундуке, где хранятся лепешки. Пусть думает, что их сгрызли мыши, - радостно сказал Хонгор.

- Это здорово... А как быть с мясом?

- Пустяки. Толстые куски разрежем вдоль, и будет столько же кусков. Тогда он не узнает.

Мальчики были очень рады, что нашли выход. Они убили несколько мышей и положили их в сундук, где хранились лепешки, а толстые продолговатые куски вяленого мяса разрезали вдоль и восстановили их число.

Мальчики успокоились - теперь все в порядке, учитель не догадается. Но откуда им было знать, что провести хитрого ламу было не так просто, как они думали.

Однажды утром в юрту явился молодой гэгэн Зая. Мальчик был старше Хонгора и Бато, но казался каким-то изнеженным и слабосильным. Однако в жизни он был куда искушеннее друзей.

- Не хочешь обнять голову с клеем? - спросил Зая у Хонгора.

- А что это такое? - спросил Бато.

- Ты еще не знаешь? - удивился Зая и рассмеялся. - Обнять голову с клеем - это значит жениться, - пояснил он. Потом он объяснил Хонгору и Бато, что словом "банди" обзывают не только монастырских послушников, но и всех тех, кто предается любви с ламами.

- Выходит, наш учитель с Цамбой занимается этим самым? - спросил Хонгор.

- Конечно. Цамба самый обыкновенный банди, но не вашего учителя, а настоятеля монастыря, а ваш учитель просто снабжает его продуктами, ответил Зая. - Я тоже скоро заведу себе банди, - важно закончил он. - А потом уж женюсь по-настоящему.

Зая пригласил Бато и Хонгора к себе. Пройдя двор, они вошли в юрту, стоявшую на высоком деревянном помосте. Здесь пахло благовониями и можжевельником. Вся северная часть юрты была занята фигурками богов. Перед статуэтками на столе, покрытом скатертью с золотистыми узорами, стояли золотые и серебряные чаши с маслом и жертвенным зерном. Чаши сверкали так, что слепило глаза. На стене висели большие часы. Их тиканье напоминало биение сердца и создавало впечатление, что фигурки богов живые.

Мальчики, обомлев, остановились и не могли двинуться.

- Зачем пришли эти чертенята? А ну, убирайтесь отсюда, - крикнул кто-то сзади. Мальчики, вздрогнув, обернулись и увидели ламу, который в монастыре наказывает провинившихся розгой.

- Это я их привел, так что помолчи лучше и принеси нам что-нибудь поесть, - распорядился Зая.

- Эти негодные мальчишки окажут дурное влияние на вас, - ответил лама, и в это же мгновение в его лысую голову угодил гутул, брошенный Заей.

Лама выбежал, а Зая, повалившись на кровать, расхохотался. Бато и Хонгор тоже не выдержали и засмеялись.

Вскоре лама принес суп с лапшой, боузы и рисовый пудинг с маслом. Хонгор и Бато воспользовались даровым угощением и наелись до отвала.

Неожиданно пришел настоятель. Он отшлепал Заю, а Хонгора и Бато выгнал. Однако друзья не обиделись, после хорошей еды они были в веселом настроении.

Когда они вернулись домой, там их уже поджидал учитель - он приехал в их отсутствие. Первым делом он избил обоих за то, что они ушли, бросив без присмотра юрту. Бил он их розгами, так что на спинах и у того и у другого вспухли красные полосы. Может быть, им досталось бы еще, если бы в это время к юрте не подъехал всадник. Это был Цамба.

- А ну, паршивцы, вон! Возвращайтесь к вечеру, я еще спрошу, как вы выполнили мои задания, - резко сказал лама. Хонгор и Бато опрометью бросились из юрты.

У хашана, привязанный за железный крюк, стоял серый конь Цамбы. Серебряные украшения седла и железные бляхи на луках блестели в лучах полуденного солнца.

Хонгор посмотрел на коня и о чем-то задумался, потом быстро достал нож и разрезал больше чем наполовину заднюю подпругу. При езде подпруга должна была лопнуть.

- Пусть свалится с лошади, будет знать, как издеваться над нами, сказал он Бато.

Мальчики вышли на улицу. Что делать? Солнце жжет до одурения, даже монастырские собаки и те забрались в тень. Воздух в монастырском дворе спертый, воняет мочой и гниющими отбросами. И поэтому друзья отправились на окраину монастыря. Там со степи дул свежий ветер. На улице к ним подошли четыре послушника.

- Что вам здесь надо? - заносчиво спросил Хонгор. Всем своим видом он показывал, что не прочь затеять драку. А драться наши друзья уже научились. Особенно отличался Хонгор. Недаром его прозвали забиякой.

Послушники молчали, но с места не двигались.

- Вы что, воды в рот набрали? Или в штаны уже наделали? - крикнул Хонгор. - А то давайте сшибемся! Ничего, что вас четверо.

Такие обидные слова кого угодно могут вывести из себя, и драка началась.

Хонгор и Бато оказались много искуснее в драке, и вскоре их противники обратились в бегство. Друзья остались очень довольны - еще бы, побили четверых! А что делать дальше? Они пошли к реке, искупались и до вечера лежали на берегу...

Ночь прошла спокойно, но утром, когда они возвращались с богослужения, у калитки их встретил учитель и, схватив за уши, втащил в кладовую.

- Почему это вдруг мяса стало на один кусок больше? - спросил он. - А?

- Не знаем.

- А кто обломал лепешки?

- Не знаем. Наверно, мыши.

- А разве у мышей есть руки? - Вооружившись прутом, лама как следует отстегал своих учеников. Однако этим он не ограничился. Раздев ребят догола, он привязал их около ворот на всеобщее осмеяние.

Не известно, что бы он еще сделал с ними, если бы в это время не прибежал послушник. Он торопливо рассказал, что вчера вечером у Цамбы на ходу сползло седло, он упал, не сумев выдернуть ногу из стремени, и сейчас ему очень плохо. Лама моментально бросился к Цамбе.

Теперь при каждом удобном случае лама порол прутом и Бато и Хонгора. Видно, все не мог забыть про лепешки и мясо. Ребятам не стало житья от придирчивого ламы, и они решили убежать домой.

Как-то уже зимою, после того как лама строго наказал их за какой-то пустяковый проступок, они ночью убежали из монастыря.

Трое суток они добирались домой и все-таки добрались, голодные и полузамерзшие. Итгэлт и Эрдэнэ не знали, что и делать. Им было жалко сыновей, но и побег они считали проступком недопустимым. Как же быть? Учиться же нужно.

- Не хочу я учиться у этого ламы, - решительно заявил Хонгор. А через три дня, когда ребята немного отдохнули, окрепли, из монастыря приехал лама со строгим наказом настоятеля вернуть мальчиков. Вот и пришлось нашим друзьям вновь отправиться к ненавистному учителю.

24

Снова наступила весна. Снова зазеленели леса, а степь накрылась пестрой шалью.

Итгэлт решил устроить жасаа* с угощением для батраков: надо же задобрить народ перед началом страды. И вот жасаа закончен. В хотоне Итгэлта царит веселое оживление. В северной части большой юрты поставлен огромный китайский кувшин с молочной водкой. По обеим сторонам юрты расставлены столы из черного дерева. На столах - большие медные тарелки с урюком, конфетами и пирожками.

______________

* Жасаа - особая служба, чтение ламами молитв об увеличении богатства.

Дулма в новом синем дэле вместе с Няма угощает гостей водкой. Няма наливает ее в чашки, а Дулма подает гостям. Должин распоряжается едой. Перед каждым она ставит тарелку с мясом, пирожками и печеньем. Дулма радостно улыбается, ей хорошо, она носит в сердце образ своего Тумэра. Пусть же и другим будет хорошо, и она сегодня приветлива с каждым.

Все хвалят Итгэлта за щедрость. Откуда им знать, что черствые пирожки Итгэлт почти задаром скупил в лавках монастыря, залежалые конфеты ему чуть ли не бесплатно отдал знакомый торговец, а водка тоже куплена по дешевке торговец сам признался, что в бочке утонуло несколько мышей.

Итгэлт в суконном дэле с расстегнутым воротником восседает в северной части юрты.

- Пейте, ешьте, дорогие, сколько влезет, ведь все вы мне братья и сестры. Я не Пурэв, я не жадный. Это он своих крепостных заставляет работать, как скотину. Дулма, Должин, угощайте гостей! - кричит Итгэлт и громко смеется.

К вечеру восьмистенная юрта Итгэлта была полным-полна людьми. Эрдэнэ просят спеть. Он поет песню "Серый ястреб".

- Говорят, Эрдэнэ у меня батрачит. Это неправда, мы с ним как компаньоны. И живем дружно! - говорит Итгэлт.

А вот и Бадарчи с Цамбой. Цамба давно скучает по Дулме, а надом еще нескоро. Под предлогом, что ему надо к Бадарчи, он приехал сюда повидать Дулму. Да, Дулма сегодня особенно хороша. Черт знает до чего красивая баба!

Цамба все время смотрит на Дулму. Он знает, что это неприлично, но не может оторвать от нее глаз.

- У Итгэлта вино через край льется! Мы как раз вовремя! - басом гремит Бадарчи и садится рядом с хозяином.

Цамба машинально тоже сел, ему все равно, где сидеть, лишь бы он мог видеть Дулму. Сел он, оказывается, рядом с Галсаном. Хорошо, хоть не с Эрдэнэ!

Галсан уже пьян. Он невнятно бормочет, что такого богатого человека, как Итгэлт, нет не только в долине Тамира, но и во всех четырех аймаках Халхи. Его никто не слушает. Цамба дал ему еще чашку водки, и Галсан тут же свалился со скамьи на пол. Эрдэнэ решил отвести его спать. Галсан не мог идти сам, и Эрдэнэ пришлось взвалить его на плечи. Дулма хотела тоже пойти, но Эрдэнэ ее остановил.

- Я его уложу, - сказал он, и Дулма осталась. Видя, что Эрдэнэ ушел, Цамба сделал знак Дулме выйти во двор. Дулма давно уже и думать забыла о Цамбе. В ее сердце навсегда вошел Тумэр, и она чуть не считала часы до того дня, когда он должен был за ней приехать. Но Цамба продолжал настойчиво вызывать ее, и она вышла. Цамба поднялся вслед за ней.

Дулма подошла к телеге, на которой были сложены домашние вещи. Цамба сразу ее обнял. Однако Дулма двумя руками с силой оттолкнула его.

- Что это ты, Дулма? - сказал удивленный Цамба. Но Дулмы уже не было, она убежала.

Уложив Галсана спать, Эрдэнэ не спеша шел назад. Мимо него пробежала Дулма. "Опять развратничает", - с возмущением подумал Эрдэнэ. И вдруг ему расхотелось идти к Итгэлту, и он повернул к себе.

В юрте было сыро, печь не топили с утра. У Эрдэнэ немного кружилась голова, и он решил полежать.

Почему-то из головы не выходила Дулма. "Неужели все женщины такие? подумал он. - Хорошо, что у меня жена не такая". Он сел на кровать и задумался.

В юрту вошла Долгор. Она зажгла каганец.

- Ты пьян? Тебя зовет Итгэлт, - сказала Долгор и взяла его за руку.

- Не пойду, не хочу, - сердито ответил Эрдэнэ и оттолкнул жену.

Не ухватись Долгор за кровать, она бы упала. Что с мужем? С тех пор как они поженились, он не только никогда не толкал ее, но даже не посмотрел косо. Неужели он узнал? В страхе она ждала, что скажет ей сейчас Эрдэнэ. По щекам у нее потекли слезы. Она готова была сама все рассказать мужу и просить прощения.

Увидев, что жена плачет, Эрдэнэ встал и рукавом дэла стал утирать ей слезы. "Ведь она ни в чем не виновата", - с раскаянием подумал он.

- Прости меня, родная. Это я так, сгоряча, - сказал Эрдэнэ и поцеловал ее в лоб.

- Ничего, милый, ничего, я не сержусь, - ответила Долгор, обрадованная тем, что муж пока ничего не знает.

К Итгэлту они пошли вместе.

- Эрдэнэ, садись со мной рядом и спой нам еще что-нибудь, - сказал Итгэлт, освобождая место около себя.

- Ничего, я и здесь посижу, - тихо сказал Эрдэнэ и сел в конце стола.

Эрдэнэ все время слышал смех Дулмы, которая подавала гостям водку. Этот смех раздражал Эрдэнэ. "Непутевая девка, совсем гулящей стала", - думал он.

Дулма поднесла чашку и Эрдэнэ. Но Эрдэнэ отрицательно покачал головой.

- Я ведь подношу круговую, чтоб вы спели что-нибудь, - сказала Дулма.

- Я сказал, что не буду, - грубо оборвал ее Эрдэнэ.

- Не надо заставлять его пить, - сказал Итгэлт и почему-то заискивающе посмотрел на Эрдэнэ.

Эрдэнэ запел. Он пел песню о степных просторах Монголии и ее быстроногих конях, и перед его мысленным взором проносились бескрайние степи, высокие горы, широкие долины - родные места, где он родился и рос.

Сердце его смягчилось, и даже на Дулму он посматривал теперь не так строго.

Утром, работая на скотном дворе, Эрдэнэ встретился с Дулмой.

- Ты что, уже на каждого бросаешься?! Как сучка во время течки, сказал Эрдэнэ, вспомнив про вчерашнее.

Дулма с удивлением посмотрела на него.

- Чего это ты?

- У тебя же есть муж, зачем связалась с этим сосунком Цамбой? Неужели совсем стыд потеряла?

Глаза Дулмы стали злыми. Швырнув на землю кнут, она вплотную подошла к Эрдэнэ.

- За женою лучше смотри, а потом мне выговаривай, - сказала она и резко повернулась.

- Обожди, баба, зачем напраслину на других возводишь? - Эрдэнэ сильно сжал плечо Дулмы.

- А ты спроси у нее, как она с Итгэлтом миловалась. Эх ты, слепая сова! А меня не трогай, я сама себе хозяйка! - зло ответила Дулма и, увернувшись, быстро пошла со двора.

Эрдэнэ будто обухом по голове ударили. Он бросил лопату и долго смотрел в сторону своей юрты. Затем неуверенной походкой, словно ребенок, начинающий ходить, пошел к себе...

Жизнь не баловала Эрдэнэ. Вся она - одни невзгоды, и единственный человек, который всегда и во всем ему помогал, была жена. Но оказывается, и она его обманывала. А он так верил ей! Может, Дулма это со зла? Надежда еще теплилась в его сердце.

Он вошел в юрту, плотно прикрыв за собою дверь. Долгор сидела, как загнанный в кусты заяц. Проходя мимо скотного двора, она слышала разговор Эрдэнэ и Дулмы и теперь в страхе ждала объяснения с мужем. Но все получилось иначе.

Эрдэнэ молча подошел к жене и, как-то жалостливо сморщив лицо, спросил:

- Правда?

Долгор виновато опустила глаза.

Если бы Долгор сказала "нет", Эрдэнэ был бы самым счастливым человеком в мире. Но Долгор не сказала "нет".

- Правда, - сказала она, и на ее глаза навернулись слезы. Эрдэнэ с ненавистью посмотрел на жену.

- Потаскуха! - выкрикнул он и ударил Долгор по лицу. Долгор упала, а Эрдэнэ одним прыжком выскочил из юрты, сел на коня и галопом помчался по дороге, идущей в монастырь.

- Эрдэнэ, подожди! - крикнула Долгор. Но он ее уже не слышал. Да если бы и услышал, все равно бы не остановился.

Дулма все видела. Она стояла возле своей юрты, и разноречивые чувства наполняли ее сердце. Тут было и раскаяние, и злорадство, и горькая обида на свою неудавшуюся жизнь.

А Эрдэнэ мчался вперед и вперед, словно хотел убежать от всех. И только проскакав верст пятнадцать, он перевел коня на шаг - навстречу ехал верхом Итгэлт, возвращавшийся с Галсаном из монастыря.

- Куда это ты, Эрдэнэ? - спросил Итгэлт и остановил коня.

Эрдэнэ молча подъехал к хозяину и спрыгнул с лошади.

- Ты что ж думал? Если приютил меня, значит, можно распоряжаться и мной, и моей женой, как тебе вздумается?

Он схватил Итгэлта за ворот дэла, разом стащил с коня и наотмашь ударил кулаком по голове. Итгэлт упал, а Эрдэнэ стал хлестать его кнутом куда попало.

Галсан было бросился на выручку хозяину, но Эрдэнэ отшвырнул его, словно собачонку. Итгэлт лежал без движения и только стонал. Напоследок Эрдэнэ пнул его ногой в бок, вскочил на лошадь и ускакал.

Через некоторое время избитый Итгэлт пришел в себя.

- Ничего, я тебя найду, проклятый нищий, - скрипя зубами, процедил он. - Я еще спущу у тебя мясо с боков.

Дома Итгэлт ходил мрачный как туча. Он все думал, как свести счеты со своим взбунтовавшимся батраком. И он решил за крупную взятку добиться у правителя хошуна приказа о задержании Эрдэнэ, который якобы среди бела дня его ограбил. А свидетелем будет Галсан: этот барашек за него на все пойдет. Потом Эрдэнэ доставят в хошунную канцелярию, а там он быстро угодит в тюрьму к Бадарчи, который живьем его иссушит, стоит Итгэлту только поднести надзирателю слиток серебра.

На следующий день, захватив слиток в пятьдесят ланов, Итгэлт уже был в хошунной канцелярии. Все устроилось так, как он задумал. По всем хошунам пошла бумага с красной полосой, где предписывалось немедленно задержать батрака Эрдэнэ, ограбившего своего хозяина.

Эрдэнэ снова перевел коня на шаг, но теперь он это сделал потому, что просто не знал, куда дальше держать путь. Взмыленный конь дышал тяжело, никогда ему еще не приходилось скакать так долго и так быстро.

Куда же податься? Эрдэнэ в растерянности стал осматриваться. Вокруг лежала молчаливая степь, и ответа он не находил.

Проклятый мир! Неужели в нем нет ничего честного? А он-то думал весь век прожить правдой. И сколько раз жестоко обманывался! Так зачем же жить? Уж лучше броситься в Тамир или вон с той кручи, что виднеется на горизонте. Нет! Он должен прежде свести счеты с этим миром. Да и сына надо повидать, нельзя оставлять мальчика, он у него хороший, только вот тоже, кажется, очень честный.

И Эрдэнэ решил поехать в монастырь.

На закате солнца он въезжал на монастырский двор. Учителя-ламы дома не было, его пригласили куда-то читать молитвы. Не успел Эрдэнэ войти в юрту, мальчики бросились ему на шею. Эрдэнэ расцеловал ребят.

- Вы надолго приехали?

- Нет, я еду по делу.

- Но вы хоть переночуйте!

- Сена я с собой для коня не захватил.

- А у нас есть тут хорошая тетя. У нее много сена, - радостно сказал Бато.

Из продуктов, оставленных учителем, мальчики приготовили ужин.

Эрдэнэ не мог молчать. За ужином он сказал Бато, что поссорился с Итгэлтом и что теперь будет жить один в Урге.

Бато заплакал.

- Не плачь, слезы позорят мужчин.

- А что, если я помирю вас с отцом? - спросил Хонгор, и глаза его оживились.

- Не нужно. Я не вернусь к нему.

- А бедная мама осталась одна, она же будет по вас скучать, - сказал Бато.

- Твоя мама очень обидела меня. А я вот устроюсь в Урге и приеду за тобой... - сказал Эрдэнэ, чувствуя, как к горлу у него подступает комок.

Эрдэнэ согласился остаться на ночь. Втроем они пошли к Чимиг.

- Кто там? - спросила Цэцэг, услышав колокольчик.

- Наши маленькие друзья, но с ними еще кто-то, - ответила Чимиг, она входила в юрту с охапкой дров.

- Тетя Чимиг, это мой отец, у него нет сена для коня, вот мы и пришли попросить сена у вас, - сказал Бато.

Чимиг улыбнулась и нежно погладила Бато по голове.

- Ну раз так, входите, - сказала она.

Девушки вскипятили чай, поставили еду и пригласили гостей к столу.

Хорошо сидеть в теплой юрте, пить ароматный чай в обществе таких гостеприимных хозяек, и Эрдэнэ немного отвлекся от своих тяжелых дум.

- Зачем вам коня держать у ламы, сорить у него во дворе, он этого не любит. Пусть твой папа оставит коня здесь, да и сам заночует у нас. И вы тоже, - сказала Чимиг.

- Мы не можем, нам за это попадет, - сказал Бато.

- Он с нас шкуру спустит, - добавил Хонгор.

Вскоре в юрту зашел Тугжил, и мальчики отправились домой. Чимиг дала им печенья и конфет.

Когда мальчики ушли, Чимиг подала водку и мясо. Эрдэнэ выпил две чашки. Приятная теплота разлилась у него по телу, закружилась голова. Все печали отодвинулись куда-то, и он вдруг запел.

Пел Эрдэнэ всегда задушевно, а сегодня как-то особенно тепло и проникновенно. Цэцэг, прильнув щекой к его плечу, тихонько подпевала. Ей было сегодня очень хорошо.

Всю жизнь Цэцэг служила развлечением для других, и никогда она не испытывала к навещавшим ее мужчинам нежного чувства. А сегодня впервые она ласкалась не по принуждению, глаза ее горели радостным блеском, а на губах играла нежная улыбка.

Эрдэнэ провел у девушек две ночи. На третий день Чимиг в тревоге прибежала домой и рассказала, что в монастыре получен приказ, предписывающий местным властям арестовать батрака Эрдэнэ, ограбившего своего хозяина.

Эрдэнэ сгоряча хотел принять вызов Итгэлта, но, вспомнив, что уже пострадал за правое дело, счел разумным на этот раз не ввязываться в открытую борьбу, а скрыться в Урге и спокойно обдумать, что делать дальше.

На прощание Цэцэг сняла с пальца золотое кольцо и протянула его Эрдэнэ.

- Возьми на счастье и в память обо мне, - просто сказала девушка. Из глаз ее покатились слезы.

Эрдэнэ от подарка отказался.

- Будь счастлива, ты очень хорошая, - сказал он и быстро вышел из юрты.

Эрдэнэ ехал на восток. Время от времени он вспоминал о Долгор и иногда в душе жалел ее. Но когда в памяти вставало самодовольное лицо Итгэлта, он снова приходил в ярость и о жене думал с ненавистью. В эти минуты ему казалось, что он слышит голос Петра, говорившего, что Итгэлт относится к нему хорошо не потому, что добр и щедр, а потому, что по дешевке покупает его кровь, пот и душу.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

В один из холодных зимних вечеров с запада на восток через широкую степь брел полузамерзший послушник в рваном дэле. Это был Бато.

Уставшие ноги в огромных не по росту гутулах с трудом несли его тело. Казалось, он вот-вот упадет. Но желание видеть отца вливало в него новые силы. Бато решил сам добраться до Урги - ведь отец столько времени не давал о себе знать. Он шел уже несколько дней, а до цели было еще далеко. Что с отцом? Почему он не сдержал своего слова и не приехал? Может быть, с ним что-нибудь случилось? Может, его арестовали? Эти мысли не давали Бато покоя, и он решил отправиться на поиски отца. Он предложил Хонгору пойти в Ургу вместе, но тот отказался.

- Не могу я бросить сестру, родителей, имущество. Но помочь я тебе помогу, - ответил Хонгор. И Хонгор помог, чем сумел. Он украл у ламы восемь хадаков и несколько лепешек и отдал их Бато. Затем он проводил друга к подножию горы Булган. Там росли две черемухи.

- Вот эта, повыше, будет моей, - сказал Хонгор, - а эта - твоей. Если я буду жив и здоров, моя черемуха будет расти и цвести, но если мне будет плохо, она засохнет. Так и твоя. А если, когда мы станем взрослыми, судьба не сведет нас вместе, пусть каждый из нас время от времени будет навещать наши черемухи.

Холодно, тревожно. Немного отдохнув, Бато снова зашагал вперед. Наступила ночь, небо покрылось мириадами звезд. Холодный ветер пронизывал насквозь, и у Бато не попадал зуб на зуб. Конечно, если бежать, будет теплее, но Бато совсем выбился из сил и бежать не мог. А как хочется спать! Вот бы сейчас зайти в теплую юрту, согреться, но разве зимой в этих местах кого-нибудь встретишь? Голая холодная степь, и Бато один в этой степи. Он стал читать про себя молитвы - теперь он их знал великое множество, - но ни одна не приносила тепла.

Вдруг Бато услышал звон колокольчиков. Он обернулся. Из темноты показался верблюд. Видно, его нагонял караван. Бато стал у обочины дороги.

- Эй! Кто там? - окликнул его караванщик с головного верблюда.

- Помогите мне, я совсем замерз, - отозвался Бато.

- А как ты сюда попал?

- Да вот иду в Ургу, хочу стать ламой, - ответил Бато.

Так отвечать научил его Хонгор. "Если так скажешь, тебе помогут", сказал ему Хонгор. И действительно, в пути Бато уже дважды пришлось проситься на ночлег, и эти слова его выручали. Старухам нравилась настойчивость мальчика, идущего в столицу, чтобы стать ламой, и они сытно кормили его.

Караванщики сначала отнеслись к мальчику с некоторым недоверием, но, разглядев при свете спички жалкую фигурку, они дали ему овчинный тулуп и усадили на верблюда.

Когда звезды померкли, караван остановился на отдых. Караванщики стали ужинать, накормили они досыта и Бато. Старший погонщик, которого звали Балданом, уложил Бато с собой и укрыл меховым дэлом.

Караван этот шел из Нарванского шабинского ведомства и вез кожи китайской торговой фирме.

Утром снова двинулись в дорогу. В пути Бато помогал караванщикам, и на мальчика никто не жаловался. Через два дня караван уже входил в Ургу.

Урга показалась Бато по размерам куда больше Заяинского монастыря, но он не заметил, чтобы она чем-нибудь особенным от него отличалась.

Тут тоже было много златоглавых храмов, по улицам важно шествовали ламы в красных и желтых дэлах, сновали китайские торговцы в черной и синей одежде, проезжали конные, тарахтели телеги и повозки, запряженные мулами и лошадьми, и толпами, особенно у храмов, стояли нищие. Как и в Заяинском монастыре, на улицах было много бродячих собак.

Бато казалось, что Урга не имеет конца.

- Скажите, сколько дней надо идти, чтобы дойти до другого конца города? - спросил Бато у Балдана.

- Не знаю, дорогой, никогда там не был, - ответил караванщик.

"Вот это здорово! Значит, очень далеко до другого конца, раз и он туда не добирался. А он уж тут много раз бывал", - подумал Бато.

Балдан договорился с ламой-земляком, что Бато поживет у него. Этот лама сам в молодости пешком пришел сюда из Нарванчинского монастыря, учился в Гандане и несколько лет назад получил ламское знание. Звали его Эрэнчином. Каждый день с раннего утра к нему приходят ученики и делают всю домашнюю работу, и на долю Бато первое время ничего не оставалось.

Эрэнчин отдал Бато в монастырь Дашчоймбол, чтобы он там проходил практику. Эрэнчин не бил своих учеников, но уж учить уроки заставлял!

Поужинав и закрыв дымник юрты, Эрэнчин садился, кутал ноги меховым дэлом, ставил перед собой толстую книгу и, приказав зажечь плошку, с улыбкой говорил:

- Ну, дружок, садись и читай!

Бато доставал свою книгу в дощатом переплете, садился по другую сторону от огня и, тоже закутав себя овчинным дэлом, начинал читать. Примерно в полночь учитель, потягиваясь, говорил:

- Ну, дружок, хватит, ложись спать.

А когда Бато, проснувшись утром, вставал, лама уже снова сидел за книгой. На восходе солнца приходила первая смена его учеников, с которыми он занимался до обеда. После обеда он выходил на прогулку и брал с собой Бато. Часто им подавали то мясо, то спички, то творог, и тогда лама говорил: "Вот видишь, собака, которая бегает, всегда найдет себе кость".

Когда лама брал подношения, он произносил благословения и учил этому Бато.

Эрэнчин ставил Бато в пример своим ученикам, хваля его за прилежание.

- Если ничего не случится, Бато будет хорошим ламой, - говорил он.

Бато делал уже несколько попыток найти отца, но безуспешно. И вот, отчаявшись, он как-то рассказал об отце своему учителю.

- Что ж ты раньше мне этого не сказал, может быть, мы уже и нашли бы его... Ну да ладно, я попрошу учеников заняться поисками, и тогда, может быть, мы получим вести о твоем отце.

Не знал Бато, что, живя в Урге, отец переменил имя. Вот почему розыски ничего не дали. Бато приуныл.

- Ничего, потерпи, - говорил учитель, - если он жив, то найдется. Кто ищет, тот найдет, кто смотрит, тот увидит. И мы найдем, если будем искать.

И Бато смирился - ведь все равно идти ему больше некуда. Да и у Эрэнчина ему было пока хорошо.

Однажды Эрэнчин на несколько дней выехал в худон. Бато он взял с собой. Там он часто уходил с мальчиком в предгорье и рассказывал ему о Монголии.

Монголы - скотоводы, весь уклад их жизни приспособлен к занятию скотоводством. Возьмем, например, седло. Когда монгол ночует в степи, седло служит ему подушкой, потник - подстилкой, а дэл - одеялом. Гутулы его удобны, когда нога находится в стремени, да и надеть их можно очень быстро.

В юрте он объяснял любознательному мальчику, чем для монгола удобна юрта и из каких материалов можно ее сделать.

Мягкий характер учителя, его светлый ум нравились Бато, и с каждым днем он все больше проникался к нему любовью и уважением.

Когда они вернулись в Ургу, послушники рассказали Эрэнчину, что в городе появился лама, который учился в Тибете, и что самые знающие ламы из монастыря Дашчоймбола не могут состязаться с ним в знаниях. Они просили учителя, чтобы он устроил спор с тибетцем.

- Ладно, подумаю, - сказал учитель и отпустил послушников. Бато вскипятил чай, но учитель к чаю не притронулся. Он даже не сменил запылившуюся в дороге одежду. Опустив голову на грудь, он о чем-то думал.

В это время пришел один из учеников и сказал, что тибетский лама ждет Эрэнчина.

Два дня шел спор между Эрэнчином и тибетским ламой. Бато восторженно смотрел на своего учителя. Эрэнчин словно преобразился и помолодел: говорил громко, глаза у него горели. Храм, где происходил диспут, был заполнен до отказа. Люди с большим вниманием слушали спорящих.

На исходе второго дня тибетец стал чаще становиться в тупик, не в состоянии что-либо противопоставить доводам Эрэнчина. Более того, по многим вопросам о строении вселенной он вынужден был соглашаться с Эрэнчином. Итак, победу одержал учитель Бато. Но, несмотря на это, он сказал послушникам:

- Дети мои, этот лама очень многое знает. Постарайтесь попасть к нему в ученики.

Бато он дал большой хадак и направил к тибетцу.

Однако из этого ничего не получилось. Тибетец сам стал проситься в ученики к Эрэнчину.

Бато сдал все экзамены в монастырскую школу отменно. Радостный он пришел к учителю и рассказал о своих успехах.

- Молодец, Бато, теперь учись еще прилежнее, и из тебя выйдет прекрасный лама.

Осенью в Ургу опять приехал Балдан с караваном. Он остановился, как обычно, у Эрэнчина.

Эрэнчин и Балдан росли в одном хотоне, в детстве вместе пасли овец, вместе играли, вместе участвовали в скачках. Потом Эрэнчин стал ламой, а Балдан остался в миру. Хотя пути их разошлись, но дружили они по-прежнему. Каждая встреча была для них праздником. И с тех пор как Эрэнчин стал жить в Гандане, Балдан всегда, оказываясь в Урге, останавливался у него и находил самый радушный прием.

Эрэнчин с большим вниманием и интересом слушал рассказы своего друга о всех новостях в родном кочевье.

Вот и сейчас Балдан заговорил о житье аратов своего хотона. Невеселое это житье. Вдруг, что-то вспомнив, он умолк и полез за пазуху.

- Это тебе от Жавзан, - сказал он, вытащив из-за пазухи завернутый в бумагу хадак.

- О, Жавзан! - От волнения Эрэнчин даже встал. Они были знакомы с детства. Одно время все думали, что они поженятся. Однако Эрэнчина послали учиться в монастырь. Затем он уехал в Ургу.

- Прощай, Жавзан, - сказал Эрэнчин девушке перед отъездом. - Судьба разлучает нас, я уезжаю. Желаю тебе всего самого хорошего.

Жавзан разрыдалась, но удержать Эрэнчина не смогла.

Воспоминания чередой проносились в голове седого ламы. Бережно взяв хадак, он долго смотрел на него.

- Как ее здоровье? - наконец спросил он.

- Совсем старенькая стала, да и не мудрено, одни дети состарить могут, ведь у нее их девять.

Эрэнчин встал, аккуратно сложил хадак и спрятал его в шкафчик, висевший у изголовья.

Некоторое время друзья ужинали молча.

- Завтра хочу помолиться богдо, очистить свою грешную душу, - прервал молчание Балдан.

Эрэнчин усмехнулся.

- Эх, богдо, богдо. Грош ему цена. Его и тибетец за пояс заткнет, сказал он.

Балдан широко раскрыл глаза и молитвенно сложил ладони.

- О, небо! Что ты говоришь? Да за такое богохульство я бы, наверное, сразу попал в ад.

- А что греха таить? Этот живой бог только и знает, что тянуть водку да развратничать. А знаний у него ни на грош, - резко сказал Эрэнчин.

Балдан в испуге шептал молитву. Что стало с его набожным другом?

2

Восемь дней Эрдэнэ добирался до Урги. Обида на жену не проходила. Его Долгор, которую он считал самым близким и верным человеком, унизила и оскорбила его, растоптав его горячую любовь. Теперь Эрдэнэ ненавидел всех. Этот мир можно только ненавидеть. Здесь каждый старается обмануть другого, сильный поедает слабого, стремясь разбогатеть за его счет.

Все эти мысли вызвали у Эрдэнэ желание перевернуть мир вверх дном. Но что он может сделать? И от бессилия Эрдэнэ только скрипел зубами. Снова вспомнились слова Петра, что Итгэлт относится к нему хорошо не потому, что он щедрый и человечный, а потому, что он получает от него больше, чем ему дает. Какой все же он глупец! Как ребенка пряником, заманил его в свои сети сладкими речами и подачками Итгэлт, а потом так жестоко надругался над его доверием. Но где ему жить в Урге, у кого остановиться? Как заработать на жизнь? Эти мысли сверлили мозг.

Задумавшись, он ехал по главной улице столицы. И вдруг услышал:

- Эрдэнэ-гуай!

Вздрогнув от неожиданности, Эрдэнэ обернулся. В нескольких шагах от себя он увидел молодую женщину в нарядном шелковом дэле. Это была Гэрэл. Не раздумывая, Эрдэнэ остановил коня.

Гэрэл была не одна. Рядом с ней стоял Довчин, а чуть в стороне слуга держал за повод коней.

- Эрдэнэ-гуай, вы когда приехали? - спросила Гэрэл, радостно улыбаясь.

- Сегодня.

- Почему же вы не зашли к нам?

- Времени не было.

После встречи у Юндэна Гэрэл никак не могла забыть молодого красивого монгола. Всякий раз при воспоминании о нем ее строптивость проходила. И даже Довчин, когда ему нужно было утихомирить жену, переводил разговор на Эрдэнэ, хвалил его голос, и разгневанная супруга утихала.

Конечно, Довчину было не особенно приятно, что его молодая жена так часто вспоминает какого-то итгэлтовского служащего и восторженно отзывается о нем. Ему даже лезли в голову разные подозрения, но он буквально трепетал перед своей своенравной супругой. Вот и сейчас он делал вид, что ему тоже очень приятна эта встреча.

Про Довчина ходит много шуток и анекдотов. "Довчин не мужчина, а тряпка. Ведь он за женой ночной горшок выносит, - говорили злые языки, - в этом он сам как-то признался..."

Не зная, что сказать еще, Гэрэл обратилась к мужу:

- Что же ты молчишь? Пригласи его в гости.

Довчин приосанился и кашлянул.

- Уважаемый, не смогли бы вы сейчас пожаловать в нашу скромную юрту, пообедать? Мы были бы очень рады.

Эрдэнэ облегченно вздохнул, - кажется, сама судьба послала ему этих людей. Он с радостью принял приглашение, и они пешком направились к дому Довчина. Своего коня вел в поводу сам Эрдэнэ, а коней Гэрэл и Довчина слуга.

Гэрэл была довольна. Она мечтала хотя бы еще один раз увидеть Эрдэнэ. И вот ее желание исполнилось, Эрдэнэ - рядом с ней. Ей казалось, что даже город стал красивее и приветливее. За обедом Эрдэнэ сказал, что он приехал в Ургу надолго и еще не знает, где ему снять квартиру.

- А вы живите у нас, - предложила Гэрэл. - Правда, Довчин, у нас свободно и Эрдэнэ никому не помешает?

Предложение жены пришлось Довчину не по душе, но он знал, что его отказ рассердит Гэрэл, и поэтому поддержал ее.

- Конечно, Эрдэнэ, оставайтесь у нас, если вам это подходит.

После тяжелой дороги Эрдэнэ потянуло ко сну, а водка совсем разморила его. Ему постелили, и вскоре он крепко уснул.

Проснувшись утром, он с удивлением огляделся. Где это он? Что с ним произошло? Но вот сон окончательно прошел, и он все вспомнил.

У постели сидела Гэрэл и влюбленными глазами смотрела на Эрдэнэ.

- Однако вы крепко спали.

- Я очень устал.

- Вы что-то во сне говорили.

- Наверное, ерунду какую-нибудь.

- А знаете, Довчин настоятельно просит вас остаться пожить у нас, сказала Гэрэл, и ее щеки покрылись румянцем.

"Придется остаться, - подумал Эрдэнэ, - все равно идти некуда".

- Если мое присутствие вам не помешает и не вызовет лишних хлопот, я с радостью останусь у вас на несколько дней.

Так Эрдэнэ начал новую жизнь.

И Довчин и слуги только пожимали плечами - Гэрэл как будто подменили. От капризов не осталось и следа. Она стала мягкой, доброй, ласковой.

"Надо б этому Эрдэнэ поселиться у нас навсегда. Тогда всем хорошо будет", - говорили слуги и во всем старались угодить Эрдэнэ.

Когда Довчин уходил на службу, Гэрэл подсаживалась к спящему Эрдэнэ, гладила его голову и тихонько целовала. В эти минуты она забывала обо всем на свете и была по-настоящему счастлива.

Однажды поцелуи Гэрэл затянулись и Эрдэнэ проснулся. Этого он ждал каждый день, но не думал, что Гэрэл будет действовать так смело.

- Что это вы? Ведь у вас есть супруг, - с упреком сказал он.

У Гэрэл задрожали губы.

- Супруг? Это только кажется. Мне было шестнадцать лет, когда старый Довчин купил меня, купил, как покупают скотину. Но ведь я человек! Неужели я не могу любить того, кого хочу? - со слезами в голосе выкрикнула Гэрэл.

Эрдэнэ осуждал поведение этой женщины, однако сейчас он невольно пожалел ее. Конечно, разница в летах между Довчином и Гэрэл была слишком велика.

- Но все же у вас есть законный супруг, и вы не должны так себя вести, - как можно мягче сказал Эрдэнэ.

- Какой он мне законный супруг? Ведь это была торговая сделка, ответила Гэрэл и расплакалась.

- Не надо плакать. Недаром же говорят: "Жив будешь, и из золотой чаши напьешься".

С этого дня между Эрдэнэ и Гэрэл установились хорошие, дружеские отношения. Они подолгу беседовали, рассказывая друг другу о своей жизни. Эрдэнэ рассказал ей, почему он оказался в Урге. Гэрэл выслушала его с большим вниманием.

- Если бы у меня был такой муж, как вы, я без разговоров пошла бы с ним на край света.

- Это так только кажется, а в жизни все иначе, - заметил Эрдэнэ.

Однажды Довчин пришел со службы очень взволнованный. Он сказал жене, что Эрдэнэ беглый, он ограбил Итгэлта, скрылся и должен быть арестован и доставлен в канцелярию Луу-гунского хошуна.

- Оставаться ему у нас больше нельзя. Если об этом узнают, будут большие неприятности, - решительно сказал Довчин.

Гэрэл уже знала от Эрдэнэ, что произошло между ним и Итгэлтом.

- Я знаю, что люди способны на все. Если надо, они и бога чертом сделают. Эрдэнэ ни в чем не виноват. Надо ему переменить имя и отправить его в худон, в наше кочевье. Никто этого и не узнает. А если он будет арестован, я наложу на себя руки, - не менее решительно ответила Гэрэл.

Что касается Довчина, то он был готов хоть сейчас передать Эрдэнэ властям. Однако на это он не решился. Слишком хорошо он знал Гэрэл, она слов на ветер не бросает. Если Эрдэнэ арестуют, она и впрямь что-нибудь с собой сделает.

И вот Эрдэнэ, сменив имя, выехал в кочевье Довчина.

Но недаром говорят, одна беда тянет за собой другую. Пытаясь заарканить коня, Эрдэнэ упал на всем скаку и сломал ногу. Узнав об этом, Гэрэл уже на другой день прискакала в кочевье.

Она поставила для Эрдэнэ отдельную юрту и сама стала ухаживать за ним.

- Уедем куда-нибудь вместе, далеко-далеко, чтоб никто не мог нас найти, - умоляла она Эрдэнэ.

- Не дело ты говоришь!

Эрдэнэ понимал Гэрэл. Жизнь обидела ее, и он искренне жалел эту женщину. Однако ответить на ее любовь он не мог.

- Я сочувствую тебе, мне очень тебя жаль, - говорил Эрдэнэ.

- Мне не нужна твоя жалость, я не милости прошу, - с обидой в голосе отвечала оскорбленная женщина.

Гэрэл просила Эрдэнэ взять ее с собой отнюдь не потому, что она не могла сама убежать от нелюбимого мужа. До сих пор она не шла на это по очень простой причине: не хотела, во-первых, подвергать себя опасности. Ведь Довчин стал бы ее преследовать, стал бы мстить. А во-вторых, ей не хотелось лишаться богатства мужа. Ведь она была его полноправной хозяйкой. Гэрэл знала, что все придворные дамы завидуют ее нарядам и драгоценностям, ее благополучию, и ей было приятно, что она всегда находилась в центре внимания.

Но вот она встретилась с Эрдэнэ и поняла, что для счастья, кроме богатства, нужно еще что-то. Она полюбила, и ее любовь росла изо дня в день. Теперь ей казалось, что лучше жить в бедности, но вместе с Эрдэнэ, чем жить в довольстве, но с нелюбимым мужем. И чтобы завладеть любимым, она шла на все. А в жалости она не нуждалась и хотела, чтобы Эрдэнэ ответил на ее чувство.

- Вы невольно заставили меня возненавидеть мое прежнее счастье и отшвырнуть его. Но взамен ничего не дали мне. Это жестоко. Мне трудно вас понять. Или вы ничтожный человек, или терзаете меня напрасно, - говорила Гэрэл.

- Человеку во хмелю все представляется в радужном свете, но вот приходит похмелье, голова трещит, и он уже проклинает час, когда тянул хмельной напиток. Так будет и с тобой. Когда твой желудок будет пуст, когда твои плечи будет покрывать дырявый дэл, ты проклянешь час, когда решила связаться со мной, - спокойно отвечал Эрдэнэ.

- Зачем я вас только повстречала? Не будь этого, я, возможно, жила бы спокойно. За какие только грехи боги столкнули меня с вами? - На глазах у Гэрэл показывались слезы.

И все же Эрдэнэ не верил ее словам. Эта женщина просто опьянена любовью и не может рассуждать спокойно. "Достаточно ей несколько дней прожить в бедности, чтобы вспомнить о богатстве Довчина. И в ту минуту, когда она вспомнит об этом, я буду для нее самым ненавистным человеком", - думал Эрдэнэ.

А Гэрэл не сдавалась. Чем равнодушнее был с ней Эрдэнэ, тем больше ей хотелось добиться его любви.

Эрдэнэ порою грустил. В эти минуты он ни о чем не хотел говорить.

- О чем вы думаете? - с затаенной надеждой спрашивала его Гэрэл.

- О жене и сыне, - безжалостно отвечал Эрдэнэ. И Гэрэл, бледнея, кусала губы.

Эрдэнэ часто вспоминал о жене. Иногда он думал, что слишком сурово поступил с ней, и даже корил себя за то, что так, без объяснений, бросил ее в чужом кочевье. Но когда он рисовал себе картины любовных утех жены с ненавистным Итгэлтом, ему казалось, что простить жену он теперь уже никогда не сможет.

То ему казалось, что Гэрэл послана ему самим дьяволом, и он не хотел даже видеть ее. А порой побеждало другое чувство, и тогда он подолгу беседовал с Гэрэл и нежно сжимал ее руку в своей. В эти минуты Гэрэл задыхалась от счастья, и надежда вновь согревала ее. И она сидела, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть такие мгновения.

3

Наступил 1917 год. Много времени прошло с тех пор, как хотон Итгэлта раскинулся в Тамирской долине. Дети стали юношами, юноши - взрослыми, кто-то женился, кто-то развелся, кто-то умер. А жизнь шла вперед и вперед, не останавливаясь.

Тамирская долина накинула на себя зимнее покрывало. Деревья, осыпанные изморозью, походили на одиноких сторожей, одетых в овчинные тулупы. Тамир сковало льдом, и только от стремнины поднимался голубоватый пар.

Хотон Итгэлта чернел в верховьях широкой пади к северу от реки. Со стороны он казался таким же, как прежде. Когда смотришь на степь, покрытую снегом, - она вся кажется гладкой. А на самом деле - нет, не такая уж она гладкая и ровная. Так и хотон Итгэлта, в нем тоже было не все как прежде.

Через месяц после отъезда Эрдэнэ исчезла Дулма, даже не пригнав с пастбища овец. Сперва все взволновались. Куда она делась? Что могло с ней случиться? Потом волноваться перестали и вскоре забыли - жизнь брала свое.

Галсан поначалу горевал, хотя знал, что Дулма его не любила. Зато теперь он понял, что он-то любил ее всегда.

- Что ты, дурень, хнычешь? Будто бесценное сокровище потерял, - сердито бросил ему однажды Итгэлт.

- Не выходит она у меня из головы, - печально ответил Галсан.

- Ничего, найдешь другую, за такого мужчину, как ты, всякая пойдет.

Шли дни, стал забывать Дулму и Галсан. И только ставшая неуютной юрта порой напоминала ему о ней.

В юрте Эрдэнэ ютилось свое горе. Правда, тут было чисто и прибрано, но тоже сиротливо. И хотя все вещи Эрдэнэ были на месте, чувствовалось, что хозяина дома нет.

Долгор не могла забыть мужа. Часто она упрекала себя, что позволила Эрдэнэ уехать, не объяснив ему, как все произошло. Но как она могла уступить Итгэлту? Ведь не хотела она этого. Она любила только своего мужа, с которым делила и радость и горе. Ох, не придала она случившемуся особого значения и вот теперь за это расплачивается. Видно, кроме еды и постели, есть еще любовь, которая не может мириться с такими поступками.

"Нет, не жить мне, бесчестной, на этом свете", - думала Долгор.

Однако человек всегда пытается найти оправдание своим поступкам. Она же уступила насилию, думала Долгор. А Эрдэнэ, даже не пожелав ничего выслушать, бросил ее на произвол судьбы в чужом кочевье. И она надеялась, что Эрдэнэ почувствует раскаяние и вернется.

Трудно жить одинокой женщине. Всяк старается ее обидеть. Трудно стало и Долгор. И чем труднее ей было, тем больше обижалась она на Эрдэнэ, а по ночам рыдала, уткнувшись в подушку. Но разве слезы могут помочь? Летом Долгор навестила сына, но и он ничего не знал об отце.

Осенью Итгэлт вместе с Павловым ездил по айлам закупать скот. Несколько дней его не было. Он вернулся и в тот же день зашел к Долгор.

- Чего ты убиваешься? Хватит слезы лить! Из одного полена костра не получится. Сходись с Галсаном и живи себе на здоровье. А что касается меня, не беспокойся, я тебя не брошу.

- Из-за тебя я уже потеряла мужа, и если не хочешь, чтобы я наложила на себя руки, оставь меня в покое. Хватит, - ответила Долгор.

- Ничего, время все излечит, еще сама попросишь прийти, - сказал Итгэлт и холодно улыбнулся, как бы подчеркивая свое превосходство над батрачкой.

Итгэлт не раз намекал Долгор о свадьбе с Галсаном, но пока не заставлял ее идти на это. И не потому, что жалел или боялся ее. Зачем торопиться, никуда она от него не уйдет все равно, а придет время, горе притупится и станет Долгор кроткой, как овечка.

Только Няма и Хишиг понимали Долгор, сочувствовали ее горю и пытались утешить бедную женщину.

- Не кручинься ты так, вернется твой Эрдэнэ, помяни мое слово, говорил Няма.

- А может, тебе лучше уехать в родное кочевье? Все-таки со своими легче, - предложила однажды Хишиг.

- А что я буду делать там? Кто меня возьмет?

- Вот проклятая бабья доля! - сокрушалась Хишиг и ласково обнимала плачущую Долгор.

Иногда Няма гадал на монетах или на овечьей лопатке.

- Жив и здоров твой Эрдэнэ, - говорил он, - и вернется обязательно. Какие-то пустяки его задерживают. Скоро получишь весточку о нем.

- А ведь иногда его гадания точно сбываются, - поддерживала мужа Хишиг, - может, и вправду Эрдэнэ скоро вернется.

Слушая их, Долгор улыбалась и несколько дней ходила веселой.

Все жалели Долгор, и лишь Должин была довольна, что у Итгэлта стало на одну любовницу меньше. Но радовалась она про себя, боясь рассердить мужа.

Тем временем пришла зима. Как-то к Долгор зашел Итгэлт.

- Ты не отвезешь продукты ребятам в монастырь? - спросил он.

Долгор охотно согласилась, и уже в полдень телега с продуктами, запряженная хайнаком, тронулась со двора.

Долгор ехала мимо того места, где некогда, раскинув свою маленькую старую палатку, они расположились на ночлег и где у них украли единственного коня. И все же как им было тогда хорошо! Если их совместная жизнь была счастьем, то здесь был его последний день. При этой мысли по ее щекам покатились слезы.

"За какие грехи мне суждено так страдать? Почему не отвели от меня эти страдания святые ламы?" - подумала Долгор и еще сильнее заплакала.

Хайнак, мотая головой, шагал равномерно, как бы подтверждая, что теперь эти страдания будут продолжаться вечно.

Над телегой, громко каркая, пролетели два ворона. Покрытая снегом Тамирская долина, казалось, была глуха и слепа. Никто не видел и не слышал рыданий Долгор.

- Эрдэнэ, пожалей меня! Я совсем не питаю к тебе злобы! - крикнула Долгор, воздев руки. Но никто не отозвался на ее крик. Внизу лежала безмолвная земля, вверху простиралось немое небо. Лишь хайнак от крика хозяйки рванулся было рысью, но потом снова зашагал равномерно.

На следующий день в полдень Долгор была в монастыре.

Дверь ей открыл Хонгор. Он видел, как она подъезжала к юрте.

- Тетя Долгор! - радостно воскликнул мальчик и вдруг осекся.

"Почему не встречает сын? - подумала Долгор и вошла в юрту. - Неужели заболел?"

- А где Бато? - встревоженно спросила Долгор, оглядывая юрту.

- Его нет.

- Что с ним случилось?

- Он ушел в Ургу, чтобы учиться там. Только он просил об этом не говорить учителю, - тихо ответил Хонгор и опустил глаза.

- Когда он ушел?

Не дожидаясь ответа, Долгор повернулась, вышла из юрты и, точно пьяная, пошла по улице. Хонгор хотел было пойти за ней, но остановился. Он уже раскаивался, что отпустил Бато одного в далекий путь, и боялся сказать об этом Долгор. Потом он все-таки решил рассказать все без утайки и вышел на улицу. Телега стояла во дворе, хайнак был привязан за железное колечко у ворот.

- Тетя Долгор! - крикнул Хонгор и огляделся по сторонам. Но Долгор нигде не было.

А в это время Долгор подходила к окраине городка. Прохожие уступали ей дорогу, думая, что она пьяная, а она шла, не сознавая, куда идет, ничего не видя перед собой. Меховая шапка упала с ее головы, но она даже не подняла ее. Волосы от ветра растрепались, но она не поправляла их. Только одна мысль сверлила голову - от нее ушел и сын. Она вышла в степь и спустилась в долину, где протекал Тамир, уже покрытый льдом. Дойдя до берега, она не остановилась, а пошла по замерзшей реке. Тонкий лед потрескивал под ее ногами, но она ничего не слышала. Вот она дошла до быстрины, над которой поднимался пар, но и это не остановило ее. Вот она сделала еще шаг и мгновенно погрузилась в воду. Дважды показались над водой ее руки, потом вода сомкнулась над ней навсегда.

Вот и еще раз восторжествовала несправедливость. Не слишком ли часто?

4

Кочевья Элётского бэйса завалил снег, скоту грозила бескормица, и тогда несколько айлов снялись с места и перекочевали на окраину Луу-гунского хошуна.

Бросая по дороге павший скот, араты подошли к Тамиру и расположились вдоль берега, укрываясь в ивняке. В этом году в Луу-гунском хошуне зима была мягче и не такая снежная, кормов было здесь еще много, и скот был упитанный.

- Видали, какие уже курдюки здесь у годовалых овец! - говорили араты и горько вздыхали, глядя на свой отощавший скот.

На другой день к элётским аратам на взмыленных конях подскакали Итгэлт и Бадарчи. Оба были пьяные.

- Здравствуйте! Хорошо ли живете? - заискивающе приветствовал их пожилой арат, поднимавший на ноги свою обессилевшую корову.

Из юрт стали выходить люди. Всадников сразу обступила толпа. Все понимали, что эти люди приехали неспроста. Ведь перекочевку они сделали в чужой хошун без разрешения властей.

- Эй, вы! Из каких мест сюда пожаловали? И почему, как джейраны, самовольно бродите по чужой земле? - нарочито строго спросил Бадарчи.

- Мы элётские, нет у нас совсем корма, вот и перекочевали сюда, ответила слабым голосом старушка.

- Просим пожаловать в наши юрты, отведать нашего вина, - сказал один мужчина и, обращаясь к мальчикам, приказал: - А ну, привяжите коней наших гостей.

- Ну что ж, зайдем, - сказал Итгэлт Бадарчи. Тот нехотя спешился.

Итгэлта и Бадарчи угостили бараниной и молочной водкой.

- Мы почти все стадо свое потеряли, вот и пришлось сняться с насиженных мест. Завалило нас снегом, еле юрты разобрали. Уж не гневайтесь, помогите нам, ведь мы одного племени, - сказал хозяин юрты, подавая Итгэлту серебряную чашку с подогретой водкой.

- Мы-то вас не прогоним. Только вот как другие? Ведь в нашем хошуне не мы одни. А среди людей бывают и хорошие и плохие. Вот этот человек, продолжал Бадарчи, показывая на Итгэлта, - пользуется здесь большим почетом, его слово имеет вес. - И Бадарчи выразительно посмотрел на хозяина юрты.

Тот сразу смекнул, в чем дело: кажется, придется расстаться с последним серебром, и он, посопев, повернулся к Итгэлту.

- Ваше имя мы слышали, но вот встречаться не доводилось. Благодарение небу, что оно послало вас нам. Разрешите в знак нашего знакомства поднести вам скромный подарок.

С этими словами хозяин юрты открыл сундук, достал оттуда хадак и слиток серебра и протянул Итгэлту.

Итгэлт равнодушно взял слиток, завернул его в хадак и спрятал за пазуху. Бадарчи получил тоже хадак, но без серебра.

Дав взятки, элётские араты успокоились. Теперь они могут безбоязненно провести недели две на землях Луу-гунского хошуна.

Итгэлт и Бадарчи уехали. Бадарчи очень хотелось получить свою долю серебра.

- А ведь поговорка гласит: "Находку делят пополам", - сказал он и фальшиво засмеялся.

- Чего там делить! Не слиток, а овечья лодыжка. Так и быть, я дам тебе овцу, - сказал Итгэлт.

"Черт с ним, овца тоже пригодится", - подумал Бадарчи, понимая, что большего от Итгэлта не получишь.

- А знаешь, Бадарчи, тут можно поживиться еще, - неожиданно сказал Итгэлт.

- Как это?

- Нагрянуть сюда ватагой, да и пощипать незваных гостей.

На прыщавом лице Бадарчи появилась догадливая улыбка.

- У тебя не голова, а прямо родник - всегда попить можно, подобострастно сказал он и с гиком пустил коня в галоп. Ему уже мерещилась богатая добыча, которую они захватят при набеге.

На следующий день к вечеру из хотона Итгэлта выехало более двадцати всадников с тяжелыми плетьми. Всадников возглавляли Итгэлт и Бадарчи.

- Нехорошо мы поступаем, - протестовал Няма, - ведь и у нас может такое случиться.

- Будешь слишком щедрым, с сумой пойдешь, - сказал Итгэлт.

- Ведь это же наши братья монголы. Зачем же их гнать? Да и убытку нам они не принесут, - не унимался Няма.

- Да знаешь ли ты, что все подданные элётского бэйса - это потомки предателя Галдана, который когда-то хотел нас истребить? - раздраженно сказал Итгэлт.

- А говорят, он был умным человеком, - вступила в разговор Хишиг.

- Гляди-ка, баба тоже свой нос сует в разговор, теперь добра не жди.

- Ну, вы как хотите, а я в это дело вмешиваться не буду. Я лучше войлок пойду валять, - сказал Няма.

"Надо этого тоже приструнить, а то больно распустился", - подумал Итгэлт.

Когда подскакали к юртам элётских аратов, наступила ночь.

- Спешивайся! - подал команду Итгэлт.

Люди приготовились к нападению. Ивняк глухо шумел, потрескивал на реке лед. На темном зимнем небе сверкали звезды.

- Ну, смотрите, если они будут сопротивляться, бей, не жалеючи! крикнул Бадарчи, будто отдавая приказ войскам перед началом сражения.

Люди Итгэлта подступили к юртам и остановились. На шум из юрт стал выходить народ.

- Мы луу-гунские араты, нам приказано изгнать вас отсюда! Убирайтесь, да поживее! Если сейчас же не свернете юрты, будет плохо, - раздался в темноте голос Бадарчи.

- Куда же мы пойдем на ночь глядя? Да и некуда нам идти, наши кочевья завалило снегом, - ответил ему пожилой арат.

- Ну, это вы жалуйтесь своим гениям-хранителям, которые послали вам столько снега, - выкрикнул Итгэлт, изменив голос. Он стоял позади всех.

Элётские араты посовещались.

- Не можем мы сейчас тронуться. Вы же видите, мы в безвыходном положении, - сказал один из них и подошел к Бадарчи.

И вдруг Бадарчи ударил его толстым кнутом по голове.

- Бей этих обнаглевших нищих, - крикнул Бадарчи и бросился вперед. Люди Итгэлта ринулись за ним.

Элётские араты стали защищаться. Женщины заголосили, заплакали дети. Залаяли собаки. Началась всеобщая потасовка. В дело шло все, что попадало под руку. Но верх одерживали люди Итгэлта, они лучше подготовились к этой драке, да их было и больше.

Элётцы отступали к кустам.

А в это время Итгэлт и Бадарчи торопливо обходили юрты и забирали ценные вещи и деньги. Потом стали грабить и все остальные. Захватив добычу, люди Итгэлта ускакали, и элётцы вернулись в свои разоренные юрты.

Тяжба, начатая элётскими аратами, не дала результатов. Получившие взятки чиновники обоих хошунов очень скоро прекратили следствие, решив, что и те и другие виноваты.

5

Стояла теплая тихая осень, степь была словно усыпана червонным золотом. На южном склоне небольшой сопки темнела приземистая юрта, словно родинка на пухлой щеке ленивого ламы. Из отверстия в крыше вился голубой дымок, сливаясь где-то в вышине с бирюзовым цветом неба.

У подножия сопки пасется стадо овец. Но вот широкоплечий пастух погнал стадо к юрте. Овцы заблеяли. Навстречу вышла молодая женщина в стареньком голубом дэле. Она бросила взгляд на стадо, улыбнулась и, захватив из кучи охапку аргала, вернулась в юрту.

Женщина улыбалась, и улыбка эта была такой счастливой, что казалось, будто лицо светится необыкновенным светом, идущим откуда-то изнутри.

Это была Дулма. Ее теперь трудно было узнать, настолько она преобразилась.

От жизни Дулма никогда не ждала многого. Единственным ее желанием было встретить человека, которого бы она полюбила, которого не надо было бы одаривать ласками только потому, что он их требует.

И вот ее мечта сбылась, она избавилась от Итгэлта и рассталась с нелюбимым Галсаном. Уже больше года она живет с Тумэром.

Тумэр, как и обещал в прошлом году, приехал. И она, не колеблясь, пошла за ним.

Они обосновались в Баторбэйльском хошуне, поставив небольшую четырехстенную юрту. У них ничего не было, но Тумэр не горевал. Недели на две он исчез, предупредив Дулму, чтобы она не беспокоилась, и теперь десять быстроногих коней стояли у коновязи. Восемь коней Тумэр вскоре продал, а на вырученные деньги купил домашнего скота и кое-что необходимое для жизни. Теперь у них было свое небольшое хозяйство, кроме того, у одного баторбэйльского богача они взяли на выпас отару овец.

- Ну вот, - сказал Тумэр, - теперь все это твое. Если доброй волей пошла за меня, будь хозяйкой, если что не нравится, говори открыто, не таи.

- Я тебя полюбила с первой встречи и знаю, что навсегда. Ты у меня один на свете. Я только боюсь, что ты не будешь любить меня за мое прошлое...

Тумэр не дал ей договорить, он поднял ее на руки и расцеловал.

- Дура, уж если я бросил горы и пошел за тобой, значит, это неспроста...

Дулма рассказала Тумэру о том, что произошло в семье Эрдэнэ. Тумэр очень огорчился, ему было жаль брата. Он готов был помочь, но не знал, как это сделать.

- Эх, жить бы ему с нами, - сказал он, сокрушаясь. - Ну ничего, я его разыщу, не может человек пропасть бесследно.

Осенью Тумэр собрался снова отправиться за добычей. Но Дулма отговорила его. Да и ему теперь не хотелось подвергать себя опасности. Он был счастлив, у него есть любящий человек, и разлучаться с ним даже на короткий срок ему не хотелось. Постепенно Тумэр забывал прежнее ремесло и весь отдался новой жизни. Свое маленькое хозяйство он вел образцово, особенно стал стараться, когда узнал, что Дулма носит под сердцем ребенка.

А Дулма была на вершине блаженства. Ее теперешняя жизнь казалась ей сном, и она только молилась, чтобы этот сон не оборвался.

Жили они душа в душу, вместе пасли овец, вместе готовили обед, вместе ухаживали за скотом.

Чужих овец они тоже холили, и овцы были здоровыми и упитанными. Но вот весной один годовалый баран отбился от стада, скатился в крутой овраг с полой водой и погиб.

Тумэр решил отдать хозяину вместо погибшего барана свою трехлетнюю овцу и спокойно ожидал его приезда. Но все оказалось не так просто. Когда хозяин овец с двумя батраками приехал пересчитать свою отару, Тумэр встретил его приветливо, желая быть, как и подобает в этих случаях, гостеприимным хозяином. Он зарезал овцу и угостил приехавших обильным обедом. Потом осмотрели стадо. Овцы были сытыми, упитанными, и все, казалось, кончится благополучно.

- Вот только весной погиб ваш годовалый баран, - сказал Тумэр, когда все вернулись с пастбища, - но вместо него я отдам вам свою трехлетнюю овцу.

Хозяин нахмурил брови.

- Вот оно что! Хитришь, брат, - сказал он, - взял барана, а хочешь отделаться овечкой. Не я ведь вас упрашивал взять стадо, вы меня просили.

Тумэр попытался уладить дело миром, но хозяин в запальчивости обозвал Тумэра вором. У Тумэра на скулах заиграли желваки.

- Ну хорошо, мы вам взамен дадим своего последнего барана, - боясь, как бы чего не вышло, сказала Дулма.

- Подумаешь, обрадовала! Да и не бабское это дело - встревать в мужской разговор. - И хозяин толкнул Дулму. Не ожидавшая толчка, Дулма потеряла равновесие и упала.

Глаза Тумэра налились кровью, лицо искривилось в ярости. Он подскочил к хозяину и ткнул его кулаком в грудь. Тот, как куль, растянулся на земле. Потом он поспешил поднять Дулму.

- Чего разъярился? Нельзя уж и пошутить, - сказал, поднимаясь, хозяин. Он понял: с этим здоровенным монголом не сладить и втроем.

- Плохие шутки шутишь, хозяин. Разве не видишь, баба на сносях. - Он бережно взял Дулму под руки и помог ей лечь на постель.

- Ну ладно, забудем, что было. А ты, братец, здоров, как леший. С тобой и вправду шутить не стоит! Ну, будьте здоровы! - сказал хозяин овец и вышел из юрты. Нет, он не простит этого батраку, он еще с ним рассчитается. С этими мыслями он вскочил на коня.

- Теперь он не оставит нас в покое. Ты видел, сколько злости было у него в глазах? Давай лучше уедем отсюда, - сказала Дулма.

- Что ты, голубка, не беспокойся, это же была шутка. Правда, я его, кажется, толкнул не очень мягко, ну да ничего, обойдется. Да и куда мы поедем, если тебе не сегодня-завтра рожать? - ответил Тумэр.

У Дулмы начались родовые схватки, и вскоре, возвещая о своем появлении на свет, в юрте прокричал маленький человечек. Тумэр от радости не находил себе места, жена подарила ему сына. Часами, улыбаясь, смотрел он на младенца, лежащего на овчине.

- Такой же будет, как и я, дурень, - говорил он и раскатисто смеялся.

"Вылитый отец", - говорили соседи, и эти слова безмерно радовали Тумэра.

Часто, улучив момент, он скакал с пастбища домой, входил в юрту и долго смотрел на спящего сына. Затем снова мчался к овцам.

А между тем хозяин овец, затаив злобу, обдумывал, как лучше отомстить обидчику. Этому богачу ничего не стоило вовлечь в свою компанию правителя хошуна, с которым он был на короткой ноге.

- Для ареста Тумэра нужен повод. Но у нас его пока нет, - говорил ноён. - Поэтому надо его отыскать. У этого беглеца обязательно что-нибудь да было в прошлом. Отсюда и надо завязывать узелок.

- Неужели нельзя засадить его в тюрьму за то, что он живет тут самовольно?

- Это не обвинение. Надо найти более веский повод, - сказал князь, поправляя свою седую косу.

Некоторое время собеседники молчали, потягивая молочную водку.

- А если мне начать тяжбу с ним? Ну, скажем, я обвиню его в том, что один из его коней принадлежит мне?

- Так это же он не признает даже под пыткой, и тебе придется отвечать.

- Что же делать?

Ноён хитро улыбнулся.

- Что-нибудь придумаем. Только не надо с этим спешить. Когда я все подготовлю, дам тебе знать.

6

В разгар бабьего лета в Урге жарко, как в в пекле. Нагретый солнцем воздух от испарений становится тяжелым, духота затрудняет дыхание, одежда прилипает к вспотевшему телу, а тучи мух досаждают так, что хоть криком кричи.

В один из таких дней Эрдэнэ без дела сидел под навесом во дворе у Довчина. Он думал о родном кочевье. Хорошо там сейчас, но ему, видно, уже не суждено побывать в дорогих сердцу краях.

Эрдэнэ с тоской посмотрел по сторонам. Какой-то человек пилил у забора дрова. Звук пилы был похож на стоны умирающего. Эрдэнэ курил, но и курение не разгоняло его тоску.

- Нет ли у вас огонька? - раздался возле Эрдэнэ голос. Эрдэнэ вздрогнул и обернулся. Возле него стоял плотный, невысокого роста человек, вытирая с лица пот грязным платком. Это был Доржи.

Доржи служит в армии, сейчас его часть стоит в Хужирбулане. Сегодня утром он получил увольнение и решил подзаработать у Довчина колкой дров.

Эрдэнэ протянул ему спички. Доржи закурил и присел на порожек крыльца.

- Душно, завтра быть дождю! - сказал он.

- Похоже, - сказал Эрдэнэ, посмотрев на небо.

- А у вас двор просторный! - сказал Доржи, очевидно принимая Эрдэнэ, на котором был новенький чесучовый терлик, за хозяина.

- Да, ничего, - ответил Эрдэнэ. - На, покури. - Он дал Доржи одну папиросу, которыми его снабжала Гэрэл.

- Дорогие, верно? - заметил Доржи.

- Вы что же, этим и живете? - ответил Эрдэнэ вопросом на вопрос, указывая на дрова.

- Нет. Я служу в армии, а это так, подрабатываю немного, - ответил Доржи. - А сам я из Луу-гунского хошуна. Вам не приходилось там бывать?

Эрдэнэ внимательно посмотрел на Доржи.

- Как же, бывал. А вас как зовут?

- Доржи, иногда - Левша Доржи. Это меня прозвали потому, что в борьбе я часто бросал противника через левое бедро. - Он затянулся и добавил: - Дома у меня осталась одна старушка мать. Уже три года, как я не получал от нее никаких вестей.

- А как ее зовут? - спросил Эрдэнэ.

Глаза Доржи оживились.

- А что, вы недавно были в наших местах?

- В прошлом году, - ответил Эрдэнэ.

Доржи подсел к Эрдэнэ ближе.

- Ее зовут Буян. Она жила на берегу Тамира и пасла овец Итгэлта, сказал Доржи. В его глазах засветилась надежда. Может, сейчас он услышит хоть что-нибудь о матери?

Эрдэнэ закрыл глаза. Неужто это она? Перед ним возникло лицо старушки, лежавшей около молитвенного цилиндра и проклинавшей его. Эрдэнэ невольно нахмурился. Зачем он начал этот разговор? Что он ответит? Ведь в смерти этой старухи виноват он, Эрдэнэ.

- Кажется, я ее видел, - сказал Эрдэнэ и умолк.

Доржи даже привстал. Неужели? Наконец-то он услышит хоть что-нибудь о матери.

- Ну, как она? Здорова? - сдавленным голосом спросил он.

Эрдэнэ не знал, что ему ответить.

- Не хотел я тебе говорить, - наконец сказал он, - но зачем же скрывать правду от мужчины. Твоя мать... - Эрдэнэ запнулся.

Доржи все понял. Можно было и не договаривать.

- Когда? - только и спросил он.

- В прошлом году.

- А это точно она, Буян, что жила на берегу Тамира? Что пасла овец у Итгэлта? - спросил Доржи. В его глазах еще теплилась надежда: а вдруг этот мужчина ошибся?

- Да, она, - тихо, но твердо сказал Эрдэнэ.

В глазах у Доржи стояли слезы. Бедная мать! Так и не повидала перед смертью сына, и он не слышал ее последних слов.

- Как вас зовут? - спросил Доржи.

- Меня... Доной, - с запинкой ответил Эрдэнэ.

Доржи встал.

- Доной-гуай, я приду вечером и закончу работу. Я обязательно приду, так и скажите своей супруге, - сказал он и пошел к калитке.

С этого дня Эрдэнэ часто виделся с Доржи. Однако подлинное имя он ему так и не назвал. Однажды они встретились на базаре.

- А у меня, Доной-гуай, уже есть невеста. Она живет с матерью. Пойдемте, я вас с ней познакомлю, - сказал Доржи.

Эрдэнэ охотно согласился.

- Моя невеста не из богатых. Я им помогаю, чем могу. Вот почему мне приходится пилить дрова.

- Хорошо, что у вас есть свободное время и вы можете заработать хоть несколько мунгу*, - сказал Эрдэнэ.

______________

* Мунгу - мелкая денежная единица.

- Если б не командир, туго бы пришлось. Но наш Гоймон-батор* хороший человек. Он понимает нужды бедняков. Поэтому часто отпускает меня в город. Это за то, что я хорошо владею саблей, метко стреляю и числюсь хорошим конником, - пояснил Доржи.

______________

* Гоймон-батор - Долговязый батор. Так в свое время звали Сухэ-Батора за его высокий рост.

Когда они вошли в юрту, там сидели двое мужчин в одинаковых синих дэлах. Увидев Доржи, они поднялись.

- Мы за тобой, тебя срочно вызывают, - сказал один.

- Что случилось?

- Бойцы решили всей частью пойти в военное министерство и потребовать улучшения питания. Сегодня опять какую-то падаль дали.

Все заспешили к выходу.

Эрдэнэ пошел с ними, ему хотелось узнать, чем все это кончится...

Когда часть подошла к военному министерству, чиновники всполошились.

- Что это значит? Зачем это вы явились? - спросил один из них, выйдя к солдатам.

- Мы солдаты, а не нищие. До каких пор нас будут кормить падалью? Дальше так продолжаться не может! - выкрикнули несколько голосов.

Эрдэнэ решил, что солдат сейчас же разгонят. Однако другой чиновник улыбнулся и примирительно сказал:

- Дорогие солдаты, успокойтесь. Идите в казармы. А тех, кто виноват в плохом снабжении, мы накажем. Снабжение будет улучшено.

В это время из министерства вышел еще один чиновник с павлиньим пером на шапке, вероятно, рангом повыше. Равнодушно оглядев солдат, он скривил рот в презрительной усмешке.

- Мы голодны, как волки. Наведите порядок в нашем снабжении! - крикнул кто-то из солдат.

- Молчать! Ты кто такой? Бунтовать?!

Солдаты загалдели. Раздались выкрики:

- Требуем наказать тех, кто ворует наши продукты, а взамен дает нам дерьмо!

- Мы не уйдем, пока снабжение не будет улучшено!

- Если вы не примете мер, чтобы упорядочить наше питание, мы пойдем прямо к министру! Ребята, айда! - крикнул Доржи, выступая вперед.

Чиновник побледнел, надменность его будто ветром сдуло.

- Солдаты, обещаю завтра же улучшить ваше питание. Только успокойтесь и идите в казарму, - сказал он, вытирая платком вспотевший лоб.

Затем вышел лама, он тоже просил солдат вернуться в казарму, заверяя, что недостатки в снабжении будут устранены.

- А вас не накажут? - спросил Эрдэнэ у Доржи.

- Если бы мы ходили в одиночку, нас, как сусликов, переловили бы. А так что они нам сделают? Не зря говорят, что дружные сороки и изюбря заклюют.

Эрдэнэ невольно подумал: "А ведь прав был Петр, когда говорил, что, если люди объединятся, они могут добиться всего, чего захотят".

7

Морозным туманным утром по дороге, проложенной по льду Тамира, скакали два всадника. Это были Итгэлт и Галсан. Итгэлт спешил на встречу с Павловым.

Приезд Павлова зимой был необычен, и Итгэлту не терпелось узнать, чем он вызван.

"Что-то произошло, - думал Итгэлт, - но что?"

В свой прошлый приезд Павлов говорил, что в Тункинском районе надо построить бойню. Вспомнив об этом, Итгэлт решил, что Павлов хочет поторопиться со строительством. Летом Павлов привез много новостей. Он рассказал, что царское правительство в России свергнуто, что установлена новая власть, которая поддерживает богатых людей, что война с Германией будет вестись до победного конца и что их прибыли будут расти, так как цены на скот поднимутся.

"Наверное, привез хорошие вести. С этим Павловым можно много заработать", - думал Итгэлт и погонял коня.

Но вот и павловская усадьба, из трубы весело вьется голубой дымок.

Не успел Итгэлт соскочить с коня, как на пороге дома показался Павлов с женой и дочкой.

"Что это, и с женой и с дочкой приехал! Непонятно", - подумал Итгэлт и, отдав повод Галсану, пошел навстречу Павлову.

- Ну как, друг, угостишь с дороги русской водочкой? Совсем я окоченел! - весело сказал Итгэлт, здороваясь с Павловым.

Павлов кисло улыбнулся. Итгэлт заметил, что хозяин не в духе.

- Мое почтение, что так невесел? - спросил Итгэлт.

Павлов молча обнял Итгэлта, поцеловал и ввел в дом.

- Дорогой Итгэлт, пропали мы, нет больше великой России, - сказал Павлов, усаживая гостя на диван.

Итгэлт с удивлением оглядел присутствующих.

- Нехорошие слова говоришь, - сказал Итгэлт, - не пойму я их.

- Россия-матушка попала в беду.

- Какую? Неужели войну проиграла?

Только сейчас Итгэлт заметил, что в доме царит беспорядок, всюду ящики, чемоданы, узлы.

- Хуже, - ответил Павлов. - В России был мятеж. Власть захватили большевики. Всех богатых людей они грабят, ограбили они и меня, все мое имущество пропало. Вот все, что от него осталось, да еще жена с дочкой. Мы насилу ноги унесли.

- Это какие-то безбожники, - сказала жена Павлова, - им все нипочем. И она заплакала.

- Плохо, - сказал Итгэлт. - Надо их всех заарканить и сослать в Сибирь. Почему это не сделали?

- Почти вся армия перешла на их сторону, - с раздражением ответил Павлов.

- Галсан, - сказал Итгэлт, - садись на коня и скачи к Буянту, возьми несколько бутылок водки и говяжью ногу. Скажи, что мне еще нужно два мешка овощей. Понял?

Галсан бросился исполнять распоряжение своего хозяина.

Итгэлт и Павлов, попивая водку, проговорили целую ночь. Павлов, опьянев, стучал кулаком по столу и на чем свет стоит ругал новую власть. Скрипя зубами, он грозил со всеми свести счеты, однако, что сделает, он еще не знал.

- И в деле бывает неудача, и в черноземе попадается солончак. Не надо раздражаться, - говорил Итгэлт. - Мы с тобой компаньоны, значит, пока у меня есть деньги, ты не сядешь на мель.

Павлов был растроган, он с благодарностью посмотрел на Итгэлта и бросился его целовать.

Желая успокоить своего друга, Итгэлт вместе с Павловым ходил по китайским торговым фирмам, где их радушно встречали и обещали дать товары в кредит. Павлов оправился от удара и стал подумывать, что предпринять дальше.

Как-то они зашли к Буянту.

- Вы вот не хотите меня принять в свою компанию, а если нас будет трое, все деньги мира потекут в наши карманы, - сказал Буянт.

- Ты ведь страшный скряга, ну как с тобой водить компанию?

- Тут дело не в скупости, просто не хватает капиталов. А сейчас самое время заняться торговлей с Китаем, раз в России идет смута, - ответил Буянт, наливая друзьям подогретую водку.

Буянт всего несколько лет назад приехал в Монголию. Здесь он обзавелся крупным магазином, но встать на ноги еще не успел. Поэтому пока он торговал только кожей да шкурами. Однако с каждым годом доходы его увеличивались.

- Хорошо. Если ты станешь нашим компаньоном, какой торговлей предлагаешь заняться? - спросил Павлов.

- Любой, в Китае в хорошей цене и овцы и лошади.

- А не проведешь? - спросил Итгэлт.

- Как можно!

- Ладно, посмотрим, сколько ты вложишь денег, тогда и решим. А я тут кой-что надумал пока.

Спустя месяц Павлов приехал к Итгэлту.

- Я, друг, решил поехать на родину. Посмотри тут за моими, - попросил он.

- Зачем едешь?

- Сводить счеты. Они победили нас временно. Мы их все равно побьем, и вот тогда я им покажу, кто такой Павлов.

- Их всех надо перевешать, - категорически заявил Итгэлт.

- И перевешаем.

- А еще лучше перерезать, как ягнят. Но где вы достанете оружие?

- Найдем. Я не один.

Через несколько дней Павлов уехал.

- О жене и дочери можешь не беспокоиться, я о них позабочусь, - сказал Итгэлт на прощание Павлову, - а это тебе пригодится. - И он протянул другу маузер.

8

К исходу зимы семья Тумэра перекочевала в Халзан-Хад и там поджидала весну. Когда стало теплее и снежный покров почти стаял, скот Тумэра был еще упитанным, и это радовало душу.

Спустились сумерки. Тумэр и Дулма стояли у люльки.

- Ну как?.. Настоящий ведь мужчина, правда? - глядя на сына, сказал Тумэр.

Дулма взяла чистые пеленки. Она хотела перепеленать сына и положить его обратно в люльку.

- Пусть порезвится на свободе, - сказал Тумэр.

- А не простудится?

- Что ты, в юрте тепло. Вот подрастет, дам я ему буланого коня... Смотри, понимает, улыбается, рад. О, он же настоящий мужчина.

Тумэр стал разжигать огонь в очаге. Лепет ребенка, голос жены, баюкающей сына, наполняли сердце Тумэра безмерной радостью.

Вдруг залаяла собака. Тумэр прислушался.

- Кажется, двое.

Вскоре послышался голос:

- Отгони собаку!

Тумэр вышел. К юрте подходил человек, ведя в поводу двух коней.

Отогнав пса, Тумэр пригласил гостя в юрту. "Наверное, издалека", подумал он.

Поздоровавшись, незнакомец уселся на разостланный Дулмой коврик. Он рассказал, что сам уроженец Шагдаргунского хошуна и несет уртонную службу. А сейчас едет за жалованием.

Тумэр вышел, стреножил коней гостя и снова вернулся в юрту. Не знал он, что этот человек говорил неправду. Просто он был подослан мстительным хозяином овец, чтобы найти повод для ареста Тумэра.

Приезжего накормили, уложили спать. Ночь прошла спокойно, а утром гость сказал, что один конь у него совсем приустал и потому он его взять с собой не может.

- Это не гнедой ли? - спросил Тумэр.

- Да, он.

- Я еще вчера заметил, что он слаб на ноги, - сказал Тумэр, - но как же вы обойдетесь одним? Вам ведь нужен второй.

- В дороге всегда нужен второй. Может, у вас найдется лишний? Я бы дал в придачу денег.

- Путнику нельзя отказать в просьбе. Хорошо, я дам вам коня, а на обратном пути снова поменяемся.

- Значит, совсем отдать не хотите?

- А зачем? Ведь вам он нужен только в дороге.

- Ладно, значит, я оставляю гнедого?

- Хорошо.

Гость обрадованно улыбнулся, поблагодарил и вскоре уехал. Поручение хозяина он выполнил - оставил Тумэру гнедого коня с особым клеймом.

А через несколько дней к Тумэру приехал уже другой человек. Увидев у Тумэра гнедого коня, он заявил, что конь этот его - у него угнали целый табун. Так Тумэра обвинили в краже целого табуна лошадей, и по приказу хошунной администрации он был арестован.

Тумэр в свое оправдание даже не мог назвать имени человека, оставившего ему гнедого коня, потому что сам не знал его, однако он наотрез отвергал обвинение.

Тумэра, заковав в ручные кандалы, посадили в тюрьму.

Дулма была в отчаянии. Несколько раз она ездила на свидание с мужем, но не могла его добиться. Наконец, отдав свое золотое кольцо старшему надзирателю, она получила разрешение на одну встречу.

И вот в полдень Дулма перешагнула порог тюрьмы. Еще в коридоре в нос ударил спертый воздух. Со всех сторон из-за решеток на нее смотрели изможденные лица.

- Вот твой Тумэр! - сказал сопровождавший Дулму надзиратель, показывая на арестанта с худым заросшим лицом. Арестант, увидев Дулму, улыбнулся и, звеня кандалами, направился ей навстречу. Дулма, рванувшись к Тумэру, споткнулась и упала. Хотела встать и не смогла. Она только обняла ноги Тумора и заплакала.

- Не плачь, родная, встань! - сказал Тумэр и помог Дулме подняться.

- Как твое здоровье, мой милый? - плача, спросила Дулма.

- Хорошо. Как вы?

- У нас все в порядке, не беспокойся.

Тумэр спросил о сыне, о хозяйстве. О себе он ничего не говорил, рядом находился надзиратель.

Дулма со слезами на глазах причесала мужа, заплела ему косу и передала еду, которую принесла.

Свидание кончилось. Они поцеловались, и Дулма пошла к выходу. И вдруг Тумэр запел. Пел он песню "Жеребенок князя Эрдэнэ". Дулма замедлила шаг. Но почему Тумэр изменил кое-где слова песни? Эти две строки ей незнакомы:

Встретимся снова двадцатого

На южном склоне песчаного холма...

И эти тоже:

На рассвете следующего дня

Я приду к тебе.

На этом пение оборвалось.

Дулма хорошо знает, что Тумэр поет эту песню, когда мчится по степи на коне или что-то задумал.

- Почему ты всегда поешь только эту песню? - спрашивала она не раз.

- Когда едешь в далекий путь, песня становится другом. Она напоминает о родном кочевье, а когда устаешь, придает силы, - отвечал Тумэр и смеялся.

"Не зря Тумэр пел эту песню сейчас, - решила Дулма. - Тут что-то не так. И слова изменил не зря. Значит, он что-то хотел мне сказать".

Но вот ее взор просветлел, и радостная улыбка озарила лицо. Она разгадала смысл этих слов. Ну конечно, он говорил ей, что придет на рассвете в условленное место - к подножию песчаной сопки. Дулма от радости сама запела знакомую песню и пустила коня в галоп.

Когда она вошла в юрту, ее встретил плач ребенка. Она взяла его на руки и дала грудь. Но ребенок груди не брал.

- Он весь горит, - сказала соседка, на которую Дулма оставляла сына. Действительно, ребенок весь так и пылал.

Соседка пошла к себе и принесла какое-то лекарство, но температура не понижалась. На следующий день поехали за лекарем, пришлось отдать ему овцу, только лекарь не помог. Тогда Дулма пригласила ламу. Этот стоил подороже из домашнего стада к нему перекочевала корова. Но и чтение молитв не помогло. На третью ночь ребенок стал задыхаться, а к утру затих навсегда.

Дулма рвала на себе волосы.

- О боже, что скажу я отцу? Сыночек, открой глазки, вернись к жизни, пощади меня, - кричала она, обнимая холодное тельце.

- Крепись, доченька, - говорила соседка, - что же теперь мы можем сделать? На то воля богов.

Дулма с помощью соседки похоронила сына. Вернувшись в юрту, она упала без сознания и только к вечеру пришла в себя. Тяжело у нее было на душе, но так уж устроен человек, что он может переносить самые тяжкие страдания. Пережила свое горе и Дулма. Может, перенесла она его легче потому, что наступило девятнадцатое число, а значит, завтра на рассвете она увидит Тумэра. Вечером Дулма оседлала двух коней, взяла продукты и поехала к условленному месту - песчаной сопке. Здесь она будет дожидаться рассвета.

Сердце ее билось, как пойманный в силок перепел. То и дело она принималась плакать. Разноречивые чувства переполняли ее - радость от предстоящей встречи и страх. Ведь не известно, что скажет муж, когда узнает о смерти сына.

Подул свежий ветерок, на востоке стала заниматься заря. Вдруг она услышала голос Тумэра, он звал ее, с трудом передвигая закованные в кандалы ноги. Трудно описать словами первые минуты их встречи.

- Ну, теперь айда домой, возьмем сына и уедем отсюда, - сказал Тумэр.

Дулма ответила не сразу.

- Может, лучше тебе уехать, а мне с сыном потом? С перевала я видела, как к нашей юрте подъехало несколько всадников. Может, это за тобой? сказала она после некоторого молчания.

- Хотелось поцеловать сына перед отъездом. Но придется, видно, сразу податься в горы. Ты туда привози сына.

- Нельзя, милый, уезжай подальше. Мы с сыном проживем! На вот, возьми! - сказала Дулма и протянула Тумэру напильник.

- Может, и вправду лучше сделать, как ты советуешь? А сынок-то стал говорить?

- Да, уже говорит "папа". Но торопись, милый, время не ждет!

Тумэр распилил кандалы и зарыл их в песок, чтобы в них еще раз не заковали невиновного человека.

- А ты по три раза в обе щеки поцелуй сына, - произнес он. - Скажи ему, что отец скоро вернется и заберет его с собой. - Тумэр задумался и машинально стал есть пирожки, которые привезла Дулма. Затем, как бы отвечая на свои мысли, сказал: - Хотел я пожить тихо, по-людски, но, оказывается, нельзя. Теперь попробую иначе.

Тумэр поцеловал жену и вскочил на коня.

- Ну, Дулма, прощай! Скоро увидимся. Береги сына!

Когда муж скрылся из виду, Дулма упала на землю и забилась в плаче.

В полдень она была уже дома, а вскоре к юрте действительно подъехало несколько всадников. Это были тюремные стражники, посланные на розыски беглеца.

Дулму привезли в хошунную канцелярию. Ее долго допрашивали, потом избили. Но Дулма на все вопросы твердила одно: "Ничего не знаю, это вы должны сказать, где мой муж".

Не добившись ничего, ее отпустили.

9

Осенью 1919 года Монголию оккупировали войска китайских милитаристов. Захватив Ургу, они свергли монгольское автономное правительство и установили свою военную администрацию. После этого воинские части покинули столицу и направились на северо-восток, к границе с Советской Россией. По пути китайские солдаты грабили мирных жителей, насиловали женщин, угоняли скот. Стон стоял над монгольской степью. Люди бежали в горы, спасаясь от жестоких оккупантов.

На берегу Тамира расположился небольшой китайский отряд, всего человек пятнадцать. Но они уже успели ограбить все близлежащие айлы.

Бадарчи, решив снискать расположение оккупантов-гаминов, забрал у своих земляков несколько лошадей и направился в отряд. "Черт с ними, отдам им лошадей, может, скорее уберутся отсюда", - думал он. Но все обернулось по-другому. Гамины встретили гостя недружелюбно, хотя Бадарчи всем своим видом говорил, что готов услужить новым хозяевам.

Подогнав лошадей к палаткам, он соскочил с коня и подобострастно крикнул:

- Здравия желаю, уважаемые, прошу простить, что не встретил вас раньше, я в этих местах сейчас самый старший начальник.

- Этот монгол, кажется, хитрит. Заехал случайно, а теперь выворачивается! - сказал начальник отряда своим солдатам.

- Ясное дело.

Бадарчи не знал китайского языка, а китайцы не понимали монгольского. И вот какой диалог, произошел между Бадарчи и начальником китайского отряда.

- Мы заберем у тебя коней! - грозно крикнул начальник отряда.

- О, я очень хороший человек и готов служить вам, - ответил Бадарчи.

- Если не дашь коней, тебя расстреляем.

- Меня зовут Бадарчи. Я чиновник Луу-гунской хошунной канцелярии.

- Мы продырявим твою башку! - Китаец приставил указательный палец ко лбу.

- Я все сделаю для вас, только дайте мне двух солдат: я достану вам все, что хотите.

- Мы берем твоих коней, понимаешь? А ты убирайся ко всем чертям, да побыстрее! - кричал старший, наступая на Бадарчи.

- Хотите, я приведу вам баб?

- Оседланного коня возьму я, а остальных берите вы, - распорядился начальник отряда. - Этот пень ничего не понимает.

Солдаты быстро разобрали коней, а коня Бадарчи подвели к начальнику и передали ему повод.

Бадарчи подумал, что тот передаст повод ему и протянул было руку, чтобы взять его. В это время на руке Бадарчи сверкнуло золотое кольцо. Старший сразу же стянул его с пальца Бадарчи.

"Кажется, дело принимает плохой оборот, - подумал Бадарчи, - пора удирать". И он взялся за повод, который все еще оставался в руках у китайца.

И вдруг китаец вытащил пистолет и, что-то крикнув, дважды выстрелил выше головы Бадарчи. Тот от испуга даже присел.

Солдаты загоготали. Бадарчи попытался тоже засмеяться, но улыбка у него не получилась, он лишь оскалил зубы.

- Убирайся отсюда, да поживей! - крикнул старший и направил на него пистолет. Испуганный Бадарчи стал неуклюже пятиться под громкий смех солдат.

Так бесславно окончилась попытка Бадарчи войти в контакт с оккупационными войсками. Усталый, обозленный неудачей, Бадарчи в полночь вернулся в стойбище. Но там было пусто. Его земляки решили не испытывать судьбу и убрались от гаминов подальше. А тут, как на грех, небо заволокло тучами, засверкала молния, и начался ливень. Продрогший Бадарчи заночевал в степи, дожидаясь наступления утра.

Всю ночь лил дождь, Тамир запенился и вышел из берегов. Лишь к полудню дождь перестал, небо прояснилось и солнце вновь осветило землю.

Удрученный неудачей, сожалея о потерянном кольце, брел Бадарчи к Луу-гунскому хошуну. И вдруг лицом к лицу столкнулся с Тумэром, который ехал навестить Улдзи и затем собирался встретиться с Долгор.

У Бадарчи подкосились ноги. Вот так встреча! "Теперь мне не уйти от этого проклятого сайнэра, он мне все припомнит", - подумал Бадарчи и хотел было пройти мимо всадника. Но Тумэр уже узнал своего врага и остановил коня.

- Здравствуй, Бадарчи! Хорошо ли живешь?

- Здравствуй. А как ты? - ответил Бадарчи на приветствие, опустив глаза.

- Вот видишь, недаром говорят, что должника встретишь на базаре, а врага на перевале. Вот и мы с тобой встретились!

- Выходит, недаром.

Он со страхом ждал, когда толстый кизиловый кнут Тумэра опустится на его голову.

- Ты где же коня потерял? Или пропил?

- Нет. Меня обокрали гамины.

- Гамины, говоришь? - заинтересовался Тумэр.

- Да. Ты, наверное, хочешь рассчитаться со мной?

- Я не из тех, кто сводит счеты, когда человек совсем без сил, ответил Тумэр и, спрыгнув с коня, подошел к Бадарчи.

Бадарчи вытащил нож, он приготовился к смертельной борьбе.

- Ты что? Брось, не надо. Если бы я хотел покончить с тобой, зачем бы я стал сходить с коня? А то смотри, я снова вскочу в седло! - И Тумэр весело рассмеялся.

Бадарчи не уловил в смехе Тумэра ничего угрожающего. В самом деле, если бы Тумэр хотел его убить, он сделал бы это без всякого труда.

- Коли не держишь камня за пазухой, и я бросаю нож. Ничего, был день, когда мы поссорились, но, может, настанет и такой, когда мы помиримся.

- Мы ведь с тобой, кажется, встречались только в прошлом году. Давай поздравим друг друга с новым годом, - сказал Тумэр.

Они поздоровались за руку, а затем уселись рядом на землю. Бадарчи рассказал, как с ним поступили гамины. Однако он утаил, зачем приезжал.

- Они везде бесчинствуют, я по дороге сюда насмотрелся. Люди в панике бегут. Много побитых видел, - сказал Тумэр и, помолчав, спросил: - А сколько их там?

- Больше десятка, - ответил Бадарчи, - и все при оружии.

- Говоришь, больше десятка? Это немного, давай нападем на них?

- У них ведь винтовки, - сказал Бадарчи.

- Мы разом налетим, они не успеют и опомниться. Понял? Только бы отрезать путь к оружию.

- Надо подумать, - сказал Бадарчи. - У тебя что-нибудь есть пожевать? Совсем я голодный. Вот поем, а там видно будет.

Тумэр из переметной сумы достал вареное мясо.

- Опасное дело ты задумал, - говорил Бадарчи, пережевывая еду.

- Ну, хватит. Срежем сейчас две дубины, ты сядешь на моего коня, он под седлом, а я сяду на неоседланного, и айда, - решительно сказал Тумэр и встал.

Бадарчи, подчиняясь воле своего отважного спутника, тоже поднялся.

Гамины сушили свою промокшую одежду и грелись на солнце. Винтовки их стояли в козлах перед палатками. Солдаты сидели группами по три-четыре человека.

Тумэр и Бадарчи налетели на гаминов внезапно, отрезав им путь к оружию. Тяжелые дубины и толстые монгольские кнуты, от ударов которыми замертво падают волки, заработали с ужасающей быстротой. Солдаты бросились врассыпную, но везде их настигали удары Бадарчи и Тумэра. Лишь командир сумел выхватить пистолет и уже направил его на Бадарчи. Но Тумэр подоспел вовремя - выстрела не последовало. Вскоре все было кончено.

Повернув коня, Тумэр увидел, как Бадарчи дубиной добивал тех, кто еще подавал признаки жизни. Тумэр спрыгнул с коня и наклонился над убитым гамином. Перед ним лежал парнишка, которому не было и двадцати лет. Тумэр пощупал пульс. Нет, сердце уже перестало биться навсегда.

- Что ж, сам пришел, мы тебя не приглашали, - прошептал Тумэр.

- Ну, давай теперь делить трофеи, - предложил Бадарчи. - Ты, верно, возьмешь пистолет?

Тумэр задумчиво смотрел на небо.

- Зачем он мне? - ответил он как-то нехотя и вскочил на коня.

10

Наступила весна. Пришла она и в Заяинский монастырь. Под березами показалась трава. На улицах стояли лужи, с каждым днем становилось теплее. Время от времени поднимался ветер, приносил откуда-то снежную порошу, но весна побеждала, и цвет неба с каждым днем становился голубей. Весною особенно сильно тянет в родные края, к своим кочевьям. Тянет домой и мальчишек-послушников, они ждут не дождутся дня, когда смогут отправиться по домам на каникулы.

В большом храме Заяинского монастыря в заднем ряду сидел Хонгор и рассказывал своим новым приятелям, как на надоме в Луу-гунском хошуне он скакал на быстроногом коне. В это время богослужение закончилось.

Ламы и прихожане степенно выходили из храма, а послушники пулей вылетали из дверей, разбегаясь во все стороны.

Как только Хонгор показался на улице, к нему подбежали трое.

- Хонгор, отлупи Жаргала. А мы тебя за это отблагодарим.

- Что, небось дразнили Жаргала и получили по морде? Да? - спросил Хонгор, важно надув губы.

Жаргал - нищий мальчик, который однажды побил Хонгора и Бато. Он жил с матерью на окраине монастыря в темной юрте-лачуге. Суровая жизнь научила Жаргала многому, в том числе не давать себя в обиду послушникам. Если случалась ссора, он первым начинал драку.

Хонгор в монастыре тоже научился этому нехитрому делу. Вначале он вел бои с тихими послушниками, а в последнее время стал затевать ссоры только с известными драчунами. Эти ссоры стали своего рода доходной статьей - Хонгор брал плату с тех, кто просил его побить обидчика. Но с Жаргалом после того случая он не дрался. И не потому, что они друг друга боялись, просто не было повода.

И вот теперь Хонгора просили наказать Жаргала.

- А что вы мне дадите? - спросил Хонгор.

- Мы дадим тебе по большому пирогу.

- Добавьте и зоску*, только новую.

______________

* Зоска - пучок волос, скрепленный свинцовым кольцом; служит для игры.

- Ну, это многовато.

- Тогда сами и деритесь, - ответил Хонгор и хотел уже уйти. Чувствуя его неумолимость, "заказчики" отдали Хонгору пироги и зоску. Он взял их и пошел искать Жаргала. По пути к ним присоединилось еще несколько человек всем было интересно посмотреть на драку таких забияк, как Жаргал и Хонгор.

Но вот до слуха мальчиков донесся знакомый звонкий голос: "Ламбугай, подайте что-нибудь". Это был Жаргал. Мальчишки окружили Жаргала, который еще не понимал, в чем дело. Но тут вперед вышел Хонгор.

- Ну, Жаргал, я пришел помериться с тобой силами; только давай условимся, после драки не помнить зла. Ладно? - И, взяв круглый камень, Хонгор протянул его Жаргалу. Это означало, что он вызывает его на бой, после которого они не должны враждовать.

- Кто тебя нанял? - спросил Жаргал и усмехнулся.

- Это тебя не касается, если не трусишь, давай начнем.

Жаргал некоторое время молча смотрел на Хонгора, потом положил свою суму у забора и шмыгнул носом.

- Ну, уж если тебе так хочется, что ж, можно пустить тебе немного крови, - сказал он и, подняв небольшой камень, протянул его Хонгору. Потом камни они отбросили в сторону.

Послушники образовали круг, и поединок начался.

Жаргал был выше Хонгора и сильнее, однако первые его удары цели не достигали. Нападал Жаргал, Хонгор больше защищался. Вдруг Жаргал неловко повернулся и наскочил на кулак противника. После этого он стал осторожнее.

Но вот в нападение перешел Хонгор. Жаргал изловчился и нанес ему удар по лицу. На щеке выступила кровь. Уходя от удара, Хонгор отклонился в сторону, удар пришелся в плечо. Потеряв равновесие, Хонгор упал.

- И три пирога не помогли, видал, как Жаргал его обрабатывает, - сказал один из послушников, вызвав общий смех.

Хонгор покраснел, вскочил и, стиснув зубы, кинулся на Жаргала.

- Я тебя сейчас четвертым угощу! - крикнул Жаргал. Он понял, что Хонгор дерется с ним за пироги. Это его разозлило, и он, решив добиться быстрой победы, стал драться неосмотрительно. Но и Хонгор потерял хладнокровие. Еще бы! Мало того, что он упал, над ним еще насмехаются. И этот Жаргал тоже смеется. Ну ничего, он еще узнает его кулаки!

Драчуны вошли в азарт. Уже и у того и у другого под глазами были синяки, но первым никто не хотел прекращать драку. А стоявшие вокруг мальчишки улюлюкали, подзадоривая их.

Но вот Жаргал решил нанести окончательный удар. Он замахнулся сразу обеими руками. Но Хонгор нанес удар ему по лицу. Из носу хлынула кровь, и Жаргал вынужден был прекратить драку.

Хонгор взял свои пироги и собрался уходить. Послушники решили доконать Жаргала. Они схватили его суму и, вытряхнув содержимое, разбежались.

Жаргал от обиды даже заплакал. Целый день он выпрашивал подаяние, а эти противные банди разбросали все по земле. Утирая кровь и слезы, он стал подбирать куски.

Хонгор попробовал ему помочь, так как чувствовал свою вину, но Жаргал оттолкнул его.

- Уходи, без тебя справлюсь!

Но Хонгор хотел помириться с Жаргалом.

- На вот, возьми, - сказал он и протянул пироги.

- Не нужны мне пироги, заработанные дракой, - сказал Жаргал и ударил Хонгора по руке. Пироги выпали.

Жаргал собрал свою суму, закинул за спину и, не глядя на Хонгора, ушел. Подошла бродячая собака и с жадностью набросилась на пироги. Хонгор ее не отогнал.

Слова Жаргала заставили Хонгора задуматься. Сейчас ему даже казалось, что победу одержал не он, а Жаргал, что теперь все его будут дразнить за то, что он дрался за эти проклятые пироги. От обиды Хонгор даже заплакал. Нащупав за пазухой зоску, он вытащил ее и швырнул как можно дальше. Нет, теперь он никогда не будет драться за плату.

Тихо открыл Хонгор калитку, но колокольчик все равно зазвенел. Что ответит он учителю? Как объяснит опоздание? Видно, прядется опять что-нибудь соврать. Так ничего и не придумав, Хонгор вошел в юрту.

- А ну-ка, подойди ко мне, - сказал лама.

Хонгор с опаской приблизился. Лама посмотрел на него, потом вдруг размахнулся и хлестнул его по лицу длинными черными четками. Затем, как будто ничего не случилось, опять взялся за книгу. На лице Хонгора появился красный след, но он уже не чувствовал боли.

Через несколько дней Хонгор на улице встретился с Жаргалом. Он поздоровался первым, но Жаргал не ответил на приветствие.

- Разве мы не уговорились, что не будем помнить зла? - сказал Хонгор. Выходит, что ты слова бросаешь на ветер.

- Я тогда не знал, что собираюсь драться с наемным ослом, - сказал Жаргал.

11

Довчин и Гэрэл вернулись из гостей далеко за полночь.

- Завтра все высшие чиновники и офицеры должны нанести визит богдо-гэгэну, я поеду рано, ты отправишься со мной, будешь держать моего коня, - сказал подвыпивший Довчин Эрдэнэ.

- Ладно, - коротко ответил тот.

Эрдэнэ встал рано. Оседлав двух коней, он стал дожидаться хозяина. Довчин поднялся с трудом, болела голова. Выпив несколько рюмок подогретой водки, он съел две пиалы мучного супа и вышел во двор. Всадники шагом выехали со двора.

По пути им встретились лама Аюши и Чулун. Все трое поехали рядом. Эрдэнэ держался в отдалении. Крупный ургинский торговец - лама Аюши с восхищением рассказывал, что недавно он удостоился звания бэйса и что дал сойвону Данига сто ланов серебром для передачи богдо, чтобы тот своим указом определил ему предназначенную судьбой жену. Затем он сказал, что шанзав Бадамдоржи назначил его в министерство финансов.

- Вы не знаете меры. Ламам не следует вмешиваться в государственные дела, - холодно сказал Чулун.

- Пока Халха находится под покровительством желтой религии, руководить государством без лам невозможно, это приведет страну к катастрофе, высокомерно заявил Аюши.

- Государство держится на двух столпах: одним являемся мы - ваны, бэйлы, бэйсы, гуны и другая знать, а также высшие чиновники. Другой столп это хутукты, хувилганы, хамбы и прочие священнослужители. Наш долг - вместе подпирать государство, - сказал Довчин.

- И все-таки ламам лучше творить молитвы. Если уж государство держится на двух столпах, то одним из них являются высшие государственные чиновники, а другим - военные. Больше столпов нет, - отрезал Чулун.

Не известно, сколько бы продолжался спор между Аюши и Чулуном, если бы всадники не подъехали к храму Чогчин. У храма стояла большая толпа поёнов и чиновников в парадной одежде и с отго из павлиньих перьев. Но здоровенные монахи - смотрители храма, загородив дверь, не пускали их.

- Почему не пускают?

- Что они там, загородили двери? - слышались вопросы.

- От шанзава Бадамдоржи поступило распоряжение никого не впускать, нагло заявили смотрители храма.

Тогда вперед вышел Довчин.

- Вы ничего не понимаете. Мы, высшие чиновники гражданских и военных ведомств, пришли сюда, чтобы засвидетельствовать свою верность новой власти, - громко сказал он и подал знак рукой всем идти вперед.

Но смотрители храма неожиданно бросились разгонять толпу плетьми.

- Что за безобразие!

- Это переходит всякие границы!

- Эй вы, бритоголовые! Что вы делаете?

Однако монахи были настроены воинственно. Ни на кого не обращая внимания, они делали свое дело старательно.

Чиновники поспешили к лошадям.

Довчина ударили плетью по голове, он упал, и в тот же момент его еще ударили по лицу. С большим трудом добрался он до коня.

Приказ не пускать в храм высших чиновников в самом деле исходил от настоятеля Шабинского ведомства шанзава Бадамдоржи. Из борьбы светских и духовных феодалов за власть Бадамдоржи пытался извлечь кое-что для себя.

Оскорбленные чиновники хотели жаловаться, но Шабинское ведомство ответило, что приказ о недопущении их в храм получен от богдо, и каждого ноёна и чиновника, пытавшегося пройти в храм, оштрафовали на тысячу лампадок. Но дело этим не ограничилось. Шанзав Бадамдоржи вскоре захватил государственную власть, он стал премьер-министром Монголии. Закрепившись у власти, духовные феодалы обнаглели до крайности.

Свет Великой Октябрьской социалистической революции проникал и в Монголию. Князья и правители Монголии, испугавшиеся этой революции и обозленные на духовных феодалов, посетили китайского посла в Монголии Чен И и заявили о своем желании войти в состав Китая.

В то время ургинцы сложили печальную песню:

Министры, продавшие богдо за пачку денег,

Продавшие свой дом за злато,

Министры в дэлах золототканых!

Довольны ль вы, продав свою Ургу?

Китайское буржуазное правительство, выжидавшее удобного момента, чтобы проглотить автономную Монголию, охотно пошло навстречу пожеланиям монгольской знати.

Ноёнов, которые прибыли вести переговоры, Чен И встретил в парадной одежде у входа в свою резиденцию. Он приветливо улыбался, показывая острые желтые зубы.

- Уважаемых министров и князей я должен был встретить еще за пределами своих скромных покоев, но не смог, прошу извинить меня. Я беспредельно благодарен вам за то, что вы соизволили посетить меня, - сказал Чей И и пригласил гостей в дом. Там их уже ожидало богатое угощение.

Он внимательно выслушал просьбу монгольской делегации, все время дымя душистой сигарой.

- Это замечательно. Китай и Монголия еще со времен Чингис-хана вместе строили и укрепляли свое государство. Конечно, не мне, простому чиновнику, преподавать историю мудрым монгольским князьям. О вашей просьбе я немедленно сообщу своему правительству. Что еще пожелали бы высокие гости передать моему правительству?

- Я осмелюсь просить о том, чтобы были по-прежнему сохранены нам служебные посты и титулы, как богдо-хану, так и князьям и правителям аймаков и хошунов, - сказал один поён.

- Я прошу оставить на государственной службе высших чиновников гражданских и военных ведомств со всеми прежними служебными привилегиями, добавил Довчин, подобострастно улыбаясь.

- Я уверен, что правительство великого Китая удовлетворит ваши просьбы, - ответил Чен И.

Так в историю китайских и монгольских отношений вошел договор под названием "64 пункта Чен И", и во главе многочисленных китайских войск, вступивших в Монголию, стал генерал Сюй Шу-чжен, на которого была возложена защита северо-запада Китая.

Шанзав Бадамдоржи, опоздавший к этой сделке и не получивший никаких титулов и доходов, решил добиться расположения Сюй Шу-чжена. Со своими приближенными он написал генералу Сюй Шу-чжену письмо, в котором изложил свои планы. Письмо составляли всю ночь. К утру оно было готово.

- Ну, теперь идите, - сказал Бадамдоржи, - а я подумаю, как доставить письмо.

- Шанзав, разрешите, я отнесу, - сказал один из лам.

- Нет, вам этого делать нельзя. Ноёны сразу догадаются, в чем дело, и наши планы рухнут. Письмо надо отправить с человеком, которого никто не знает.

- Светлый ум у вас, ваше святейшество, с таким главой церкви мы не пропадем.

- Ладно, идите, я подумаю обо всем.

Приближенные могущественного настоятеля Шабинского ведомства ушли.

Шанзав встал. Хитрая улыбка искривила его губы. "Если бросить яблоко раздора, - подумал Бадамдоржи, - между Чен И и Сюй Шу-чженом, с помощью последнего можно будет устранить Чен И. Ведь они оба тщеславны. Каждому из них хочется считать своей заслугой то, что Монголия включена в состав Китайской республики. А если Сюй Шу-чжен его, шанзава, поддержит, он расправится с этими светскими ноёнами в два счета и станет во главе Монголии. Нет, голубчики, Бадамдоржи вам не провести, он никогда не окажется на задворках. Пусть он уже беззубый, но вас он проглотит".

Дверь открылась, и вошел лама. Бадамдоржи от неожиданности вздрогнул.

- Прибыл гонец от богдо-гэгэна, он просит у вас аудиенции, - сказал лама, почтительно сложив ладони.

- Не хочу я ни с кем говорить. Приготовь мне коня.

- Слушаюсь. - Лама попятился и бесшумно закрыл дверь.

Вскоре он снова вошел.

- Гонец говорит, что должен вам вручить очень важное распоряжение от его светлости.

- Тогда впусти, - приказал шанзав.

Вошел Жамбал, помощник настоятеля Заяинского монастыря. Протягивая конверт, он преклонил перед Бадамдоржи колено.

- Святейший настоятель наш гэгэн Зая приветствует вас, достославный шанзав, и передает вам это письмо, - сказал он и поднялся.

- Но мне сказали, что гонец от его светлости...

- Да. Многоуважаемый шанзав должен знать, что мы, шабинары, нашего гэгэна величаем "ваша светлость", - с трудом пряча улыбку, сказал Жамбал.

Жамбал знал, что Бадамдоржи в последнее время не принимает никого, за исключением гонцов богдо, и поэтому решил схитрить.

Бадамдоржи разгадал эту хитрость, но теперь ему ничего не оставалось, как распечатать конверт.

Прочитав, он долго молчал, переводя взгляд с гонца на письмо.

В нем воздавалась хвала Бадамдоржи, который, не щадя сил, защищает духовенство от притязаний светских властей, и излагалась просьба - помочь побыстрее разобрать конфликт, возникший между настоятелем Заяинского монастыря и правителем Сайдванского хошуна.

- Вы, по всей вероятности, хотите отхватить у них еще кусок земли? Это же несправедливо, - сказал Бадамдоржи.

- Ни один халхаский хутукта не может пойти на несправедливое дело, тем более наш преподобный настоятель. И об этом я бесстрашно осмелюсь доложить уважаемому шанзаву, - сказал Жамбал и достал из-за пазухи золотой слиток. Меня святой отец просил передать это вам, - добавил он, кланяясь.

- А ты, оказывается, толковый гонец, - сказал Бадамдоржи, пряча слиток.

- Вы же знаете, достославный шанзав, что наш гэгэн является вашим хорошим другом. Да и кто вас защитит, если правители хошунов и ноёны поднимутся против вас с оружием в руках? Только мы, шабинары. Мы верные ваши кони и собаки, - сказал с поклоном Жамбал.

Бадамдоржи смекнул, что такие люди ему пригодятся. Усевшись на тюфяк и поджав под себя ноги, он сказал:

- Если заяинский гэгэн имеет много таких слуг, как ты, то мы Халху спасем.

- Если наш высокочтимый шанзав покровительствует нам, ничтожным своим шабинарам, то, видимо, наше скромное желание будет исполнено? - спросил Жамбал и вопросительно посмотрел на могущественного старца.

Шанзав благосклонно кивнул и тут же написал распоряжение о передаче спорного участка земли Заяинскому монастырю. Более того, он решил поручить Жамбалу передать свое письмо генералу Сюй Шу-чжену.

- Высокочтимый шанзав, я с радостью исполню вашу просьбу и сделаю все возможное, чтобы вы смогли тайно встретиться с генералом Сюй, - сказал Жамбал.

Вскоре Бадамдоржи действительно несколько раз встретился с генералом Сюй Шу-чженом. На этих встречах было решено низложить богдо-гэгэна, чтобы развязать руки китайским оккупантам в Монголии.

Генерал Сюй Шу-чжен не терял времени даром. Он посадил под домашний арест Чен И, денонсировал заключенный им договор и силой низложил богдо-гэгэна. Затем он составил договор о вечном подчинении Монголии Китаю и отправил его в Пекин. Со стороны Монголии договор подписал Бадамдоржи. Так была установлена в Монголии военная диктатура генерала Сюй Шу-чжена, который ввел жестокий оккупационный режим.

Бадамдоржи хотел оставить Жамбала при себе, он оценил способности гонца гэгэна Заи, но хитрый монах отказался от такой чести.

- Я не могу принять ваше заманчивое предложение. Ведь я раб моего настоятеля, и за мою голову отвечает он, - ответил Жамбал. Однако дело было не в этом, Жамбал не верил, что режим, установленный генералом Сюй Шу-чженом при помощи Бадамдоржи, продержится долго. В стране уже начались волнения, и сопротивление монгольского народа китайским оккупантам возрастало с каждым днем. И Жамбал решил держаться подальше от новоявленного правителя Монголии и его чужестранного покровителя.

12

Напоив четырех коней Довчина, Эрдэнэ повел их в конюшню, чтобы задать корм. Когда он возвращался, ворота с шумом распахнулись и во двор ворвались гамины. Не говоря ни слова, они забрали коней. Но тут из дома вышла Гэрэл. Увидев, что гамины уводят ее иноходца, она подбежала к китайцу и вырвала повод из его рук.

Старшина гаминов, игриво посмотрев на Гэрэл, спрыгнул с коня, подошел к ней и, оскалив в улыбке длинные зубы, сказал:

- Ты смелая девушка!

- Эрдэнэ, она с ума сошла. Постарайся спасти ее от этого типа, а то он и ее уведет, - с мольбой обратился к нему вышедший вслед за женой Довчин.

- Моя дорогая, коня я тебе все-таки не отдам, - сказал гамин и хотел обнять Гэрэл. Но та неожиданно дала ему пощечину. - Фу, какая ты несговорчивая. Но конь все равно будет мой, иначе я потеряю право называться мужчиной. - Китаец не отходил от Гэрэл, лицо его стало хмурым.

- Эрдэнэ, Эрдэнэ, уведи ее, - тяжело дыша, проговорил Довчин.

Эрдэнэ подошел и сильным ударом оттолкнул китайца.

Гамин схватился за маузер, но потом опустил руку. Он с ненавистью посмотрел на Эрдэнэ, который, как изваяние, стоял перед ним.

- Гэрэл, черт с ним, с конем, пускай берут! - скороговоркой проговорил Довчин, почти задыхаясь от испуга.

Но китаец улыбнулся и быстро пошел к воротам, за ним последовали остальные.

- Эти грабители все-таки забрали моих коней. Надо было бы с них шкуры спустить, - громко сказал Довчин, когда гамины скрылись из виду.

А вскоре произошла позорная церемония передачи автономной Монголии в состав Китайской республики, и всемогущий и божественный богдо Жавзандамба-хутукта в присутствии многочисленных придворных поцеловал портрет Юань Ши-кая, президента Китайской республики. На этой сделке больше всех заработал Бадамдоржи.

Монголия после нескольких лет независимого существования вновь попала в рабство.

Как-то Эрдэнэ встретился на улице с Доржи.

- Эрдэнэ, что же это творится? Какой позор! Сам богдо-гэгэн целовал портрет китайского президента. Лучше бы уж мы воевали! Ведь нас не так-то легко победить. Даржа-батор говорил богдо, что надо драться. А богдо считал, что это невозможно. Завтра утром мы должны сдать оружие.

- Значит, опять в кабалу?

- Да еще в какую! Если бывают печальные дни, то ведь должны наступить и радостные, - сказал Доржи, хотя он и не знал, когда они придут.

На другой день монгольские части сдавали оружие китайским представителям. Эрдэнэ пошел посмотреть на эту позорную церемонию, и горькая обида заполнила его сердце.

Подавленный печальными мыслями, брел Эрдэнэ по улицам Урги. Вдруг он услышал крик о помощи. Два гамина волокли молодую монголку.

- Спасите! Спасите меня от этих иноверцев! У меня ведь есть муж! кричала женщина. Гамины не обращали внимания на ее крики, а редкие прохожие, боязливо поглядывая на эту сцену, старались поскорее свернуть за угол.

Эрдэнэ не выдержал. Он бросился к гаминам и двумя ударами раскидал их. Женщина убежала, но на помощь своим поспешили несколько солдат во главе с офицером, строем проходивших по соседнему переулку. Борьба была неравной, и вскоре связанный Эрдэнэ лежал на земле.

В это время возвращались домой верхом начальник бывшего ургинского гарнизона Цэвэн и князь Гомбо, они присутствовали при сдаче монголами оружия китайской военной администрации.

Увидев, как Эрдэнэ расправился с двумя китайскими солдатами, Гомбо сказал:

- И сила и смелость у нас есть. Не хватает человека, который встал бы во главе нас.

- Я думаю, надо обратиться за помощью к Семенову*. Пошлем к нему гонца. Вы согласны? - спросил Цэвэн.

______________

* Белогвардейский генерал.

- Мудрая мысль, - сказал Гомбо, - но давайте попробуем выручить этого богатыря, а то они его упекут туда, куда и волки не бегают. А нам он может еще пригодиться.

- Правильно. Его можно будет и послать, - ответил Цэвэн и, повернув коня, подъехал к офицеру и показал из-под обшлага уголок бумажника.

- Уважаемые, отдайте мне этого раба, - сказал он, кивнув головой в сторону Эрдэнэ.

- А сколько дашь? - спросил, прищурившись, китаец.

- Двадцать серебряных янчанов.

- Двадцать пять.

- Ладно, договорились! - И Цэвэн достал деньги.

Китайский офицер приказал солдатам развязать Эрдэнэ и, к удивлению Цэвэна и Гомбо, надавал им пощечин.

Три дня Цэвэн учил Эрдэнэ обращению с маузером. А однажды вечером сказал ему:

- Ты хорошо тогда дрался с гаминами, любо было смотреть.

- Они же на глазах у всех издевались над женщиной, вот я и не выдержал.

- Вся Монголия терпит издевательства, - сказал Цэвэн и глубоко вздохнул.

- А зачем вы оружие сдали? Надо было сражаться.

- Надо бы, да теперь уже поздно. Следует искать другой выход, - сказал Цэвэн и пристально посмотрел на Эрдэнэ.

- А он есть? Скажите, я готов служить вам, как верный конь, - твердо сказал Эрдэнэ.

Цэвэн улыбнулся и прошелся взад-вперед по юрте.

- Что ж, я готов открыто тебе обо всем сказать. Теперь таиться не нужно. Сейчас все ребром надо ставить, и слова и дела. Ну, так вот. В Чите стоят части известного русского атамана Семенова. Он собирается отправить нам на помощь много войск. Его посланец в настоящее время находится у князя Жонона и ждет нашего ответа. И мы решили отправить к нему тебя. Прямо скажу, путь опасный. Нелегко туда пробраться. Из Урги и то трудно выехать, гамины всех проверяют. А ведь у тебя будет драгоценное письмо.

- А этот Семенов и вправду избавит нас от гаминов?

- Конечно!

- Когда надо ехать?

- Хоть сегодня вечером.

Эрдэнэ выехал ночью с запасным конем. Было пасмурно, но вскоре небо очистилось от облаков и большая луна осветила землю. Все пока шло благополучно, но у Маймачена его остановил китайский солдат.

- Я мирный арат, еду в свое кочевье, - сказал Эрдэнэ, когда китаец спросил, куда он направляется. В это время подъехали еще четверо китайцев на лошадях. Это был, видимо, ночной патруль. Дело принимало плохой оборот, и Эрдэнэ, сильно хлестнув коня плетью, с места пустил его в галоп. Гамины бросились вслед. Эрдэнэ на ходу сделал несколько выстрелов из маузера. Один китаец свалился с коня. Остальные стали стрелять в Эрдэнэ из винтовок. Погоня продолжалась более получаса. Но кони у Эрдэнэ оказались резвее, преследователи стали отставать, выстрелы доносились все глуше и вскоре совсем прекратились. Эрдэнэ перешел на рысь. Дорогу ему преградила Тола. Не долго думая, Эрдэнэ въехал в воду. Противоположный берег порос густым ивняком. Под его прикрытием Эрдэнэ рысью затрусил на юг. Рассвет встретил уже у Горхинской пади.

Что-то принесет ему новый день? Вон он уже занялся над вершинами гор! Но ничего, может, все обойдется, как на этот раз. Пока он цел и невредим, а там видно будет.

13

Итгэлт вовремя откочевал к северному подножию Черной горы. Тут глушь, сюда гамины не явятся. А пока что он, слава богам, не потерял ни одного козленка.

По всей Монголии идет смута, а у него все в порядке, и он спокоен. Гамины хотя и ограбили Луу-гунский монастырь, но во двор Итгэлта даже не заглянули. Что найдешь в рваных юртах?

А он нарочно поставил там такие.

Как-то собрался Итгэлт в монастырь навестить семью Павлова. Жена и дочь его так и не уехали. Гамины их не трогали, чтобы не портить отношения с русскими.

К вечеру, перед заходом солнца, Итгэлт прибыл в павловскую усадьбу. Во дворе стояло более десяти лошадей, а в доме царило веселье.

Итгэлта встретил сам Павлов, пьяный, но веселый. Они обнялись и расцеловались.

- Это мой лучший друг и компаньон, - представил он гостям Итгэлта. - А это мои русские друзья. Познакомьтесь!

Павлов, вернувшись в Иркутск, участвовал в мятеже белых, а в Омске вступил в армию Колчака. За активную борьбу против Красной Армии и за беспощадное истребление большевиков его произвели в офицеры.

Колчаковская армия, перевалив через Урал, продолжала наступать широким фронтом. Но вскоре Красная Армия начала контрнаступление и погнала на восток белогвардейские полчища. Омское правительство пало. Армия Колчака была разбита. Видя крах своих планов, Павлов вместе с несколькими друзьями бежал в Монголию.

- Мы вначале здорово били красных, а потом они накопили силы, и нам пришлось отступить. Но мы не капитулировали. Вот снова соберем силы, и тогда увидишь, чья возьмет, - закончил Павлов свой рассказ.

Итгэлт заметил, что Павлов как-то опустился. Рыжая борода и усы отросли, лицо огрубело, голос стал хриплым, да и вся компания была ему под стать. Они походили на бандитов, злобных, оголтелых, заливавших свои неудачи и обиды водкой. Их пьяные выкрики напоминали карканье ворон, дерущихся из-за падали.

"Куда бы побежденного короля ни ставили, мата ему не избежать. Дело ваше, друзья, проиграно", - подумал Итгэлт, оглядывая пьяную компанию и делая вид, что разделяет печаль друга. Более того, чтобы подбодрить своего бывшего компаньона, он даже сказал: "Мужчина семь раз падает, а восемь раз поднимается".

- Когда большевики будут разбиты, мы с Итгэлтом откроем в Монголии крупные предприятия по переработке кожи и шерсти. Правда, друг? - Павлов фамильярно похлопал по спине Итгэлта, сидевшего рядом с ним. - Мой Итгэлт имеет такое состояние, что сможет экипировать целую армию, а ум у него не хуже, чем у Саввы Морозова.

- Я понес большие убытки. Гамины забрали у меня почти весь скот, соврал Итгэлт.

- Где эти гамины? А ну, давай их сюда! Да мы их, как червей, раздавим! Верно, друзья? - с пеной у рта кричал Павлов.

Итгэлт ночевал у Павлова. На другой день попойка продолжалась. Около полудня к Павлову заехали два всадника. Это были Жамбал и Зая-гэгэн. Жена и дочь Павлова встретили гэгэна с почтением.

Итгэлт встал и попросил гэгэна благословить его. Жена Павлова сказала что-то по-русски, и все присутствующие поднялись.

- Садитесь, друзья, - сказал гэгэн и удовлетворенно улыбнулся. Итгэлт сразу заметил, что молодого гэгэна в этом доме принимают с большим почетом, а ведь еще недавно самым почетным гостем был Итгэлт. Это задело самолюбие луу-гунского богача, и он нахмурился.

Гэгэн Зая прошлой осенью посетил Луу-гунский монастырь. Здесь он увидел дочь Павлова, познакомился с ней и зачастил в монастырь.

Гэгэна усадили на самое почетное место. Выпив предложенную ему чашечку водки, он откашлялся и поднял руку, как бы призывая к тишине.

- Я хочу сообщить вам приятную новость. По велению богов на ханский престол возведен генерал царской армии барон Унгерн, который разбил гаминов под Ургой и занял со своими войсками столицу. Он готовится сейчас к священной войне с красными смутьянами и с помощью неба разобьет их.

- Ура! - рявкнул один из сидевших за столом.

- По случаю этого радостного события, - крикнул Павлов, - налить бокалы и выпить за здоровье барона Унгерна! - Наливая водку, он нагнулся к уху Итгэлта. - Что я тебе говорил вчера? Вот она, сила! Я слов на ветер не бросаю, - шепнул он.

- Это верно, - ответил Итгэлт, но водку почему-то не выпил, а незаметно вылил на пол.

Жамбал сидел рядом с гэгэном и подсказывал ему, что нужно говорить.

Опьяневший гэгэн снова заговорил, но за столом стоял шум и слушали гэгэна уже без интереса.

- А нашим милым дамам гэгэн привез скромные подарки, - громко сказал Жамбал и вытащил из-за пазухи завернутые в хадак золотое кольцо и жемчужные серьги.

Присутствовавшие с восхищением рассматривали подарки.

- Это кольцо и серьги сделал придворный ювелир бэйса Цокто, - сообщил гэгэн, самодовольно оглядывая всех.

- А ведь это червонное золото! - сказал Павлов. - Смотрите-ка, как на нем солнце играет!

- Эх, нам бы его сейчас пудов десять! Тогда бы у нас война с большевиками окончилась быстро, - сказал один из присутствующих.

- У нашего царя-батюшки было его побольше, но оно ему не помогло. А мы его верные слуги, вишь, куда забрались!

- Надо уметь им пользоваться. Тогда только его сила показывает себя. Если б мы сейчас имели десять пудов золота, можно было бы поехать в Америку и там заняться коммерцией...

На следующий день и гэгэн и Итгэлт уехали. Перед отъездом Итгэлт отозвал Павлова в сторону.

- Дорогой Павлов, я скоро прикочую к тебе. Мы еще вместе поторгуем.

Прослышав, что гамины в Урге разбиты, Бадарчи нацепил оружие, добытое с Тумэром, взял с собой нескольких верных людей и отправился в Луу-гунский монастырь. Тем временем в Луу-гунский хошун прибыли разрозненные группы вооруженных белогвардейцев - остатки разбитых Красной Армией частей. Под руководством Павлова они были сведены в бригаду, и Павлов послал об этом донесение в ставку барона Унгерна.

Заверения барона Унгерна в том, что он возродит Великую Монголию Чингис-хана, вдохновили монгольских феодалов, и по указу богдо в аймаках была объявлена мобилизация. На призывные пункты потянулись рекруты. Так феодалы решили вступить в борьбу на стороне тех, кто не хотел, чтобы Монголия пошла по пути революционного развития.

На территории Сайдванского и Луу-гунского хошунов, а также Заяинского духовного ведомства были созданы объединенные воинские части. Со стороны монголов командующим этих частей был назначен тайджи Пурэв, со стороны русских - Павлов.

Эти части прежде всего стали грабить китайские торговые фирмы, а заодно и монгольских скотоводов.

В эти тяжелые времена, когда монгольских аратов на каждом шагу подстерегала опасность и трудно было даже предвидеть, с какой стороны она может нагрянуть, семья Улдзи жила у подножия горы Гунжи.

Как-то и к ним явились гости. Утром, когда Цэнд выгоняла коров, к стойбищу подъехал на усталом рыжем коне молодой человек в старом дэле из синей далембы и спросил, дома ли ее муж. Цэнд сказала, что дома, и гость направился к юрте. На лай собаки из юрты вышел Хояг. Он широко раскрыл от удивления глаза.

- Из какой щели ты вылез? - спросил Хояг, когда гость, соскочив с коня, стал привязывать его к волосяной веревке, опоясывающей юрту.

Неожиданным гостем оказался Доржи.

Цэнд вскипятила чай, приготовила обед и достала заветную бутылочку водки.

Доржи подробно рассказал, как он вернулся из армии, как жил в Хужирбулане, как пришли гамины и вынудили сдать оружие.

- Теперь настало время погибнуть или победить. Пришло время помериться силами. И прежде всего надо изгнать непрошеных гостей, которые самовольничают здесь, - сказал Доржи.

- Так ведь оружие-то вы сдали? Чем теперь выгонять? - спросил Хояг.

- Оружие найдется. Помнишь Гоймон-батора?

- Помню. Смелый парень.

- Так вот, наш Гоймон-батор и его товарищи создали Народную партию. Мы собираемся просить новое русское правительство о помощи и начать освобождение всей Монголии. Понял?

- Народная партия, говоришь? Это что же такое? - спросил молчавший до сих пор Улдзи.

- Народная партия - это наша партия, партия бедняков, - сказал Доржи.

- Ты тоже в ней состоишь? - спросил Улдзи.

- Состою.

- И вы ведете переговоры с красной Россией?

- Да.

- Ну, тогда тебе здесь делать нечего. Не морочь голову моему сыну. Мы верим нашим богам и не собираемся терять совести, а свяжись с вашей Народной партией и красной Россией, ни того, ни другого не останется, - решительно проговорил Улдзи.

- Отец, так нельзя. Доржи мой хороший друг, - примиряюще сказал Хояг.

- Кто бы он ни был, а я говорю то, что надо. Я о той партии ничего хорошего не слышал, а ты, сынок, должен идти своей дорогой. А не то я поеду в хошунную канцелярию и заявлю. Мы не можем идти против своей религии, сказал Улдзи и встал, давая понять, что разговор окончен.

Доржи попытался рассказать о целях и задачах Народной партии, но Улдзи не дал ему говорить.

Улдзи наслышался о Народной партии в Ханундэрском монастыре от лам и решил, что это сборище богохульников и грабителей. Вот почему, как только Доржи заговорил об этой партии, он перебил его и уже зло сказал:

- Уходи-ка ты, дорогой, из нашей юрты. Здесь тебе делать нечего.

У Хояга было другое мнение о Народной партии. Он верил, что партия выступает за освобождение Монголии, но сомневался, нужно ли для этого объединяться с русскими. От Доржи он услышал, что почти все солдаты, которых он знал в армии, связали свою судьбу с Народной партией, а это для него имело уже большое значение. Ему хотелось еще поговорить с Доржи, чтобы обстоятельно во всем разобраться, но Улдзи помешал этому.

- Правда рано или поздно победит, а правда на нашей стороне. Ты, старик, еще пожалеешь о своих словах, - сказал Доржи на прощание.

Доржи уехал в полдень, а вечером приехали двое сооруженных всадников и вручили Хоягу повестку о мобилизации его в армию барона Унгерна.

- Все ясно, - сказал Хояг, прочитав повестку, - я старый солдат и порядки знаю. Завтра буду в хошунной канцелярии.

- Это что же, сынок, опять придется расставаться?

Улдзи как-то сразу сгорбился, глаза у него наполнились слезами.

- Не волнуйся, отец. Я скоро вернусь.

- Говорят, армия барона находится под покровительством самого богдо. Да хранят тебя боги!

На следующий день Хояг уезжал. При прощании Улдзи поцеловал его в правую щеку.

- А когда вернешься, поцелую в левую, - сказал старик и снова заплакал. Плакала и Цэнд, молчаливо дожидаясь, когда муж попрощается с ней.

Вот Хояг в последний раз обнял отца и подошел к жене.

- Проводи меня немного, - попросил он ее.

Они вышли из юрты. Хояг обнял жену и тихо сказал:

- В армию барона я не пойду. Мой путь лежит в войска Народной партии. Завтра можешь сказать об этом отцу.

Он поцеловал жену и, вскочив на коня, пустил его крупной рысью. Удаляясь от родного дома, он несколько раз оглянулся. Цэнд стояла у хашана, и ей казалось, что все вокруг вдруг покрыла черная пелена и степь потонула во мгле.

14

Во время первого наступления унгерновских войск на Ургу Эрдэнэ, командовавший десяткой, отличился в боях. Его назначили командиром сотни. После боя на перевале, когда он на двух подводах привез оттуда трофейное оружие, барон Унгерн лично поздравил его, пожал ему руку и выдал пять золотых.

Эрдэнэ никогда не держал в руках столько денег. Ему казалось, что сейчас он стал таким же богатым, как Итгэлт.

Во время второго наступления на Ургу сотня Эрдэнэ, спустившись по долине реки Улясутай, подошла к Маймачену с тыла. Растерявшиеся от артиллерийского обстрела, который вели унгерновцы со стороны Модчина, гамины еще не успели покинуть Маймачен, и тут на них налетела сотня Эрдэнэ. Конники заняли северную часть Маймачена и погнали гаминов к Урге. А в полдень Эрдэнэ уже вступил в город, который враги в панике оставили. У небольшой речушки Зун-Сэлбэ Эрдэнэ внезапно осадил коня. Ехавшая за ним сотня тоже остановилась. У юрты на столбе висели двое. По одежде было видно, что это простые монголы.

Два белогвардейца волокли к виселице пожилого человека в рваном синем дэле. К нему с криком "Папа, мой папа!" - подбежал мальчик лет десяти. Один из унгерновцев ногой ударил мальчика. Мальчик упал, но, поднявшись, снова подбежал к отцу. Его снова ударили. На этот раз мальчик не поднялся. Он только истошно кричал: "Папа, мой папа!"

Эрдэнэ не выдержал.

- Немедленно отпустите этого человека! - крикнул он.

Белогвардейцы презрительно посмотрели на Эрдэнэ, который еле сдерживал вставшего на дыбы коня.

- На-ка, выкуси! - крикнул один из солдат, показывая Эрдэнэ кукиш.

Эрдэнэ поднял маузер. Но подбежавший монгольский солдат схватил его за руку.

- Что вы, нельзя!

- Папа, папа! - кричал мальчик. Но белогвардейцы, не обращая на него внимания, подтащили монгола к виселице и затянули петлю.

Эрдэнэ верил, что Унгерн со своими солдатами спасает Монголию. То, что он увидел сегодня, разрушило его веру.

Глубоко задумавшись, он некоторое время ехал шагом. Затем вдруг ударил коня плетью. Вслед ему что-то кричали, но он скакал, не оглядываясь.

Когда в восточной части Урги раздались выстрелы, Бато хотел выбежать на улицу. Но Эрэнчин запретил.

- Милый Бато, это, кажется, стреляют пушки, и зачем только людям нужно убивать друг друга? - сказал он.

Эрэнчин видел, как гамины издевались над монголами, и у него росла ненависть к богдо, который, будучи и светским и духовным главой государства, попустительствовал насильникам. Сколько раз он задавал себе вопрос: "Как спасти страну?" Но не находил ответа. Только одно ему стало ясно: если поступать согласно учению Будды, быть смиренными и покорными, монгольская нация и монгольское государство погибнут. Монголия приняла ламаизм, чтобы облегчить страдания народа, сделать его жизнь счастливее. Однако, с тех пор как эта религия проникла в Монголию, народу лучше не стало, а страна оказалась на краю гибели. И бессильной оказалась эта религия.

Эрэнчин с любым ученым ламой мог спорить не один день и поставить его в тупик. А что он сможет сделать хотя бы одному гамину, грабителю и насильнику? Более того, он был уверен, что все ламы Гандана и Урги своими молитвами не могут приостановить злодеяния оккупантов. Ламаистская религия призывает каждого монгола прожить жизнь, умереть и перейти в следующую жизнь, где его ждут радости. "Может, поэтому, - думал Эрэнчин, - монголы забыли о своей нации и о ее будущем? Может, поэтому Монголия отстала от других народов и теперь все, кто хочет, унижают и грабят ее?"

А он ничего не может сделать, хотя его и считают ученым и образованным человеком. Да и в самом деле, что он сделал? Подготовил за свою жизнь несколько таких же беспомощных человек, как он сам. О, как это мало! Сознавая свое бессилие, Эрэнчин ходил мрачный и совсем пал духом.

В Гандане царила тишина. Все жители монастырского городка, как напуганные зайцы, забились в свои норы-юрты и почти не выходили на улицы. Только звуки выстрелов нарушали эту тишину.

- Учитель, пойдемте в юрту, - позвал Бато.

- Ты прав, что же еще остается делать, - ответил Эрэнчин.

После полудня выстрелы прекратились. Бато под каким-то предлогом вышел из юрты и, как спущенная с цепи собака, выбежал на улицу. Он сперва пошел в китайский квартал. Китайские торговцы в панике разбежались, побросав свои магазины, полные товаров. Ургинцы не замедлили этим воспользоваться. Тащили все, что попадалось под руку. Бато равнодушно наблюдал за происходящим. Вдруг он увидел скачущего на белом коне всадника. Когда всадник приблизился, Бато узнал отца.

- Папа, папа! - крикнул Бато.

Но Эрдэнэ промчался мимо.

- Папа! Папа! - изо всех сил кричал Бато, но всадник уже скрылся из виду.

Эрдэнэ слышал крик, но ему казалось, что это все еще кричит сынишка повешенного монгола, и он хотел умчаться от страшного места. А Бато бежал за отцом, пока хватило сил, потом он упал в изнеможении и разрыдался. Ведь отец был всего в нескольких шагах от него! Почти каждую ночь он видел его во сне, а сегодня... Мальчик был в отчаянии. Он как в забытьи бродил по улицам, теряясь в догадках. Почему отец не остановился? Лишь к вечеру, совсем обессиленный, он вернулся домой:

Эрэнчин провел день в тревоге. Он не мог понять, куда пропал Бато. Обошел всех знакомых, но мальчика не нашел. До вечера простоял он у хашана. Увидев подходившего Бато, он бросился ему навстречу.

- Где ты пропадал? Разве можно покидать дом в такое тревожное время?

- Папа. Мой папа... - только и мог проговорить Бато.

Успокоившись, он рассказал учителю о встрече с отцом.

- В народе говорят: "Если жив будешь, и из золотой чаши напьешься". Ты обязательно встретишься с отцом, - уверил его Эрэнчин.

Вечером к ним зашел один из учеников и рассказал последние новости.

- Учитель, все говорят, что этот барон Унгерн является пятым перевоплощением нашего богдо и будто бы это утверждает сам богдо. Странное какое-то перевоплощение. Как бы думаете?

Эрэнчин иронически рассмеялся.

- Это нашему богдо померещилось, когда он слишком хватил водки. Наша Монголия натерпелась и от одного богдо, а если их будет два, пожалуй, мы не вынесем.

Как-то к Эрэнчину пришел тибетский лама, с которым он вел богословский спор. Они проговорили до поздней ночи. В заключение беседы Эрэнчин сказал:

- Когда подумаешь обо всем, что сейчас творится, то приходишь к мысли, что наша религия - сплошной обман.

- Что вы говорите? Вы бредите.

- Вовсе нет, я набираюсь ума.

- О, вам надо уехать, пока не поздно, в Тибет. Иначе вас ждет гибель. Ваши речи - это же богохульство! - Тибетский лама сухо поклонился и вышел.

Лучшие свои годы посвятил Эрэнчин изучению буддийских канонов. Если погрузить прочитанные им богословские книги на арбу, то она будет полна доверху. Однако в последнее время ему стало казаться, что вся его жизнь потрачена впустую. Буддийская религия учит, что надо воздерживаться от всех устремлений и желаний и дожидаться нирваны. Но ведь если все будут воздерживаться от поисков истины, то человечество придет к гибели. Выходит, учение Будды направлено против жизни? Выходит, религия, якобы пекущаяся о счастье всех людей, желает им гибели?

Эрэнчин хорошо знает, что ученики Будды придумали много способов держать верующих в покорности. Однако сами они не отказывались от своих желаний на земле. Наконец договорились до того, что барон Унгерн, который уничтожает тысячи человеческих жизней, является одним из святых. Это же настоящее кощунство!

И вот Эрэнчина все чаще стал преследовать вопрос: "А что ты сделал для счастья людей?" И он отвечал: "Ты ничего не сделал. Занимался пустыми диспутами, от которых ни одному голодному и страдающему человеку не стало лучше". Эрэнчин углубился в чтение богословских книг, но чем больше он читал, тем больше его одолевали сомнения.

- Бато! А ты веришь в богов? - спросил он как-то ученика.

Бато с удивлением посмотрел на своего учителя. Что за странный вопрос задает он ему? Эрэнчин печально улыбнулся и вздохнул.

- Нет ничего тяжелее, Бато, чем потерять веру, - сказал он, - но и впрямь, зачем я это тебе говорю? Ты еще ничего не понимаешь.

Как-то Эрэнчин и Бато вышли на улицу. К ним подошла женщина. Протягивая Эрэнчину коробку спичек, женщина попросила благословить ее.

- Я не знаю, что такое благословение, - ответил Эрэнчин.

15

В середине большого зала, где пахнет благовонными тибетскими свечами, стоит большое, богато отделанное бронзой кресло - подарок русского царя. На нем восседает богдо, похожий на глиняного божка.

Из вмонтированного в кресло музыкального инструмента слышна музыка. Но богдо, видимо, не слушает ее.

Два невидящих глаза богдо уставились в одну точку, изредка губы богдо-хана кривятся в усмешке. В зал вошел придворный лама и доложил:

- Ваша светлость, поступили многочисленные донесения о том, что изгнанные из Урги по вашему велению гамины по пути отступления отнимают у аратов скот и имущество, не останавливаясь перед убийствами.

Богдо зевнул.

- А чем же, по-твоему, они еще должны заниматься, раз отступают? Прекрати лучше этот надоедливый шум, - сказал правитель, показывая на кресло.

Лама нагнулся, выключил музыку и снова доложил:

- Ваша светлость, во дворец прибыли министры и ноёны вашего великого государства, они ждут вас.

- Мне сейчас некогда. Лучше позови сойвона Данига, - буркнул богдо.

Вошел сойвон Данига и опустился перед богдо на колени.

- Это Данига? - спросил богдо, поворачивая лицо к вошедшему.

- Да, мой повелитель.

- Ты знаешь ламу Эрэнчина?

- Да, мой повелитель.

- А ты знаешь, что этот ничтожный червь день и ночь хулит меня?

- Знаю, мой повелитель. Я об этом уже несколько раз докладывал вам.

- Так вот, он уже прожил свой век. Понял? Уходи.

- Понял, мой повелитель, - ответил сойвон и вышел.

В начале прошлой зимы Жамбал и Цамба приехали на несколько дней в Ургу, да тут и застряли - гамины после первого нападения унгерновцев на город никого не выпускали. Жили они в Гандане у знакомого ламы. Дел у них не было, и они каждый день играли в карты. Им не везло, они влезли в долги. Пытались поправить свои дела за счет китайских торговцев, вымогая у них деньги, но и этими деньгами не смогли погасить долги.

Как-то вечером в предместье Урги они познакомились с сойвоном Данига. Тот пригласил их к себе, угостил водкой, жареным мясом и кумысом. Все это было неспроста. Данига решил убрать Эрэнчина их руками.

- Есть у вас желание заслужить милость богдо? - спросил он их за столом.

- А как это можно сделать? - разом спросили оба монаха.

Данига некоторое время молчал, потом пристально посмотрел на обоих.

- Кто из вас знает ламу Эрэнчина из Гандана?

- Я знаю, - ответил Цамба.

- Так вот, по повелению богдо он уже достиг конца своей жизни, - сказал Данига.

Жамбал немигающими глазами посмотрел на Данига.

- Значит, его надо убрать? - прямо спросил Жамбал.

- Да.

- Но мы ведь ламы, мы должны подумать и о нашем будущем, - сказал Жамбал.

Данига налил водку в чашки и, взяв свою, стал медленно пить.

- Каждый получит по сто золотых.

Услышав это, Цамба даже вздрогнул. Такие деньги на улице не валяются. Он довольно улыбнулся.

- Если его светлость... - начал Цамба, но Жамбал, подмигнув, прервал товарища:

- Мы не можем взять на наши души такой большой грех.

Данига улыбнулся.

- Хорошо, получите по сто пятьдесят золотых.

Цамба сидел как на иголках. Он считал, что торговаться дальше опасно. Сойвон может рассердиться и, чего доброго, прогнать их. Но Жамбал не сдавался.

- Это будет грех, которого боги не простят, - сказал он.

- По двести золотых, и все, - решительно сказал Данига и встал.

Жамбал вытер с лица пот.

- Если это повеление его светлости, мы подчиняемся, - сказал он.

На следующий день поздно вечером Эрэнчин и Бато вышли погулять на окраину Гандана.

Заливались лаем ургинские собаки, на небе уже выступили звезды, с северо-запада дул холодный ветер. За несколько шагов ничего не было видно.

- Какая темная ночь, Бато. Ты в такую ночь сторожил овец? - спросил Эрэнчин.

- Летом сторожил.

- А я в такую ночь сторожил лошадей и однажды чуть не наткнулся на волка.

Эрэнчин в последнее время охотно рассказывал о своем детстве. Эти рассказы рождали у него два чувства. С одной стороны, ему казалось, что его детство было самым лучшим периодом в его жизни, и эти воспоминания доставляли ему радость, а с другой - ему было очень обидно, что такую жизнь он сменил на изучение буддизма, который завел его в тупик.

- А ты, Бато, когда-нибудь сделал что-нибудь полезное для людей? спросил Эрэнчин.

Бато замялся, он не знал, что ответить.

- Как по-твоему, долго ли служит верблюжий хомут? - неожиданно спросил Эрэнчин.

В молодости Эрэнчин сделал несколько верблюжьих хомутов. И теперь, когда думал, какую же пользу он принес, память ему ничего не подсказывала, кроме этих хомутов.

- Нет, учитель, они не долго служат, а когда начинают изнашиваться, их просто выбрасывают, - ответил Бато.

Эрэнчин глубоко вздохнул, ответ ученика его огорчил, но откуда было знать Бато, что учитель был бы рад другому ответу?

Они прошли еще несколько шагов. Неожиданно из-за молитвенного цилиндра выскочили два человека. Мгновение - и Эрэнчин упал от удара по голове. Нападавшие хотели еще раз ударить лежавшего, но послышались чьи-то голоса, и они скрылись.

Все это произошло настолько быстро, что Бато даже не успел закричать. Только теперь, наклонившись над учителем, он стал звать на помощь.

На крик Бато прибежали люди. Одни из них понесли Эрэнчина домой, другие поспешили на поиски преступников. Но их усилия оказались безрезультатными.

На другой день весь Гандан уже знал, что на Эрэнчина было совершено нападение.

Только к полудню пострадавший пришел в себя. Он медленно открыл глаза и оглядел стоявших возле его постели учеников.

- Не осуждайте меня, если я вас учил не тому, чему нужно. Я ведь сам, оказывается, заблуждался.

Когда ученики разошлись и возле больного остался только Бато, Эрэнчин спросил:

- Кто на меня напал?

- Бандиты.

- Что они взяли?

- Ничего.

- Значит, это были не бандиты, а наемные убийцы богдо.

- Что вы говорите? Разве наш богдо способен на это?

- Я уверен, что это были наемные убийцы. У богдо длинные руки. Тебе, Бато, надо поскорее выбраться из этой ямы.

В юрте стало тихо. Эрэнчин дышал тяжело и прерывисто.

- Бато, - вдруг нарушил он молчание, - ты умный юноша. Тебе надо подумать о себе. Не бери пример с меня. Я бессмысленно прожил жизнь и потерял веру. Вначале выбранный мною путь казался широким и светлым. А теперь я бреду в темноте, без дороги. А ты выбирай такую дорогу, которая вначале, может быть, будет узкой, но приведет тебя к широким горизонтам. Дорога эта лежит в миру, а не в храмах...

Эрэнчина, видимо, утомила длинная речь, он замолчал. Потом, повернувшись на бок, попросил:

- Дай мне тот хадак, знаешь?

- Ее?

Эрэнчин кивнул. Бато достал из шкафа аккуратно сложенный хадак, который когда-то подарила Эрэнчину Жавзан. Эрэнчин прижал его к груди, из-под опущенных век покатились слезы.

Сейчас, когда он понял, что жизнь его прожита бесплодно, не было для него ничего дороже этого куска материи. А чем он отблагодарил ее за этот подарок? Читал ей священные книги, в которые теперь сам перестал верить.

- Закроешь им мои глаза... - Он хотел еще что-то сказать, но только беззвучно пошевелил губами. Через несколько минут он скончался.

Эрэнчина провожали в последний путь его ученики. Они похоронили его на южном склоне Даландавхара. А в это время во дворце собрались все министры во главе с премьер-министром Жалханз-хутуктой. Они ждали барона Унгерна и богдо.

Монгольский правитель встал в этот день поздно. Его одели, взяли под руки и усадили за стол. Во время завтрака вошел сойвон Данига. Он наклонился к уху богдо и прошептал:

- Ваше повеление исполнено, ламу Эрэнчина проводили в последний путь. Но на это израсходовано пятьсот золотых.

- Понятно. - Богдо кивнул головой и отправил в рот большой кусок мяса.

Вошел еще один лама и, сложив ладони у груди, склонился в поклоне:

- Пожаловал барон Унгерн, он ждет главу государства и церкви.

Богдо встал и в сопровождении Данига отправился в зал заседаний.

Навстречу ему шел барон Унгерн. Он был одет в короткий коричневый шелковый дэл. На одном боку у него висела сабля, на другом - маузер.

- Главе светской и духовной власти в Монголии приношу свои пожелания здоровья и процветания. Да будет прочен ваш престол, - начал барон Унгерн на монгольском языке. - По велению времени и при покровительстве всевышнего я призван вернуть на престол трех монархов, которые пострадали из-за смуты. Ваша светлость уже возведена на принадлежащий вам престол после изгнания из страны чужеземцев. Теперь мы должны разгромить красных и возвести на престол русского царя. А потом мы поможем маньчжурскому трону, который опрокинула республика. Но для этого прежде всего надо уничтожить красную заразу. В этом неотложном и богоугодном деле нужна ваша помощь, могущественный богдо-хан! Мне нужны воины. И чем больше, тем лучше. Я прошу издать указ о мобилизации всех, кто может держать в руках оружие, как в четырех аймаках великой Халхи, так и в Шабинском ведомстве. Мобилизованные должны явиться на своих лошадях. Я глубоко верю, что все ваши ноёны и хутукты выполнят ваш указ неукоснительно. Я надеюсь, что все вы, уважаемые ноёны и хутукты, будете также развивать и укреплять установившиеся между нами дружеские связи. Вот все, что я хотел сказать. - Унгерн поклонился, щелкнул шпорами и вышел.

Все смотрели на богдо, который неподвижно сидел, вперив невидящие глаза в потолок.

А Унгерн, выйдя из дворца, вскочил на коня и галопом помчался в штаб. Его встретил начальник контрразведки полковник Сапойлло.

- Заключенных выпустили? - спросил Унгерн.

- Так точно.

- Организуй мне встречу с Магсаржавом.

- Слушаюсь. - Полковник бросился было выполнять приказ, но Унгерн его остановил:

- И вот еще что. Приведи его без конвоя. Ясно? Просто пригласи.

- Понял. - Полковник щелкнул каблуками.

Хатан-батор Магсаржав был арестован китайскими военными властями и просидел в тюрьме более двух месяцев.

Вначале гамины со всеми арестованными обращались жестоко. Пытали они и Магсаржава. Несколько раз его били бандзой. Но ничего не помогало; чем больше арестованных били, тем больше они ненавидели оккупантов. Особенно мужественно вели себя патриоты Манлай-ван Дамдинсурэн и ноён Жигмид. "Не согну колени перед врагом, умру стоя, как подобает воину", - сказал Дамдинсурэн перед смертью. И он, действительно, умер на ногах, упираясь в стену камеры.

Тогда оккупанты решили отбросить "кнут" и взялись за "пряник". Генерал Го Син-лин, временно сменивший Сюй Шу-чжена, отозванного в Пекин, лично встретился с Магсаржавом. Когда Магсаржав вошел в кабинет, Го Син-лин приветливо улыбнулся ему.

- Я счастлив встретиться с великим воином, прославившим Монголию, сказал он.

- Какое же счастье встречаться со мной, закованным в кандалы? Вы, вероятно, не то хотели сказать, уважаемый генерал, - ответил Магсаржав с холодной улыбкой.

- Когда происходят великие свершения, нередко случаются ошибки. С вами поступили несправедливо, но вы должны понять, как трудно за всем уследить из Пекина.

- Но и вы, генерал, должны знать, что между великими свершениями и грабительскими набегами нет ничего общего.

- Садитесь, ведь вы почетный гость, - сказал Го Син-лин, пропустив мимо ушей едкое замечание монгольского полководца.

Магсаржав с достоинством сел на указанное ему место. "И что это он заигрывает со мной? - подумал Магсаржав. - Ведь он же знает, что я не продамся".

Однако Го Син-лин рассуждал иначе. Каждый человек любит жизнь, и, если приговоренному к смерти предложить жизнь, он становится сговорчивее.

Генерал нажал кнопку звонка. Вошел дежурный офицер в сопровождении двух красивых китаянок. За ними бесшумно появились слуги с подносами в руках. Стол в одно мгновение был уставлен изысканными закусками и винами.

- Эти яства готовил для вас повар, приехавший из Пекина. Отведайте! Если вам все это придется по вкусу, я могу передать этого повара вам, сказал Го Син-лин, беря белые костяные палочки для еды.

- Боюсь, что у нас с вами вкусы разные, - небрежно заметил Магсаржав.

Го Син-лин одним глазом подмигнул девушкам. Те, как по команде, начали ухаживать за Магсаржавом.

- Если вы сейчас же не выведете этих девиц, я не скажу больше ни одного слова, - сердито сказал Магсаржав.

- Вообще-то нам, военным людям, не следует сторониться таких красавиц. Однако если вам это не нравится... - Генерал только повел бровью, и девушки мгновенно исчезли.

Магсаржав неторопливо налил себе стопку водки, выпил и стал закусывать. Го Син-лин из-под опущенных век наблюдал за строптивым монголом.

- Мы с вами люди военные, - начал через некоторое время Го Син-лин, поэтому лучше говорить откровенно. Монголия и Китай издавна сообща строили свое государство и по очереди управляли им. Однако в последнее время кое-кто у вас в стране, поддавшись подстрекательству иностранцев, вознамерился подорвать наше единство, вызвать смуту и нанести нашему общему делу непоправимый ущерб. Не хватит ли дрязг? Вы, почитаемый человек, должны помочь нам установить в стране порядок. И наше правительство никогда не забудет вашей услуги. Сопротивление бессмысленно. Уж кому-кому, а вам-то известно, что, если оно перерастет в вооруженную борьбу, нам придется пойти на крайние меры, и тогда мы вместе будем бесконечно сожалеть о случившемся.

Го Син-лин, прищурившись, смотрел на Магсаржава, как бы оценивая, какой эффект произвели на князя его слова.

- Вы выпили лишнего, генерал, и позабыли историю. Никогда мы вместе не строили свои государства. Всегда одно из них силой навязывало свою волю другому, а то, другое, поневоле подчинялось. Затем оба они попали под иго Маньчжурии и позднее все же добились независимости. Но потом вы силой захватили нашу страну. И еще вспомните, генерал, все-таки мы не были побеждены в открытом, честном бою, мне кажется, этого нельзя забывать, ответил Магсаржав и положил на стол палочки для еды.

- Но вы ведь не станете отрицать, что наше государство намного сильнее вашего? - сказал Го Син-лин, покраснев от раздражения.

- Пусть так, но вам, наверное, известна сказочка о том, как сокол, защищая свое гнездо, выклевал глаза волку, напавшему на него, - спокойно ответил Магсаржав.

Го Син-лин не выдержал, лицо его побагровело, он топнул ногой и вне себя закричал:

- Скотина! Безмозглый монгол! Да я только бровью поведу, и от вашей Монголии ничего не останется. Посмотрим, что тогда ты будешь делать со своим гнездом. Увести его!

Магсаржава увели и снова посадили за решетку.

Через несколько дней Ургу захватил Унгерн, гамины бежали, и Магсаржав был освобожден. И вот к нему в дом явился полковник Сапойлло.

- Барон Унгерн, которому всевышний поручил восстановить государство Чингис-хана, приглашает вас пожаловать к нему на прием, - сказал полковник.

Магсаржав не стал уклоняться от встречи, хотя был уверен, что союз с Унгерном не принесет Монголии ничего хорошего. Но Унгерн все же изгнал из Монголии гаминов. Это подкупало многих, и Магсаржав решил принять приглашение.

Ему было известно, что Сухэ-Батор с сопровождающими его лицами отправился в Советскую Россию, чтобы просить о помощи, и он решил пока с Унгерном не ссориться, чтобы выиграть время. Эту задачу он считал первостепенной.

Унгерн сообщил Магсаржаву свой план - вернуть на престол трех монархов и ликвидировать красных.

- Я надеюсь, что вы мне в этом поможете, князь, - заключил он.

- Но как же вы думаете это сделать? Ведь у вас и боеприпасов-то только что в переметных сумах. А у красных в руках вся Россия, - ответил Магсаржав.

- Нам поможет одна могущественная держава, - сказал Унгерн и встал. Он набил свою трубку табаком и закурил, все время поглядывая на Магсаржава.

А тот как ни в чем не бывало рассматривал убранство комнаты. Унгерн некоторое время стоял молча, попыхивая трубкой.

- Оружие мы купим у этой державы. Так что не беспокойтесь, - наконец сказал он.

- А деньги? - спросил Магсаржав.

Унгерн прошелся по комнате.

- К этому мы еще вернемся. Ведь богдо-гэгэн обещал нам помочь. Я твердо верю, что и вы нам поможете, - сказал Унгерн и сел рядом с Магсаржавом.

- Я дал клятву не щадя своей жизни бороться за независимость Монголии, - ответил Магсаржав. - Однако, как говорят: "Не видя горы, рано подбирать подол, не видя реки, не надо спешить снимать сапоги". Слова - это одно, факты - другое. Да по правде говоря, хотелось бы мне после гаминовской тюрьмы немного отдохнуть.

- Вы знаете Сухэ-Батора и его товарищей, которые поехали в Россию просить помощи у красных? - спросил Унгерн.

- Знаю, - бесстрашно ответил Магсаржав.

- Красная Россия - страна нищих. Красные хотят уничтожить таких людей, как мы с вами, людей божественного происхождения. Поэтому с ними надо покончить. А не то эта зараза распространится на весь мир. Я уверен, что вы это хорошо понимаете.

- Да, цели красных мне известны, - ответил Магсаржав.

На этом их беседа закончилась. А через несколько дней по предложению барона Унгерна богдо назначил Магсаржава своим военным министром.

Однако Магсаржав всячески мешал всеобщей мобилизации, и вскоре его, назначив министром по охране Западного края, удалили из столицы.

16

Весной монастырские улицы представляют собой сплошное месиво. Люди с трудом вытаскивают ноги из непролазной грязи. Поэтому в такое время пешеходов на улицах мало, и так будет до тех пор, пока горячее солнце не высушит грязь и она не превратится в пыль.

Хонгор с трудом несет огромный кувшин с водой. Он часто останавливается, тяжело дыша, и снова бредет по топкой грязи.

Вот и его хашан. Он открывает калитку, идет по двору и распахивает дверь в юрту. Учитель-лама сердито смотрит на юношу.

- Где ты столько времени шлялся? Хотел уморить меня? - Он вырывает из рук Хонгора кувшин и со всей силы бьет Хонгора по лицу. Он хотел ударить его еще раз, но Хонгор уклонился. Ламу это рассердило, он схватил палку, но юноша ловко ухватился за другой конец и рванул ее. Лама, не удержавшись на ногах, упал.

- Не трогайте меня. Попробуй сам принести этот кувшин, - сказал Хонгор, нахмурив брови.

Лама растерялся, он понял, что юноша вышел из того возраста, когда можно было безнаказанно давать ему пощечины.

- Ты что же, хочешь ударить учителя?

- Я вам не вьючный осел, - повторил Хонгор. "Попробуй только тронь, получишь такую сдачу, что будешь не рад", - говорил его взгляд.

- Ах, вот как ты меня благодаришь, негодяй, убирайся сейчас же прочь! крикнул лама.

- И уйду! Я уже давно решил это сделать, - сказал Хонгор и спокойно вышел из юрты. На улице он постоял, озадаченный. Куда же идти? И вдруг зашагал к окраине городка. Хонгор решил идти домой. Там за горой пролегает дорога, которая приведет его в родное кочевье.

К полудню стало припекать, но Хонгор не чувствовал жары. Одолев перевал, он пошел быстрее - спускаться было легче.

К вечеру похолодало, но Хонгор шел, не останавливаясь. Ветер продувал его насквозь. Он продрог. Но когда взошла луна и стало светлее, к Хонгору вновь вернулась бодрость, хотя усталость давала о себе знать. К ночи Хонгор уже с трудом передвигал ноги. Он хотел отдохнуть, но желание поскорее добраться до родной юрты было сильнее усталости. Проходя мимо одного айла, он увидел пасущегося стреноженного коня под седлом, но без узды. Сделав из треноги и поясного ремня недоуздок, юноша поймал коня и вскочил в седло. А на другой день вечером он подъезжал уже к своему хотону. Чувство радости смешалось в нем с чувством страха: он не знал, как отнесется к его приезду отец.

Должин со слезами обняла сына и долго целовала его. Затем она усадила его за стол и подала большую чашку каймака. Пришел Итгэлт и тоже сел за стол.

- Убежал? - спросил он сына.

Хонгор перестал есть и опустил глаза.

- Да, - тихо сказал он.

- Я так и знал. Это ты у Черного мыса бросил коня? - Итгэлт зло посмотрел на сына.

- Я шел пешком, - сказал Хонгор.

Итгэлт видел, что Хонгор ехал на коне и бросил его, и теперь хотел узнать, где сын достал коня.

- Чей конь у тебя был, сукин сын? - спросил Итгэлт, доставая кизиловый кнут.

- Я пришел пешком, - повторил Хонгор.

- Ты бы дал ему спокойно поесть, - вмешалась в разговор Должин, - он же ведь домой пришел.

- Помолчи! - крикнул Итгэлт и ударил Хонгора.

- Отец, не бей его! - Солонго вскочила с места и встала между отцом и братом. Но Итгэлт оттолкнул ее.

- Ты скажешь наконец, на чьем коне приехал? Украл, что ли? - Итгэлт еще раз ударил сына кнутом.

Но Хонгор молчал. Он только сильнее стиснул зубы.

"О, он уже настоящий мужчина, - удовлетворенно подумал Итгэлт, - весь в меня". Но уступить сыну не хотелось. Он ударил его еще дважды, но уже не так сильно. Затем бросил кнут и сел на кровать.

В юрте стало тихо, было только слышно, как всхлипывают Должин и Солонго.

- И какой отец так встречает сына? - дрожащим голосом сказала Должин и обняла Хонгора.

- Я его сегодня же отвезу обратно, - сказал Итгэлт.

- А я не поеду, - решительно сказал Хонгор, - ни за что!

- А я тебя свяжу.

- А я снова убегу, но тогда уже домой не вернусь.

- Не надо, сынок, так разговаривать с отцом, - попросила Должин.

- Ладно, пей чай, там видно будет, - сказал Итгэлт и позвал Галсана. Поезжай к Черному мысу. Там должен пастись темно-гнедой конь. Поймай его и приведи сюда, - приказал Итгэлт и, обращаясь к Хонгору, спросил: - Он оседланный?

- Я шел пешком, - упрямо ответил Хонгор.

- Возьми на всякий случай аркан, - сказал Итгэлт Галсану.

Галсан ушел, а вскоре он уже въезжал во двор, ведя оседланного коня.

Итгэлт не отправил сына в монастырь. Он понял, что юноша сдержит свое слово, и послал Галсана за его вещами. А коня он продал какому-то человеку, ехавшему в Ургу.

Прошло несколько дней. Неожиданно в хотон Итгэлта заехали высокие гости. Это были Хатан-батор Магсаржав и его люди. Князя высылали из столицы в Западный край.

- Мы поедем через Заяинский монастырь. Оседлайте нам добрых коней и дайте двух проводников, - попросил Магсаржав.

Итгэлт, узнав, кто к нему заехал, засуетился, приказал тотчас же оседлать лучших коней и приготовить для почетного гостя обильный обед.

Проводниками с Магсаржавом поехали Няма и Хонгор.

Хонгор в пути не мог оторвать глаз от прославленного полководца. Все в нем ему нравилось: и красивое лицо, и толстая черная коса, и кривая сабля с золотой рукояткой, отделанная серебром, и огромный маузер в деревянной кобуре. Няма ехал в хвосте колонны, он был страшно горд тем, что является проводником у самого Хатан-батора. В пути он все время молился и повторял про себя: "Боги послали мне свою милость, шутка ли, быть вместе с великим Магсаржавом. Может, и я попаду в святые".

К восходу солнца колонна подъезжала к монастырю. Во двор настоятеля гэгэна Заи въехали прямо на лошадях и спешились только у самой юрты.

Магсаржав передал повод Хонгору и с плетью в руках вошел в юрту.

Гэгэн не ждал гостей. Всю ночь он провел с дочкой Павлова и теперь еще спал. Спала и его подруга. Магсаржав нахмурился, решительно подошел к кровати и сдернул покрывало. Гэгэн проснулся и, не понимая, что происходит, крикнул:

- Как вы смеете! Кто ты такой?!

- Я тебе сейчас покажу, кто я такой! - ответил Магсаржав и выволок гэгэна из юрты. - В такое время, когда Монголию терзают вороги, когда все должны встать на ее защиту, ты развратничаешь?! Хороший пример подаешь ты своей пастве!

И Магсаржав на виду у всех стал хлестать незадачливого гэгэна плетью.

- Ой, убивают! Помогите! - завопил гэгэн, но вокруг себя видел только смеющиеся лица. Смеялся и Хонгор, уж очень жалок был глава Заяинского монастыря.

Магсаржав опустил плеть.

- Ну, вот что, я, Хатан-батор Магсаржав, приказываю тебе снарядить сто конников с запасными конями. Срок - два дня. Если мой приказ не будет выполнен, висеть тебе на первом же суку! Понятно?

Гэгэн, кивая головой, скрылся в юрте.

- Когда спорят святые, нельзя смеяться. Это грех, сынок, - шепнул кто-то на ухо Хонгору. Юноша обернулся, рядом стоял Няма, руки у него были молитвенно сложены.

В полдень они отправились в обратный путь. Хонгор время от времени сдержанно смеялся.

- Чертенок, зачем смеешься, ведь это грех! - возмущался Няма.

По небу поползли серые тучи, предвещая дождь. Подул прохладный ветер. Хонгор и Няма, хлестнув коней, поскакали галопом.

Хонгор был счастлив. Конь под ним был резвый, и юноша в упоении мчался по степи, навстречу ветру. Сегодня Хонгор впервые почувствовал себя мужчиной.

А Няма скакал позади, он не понимал, почему Хонгору так весело, и думал о том, что завтра ему снова пасти телят.

17

Хатан-батор Магсаржав со своими конниками прибыл в Улясутай. В составе его сотен был и Хояг, который присоединился к ним по пути в Кяхту. Он командовал полусотней.

Комендантом Улясутая был Ванданов, прибывший туда по приказу Унгерна. Он занимался мобилизацией монголов в унгерновскую армию, которая готовилась к походу на Советскую Россию. Прежде всего Унгерн хотел разгромить Временное народное правительство, которое находилось в Кяхте. Однако мобилизованные араты дезертировали, снабжение частей было поставлено плохо, комплектование войск лошадьми затянулось.

Ванданов был вне себя от ярости. Улясутайский правитель Чултэм явно саботирует его указания. И он вызвал Чултэма к себе.

В свое время Чултэм был правителем небольшого хошуна. Но в период автономной Монголии в боях против наступавших с юга китайских войск он прославился и был назначен в Улясутай.

Чултэм отлично понимал, что нужно в Монголии и китайцам и унгерновцам. Он одинаково ненавидел и тех и других.

- Мне все равно, какое будет в Монголии правительство, лишь бы моя страна была суверенным государством, - говорил этот смелый и любящий свою родину человек.

Именно по этой причине он всячески мешал работе Ванданова, видя в нем предателя родины. Более того, он уже отправил гонца к Временному народному правительству, прося срочной помощи.

- Я не могу прийти. Если ваш начальник хочет меня видеть, пусть явится ко мне, - заявил Чултэм посланцу Ванданова.

Получив такой ответ, Ванданов рассвирепел.

- Хорошо, я ему покажу, как надо выполнять мои приказы!

Вечером он послал к Чултэму десять офицеров. Они связали Чултэма и привезли его к Ванданову.

- Старый пес! Почему не явился ко мне по моему приказу? - закричал Ванданов.

- А ты не имеешь права командовать мной. Я правитель Улясутая, назначенный богдо-гэгэном, - с достоинством ответил Чултэм.

- Богдо-гэгэн... - Ванданов презрительно улыбнулся. - Сейчас командую здесь я и, как видишь, имею право не только вызывать, но и под конвоем к себе приводить.

- Это не потому, что ты силен. Просто мы по своей доверчивости допустили, чтобы на наши шеи сели такие, как ты, авантюристы.

- Я тебя расстреляю, - прошипел Ванданов.

- А что ты еще можешь сделать? - спокойно сказал Чултэм.

Ванданов понял, что этого человека не запугаешь и силой от него ничего не добьешься. Конечно, расстрелять его можно в два счета, но он был нужен. А кроме того, этот расстрел вызовет волнения среди монголов и тогда будет еще хуже.

- Вам что, жить надоело, что ли? Вы должны помочь мне в формировании армии, пригнать сюда необходимое мне число рекрутов, лошадей и доставить продукты питания. И тогда мы не только сохраним вашу жизнь, вы получите более высокий чин и титул, - уже мягко сказал Ванданов.

- Нет, жить мне не надоело, я на родной земле, ради которой работаю. Однако из страха потерять жизнь я не стану вместе с вами грабить свой народ и срамить свое имя.

- Вы ничего не понимаете! Нашего генерала Унгерна сам богдо-гэгэн благословил на поход против красных. Вы, наверное, забыли, что это мы вновь возвели вашего богдо на престол и сделали ваше государство независимым? Развяжите сановника! - приказал Ванданов адъютанту.

Чултэму развязали ноги.

- Ведь я не ребенок, зачем вы мне рассказываете сказки? Вы же политические банкроты и аферисты! - сказал Чултэм.

- Вы оскорбляете подданных русского царя!

- Какие вы подданные? Вашему царю надавали по шее! У вас нет родины! Вы - хлам истории, - крикнул Чултэм и вплотную подошел к Ванданову. Лицо Чултэма покраснело, он тяжело дышал.

Ванданов стал пятиться, потом остановился и истерически крикнул:

- Расстрелять!

В тот же вечер Чултэм был расстрелян.

Через несколько дней после этого события в Улясутай прибыл Магсаржав со своими сотнями. Ванданов его встретил с почетом.

- Благополучен ли был путь, великий полководец Халхи? - спросил Ванданов, беря под козырек.

Магсаржав, оглядев свиту Ванданова, приветливо улыбнулся.

- Приглашаю всех, господа, сегодня вечером присутствовать на перекличке моих сотен!

Магсаржав знал уже о самоуправстве Ванданова и расстреле Чултэма. Он твердо решил по прибытии в Улясутай арестовать Ванданова. Но сейчас сделать это он не мог: вся свита Ванданова была вооружена, и при аресте произошла бы стычка, а лишних жертв Магсаржав хотел избежать. Он решил арестовать Ванданова на перекличке.

Наступил вечер, сотни выстроились на поверку, все были уже предупреждены и только ждали сигнала своего командира.

На перекличку пришли офицеры Ванданова, но его самого не было. Магсаржав подозвал Хояга.

- Ванданов, видно, не явится, - сказал он командиру полусотни. - Возьми двух бойцов и доставь его во что бы то ни стало.

Началась перекличка. Белогвардейские офицеры с презрением смотрели на конников Хатан-батора.

- И эти безоружные хотят еще установить народную власть? - шепнул один офицер своему соседу. Он уже позабыл, что снаряженные лучшим английским, американским и японским оружием белые войска были разбиты сибирскими партизанами.

И тут по сигналу Магсаржава все офицеры были мгновенно схвачены.

А в это время Ванданов на рослом сером коне, сжимая в руке маузер, мчался к перевалу Танцын. Его по пятам преследовал Хояг с двумя бойцами.

Ванданов почувствовал, что Магсаржав не простит ему расстрела Чултэма, и решил бежать. Когда его офицеры поехали к Магсаржаву, он тайком вывел коня и помчался в Ургу. Но один конюх видел это и сказал Хоягу.

На ямщицких станциях, несмотря на то что Ванданов запугивал смотрителей, ему давали плохих коней, а Хоягу самых лучших. На Шротской уртонной станции Хояг догнал Ванданова и после короткой перестрелки задержал его.

На другой день Ванданов уже стоял перед Магсаржавом.

- Ты арестовал меня незаконно и за это будешь отвечать. Барон Унгерн тебя не погладит по головке, - нахально заявил Ванданов.

- А мне и не нужны его ласки, - ответил Магсаржав, - а за убийство Чултэма ты будешь расстрелян!

- Ты шутишь, Хатан-батор.

- Мне некогда этим заниматься.

- Но ведь я такой же монгол, как и ты.

- Чтобы называться монголом, надо иметь сердце, которое бьется за родину. А у тебя его нет, - ответил Магсаржав.

Перед расстрелом Ванданов плакал, кричал, ползал на коленях, прося сохранить ему жизнь, но это не помогло, он не избежал справедливого возмездия.

Сотни Магсаржава ушли из Улясутая. Они направились в вотчину дэрбетского хана Далая. Там нашли приют многочисленные белые банды, которые грабили местное население.

Весна вступала в свои права. Закуковали кукушки, деревья оделись листвой, земля покрылась зеленым ковром.

В лучах утреннего солнца полусотня Хояга по трое в ряд рысью шла по долине небольшой речки. Вдруг из-за сопки, лежавшей впереди, выскочил небольшой лошадиный табун. Его гнал широкоплечий статный монгол.

Хояг приставил к глазам бинокль.

- Не может быть! Это же Тумэр! - воскликнул Хояг и, остановив полусотню, галопом помчался навстречу старому другу.

Так Хояг еще раз встретился с Тумэром. Но как изменился Тумэр! Он похудел, лицо его было в рябинах, казалось, что он стал еще выше.

- Здравствуй, Тумэр-гуай. Куда путь держишь? Где пропадал? Почему так изменился? - забросал вопросами своего благодетеля Хояг.

Они присели. Хояг приказал полусотне сделать привал.

Не везло Тумэру в последнее время. После того как они с Бадарчи разбили отряд гаминов, он поехал к своему знакомому из Цэцэнсартульского хошуна, вместе с которым в свое время угонял лошадей. У него он провел несколько дней и поехал за женой и сыном. Ведь Тумэр еще не знал о смерти сына. Но в пути он почувствовал озноб, его начала бить лихорадка, губы стали сухие. Он едва держался в седле.

На перевале Тумэр спешился и немного отдохнул. Но сил не прибавилось. С трудом он взобрался на коня, ему не хватало воздуха, голова кружилась, казалось, что земля и небо поменялись местами.

Тут он повстречал охотников на сусликов. Кое-как он добрался до их палатки и упал без чувств.

Ночью у него начался бред. Охотники - это были муж и жена - сразу смекнули, что путник заболел оспой. Сами они уже перенесли ее и безбоязненно стали ухаживать за больным.

Больше месяца провалялся Тумэр, но болезнь не оставила его - началось осложнение. К исходу осени охотники перекочевали на свое стойбище и перешли жить в юрту. Тумэру они устроили удобную постель из войлока и продолжали ухаживать за ним.

К весне здоровье Тумэра стало заметно улучшаться, и он заскучал по жене и сыну. Он сообщил своему другу, где находится. Тот приехал и забрал его к себе, а выходившим Тумэра людям преподнес хадак и слиток серебра.

Переехав к другу, Тумэр совсем окреп и стал уже подумывать вновь пуститься в путь. Но как-то друг предложил Тумэру поехать вместе с ним на территорию дэрбетского Далая-хана за лошадьми. Тумэр отрицательно покачал головой.

- Нет, туда я не поеду, - сказал он. - У меня есть с кем свести счеты. Пока не угоню лучших коней у богача Дамбы из Баторбэйльского хошуна и не съем его священной овцы, я не успокоюсь. Пусть знает, кто такой Тумэр.

И вот вместе со своим другом Тумэр через несколько дней был уже в Баторбэйльском хошуне. Остановились они в горах. Тумэр обычно перед "операцией" всегда отдыхал. Однако на этот раз он не мог уснуть и весь день, попыхивая трубкой, смотрел на долину с черными юртами. В одной из них сейчас томится его Дулма. Сколько времени она уже ждет его? Не знает она, что сейчас он совсем рядом, что скоро они увидятся. От нетерпения Тумэру казалось, что солнце стоит на месте.

- Сегодня ночью я заберу своих, завтра день будем отдыхать, а вечером из священной овцы приготовим ужин. А табун угоним послезавтра. Он у меня узнает, как разлучать отца с сыном и заставлять страдать ни в чем не повинных людей, - сказал Тумэр и снова надолго приковал взгляд к долине.

Радость близкой встречи с женой так взволновала Тумэра, что он стал мысленно беседовать с Дулмой, перебирая в уме самые ласковые слова, которые он скажет ей при встрече. Не знал Тумэр, что Дулмы давно уже нет в этом хотоне.

Наконец наступила ночь. Друзья сели на коней и спустились в долину.

Тумэр ночью видит, как кошка. Он всегда находит самый прямой путь к цели. По только ему ведомым признакам он сразу узнавал, кому принадлежит юрта, куда надо зайти, или табун, который он хотел угнать. Однако в эту ночь он не мог найти своей юрты. По лаю дворовой собаки он узнал юрту старика, который жил по соседству с ними, и, войдя к нему, спросил, где живет Дулма. И тут он узнал, что Дулма еще прошлой зимой уехала, а куда - неизвестно. Тумэр молча закурил, затем тихо спросил:

- С сыном?

Старик, чтобы не расстраивать Тумэра, ответил утвердительно, но если бы в эту минуту Тумэр на него посмотрел, он сразу догадался бы, что старик говорит неправду. На обратном пути Тумэр молчал. Одна мысль все время сверлила мозг: куда уехала Дулма?

- Всю Халху обыщу, а найду. Но Баторбэйльский хошун узнает, какого врага он нажил. Я здешним богатеям обломаю бока, - прошептал Тумэр.

На рассвете они подъехали к скалистой горе, где стали дожидаться ночи. Тумэр лег на спину и за весь день не проронил ни одного слова. А вечером он уже скакал галопом, держа путь к усадьбе врага.

Не подозревая, какой гость появится сейчас в юрте, Дамба вместе с детьми сел ужинать.

И тут дверь юрты распахнулась, и вошел Тумэр.

Дамба обомлел. Глаза его виновато забегали. Он сразу узнал незваного гостя.

- Здравствуй, Тумэр. Куда путь держишь? Садись, гостем будешь. - За ласковым обращением он старался скрыть свой испуг, с трепетом ожидая, что скажет Тумэр.

- За тобой приехал. Хочу волкам на ужин подбросить жирную тушку. Едем, а не то силой поволоку, - спокойно, но зло сказал Тумэр.

- Тумэр, что ты говоришь, ведь у меня жена, дети. Пощади! Будь милосерден! - захныкал Дамба.

- У меня тоже были жена и сын. Но разве ты с этим посчитался? Что же ты у других просишь милосердия, когда сам его не оказываешь? Ты думал, что на овечку напал? Ошибся! Едем!

- Даю тебе коня, вола и саженный хадак. Только пощади мою жизнь, сложив молитвенно ладони, сказал Дамба. На лбу у него выступил холодный пот.

- Зря стараешься, едем! - в третий раз повторил Тумэр и положил руку на плечо обезумевшего от страха богача.

- Не поеду я! - изо всех сил крикнул Дамба и бросился к двери. Но Тумэр схватил его за руку и притянул к себе.

На крик Дамбы прибежали два батрака, они бросились на защиту хозяина, но друг Тумэра свалил их на землю.

Тем временем Тумэр связал Дамбу. И тут дети Дамбы в один голос закричали:

- Не трогайте папу! Это наш папа!

Крики детей смягчили сердце Тумэра. Не зная, что предпринять, он стоял в нерешительности. А дети плакали и сквозь плач повторяли: "Не трогайте папу!"

- Ладно, ради ребятишек оставляю тебе жизнь. Но коней не ищи, - сказал Тумэр и вышел из юрты.

Этой ночью у Дамбы пропало тридцать лучших скакунов.

Дамба послал в погоню людей, но Тумэр с лошадьми будто сквозь землю провалился.

А осенью из табунов Баторбэйльского хошуна снова угнали свыше пятидесяти лучших коней. Так Тумэр мстил богачам за жену и сына.

Всю зиму Тумэр пытался найти следы исчезнувшей жены, но безрезультатно. Весной он снова наведался в Баторбэйльский хошун и на этот раз угнал двадцать коней у самого хошунного князя. Тот пришел в ярость. Табунщиков он запорол чуть ли не до смерти, во все хошуны были посланы бумаги с просьбой изловить наглого конокрада. Но теперь всем было не до Тумэра, страна переживала смутное время, и никто не обратил внимания на жалобы хошунного правителя.

Тут-то и повстречал Тумэр полусотню Хояга.

Долго Тумэр рассказывал Хоягу про свои злоключения. Когда он кончил, Хояг с сожалением посмотрел на него.

- Неладно у вас получается. Вы же сильный и смелый человек, а в такое трудное время, как трусливый заяц, уклоняетесь от борьбы и думаете только о своих интересах.

Тумэр с удивлением уставился на Хояга. Такое ему еще никто не говорил. Но он не рассердился.

- У меня не было другой правды. Я хотел жить мирно, но мне не дали, сказал он в свою защиту.

- Что значит - мирно? В своей юрте сидеть? И это, когда народ поднялся, чтобы сбросить со своих плеч не только ноёнов и богачей, но и их иностранных покровителей? И какую правду вы искали? - И Хояг рассказал Тумэру, за какую правду они борются под руководством Магсаржава.

- Но ведь я тоже помогал беднякам, - тихо сказал Тумэр.

- Сейчас надо думать не о чашке супа на сегодняшний день. Надо биться за лучшее будущее. Нет, Тумэр, тебе надо сворачивать на другую дорогу.

Тумэр жалко улыбнулся. Что же делать? Слова Хояга были суровыми, но они не обидели его, в них было много правды. Тумэр задумался.

- Знаешь что? Возьми-ка ты этих коней себе, - неожиданно предложил он.

- Это тоже дело, но и вы идите к нам.

На горизонте показалась главная колонна войск Магсаржава, спускавшаяся с перевала. Весело трепетали на ветру флажки и знамена, ярко поблескивало на солнце оружие бойцов.

Тумэр долго смотрел на извивающуюся цепочку конников.

- А как ты думаешь, примет меня Хатан-батор в свое войско? - спросил он.

18

По узкой, покрытой толстым слоем снега тропе, идущей через лес, медленно ехал всадник. На правом боку у него висел маузер, на левом русская кавалерийская сабля.

В лесу было тихо. Изредка с верхушек деревьев на землю падали пухлые хлопья снега, сверкавшие на солнце. Конь с трудом передвигал ноги, видно, всадник давно не давал ему отдыха. Это был Эрдэнэ. С тех пор как он ускакал от белогвардейцев, прошло уже несколько дней, но Эрдэнэ и сейчас не знал, куда и зачем едет. Да и не хотел знать. До сих пор у него в ушах стоит крик того мальчугана: "Папа, мой папа!" И ему казалось, что это он виноват во всем, что это он привел белых в Ургу.

Конь вдруг остановился. Эрдэнэ ударил его несколько раз каблуками, но конь не двигался. Эрдэнэ спешился и повел коня в поводу. Идти ему мешало оружие, и тогда он бросил в снег и маузер и саблю. Стало легче, ему даже показалось, что он расстался с совершенно ненужными предметами. "Пока на свете существует оружие, у людей не будет счастья", - пробормотал Эрдэнэ. Вдруг ему показалось, что его кто-то окликнул. Он обернулся. Его догонял на коне какой-то вооруженный человек. В поводу он держал запасного коня.

Эрдэнэ остановился. Человек подъехал и сдвинул на затылок огромную лисью шапку - ловуз. Эрдэнэ без труда узнал своего старого знакомого, Даржа-батора.

- Здравствуй, Даржа-батор, откуда ты появился?

- Здравствуй, здравствуй. Да вот заприметил я тебя еще вчера. Думаю: куда это Эрдэнэ собрался? И поехал за тобой. А ты что же оружие бросил? Негоже так, не то время.

Эрдэнэ опустил голову и ничего не ответил. Даржа-батор спешился и присел на корточки. Оба закурили.

- Так куда же ты направляешься? - спросил через некоторое время Даржа-батор.

Эрдэнэ рассказал, что с ним произошло несколько дней назад.

- А сейчас сам не знаю, куда податься, - заключил он свой рассказ. Мне и во сне не снилось, что я в этой глуши повстречаюсь с вами.

- Не такая уж тут глушь. Эта дорожка ведет прямо к Сухэ-Батору. Он собирает войско, чтобы изгнать из Монголии и гаминов и унгерновцев. Я еду к нему, - сказал Даржа-батор.

- А меня он примет? Ведь я служил у белогвардейцев.

- Примет. Бери, брат, свой маузер и саблю, я их подобрал. - И Даржа-батор протянул Эрдэнэ брошенное им оружие.

Так у Эрдэнэ появилась в жизни новая цель.

На третьи сутки Эрдэнэ с Даржа-батором прибыли в караул Худэр, где Сухэ-Батор комплектовал свои сотни.

Даржа был хорошо знаком с Сухэ-Батором. Он рассказал ему все, что знал об Эрдэнэ и как он его встретил.

- Сегодня нам дорог каждый патрон, - обращаясь к Эрдэнэ, сказал Сухэ-Батор, - а вы хотели бросить оружие. Враги терзают нашу землю, они еще сильны. В одной только Кяхте еще тысячи гаминов. А в Урге и в западных аймаках полно белогвардейцев. Всех их можно изгнать только оружием. Нам сейчас нужно быть едиными в борьбе, и тогда мы добьемся победы. И в этом нам помогут русские рабочие и крестьяне, Советская власть, большевистская партия... Сейчас нас еще мало, но мы все равно победим.

Эрдэнэ не помнил, где он уже слышал о большевистской партии, но эти слова были ему знакомы. И вдруг в памяти всплыл образ Петра. Ну конечно же, это он говорил Эрдэнэ о большевиках и о том, что они помогут Монголии, когда свергнут царя и создадут свое правительство. Выходит, что Петр оказался прав, а не Эрдэнэ, когда он возражал Петру. О, небо, какой он был глупый!

- Возьми этого человека в свою полусотню и обучи его военному делу. Оружие у него есть, - сказал Сухэ-Батор командиру, прибывшему по его приказанию. Эрдэнэ посмотрел на вошедшего и узнал в нем Доржи.

- Здравствуй, Доной! Ты откуда? - Доржи протянул Эрдэнэ руку.

- Здравствуй, Доржи. Вот попал сюда.

Сухэ-Батор нахмурил брови и с недоверием посмотрел на Эрдэнэ.

- Почему же Доной? Ведь вы сказали, что вас зовут Эрдэнэ? - спросил он.

Эрдэнэ растерялся, не зная, как все объяснить. Потом он подробно рассказал Сухэ-Батору о своей жизни. Беседа затянулась, Сухэ-Батора интересовали мельчайшие подробности.

- А с женой вы поступили слишком жестоко, - сказал он.

- Но ведь она меня оскорбила.

- Тяжелая жизнь и до преступления доведет! Может быть, она была и не так уж виновата. Подумайте об этом хорошенько.

Эрдэнэ стал бойцом первой полусотни Народно-ополченческой армии. С каждым днем число бойцов увеличивалось, к Сухэ-Батору шли со всех концов Монголии. Шли конные, шли пешие, шли с оружием и без оружия, обутые и босые, шли все, кто не мог больше жить под гнетом своих и чужеземных господ.

Подобно тому как из родников и ключей образуются ручьи, из ручьев реки, а из рек - моря, так и из глухого недовольства в отдаленных айлах и хотонах образовались реки народного гнева, слившиеся в бушующее море. И море забурлило, поднимая огромные волны, сметающие все на своем пути.

Многие иностранные наблюдатели недоумевали. Откуда отсталая, истерзанная страна берет силы для борьбы с многочисленными врагами? Откуда у кочевников такая организованность? Им было не понять, что на борьбу поднялся народ, поднялся за свою долю, за лучшую жизнь. Понял он, что ни богдо, ни святые не помогут ему добиться довольства и счастья. Простые араты очнулись от векового сна, услышав грохот великой революции в России. Вот и сплотились они в справедливой борьбе за свободу своей страны. И ничто уже не могло их остановить: ни лживые пророчества богдо, ни обещания барона Унгерна, ни жестокости гаминов.

Части Народно-ополченческой армии в нескольких сражениях с гаминами одержали победу. Это воодушевило бойцов. В этих боях отличился Эрдэнэ, он получил благодарность от самого Сухэ-Батора.

Шестнадцатого марта 1921 года Народно-ополченческая армия выступила, чтобы освободить от гаминов Кяхту. Китайскому командованию был послан ультиматум о капитуляции, но оно его отвергло. Тогда Сухэ-Батор отдал войскам приказ:

"Мы предложили врагам сдаться, но они не приняли наш ультиматум. Теперь у нас нет другого пути, кроме как применить оружие. Этот бой решит, быть или не быть Монголии под пятой оккупантов. Каждый, у кого в жилах течет кровь монгольской матери, а в груди бьется сердце патриота, должен сегодня драться бесстрашно. Враг превосходит нас силами, но мы находимся на своей земле и должны победить. Если кто-нибудь боится, пусть уходит!"

В полночь войска Сухэ-Батора разделились на три колонны и заняли позиции в ожидании сигнала.

На рассвете они пошли в наступление. Вначале гамины растерялись, но потом пришли в себя и стали оказывать упорное сопротивление. Но тут вступила в дело артиллерия. Это внесло в их ряды расстройство. Некоторые части стали отступать. Тогда сотни Сухэ-Батора ринулись в атаку. К вечеру Кяхта была освобождена.

Доржи вскинул винтовку.

- Ну где тут ваш шелк и бархат? - громко крикнул он. - Говори правду, а то пулю получишь!

Старый китаец упал на колени.

- Веди нас в склады, да поживей!

Старик открыл склады.

- Берите, ребята, сколько можете. Это теперь все наше, раз мы их победили, - гордо сказал Доржи.

Эрдэнэ тоже вошел в склад, где были сложены товары. Солдаты стали разбирать штуки шелка. Некоторые брали сразу по три-четыре, с трудом взваливая их на плечи.

Эрдэнэ вспомнил о Долгор. Неужели они никогда больше не встретятся? "Я все-таки слишком сурово обошелся с ней. Она вместе со мной делила все невзгоды. Может, верно - тяжелая жизнь ослепила ее. Бедная, она ведь никогда не носила шелковой одежды", - подумал он и взял кусок голубого шелка с красивым узором.

- На дэл сколько его надо? - спросил он у стоявшего рядом Доржи.

- Если воину-победителю, то целую штуку, а для обыкновенного человека всего двенадцать ам*, - ответил Доржи и засмеялся.

______________

* Ам - мера длины, равная квадрату по ширине материала.

Эрдэнэ отрезал двенадцать ам и, аккуратно сложив шелк, спрятал его за пазуху.

- Ты что, скромничаешь? Возьми весь кусок, - сказал Доржи.

На следующее утро полусотню Доржи построили раньше других. Вскоре к бойцам подскакал Сухэ-Батор. Лицо его было хмурым.

- Вы солдаты Народной армии, а не грабители. То, что вчера награбили, тотчас же принести сюда.

Солдаты молчали.

- Командир ваш отстраняется от командования полусотней и будет наказан бандзой. Командиром полусотни назначается Даржа-батор. Помните, что тот, кто возьмет у мирного населения хоть иголку, будет отдан под суд, - громко сказал Сухэ-Батор.

- Командир! Бить бандзой могли только в армии богдо. Ведь нам говорили, что наша народная власть откажется от телесных наказаний, - сказал один из солдат.

Сухэ-Батор улыбнулся.

- Так ведь грабежом тоже занимались только в армии богдо, значит, и наказание должно быть таким, как там.

Солдаты засмеялись, затем разбрелись по палаткам и принесли все, что взяли на складе. В последнюю очередь подошел Эрдэнэ. Он вытащил из-за пазухи аккуратно завернутый в бумагу кусок шелка.

- Это что? - спросил Сухэ-Батор.

- Шелк на дэл.

- Разверни.

Эрдэнэ осторожно развернул сверток.

- Для кого? - спросил Сухэ-Батор и ласково посмотрел на Эрдэнэ.

- Для жены, - тихо ответил Эрдэнэ и опустил глаза.

Сухэ-Батор вызвал начальника хозяйственной части.

- Шелк, который подарил мне бэйс Сумьяа, передай Эрдэнэ, - сказал он. Затем снова обратился к солдатам: - Задача Народной армии благородна, не к лицу нам грабить мирное население. Помните об этом.

Через несколько дней к Кяхте подошли конные сотни барона Унгерна во главе с гуном Баяром. Они атаковали войска Сухэ-Батора. Бои были короткие, но жестокие. Эрдэнэ снова отличился и снова получил благодарность.

Понеся потери, конница Баяра отступила, а Народно-ополченческая армия стала готовиться к обороне. Разведка донесла, что на Кяхту идут главные силы Унгерна.

И вот наступили решающие дни. Части Сухэ-Батора занимали выгодные позиции на гребнях сопок. Весеннее солнце палило жарко, но в окопах было прохладно. Все ждали атаки унгерновцев.

Наконец они появились и пошли в наступление. Бой разгорался. К врагам подходили все новые подкрепления, превосходство в силах было на их стороне. К полудню белогвардейцы стали теснить части Народной армии. Положение стало критическим.

Сухэ-Батор вызвал к себе Эрдэнэ.

- Вот письмо. В нем изложена просьба о помощи к командиру сто третьей бригады Красной Армии, которая стоит в Дэд-Шивээ. Бери самого быстрого коня и скачи. В случае опасности письмо уничтожь. От того, как ты выполнишь это задание, зависит успех боя. Понял?

- Погибну, а письмо передам, - сказал Эрдэнэ.

- Зачем же погибать, надо вернуться живым.

Через несколько минут Эрдэнэ уже скакал по направлению к Дэд-Шивээ. По нему открыли огонь, но он благополучно миновал опасную зону. Через три часа он был уже на месте и передал письмо командиру бригады. В это время в кабинет без доклада вошел высокий военный. Он подошел к командиру и спросил, что это за письмо. Тот ответил. Только тогда он посмотрел на сидевшего у стола Эрдэнэ. Лицо военного вдруг расплылось в широкой улыбке.

- Эрдэнэ! А ведь я был уверен, что с тобой встречусь! - Он подошел к Эрдэнэ и обнял его.

- Петр... ты жив и здоров, дорогой! - выпучив от удивления глаза, воскликнул Эрдэнэ.

- Не только жив, но еще и тебе помогу, - ответил Петр.

- Так вот, комиссар, Сухэ-Батор просит срочной помощи, - сказал командир, обращаясь к Петру.

- Раз Советское правительство обещало помочь Народному правительству изгнать из Монголии белогвардейские банды, значит, мы должны сделать это. Кроме того, я эту помощь давно обещал Эрдэнэ, еще тогда, когда он служил у Итгэлта, а я - у Павлова, - сказал Петр и обнял Эрдэнэ.

Бригаду подняли по тревоге. Во главе колонны скакал и Эрдэнэ.

19

Белогвардейский генерал Резукин, набрав в Сайдванском и Луу-гунском хошунах около трех тысяч рекрутов, стоял у Унгерна на правом фланге.

Резукину была поставлена задача ликвидировать образованное в Кяхте Временное народное правительство Монголии и, соединившись с главными силами Унгерна, начать наступление на Советскую Россию.

Одним из полков у Резукина командовал Павлов. Во время формирования полка Павлов приехал к Итгэлту.

- Ну, друг, мы вступаем в смертельный бой с красными. Нам нужны и солдаты, и кони, и продовольствие. Советую тебе лично встретиться с генералом Резукиным и пообещать ему не менее десяти коней и столько же волов. А то они все равно будут конфискованы.

- Неужели надо отдать даром?

- Одно дело обещать, а другое - дать. Понял? - ответил Павлов и раскатисто рассмеялся. - Ничего, друг, после победы над красными мы будем ходить по золотым дорожкам.

- А одолеете? - спросил Итгэлт.

- Одолеем. Их война и голод совсем доконали. Разобьем в пух и прах и возродим великую Россию, - высокомерно заявил Павлов.

- Не знаю. Если бы кто другой сказал, не поверил бы я, а тебе верю... А когда мне надо встретиться с твоим генералом?

- Хоть завтра, он в Заяинском монастыре. Хочешь, поедем вместе?

- Ладно.

Итгэлт не верил, что Унгерн и его генералы, не имеющие своей территории и средств, победят. Но он хотел сохранить свое имущество и решил, что Павлов ему дал правильный совет.

И вот утром Должин достала из сундука новый хадак для генерала, а Галсан оседлал Итгэлту коня.

- Ты все-таки не веришь в нашу удачу. А пора бы поверить, - сказал Павлов по дороге в монастырь.

- Откуда ты взял? Кому же мне верить, если не тебе? Только сделай так, чтобы я больше ничего не давал, - сказал Итгэлт и угодливо засмеялся.

- Мы у тебя можем ничего не брать. У нас хватит всего. Это же тебе нужно прежде всего, ну и нам не помешает.

- Я тебе верю.

- Мы еще, друг, тут такое понастроим!

- Это хорошо. Я припрячу капиталец. Можно и суконную фабрику открыть, сказал Итгэлт.

Однако про себя он подумал: "Вряд ли ты, друг, вернешься с войны живым. Какое уж тут "понастроим"!"

Приехав в монастырь, Павлов и Итгэлт отправились на прием к генералу Резукину. В это время у генерала сидели правители хошунов, и он им читал указ богдо о мобилизации солдат, лошадей и продовольствия.

Улучив удобный момент, Итгэлт подошел к генералу.

- Здравия желаю, ваше высокопревосходительство, от всего сердца вношу свою маленькую лепту - соответственно моему небольшому состоянию - на великое дело возрождения нашего государства: десять лучших коней и десять крупных волов, - сказал он и протянул генералу хадак.

Слова Итгэлта перевел Павлов.

Генерал, приветливо улыбаясь, принял подарок.

- Слышите, правители, что говорит этот монгол? Вы все должны быть благодарны за то, что мы возвели богдо-хана на престол, и с верой в наше дело должны помогать нам, - сказал генерал и, обняв Итгэлта, похлопал его по спине. - Если вы хотите служить в моей армии, я готов вас назначить помощником командира полка, - добавил генерал, обращаясь к Итгэлту.

- Ничтожный раб страдает всеми болезнями и потому не может принять этот высокий пост, - отшутился Итгэлт и стал медленно пятиться к выходу.

- Ну, это делается по доброй воле, принуждать я вас не стану.

Через несколько дней в округе прошла мобилизация лошадей и продуктов питания, забирали поголовно все, но Итгэлта не беспокоили.

Весною части Резукина выступили в поход на Кяхту. Вместе с войсками старшим ламой ехал Жамбал. Перед выездом войска получили благословение самого Зая-гэгэна. Зая-гэгэн был в форме белогвардейского офицера, за поясом у него торчал пистолет. Все солдаты прошли перед ним, склонив голову, и он каждого благословил святым жезлом.

Впереди колонны шел полк монгольских солдат под командованием Павлова. Помощником командира полка был тайджи Пурэв. Он был в голубом шелковом дэле, подпоясанном желтым шелковым кушаком, в мерлушковой папахе, с княжеским гербом.

Войска Резукина централизованного снабжения не получали и занимались грабежом населения. Забирали и людей. Но монгольские солдаты группами дезертировали из частей Резукина, вызывая ярость и генерала, и его офицеров.

У караула Зэлтэр полк Павлова, идя в авангарде, столкнулся с передовым охранением советско-монгольских войск. Завязался бой. Шел он более трех часов. К полудню все было кончено - монгольские солдаты разбежались, и офицеры Резукина остались без войска. Лишь около полусотни белогвардейцев продолжали еще сражаться. Среди них оставался один монгол. Это был Пурэв. Оказался он в этой группе не потому, что был храбрым, напротив, при первых же выстрелах он скрылся в кустах и во время боя даже не поднял головы. Но когда увидел, что последний белогвардеец бежит к своему коню, тоже бросился к лошади. Тут он и нашел свой конец, сраженный меткой пулей. Белая папаха отлетела в сторону, и ее растоптали копыта промчавшихся лошадей. Это бойцы Сухэ-Батора преследовали убегавших белогвардейцев. Так погиб еще один предатель своего народа, искавший славы и почестей в стане врага.

В этом бою участвовал и Эрдэнэ. Сейчас он мчался в головной группе. В руках у него был только маузер, но стрелял он редко. Впереди, шагах в ста, прижавшись к лошадиной шее, скакал широкоплечий белогвардейский офицер. Он все время оборачивался и стрелял в Эрдэнэ из пистолета. Это был Павлов, но Эрдэнэ не узнал его. Конь у Эрдэнэ был резвее, и расстояние между Эрдэнэ и Павловым с каждой минутой сокращалось. Но вот выстрелил Эрдэнэ. Пуля попала в голову коня, тот грохнулся наземь, и Павлов выскочил из седла. При падении он выронил пистолет и теперь, испуганно озираясь, искал оружие. Но Эрдэнэ был уже возле него и, спрыгнув с коня, наставил на него маузер.

Павлов медленно поднял руки, и тут их взгляды встретились.

- Эрдэнэ! - радостно воскликнул Павлов, узнав своего преследователя. Он опустил руки и подошел к Эрдэнэ.

- Стой! - повелительно крикнул Эрдэнэ.

Из ссадины на лбу Павлова сочилась кровь и, смешиваясь с потом, стекала по лицу. Облизывая растрескавшиеся губы, он тяжело дышал.

- Как ты попал сюда? - спросил Эрдэнэ и хотел было уже вложить маузер в кобуру.

Но в это мгновение Павлов, бросившись на Эрдэнэ, ухватился за маузер. Эрдэнэ сильно толкнул Павлова в грудь. Тот упал на спину. Эрдэнэ поднял пистолет.

- Эрдэнэ, что ты хочешь делать? - встав на колени, жалобно проговорил Павлов. - Ведь мы же друзья, ты знаешь мою жену и дочь. Пощади мою жизнь!

Павлов заплакал, продолжая просить:

- Пощади мою жизнь! Ведь у меня, как и у тебя, - дети, пощади!

"Такой сильный мужчина и так унижается, - подумал Эрдэнэ, - может, он и не виноват, что попал к белогвардейцам? Зачем же увеличивать число сирот на земле?"

- Ну вот что, - сказал Эрдэнэ, - убирайся на все четыре стороны, но если снова возьмешься за оружие, то смотри!..

Павлов, еще не понимая, что его отпускают, пробормотал:

- Куда же я пойду?

- Куда хочешь.

- А ты не выстрелишь в спину?

- Уходи!

Павлов, оглядываясь, медленно побрел к видневшейся впереди сопке. Затем он зашагал торопливо и вскоре скрылся из виду.

Вечером Эрдэнэ рассказал Петру о встрече с Павловым.

- Отпустил я его, жаль мне его стало, - сказал Эрдэнэ.

- Смотри, отпустишь бешеную собаку, она заразит других, - сказал Петр.

- Он стоял на коленях, просил пощадить его ради жены и дочери.

- Знаешь, Эрдэнэ, революция - это не шутка и не игра. Тут или сам гибнешь, или губишь врага. Этот Павлов оружие не сложит, уже завтра он снова пойдет против тебя и твоих товарищей, и уж от него пощады не жди.

- Не может быть!

- Увидишь. Гуманно относиться к злобному и коварному врагу не следует, запомни это.

На следующий день на рассвете после артиллерийской подготовки на позиции монголо-советских войск пошли в наступление главные силы Резукина. Однако, встретив пулеметный огонь, они залегли.

Не имея достаточно боеприпасов и не желая ввязываться в затяжной бой, Резукин решил разбить неприятеля внезапной кавалерийской атакой. Скрытно он отправил на правый фланг более тысячи кавалеристов, которые лавой пошли на позиции монголо-советских войск. Однако при первой же контратаке они разбежались. Офицеры пытались удержать солдат силой оружия, но солдаты их перестреляли.

Вечером перед заходом солнца соединение Резукина было разгромлено, часть его была уничтожена, часть разбежалась, а часть попала в плен.

Жамбал убегал без оглядки. По дороге его догнал Павлов, он посадил незадачливого ламу на своего коня, и они поскакали вместе.

- Ничего, мы еще повоюем, - цедил сквозь зубы Павлов. - Нам жить с ними под одним солнцем нельзя.

Жамбал молчал, он не знал, что ему делать дальше.

"А что, если я этого русского сдам красным? Может, тогда и жизнь свою спасу, да и награду еще получу, - подумал Жамбал. - Но как это сделать? Не справлюсь я с ним".

Они сделали привал в лесу - надо было дать коню отдых. Изредка до их слуха доносились выстрелы. Павлов присел по нужде, и тогда Жамбал сзади ударил его прикладом по голове. Павлов потерял сознание, и Жамбал связал его. Когда Павлов очнулся, Жамбал взвалил его на седло, а сам пошел пешком, ведя коня в поводу.

- Что ты хочешь делать? - задыхаясь, спросил Павлов.

- Сдать тебя красным.

- Мы же с тобой единомышленники!

Жамбал не ответил.

- Пощади мою жизнь, не делай этого! - взмолился Павлов.

Жамбал продолжал молчать.

- Ведь красные убьют и тебя, - попытался Павлов припугнуть Жамбала. Лучше уж ты меня здесь сам расстреляй!

Жамбал разгадал замысел Павлова.

- Эх, дружище, не хитри, я же не ребенок, - сказал он.

- Я хочу служить верой и правдой Народной власти, поэтому я и привез вам этого белогвардейского офицера, - сказал Жамбал, повстречав разъезд Народно-ополченческой армии.

Допрашивал Павлова Петр, тут же находились Жамбал и Эрдэнэ. Павлов понял, что сейчас ему уже не уйти.

- Жаль, что я тебя не прикончил в свое время, - глядя на Петра, зло проговорил Павлов.

- Всех-то не прикончил бы, голубчик, - спокойно ответил Петр.

- Вы уничтожили лучших людей России! Уничтожайте и меня! Просить вас о пощаде не собираюсь, не ждите! - И Павлов плюнул.

- Это ты правильно сказал, на нашу милость не надейся, таких, как ты, надо уничтожать, - ответил Петр.

- Они погубили Россию, а теперь собираются погубить и Монголию. А вы, темные бараны, пошли за ними, - сказал Павлов, обращаясь к Эрдэнэ.

- Помолчи лучше! Я видел, как вы у нас хозяйничали. Мы хоть и темные, но умеем отличить белое от черного! - крикнул Эрдэнэ.

Вечером Павлова расстреляли.

- Вот видишь, Эрдэнэ, - говорил Петр, когда они укладывались спать, он ведь сегодня не одного нашего солдата уничтожил. А ты его тогда отпустил.

Эрдэнэ тяжело вздохнул. Опять Петр оказался прав.

20

Загнав овец, Дулма решила поужинать. В задумчивости она съела чашку простокваши, сидя у очага. Из головы не шел Тумэр. Куда он пропал? Ведь обещал же скоро вернуться, но прошло уже около двух лет, а его все нет и никаких вестей не шлет. В первые дни она каждую ночь прислушивалась, не едет ли муж. Когда лаяла собака, она каждый раз выходила и, опечаленная, вновь возвращалась в юрту и плакала. Но потом она и плакать перестала.

Так прошел год. Трудно было жить одинокой да еще красивой женщине. Разве ее оставят в покое? Того, кто особенно приставал к ней, она гнала палкой, доходило дело и до ножа. И ее возненавидели, стали мстить, притеснять, стали обвинять в том, что она незаконно живет на чужой земле.

Она уже совсем собралась уехать, но ее остановила мысль, что Тумэр вернется сюда, а ее здесь не будет. Но дни шли, а Тумэр не возвращался. Чувство горькой обиды порой охватывало Дулму. Почему он бросил ее? Неужели оказался таким, как все? Но обида быстро проходила, она не верила, что Тумэр мог бы поступить так подло, наверное, с ним что-нибудь случилось. Но и эта мысль не приносила утешения. Так она и мучилась каждый день, то веря, что счастье ей вновь улыбнется, то опять приходя в отчаяние.

Она встала, чтобы приготовить постель. В это время залаяла собака. Послышался топот лошадиных копыт.

- Эй, отгони пса! - крикнул кто-то басом.

Дулма вышла из юрты. Она узнала сына местного богача, Балдана, с ним было еще двое.

- Здравствуй, красавица! Как живешь?

- Здравствуйте, как вы поживаете?

- Что, о муже ничего нового не слышно?

- Нет.

- Тогда принимай нас, втроем мы утолим все твои печали!

Насильники спешились и поволокли Дулму в юрту. Она сопротивлялась, кричала, кусалась, но что она могла поделать одна с тремя сильными мужчинами? На крики пришли две соседские старушки, но их легко выставили за дверь.

Всласть натешились над Дулмой незваные гости.

- Мы еще приедем, не беспокойся. Только встречай поприветливей! Если мало троих, захватим четвертого! - со смехом сказал Балдан и хлестнул коня плетью.

Больше терпеть Дулма не могла. На следующий день она запрягла двух коней в телегу и уехала. Домашний скот отдала соседям - пусть пока пользуются, а там видно будет.

Ехала Дулма, сама не зная куда. Нет у нее ни родных, ни знакомых, которые приютили бы ее. Поехать к Итгэлту? Нет, ли за что. Два дня бесцельно кружила она по степи, пока не решила отправиться на родину Тумэра, в Засагтханский хошун.

В дороге один конь пал, другой совсем выбился из сил. Пришлось заночевать. Закончился третий день ее безнадежного путешествия. Всю ночь Дулма проплакала, а утром снова двинулась в путь.

К полудню она доехала до небогатого айла и решила здесь передохнуть. Хозяин встретил ее приветливо, а когда узнал про ее злоключения, предложил остаться у него - и сама отдохнет, да и ему по хозяйству поможет.

Измученный человек легко верит доброму слову. А тут и выхода другого не было. И Дулма осталась. Поручили ей пасти овец. Что ж, для Дулмы это дело привычное, а за стол да приют человек работает усердно. Понравилась Дулма хозяину, и решил он женить на ней своего младшего брата, у которого недавно умерла жена.

Младший брат хозяина был человек тихий, незаметный, но старательный. Старшего брата он побаивался и беспрекословно слушался его всегда и во всем. Послушался и на этот раз. Прожила Дулма здесь одну зиму, а весной и свадьбу сыграли. Пошла Дулма замуж так, бездумно. Приютили ее, приласкали, и ответила она на добро добром. Но мужа не любила.

Летом старший брат должен был нести уртонную службу, но вместо себя отправил Дулму с мужем.

На уртонной станции Дулма готовила обеды, помогала седлать лошадей, иногда ездила и ямщиком. Все будто стало забываться, но все-таки часто она вспоминала Тумэра. Хорошо ей было с ним, да коротким оказалось счастье, словно сон. Иногда он ей снился, и тогда она вскакивала среди ночи и плакала. Муж спрашивал, что с ней, и она, не таясь, отвечала: "Не могу я забыть своего Тумэра, что хочешь делай. И почему я такая несчастная?" Муж обижался, но терпел. Да и что он мог сделать?

Как-то с запада через станцию проходили войска. Это были передовые части Магсаржава, которые сражались с белогвардейцами в Западном крае. Услышав, что прибывает сам Магсаржав, уртонщики засуетились, заранее приготовили обед, вскипятили чай, почистили коней.

На исходе дня часть подошла к станции. Впереди колонны гарцевали два человека на белых конях со знаменами в руках. Одно было красное, другое желтое.

За ними на вороных конях с обнаженными саблями ехали в ряд шесть человек. И только потом на рыжем коне ехал сам Магсаржав. Перед уртонной станцией колонна остановилась. Кавалеристы спешились. Уртонный начальник в форменном дэле подошел к Магсаржаву и пригласил его пожаловать в специально приготовленную для него юрту. Перед юртой поместили знамена и к каждому выставили караул. Бойцы расположились полусотнями. Полусотня Хояга заняла одну юрту и одну палатку.

- Пить что-то хочется, пойду поищу воды, - сказал Тумэр. Он взял флягу и вышел из палатки. В стороне от дороги стояла большая войлочная юрта, над ней поднимался голубоватый дым. Возле юрты колола дрова женщина. "Там, где горит огонь, должна быть и вода", - подумал Тумэр и направился к юрте. По мере того как Тумэр подходил, женщина все пристальней всматривалась в него.

И вдруг женщина закричала: "Тумэр, мой Тумэр!" - и бросилась навстречу. Но она не добежала, внезапно упав как подкошенная. Тумэр торопливо подошел к женщине, нагнулся и откинул упавшие на лоб волосы.

- Дулма! Дулма!

Но Дулма не отвечала, она была без сознания.

Собрался народ, прибежал и муж Дулмы.

Кто-то побрызгал на лицо Дулмы водой. Она очнулась и медленно обвела взглядом стоящих вокруг людей. Но вот ее взгляд остановился на Тумэре.

- Тумэр, мой Тумэр! - как-то отчаянно крикнула она и залилась слезами.

- Что же ты плачешь? Ведь я живой, и ты живая. Не надо плакать, сказал Тумэр и обнял Дулму.

- Вы расстегните ей пуговицу на воротнике, - сказал муж Дулмы, обращаясь к Тумэру.

Тумэр добродушно посмотрел на этого человека, улыбнулся и стал расстегивать у Дулмы ворот. А она, словно боясь, что Тумэра кто-то у нее отнимет, ухватила его за плечи и прильнула головой к его груди. Встретились! Но что она скажет ему сейчас?

Муж Дулмы слышал о Тумэре и от брата, и от самой Дулмы. Так вот какой он, этот добрый молодец! Да, такого надо сторониться, и, как бы боясь, что Тумэр сейчас схватит Дулму и унесет, он сказал:

- Спасибо за помощь. А все же жену я должен отвести в юрту.

Тумэр ничего не, понимал.

- Какую жену? Что ты мелешь?

Но тут Дулма встала, поправила волосы и, как-то отрешенно посмотрев Тумэру в глаза, сказала:

- Да, Тумэр, я его жена. Зачем ты так долго не приходил? Я была в безвыходном положении.

Тумэр все понял.

- Где сын? - спросил он.

- Когда ты скрывался, сын заболел и умер, но я не сказала тогда об этом. Я не хотела прибавлять тебе страданий. О, небо, какая я несчастная!

Новый удар! И жены нет, и сына. Тумэр машинально поднял с земли флягу, постоял в растерянности, будто не зная, куда идти, и вдруг обратился к Дулме с неожиданным вопросом:

- У тебя седло есть?

21

Главные силы Унгерна, наступавшие на Кяхту, были разгромлены монгольскими сотнями Сухэ-Батора и бойцами Красной Армии. Сухэ-Батор решил послать Эрдэнэ в Ургу для связи с ургинскими товарищами.

Перед отъездом Эрдэнэ увиделся с Петром, они обстоятельно рассказали друг другу, что произошло с каждым после того, как они расстались.

- На твоем коне, - говорил Петр, - я доехал до Бийска, там продал его и кое-как добрался до родных мест. Вскоре партия послала меня на фронт. Вот с тех пор и воюю за Советскую власть.

- А правда, что у вас там голод? Говорят, что вы долго не продержитесь.

- Это верно, трудно приходилось. И хлеба было мало и оружия. А тут еще интервенты - чуть ли не пол-Европы на нас двинулось. Но, как видишь, мы выстояли, еще и вам помогаем. Нам и самим нелегко, но мы все преодолеем. Вот посмотришь, Эрдэнэ, какое мы могучее государство создадим! Ты еще ко мне в гости в Россию приедешь!

- Ну, коли так, то и наша Монголия будет сильным государством. Ведь ты так говорил. Все по-твоему выходит, и теперь я спорить с тобою не стану.

- Обязательно будет! Только сразу этого не добьешься. Придется, дорогой Эрдэнэ, много потрудиться. Но ведь тебе к этому не привыкать! Только теперь ты будешь работать на себя.

Они расстались на рассвете, и Эрдэнэ тотчас же направился в Ургу. Доехал он благополучно и письмо Сухэ-Батора передал по назначению.

Он узнал, что Довчин пошел на службу к Унгерну. А как раз у него был один очень важный документ, и ургинские товарищи не знали, как его получить.

- Я их знаю - и его, и его жену, я у них работал батраком, может, мне удастся раздобыть эту бумагу, - предложил свои услуги Эрдэнэ. - Только вы мне объясните, что это за документ.

- В этом документе говорится, что в случае поражения Унгерна несколько людей во главе с ваном Найданом должны убежать. Нам нужно знать, что это за люди.

- Ладно, попробую, - сказал Эрдэнэ.

К вечеру, когда солнце клонилось к закату, Эрдэнэ отправился к Довчину. Того дома не было. Эрдэнэ встретила Гэрэл.

- Вы куда же это пропали? Вам совсем, видно, не жалко меня, - сказала она с обидой.

- В это смутное время я не могу долго задерживаться на одном месте, ответил Эрдэнэ.

Гэрэл не стала добиваться подробностей, Эрдэнэ был с ней, и этого было достаточно. Она распорядилась накрыть на стол и принялась угощать Эрдэнэ.

- Как вы поседели! - с улыбкой сказала она и выдернула из головы Эрдэнэ седой волосок.

- Видно, пришло время и мне седеть, - смеясь, ответил Эрдэнэ. - А что поделывает Довчин?

Гэрэл нахмурилась.

- С белогвардейцами связался, - осуждающе сказала она, - а по-моему, они такие же грабители, как и гамины.

- Это верно, - поддержал Гэрэл Эрдэнэ, - настоящие грабители. Но мы их тоже вышвырнем с нашей земли, сейчас уже есть кому это сделать. Только нужно, чтобы все помогали нам.

- А как я могу помочь? - Гэрэл подняла лицо и посмотрела прямо в глаза Эрдэнэ.

- Ты слышала про Народную партию? После изгнания гаминов из Кяхты там образовано Временное народное правительство.

- Но Довчин говорил, что это страшные люди.

- Это вранье, Гэрэл! Я тоже член этой партии и Даржа-батор, а какие же мы страшные?

- Это правда?

- Я лгать не привык, тем более тебе.

- Да, это верно. Но только Довчину вы не говорите об этом, иначе вас ждет гибель.

- Я это знаю. А не окажешь ли ты мне одну услугу?

- Какую?

- У Довчина есть один важный документ. Если ты его достанешь, то окажешь нам большую помощь.

- Но я же неграмотна, а у него много разных бумаг.

- Давай вместе посмотрим, - предложил Эрдэнэ.

Гэрэл некоторое время сидела, задумавшись, затем она встала и сказала:

- Я на все готова ради тебя.

- Дорогая Гэрэл, не ради меня, ради нашей Монголии.

- Нет, я сделаю это для тебя. А ты уж делай, для кого хочешь.

Эрдэнэ вместе с Гэрэл просмотрел все бумаги Довчина, однако нужного документа они не нашли.

- Он никогда не расстается с одной папкой. Наверное, в ней и находится тот документ, - сказала Гэрэл.

Наступил вечер. Во время ужина пришел Довчин.

- Откуда это ты заявился? - спросил Довчин, подозрительно косясь на Эрдэнэ.

- В лапах у гаминов побывал, но благодаря барону Унгерну освободили, и вот зашел навестить старых знакомых, - без запинки ответил Эрдэнэ.

Довчин недоверчиво посмотрел на Эрдэнэ. "Врет этот буйвол, - подумал он, - видно, с красными снюхался, а в Урге шпионит. Надо его задержать. А как это сделать? Он силен, как дьявол, и меня скрутит мгновенно. Придется пока делать вид, что я ему поверил. А там видно будет".

"А что, если сейчас связать Довчина и просмотреть бумаги в папке? Вон она лежит на столике у кровати. А вдруг и там документа нет? Нет, не пойдет, все дело можно испортить", - думал в это время Эрдэнэ.

Беседа не клеилась. Мужчины закурили, а Гэрэл вышла, чтобы принести кумыс.

- А ведь мы с тобою, Эрдэнэ, кажется, друзья. Нам ведь никакого смысла нет причинять друг другу неприятности, - вдруг, прервав молчание, сказал Довчин.

- Вы меня в чем-то подозреваете? - спокойно спросил Эрдэнэ.

- Красные - это ублюдки, им мне служить не хочется, уж лучше быть на службе у барона Унгерна, - не ответив на вопрос, сказал Довчин.

Вошла Гэрэл, она принесла кумыс.

"Надо сейчас же сообщить в контрразведку, чтобы его задержали. Но как это сделать?" Довчин заерзал на стуле. Ему не терпелось встать и уйти.

- Я распорядилась подогреть водку. Наверное, она уже готова. Ты бы сходил и принес ее, - обратилась к мужу Гэрэл. Довчин облегченно вздохнул. Жена неожиданно пришла ему на помощь.

- Хорошо, - сказал он спокойно и вышел. За дверью он быстро набросал записку начальнику контрразведки полковнику Сапойлло и приказал одному из слуг тотчас отнести ее по указанному адресу. Но не упустил этого случая и Эрдэнэ. Как только Довчин вышел, папка была проверена, и теперь за пазухой у Эрдэнэ уже лежал нужный документ.

В это время послышался звук хлопнувшей калитки.

- Довчин, видно, послал донос на меня, - сказал Эрдэнэ.

- Возможно; кто-то ушел со двора. - Гэрэл забеспокоилась.

- Мне надо уходить.

- Хоть один раз поцелуй! - Гэрэл подошла к Эрдэнэ. - Я буду ждать тебя.

Ее лицо сияло счастьем, щеки зарумянились и сердце усиленно билось. Не знала она, что счастье это было минутное...

Довчин вернулся в юрту.

- А где Эрдэнэ?

- Не знаю, разве ты его не провожал?

Довчин огляделся и бросился к папке.

- Он украл у меня важную бумагу! Это ты ему помогла?

Он схватил Гэрэл за плечи.

- Где документ?

- Какой документ? Я ничего не знаю.

- О несчастная, что ты наделала! - крикнул Довчин, сжимая кулаки.

- А какой же еще может быть женщина с тобою? Так тебе и надо! - сказала Гэрэл со злорадством и громко рассмеялась.

- Я тебя передам в руки Сапойлло, там тебя угостят кое-чем.

- Не успеешь! - крикнула Гэрэл и, выхватив нож, двинулась на Довчина.

- Ты что, взбесилась? - Довчин испуганно попятился. Возле кровати он вдруг схватил маленький столик и швырнул его в Гэрэл. Столик задел Гэрэл по руке. Нож выпал. Она нагнулась, пытаясь его поднять, но Довчин всем телом навалился на нее. Гэрэл выскользнула, но в этот момент в юрту ворвались четверо белогвардейцев.

- Вяжите эту суку! Она снюхалась с красными и хотела убить меня! Угостите ее как следует бандзой, и она скажет, где скрывается ее дружок, задыхаясь, проговорил Довчин.

Но Гэрэл молчала, сколько ее ни пытали. Тогда унгерновцы повесили ее, нацепив на грудь дощечку с надписью: "Шпионка красных".

Ночью Эрдэнэ вместе с товарищами снял с виселицы тело Гэрэл. На следующий день они похоронили ее в одном из оврагов Далан Давхара.

Когда тело Гэрэл опускали в могилу, Эрдэнэ в последний раз посмотрел на покойницу, и ему показалось, что ее посиневшие губы шепчут: "Я сделаю это ради тебя".

Только сейчас Эрдэнэ понял, как горячо и искренне любила его эта женщина. Она не остановилась ни перед чем, ради него она пошла на смерть. И он сейчас жалел, что не ответил на ее любовь. И чем больше он жалел об этом, тем тяжелее становилось на душе.

Вот мы и простились с нашими героями - отважным и горячим Тумэром, красивой, но несчастной Дулмой, честным и мужественным Эрдэнэ. Простились с Хоягом, Доржи, Бато и Хонгором. Все они повзрослели и годами и разумом, все приобрели большой жизненный опыт. Не знаю, встретимся ли мы с ними еще? Но сердце мне подсказывает, что встретимся.