Глава 1. У очага

А теперь настало время рассказать, что приключилось с доктором медицины Джоном Дулиттлом, когда он ездил из города в город с бродячим цирком.

По чести говоря, доктор вовсе не собирался становиться бродягой навсегда. Он только хотел показать публике невиданного двухголового зверя тяни-толкая и выручить на этом денег, чтобы расплатиться с моряком за одолженный корабль. Как вы знаете, корабль наскочил на скалы и пошел ко дну у берегов Африки. Однако мудрая сова Бу-Бу не раз говаривала — и была совершенно права, — что доктору разбогатеть так же легко, как утром умыться. Доктор не был жаден, на себя почти ничего не тратил и был счастлив даже без гроша в кармане. Наверное, поэтому, как только у Джона Дулиттла начинали водиться деньги, он тут же тратил их. Утка Крякки рассказывала, что уже раз пять-шесть на ее памяти доктор зарабатывал кучу денег, но чем больше становилась эта куча, тем скорее деньги уплывали неизвестно куда. Конечно, Джон Дулиттл никогда не был настоящим богачом, и даже когда он выступал в цирке со своими зверями, к концу каждого месяца в его карманах становилось пусто, словно деньги оттуда выдувало ветром.

Но давайте вернемся к тому времени, когда доктор Джон Дулиттл, пес О’Скалли, утка Крякки, сова Бу-Бу, поросенок Хрюкки, белая мышь и тяни-толкай вернулись из Африки в свой маленький домик на окраине Паддлеби-на-Марше. Надо было думать, как прокормить такую большую звериную семью, а доктор, как на грех, снопа остался без гроша.

К счастью, хозяйственная Крякки прихватила с собой припасы из кладовой пиратского корабля. Она долго считала, прикидывала и так и этак и в конце концов сказала, что пищи им хватит на два дня, от силы — на три. Но остальные так радовались возвращению домой, что пропустили слова Крякки мимо ушей.

Утка не могла сидеть без дела и тут же отправилась на кухню чистить кастрюли, драить сковородки и готовить обед. А доктор, и другие звери побежали в сад сказать «Привет!» своим любимым уголкам. Они все еще бродили по садовым дорожкам и вздыхали от чувств, когда послышался звон — это Крякки, ударив ложкой по сковородке, возвестила о том, что обед готов. Все помчались наперегонки, чтобы занять места за столом на кухне, где было так приятно коротать вечера.

— Не пора ли нам зажечь огонь в очаге? — спросил О’Скалли. — Что-то похолодало. Этот сентябрьский ветерок продувает меня насквозь. Мы так давно не сидели вместе у огня.

— А доктор расскажет нам что-нибудь занятное! — обрадованно воскликнул поросенок. — Историю про лису, которая хотела украсть гуся!

— Может быть, может быть, — промычал в ответ доктор с набитым ртом. — До чего же вкусны эти пиратские сардины! Просто объеденье!

Но до занятных историй дело не дошло. Как всегда, к доктору пришли пациенты. Сначала ласка — она сломала коготок. Не успел доктор перевязать ей лапку, как прилетел соседский петух. У него разболелось горло, он хрипел и кукарекал шепотом, настолько тихо, что утром даже не смог никого разбудить своим пением. Потом пара фазанов принесла своего птенца. Он был слабый, болезненный и отказывался клевать пшено.

Жители Паддлеби еще не знали о возвращении доктора, а среди зверей и птиц новость разлетелась в мгновение ока. До самого ужина Джону Дулиттлу пришлось перевязывать лапы и крылья, давать микстуры и порошки, ставить компрессы.

— Ничего не изменилось! — ворчала Крякки. — Ни минуты покоя!

К вечеру сильно похолодало. К счастью, в подвале нашлась охапка дров, и после ужина звери расселись вокруг очага и принялись наперебой просить доктора рассказать им что-нибудь или почитать книгу.

— Нет-нет, — отказался наотрез доктор. — Лучше подумайте о том, где нам найти подходящий бродячий цирк. Если мы должны заработать денег, чтобы расплатиться с моряком, то это дело нельзя откладывать. До сих пор мне не встречался ни один цирк, к которому мы могли бы присоединиться. С чего же начать? Насколько я понимаю, бродячие цирки потому так и называют, что они не стоят на месте. Где же нам их искать?

— Тсс! — вдруг зашикала на них сова. — Кто-то стучится к нам в дверь.

— Странно! — удивился доктор, выбираясь из кресла, где ему было так уютно. — Кто бы это мог быть?

— Вы помните ту даму, что села на ежа? — пропищала мышь. — Наверное, другой доктор плохо лечит ее ревматизм, и она снова вспомнила о Джоне Дулиттле. Надо бы ее отвадить раз и навсегда. Позовите из подвала ежа, пусть встретит гостью.

— Как ты можешь?! — воскликнул доктор и пошел открывать дверь.

На пороге стоял торговец едой для кошек Мэтьюз Магг по прозвищу «кошачий кормилец».

— Мэтьюз?! — удивился Джон Дулиттл. — Входите, милости прошу. Как вы узнали, что я вернулся?

— Как узнал? — переспросил «кошачий кормилец». — Мне о том донесли мои старые кости. Сегодня поутру у меня прихватило поясницу, и я сказал жене: «Что-то у меня спина побаливает, никак доктор вернулся. Загляну-ка на всякий случай я к нему вечерком».

Хотя Мэтьюз Магг и пришел на всякий случай, но именно на этот всякий случай он принес баранью косточку для О’Скалли, кусочек сыра для мышки, морковку для Хрюкки и цветок в горшке для доктора. А когда гость уселся возле очага, доктор протянул ему трубку и кисет с табаком. Душистый дым поплыл по кухне.

— Ну уж теперь-то вы наверняка посидите дома месяц-другой, — сказал Мэтьюз Магг.

— Боюсь, что мне не суждено стать домоседом, — ответил доктор. — Конечно, надо бы привести в порядок сад — уж больно он зарос и одичал, пока меня не было. Но мне срочно нужны деньги.

— Да, — задумчиво протянул Мэтьюз, — мне они всегда нужны и всегда — срочно. Скажу вам по секрету, я сумел кое-что поднакопить — целых двадцать пять шиллингов. Если они вас выручат.

— Не выручат, — остановил его доктор. — Меня не выручат и сто шиллингов. У меня слишком много долгов. Но я знаю, что делать. В Африке я вылечил от ужасной болезни племя обезьян, и они подарили мне редкое животное. У него две головы.

— Две головы? — поразился «кошачий кормилец». — Где оно? Я хочу на него посмотреть!

— Его зовут тяни-толкаем, и он сейчас щиплет травку в саду. Но учтите, что он очень застенчивый и не любит, когда его разглядывают. Давайте лучше возьмем ведро воды и сделаем вид, что пришли напоить его.

Когда Мэтьюз и доктор вернулись на кухню с пустым ведром, «кошачий кормилец» сиял от восторга.

— Я никогда не видел ничего подобного! — приговаривал он. — Вы заработаете кучу денег, если будете показывать его в цирке. На днях в Гримблдон приехал цирк. Давайте завтра утром отправимся туда и поговорим с хозяином.

— Так и быть, — согласился доктор. — Но пожалуйста, никому ни слова о тяни-толкае, пока он не выступит в цирке перед публикой. Иначе зеваки нас замучают.

 

Глава 2. Как доктора Дулиттла приняли за Шальая-Болтая

Мэтьюз Магг слыл чудаком. Он что ни день брался за новое дело, и, наверное, поэтому деньги у него не задерживались. Как только очередное занятие надоедало ему, он бросал его и снова торговал вразнос мясом для кошек и собак и ссужал за пару грошей своего терьера окрестным мельникам и крестьянам, в чьих амбарах не было житья от крыс.

Неугомонный Мэтьюз уже попытался пристроиться на работу в цирк, но ему отказали. Теперь, когда он узнал, что доктор Дулиттл хочет выступать на арене с необыкновенным зверем, он снова загорелся и уже видел себя и своего друга доктора хозяевами самого большого в мире цирка.

Ранним утром следующего дня Мэтьюз снова постучал в дверь доктора. Заботливая Крякки сунула им в карман сверток с булочками и сардинами, и друзья двинулись в путь.

Идти было далеко. Доктор и Мэтьюз молча шагали по дороге и вдруг услышали за спиной цокот копыт — их догоняла повозка. На повозке восседал крестьянин с женой.

— Не стоит и просить их подвезти нас, — проворчал Мэтьюз Магг. — Это Исидор Стайлз, богач и скряга. Я хорошо знаю его, не раз ловил с моим псом крыс в его амбарах. Его жена — вон то старое огородное пугало — ни за какие коврижки не согласится сидеть рядом с крысоловом.

Но все произошло совсем не так, как думал «кошачий кормилец». Запряженная в повозку лошадь много слышала о докторе и сразу же узнала его — маленького, толстенького звериного доктора. Как хозяин ни понукал ее, она остановилась возле путников и заржала.

— Здравствуйте, доктор. Куда путь держите?

— В Гримблдон, на ярмарку, — ответил доктор.

— Нам с вами по пути, — сказала лошадь. — Садитесь, я вас подвезу. Места всем хватит.

— Спасибо, но, похоже, мы твоему хозяину не приглянулись. Так что не зли его и беги в Гримблдон. Мы уж как-нибудь и пешком дойдем.

Лошадь нехотя подчинилась и потащила повозку дальше по дороге. Она бежала и говорила сама себе: «Как стыдно! Доктор, наш любимый доктор идет пешком, а грубиян и невежа едет себе и в ус не дует. Стыдно! Да если лошади в нашей деревне узнают, что я не помогла доктору, они знаться со мной не захотят!»

И лошадь закусила удила, встала на дыбы, взбрыкнула и помчалась назад к доктору. Хозяин повис на вожжах, его жена завизжала т страха, но лошадь не обращала на них внимания.

— Садитесь, доктор, садитесь, — сказала она, останавливаясь рядом с путниками. — А если хозяева не захотят потесниться, я сброшу их в придорожную канаву.

И она снова стала брыкаться. Доктор испугался, что лошадь действительно покалечит хозяев, и схватил ее под уздцы. Лошадь тотчас же успокоилась и присмирела.

— Ума не приложу, что с ней случилось, — охал крестьянин. — Как взбесилась! И как это вам удалось совладать с ней? Даже не знаю, довезет она нас до Гримблдона или нет.

— Довезет, — обнадежил его доктор, — непременно довезет, если я сяду на козлы.

— Уж и не знаю, как вас отбагодарить, — затараторила жена крестьянина. — Я так испугалась, так испугалась, когда она понесла!

Доктор сел рядом с хозяином и принял из его рук вожжи. Мэтьюз Магг с довольной улыбкой пристроился рядом с бледной хозяйкой.

— Прекрасная погода, госпожа Стайлз, — заметил он, приподымая видавшую виды шляпу. — Крысы в амбаре не беспокоят?

К полудню они приехали в Гримблдон. В городе было шумно, празднично одетые горожане тянулись на ярмарку. Чего там только не было! Свирепого вида быки с крутыми рогами, вымытые розовые свиньи, лошади с вплетенными в гриву лентами. Доктор и Мэтьюз Магг протиснулись сквозь толпу, поблуждали среди длинных рядов с корзинами, мешками и просто охапками всякой снеди и наконец-то выбрались к балагану, где давал представление бродячий цирк.

У входа стоял небольшой деревянный помост. Рядом в маленькой будке располагалась касса. Хозяин цирка, розовощекий здоровяк с большими черными усами, представлял публике циркачей. Они поднимались на помост, кувыркались, жонглировали и чего только не делали, а хозяин кричал:

— Только у нас! Только у нас вы увидите лучших акробатов, лучших укротителей, лучших заклинателей змей!

Артисты сменяли друг друга на помосте. По словам хозяина, все они были лучшие в мире, и даже пожиратель огня и тот мог за выступление съесть пламени больше, чем его было на великом лондонском пожаре. Дела явно шли на лад, потому что публика бойко раскупала билеты.

— Я должен поговорить с хозяином, — шепнул доктор на ухо Мэтьюзу Маггу. — Как его зовут?

— Александр Блоссом. Его цирк — один из лучших, — также шепотом ответил Мэтьюз. — Я уже побывал у него на представлении и хлопал в ладоши так, что они болят до сих пор.

Доктор протолкался к помосту, но как он ни пытался знаками привлечь к себе внимание хозяина цирка, тот не замечал его и продолжал нахваливать своих артистов. И тогда доктор тоже вскарабкался на помост, подошел к Блоссому и дернул его за рукав.

Хозяин цирка онемел, когда увидел вместо жонглера или фокусника маленького толстенького человечка. Но, как и большинство циркачей, он не привык лазить за словом в карман, и пока доктор раздумывал, с чего бы начать, Александр Блоссом закричал в толпу:

— А вот и лучший в мире Шалтай-Болтай! Он будет кувыркаться по арене, да так, что вы животы надорвете от смеха! Покупайте билеты! Шалтай-Болтай только у нас!

Публика хохотала, а доктор краснел и уже не знал, как выйти из неловкого положения. Он снова открыл рот, Чтобы объяснить хозяину, кто он такой и чего хочет, но тут из толпы долетел громкий возглас:

— Джон!

Доктор повернул голову и нашел глазами звавшего его. Посреди толпы стояла женщина и размахивала зеленым зонтиком. Доктора как ветром сдуло с помоста.

— Кто это? — спросил его Мэтьюз Магг.

— Боже! — бормотал еще больше смутившийся доктор. — Что же мне делать? Ведь это моя сестра Сара!

 

Глава 3. Да здравствует цирк!

— Здравствуй, Сара, — сказал Джон Дулиттл, когда наконец протиснулся к сестре. — Ты прекрасно выглядишь.

— Что все это значит, Джон? — набросилась на него сестра. — Будь добр, объясни мне, что все это значит! Ты действительно кувыркаешься на арене? Неужели ты, доктор медицины, превратился в бездомного фигляра по кличке Шалтай-Болтай? Тебе было мало, что ты потерял всех пациентов из-за мышей, жаб и прочей гадости? Как тебе не стыдно! Что ты здесь делаешь?

— Я хочу поработать в цирке, — промямлил доктор.

Сара открыла рот, как выброшенная на берег щука, закатила глаза, и казалось, вот-вот упадет в обморок. Стоявший рядом с ней высокий мужчина в одежде священника взял ее под руку.

— Что с тобой, дорогая? — спросил он.

— Ах, Ланселот, — вымолвила Сара слабым голосом, — это мой брат Джон, врач из Паддлеби. Джон, знакомься, это мой супруг, его преподобие Ланселот Дигли, настоятель церкви в Гримблдоне. — Она вроде бы поуспокоилась, пока, гордясь, представляла брату своего преподобного супруга. И вдруг снова взорвалась: — Какой позор, Джон! Шут! Циркач! А это еще кто с тобой?

— Неужели ты забыла? Это Мэтьюз Магг, ты же должна его помнить по Паддлеби.

— Крысолов! — И Сара снова закатила глаза.

— Не вижу ничего плохого, — пытался успокоить ее доктор, — весьма почтенное занятие. К тому же теперь Мэтьюз торгует мясом. Господин Магг, позвольте вам представить его преподобие Ланселота Дигли, — пронзит: он так торжественно, словно знакомил пастора не с потрепанным «кошачьим кормильцем», а с самим королем, облаченным в пурпурную мантию. — Господин Магг — мой лучший пациент.

— Скажи лучше, Последний пациент, — не унималась Сара. — Если ты и в самом деле решил податься в цирк, обещай мне, что не будешь выступать под своим именем. Подумать страшно, что будет, если вдруг все узнают, что шурин пастора Дигли — циркач!

Доктор задумался на минуту, затем улыбнулся и примирительно сказал:

— Так и быть, Сара, я назовусь Джоном Смитом. Но если меня узнают, я не виноват.

С этими словами доктор попрощался с Сарой, поклонился его преподобию Ланселоту Дигли и поспешил к хозяину цирка. Представление уже началось, и Александр Блоссом сидел у входа и считал деньги. Доктор рассказал ему, кто такой тяни-толкай и как он выглядит, и попросил взять их в цирковую труппу.

— Не может бьть! — самоуверенно заявил Блоссом. — Таких зверей не бывает.

— Они бывают, еще как бывают! — вставил свое слово и Мэтьюз Магг.

— Покажите мне вашего тяни-пихая, — потребовал кониин цирка. — Приведите его сюда!

— Тысяча извинений, — вежливо ответил доктор, — но зверь этот очень застенчив, и лучше будет, если вы заглянете ко мне в Паддлеби.

— Ладно, так уж и быть! Ждите меня сегодня вечером, — согласился Блоссом. — Если у вашего тащи-толкая и вправду две головы, я возьму его к себе в цирк.

Доктор Дулиттл объяснил хозяину цирка, как найти маленький домик на окраине Паддлеби, и вместе с Мэтьюзом Маггом отправился в обратный путь. Оба они были очень довольны началом.

— Когда вы нашнете выштупать в ширке, вожмите меня с шобой, — говорил Мэтьюз Магг. Он набил рот булочкой с сардинками и поэтому шепелявил. — Я вам пригожус-с-сь. Кто же вам будет сторожить жверей, кормить их, чиштить клетки?

— Я-то с удовольствием, но как же ваша торговля?

— Да разве это торговля? — махнул рукой Мэтьюз и впился зубами во вторую булочку. — Что она мне приносит? Медные гроши… Вы думаете, так уж приятно разносить мясо любимцам старых богатых дам? Ты протягиваешь холеному пуделю косточку, а он от нее нос воротит… А меня с детства тянуло на приключения. Боже мой — бродить по городам с цирком!

— А как же ваша жена? — пытался отговорить его доктор.

— Теодора? Да она сама увяжется за нами. Ее хлебом не корми, а подай на блюде что-нибудь новенькое. Она будет нам штопать, готовить… Да вы вроде меня и не слушаете, доктор? О чем вы задумались?

— О Саре, — ответил Джон Дулиттл.

— Вы о ней не беспокойтесь, — утешил его Мэтьюз. — Ее супруг, преподобный Дрыгли, показался мне приятным человеком.

— Не Дрыгли, а Дигли, — поправил Мэтьюза доктор. — Похоже, его тоже с детства тянуло на приключения, иначе он не женился бы на Саре. Бедный, славный Дигли!

Поздним вечером, после того как утихла ярмарка в Гримблдоне, господин Блоссом, как и обещал, пришел к доктору. Уже стемнело, поэтому Джон Дулиттл взял фонарь и повел гостя в сад, где тяни-толкай щипал травку. Хозяин цирка открыл рот от удивления и не закрывал его до тех пор, пока они не вернулись в кабинет.

— Сколько вы хотите за своего зверя? — спросил он напрямик доктора.

— Нисколько, — ответил тот. — Тяни-толкай не продается.

— Какая ерунда! — пренебрежительно махнул рукой Блоссом. — Да зачем он вам? Вы же не умеете управляться со зверями. Вы растеряетесь на арене и провалите все выступление. А я выдрессирую вашего тащи-пихая. Хотите четыреста шиллингов?

— Тяни-толкая, с вашего позволения, — поправил циркача доктор.

— Пятьсот шиллингов! — поднял цену Блоссом.

— Нет, — не уступал доктор.

— Восемьсот! Тысяча! — не унимался хозяин цирка.

Чем больше денег предлагал господин Блоссом, тем больше округлялись глаза «кошачьего кормильца».

— Соглашайтесь, соглашайтесь, — шепнул он докторую — Да на такие деньги можно купить целый цирк!

— И не уговаривайте меня, — твердо сказал Джон Дулиттл. — Или вы принимаете меня в цирк вместе с тяни-толкаем, или мы ищем другой цирк. Я обещал заботиться о нем и не отдавать в чужие руки.

— Что это значит? — удивился Блоссом. — Кому и что им обещали? Разве двухголовый зверь не ваш?

— Он свой собственный, — объяснил доктор. — Он §оказал мне любезность, когда согласился поехать со мной в Англию, вот я и пообещал ему, что с ним ничего плохого не случится.

Хозяин цирка удивленно вытаращился на доктора, затем покрутил пальцем у виска, наклонился к Мэтьюзу Маггу и спросил:

— И давно это у него?

Мэтьюз уже открыл рот, чтобы объяснить хозяину, что Джон Дулиттл говорит по-вериному, но доктор дернул его за рукав и приказал молчать.

— Или вы берете меня вместе с тяни-толкаем, или мы ищем другой цирк, — повторил Джон Дулиттл.

Господин Блоссом молча нахлобучил на голову шляпу и также молча откланялся.

Когда он ушел, Мэтьюз Магг огорченно заохал:

— Что вы наделали, доктор! Такие деньги! Ну чего вам вздумалось упрямиться?

— Не велика потеря! — нисколько не огорчился доктор. — К тому же я уверен, что он вернется.

Доктор оказался прав — не прошло и десяти минут, как в дверь постучали и на пороге снова появился господин Блоссом. Он предложил вдвое, втрое больше, но в конце концов, ему все же пришлось согласиться на условия доктора.

А условия были такие: доктор, тяни-толкай и другие звери будут жить и путешествовать в отдельном фургоне. Блоссом будет за свой счет кормить их. Тяни-толкай выберет себе один выходной день в неделю, а деньги, вырученные за выступления двухголового зверя; доктор и Блоссом поделят пополам.

И лишь в самом конце Блоссом вдруг спросил:

— А, собственно, как вас зовут?

Доктор вспомнил, о чем его спросила Сара, и ответил:

— Джон… эээ… Джон Смит.

— Вот и хорошо, господин Смит, — сказал хозяин цирка, — завтра к одиннадцати утра я пришлю за вами фургон. Доброй ночи!

Как только за ним закрылась дверь, прибежали Крякки, Хрюкки, О’Скалли, Бу-Бу и белая мышь. Конечно же они весь вечер просидели в углу и внимательно вслушивались в разговор.

— Ура! — хрюкнул поросенок. — Да здравствует цирк!

А остальные крякали, лаяли, взвизгивали и пищали от радости.

— Вот уж не думал, что вы умеете так торговаться, — удивленно сказал Мэтьюз Магг. — Я-то считал себя невесть каким торговцем, но вам я в подметки не гожусь. А Блоссом-то каков, а? Не захотел упустить выгодное дельце! Согласился на все ваши условия.

— Милый старый дом, — расчувствовалась Крякки. — Опять нам придется покинуть тебя. Бог знает когда мы теперь вернемся.

— Ура! — не унимался Хрюкки. Он встал на задние ножки, приплясывал и бросал в воздух цилиндр доктора. — Да здравствует цирк!

 

Глава 4. Да ведь это доктор Дулиттл!

На следующее утро Крякки разбудила всех ни свет ни заря — ведь надо было успеть позавтракать, убрать со стола, вымыть посуду и уложить вещи до одиннадцати часов.

И все же утка немного перестаралась. Уже к десяти часам все было закончено, дом заперт, и звери битый час слонялись по саду в ожидании, когда за ними заедет цирковой фургон. И только доктор до последней минуты был занят делом — как и обычно, к нему шли и шли пациенты со всей округи.

О'Скалли стоял на ближайшем перекрестке и вертел ной по сторонам — выглядывал, не появился ли цирки пой фургон. Вдруг он радостно взвизгнул и припустил к дому.

— Едет! Едет! — залаял он. — Такой красивый! В желтую и красную полоску!

Все засуетились. Каждый хватал в лапы, в крылья, в зубы свои пожитки и припасы на дорогу. Поросенок Хрюкки крепко сжимал огромный пучок редиски. И вдруг — вот те на! — нитка, связывающая пучок, лопнула, и красивые розовые кругленькие корешки покатились но все стороны.

Фургон подъехал к дому. Он и вправду был просто на загляденье: два окошка, дверь, внутри печка, а снаружи дымоход. Свежая желтая и красная краска блестела под солнцем. Фургон был новый, с иголочки, Вот только тала его старая-престарая лошадь. Доктор заговорил с ней и знал, что старую клячу звали Бетти и что она уже двадцать пять лет бессменно работает в цирке.

Неугомонная Крякки проверила псе углы и, хотя не нашла ни единого пятнышка пыли, все же на всякий вымыла пол и только потом разрешила остальным располагаться. В углу, поближе к печке, она устроили постель доктору.

Звери заняли места кто где хотел. Хрюкки уселся у окошка, О’Скалли по привычке лег у дверей, а белая мишки завернулась в его лохматый хвост. И только доктор не спешил садиться в фургон. Он подумал, что старушке Бегги будет очень тяжело тащить такую поклажу, и хотел идти за фургоном и подталкивать его сзади.

— Бросьте, доктор, мне не впервой, — отговаривала его Бетти. — Бывало и похуже.

— Нет-нет, — не уступал доктор. — Если уж ты не хочешь, чтобы я помогал тебе, я пойду рядом.

Дверь захлопнулась, на окошках задернулись занавески, чтобы любопытные зеваки не глазели на тяни-толкая и не беспокоили его зря, и фургон покатил в Гримблдон. Возница сидел на козлах, рядом по обочине шагали доктор и Мэтьюз Магг. На Ратушной площади в Паддлеби возница остановил лошадь и зашел в лавочку купить хлеба и ветчины на дорогу. Тем временем вокруг фургона собралась толпа зевак. Они просто сгорали от любопытства. Кто и куда едет в таком красивом, цветном фургоне? Мэтьюза Магта так и подмывало во всеуслышание объявить, что это он вместе со своим другом доктором Джоном Дулиттлом едет в цирк. Как ни чесался у Мэтьюза язык, пришлось держать его за зубами: доктор строго-настрого приказал ему молчать.

В два часа пополудни они въехали на ярмарку в Гримблдоне и остановились у циркового балагана. Сам хозяин, господин Блоссом, с нетерпением ожидал их у дверей.

— А зачем вам поросенок? — удивился он, заглядывая внутрь фургона. — Ну да ладно, главное — что ваша двухголовая диковина здесь.

Фургон поставили рядом со свсжесколоченным загоном для тяни-толкая. Это был невысокий помост, с трех сторон обнесенный глухим забором, с четвертой стороны стояла касса и висел занавес, так что только тот, кто заплатил деньги, мог подняться по ступенькам и полюбоваться на невиданного зверя.

Над загоном на большом полотнище было написано:

ТОЛЬКО У НАС!

ТЯНИ-ТОЛКАЙ

ДВУХГОЛОВЫЙ ЗВЕРЬ ИЗ АФРИКАНСКИХ ЛЕСОВ

Милости просим полюбоваться

всего за шесть пенсов

Блоссом хотел тут же выставить тяни-толкая напоказ, но доктор воспротивился.

— Нет-нет, — говорил он, — так нельзя. Тяни-толкай зверь пугливый, ему сначала надо обжиться в цирке, привыкнуть к шуму и суете, а уж потом его можно будет и показать публике.

Блоссом наморщился, словно ему наступили на мозоль, но уступил — в конце концов хозяином тяни-толкая был не он.

— Так и быть, — сказал Блоссом, — пусть зверь пообвыкнет, а я тем временем проведу вас по цирку и познакомлю с артистами.

Тяни-толкаю принесли сена и воды, устроили его в загоне, и доктор отправился в сопровождении хозяина осматрвать цирк. Конечно, все звери увязались за ними, только домовитая Крякки осталась наводить уют в их новом жилише.

Цирк давал большие представления под большим купоном два раза в день. Вокруг располагались помосты, шатры и загоны. Там выступали силачи и акробаты, там показывали дикарей с острова Борнео и бородатых женщин, там факиры заклинали змей, там можно было посмотреть на диких зверей и побросать кольца на рог носорожьего чучела.

Первым делом доктор и его «семейка» направились в зверинец. Боже! Как жалко выглядели там звери! Несчастные, неухоженные, со свалявшейся шерстью, они уныло жевали солому или глодали голые кости. Джон Дулиттл покраснел от гнева и уже открыл рот, чтобы обругать хозяина цирка бездельником, но Мэтьюз Магг вовремя дернул его за рукав и шепнул:

— Не торопитесь, доктор! Пусть сначала Блоссом увидит, чего стоите вы и ваши звери, и тогда можно будет ставить ему любые условия. А сейчас ссора ни к чему хорошему не приведет — мы потеряем работу да и беднягам из зверинца ничем не поможем.

Доктор последовал совету Мэтьюза и сдержал свой гнев. И все же он шепнул зверям в клетках:

— Погодите немного. Я, Джон Дулиттл, даю вам слово, что найду способ помочь вам.

Тем временем в зверинец вошел служитель. За ним гурьбой двигались посетители: крестьяне и горожане, дети и взрослые. Служитель остановился у клетки с косматым зверьком и сказал:

— Дамы и господа! Перед вами знаменитый хищник патагонских лесов харри-гарри. По ночам он висит на ветке, зацепившись за нее хвостом, и поджидает запоздалых путников. Вы только посмотрите, как сверкают его глаза!

Зверек затравленно смотрел на толпу зевак.

— Да ведь это обыкновенный опоссум, — пробормотал доктор. — Он из семейства сумчатых.

— Из семейства сумчатых? — удивленно хрюкнул поросенок. — Они что, всем семейством живут в сумке? В болыной-пребольшой?

— Да нет, — объяснил ему доктор. — У них на животе большая складка, похожая на сумку, «ни в ней носят детенышей.

— А здесь, — громко кричал служитель у следующей клетки, — вы видите самого большого в мире слона!

— Вот так самый большой! — проворчал себе под нос Джон Дулиттл. — Обычный слоненок, ему до слона еще расти и расти!

Затем господин Блоссом провел их к небольшому шатру, где сидела заклинательница змей принцесса Фатима. Посетителей там не было, и принцесса сидела одна. Она пудрила нос и проклинала все на свете на чистейшем английском языке. По выговору в ней легко было узнать уроженку Лондона. Рядом с ней на полу стояла большая корзина, кишевшая змеями.

— Не бойтесь, Мэтьюз, — успокоил доктор „кошачьего кормильца“. — Они неядовитые.

— Не ядовитые?! — воскликнула принцесса Фатима и сверкнула глазами. — Да это королевские кобры из Индии!

— Как бы не так, — возразил доктор, — Это безобидные черные ужи из Америки.

И он погладил одного из ужей по головке.

— Не прикасайтесь к ним! — вскричала Фатима и вскочила со стула. — Не прикасайтесь к ним или… я вас укушу.

Может быть, она и в правду укусила бы доктора Дулиттла ин, но тут вошел господин Блоссом, а за ним посетители, пожелавшие посмотреть невиданный номер со смертельно ядовитыми змеями. Хозяин цирка отвел и шепнул:

— Как она хороша! Это один из лучших моих номеров.

Из-за занавеса послышалась барабанная дробь и пение флейты. Принцесса Фатима в восточном одеянии подошла, покачиваясь, к корзине и достала оттуда двух ужей и обмотала их вокруг шеи.

— Прекрасные дамы и благородные господа, — пропела она слащаво, — соизвольте подойти поближе. Пусть лучистые звезды ваших глаз обратятся на черных чудовищ подземного царства…

— Что она говорит? — хрюкнул поросенок. — Какие звезды и какие чудовища? Я ничего не понимаю!

— По чести говоря, я тоже, — ответил ему доктор Дулиттл. — Похоже, принцесса считает, что так принято говорить на Востоке.

— На Востоке я не бывал, — проворчал Хрюкки, — но мне это напоминает шипение сала на сковородке. У меня мороз по коже идет.

Хозяин цирка заметил, что номер со змеями не понравился „мистеру Смиту“, и предложил ему отправиться дальше.

— Давайте-ка заглянем на минутку в мой кукольный театр, — сказал он.

Заглянуть-то они заглянули, но не на минутку. Дело в том, что Хрюкки никогда не видел кукольное представление. Когда они вошли, лохматая собака Тобби кусала ярко раскрашенного Арлекина за нос. Поросенок открыл рот от изумления и, как его ни уговаривали, не соглашался сдвинуться с места, пока не досмотрит все представление до конца.

С тех пор поросенок не пропустил ни одного кукольного спектакля и обязательно садился в первом ряду и во все глаза смотрел на веселых и забавных деревянных человечков и зверушек. Увы, в театре изо дня в день играли одну и ту же пьесу. Но даже это не останавливало Хрюкки, и скоро он уже знал наизусть каждое слово.

А у следующего помоста собралась большая толпа, и мальчишки восторженно смотрели на циркового силача. Вот тут-то не было никакого обмана. Гири были настоящие, очень тяжелые, и когда силач бросал их на помост, доски прогибались от удара.

И вот силач лег на спину и принялся ногами жонглировать большим чугунным шаром. Зрители хлопали в ладоши и кричали от восторга. Вдруг раздался громкий треск — одна из досок помоста проломилась, силач не удержал тяжелый шар», и он с размаху упал ему на грудь. Толпа ахнула, Блоссом бросился на помост. Чугунный шар был такой тяжелый, что только двое мужчин смогли снять его с груди силача, но сам силач так и не встал. Он лежал неподвижно с закрытыми глазами и мертвенно-бледным лицом.

— Доктора! — крикнул Блоссом. — Скорее найдите доктора!

Но никого искать уже было не надо: Джон Дулиттл стоял рядом.

— Дайте-ка мне его осмотреть, — сказал он, вставая на колени возле потерявшего сознание силача.

— Вы не сможете ему помочь, — возразил Блоссом. — Он тяжело ранен и еле дышит. Здесь нужен врач.

— А я и есть врач, доктор медицины, — ответил Джон Дулиттл, ощупывая грудь силача. — Мэтьюз, будьте добры, принесите мне из фургона черный саквояж.

— Вы доктор? — удивился Блоссом. — как же так; вы же назвались господином Смитом!

— Да ведь это доктор Дулиттл! — крикнул кто-то толпы. — Когда-то он был лучшим врачом во всей округе. Мне ли его не знать, если я сам у него лечился! Доктор Джон Дулиттл из Паддлеби, собственной персоной!

 

Глава 5. Доктор падает духом

Чугунный шар сломал силачу два ребра, но, слава Богу, он обладал недюжинным здоровьем, поэтому доктор надеялся на скорое выздоровление. Силача уложили в постель, и доктор навещал его четыре раза в день, а Мэтьюз ухаживал за ним как сиделка.

Силача в цирке любили и дали ему шутливое прозвище — Геракл. Он был благодарен доктору за помощь и лечение и потом — долг платежом красен! — не раз выручал доктора.

Теперь, когда доктора узнали и всем стало известно, что он не кто иной, как доктор Джон Дулиттл из Паддлеби, не имело смысла скрываться под чужим именем скоро, очень скоро циркачи подружились с ним и то и дело обращались к нему за советом.

На следующий день тяни-толкая показали публике. Нигде, ни в одном цирке, ни в одном зверинце, до того не было двухголового зверя, поэтому с самого утра к загону с невиданным зверем выстроилась очередь любопытных. Поначалу несчастное животное сгорало от стыда, пугливо озиралось и прятало то одну, то другую голову в большой охапке сена, лежащей рядом. Тогда люди не хотели верить, что у зверя две головы, и кричали:

— Мошенники! А где же вторая голова? Это не цирк, а сплошные надувательство!

И доктору приходилось упрашивать тяни-толкая показать публике обе головы.

— Если люди тебе не нравятся, не смотри на них, — говорил он тяни-толкаю. — отвернись, поешь сена, главное, чтобы они видели, что у тебя две головы.

Однако некоторые зрители не хотели верить своим глазами и кричали, что вторую голову вылепили из воска. А однажды двое сорванцов подкрались к тяни-толкаю с двух сторон, чтобы проверить, какая из голов настоящая, а какая — нет. Тогда тяни-толкай вдруг боднул их обеими головами пониже спины, да так, что мальчишки потом долго чесались, и все убедились, что их не обманывают.

Первые дни в цирке превратились для застенчивого зверя в пытку, и он уже хотел было наотрез отказаться выступать перед публикой. Но когда О’Скалли рассказал ему, как нужны доктору деньги, он все-таки решил остаться и помочь Джону Дулиттлу. В конце концов, тяни-толкай привык к пялившим на него глаза зевакам и в ответ смотрел на них с гордостью и презрением. По чести говоря, они того заслуживали.

Во время представлений доктор сидел у входа в загон, принимал деньги и улыбался каждому словно старому другу. И в самом деле, там ему повстречалось много давних знакомых: соседи по Паддлеби, пастор и даже страдающая ревматизмом дама, та самая, что когда-то села на ежа.

Утка Крякки не могла сидеть без дела и весь день хлопотала: стряпала, стирала, убирала, а кроме того ей теперь приходилось приглядывать за доктором, потому что добрый Джон Дулиттл, когда никто не видел, пропускал детей без денег.

Вечером к ним в фургон приходил хозяин цирка. Они садились с доктором за стол, укладывали блестящие монетки в столбики и делили их поровну. Сова Бу-Бу при этом взлетала доктору на плечо и не спускала глаз с денег — уж кто-кто, а она знала арифметику лучше всех, и ей сам Бог велел следить, чтобы доктора не надули.

От желающих посмотреть на тяни-толкая отбою не было, и все же Джон Дулиттл скоро убедился, что ему придется проработать в цирке не один месяц, чтобы поднакопить денег и рассчитаться с моряком за корабль. К тому же поросенку Хрюкки каждое утро нужна была морковка, О’Скалли — баранья косточка, Мэтьюз Магг очень любил жаренные каштаны, а доктор не мог отказать себе в душистом табаке для трубки. Стоит ли говорить, что все это находилось тоже недешево. Но главное было в том, что доктору не нравился цирк. Нет, не выступления акробатов, клоунов, силачей, а то, что в цирке очень часто обманывали зрителей. А доктор терпеть не мог ложь, и ему было стыдно, что он волей-неволей живет с обманщиками,

Но больше всего Джона Дулиттла беспокоила судьба зверей. Вечером, когда зрители разошлись и во всех шатрах и загонах стихли голоса, доктор поговорил со звеями. Все они наперебой жаловались:

— Нас кормят объедками!

— Клетки не убирают!

— Нас не водят на прогулки! Мы задыхаемся здесь!

Джон Дулиттл выслушал зверей и так рассердился, что, не раздумывая ни минуты, отправился к хозяину цирка в его фургон и потребовал изменить порядки.

Господин Блоссом терпеливо выслушал его, а потом громко рассмеялся в ответ.

— Боже мой, доктор! — хохотал он. — Да если я соглашусь на ваши условия, я разорюсь! Отпустись харри-гарри домой? Отправить старушку Бетти на пенсию? Нанять людей, чтобы они только и делали, что чистили клетки? Покупать свежее мясо для льва и гиены? Выводить зверей на прогулку, словно маленьких детей? Да вы сошли с ума, доктор! Вы ничего не смыслите в цирке! Я уступил вам во всем, что касается зверей, вы выступаете так, как сами того желаете. Но хозяин здесь я! И я не позволю вам вмешиваться в мои дела. Хватит того, что Геракл все еще в постели, а я плачу ему из собственного кармана. Довольно, такие разговоры до добра не доводят.

Джон Дулиттл понурил голову и побрел к своему фургону. Нм ступеньках сидел Мэтьюз Магг и курил трубку. Рядом старушка Бетти щипала травку. Светила луна.

— Какой прекрасный вечер, — заметил Мэтьюз Магг. — Но что это? Вы вроде не в своей тарелке? Что-то слоучилось, господин доктор?

— Случилось, — эхом ответил доктор, присаживаясь рядом с Мэтьюзом. — Мне ужасно не везет. Я только что просил Блоссома лучше заботиться о зверях, но он и слушать меня не стал. Придется мне, наверное, расстаться с цирком.

— Не принимайте близко к сердцу, доктор, — попытался утешить его Мэтьюз. — Вы еще даже не успели обжиться здесь как следует. А если уж вам так здесь не нравится, создайте другой, собственный цирк. Настоящий, без надувательства, куда валом повалят зрители. Но для этого тоже нужны деньги.

Доктор сидел рядом, грустно повесив голову.

— Я не могу смотреть на это безобразие, — уныло твердил он. — Я не могу никому помочь. Мне не следовало даже думать о цирке!

Старушка Бетти пришла на голос своего друга и потерлась носом о его ухо.

— Здравствуй, Бетти, — сказал доктор и потрепал старую лошадь по гриве. — Боюсь, что мне не удастся помочь тебе. Мне очень жаль, но придется мне уйти из цирка.

— Не расстраивайтесь, доктор, — ответила ему старая лошадь. — Запаситесь терпением. С наскоку ничего не сделаешь. А если вы уйдете от нас, то нам уже и надеяться будет не на кого. Я сегодня слышала, как слон и говорящий конь, тот, что выступает на большой арене, радовались вашему появлению. У нас теперь вся надежда на вас. Попомните мои слова — настанет день, когда цирк доктора Дулиттла прославится на весь мир.

Доктор молчал, а Мэтьюз, который ни слова не понимал на языке лошадей, терпеливо ждал, что же решит доктор. Наконец Джон Дулиттл встал со ступенек и пошел к двери фургона.

— Вы остаетесь? — с тревогой в голосе спросил Мэтьюз.

— Да, — ответил доктор. — Наверное, мне так на роду написано. Спокойной ночи.

К концу недели ярмарка в Гримблдоне закрылась. Цирк тоже закрылся, шатры свернули, загоны и помосты разобрали, сложили пожитки и собрались в дорогу. Нарядная Ратушная площадь сразу же стала грязной и неуютной.

Сборы длились целую неделю. Крякки как всегда хлопотала и тоже готовилась в дорогу, остальная звериная семейка доктора развлекалась. Как смешно было видеть циркачей без их обычных цветастых нарядов! А Хрюкки чуть не плакал, потому что не мог никого узнать. Клоун стер пудру с лица и превратился в обычного добродушного толстяка. Принцесса Фатима сменила расшитые восточные одежды на строгое платье и стала похожа на почтенную посудомойку. Дикарь с Борнео причесал волосы, надел рубаху с крахмальным воротничком и галстуком и заговорил на всем понятном языке. Бородатая женщина сняла бороду, бережно упаковала ее и сунула в дорожный сундучок.

А потом вереница цирковых фургонов двинулась к ближайшему городу, до которого было пятьдесят миль. За один день пятьдесят миль не проедешь, к тому же цирк продвигался вперед черепашьим шагом. По ночам в поле рядом с дорогой они разбивали лагерь и с удовольствием спали под открытым небом, как настоящие цыгане. Разжигали костер и вешали над огнем котелок, утка готовила ужин, а остальные таскали хворост. О‘Скалли носился по придорожным канавам и охотился на крыс, в как-то он даже выследил лису и погнался за нею, ни плутовка успела юркнуть от него в нору — и была такова.

По вечерам к костру доктора приходили два друга — Скок, собака клоуна, и Тобби, пес из кукольного театра. Друзья любили поболтать и рассказывали уйму веселых историй из жизни цирка.

— Собаки как и люди, — иногда повторял доктор. — У каждой своя душа и свой нрав.

Он даже написал книгу о собаках, их привычках и пристрастиях. Но люди ученые прочли ее и сказали: «Пфс! Такую чушь собачью мог написать лишь человек не в своем уме». Но они говорили так потому, что ничего ни смыслили в собаках. А доктор был совершенно прав.

Вот так и друзья — Скок и Тобби — ничем не походили друг на друга. Скок, обычная лохматая дворняга, был очень, веселым и любил пошутить. Отчасти, наверное, причиной было то, что он еще щенком попал к клоуну и помогал ему смешить людей. А может быть, он и родился таким смешливым.

— К чему унывать! — повторял он. — Я был слепым щенком, когда увидел, что нельзя ничего принимать слишком близко к сердцу.

Скок понимал шутки и весело смеялся, даже когда подтрунивали над ним.

Знакомство с неунывающим псом навело доктора на мысль издать для зверей веселую газету. И когда Джон Дулиттл снова возвратился в Паддлеби, он первым делом выпустил для крыс и мышей «Подвальный вестник» и «Юмор подземелья» — веселые газеты со смешными рисунками.

Тобби, пес из кукольного театра — маленький белый пудель, был рассудительным и немножко нахальным. Он всегда добивался того, чего хотел.

Маленьким собакам, с которыми никто не хочет считаться из-за их маленького роста, приходится вести себя очень смело, чтобы хоть как-то заставить уважать себя. Вот так и Тобби. Когда он впервые пришел в гости к доктору Дулиттлу, то первым делом запрыгнул на постель и не слез с нее, как ни бранила его Крякки.

— Доктор не обидится, — отвечал он утке. — Ну что плохого в том, если маленькая собачка немного понежится на такой большой постели?

'Доктор действительно не обиделся, и с тех пор Тобби, приходя в гости, устраивался в углу кровати.

И Тобби и Скок гордились дружбой с Джоном Дулиттлом, знаменитым звериным доктором.

Однажды вечером цирк встал на ночлег на краю поля. Неподалеку виднелось большое и богатое крестьянское подворье.

— Схожу-ка я туда, — сказал поросенок, — посмотрю, нет ли у них свинарника. Смерть как хочется узнать свинячьи новости и похрюкать о том о сем.

Поросенок убежал, остальные разожгли костер и повесили над ним котелок с водой. Тут как тут явились Тобби и Скок.

— Вы слышали, господин доктор? — спросил Тобби.

— А что я должен был слышать? — ответил вопросом на вопрос доктор. — Что-то случилось?

— К нам возвращается Софи.

— А кто такая Софи? — снова спросил доктор, подсаживаясь поближе к огню. Ночи уже были холодными, и у доктора зябла спина.

— Тюлениха, она жонглирует мячиками и выделывает всякие трюки в воде. Она выступала у нас раньше, но потом забопела, и хозяин увез ее на лечение. Теперь Софи здорова и присоединится к нам вместе с хозяином в Ашби. Она славная, но иногда любит всплакнуть. Вы с ней подружитесь.

И среду к вечеру цирк прибыл в Ашби, а на следующее утро уже должен был открыть двери для публики. Всю ночь на площади кипела работа. При свете фонарей циркачи ставили шатры, сколачивали помосты, посыпали землю вокруг главного балагана зелеными сосновыми иголками. Даже когда загон для тяни-толкая был готов и семейка доктора отправилась в постель, никто из них не мог уснуть — вокруг стучали, гремели, пилили, колотили.

А когда над крышами Ашби забрезжил рассвет, на площади стоял воздвигнутый за одну ночь целый цирковой городок.

Утром доктор встал с постели разбитый и ничуть не отдохнувший. «Похоже, жизнь в цирке не так уж и легка, как может показаться со стороны», — подумал он.

После завтрака Джон Дулиттл попросил Мэтьюза присмотреть за тяни-толкаем, а сам пошел знакомиться с Софи.

 

Глава 6. Тюлениха с Аляски

Дважды в день Софи выступала на больших представлениях в главном балагане, между акробатами братьями Пинто и говорящим конем. В остальное время на нее можно было полюбоваться в бассейне, со всех сторон обнесенном глухой оградой и защищенном от палящих лучей солнца большим навесом. За три пенни тюлениха ныряла в воду и ловко подхватывала брошенную ей рыбу.

Хозяин Софи сидел на ступеньках у входа и завтракал сваренными вкрутую яйцами. Доктор вошел внутрь и поневоле залюбовался тюленихой. В ней было не меньше пяти футов, ее гладкая шерсть блестела. Она грациозно плавала у края воды.

Доктор обратился к ней по-тюленьи, и Софи вдруг разрыдалась.

— Что с тобой? — спросил обеспокоенный доктор.

Софи заливалась слезами и не отвечала.

— Не плачь, — мягко попросил ее доктор.

Но Софи расплакалась пуще прежнего.

— Ну-ка вытри слезы, — строго сказал Джон Дулиттл. — Стыдись, ты ведь уже не маленькая. А может быть, ты еще больна?

— Нет, я давно здорова, — наконец-то ответила Софи и смахнула широкими ластами слезы с глаз. — Ничего страшного со мною не случилось. Разболелся живот от тухлой рыбы, да и только.

— Почему же ты плачешь? — удивился доктор.

— От радости, — ответила тюлениха. — Вы единственной человек, который может мне помочь… Я много слышала о вас, читала ваш «Арктический вестник» и даже послала вам статью о подводном плавании. Помните? Вы напечатали ее в майском номере.

— Помню, как же, помню, — сказал доктор. — Только зачем плакать?

— Ах, — воскликнула Софи и снова всхлипнула. — Как же мне не радоваться! Я даже забыла о собственных несчастьях! По чести говоря, я поначалу приняла вас за обмчного зеваку, но когда вы обратились ко мне по-тюленьи, я сразу догадалась, что вы — знаменитый Джон Дулиттл. Я ведь только сегодня думала, как бы мне с вами встретиться, а тут вы… — И она снова заплакала.

— Успокойся и расскажи мне по порядку, какие несчастья на тебя свалились, — попросил доктор.

— Дело в том… — начала было Софи и вдруг умолкла,

За дверью загрохотало жестяное ведро.

— Тсс! — прошептал доктор — сюда идет твой хозяин. Поныряй, покувыркайся в водн. Не надо, чтобы знали, что я понимаю язвк зверей.

Вошел хозяин тюленихи с ведром, шваброй и тряпкой и принялся мыть дощатый настил. На Джона Дулиттла он не обратил внимания — ну что примечательного в невысоком толстеньком человечке со сдвинутым на затылок потертым цилиндром?

Закончив уборку, хозяин снова ушел, и Софи тут же подплыла к доктору и принялась рассказывать:

— Цирк давал представления в Хатли, когда я вдруг расхворалась. Что было делать? Цирк уехал дальше, а мы с хозяином остались. В Хатли есть свой зоопарк, и там в бассейне живут морские котики, тюлени и выдры. Мой хозяин — его зовут Хиггинс — уговорил смотрителя пустить меня туда, он думал, что я страдаю от одиночества и быстрей поправлюсь в компании сородичей. В зоопарке была одна молодая тюлениха, тоже родом с Аляски. Ее поймали совсем недавно, и от нее я узнала плохие новости. Бедный Тофти! Несчастный!

— Кто такой Тофти и почему он бедный и несчастный?

— Мой муж, — объяснила Софи. — С тех пор как меня поймали, он горюет день и ночь и ничего не ест. Он похудел, ослаб, а ведь раньше ему не было равных в стаде и он даже был вожаком. Эта молодая глупая вертихвостка сказала, что ему уже осталось недолго жить. — И Софи снова расплакалась. — Он был такой большой, такой сильный, — продолжала она сквозь слезы. — Никто в стаде не смел ослушаться его, а без меня он становился беспомощным, словно маленький тюлененок. Он всегда спрашивал моего совета. А теперь, когда меня нет рядом… Я ведь даже не знаю, жив ли он… Это ужасно!

— Ну-ну, не плачь, — сказал доктор, — попробуем что-нибудь придумать.

— Я должна вернуться к моему Тофти, — всхлипнула Софи, приподнялась на ластах и высунулась из воды. — Я надеялась, что в Хатли мне удастся убежать, но там такие крепкие решетки.

— И как же ты доберешься до Аляски? — задумчиво проворчал доктор. — Путь туда ой какой неблизкий!

— По суше мне туда, конечно, не добраться, — ответила Софи. — Но по морю я вмиг доплыву до Аляски. — И она, желая убедить доктора, так ударила хвостом по воде, что фонтан брызг окатил его с ног до головы.

— Да-да, я вижу, плаваешь ты как рыба, — согласился доктор, отряхиваясь.

— Фи, доктор! — обиженно фыркнула Софи. — Мы, тюлени, плаваем лучше рыб!

— Пусть даже так, — не стал с ней спорить Джон Дулиттл, — но отсюда до моря миль сто, не меньше.

— Что же мне делать? — вздохнула Софи. — Ах, неужели никто мне не сможет помочь?

— Да, перевезти тебя к морю — дело непростое, — сказал доктор. — Здесь надо пораскинуть мозгами. Может быть, мне удастся уговорить Хиггинса отпустить тебя или, на худой конец, он согласится взять выкуп? А тем временем я пошлю на Аляску чайку, пусть она разузнает там, как поживает Тофти, а потом вернется и все тебе расскажет. Не горюй, Софи, все будет хорошо. Тссс! Сюда идут посетители. Покажи им, на что ты способна.

И в самом деле, к бассейну подошла учительница с детьми. За ними семенил Хиггинс. Маленький толстяки и потертом цилиндре поклонился хозяину Софи, улыбнулся сам себе и направился к выходу. За его спиной и послышался плеск воды и веселый детский смех.

А Хиггинс подумал, что Софи, наверное, уже совсем им выздоровела, потому что никогда она не кувыркалась в воде гак весело и не показывала так много трюков.

 

Глава 7. Гонец с севера

Поздним вечером Джон Дулиттл вместе с совой Бу-Бу снова навестил Софи.

— Позволь тебе представить Бу-Бу, — сказал он тюленихе, когда они подошли к краю бассейна. — Она давняя моя приятельница и одна из самых мудрых птиц, котопых я знаю. А уж в арифметике ей нет равных. Прошу тебф, расскаэи подробнее, где на Аляске искать твоего мужа Тофти. Сова слетает к морю и отгула пошлет на Аляску чайку.

Сова устроилась на краю бассейна, и Софи подробно описала ей морской залив, где следовало искать Тофти и его стадо.

— Передайте ему, — добавила Софи, — чтобы не тосковал и не убивался, я непременно вернусь. И пусть поосторожнее охотится на морских ежей — они такие колючие!

Сова внимательно выслушала тюлениху и сказала:

— Решено, доктор, я лечу в Бристоль и выберу среди чаек кого-нибудь из ваших знакомых, чтобы она ради дружбы с вами не поленилась слетать на Аляску и назад в Англию. И не забудьте оставить открытым окно в фургона, иначе я не попаду домой, а раньше двух ночи мне никак не успеть обратно.

Сова взмахнула крыльями и бесшумно вылетела в открытую дверь, а доктор вернулся в фургон и сел за работу. Еще днем, когда он смотрел, как кувыркается и плещется в воде Софи, ему пришла в голову мысль написать книгу о том, как звери плавают. Он весь ушел в работу и уже написал главу «По-собачьи» и приступил к главе «По-тюленьи», когда в окно влетела сова и села на краешек стола.

— Доктор, — сказала она тихонько, чтобы никого не разбудить, — я нашла в Бристоле не одну дюжину чаек, которые согласились лететь на Аляску по вашему поручению. Я выбрала из них самую сильную, но даже она не вернется раньше, чем через пять дней. Поэтому в пятницу мне снова придется слетать в Бристоль.

Следующим утром Джон Дулиттл передал Софи, что уже послал гонца на север, на Аляску. Тюлениха очень обрадовалась. Все звери с нетерпением ждали, какие вести принесет чайка.

В четверг, когда до возвращения чайки оставался еще один день, все собрались вокруг стола в фургоне доктора и слушали рассказ Тобби о лесных разбойниках и бродячих музыкантах. И в ту минуту, когда Тобби умолк, чтобы перевести дух, в окошко постучали.

— Ой! — взвизгнул Хрюкки. — Разбойники! — И трусишка шмыгнул под кровать.

Джон Дулиттл встал, отдернул занавеску и открыл окно. Снаружи сидела нахохлившаяся и едва живая от усталости чайка. Все молча смотрели на нее и ждали, что же она скажет.

— Диктор, — наконец произнесла чайка, — я принесла неутешительные новости, поэтому не стала поджидать Бу-Бу в Бристоле, а прямиком полетела сюда. В стаде Софи дела идут из рук вон плохо. Тофти ничего не делает, лежит на льдине и плачет, поэтому тюлени выбрали себе нового вожака, но толку от него было немного. Они выбрали второго, потом третьего… В этом году зима пришла на Аляску очень рано, море замерзло раньше обычного, метет пурга. Я сама чуть было не превратилась в ледышку, а уж кто-кто, а мы, чайки, к холоду привычны. В такую плохую погоду без сильного и умного вожака тюленям придется туго. Некому будет вывести их в рыбные места, некому будет укрыть их от бури. Боюсь, что эту зиму стадо не переживет. И пока тюлени ссорятся из-за того, кому быть вожаком, киты и моржи отгоняют их от косяков рыбы, а эскимосы бьют их гарпунами. И все потому, что люди поймали Софи, а Тофти только и делает, что плачет по любимой жене.

Чайка умолкла, в фургоне воцарилась тишина.

— Тобби, — задумчиво спросил Джон Дулиттл, — кто хозяин Софи — Блоссом или Хиггинс?

— Хиггинс, — ответил маленький пудель. — Софи принадлежит Хиггинсу, точно так же как тяни-толкай — вам.

— И вовсе не так, — возразил доктор. — Я не ловил тяни-толкая, и я не держу его в клетке. Он сам согласился поехать со мной, а Софи держат здесь против ее воли. — ()н покраснел от гнева и возмущенно запыхтел: — Как же им не стыдно! Охотятся в Ледовитом океане, ловят всех тюленей без разбору! Пусть бы звери жили себе мирно своими семьями и стадами. Когда же люди одумаются?

Доктор Дулиттл умолк, а потом вдруг спросил у Тобби:

— Интересно, сколько может стоить цирковой тюлень?

— Мне довелось слышать, — ответил Тобби, — что Хиггинс купил Софи в Ливерпуле за четыреста шиллингов. По дороге в Англию на корабле матросы уже успели обучить ее всяким трюкам.

— Ты не помнишь, сколько у нас в копилке денег, Бу-Бу? — спросил доктор.

— За прошлую неделю мы заработали сорок семь шиллингов, — без запинки ответила сова. — Три пенса вы потратили на парикмахера, а на шиллинг купили для Хрюкки большой пучок сельдерея.

— И сколько же у нас осталось?

Бу-Бу склонила голову набок и закрыла левый глаз. Она всегда так делала, когда ей приходилось считать в уме.

— Сорок семь шиллингов, — тихо шептала она, — отнять один шиллииг и три пенса… Это будет… Это будет… сорок пять шиллингов и девять пенсов. Вот и все, что у нас есть.

— Маловато… — протянул доктор, — на эти деньги нам не выкупить и четверть Софи. Где бы взять взаймы? Вот если бы я не бросил лечить людей, то мог бы занимать деньги у пациентов.

— Что-то я не припомню, чтобы пациенты давали вам в долг, — крякнула утка, — они чаще сами брали у вас взаймы. И обычно не спешили возвращать деньги.

— Хиггинс все равно не продаст вам Софи, — вставил Тобби. — Он подписал бумагу, что будет выступать в цирке у Блоссома целый год.

— Это значит, что у нас остается один-единственный выход, — решительно произнес доктор. — Софи родилась свободной и не может быть собственностью кого бы то ни было. Если она хочет возвратиться в родной Ледовитый океан, никто не смеет мешать ей. Мы обязаны ей помочь.

В тот вечер, прежде чем звери легли спать, Джон Дулиттл заставил их поклясться, что никто из них не передаст Софи плохие новости, которые принесла чайка с Аляски. Он не хотел зря волновать тюлениху, тем более, что сама она ничего поделать не могла. Прежде всего следовало придумать, как выкрасть Софи и переправить ее к морю.

Доктор пошел посоветоваться к Мэтьюзу Маггу.

— Вы с ума сошли! — воскликнул тот, едва понял, о чем толкует ему доктор. — Если вас поймают, вы окажетесь за решеткой. На ваш взгляд, помочь бежать тюленихе — благородное дело, а на взгляд судьи — кража.

— Пусть судья думает что угодно, — ответил доктор. От волнения и задора он сжимал и разжимал кулаки. — Пусть меня поймают, пусть посадят в тюрьму! Я скажу им на суде, что у животных те же права, что и у людей.

— Да кто станет вас слушать, доктор! — ответил Мэтьюз. — Все подумают, что вы не в своем уме. Как пить дать Хиггинс выиграет дело. Шутка сказать — право собственности! Я сам в душе за вас, да что толку! Суд заставит вас выплатить Хиггинсу четыреста шиллингов, а если у нас не окажется денег, упрячут в тюрьму.

— Если моя затея вам не по вкусу, откажитесь — и все тут. Я готов пойти на все, лишь бы спасти Софи и ее стадо. Конечно, дело это трудное, и можно нажить много хлопот, но меня не пугает даже тюрьма. Она для меня не новость, один раз я там уже побывал.

— А я уже не раз, — вдруг признался Мэтьюз Магг. — вам не приходилось сидеть в исправительной тюрьме в Кардиффе? Вот уж дыра так дыра. Хуже тюрьмы я не встречал.

— Нет, — ответил доктор. — Я не имел удовольствия сидеть в Кардиффе. Мне довелось сидеть в одной африканской тюрьме, но и она, по чести говоря, мне очень и очень не понравилась. Однако давайте вернемся к нашим тюленям. То, что я вам предлагаю, действительно… гм!.. не совсем законно, и если вы сомневаетесь, то лучше вам отказаться.

— Отказаться? Ну уж нет! — воскликнул «кошачий кормилец» и сплюнул себе под ноги. — Конечно, я с вами, господин доктор! Растяпа Хиггинс не имеет права держать тюлениху взаперти. Свободу Софи! Ну и что из того, что он выложил за нее четыреста монет? Это его беда, а нам-то какое дело! Разве я не говорил вам, что у меня с детства тяга к приключениям? Я проделывал и кое-что похуже. Неужели я вам не рассказывал, за что меня упекли в тюрьму в Кардиффе?

— Вероятно, за какой-нибудь пустяк, — сказал доктор. — Все мы в юности совершаем ошибки.

— Я бы не назвал это пустяком, — не на шутку разошелся Мэтьюз.

И он хотел уже было рассказать Джону Дулиттлу всю свою жизнь, но тот не дал ему открыть рот.

— Не сейчас, Мэтьюз, — твердо сказал он. — У нас нет времени на пустые разговоры, надо обдумать план побега. Завтра я скажу Блоссому, что уезжаю на несколько дней по личным делам. В общем-то, это будет правдой, потому что помочь Софи — это мое личное дело. А уеду я для того, чтобы Блоссом ничего не заподозрил, ни о чем не догадался — было бы весьма подозрительно, если бы мы исчезли вдвоем в одну и ту же ночь. Поэтому я уеду, а вы останетесь с моими зверями. И вот тут, через день, а лучше через два исчезнет Софи.

— Вроде тоже уедет по личным делам. Но навсегда, — хихикнул Мэтьюз. — Значит, я должен буду выпустить ее из бассейна?

— Если вы ничего не имеете против, — сказал доктор.

— Против? Я? — вскричал Мэтьюз Магг. — Да я бы с удовольствием отпустил на свободу всех цирковых зверей!

— Вот и хорошо, — обрадовался Джон Дулиттл. — Когда Софи убежит из цирка, я встречусь с ней в условленном месте, а потом..

— А потом и начнутся ваши главные хлопоты, — улыбнулся «кошачий кормилец».

 

Глава 1. Подготовка к побегу

Подготовка к побегу Софи держалась в строгой тайне от людей, работавших у Блоссома. Но цирковые звери узнали о ней на следующее же утро. О’Скалли, Хрюкки, Бу-Бу, Тобби и Скок не утерпели и рассказали все своим друзьям. Конечно, большой беды в том не было, потому никто из людей не говорил по-звериному.

Когда встало солнце, Джон Дулиттл первым делом потен к господину Блоссому сказать, что вынужден уехать ни несколько дней по личным делам. Вернувшись от хозяина цирка, он застал всех своих зверей сидящими в кружок в фургоне. Для пущей таинственности звери разговаривали шепотом. Мэтьюз Магг пристроился на ступеньках.

— Ну как, доктор? — спросил Мэтьюз. — Что вам сказал господин Блоссом?

— Он согласен, — ответил доктор. — Я уезжаю сегодня же вечером. По правде говоря, мне ужасно неловко. Ведь и обману его. Мне все эти уловки не по душе, было бы намного лучше действовать открыто, а не по-воровски.

— Может быть, и лучше, да только не видать тогда Софи свободы как собственных ушей, — возразил Мэтьюз. — Что до меня, то совесть меня не мучает. Ни капельки.

— Господин доктор, — вмешался О’Скалли, — все цирковые звери сгорают от любопытства и спрашивают, могут ли чем-нибудь помочь. Когда Софи должна бежать?

— Послезавтра ночью, — ответил Джон Дулиттл. — Когда цирк закроют, Мэтьюз потихоньку отопрет дверь в ее, загоне. Смотрите в оба, Мэтьюз, не дай Бог, кто-нибудь заметит, как вы возитесь с замком. Вас обвинят невесть в чем — хлопот не оберемся.

— Уж вы положитесь на меня, доктор. — И Мэтьюз гордо поднял голову и ударил себя кулаком в грудь. — Руки у меня ловкие и к замкам привычные, ни один не устоит.

— Господи, я просто сгораю от стыда, — признался доктор.

— Не вижу ничего плохого в том, что мы освободим Софи, — ничуть не смутился Мэтьюз.

— Это будет лучший цирковой фокус из всех, какие я только видел, — сказал Скок. Он встал на задние лапы и поклонился воображаемой публике. — Дамы и господа! А сейчас знаменитый чародей Джон Дулиттл, непревзойденный маг и волшебник, покажет вам фокус-покус-злых-хозяев-иадувокус! Живая тюлениха исчезает на ваших глазах!

— Конечно, вы правы, — вздохнул доктор. — Я ведь не ищу выгоды в обмане. Кто дал им право держать Софи взаперти? Вот бы их заставить плавать в грязной воде и для увеселения зевак ловить полудохлую рыбу!

— Бр-р-р! Какая мерзость! — передернул плечами Мэтьюз. — Я никогда не любил ни воду, ни рыб!

— Я уже рассказал все Софи. Вы откроете ей дверь в загоне и задние ворота цирка, — наставлял друзей доктор. — Софи переползет через улицу, а там, в доме напротив, я буду ждать ее. Дай Бог, чтобы у нас все сошло гладко, от этого зависит судьба не только Софи, но и всех тюленей на Аляске.

— А дальше? — спросил Мэтьюз.

— Сейчас главное — вывести бедняжку из цирка. А дальше мы с ней уж как-нибудь доберемся до моря. Конечно, путь туда неблизкий, к тому же нам придется скрываться. Однако будем надеяться на лучшее.

Звери наперебой просили доктора взять их с собой, особенно старался О’Скалли — он поскуливал и вилял хвостом. Но доктор был неумолим.

— Нет-нет, — говорил он. — Если мы все исчезнем в один день, хозяин заподозрит неладное.

В тот же вечер доктор отправился в путь «по личным делам», перед отъездом он разделил деньги, одну полонии у шил себе, а вторую оставил Мэтьюзу Marry, чтобы он мог побаловать Хрюкки сладкой репкой, а О’Скалли — ломтиком колбасы, да и остальные звери были не прочь время от времени полакомиться чем-нибудь вкусненьким.

Железные дороги в те времена были редкостью, поэтому доктор сел в почтовую карету и отправился в ближайший городишко. Там он снял номер в гостинице и пропел в нем два дня. На третий день, когда стемнело, он пешком вернулся в Ашби, где стоял цирк, и по темным пустынным улицам добрался до того дома, куда должна была приползти Софи.

Звери доктора с нетерпением ждали назначенного часа. Они волновались, а О’Скалли ну просто не находил себе места.

— Успокойся, — одернула его Крякки, — возьми себя в лапы. Ты же знаешь, что доктор всегда добивается своего.

И вот последний посетитель ушел из цирка. Ворота заперли, артисты разошлись по своим фургонам. Бу-Бу уселась на крыше зверинца и вертела головой по сторонам. Она уже условилась со слоном и другими животными, что если кто-то из людей заметит побег, то они по ее сигналу поднимут шум. Хрюкки устроился около фургона Блоссома и не спускал глаз с двери.

Взошла полная луна, и, хотя все фонари в цирке погасли, было светло как днем. Конечно, такая ночь не очень-то подходит для побега, но что было делать? Надо было срочно спасать тюленей на Аляске.

Когда в цирке все стихло, Мэтьюз украдкой выбрался из загона тяни-толкая. Он неслышно ступал по газону и поминутно озирался. За ним следовал О’Скалли. По пути им никто не встретился, и они беспрепятственно добрались до ворот цирка. Мэтьюз оглянулся еще разок-другой и осторожно приоткрыл ворота, а потом также украдкой пошел к загону Софи. О’Скалли остался у ворот.

И тут неожиданно появился сторож с фонарем в руке. Он увидел, что ворота приоткрыты, захлопнул их и даже повернул в замке ключ. О’Скалли сделал вид, что учуял крысу, и побежал вдоль забора, но как только сторож ушел, припустил вслед за Мэтьюзом.

А дела шли все хуже и хуже. У загона с Софи сидел Хиггинс, покуривал трубку и смотрел на круглую, как шар, луну. Мэтьюзу ничего не оставалось, как спрятаться в кустах и ждать, пока хозяин тюленихи не отправится спать.

Но, как видно, Хиггинсу спать не хотелось. К тому же к нему подошел цирковой сторож, присел рядом на ступеньках, и они принялись мирно беседовать. Тем временем О’Скалли нашел по следам Мэтьюза, спрятавшегося в кустах, и попытался и так и эдак объяснить ему, что ворота закрыты на ключ.

Но Мэтьюз не понимал ни слова по-собачьи и только почесывал пса за ухом и приговаривал:

— Погоди, О’Скалли, погоди.

А Джон Дулиттл прятался в доме напротив и то и дело с недоумением поглядывал на часы. Время шло, а Софи все не появлялась.

В конце концов терпение Мэтьюза Магга лопнуло, он потихоньку вылез из кустов и пошел к себе. Его жена сидела в фургоне и вязала шерстяной чулок.

— Теодора! — позвал ее Мэтьюз через окошко.

— Господи! — воскликнула от неожиданности госпожа Магг и выронила рукоделье. — Как ты меня напугал! Что там? Софи убежала?

— Куда там! — сокрушенно ответил Мэтьюз. — Хиггинс со сторожем уселись на ступеньках и беседуют. И что им не спится? Постарайся выманить их оттуда, иначе они не уйдут до утра и тогда все пропало.

— Так и быть, — согласилась Теодора. — Я приглашу их на чашечку кофе. Погоди, я только накину шаль.

Госпожа Магг, милая и веселая толстушка, готова была пойти на все, лишь бы помочь доктору.

— Не хотите ли глоточек свежего кофе? — обратилась она к хозяину Софи и сторожу. — Прошу в наш фургон, посидим поболтаем, а там, глядишь, и мой Мэтьюз придет, составит нам компанию.

Хиггинс со сторожем охотно приняли приглашение, и все трое исчезли в фургоне. Не теряя времени, Мэтьюз бросился к двери загона и ловко открыл запертую дверь. Софи поклонилась ему в знак благодарности и заковыляла на своих коротеньких ластах к выходу.

О’Скалли прыгал вокруг «кошачьего кормильца», поскуливал, вилял хвостом, но тот подумал, что пес радуется удачному освобождению Софи, и преспокойно отправился в свой фургон пить кофе с Хиггинсом и сторожем, которых, как ему казалось, он так ловко облапошил. Ему ведь было невдомек, что ворота цирка закрыты на замок!

Тем временем Софи дотащилась до ограды и к своему ужасу обнаружила, что ворота заперты. Напрасно О’Скалли метался вдоль забора и выискивал в нем дыру, сквозь которую могла бы протиснуться тюлениха.

А сова Бу-Бу сидела на крыше зверинца, чутко вслушивалась и зорко вглядывалась во все, что происходило вокруг. Она бесшумно слетела и через мгновение опустилась на землю перед носом О’Скалли.

— Ради Бога, — шепнула она, — не мечись и не теряй головы, иначе ты поднимешь на ноги весь цирк. Спрячь где-нибудь в кустах Софи. Луна светит вовсю, а она разлеглась на самом видном месте словно остров Гренландия. Мэтьюз — не дурак и скоро сообразит, что с воротами не все ладно. Торопись, сюда уже кто-то идет.

И в самом деле, послышались чьи-то шаги. Сова вспорхнула и снова уселась на крыше зверинца, а О’Скалли помог тюленихе заползти на клумбу с цветами.

А Джон Дулиттл в доме напротив то и дело доставал из жилетного кармана часы, поглядывал на них и спрашивал себя:

— Что же случилось? Почему все еще нет Софи?

Так чьи же шаги послышались у ворот и от кого так поспешно пришлось прятаться Софи и О’Скалли? Конечно, это был сторож. Он выпил чашку кофе, которую ему так любезно предложила госпожа Магг, и сразу же встал из-за стола. Мэтьюз попытался было задержать его еще на несколько минут:

— Ну куда вам торопиться? Посидите с нами. Мальчишки в этом городе не озоруют, взрослые — не воруют, чего вам беспокоиться? Да и кому в голову взбредет влезть ночью в цирк? Сидите, выкурим еще по трубочке, побеседуем.

— Нет, — наотрез отказался сторож, — никак не могу. Я бы, конечно, с удовольствием, но служба есть служба. Мне за то деньги платят. Господин Блоссом строго-настрого приказал мне сторожить всю ночь. А если он узнает, что я всю ночь просидел у вас, мне здорово влетит, да и вам почесаться придется.

Вот так, несмотря на все уговоры Мэтьюза, сторож встал, взял фонарь и вышел. А Хиггинс остался и продолжал беседовать с гостеприимными хозяевами о погоде, о политике, о ценах и о всем том, что так интересно взрослым.

Не успели они выпить еще по чашечке кофе, как в фургон ввалился встревоженный сторож и закричал с порога:

— Софи исчезла!

— Как исчезла? — удивленно вытаращил глаза Хиггинс.

— Не может быть! — притворно удивился Мэтьюз Магг.

— Может, и еще как может! — не унимался сторож. — Дверь в загон открыта, а тюленихи нет!

— Господи! — вскочил со стула Хиггинс. — Я готов поклясться на Библии, что собственноручно запер дверь. Но если ворота заперты, далеко она не могла уйти.

И он опрометью выбежал вон из фургона. Мэтьюз и Теодора состроили огорченные мины и последовали за ним.

— Проверю-ка я еще разок, заперты ли ворота, — сказал сторож и направился к выходу из цирка.

А Хиггинс с Мэтьюзом и Теодорой первым делом бросились к загону, где должна была быть Софи.

— Как странно! — продолжал притворяться Мэтьюз. — Дверь и в самом деле открыта!

— Давайте заглянем внутрь, — предложил Хиггинс. — Может быть, она спряталась на самом дне бассейна?

Он зашел в загон, склонился над темной водой и зажег спичку. Тем временем прибежал сторож.

— Ворота заперты на замок, — сказал он. — Значит, она где-то здесь.

Только теперь Мэтьюз Магг заподозрил неладное, вспомнил, как тревожно метался вокруг него О’Скалли, шепнул что-то на ухо жене и выскользнул за дверь. Сторож осветил бассейн фонарем.

— Ее нет под водой! — кричал Хиггинс. — Ее украли!

И он со сторожем уже собрались было броситься на поиски беглянки, как госпожа Магг вдруг воскликнула:

— Стойте! А это что такое?

— Где? Что? — повернул назад Хиггинс.

— Вон там, внизу, — сказала Теодора и ткнула рукой в глубь бассейна. — Там что-то шевелится. Посветите фонарем.

Сторож и Хиггинс встали у самого края и наклонились. По грязной, мутной воде бежали тени от фонаря.

— Ничего не понять, — задумчиво протянул сторож. — То ли есть там кто, то ли нет никого…

— Ай, мне плохо! — завизжала вдруг госпожа Магг. — Держите меня, я падаю!

И с этими словами она и вправду покачнулась и упала… на склонившихся над водой Хиггинса и сторожа.

Плюх! Плюх! Во все стороны фонтаном полетели брызги. Все: и Хиггинс, и сторож, и их фонарь оказались в воде, — все, кроме Теодоры. Веселая толстушка стояла на краю бассейна и с трудом сдерживала смех…

 

Глава 2. Безумная ночь в цирке

Как жаль, что там, возле бассейна, не было зрителей! Только белая мышь единственная видела, как госпожа Магг ухитрилась сбросить в воду Хиггинса и сторожа. Потом она еще долго потешала своих друзей рассказом о том, как ловко Теодора провела Хиггинса и сторожа, как кувыркнулся в воздухе хозяин тюленихи, как сторож вынырнул и с выпученными глазами заорал:

— На помощь! Спасите, тону!

Вот так началась та безумная ночь. Это была ночь трюков, фокусов, чудес и веселых проделок. Представление началось падением Хиггинса и сторожа, а затем продолжалось еще добрых полчаса и в конце концов подняло на ноги всех жителей Ашби.

Вопли сторожа разбудили циркачей. Первым из своего фургона выскочил сам господин Блоссом. Но споткнулся о невесть откуда взявшегося поросенка и растянулся на земле. Хозяин цирка тут же вскочил и бросился на крики, летевшие из загона Софи, но снова упал. Странный поросенок путался у него под ногами и не давал бежать.

Вслед за Блоссомом выбежала заклинательница змей принцесса Фатима. В одной руке она держала зажженную свечу, в другой — молоток. Не успела она сделать и двух шагов, как мимо нее пролетела утка, хлопнула крыльями, и огонь погас. Принцесса Фатима поспешно вернулась в свой фургон, снова зажгла свечу, но едва она вышла наружу, как с неба на нее бросилась та же утка и снова погасила огонь.

А потом появилась госпожа Блоссом. Тут же навстречу ей затрусила старушка Бетти, чтобы, как всегда, выпросить у нее кусочек сахара. Но встревоженная криками хозяйка только отмахнулась от лошади:

— Не до тебя сейчас!

Старушка Бетти покорно опустила голову и пошла прочь, но при этом удивительно нескладно наступила копытом госпоже Блоссом на мозоль. Та взвизгнула от боли и заковыляла назад в фургон.

И все же как ни старались звери, Хиггинса и сторожа вытащили из воды. Слава Богу, тем временем Мэтьюз Магг открыл ворота цирка. Но Софи, которой О’Скалли строго-настрого наказал сидеть на клумбе среди цветов, не спешила покинуть свое укрытие — во дворе цирка бегали встревоженные артисты, повсюду мигали фонари, слышались голоса.

— Что? Что случилось? — спрашивал кто-то.

— Это ужасно! — отвечали ему. — Воры! Разбойники! Они зарезали господина Блоссома.

На самом деле никто не зарезал господина Блоссома. В ту минуту он в седьмой раз споткнулся о поросенка и в седьмой раз растянулся на земле. Не зная, что делать, он сел, обхватил голову руками и зарычал, как раненый зверь.

С Хиггинса потоками текла вода. От него за милю разило тухлой рыбой, но ему было не до этого. Пропала его Софи! Конечно, она не могла уйти далеко! И он бросился с фонарем в руке искать следы тюленихи.

И он действительно их нашел. На мягкой земле отчетливо виднелись отпечатки ластов. Тут же прибежали другие артисты. Целая дюжина людей с фонарями в руках пошла по следу одной-единственной тюленихи.

К счастью, в ту ночь уже столько ног пробежало по двору цирка, что идти по следу было не так-то просто. И все же погоня неумолимо, хотя и медленно, шаг за шагом приближалась к клумбе, где среди цветов с замирающим от страха сердцем лежала несчастная супруга вожака тюленьего стада.

Джон Дулиттл слышал крики и шум, доносившиеся из цирка, и понимал, что побег Софи обнаружен и что теперь надежды на ее спасение не осталось.

О’Скалли сидел возле бедняжки тюленихи и не знал, что делать. Ну что мог он, обыкновенный пес, против дюжины циркачей!

А что же делала Бу-Бу, сидевшая на крыше зверинца? Глазом опытного, поседевшего в сражениях генерала она спокойно взирала сверху на суету во дворе цирка. Она выжидала, когда все циркачи выскочат из своих фургонов и присоединятся к погоне. Она боялась, что кто-нибудь появится неожиданно во дворе и помешает ей осуществить замечательный план.

— Один, два, три… семь… десять… двенадцать… похоже, все, — бормотала сова.

И тогда она подлетела к окошку зверинца и крикнула:

— Пора!

По ее сигналу звери подняли такой шум, что волосы встали дыбом. Лев рычал, слон трубил, гиена выла, буйвол ревел… Казалось, что звери перессорились и передрались.

Идущие по следу тюленихи артисты цирка остановились как по команде.

— Что там случилось? Какая муха их укусила? — спросил господин Блоссом.

— Похоже, слои сорвался с привязи, — сказал сторож.

— Слон сорвался с привязи? — воскликнул Блоссом. — Так что же мы здесь делаем? Это Софи! Это Софи пробралась в зверинец и напугала слона!

Он выхватил из чьих-то рук фонарь и помчался туда, где в темноте ревели звери;

— Туда! — еще громче зверей заорали циркачи и помчались вслед за Блоссомом.

Только Мэтьюз Магг остался на прежнем месте. Он остался у ворот и притворился, что у него развязался шнурок. Только теперь он заметил, как О’Скалли словно из-под земли появился на клумбе и залаял.

— Беги! — кричал он Софи. — Плыви, лети, делай что хочешь, только выбирайся поскорее за ограду!

Подпрыгивая и хлопая ластами, Софи ползла по дорожке, а пес бежал рядом с ней и поторапливал.

Мэтьюз приоткрыл ворота, тюлениха переползла улицу и исчезла в темной двери необитаемого дома напротив. «Кошачий кормилец» закрыл ворота на замок и принялся заметать следы беглянки.

— Ну вот и все! — вздохнул он с облегчением и вытер пот со лба. — А я еще хвастался, что проделывал штучки потруднее, что помочь бежать тюленихе для меня раз плюнуть!

И тут в ворота кто-то постучал. Стук был настойчивым и требовательным. Дрожащими руками Мэтьюз открыл ворота — перед ним стоял полицейский. Сердце замерло у Мэтьюза в груди. Оно всегда замирало при появлении полицейских, которых он на дух не переносил.

— Я ничего не сделал, — скороговоркой выпалил он. — Я…

— Почему у вас шум ночью? — перебил его полицейский. — Вы подняли на ноги весь город. Одни говорят, что сбежал лев, другие — что наступил конец света.

— Нет, — успокоил Мэтьюз, — просто у нас слон расшалился, сейчас мы его утихомирим. Ничего страшного.

— Ну, это другое дело, — обрадовался полицейский. Ему вовсе не хотелось встретиться на пустынной улице с разгуливающим львом. — Действительно, ничего страшного. Доброй ночи. — И он ушел.

— Доброй и вам ночи. Кланяйтесь от меня господину главному полицмейстеру! — крикнул ему вслед Мэтьюз и запер ворота.

А Джон Дулиттл наконец-то услышал шаги, вернее не шаги, а странный звук, словно кто-то хлестал мокрым бельем по булыжной мостовой. Это Софи шлепала ластами.

— Ну слава Богу! — прошептал доктор. — Что случилось? Почему ты так задержалась?

— Всему виной ворота, — ответила, отдуваясь, Софи. — Они не вовремя открывались и не вовремя закрывались. Но не лучше ли нам поскорее выбраться из города? Мне кажется, здесь небезопасно.

— Сейчас нам лучше остаться здесь, — сказал доктор. — Ты переполошила весь город, и если нас увидят, то сразу же донесут в полицию. Где бы нам спрятаться и переждать?

Джон Дулиттл свернул в ближайший переулок и осмотрелся. Там стоял заброшенный дом с садом, обнесенный высокой кирпичной оградой.

— Вот если бы ты сумела перебраться через ограду, — рассуждал вслух доктор, — то мы могли бы спрятаться там, пока не уляжется суматоха в городе. Как же мне тебя туда переправить?

— Нужна лестница, — вдруг сказала Софи. — Лестница, и ничего больше. В цирке меня заставляли лазить по ней вверх и вниз, а публика смеялась. Не понимаю, что тут смешного?

— Ложись вот здесь в тень, чтобы тебя не заметили, и жди меня. Где сад, там и фрукты, а фрукты обычно собирают с лестницы.

Доктор подпрыгнул, ухватился руками за край ограды, вскарабкался наверх, а затем спрыгнул в клумбу с цветами.

В глубине сада стоял небольшой сарай. Доктор открыл дверь и попытался на ощупь найти в темноте лестницу. Но его руки натыкались на грабли, лопаты, корзины, на что угодно, только не на лестницу. Тогда доктор вышел, занавесил окошко сюртуком, чтобы никто случайно не заметил, как он зажигает в сарае свет, и чиркнул спичкой.

Лестница стояла в самом углу, прислоненная к стене. Через минуту доктор уже шагал к ограде с лестницей на плече, затем влез на ограду, спустил вниз лестницу и шепнул:

— Софи, полезай сюда.

Животные не умеют лазить по лестницам, но, к счастью, Софи в цирке научили этому трюку. По правде говоря, на представлениях тюлениха проделывала его весьма и весьма неуклюже, почему зрители и смеялись над ней, но в ту ночь она вскарабкалась наверх, словно с детства только тем и занималась. Она ловко переступала ластами по ступенькам, легко подбрасывала вверх свое гибкое тело. Лестница трещала под ее тяжестью, но все сошло удачно — еще шажок, и вот уже Софи отдувается наверху кирпичной ограды.

Доктор втащил лестницу и спустил ее в сад. И тут Софи показала еще один трюк — она легла животом на лестницу и соскользнула вниз словно со снежной горки. Доктор кубарем скатился вслед за ней. И вовремя — на улице послышались голоса и топот: циркачи во главе с Блоссомом и Хиггинсом все еще метались по городу в поисках беглянки.

— Слава Богу, — с облегчением вздохнул доктор, когда голоса утихли вдали. — На этот раз нам повезло. Никому и в голову не придет искать тебя здесь. Что же ты делаешь, Софи?! Ты зачем разлеглась на цветнике? Иди сюда, на дорожку. Пойдем-ка устраиваться на ночлег.

— Разве нельзя остаться под открытым небом? — спросила Софи. Она с удовольствием кувыркалась в густой траве. — Мне здесь так хорошо!

— Нет, — возразил Джон Дулиттл, — когда рассветет, нас увидят люди из соседних домов. Лучше устроиться в сарае. Дверь в него открыта, к тому же внутри приятно пахнет сеном.

Из нескольких охапок сена и старых мешков доктор приготовил постели себе и Софи. Тюлениха не мешкая вытянулась, зевнула и сказала:

— Свобода — это прекрасно! Вы не устали, доктор? Что до меня, то я не могу двинуть ластом, даже если бы мне сулили за это большую свежую треску.

— Спи спокойно, — ответил ей Джон Дулиттл. — А я еще погуляю по саду.

 

Глава 3. В заброшенном саду

Доктор закурил трубку и пошел погулять по залитым лунным светом аллеям старого заброшенного сада.

Джон Дулиттл любил сады. Неухоженные, запущенные грядки и клумбы задели его за живое.

— Как жаль, что такой прекрасный сад умирает, — грустно вздохнул доктор.

Он вернулся в сарай, нашел там тяпку, корзинку, засучил рукава и взялся за работу. Сначала он решил было только очистить от сорняков клумбу с розами, затем не удержался и привел в порядок лавандовые кусты, а в конце концов так разошелся, что выполол все цветники и грядки.

— Если уж мы здесь живем и не платим за ночлег, — бормотал он про себя, складывая сорную траву в корзину, — то расплатимся с хозяином за гостеприимство хотя бы этой маленькой услугой.

Спустя неделю хозяин дома, молодой бездельник, сдал жилье своей пожилой тетушке и очень удивился, когда старая дама принялась расхваливать его на все лады за «такой чистый, ухоженный сад».

Закончив работу, доктор вдруг почувствовал, что ужасно проголодался. У беседки, утопающей в цветущей глицинии, он обнаружил несколько раскидистых яблонь. Увы, ни одного яблочка, даже самого маленького и кислого, не осталось на их ветках — соседские сорванцы потрудились на славу. Джон Дулиттл пошел на грядки в надежде найти хотя бы пару морковок, но и там удача не улыбнулась ему.

— Придется попоститься еще денек, — вздохнул доктор и лег спать с пустым желудком.

Утром Софи проснулась и сказала:

— Мне всю ночь снилось море, и от этого у меня разыгрался аппетит. Когда мы будем завтракать?

— Боюсь, что сегодня нам придется обойтись даже без обеда и без ужина, — ответил ей доктор. — Мне нельзя выходить на улицу днем, но когда стемнеет, я найду какую-нибудь рыбную лавочку и куплю тебе пару селедок.

Софи только вздохнула. Она была сильная и мужественная, но с каждым часодо голод мучил ее все сильнее и сильнее. Доктору тоже приходилось несладко, а к полудню он уже так проголодался, что принялся шарить по углам сарая в поисках хотя бы луковицы.

— Послушайте, доктор! — шепнула вдруг Софи. — Похоже, лает собака. Если они пустили собак по нашему следу, мы пропали!

Доктор вышел наружу и прислушался. Действительно, из-за ограды доносился лай.

— Не волнуйся, это О’Скалли, — успокоил Джон Дулиттл тюлениху.

У ограды росла старая ветвистая груша. Доктор вскарабкался на нее, уселся на ветке, нависшей над оградой, и осторожно выглянул на улицу.

— Что случилось, О’Скалли? — спросил он.

— Я принес новости, — тихо пролаял пес. — Втащите меня к себе.

— Погоди минутку, сейчас что-нибудь придумаем, — ответил доктор.

Он слез на землю, побежал в сарай, нашел веревку и корзину, снова вскарабкался на грушу и спустил корзину на веревке на улицу. О’Скалли сел в корзину, и доктор втащил его наверх, а оттуда пес уже сам очень ловко с прыгнул на землю. В корзине лежал принесенный псом сверток. В нем были четыре булочки с сыром, бутылка молока, две селедки, бритва и кусочек мыла.

— Мы спрятались в сарае, — шепнул доктор. — Пойдем туда.

Софи очень обрадовалась и в мгновение ока проглотила рыбу. Доктор хотел растянуть удовольствие и решил откусывать понемножку, но зубы сами собой, помимо его воли, отхватили сразу полбулочки.

— Умница! — похвалил пса Джон Дулиттл с набитым ртом. — Как ты узнал, что мы здесь и что у нас нет еды? Мы едва не умерли с голоду.

О’Скалли подал тюленихе вторую селедку и рассказал:

— Когда Софи наконец сбежала из цирка, все бросились на ее поиски. Блоссом до утра рыскал по городу. Бу-Бу встревожилась и сказала: «Будем надеяться, что доктор не покинет город этой ночью. Лучшее, что он сейчас может сделать, — затаиться до поры до времени». Мы всю ночь не сомкнули глаз и ждали, что с минуты на минуту вас и Софи доставят обратно в цирк под стражей. Но наступило утро, а вас еще не поймали, да и вообще, никому в голову не пришло, что доктор Джон Дулиттл может быть замешан в похищении тюленихи. А Блоссом и Хиггинс упрямо продолжали искать Софи. И тогда Бу-Бу послала меня выяснить, остались вы в Ашби или сумели улизнуть. Утро выдалось влажное, — продолжал пес, — в такую погоду искать следы — одно удовольствие. Я

обежал все окрестности, но нигде не учуял вашего запаха. Тогда я вернулся к Бу-Бу и сказал: «Доктор все еще в Ашби, если только он не улетел по воздуху». «Летать он еще не научился, — ответила мне Бу-Бу. — А жаль! Это значит, Что он спрятался. Найди его и сразу же возвращайся ко мне. Я тем временем приготовлю для него что-нибудь поесть. Да и Софи небось уже проголодалась».

Пес почесал за ухом и снова заговорил:

— Я долго бегал по городу, пока не нашел то место, где вы вышли из почтовой кареты. Ваши следы повели меня к цирку, к дому, где вы ждали Софи, а затем вдруг ваш запах исчез возле ограды сада. Я не мог понять, в чем дело: по воздуху вы и вправду не летаете, в мышиную норку вам тоже никак не пролезть. Пока я стоял и ломал себе голову, из-за ограды вдруг пахнуло вашим табаком. Я и не знал, что вы с Софи так хорошо прыгаете!

Софи улыбнулась и облизала измазанные жиром усы, а доктор проглотил вторую булочку с сыром и рассмеялся.

— Мы не прыгали через ограду, — объяснил он. — Мы перелезли через нее по лестнице. Но как тебе удалось притащить сюда столько еды?

— Да, это было не так-то легко, — признал О’Скалли. — Бу-Бу и Крякки приготовили булочки, а я потихоньку стащил пару селедок из запасов Хиггинса. Молоко нам еще утром принес молочник. Белая мышь вспомнила, что вы терпеть не можете ходить небритым и посоветовала положить в сверток мыло и бритву. Стоило мне появиться на улице с пакетом в зубах, как тут же за мной погнались мальчишки. Потом встретилась старушка. «Какая умная собачка! Иди сюда, покажи, что ты несешь своему хозяину!» А затем дело пошло еще хуже — мне повстречались настоящие разбойники. Бродячие псы учуяли рыбу и булочки и погнались за мной. Пришлось остановиться и задать им трепку, а это было не так уж и легко…

— Ты умный и храбрый пес, — сказал доктор, прожевывая последний кусочек булочки и открывая бутылку с молоком. — Хорошо, когда у человека есть верные друзья. Спасибо за бритву, а то я уже изрядно оброс. К сожалению, у нас нет воды.

— Как же я об этом не подумал?! — воскликнул О’Скалли. — А что, если развести мыло в молоке?

— Прекрасная мысль! — обрадовался доктор. — Я еще никогда не брился с молоком!

И он намылил щеки и взялся за бритву. Когда его щеки снова стали гладкими, он с одобрением посмотрел на свое отражение в окошке и сказал:

— Вот теперь другое дело, я снова похож на доктора Дулиттла, а не на бродягу, ворующего чужих тюленей.

— Мне пора идти, — пролаял О’Скалли. — Я обещал остальным зверям поскорее вернуться и рассказать, что с вами и как вы себя чувствуете. Все они очень беспокоятся за вас. Если этой ночью вам не удастся покинуть город, утром я снова принесу вам еду. Хиггинс и Блоссом не оставили надежду отыскать Софи, так что вам надо смотреть в оба. Уж лучше вам пересидеть здесь два-три дня, чем поторопиться и попасться.

— Спасибо, что навестил нас, — ответил ему доктор. — Кланяйся от меня всем моим друзьям и скажи им, что я благодарен им за помощь.

Потом они с О’Скалли украдкой проскользнули к груше, доктор снова влез на дерево, поднял пса в корзине наверх и осторожно опустил его на землю по другую сторону ограды.

Прошел час, другой. Все было спокойно. Тюлениха нежилась на охапке сена, а доктор читал газету, в которую была завернута принесенная псом еда.

— Как вам кажется, доктор, — спросила Софи, — нам удастся этой ночью выбраться из города? Мне так не терпится поскорее оказаться в море!

— Запасись терпением, — ответил Джон Дулиттл. — Путь туда неблизкий. Как только стемнеет, я выгляну на улицу и посмотрю, можно ли нам трогаться в путь.

Прошло еще полчаса. Доктор встал, подошел к ограде и прислушался. С улицы доносились голоса. Скорее всего, это были жители города, идущие по своим делам.

— Пока еще рано, — сказал доктор тюленихе, когда вернулся в сарай. — Вечер сегодня теплый, и горожане не спешат по домам.

— Ох! — тяжело вздохнула Софи. — Неужели мы никогда не уберемся из этого сада? Бедный мой Тофти!

И она тихонько всхлипнула.

Еще через час Джон Дулиттл снова направился к ограде. Только он хотел было влезть на грушу и выглянуть наружу, как с улицы послышался лай О’Скалли:

— Доктор, вы здесь?

— Что случилось? — пролаял в ответ Джон Дулиттл.

— Хозяин цирка вместе с Хиггинсом только что уехали куда-то в коляске. Перед отъездом Блоссом заглянул к Мэтьюзу Маггу и велел начинать вечернее представление без него. Бу-бу считает, что лучшего времени для побега и не придумать. Представление начнется через полчаса, все жители города соберутся у нас, и вы тогда беспрепятственно покинете город. Вы слышите меня, доктор?

— Слышу, О’Скалли, слышу, — ответил доктор и посмотрел на часы. — Через полчаса мы уходим. По какой дороге поехал Блоссом с Хиггинсом?

— Скок бежал за ними по улицам до самой окраины, а потом вернулся и сказал, что они поехали в сторону Гримблдона. Поэтому вам, чтобы не встретиться с ними на улице, надо выйти на дорогу, ведущую в Данвич. Я оставил здесь, возле ограды, несколько булочек с ветчиной, чтобы вы не голодали в пути. А теперь прощайте, мне пора возвращаться, представление скоро начинается.

О’Скалли убежал, а доктор пошел предупредить Софи, что пора собираться в дорогу. От радости тюлениха встала на хвост и захлопала ластами.

— Слушай меня внимательно, — наставлял ее доктор. — Если нам на улице кто-то встретится, — а скорее всего так оно и случится, — ложись возле ограды и не шевелись, притворись, что ты — мешок с… с крупой. А я буду стоять рядом и делать вид, что отдыхаю. И не дрожи так, как сейчас. Мешки с крупой не дрожат.

— Я постараюсь, доктор, — отвечала Софи, пытаясь унять дрожь. — Я очень волнуюсь.

Доктор в последний раз взглянул на часы и зашагал к ограде. Софи заковыляла за ним. Увы, в тот день удача отвернулась от них: не успел Джон Дулиттл прислонить к ограде лестницу, как с улицы послышался лай. Доктор прислушался, и лицо его нахмурилось. Лай собак приближался, становился все громче и громче.

— Что это? — спросила тюлениха и снова задрожала, как осиновый лист, на этот раз от страха. — Это не Скок, не Тобби, не О’Скалли!

— Да, Софи, это не наши друзья, — согласился с ней доктор. — Так лает только одна порода собак в мире. Нет сомнений, это ищейки. Они идут по твоему следу.

 

Глава 4. Собаки-ищейки

После того как О’Скалли сказал доктору, что пора уходить из города, он вернулся в цирк в полной уверенности, что уж теперь-то все пойдет как по маслу.

Он свернулся калачиком под столом и задремал. Бу-Бу пересчитывала деньги в копилке, Крякки вытирала пыль. И вдруг в фургон влетел запыхавшийся Тобби. Он едва дышал от усталости и волнения.

— О’Скалли! — хрипло пролаял он. — Привезли ищеек! Хиггинс и Блоссом ездили в соседнюю деревню, там живет человек, который разводит собак на продажу. Они привезли шестерых! Я заметил их еще на мосту и бежал рядом с коляской через весь город. Я пытался поговорить с ищейками, но они меня не услышали — уж больно громко грохочут колеса по мостовой. Если собак пустят по следу Софи, ей ни за что от них не уйти.

— Ах, разбойники! — рявкнул О’Скалли. — Где они?

— Они уже ехали через площадь, когда я обогнал их и припустил что было сил сюда, чтобы предупредить вас.

— К загону Софи, быстро! — приказал О’Скалли. — Они должны быть там!

И оба пса помчались в темноте к бывшей тюрьме тюленихи. Но собак-ищеек там уже не было. О’Скалли обнюхал все вокруг и шепнул:

— Какое невезенье! Они уже взяли след. Скорее за ними, может быть, мы еще успеем!

И он стрелой помчался к воротам цирка. Маленький Тобби изо всех сил бежал за ним, стараясь не отстать. Его уши стояли торчком и подрагивали, словно паруса под ветром.

В темном переулке за углом уже вовсю шла охота на беглянку. Люди размахивали фонарями, ищейки — шесть огромных псов с длинными ушами и налитыми кровью глазами — обнюхивали камни мостовой, протяжно и глухо подвывая. Городские собаки отвечали им из своих дворов лаем.

О’Скалли притворился, что тоже ищет след, протиснулся среди множества человеческих ног и подошел к самому большому псу, по-видимому — вожаку ищеек.

— Уведи отсюда свою свору, — шепнул он ему. — В этом деле замешан сам доктор Дулиттл.

Вожак остановился и свысока посмотрел на О’Скалли.

— Кто ты такой и откуда взялся? — прорычал он. — Не морочь мне голову, доктор Дулиттл уехал в Африку. Мне велели найти тюлениху, и я разыщу ее даже под землей.

— Доктор Дулиттл уже вернулся! — настаивал О’Скалли. — Он здесь, в шести шагах от тебя, по ту сторону ограды. Это он украл тюлениху из цирка, чтобы отпустить ее на свободу.

— Так я тебе и поверил! — огрызнулся вожак своры. — Проваливай подобру-поздорову и не мешай мне. Доктор Дулиттл все еще в Африке.

— Дворняга безмозглая! — ругнулся О’Скалли. — Задать бы тебе хорошую трепку, чтобы ты научился слушать других! Говорю тебе: доктор Дулиттл уже вернулся в Англию и теперь работает в бродячем цирке!

Но вожак своры ищеек и слушать его не хотел. Он был ужасно горд тем, что научился выслеживать добычу, считал себя большим мастером своего дела, и еще не было случая, чтобы он пощадил свою жертву. Вот и теперь он не собирался упустить тюлениху лишь из-за того, что какой-то дворовый пес наплел ему с три короба о докторе Дулиттле. Какие глупости!

Бедняга О’Скалли был в отчаянии. Ищейки уже обнюхивали кирпичную ограду, за которой скрывалась Софи. Они уже чувствовали ее запах. И теперь они будут стоять на месте и лаять, пока Блоссом и Хиггинс не догадаются, что беглянка каким-то чудом перемахнула через ограду и сидит в саду. И тогда люди обыщут весь сад и непременно найдут ее.

Что же делать? И тут О’Скалли осенило. Он подбежал к ограде поближе и залаял:

— Доктор, ищейки не верят ни одному моему слову. Скажите им, что вы здесь.

Воздух в переулке сотрясался от собачьего лая, и когда из-за забора раздался голос еще одной собаки, никто из людей не обратил на него внимания. Но на самом деле это лаял Джон Дулиттл.

— Это я, доктор Дулиттл. О’Скалли сказал вам правду. Прошу вас, уходите! Гав! Гав!

Ищейки вдруг разом остановились, задрали вверх головы и навострили уши.

— Это он, клянусь собственным хвостом! — тявкнул вожак. — Я узнаю его голос!

— Что я тебе говорил?! — прошипел ему на ухо О’Скалли. — Уведи людей за город и поводи их до утра по лесу, чтобы доктор тем временем мог выбраться из Ашби.

— Ты уж не обижайся, я ведь не со зла, — миролюбиво сказал вожак ищеек, затем опустил нос к земле, словно что-то учуял, и уверенно побежал вверх по улице. Вся свора бросилась за ним.

— Господин Блоссом! — радостно закричал хозяин ищеек. — Они взяли след! Не зря у моего вожака столько наград с выставок!

Неизвестно, какую награду заслужил вожак ищеек на этот раз — может быть, ему дали плетей, может быть, оставили без ужина, — но пес из уважения к знаменитому звериному доктору решил пожертвовать своим добрым именем. Его хозяин, Блоссом и Хиггинс, спотыкаясь, бежали за ищейками. За ними устремилась и толпа зевак, и в мгновение ока улица опустела.

Софи лежала на клумбе и рыдала. Доктор тщетно пытался утешить ее. Вдруг на ограду бесшумно опустилась сова. Конечно, это была Бу-Бу.

— Доктор, — сказала она, — не теряйте времени, уходите из города. Ищейки увели погоню в сторону Гримблдона, на улицах никого нет. Поторапливайтесь.

И пока ищейки с громким лаем водили Блоссома и Хиггинса по оврагам и колючим зарослям, доктор Дулиттл без помех вывел тюлениху из Ашби. Они шли на запад, к морю.

Потом, когда доктор Дулиттл благополучно доведет Софи до моря и вернется в цирк, он скажет, что никогда не решился бы на такой шаг, если бы знал, что их ожидает в пути. Он часто будет рассказывать своим зверям историю этого путешествия, а звери будут ее слушать, затаив дыхание.

Вот и мы сейчас приступим к этой истории.

Когда дома Ашби остались позади, а дорога запетляла по лесу, доктор облегченно вздохнул. Наверняка Хиггинс с Блоссомом обратились в полицию и обещали награду за поимку Софи, и, конечно, теперь любой полицейский, завидевший человека с тюленем, схватил бы их не раздумывая. Но, слава Богу, они уже шли по лесу, а в лесу, как известно, полицейские не водятся.

Софи пыхтела как чайник на огне, с трудом переставляла ласты по каменистой дороге. Пора было подумать об отдыхе. Однако устраиваться на привал на обочине доктор не отваживался. Поэтому он свернул на лесную тропинку, которая через несколько минут вывела его на небольшую, поросшую травой лужайку, закрытую со всех сторон кустами. Здесь можно было не опасаться встречи с людьми, в худшем случае сюда могли забрести ребята, собирающие ягоды.

Софи с трудом перевела дыхание и растянулась среди зарослей ежевики.

— Как же я устала! — простонала она. — Мы, тюлени, не привыкли к пешим прогулкам. Еще далеко?

— Очень далеко, — грустно покачал головой доктор. — Мы не прошли еще и сотой части пути.

— Так мало?! Я думаю, нам лучше поискать реку. Реки всегда впадают в море, а вода для меня — все равно что гладкая дорога для лошади. Пешком мне до моря не добраться, я заболею и умру.

— Конечно, ты права, Софи, — согласился доктор. — Но где искать реку? Здешние места мне незнакомы. Ах, голова моя садовая! Как же я не догадался прихватить с собой карту?! А обращаться к прохожим я побаиваюсь, я ведь сказал всем, что уехал по личным делам.

— А вы обратитесь к животным, лучше всего к тем, кто живет в воде, — подсказала Софи.

— Замечательно придумано! — воскликнул доктор. — Спрошу-ка я у выдры. Выдры, Софи, с вами в дальнем родстве. Оставайся здесь и отдыхай, а я пойду на поиски.

Доктор вернулся лишь к полуночи и с таким треском продирался сквозь заросли, что разбудил уснувшую Софи. В руках доктор держал небольшого зверька. Тот игриво изогнул спину и с любопытством посмотрел на Софи.

— Какая она огромная, доктор, — запищала выдра. — А вы говорили мне, что мы родственники!

— Так оно и есть. Только ты охотишься в реках, а она — в море.

— Но у нее вовсе нет лап, а только ласты, — все еще сомневалась выдра.

— Потому-то тюленей и называют ластоногими, — отвечал доктор. — Подойди к ней поближе, она тебя не

укусит.

Выдра спрыгнула на землю, с опаской подошла к тюленихе и вежливо обратилась к ней:

— Здравствуйте, как поживаете?

— Благодарю, — не менее вежливо ответила тюлениха. — Превосходно, вот только я умираю от голода.

— Я могла бы принести тебе карпа, — предложила выдра.

— Любую рыбу, хоть пескаря! — взмолилась Софи.

— Погоди немножко, я скоро вернусь! — крикнула выдра и исчезла в кустах.

Скоро она вернулась с огромным зеркальным карпом в зубах и положила его на траву перед Софи. Тюлениха тут же проглотила рыбу и облизнулась.

— Послушай, — обратился доктор к выдре, — нам надо поскорее добраться до моря. Софи считает, что нам лучше всего путешествовать по воде.

— Конечно, она права, — задумчиво ответила выдра, — но я не знаю вблизи ни одной реки. Здесь есть несколько прудов, рыбы в них не так уж много, но мне одной хватает.

— Куда же нам податься? — спросил доктор домоседку выдру. Он был явно растерян.

— Не знаю, что вам и посоветовать, — ответила та. — Я здесь родилась и никогда не путешествовала. Спросите у диких уток. Эти непоседы снуют туда-сюда над всеми реками и знают безопасные дороги, где вам никто не встретится. На их совет можно положиться. По ночам они часто летают над лугами, поэтому поднимитесь сейчас на холм и прислушайтесь, а когда услышите шум их крыльев, позовите их.

Выдра сердечно попрощалась с Софи, пожелала ей доброго пути и ушла. Вслед за ней ушел и доктор. Он пересек поле и взобрался на вершину высокого холма. Ночь была тихая. Полная луна заливала серебристым светом и небо и землю.

Скоро издалека донесся легкий свист — это крылья диких уток с шумом рассекали воздух. Доктор свернул трубочкой ладони и громко крякнул. От стаи уток, летевшей к морю, отделились две птицы и спустились вниз.

Задремавшая было Софи снова проснулась от звука приближавшихся шагов. Теперь Джон Дулиттл нес пару зелено-голубых селезней. Он уселся на траву, птицы продолжали доверчиво сидеть у него на руках.

Доктор Дулиттл рассказал уткам, в каком положении оказался он с тюленихой, и попросил у них совета.

— До ближайшей реки, — сказали селезни, — миль сорок. Это река Киппет. К сожалению, отсюда до нее можно добраться только пешком.

— Час от часу не легче! — воскликнул доктор.

— Бедный мой Тофти! — пустила слезу Софи. — Сколько же времени мне придется добираться к тебе!

— Местность там очень живописная, — продолжали селезни. — Есть хлебные поля и есть леса, холмы и овраги. Вам понравится.

— Вы забываете, — сказал доктор, — что тюлени не приспособлены для ходьбы. Софи ни за что не перебраться через овраг.

— Тогда вам лучше пойти по дороге, — сказали селезни, — но это совсем неинтересно.

— Весь Ашби уже знает о побеге тюленихи, и если нас увидят на дороге, меня посадят в тюрьму, а ее вернут в цирк, — возразил доктор. — Дорога нам тоже не подходит.

— Здесь неподалеку проходит дорога из Игглесби в Грантчестер. Ее проложили еще древние римляне, когда завоевали Британию. Жители Ашби не пользуются ею. А в предместье Грантчестера дорога пересекает реку Киппет. Там еще стоит мост, который называют мостом Тальбот. Держитесь этой дороги, и вы не собьетесь с пути и не заблудитесь.

— Спасибо вам, — поблагодарил доктор селезней. — Вы были очень любезны.

Птицы попрощались и улетели. Джон Дулиттл вытащил из жилетного кармана часы и посмотрел на них.

— Уже два часа ночи, до рассвета осталось совсем немного. Спрячемся здесь и подождем до завтрашнего вечера или немедленно отправимся в путь?

— Пойдемте, доктор, — решительно сказала Софи. — Мне надо торопиться. Тофти пропадет без меня.

И они двинулись в путь. Шли они очень медленно и за час преодолели не больше мили, и все же в конце концов выбрались на старую римскую дорогу.

 

Глава 5. Пассажиры из Пенчерча

Вот уже час доктор с тюленихой двигались по пустынной, вымощенной булыжником дороге.

— Как я устала! — простонала Софи. — Эта дорога ничуть не лучше предыдущей. Она такая же твердая и неровная. Нам еще далеко, доктор?

— Очень далеко, — ответил Джон Дулиттл.

Софи неожиданно разрыдалась. Ее горькие слезы капельками дождя падали на белую дорожную пыль.

— Я только и слышу от вас: «Очень далеко, очень далеко!» — всхлипывала она. — И зачем только вы согласились помогать мне?!

— Ну что ты, Софи, — попытался утешить ее доктор. — Не сдавайся! Мы справимся. Главное — добраться до реки.

— У меня больше нет сил! Давайте отдохнем.

Силы тюленихи действительно были на исходе. Волей-неволей пришлось им опять остановиться.

— Иди-ка сюда, на обочину, — позвал ее доктор. — Здесь в траве тебя никто не увидит.

Бедняжка поспешила прочь с дороги и обессилено растянулась в траве. Джон Дулиттл присел рядом с ней на большой камень и задумался. Он начинал понимать, что, несмотря на все мужество и усилия Софи, пешком им никогда не добраться до реки.

Грустные раздумья доктора о трудностях и препятствиях на их пути неожиданно прервал далекий стук колес.

— Лежи в траве и не шевелись, — шепнул он тюленихе. — С дороги тебя не увидят.

Стук колес по вымощенной булыжником дороге приближался. Из-за поворота выехал запряженный парой лошадей экипаж. Подъехав к сидящему на камне доктору, кучер натянул поводья и остановил лошадей.

— Вы ждете почтовую карету, сэр? — спросил он.

— Да… то есть нет… — не знал, что сказать, доктор. — А разве это почтовая карета?

— Да, это ночная почтовая карета, — важно ответил кучер.

— И куда же вы направляетесь? — расспрашивал доктор.

— Мы едем из Пснчсрча в Эиглторп. Если хотите, мы вас подвезем.

И пока доктор обдумывал, что же ответить, в голову ему пришла невероятная мысль.

— И много у вас пассажиров? — спросил он и сам удивился собственной храбрости.

— Нет, — махнул рукой кучер, — всего два человека. Мужчина и женщина, они как сели в Пенчерче, так и уснули. Свободного места много, садитесь!

Внутри почтовой кареты горел фонарь, его тусклый свет пробивался сквозь занавешенное окошко. Доктор попытался заглянуть внутрь, но ничего не увидел. Он все еще колебался: а вдруг случайные попутчики выдадут его полиции.

— Если желаете ехать с нами — садитесь, — поторопил доктора кучер. — Я не могу стоять всю ночь здесь и разговаривать с вами.

И доктор решился.

— Одну минутку, — сказал он, — я сейчас принесу свой баул.

— Вам помочь? — любезно предложил кучер.

— Нет-нет, не надо! — поспешно отказался доктор. — Не стоит утруждать себя и спускаться на землю. Я все сделаю сам.

Доктор обошел почтовую карету, открыл дверцу и заглянул внутрь. В дальнем углу сидели мужчина и женшина. Женщина положила голову на плечо мужчины. Оба мирно спали.

Доктор оставил дверцу открытой, выбежал на обочину и подхватил на руки Софи. Какая же она была тяжелая!

— Веди себя смирно, — шепнул он ей на ухо. — Я засуну тебя под скамейку, и мы вмиг доберемся до реки.

Дверца почтовой кареты была высоко над землей, и подниматься туда нужно было по небольшой железной лесенке в две ступеньки. Они-то и подвели доктора Дулиттла. Он еще раз заглянул внутрь кареты, убедился, что пассажиры мирно спят, и шагнул на лесенку. Под тяжестью его и Софи ступеньки скрипнули, женщина подняла голову, увидела доктора и воскликнула:

— Джон! Ты опять взялся за свое!

Конечно, это была Сара, сестра доктора! И тут она рассмотрела, что ее брат прижимает к груди тюлениху, а та нежно обнимает его ластами за шею. Сара вскрикнула от ужаса, всплеснула руками, потеряла сознание и рухнула на сидящего рядом супруга. От ее крика лошади дернули и понеслись вскачь, доктор с Софи свалился на дорогу, да так и остался сидеть. Почтовая карета с грохотом исчезла и темноте.

— Вот и прокатились, — вздохнул доктор и с трудом встал на ноги. — Подумать только! Сара! В конце-концов это даже к лучшему, что увидела нас именно она. Будь на се месте кто-нибудь другой, он раструбил бы на каждом углу, что видел человека с тюленем, и пустил бы по нашему следу погоню. Но Саре и преподобному Дигли стыдно, что их родственник стал бездомным циркачом, и они будут держать язык за зубами.

— Нет худа без добра, — утешила его Софи. — Я все равно не поместилась бы под скамейкой, там и кошке было бы тесно.

— Это было первое, что мне пришло в голову, — оправдывался доктор. — В любом случае без почтовой кареты нам до реки не добраться, уж больно до нее далеко. Однако уже светает, пора тебе прятаться от любопытных глаз.

Доктор с беглянкой свернули в ближайший лесок, нашли там удобное укрытие для Софи и растянулись на мягкой траве.

Софи сразу же уснула. Прикорнул и доктор, но с рассветом его разбудило пение петухов — по-видимому, где-то поблизости была деревня.

Доктор оставил Софи спать дальше, а сам отправился в деревню за покупками. Прошагав мили две через луг, он вошел в деревню. На ее окраине был постоялый двор «У двух стрелков» — по крайней мере так гласила вывеска у входа. Джон Дулиттл вошел и заказал завтрак. Он был очень голоден — ведь с тех пор как он покинул Ашби, у него во рту ни маковой росинки не было.

Старик хозяин подал доктору яичницу. Как же она была вкусна! Доктор съел ее, подчистил сковородку корочкой хлеба, закурил трубку и расспросил старика хозяина

О почтовых каретах, следующих в сторону Грантчестера.

Затем он поблагодарил хозяина и зашагал по улице в поисках лавочки, где можно было бы купить готовое платье. На деревенской площади он нашел то, что ему было нужно.

— Сколько стоит дамский плащ, что висит в витрине? — спросил он у хозяйки.

— Пятнадцать с половиной шиллингов, — ответила хозяйка. — Какого роста ваша жена? Сейчас мы подберем ей подходящий плащ.

— Моя жена? — удивился доктор. — Какая жена? Ах да, жена! Подберите ей плащ подлиннее. И помогите мне выбрать шляпку

— Ваша жена брюнетка или блондинка?

— Ммм… — замычал доктор, — мне трудно сказать, какой она масти.

— Купите ей вот эту шляпку с красными маками, — предложила хозяйка. — Шляпки с цветами в этом году в моде.

— Нет-нет, — возразил доктор, — слишком уж она яркая.

— А что вы скажете об этой? — И хозяйка выложила на прилавок скромную черную шляпку. — Я сама ношу такую.

— Хорошо, эту я беру, — согласился Джон Дулиттл. — А еще мне нужна черная вуаль погуще.

. — У вас траур? — спросила хозяйка, изобразив сострадание.

— Траур? — переспросил доктор. — До этого дело еще не дошло, но и радоваться особенно нечему.

Джон Дулиттл покинул лавочку с большим свертком, в котором лежали плащ, шляпка и густая черная вуаль. Затем он отправился в другую лавочку, где продавалось съестное, но из рыбы там была только копченая селедка. Пришлось доктору купить для Софи селедку.

К полудню Джон Дулиттл вернулся в лесок, где пряталась тюлениха.

— Софи, — радостно сказал доктор, — вот тебе немножко еды, подкрепись, а потом примерь эти покупки. Тебе надо приодеться.

— Приодеться? — разинула рот от удивления Софи. — Но зачем? Мне и так жарко.

— Нет, ты меня не поняла. Ты должна одеться дамой.

— Но я не умею ходить прямо, — не сдавалась тюлениха. — Да и к чему нам этот маскарад?

— Чтобы ехать в почтовой карете, — терпеливо растолковывал ей Джон Дулиттл. — Я скажу, что ты хромаешь, что ты больна, что у тебя отнялись ноги и что мне приходится носить тебя на руках.

— А как быть с моим лицом? — все еще сопротивлялась Софи. — Ведь на нем растут усы!

— Мы спрячем усы за густой вуалью, а уши прикроем шляпкой с широкими полями. Сначала перекуси, а потом мы примерим одежду. Ночная почтовая карета в Грантчестер будет здесь часов в восемь. Как мне сказали, пассажиров в ней бывает немного, а если нам повезет, то мы поедем без попутчиков и через четыре часа доберемся до моста Тальбот. Все, что от тебя требуется, это вести себя спокойно и сидеть прямо на скамейке.

Софи покорилась своей участи, съела селедку, уселась на пенек и позволила доктору облачить ее в принесенные одежды. Когда Джон Дулиттл запахнул на тюленихе плащ, водрузил ей на голову шляпку и нацепил вуаль, оказалось, что Софи выглядит загадочной и привлекательной женщиной. Длинный плащ полностью скрыл ее тело, а ушки и усы надежно спрятались под широкими полями шляпки и за густой вуалью.

— Вот и хорошо, — приговаривал доктор, наряжая тюлениху. — Придерживай полы плаща ластами, и ты вполне сойдешь за женщину. И не мотай головой из стороны в сторону — во-первых, это неприлично, а во-вторых, можешь потерять шляпку. Позволь, я на всякий случай завяжу тебе ленточку под подбородком. И не пыхти так громко.

— А как же мне дышать? — растерянно спросила Софи. При этом вуаль раздулась как парус под ветром.

— Как угодно, но только не так! — испуганно вскричал доктор. — Помни, что ты дама!

— Я долго так не выдержу, — захныкала Софи. — К тому же я не умею сидеть, это намного сложнее, чем ходить. А что, если я вдруг сползу на пол?

— Скамейки в почтовых каретах шире и удобнее, чем этот пень, на котором ты сидишь. Я постараюсь посадить тебя в углу, а сам сяду рядом и буду тебя придерживать.

Джон Дулиттл вертел Софи перед собой и так и этак, заставлял ее ходить и сидеть и в конце концов остался доволен. Теперь он был уверен, что ему удастся провезти тюлениху в почтовой карете.

 

Глава 6. Почтовая карета до Грантчестера

На старой римской дороге в сумерках сидели двое — мужчина в сюртуке и потертом цилиндре и женщина в длинном плаще и шляпке с густой вуалью. Конечно, это были доктор Дулиттл и Софи.

— Я слышу стук колес, — сказала Софи. — А вот и наша карета.

— Эта карета не наша, — возразил доктор. — Эта поворачивает на Твинберг, а нам — прямо. Смотри, у нее по бокам висят белый и зеленый фонари, а у нашей будут два белых. Спрячься пока в траву, только поосторожнее, не испачкай плащ.

Софи юркнула в заросли и переждала там, пока проедет почтовая карета на Твинберг, а затем вернулась к доктору.

Вскоре появилась вторая карета, на этот раз с двумя белыми фонарями.

— А вот и наша, грантчестерская, — сказал доктор. — Садись вот сюда на камень, а я подам кучеру знак остановиться. Потом я занесу тебя в карету. Надеюсь, там найдется свободное место в уголке. Шляпка на голове держится крепко?

— Крепко, — буркнула Софи. Она ужасно волновалась. — У меня из-за вуали нос чешется. Боюсь, что я расчихаюсь.

— Боже упаси! — испуганно вскричал Джон Дулиттл. Он вспомнил, что чих тюленя похож на рев быка, и представил, какой переполох поднимется среди пассажиров.

Он встал у дороги и махнул рукой кучеру. Тот остановил лошадей и пригласил доктора и Софи садиться. В карете уже было трое пассажиров: двое мужчин у дальней стенки и одна женщина у самой двери. Место в углу, напротив дамы, к радости доктора, оказалось свободным.

Доктор оставил дверь открытой, спрыгнул со ступенек, взял Софи на руки и внес ее в карету. Мужчины яростно спорили о политике и не обратили никакого внимания на хромую женщину, которую бережно усадили в углу у двери. Другое дело — женщина. Она сразу же стала пристально вглядываться в новую пассажирку.

Почтовая карета тронулась с места. Доктор убедился, что хвост Софи не выглядывает из-под плаща, и достал из кармана газету. В тусклом свете керосиновой лампы читать было невозможно, но он развернул газету, спрятал за ней лицо и сделал вид, что поглощен новостями.

Внезапно дама наклонилась и тронула Софи рукой.

— Извините меня, сударыня, — учтиво произнесла она.

— Кхе-кхе, — прокашлялся доктор и опустил газету. — Она совершенно не говорит, то есть не говорит по-английски.

— Наверное, вам далеко ехать, — неизвестно почему сказала дама.

— На Аляску, — сам того не ожидая, ответил доктор и тут же добавил: — Нет, на Аляску мы сегодня не поедем. Сегодня мы выйдем в Грантчестере, а на Аляску поедем несколько позже.

«Ну что бы ей заняться собственными делами», — с тоской подумал доктор и снова погрузился в чтение, словно его жизнь зависела от того, как быстро он осилит газету.

Судя по всему, даме было ужасно скучно, и она не могла сдержать любопытства.

— Бедняжка страдает от ревматизма? — спросила она вполголоса и кивнула головой в сторону Софи. — Я видела, как вы внесли ее в карету на руках.

— Никакого ревматизма! — проворчал доктор. — У нее слишком короткие ноги, и она не может ходить. У нее это с рождения.

— Боже! — сочувственно вздохнула дама. — Какое несчастье!

— Сейчас я упаду на пол, — вдруг шепнула из-за вуали Софи.

Доктор отбросил газету, схватил в охапку Софи и попытался усадить ее повыше.

— Какая великолепная шубка! — восторженно пискнула дама. — Настоящий котик или, может быть, бобер?

Плащ распахнулся, и на свет выглянул хвост Софи.

— Ей нельзя простужаться, — вынужден был солгать доктор и поспешил укутать больную.

— Кем она вам приходится? Дочерью? — не унималась дама.

Доктор открыл было рот, чтобы ответить, но Софи опередила его.

Громкий рев потряс почтовую карету. Вуаль уже давно щекотала тюленихе усы, и вот наконец-то Софи чихнула. Доктор бросился к ней, но не успел ее поддержать, и тюлениха сползла на пол.

— Бедняжка, ей так больно, — покачала головой дама. — Кажется, она потеряла сознание. Сейчас я подам ей мою нюхательную соль. Со мной в пути тоже нередко такое случается, поэтому я всегда вожу при себе флакон. Вы заметили, как воняет рыбой эта убогая карета? От этого запаха кому угодно станет дурно.

Пока дама искала в сумочке нюхательную соль, доктор успел водрузить Софи на прежнее место, а сам сел между тюленихой и мужчинами, которые оставили свой спор и стали приглядываться к «больной».

— А вот и мой флакон с солью! — воскликнула дама и протянула Софи красивый, оправленный в серебро флакон. — Приподнимите ей вуаль и дайте понюхать. Ей сразу же станет легче.

— Нет-нет! — испуганно возразил доктор. Он уже мысленно представил себе, как расчихается Софи от нюхательной соли. — Ей нужен только покой. Давайте лучше помолчим, и она сразу же уснет.

В конце-концов доктору удалось уговорить даму замолчать. Часа полтора почтовая карета ехала своим путем. Однако теперь двое мужчин то и дело поглядывали на Софи и перешептывались. Доктор забеспокоился.

Карета въехала в деревню и остановилась. Пора было менять лошадей, и кучер предложил пассажирам тем временем перекусить в харчевне. Мужчины бросили на Софи еще один пристальный взгляд и вышли. Вслед за ними удалилась и дама. Кучер ушел на конюшню за лошадьми, и Джон Дулиттл остался наедине со своей спутницей.

— Послушай, Софи, — шепнул доктор, — боюсь, что эти двое заподозрили неладное. Пока они не знают, что ты — это ты, и вообще — кто ты. Но им может взбрести в голову познакомиться с тобой поближе. Посиди пока здесь, а я постараюсь выведать, кто они такие и куда едут.

Доктор отправился в харчевню. На пороге его встретила молодая служанка.

— Сейчас подадут ужин, — приветливо сказала она. — Заходите и садитесь за стол.

— Спасибо, — поблагодарил ее доктор. — Вы случайно не знаете, кто те двое, что приехали последней почтовой каретой?

— Как же не знать! — ответила служанка. — Один из них — начальник полиции, а второй — мэр из Пенчерча.

— Вот так так, — присвистнул доктор и вошел в харчевню.

Он оказался в коротком коридоре. С кухни тянуло соблазнительными запахами, справа от него была закрытая дверь, из-за которой доносились голоса. Доктор прислушался.

— А я вам говорю, — убеждал один голос, — что они разбойники. Один из них переоделся женщиной и думает, что проведет меня! Вы обратили внимание на густую вуаль? Скорее всего, это Роберт Финч. Рожа у него приметная, вот он и спрятал ее за вуалью. Это он на прошлой неделе ограбил почтовую карету из Твинберга.

— Не удивлюсь, если это окажется правдой, — отвечал второй голос. — А толстяк — его напарник Джо Грэшем. Они всегда орудуют на пару. Я скажу вам, что надо делать. После ужина мы вернемся в карету и сядем на те же места, словно ничего не случилось. Наверняка грабители ждут, когда в карете наберется побольше пассажиров, а потом где-нибудь в лесу закричат: «Кошелек или жизнь!» Ограбят пассажиров — и поминай как звали. У вас есть оружие?

— Да, пара пистолетов.

— Одолжите мне один. Как только я толкну вас локтем, вы сорвете вуаль с Роберта Финча и приставите ему пистолет к виску. Толстяка я беру на себя. Затем приказываем кучеру гнать в ближайший город и сдаем разбойников в тюрьму.

В коридоре появилась служанка с подносом, уставленным тарелками.

— Садитесь за стол, я уже принесла суп, — сказала она доктору.

— Нет, я совсем не голоден, — ответил доктор. Он говорил правду: от услышанного у него совсем пропал аппетит. — Лучше я прогуляюсь на свежем воздухе.

К счастью, во дворе было пустынно. Лошадей уже увели в конюшню, а подставу еще не запрягли. Доктор распахнул дверь почтовой кареты и прошептал:

— Выходи. Они приняли нас за переодетых разбойников. Надо бежать, пока еще не поздно.

Он подхватил тюлениху на руки и зашагал с ней прочь по дороге. Стояла ночь, и вокруг не было ни одной живой души. Из окон харчевни доносился звон посуды, в конюшне ржали лошади, в траве стрекотали кузнечики.

— Вот мы уже на окраине деревни, — пропыхтел доктор и опустил Софи на землю. Вон там за полем начинается лесок. Там мы будем в безопасности. Я пойду вперед, чтобы найти дорогу полегче, а ты ползи за мной как только можешь быстро. Давай сюда плащ и шляпку, без них тебе будет удобнее.

Немного позже они уже скрылись в густом кустарнике.

— Ох! — вздохнула Софи и с облегчением вытянулась на траве. — Ужасная гадость этот плащ, шляпка и вуаль. Не понимаю, что за удовольствие быть дамой и заворачиваться в тряпки!

— Какое счастье, — радовался доктор, что я вошел в харчевню и подслушал, о чем говорили мэр с полицейским. Останься мы в карете — и уже к утру сидели бы за решеткой.

— А если нас будут искать? — осторожно спросила Софи. Ей очень не хотелось попасть за решетку.

— Если нас и будут искать, то не здесь, а на дороге, — успокоил ее доктор.

— Но мы же не можем сидеть здесь, нам надо двигаться к морю, — не хотела успокаиваться Софи.

— Мы выждем, пока не проедет почтовая карета, а потом двинемся дальше. Половина пути уже осталась позади.

— Но это значит, что другая половина еще впереди, — простонала Софи. — Пешком мне не пройти так много. Может быть, нам лучше поехать в следующей почтовой карете?

— Наверняка мэр и полицейский раструбили о нас по всей деревне, поэтому все кучера будут присматриваться к странным пассажирам. Пересидим здесь, пока не уляжется тревога.

— А если пересидеть не удастся? — захныкала Софи и вдруг встрепенулась. — Ой, сюда кто-то идет!

Доктор и тюлениха лежали на опушке леса. Вдоль него тянулась живая изгородь, а за ней раскинулось поле и пастбище. Из-за изгороди, со стороны пастбища, донеслись звуки тяжелых шагов.

— Не двигайся, Софи, — сказал доктор.

Кусты живой изгороди закачались, раздвинулись, раздался хруст сухих веток под ногами.

— Нас заметили! — в ужасе закричала тюлениха.

Доктор колебался: пуститься бежать или остаться на месте? Тот, кто искал их, не мог знать наверняка, что они прятались за живой изгородью. А вдруг невидимый преследователь не найдет их и уберется восвояси?

Тяжелые шаги приближались, становились все громче и громче. Доктор шепнул что-то на ухо Софи, вскочил и побежал вдоль леса. Несчастная тюлениха потащилась за ним.

Но она двигалась так медленно, а невидимый преследователь приближался так быстро! А что, если это полицейский и он поднимет пальбу? Ведь он уверен, что гонится за разбойниками! И доктор повернулся лицом к тому, кто гнался за ними. И вдруг увидел перед собой старую-престарую лошадь.

— Стой, Софи, не бойся! — крикнул доктор, с трудом хватая воздух ртом. — Господи, я едва не задохнулся! Зря мы с тобой бежали, Софи, это вовсе не человек.

Беглецы остановились, и лошадь медленно подошла к ним. Она была худая, усталая, с седой гривой и… очками на носу.

— Да ведь это моя старая знакомая из Паддлеби! — вскричал доктор. — Уфф! Как ты нас напугала! Я каждую минуту ожидал выстрела в спину! Тебе не надо было бежать за нами, достаточно было позвать меня по имени.

— Я слышу голос доктора Дулиттла! Неужели это вы? — И лошадь широко открыла глаза.

— Конечно, это я. Разве ты не узнаешь меня? — удивился доктор.

— Я очень плохо вижу, — ответила лошадь. — Когда вы дали мне очки, все шло хорошо, но потом меня продали другому хозяину. В один прекрасный день очки свалились с меня и испортились. С тех пор я почти слепая. А до Паддлеби отсюда слишком далеко.

— Дай-ка я посмотрю твои очки, — сказал доктор.

Он снял очки с лошади, посмотрел через них на Луну и воскликнул:

— Неудивительно, что ты плохо видишь! Стекла стоят обратной стороной, задом наперед. Погоди минутку, я сейчас мигом все исправлю.

— Когда они упали и сломались, мне их чинил деревенский кузнец, — рассказывала лошадь, пока доктор приводил в порядок ее очки. — Но что кузнец понимает в очках!

— Вот и готово, — сказал доктор и водрузил очки на нос лошади. — Как ты теперь видишь?

— Словно в ясный день! — обрадовалась лошадь. — Вот теперь я узнаю вас. Цилиндр, кругленькое брюшко… Вы совсем не изменились! Какое счастье, кончились мои мучения! Вы не представляете, какая мука щипать травку вслепую. В рот то и дело попадает дикий чеснок, его потом никак не выплюнешь. Спасибо вам, господин доктор.

 

Глава 1. Двойник разбойника

— Твой новый хозяин хороший человек? — спросил доктор и снова сел на траву.

— Да, — ответила лошадь. — Он очень трудолюбивый. Но в этом году я сильно сдала и уже не гожусь для работы. Поэтому он берет в поле лошадей помоложе, а меня лишь иногда запрягает в телегу. Мне ведь уже за тридцать.

— В самом деле? — удивился доктор. — Кто бы мог подумать! Ах да, теперь припоминаю! В тот день, когда я прописал тебе очки, тебе исполнилось ровно тридцать лет. Мы устроили в саду праздник в твою честь, и Хрюкки объелся персиками.

— Да, хорошее было время… Наш старый, добрый Паддлеби! А кто это с вами, доктор? — спросила лошадь и с опаской посмотрела на тюлениху. — Бобер? Или выдра?

— Нет, это тюлень, вернее — тюлениха. Ее зовут Софи, она родом с Аляски. Мы сбежали из цирка, потому что ей срочно надо попасть домой, на родину.

— Тише, доктор, — шепнула Софи. — По дороге едет почтовая карета.

Джон Дулиттл проводил глазами фонари почтовой кареты и облегченно вздохнул, когда их свет растаял вдали.

— Слава Богу! — сказал он и обратился к лошади: — Загвоздка в том, что нам приходится скрываться, к тому же Софи не может ходить пешком, а нам во что бы то ни стало нужно добраться до моста Тальбот через реку Киппет. Сюда мы приехали в почтовой карете, но нас едва не раскрыли. Мы как раз сидели и ломали голову, как нам двигаться вперед, когда появилась ты и перепугала нас до смерти.

— Так вам надо добраться до моста Тальбот? — переспросила старушка лошадь, — Нет ничего проще. Вон там у амбара стоит старая повозка. Упряжи там, правда, нет, зато найдется старая веревка. Вы смастерите из нее что-то вроде сбруи, и я повезу вас.

— Но если хозяин узнает, что ты взяла без разрешения повозку, он накажет тебя кнутом, — возразил доктор.

— Он никогда не узнает, — с уверенностью сказала лошадь и улыбнулась. — Я не так проста, как кажусь. Когда я вернусь, поставлю повозку на место.

— А как же ты снимешь упряжь? — не сдавался доктор. Он очень не хотел, чтобы из-за него кто-то пострадал.

— Дело нехитрое. Вы сделаете узел у меня на груди так, чтобы я могла развязать его зубами. Вот и все. Правда, я не довезу вас до моста, потому что мне еще надо будет затемно вернуться назад, но тут рядом, милях в десяти отсюда, живет мой друг. Он еще молодой и очень резвый. По ночам его пускают пастись на луг, он вмиг домчит вас до реки.

— Спасибо, — поблагодарил лошадь Джон Дулиттл. — Ты добрая и мудрая. Ну что же, нам пора!

Они отправились к амбару. Доктор с трудом выкатил старую повозку, смастерил из веревок упряжь, положил Софи в повозку, а сам сел на козлы. Но как только повозка тронулась с места, в голову доктору пришла неожиданная мысль:

— Если кто-нибудь увидит кучера с цилиндром на голове, он сразу же заподозрит неладное. Вон там на поле стоит пугало. Позаимствую-ка я у него потрепанную шляпу.

— Лучше принесите сюда само пугало, — сказала лошадь. — Если на обратном пути люди увидят, что я еду сама по себе, они бросятся ловить меня. А пугало вполне может сойти за кучера.

Доктор вернулся с огородным пугалом на плече и бросил его в повозку. Затем сменил цилиндр на рваную шляпу, взял в руки вожжи — и повозка тронулась в путь.

— Держи под рукой плащ и шляпку, Софи, — приказал доктор тюленихе. — Может случиться, что нам придется кого-нибудь подвезти. И тогда ты снова на время станешь дамой.

— Опять дамой! — всхлипнула Софи. Она вспомнила вуаль, от которой так хочется чихать. — Ну ладно, раз уж без этого не обойтись…

Вот так Джон Дулиттл стал кучером и с тюленихой и пугалом вместо пассажиров пустился в дальнейший путь. К счастью, пешеходов на дороге почти не было, и никто из них не просил доктора подвезти. И все же один раз они смертельно перепугались.

Прямо на них из темноты вылетел всадник. Он сидел на горячем коне и сжимал в руке пистолет.

— Эй, кучер! — крикнул он Джону Дулиттлу. — Не встретился ли тебе по дороге толстяк в цилиндре и дама в вуали?

Доктор надвинул шляпу на нос, заерзал на козлах, чтобы прикрыть собой Софи, и сказал:

— Как же не встретились? Встретились! Милях в трех отсюда. Эта парочка шагала тропинкой через поле.

— Это они! — обрадовался всадник и развернул коня. — Это разбойники Финч и Грэшем. Они хотели ограбить почтовую карету, но мы раскусили их план, и тогда они убежали. Но ничего, от нас им не уйти. Доброго пути! — попрощался он и умчался в ночь.

— Бедный господин Финч, — пробормотал про себя доктор. — Боюсь, что мы навсегда опозорили его доброе имя, если только оно у него было. С другой стороны, это даже хорошо, что они бросятся прочесывать лес позади нас. Тем временем мы уедем далеко.

Когда повозка выкатила на пригорок, лошадь остановилась.

— Вон там справа на лугу пасется мой друг Ярли. Сейчас я его позову, — сказала она.

Лошадь подошла к живой изгороди и тихонько фыркнула. Послышался глухой стук копыт, и молодой, сильный конь выглянул из-за кустарника.

— Знакомься, Ярли, это Джон Дулиттл, знаменитый звериный доктор. Наверняка ты много о нем слышал. Доктору надо поскорее добраться до моста Тальбот. Не можешь ли ты доставить его туда? Я дальше ехать не могу, потому что мне пора возвращаться, чтобы хозяин не заметил моего отсутствия.

Конечно, Ярли охотно согласился помочь доктору. Во дворе нашлась легкая охотничья коляска. Ярли встал в оглобли, доктор посадил Софи в коляску. Старая лошадь сердечно попрощалась со всеми и с огородным пугалом на козлах вместо кучера поспешила домой. А Ярли помчался галопом в другую сторону — к реке, куда стремились доктор с Софи.

Однако если в какой-нибудь истории начинается путаница, то запутывается она до конца. Не успела старая лошадь проделать и половины обратной дороги, как ей опять встретился всадник с пистолетом. Он все еще носился взад-вперед по окрестностям в поисках разбойника Роберта Финча. Всадник узнал телегу и кучера и придержал своего коня, чтобы расспросить подробнее, где кучер встретил разбойника.

— Так где ты видел эту парочку? — спросил он.

Но кучер молчал и лишь покачивал головой, когда телега прыгала на ухабах.

— Где тебе встретились разбойники? — крикнул всадник. — Ты что, уснул?

И на этот раз кучер не вымолвил ни слова в ответ.

— Ну погоди, я научу тебя вежливости! — разозлился всадник, наклонился в седле и ударом хлыста смахнул с головы кучера старую, рваную шляпу.

Но вместо человеческой головы он увидел обыкновенную желтую тыкву. Только тогда он понял, что его провели. Конечно, тот кучер, с которым он разговаривал, и был тем разбойником, что помогал Роберту Финчу! А огородное пугало вместо кучера было еще одной хитроумной проделкой неуловимых грабителей. Им опять удалось занести следы и обвести полицию вокруг пальца.

Все запуталось окончательно. В одну ночь Финч переоделся женщиной, его сообщник — огородным пугалом, а к тому же под конец той же ночи действительно была ограблена почтовая карета, но в ста милях от грантчестерской дороги! Они вывернули карманы двум десяткам пассажиров! Как им удалось раздвоиться и побывать сразу в двух местах, до сих пор остается загадкой. Даже сегодня полицейские хмурятся при одном имени Роберта Финча. Так что доктор Дулиттл был не прав, он помог прославиться Роберту Финчу. Хотя уж какая слава у грабителей!

Когда старушка лошадь вернулась домой, вокруг амбара и по полю бегали люди с фонарями. Они уже заметили пропажу лошади, телеги и огородного пугала и теперь искали следы колес на пастбище. Лошадь въехала во двор, и ее тут же окружила толпа перепуганных, размахивающих фонарями и ружьями крестьян. Хозяин лошади, уверенный, что ее украли, обрадовался и даже не подумал взяться за кнут. Потом еще добрых полгода зеваки приходили на пастбище, тыкали пальцем в старую лошадь и рассказывали, как грабители похитили ее вместе с телегой и огородным пугалом.

Тем временем доктор с Софи мчались вперед в легкой коляске и с каждой минутой приближались к мосту Тальбот. Догнать их уже было невозможно. Наконец коляска доехала до реки. Доктор вынес Софи на мост и бросил в воду.

— Спасибо тебе, Ярли, — поблагодарил доктор коня. — Ни в коем случае не возвращайся домой по старой римской дороге, лучше сверни на проселок, чтобы не встретить погоню.

Конь ускакал, а доктор спустился на берег реки. Софи ловко и быстро плыла вперед, радостно фыркала и при этом успевала ловить попадавшуюся ей на пути рыбу.

 

Глава 2. К морю по реке

Итак, самая трудная часть пути осталась позади. Теперь можно было не бояться случайной встречи с сыщиками, а если на берегу реки кто-то появлялся, Софи ныряла и отсиживалась в глубине. Доктор же вырезал себе длинный ореховый прут и делал вид, что удит рыбу. Но впереди их ждала дальняя дорога, потому что по реке до моря было не ближе, чем от Ашби до моста Тальбот.

Река Киппет текла среди живописных берегов, вокруг расстилались заливные луга, камышовые заросли, над водой склонялись густые кусты орешника. Тот тут, то там появлялись крестьянские подворья и к берегу на водопой выходили коровы и лошади. В таких местах наши путешественники ждали ночи и только в темноте продолжали путь, а там, где было поглубже, Софи ныряла и плыла под водой, в то время как доктор обходил крестьянские усадьбы стороной и встречался с тюленихой ниже по течению.

Плыть по воде тюленихе было намного легче, чем передвигаться по суше, зато доктору теперь приходилось туго. Он продирался сквозь густые заросли, с трудом взбирался на высокие холмы, спотыкался о пни, проваливался в ямы и обходил по твердой земле заболоченные низины, чтобы не увязнуть в трясине. Софи то и дело останавливалась и поджидала доктора, который, как ни старался, никак не поспевал за ней.

На второй день пути, когда доктор Дулиттл присел отдохнуть на берегу, Софи не выдержала и сказала:

— До моря я могу добраться и одна. Что может быть проще? Плыви себе и плыви. А вам, доктор, пора возвращаться в цирк, к друзьям.

— Ни в коем случае, — возразил Джон Дулиттл. Он лежал на траве в тени плакучей ивы и смотрел в небо. Софи нетерпеливо плескалась возле берега. — Мы не знаем, какие опасности поджидают тебя в реке, давай-ка лучше, прежде чем что-либо решать, расспросим птиц.

Над рекой летала пара водяных курочек. Время близилось к обеду, и птицы искали, чем бы подзакусить. Доктор подозвал их и спросил, далеко ли еще до устья реки.

— Миль шестьдесят, не меньше, — ответили курочки. — По прямой, конечно, будет ближе, потому что река в этих местах извивается змейкой.

— Как далеко, — вздохнул доктор. — Как бы нам добраться до моря, но так, чтобы никто из людей нас не заметил?

— Это не так-то просто, — сказали птицы. — На вашем пути будет три препятствия. Первое из них — это мельница старика Хоббеса. Он перегородил реку и поставил там большое мельничное колесо. Обойти его можно только по суше.

— С этим мы как-нибудь справимся. Правда, Софи? — не падал духом доктор. — А что нас ждет дальше?

— Дальше будет город, — продолжали курочки. — Там стоят фабрики, и вода течет по желобам и крутит разные машины. В таком желобе тюлениху разрубит на куски не хуже чем в мясорубке.

— Понятно, — протянул доктор. Он все больше и больше убеждался, что без его помощи Софи до моря не доберется. — Придется нам ночью обойти город стороной.

— Только забирайте вправо, к северу, — посоветовали курочки. — На другом берегу стоят дома, и обойти их незаметно будет намного труднее. Потом дорога станет легче, но у самого моря стоит город Кардифф. Это большой порт, и вам через него никак не пробраться. Река там узкая и течет по каменным уступам, поэтому как только увидите порт, выбирайтесь из воды и шагайте на север, к морскому берегу. Идти там недалеко, но дорога очень трудная. Вам придется карабкаться вверх на прибрежные скалы.

— Спасибо вам, — поблагодарил доктор птиц. — Вы нас очень выручили.

И доктор с Софи снова двинулись в путь.

Уже смеркалось, когда они подошли к мельнице старика Хоббеса. Доктор осмотрелся, походил вокруг, заглянул в амбар и сарай, и только когда он убедился, что в окрестностях нет ни живой души, Софи вылезла из воды и заковыляла по большому лугу в обход мельницы. Затем доктор вздремнул часок, а когда взошла луна, путешественники пошли дальше.

На следующий день они увидели город с фабриками, о котором говорили водяные курочки. Джон Дулиттл строго-настрого приказал Софи спрятаться под водой, а сам отправился в город. Он хотел узнать, не дошли ли туда слухи о похищении тюленихи из цирка в Ашби, а заодно купить себе немного еды.

Было еще рано, и на дверях лавочек со съестным висели большие замки. Все же доктору удалось отыскать придорожную харчевню и подкрепиться булочками с сыром. И тут он вдруг обнаружил, что деньги на исходе. Их едва хватило на то, чтобы расплатиться с хозяином харчевни, и после этого у него осталось всего лишь два пенса. Но доктор никогда не любил деньги, поэтому он вовсе не расстроился и отдал последние две монетки чумазому мальчишке — уличному чистильщику обуви. Обрадованный мальчишка старался вовсю и так надраил разбитые башмаки доктора, что те заблестели не хуже, чем медные кастрюли на кухне у Крякки. Затем доктор разведал дорогу в обход города и вернулся к Софи.

Они беспрепятственно обошли город стороной и снова оказались у реки. Пешая прогулка утомила Софи, да и доктор чувствовал себя немногим лучше. Надо было подумать об отдыхе.

Они устроились в тени большого дерева. В его ветвях свила себе гнездо трясогузка, и доктор попросил ее покараулить, пока они будут спать. Софи улеглась в воде, а голову положила на торчавший на берегу пенек. Доктор растянулся на траве и мгновенно уснул.

Проснулся он оттого, что трясогузка ухватила его клювом за ухо и дергала изо всей силы.

— Через луг едет крестьянин на телеге, — пискнула птичка. — На вас он, может быть, и не обратит внимания, но Софи храпит так, что даже раки на берег из воды полезли. Медведь и тот храпит тише. Разбудите ее!

Доктор разбудил тюлениху, и та тут же скрылась под водой, а когда опасность миновала, они снова тронулись в путь и шли к морю весь день и всю следующую ночь.

Чем ближе к морю, тем суровее становилось вокруг. Большие луга со стадами овец сменились каменистым пустынным бездорожьем, не стало камышей и деревьев на берегу реки. Доктор с трудом брел среди больших валунов.

К вечеру второго дня вдали показались огни порта. По обоим берегам Бристольского залива высились скалы. Среди скал петляли широкие дороги, ведущие в Кардифф. По ним туда и обратно беспрерывно сновали почтовые кареты, тяжело груженные телеги и щегольские экипажи. Плыть дальше по реке Софи не могла, путь через порт был ей заказан.

Доктор снова вырядил Софи в шляпку, а плащ держал в руках наготове, на тот случай если им вдруг кто-то встретится. К счастью, уже было поздно, местные жители сидели по домам.

До берега моря было не больше мили, они уже видели прибрежные скалы. Двигались беглецы медленно, с холма на холм, оставляя в стороне дома и то и дело натыкаясь на каменные ограды вокруг полей и пастбищ. Джону Дулиттлу ничего не стоило перемахнуть через ограду одним прыжком, но для несчастной тюленихи даже невысокая стена из камня становилась непреодолимым препятствием. Поэтому доктору приходилось переносить Софи на другую сторону.

Софи не жаловалась и упрямо карабкалась вверх на холмы, силы ее таяли. И когда они наконец преодолели холмы и морской ветер пахнул им в лицо, Софи упала и не могла больше сделать ни шагу. А до моря оставалась сотня шагов.

Из ближайшего дома вышли двое мужчин. Доктор, испугавшись, что теперь, у самой цели, их схватят, поспешно накинул на тюлениху плащ и подхватил ее на руки. Пошатываясь от тяжести, он вынес ее на край скалы.

— Море! — воскликнула Софи. — Как оно прекрасно! Как чудно оно блестит в лунном свете. Наконец-то я поплыву на Аляску, к моему дорогому Тофти!

— Да, Софи, твои мучения уже позади, — сказал доктор. — Кланяйся от меня тюленям и моржам.

Он наклонился и посмотрел вниз. У подножия скалы пенилась морская вода.

— Прощай, Софи, — с трудом проговорил доктор. Он смертельно устал и судорожно хватал воздух открытым ртом. — Прощай и будь счастлива!

Последним усилием он приподнял еще выше тяжелое тело тюленихи и бросил ее в бурные воды Бристольского залива.

Ветер сорвал шляпку и плащ с тюленихи, и теперь эти бесполезные вещи, плавно покачиваясь в воздухе, медленно опускались вниз, а Софи уже кувыркалась в морской пене. Она нырнула, затем вынырнула, махнула доктору на прощанье ластом и поспешила на север.

— Ну вот и все, — сказал доктор сам себе и вытер носовым платком пот со лба. — Слава Богу! Вопреки всему, что пророчил Мэтьюз Магг, Софи уплыла, а я не попал в тюрьму.

И вдруг холодный пот снова выступил у него на лбу, а по спине пробежала дрожь. Чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо.

 

Глава 3. Мировой судья барон Вильям Пибоди

Джон Дулиттл медленно повернулся и увидел высоченного роста мужчину в мундире. Он крепко держал невезучего доктора за шиворот.

— Кто вы такой? — выдавил из себя доктор.

— Береговой стражник, — пробасил в ответ мужчина.

— Что вам от меня нужно? Уберите руки! Да отпустите же меня!

— Вы арестованы.

— За что? — опешил доктор.

— За убийство, — мрачно произнес верзила.

Доктор все еще никак не мог оправиться от испуга, когда к ним подбежали еще двое. Это были мужчина и женщина.

— Ты его поймал, Том?

— Поймал, — довольно хохотнул стражник. — На месте преступления!

— Что он натворил?

— Женщина! — провозгласил стражник. — Он бросил со скалы в море женщину! Джим, пошли кого-нибудь на пристань, пусть пришлют спасательную шлюпку. Может быть, она еще жива. А я пока отведу убийцу в тюрьму и сдам его с рук на руки. Как только найдете тело жертвы, дайте нам знать.

— Изверг! — взвизгнула женщина. — Наверняка он убил собственную жену! Синяя Борода! А может быть, он турок? Я слышала, у них там течет река Фосфор, и когда этим душегубам надоедают жены, они их топят в реке.

— Не река, а пролив, и не Фосфор, а Босфор, — поправил ее стражник. — К тому же он не турок. Уж больно хорошо изъясняется по-английски.

— Тем хуже для него! — не унималась женщина. — Какой позор! Турок, тех хоть можно понять — они с детства привыкли бросать женщин в воду! — Она с ужасом взглянула на бушующее внизу море и поспешно отошла от края. — Несчастная женщина! Кончились ее мучения, уж лучше умереть, чем жить с таким чудовищем.

— Но это была не моя жена, — робко возразил Джон Дулиттл.

— Так ты бросил со скалы чужую жену! — завизжала женщина.

— Так кто это был на самом деле? — строго спросил стражник. — Я видел собственными глазами, как вы несли на руках женщину.

Доктор поразмыслил и решил ничего не отвечать. Он все-таки попался, и в конце концов его вынудят признаться, что это была тюлениха, которую он выкрал из цирка, что он бросил ее в море и таким образом вернул ей свободу. Но пока действительно было лучше помолчать и рассказать всю правду только в суде.

— Так кто же это был? — грозно повторил свой вопрос стражник.

Доктор молчал.

— Конечно, это была его жена, — решительно сказала женщина. — Посмотрите, какие у него жестокие, злые глаза. Я готова поклясться на Библии, что он держит взаперти еще полдюжины жен и только ждет удобной минуты, чтобы их утопить. Бедняжки!

— Вы можете не отвечать на мои вопросы, — сказал береговой стражник. — Я обязан предупредить вас, что все ваши слова будут занесены в протокол и использованы против вас. А теперь, — и он свирепо посмотрел на доктора, — шагом марш в тюрьму!

Рассвет еще не наступил, и поэтому никто не видел, как доктора под стражей вели в тюрьму. Когда они подходили к тяжелой, окованной железом двери, их нагнал запыхавшийся Джим, второй стражник. Он принес выловленные из моря плащ и шляпку Софи.

— Тела мы пока не нашли, Том, — сказал он. — Одежду выбросило к подножию скалы. Джордж остался в шлюпке и продолжает шарить багром по дну, а я помчался сюда, чтобы поскорее передать эти вещи в полицию. Они могут понадобиться как, — и он многозначительно поднял вверх указательный палец, — как… тьфу ты, опять забыл это умное слово! А, вспомнил, как улики!

— Ты опять все напутал, — ответил ему Том и взял из рук своего напарника мокрые плащ и шляпку. — Это не улики. Раз это вещи, то они будут вещевыми… нет, вещественными доказательствами. Отправляйся обратно и ищи тело, а я посажу под замок негодяя и приду помогу тебе.

Стражник Том ввел несчастного доктора в тюрьму, записал в толстую книгу его имя, где и когда он родился, а затем запер на замок в тесной камере и оставил одного, наедине с грустными мыслями.

Дверь с грохотом захлопнулась, ключ заскрежетал в замочной скважине, и воцарилась тишина. Серый рассвет брезжил в зарешеченном окошке.

— Вот я опять в тюрьме, — вздохнул Джои Дулиттл, осматривая каменные стены камеры. — Слишком рано я порадовался. Любопытно, Мэтьюз Магг сидел в этой кардиффской тюрьме или в какой-нибудь другой?

На стене, там, куда падали первые лучи солнца, доктор увидел надписи, выцарапанные узниками, сидевшими в камере до него. Присмотревшись повнимательнее, он обнаружил среди надписей две большие буквы М. М.

— Вот оно что, — проворчал про себя доктор. — Выходит, Мэтьюз Магг сидел именно здесь. Почему же он так гордится этим? Да, странно устроен наш мир.

Пока доктор был на свободе, никто не хотел кормить его без денег, а теперь, когда его заключили под стражу, ему дали каравай хлеба. Джон Дулиттл отломил от него кусочек и съел.

— Какой вкусный хлеб! — обрадовался он. — Очень мягкий и пышный. Надо бы спросить у тюремщика, где он покупает такой хлеб. Да и кровать здесь не самая плохая, — добавил он, ткнув кулаком в тюфяк. — Пора бы мне отдохнуть. Я уж и не помню, когда спал вволю.

Джон Дулиттл снял сюртук, свернул его, положил под голову вместо подушки и уснул.

Когда в то же утро начальник тюрьмы и высокого роста господин с седой шевелюрой вошли в камеру, то увидели «коварного и бессердечного убийцу» мирно спящим. Узник громко храпел.

— Так-так, — удивился седой господин, — с виду не скажешь, что он опасный преступник, не так ли?

— Ах, господин барон Пибоди, — ответил с сомнением в голосе начальник тюрьмы и покачал головой, — это еще одно свидетельство того, насколько лишены человеческих чувств закоренелые преступники. Неужели добропорядочный человек сможет спать спокойно после того, как утопит в море жену?

Барон Пибоди в ответ хмыкнул:

— Добропорядочный человек не станет топить свою жену. А теперь, пожалуйста, оставьте нас наедине на четверть часа.

— Как прикажете, господин барон, — ответил начальник тюрьмы и закрыл за собой дверь.

Седой господин подошел к кровати и долго вглядывался в спокойное лицо доктора. Затем положил ему руку на плечо и встряхнул спящего узника.

— Джон, — позвал он доктора по имени. — Джон, проснись!

Доктор открыл глаза, приподнялся и спросил охрипшим со сна голосом:

— Где я? Ах да, в тюрьме.

Он взглянул на стоявшего рядом господина и неожиданно улыбнулся.

— Боже мой, да это же Вильям Пибоди! — воскликнул он. — Здравствуй, Вильям. Что ты здесь делаешь?

— Это я должен спросить у тебя, что ты здесь делаешь, — возразил седой господин.

— Конечно, ты прав, — согласился Джон Дулиттл. — С нашей последней встречи минуло лет пятнадцать. Ты помнишь, как мы тогда с тобой крепко поссорились из-за охоты на лис? Ты все еще охотишься?

— Всего два раза в неделю, — ответил барон Пибоди. — Чаще не позволяет служба. Пять лет тому назад я стал мировым судьей.

— Ты так и остался варваром, — сурово произнес доктор. — Охоту на лис следует запретить раз и навсегда! Что бы ты ни говорил, но у лисы нет надежды на спасение. Вы науськиваете на одну лису дюжину гончих. Кто вам дал право травить кого-либо собаками? Лиса хочет жить так же, как и мы с тобой, а вы толпой садитесь ид лошадей и со сворой лающих собак гоняетесь за несчастным, беззащитным животным. Стыд и позор!

Барон Пибоди присел на кровать рядом с доктором, покачал головой и рассмеялся.

— Ты совсем не изменился и поешь все ту же песню. Где же это видано, Джон? Ты попал в тюрьму за убийство, а когда я прихожу к тебе, заводишь старый спор об охоте на лис! Мы знакомы с тобой со школьной скамьи. Тогда ты только начинал разглядывать своих любимых жуков в увеличительное стекло. Неужели тебе до сих пор букашки милее всего на свете? Выслушай меня. Я пришел сюда не для того, чтобы спорить с тобой о правах лисиц. Как я тебе уже сказал, я здешний мировой судья. Через час тебя приведут ко мне на допрос, и тебе придется отвечать. Поэтому я хочу, чтобы ты сейчас же открыл мне, в чем дело. Я случайно увидел твое имя в списке арестованных. Тебя обвиняют в убийстве жены. Какая чушь! Конечно, тебе некого было убивать, потому что только сумасшедшая женщина согласилась бы выйти за тебя замуж. У тебя никогда не было жены и не будет. Но стражники в один голос утверждают, что взяли тебя на месте преступления и видели собственными глазами, как ты бросил женщину в море. Это правда?

— Это была не женщина.

— А кто? Или что? — настойчиво допытывался мировой судья.

Доктор Дулиттл долго рассматривал свои башмаки, словно стеснялся, что они такие грязные и покрыты дорожной пылью, а затем принялся ерзать на кровати — как мальчишка, которого уличили во лжи. Наконец он открыл рот и выдавил из себя признание:

— Это была тюлениха. Ее держали в корыте с протухшей водой и заставляли показывать разные трюки в цирке. Я выкрал ее, переодел женщиной и помог добраться до моря. Теперь она уже на пути в Аляску. Ты не представляешь, сколько труда мне стоило доставить ее от Ашби до Кардиффа! Дрессировщик вместе с хозяином цирка искали ее повсюду, вот мне и пришлось нарядить тюлениху в плащ и шляпку. Но в ту минуту, когда я наконец-то отпустил ее в море, береговая стража заметила меня и арестовала. Не понимаю, что тут смешного.

Барон Вильям Пибоди, до тех пор с трудом сохранявший строгий вид, откровенно рассмеялся.

— Как только мне сказали, что ты утопил собственную жену, — простонал он, держась руками за живот и давясь от смеха, — я сразу же понял, что что-то тут не так. Уж у кого, у кого, а у Джона Дулиттла не может быть жены! Кстати, почему от тебя так воняет рыбой?

— От тюленей всегда пахнет рыбой, — ответил потупившись доктор, — а ведь мне пришлось нести ее на руках.

— Ты никогда не повзрослеешь, Джон, — покачал головой барон Пибоди. Он все еще продолжал хихикать. — Признавайся сразу, где тебя в последний раз видели в обществе странной дамы в плаще и в вуали? Если даже мне удастся освободить тебя от обвинения в убийстве, от кражи тюленихи тебе вряд ли удастся отвертеться. Боюсь, что даже я не смогу тебе помочь. Как ты думаешь, погоня уже пришла по вашим следам в Кардифф?

— Когда мы покинули Ашби, — промямлил Джон Дулиттл, — циркачи уже отказались от поисков пропавшей тюленихи. А по дороге нас приняли за переодетых разбойников. Никто ничего не подозревал, пока…

— Пока ты не бросил любимую жену в море, — закончил за него мировой судья. — Видел ли тебя кто-нибудь по пути в тюрьму?

— Нет, — уверенно ответил доктор, — нет, было еще слишком рано, даже солнце еще не взошло. А на берегу меня видели только стражники и еще одна женщина, как я понял, она приходится женой одному из них. Но на улице, когда меня вели в тюрьму, не было ни одной живой души.

— Что же, может быть, мне и удастся вытащить тебя отсюда, — сказал барон Пибоди. — Посиди здесь, пока я все не улажу. Надо, чтобы стражники, взявшие тебя на месте преступления, отказались от своих слов. А потом немедленно уходи из города.

— Кстати, стражники все еще ищут тело женщины? — спросил доктор. — Скажи им, чтобы не тратили время напрасно.

— Они уже прекратили поиски. С них хватило и того, что они нашли плащ и шляпку «жертвы». Я скажу им, что ты выбросил в море старую одежду. В общем-то это будет почти правда. Уж я постараюсь уладить все так, чтобы они держали язык за зубами, и в цирке ничего не узнают. Но прошу тебя, Джон, не приводи сюда свой зверинец и, будь так любезен, никого больше не бросай со скал в море. Не дай Бог, это войдет у тебя в привычку, и тогда тебе так просто не отвертеться. К тому же из-за тебя разорится цирк. А теперь посиди здесь еще немного, а когда тебя выпустят, не задерживайся в городе ни на минуту.

— Конечно, конечно, — ответил доктор. — Я очень благодарен тебе, Вильям. Но давай вернемся к охоте на лис. Представь себе, что ты лиса…

— Ты опять за свое? — не на шутку рассердился барон Пибоди. — Лисиц в лесах много, и нечего им плодиться.

Со скрипом открылась дверь, и в камеру вошел начальник тюрьмы.

— У вас очень удобная тюрьма, — сказал ему Джон Дулиттл. — Мне здесь понравилось.

Начальник тюрьмы и барон Пибоди переглянулись, пожали плечами и ушли. А доктор принялся расхаживать по Камере. Он вспомнил своих зверей, цирк и неожиданно для самого себя размечтался, какое замечательное представление можно было бы устроить с его друзьями. Когда через полчаса пришел тюремный надзиратель, он увидел, что арестант бродит по камере с мечтательной улыбкой на лице.

— Начальник тюрьмы просил передать вам поклон, — сказал надзиратель. — Он извиняется перед вами за ошибку, господин доктор, мы ни в чем не виноваты. Это все олухи из береговой стражи. Им все померещилось, а теперь они взяли свои слова назад. Вы свободны и можете идти куда вам угодно.

— Спасибо, — поблагодарил его доктор. — Сейчас я уйду. Хотя, честно говоря, уходить мне не очень хочется. Ваша тюрьма лучшая из всех, в которых мне довелось побывать. Передайте господину начальнику, что я был рад с ним познакомиться и не держу на него зла. Я прекрасно отдохнул и выспался. Камера светлая, тихая и уютная, было бы совсем недурно посидеть здесь пару месяцев и поработать как следует. А то там, на воле, одолевают разные заботы и на работу совсем не остается времени. Прощайте.

Он направился к двери и вдруг остановился. «У меня же совсем нет денег, — подумал доктор. — Может быть, Вильям одолжит мне шиллингов двадцать на почтовую карету до Ашби? Как бы то ни было, прихвачу я с собой на всякий случай остатки каравая».

И он вернулся назад.

— Простите, — сказал он надзирателю. — Насколько я понимаю, хлеб дали мне и он теперь моя собственность. Позвольте, я заберу его с собой.

И доктор покинул тюрьму, где ему так понравилось.

 

Глава 4. Лиса по имени Ночная Теннь

К сожалению, мирового судью барона Вильяма Пибоди доктор уже не застал. Тот уехал охотиться на лис и должен был вернуться только к следующему утру. Джон Дулиттл снова оказался без гроша в кармане.

Он вышел на главную городскую площадь. Оттуда шли в разные стороны три дороги: на север, на юг и на восток. Сначала доктор хотел направиться на восток, но потом поразмыслил и решил, что лучше ему возвращаться в Ашби кружным путем, чтобы не встретиться с теми людьми, которые приняли его за разбойника.

Поэтому он побродил по площади, полюбовался на старую ратушу, а затем зашагал на юг. Утро было прекрасное. Вовсю светило солнце, шелестела листва, чирикали воробьи. Доктор нес под мышкой пол каравая хлеба и радовался жизни.

Вскоре город остался позади. К полудню доктор добрался до развилки дорог. Там стоял указатель с надписью: «До Эпплдейка — 10 миль». Красивая, обсаженная кустами дорога на Эпплдейк понравилась доктору больше, и он решил свернуть на нее.

— По такой дороге идти будет приятнее, — сказал он себе. — Да и название города — Эпплдейк— звучит неплохо.

Он шагал по узкой дороге. Время близилось к обеду, и пора было перекусить. Доктор поискал глазами ручеек, из которого можно было бы зачерпнуть свежей воды и запить успевший зачерстветь хлеб. Недолго думая, Джон Дулиттл перелез через живую изгородь и пошел по лугу к низине.

Там и в самом деле протекал ручей. На его берегах росли большие деревья, дававшие прекрасную тень. Доктор утолил жажду прохладной чистой водой, сел, прислонившись спиной к большому дубу, и принялся уплетать хлеб за обе щеки. Рядом с ним в траве прыгал скворец, Доктор бросил ему крошек. Птица благодарно пропела звонкую трель и вмиг склевала угощение.

Доктор заметил, что одно крыло у скворца не разгибается. Он взял птицу в руки и увидел, что перья на крыле склеены сосновой смолой и из-за этого бедная пичуга но могла летать. Он осторожно очистил крыло от смолы. Скворец вспорхнул и полетел охотиться на мошек, а доктор растянулся на траве и уснул под журчание ручейка.

Когда Джон Дулиттл открыл глаза, то увидел перед собой лисью семейку. Красавица лиса с тремя лисятами сидела в трех шагах от него и терпеливо ждала, когда доктор наконец проснется.

— Здравствуйте, доктор, — сказала лиса. — Меня зовут Ночная Тень. Я много слышала о вас и никак не ожидала, даже в мыслях себе представить не могла, что встречу ваш в нашем лесу. Я уже давно собиралась отправиться к вам в Паддлеби за советом и очень рада, что случай привел вас сюда. О том, что вы здесь, мне сказал скворец.

— В самом деле? — удивился доктор и сел. — Я тоже рад встрече с тобою. За каким советом ты хотела прийти ко мне в Паддлеби?

— Посмотрите одного из моих детей, — попросила лиса и показала лапой на толстенького лисенка. Тот с почтением поглядывал на знаменитого звериного доктора. — У него что-то с передними лапками.

— Ну-ка иди ко мне, малыш, — позвал доктор.

Лисенок без страха подошел к Джону Дулиттлу. Доктор посадил его к себе на колени и осторожно ощупал лапки.

— Он не может бегать так быстро, как другие мои дети, — говорила мать. — Когда за нами гонятся собаки, он не поспевает за остальными. Не можем же мы бросить его на растерзание, а поэтому всей семье грозит опасность. Посмотрите, что с ним. У нас в роду такого еще не бывало.

— Так-так-так, — проговорил доктор и перевернул лисенка на спину. Теперь все четыре его лапки торчали вверх. — Здоровый, крепкий малыш, но у него плоскостопие. Из-за этого передние лапки быстро устают. Пусть каждый день, утром и вечером, делает упражнения — сначала встать на цыпочки, потом опуститься, снова встать и снова опуститься. Вот так, раз-два, раз-два, раз-два… Следи, чтобы он не ленился и повторял упражнение не меньше двадцати раз, и он очень быстро поправится. Через две-три недели ты его не узнаешь.

— Спасибо, доктор, — поблагодарила лиса. — Если бы вы знали, как много забот и хлопот с этими сорванцами. Иногда с ними просто сладу нет. А ты, Звоночек, — обратилась она к больному лисенку, — каждый день, утром и вечером, будешь вставать на цыпочки тридцать раз. Я не хочу, чтобы в нашей семье завелось это… плоскостопие. Наш род очень старый и славный… Ой, что это?

Лиса умолкла. Ее красивый пушистый хвост вздрогнул и приподнялся, а в широко открытых глазах мелькнул страх. Мгновение спустя из-за холма донесся ненавистный всем зверям звук охотничьего рожка.

— Рожок! — шепнула мать-лиса и задрожала. — Они идут! — И она как безумная, не зная, что делать, заметалась вокруг детей. — Будь я одна, я бы спутала следы и ушла от собак, но дети!.. Ах, зачем только я среди бела дня привела их к вам, доктор! Но я так боялась, что к вечеру вы уже уйдете, а теперь собаки найдут нас по следу. Как же мне быть?

Звук рожка приближался, затем к нему присоединился лай собак. Лисята испуганно жались к матери. Доктор встревоженно вглядывался в лес.

— Ты знаешь этих собак? — спросил он лису.

— Да, они уже давно за мной охотятся, — ответили Ночная Тень. — Это собаки из Дитхема, лучшие в округе. На прошлой неделе они гнались за мною и моей сестрой. Я запутала следы и ушла, а сестру собаки поймали. Ох, опять звук рожка, у меня от него замирает сердце. Как я могла вывести детей из норы днем?!

— Не бойся, — успокоил лису доктор. — Сегодня собаки не тронут ни тебя, ни твоих лисят. Малышей я спрячу в карманы. Ну-ка прыгайте сюда, сорванцы! А ты полезай ко мне под сюртук. Повыше, на спину. Что, хвост висит? Ничего, мы сунем его в брючный карман. А теперь я застегнусь на все пуговицы, и тебя никто не заметит.

— Может быть, собаки нас и не увидят глазами, — возразила лиса, — но уж запах наш почуют наверняка. Вам не удастся нас спасти.

— Лишь бы вас не заметили люди, — сказал доктор, — а с собаками я справлюсь. Сидите тихо, не шевелитесь и, что бы ни случилось, не вздумайте бежать.

Джон Дулиттл стоял посреди поляны с лисятами в карманах и лисой под сюртуком и ждал, когда появятся собаки. Звук рожков, голоса людей, лай собак и ржанье лошадей становились все слышнее. И вот на поляну выбежали собаки. Они на мгновение остановились, принюхались и побежали туда, где стоял Джон Дулиттл. За ними по полю мчались верховые охотники в красных куртках.

Впереди охотников скакал сам барон Вильям Пибоди. Не доезжая до леса, он крикнул всаднику, ехавшему рядом с ним на красивом сером коне:

— Джонс, скачите на ту опушку и остановите собак. Пусть они сначала окружат лесок, а не то Галловей вспугнет лису. Смотрите за собаками в оба.

Всадник пришпорил коня и, взмахнув плеткой, громко крикнул:

— Галловей, ко мне!

Галловей уже мчался прямо на доктора, но как только послышался голос хозяина, хорошо обученный пес послушно остановился и лаем подозвал остальных собак. Тем временем с холма спустились остальные охотники: нарядные дамы, господа и даже двое священников верхом на крупных лошадях.

— Столько хлопот, чтобы поймать одну-единственную маленькую лису, — не удержался и съязвил доктор. — Взрослые люди, а ведут себя как расшалившиеся мальчишки.

Подгоняемые улюлюканьем и плетками охотников собаки окружили заросли.

— Мы ее поймаем! — громко, хоть уши затыкай, кричал толстяк на маленькой лошаденке. — Погодите, не спускайте собак, подождем Джонса. Сегодня лиса будет наша!

— Ну уж нет, только не сегодня, — решительно воскликнул доктор. Лицо его помрачнело. — Сегодня, пузан, лису я тебе не отдам.

Собаки нетерпеливо носились взад-вперед вокруг кустов и ждали только команды, чтобы броситься по следу и настигнуть добычу. Наконец подъехал Джонс, протрубил в рожок, и собаки понеслись в кусты. Доктор Дулиттл стоял посреди поляны и озирался. Со всех сторон к нему бежали собаки. Галловей прыгнул доктору на спину и свалил его с ног. Свора чуяла лисий запах, лаяла и бесновалась вокруг лежащего на земле доктора. Казалось, еще минута — и собаки разорвут его на клочки. Но Джону Дулиттлу все-таки удалось встать на ноги.

— Уходите отсюда прочь, — крикнул он по-собачьи. — Это моя лиса, и я ее вам не отдам. А заодно уведите подальше этих горе-охотников.

Когда собаки услышали, что человек говорит с ними на их языке, они сразу поняли, кто стоит перед ними.

— Простите нас, господин доктор, — пролаял Галловей, красивый борзой пес, белый с рыжими подпалинами. — Я же не знал, что это вы, поэтому и прыгнул на вас сзади. Сказали бы нам сразу…

— А на других прыгать можно? — возмутился доктор. Он рассердился не на шутку и даже замахнулся на пса, который полез обнюхивать его карманы. — Как я мог сказать вам сразу, если вы в кутерьме ничего не видели и не слышали? Хватит меня обнюхивать! Галловей! Охотники уже идут сюда, уведи их подальше.

— Так и быть, доктор, ради вас мы готовы на все, — ответил Галловей. — Хотя, судя по запаху, в кармане у вас не одна лиса.

— Здесь все ее семейство, — сказал доктор. — И я ни кого из них не дам в обиду.

— Подарите мне хотя одного лисенка, — попросил пес. — Вы даже не представляете, какие они разбойники. Они воруют кур и кроликов.

— Ни за что, — наотрез отказался доктор. — К тому же лисы не воруют, они добывают себе пропитание. А что бы делал ты, если бы тебя не кормили люди? Уходи поскорее…

И тут на поляну выехал барон Вильям Пибоди.

— Кого я вижу! Джон Дулиттл! — воскликнул он. — Ты случайно не видел здесь лису? Собаки шли по ее следу и привели нас в эти заросли.

— Если бы я и видел лису, — строго произнес доктор, — то ни за что не сказал бы тебе об этом. Ты же знаешь, что я считаю охоту на лис дурным занятием.

— Да уж знаю, — проворчал Вильям Пибоди и посмотрел на собак, уныло снующих по кустам. — Не могли же они потерять след! Все это очень странно! Ах, теперь я понял, в чем дело! Они прибежали сюда, потому что учуяли запах рыбы, запах тюленя. Ты весь провонял рыбой, Джон.

Тем временем собаки сделали вид, что снова взяли след лисы, и побежали через луг. Охотники поскакали за ними. Барон Пибоди, который успел спешиться, поскорее вскочил в седло.

— В следующий раз, Джон, придется мне оставить тебя в тюрьме, — сказал он. — Ты сбил собак со следа.

Лисенок беспокойно шевельнулся в кармане доктора. Пришлось доктору дать ему щелчок, чтобы сорванец не выдал себя. К счастью, барон уже сидел на коне и смотрел вслед другим охотникам.

— Господи, чуть было не забыл! — вскричал доктор и побежал за бароном. — Погоди, Вильям! Не мог бы ты одолжить мне шиллингов двадцать? У меня нет денег на обратный билет до Ашби!

Барон повернулся в седле и придержал лошадь.

— Я с удовольствием одолжу тебе не двадцать, а сто шиллингов, — сказал он, — только поскорее убирайся отсюда и не мешай мне охотиться. Вот, держи деньги.

— Спасибо, Вильям, — обрадовался доктор, взял деньги и сунул их в карман к беспокойному лисенку. — Я вышлю их тебе по почте.

Доктор стоял на опушке и смотрел, как охотники с криками и улюлюканьем исчезают вдали.

— Они и вправду похожи на мальчишек, — сказал Джон Дулиттл вслух. — И что хорошего они находят в этой забаве? Ничего не понимаю! Взрослые, серьезные люди скачут на лошадях по полям и лесам, трубят в рожки и кричат во все горло, чтобы поймать маленького дикого зверька. Чисто мальчишки!

 

Глава 5. Средство от собак

Джон Дулиттл вернулся на берег ручья в тень деревьев, вытащил из карманов перепуганных лисят и пустил их на траву. Затем помог выбраться из-под сюртука Ночной Тени.

Лисица благодарно потерлась о его ноги и сказала:

— Мне говорили, что вы великий человек, но только теперь я поняла насколько. Не знаю, как вас и благодарить. Я все еще не могу прийти в себя. Звоночек, не лезь в воду!

— Тебе не за что меня благодарить, — ответил доктор. — По правде говоря, мне было приятно посмеяться над стариком Вильямом Пибоди. Столько лет я пытаюсь заставить его отказаться от охоты на лис и никак не могу уговорить. Ему показалось, что собаки ошиблись и прибежали сюда на запах рыбы.

— Нет, собак обмануть невозможно, — горестно вздохнула лиса. — Галловей, тот борзой пес, что разговаривал с вами, никогда не потеряет след. У него очень острый нюх. Если уж он погнался за лисой, то ей, бедняжке, от него не уйти.

— Но ведь за тобой не раз гнались собаки, и все же ты до сих пор жива, — заметил доктор. — Значит, звери частенько ускользают от собак.

— Конечно, это так, — ответила лиса. — Когда собаки чуют наш запах и бросаются по следу, то надо обойти их кругом и зайти к ним со спины, чтобы ветер дул от них к нам. Но это можно сделать только в лесу, а чаще всего нас травят собаками в поле. Иногда бывает, что ветер неожиданно меняется, но такое случается очень редко. Мне только один раз так повезло. Стоял октябрь, небо было хмурое, дул сильный ветер. Охотники любят такую погоду… — И лиса подробно рассказала Джону Дулиттлу, как она спаслась от верной смерти.

— Любопытно, любопытно, — задумчиво сказал доктор, когда лисица умолкла. — Если я правильно тебя понял, вы, лисы, справились бы с собаками, если бы те не чуяли ваш запах.

— Конечно, — кивнула лиса. — Мы хитрые, сильные и ловкие и могли бы уйти от собак, не будь у них такого острого нюха. Мы всегда вовремя замечаем их и могли бы спрятаться, но запах выдает нас.

— А если бы лисы стали пахнуть как-нибудь по-другому? — спросил доктор. — Если бы от них исходил отвратительный для собак запах? Пойдут они тогда по вашему следу?

— Если запах будет противный, ни за что не пойдут, — ответила лиса.

— Вот и я так думаю. Значит, нам надо сделать так, чтобы лиса не пахла лисой, чтобы у нее появился новый, неприятный для собак запах. Посмотри… — И доктор вытащил из кармана черную коробочку с пузырьками. — Здесь у меня лекарства. Понюхай одно из них.

Доктор вытащил пробку из одного пузырька и поднес его к лисьему носу. Лиса осторожно втянула воздух и испуганно отпрянула назад.

— Ой! — пискнула она. — Какой сильный запах! Что это такое? Даже глаза щиплет. — И Ночная Тень начала тереть нос передними лапами.

— Это настойка эвкалипта, — засмеялся доктор. — Не беспокойся, это лекарство совсем безвредное, люди пьют его от простуды. Как ты думаешь, его запах понравится собакам?

— Клянусь моим хвостом, они удерут подальше от такой вони, — сказала лиса. — От такого запаха любая собака навсегда потеряет нюх. А собаки, особенно охотничьи, стараются беречь свои носы.

— Вот и замечательно, — обрадовался доктор. — Я хорошенько закрою пробкой пузырек, и ты унесешь его в свою нору. Пока пузырек закрыт, ты не почувствуешь никакого запаха. А когда собаки выследят тебя, ты можешь открыть его и вылить на хвост. Думаю, даже пары капель будет достаточно, чтобы твой след стал пахнуть по-другому.

— Я так и сделаю, — пообещала лиса. — Звоночек, оставь в покое мой хвост. Ты мешаешь мне разговаривать с доктором Дулиттлом. Ступай под дерево и сделай тридцать раз то упражнение, которому он тебя научил. — И она снова обратилась к доктору: — Если бы я была собакой, я ни за что не пошла бы на этот запах. Как, вы говорите, называется это лекарство? Эвка… эвка…

— Эвкалипт, — подсказал доктор.

— Как красиво звучит это слово, — сказала лиса. — Двум моим лисятам я уже дала имена, а для третьего еще не подобрала. Назову-ка я его Эвкалиптом. Звоночек, Зубок и Эвкалипт! Красиво, правда?

— Очень красиво, — согласился доктор и посмотрел на лисят. Три детеныша Ночной Тени весело резвились в корнях старого дуба.

— Доктор, — спросила лиса, — а детей этим лекарством можно мазать? Оно им не повредит?

— Не волнуйся, — успокоил ее Джон Дулиттл. — Настойка эвкалипта еще никому не повредила.

— Зато теперь повредит собакам, — хихикнула лиса. — Ну теперь держись, Галловей!

Ночная Тень и лисята сердечно поблагодарили доктора и убежали, унося с собой пузырек со «средством от собак», а доктор Дулиттл отправился в путь. Ни он, ни Ночная Тень еще не догадывались, какое чудесное средство появилось у лис. Однако в тот же день к вечеру лисье семейство снова попало в переплет. Разъяренные неудачей охотники вернулись с собаками в лес, и там Галловей взял след.

Как только Ночная Тень заметила погоню, она откупорила пузырек и брызнула несколько капель на себя и на детей. В воздухе резко запахло лекарством, из лисьих глаз брызнули слезы. Кашляя и задыхаясь, лиса с лисятами неслись по большому лугу к своей норе. Охотничьи псы увидели их, перепрыгнули через живую изгородь и помчались вслед. Что может быть проще, чем догнать лису в открытом поле? К тому же Звоночек, лисенок с плоскостопием, не мог бежать быстро.

Собаки приближались, а впереди несся знаменитый Галловей. Охотники радостно понукали лошадей, они уже заранее торжествовали.

И несмотря на то что ветер дул в сторону собак, они вдруг остановились, когда до жертв оставалось десять шагов.

— Что случилось с собаками, Джонс? — крикнул барон Пибоди своему другу, сидевшему на серой лошади. — Ты только посмотри, Галловей сел на землю и, кажется, любуется, как удирает лиса!

Ветер подул сильнее. Теперь и всадники почувствовали резкий запах аптеки. Все собаки, как одна, развернулись и в испуге побежали назад. Лошади запрядали ушами и зафыркали.

— Что за дьявольщина?! — воскликнул барон Пибоди. — Откуда эта вонь?

Джонс тщетно пытался остановить собак и яростно размахивал плеткой.

В тот вечер лисица беспрепятственно добралась до норы и уложила детей спать. При этом она шептала:

— Он и в самом деле великий человек. Другого такого не найти.

На следующее утро Ночная Тень вышла из норы, чтобы раздобыть еды для детей. В лесу она встретила знакомого лиса. Тот почувствовал резкий запах, исходивший от Ночной Тени, и отвернулся от нее как от зачумленной.

Точно так же повели себя и остальные соседи. Они даже не здоровались с Ночной Тенью и убегали от нее подальше. Ее с детьми больше не приглашали в гости, а лисятам строго-настрого запретили играть со Звоночком, Зубком и Эвкалиптом.

Но вскоре по лесу пронесся слух, что лису по имени Ночная Тень собаки обходят стороной и она разгуливает где ей вздумается. И уже через две недели к доктору Дулиттлу стали приходить лисы и просить «средство от собак» для себя и всех своих родственников. Конечно, доктор не отказывал им и раздавал пузырьки с настойкой эвкалипта целыми дюжинами.

Скоро уже все лисы в окрестностях Кардиффа пахли так, что собаки поджимали хвосты и убегали сломя голову.

— Ума не приложу, что случилось с лисами и собаками? — терялся в догадках барон Вильям Пибоди. — Похоже, нам не удастся затравить ни одну лису, пока мы не научим собак идти на аптечный запах. Готов держать пари и отдать последний пенс, что во всей этой истории не обошлось без Джона Дулиттла. Ведь он всегда говорил мне, что в конце концов заставит меня отказаться от охоты. Ей-богу, уж не знаю как, но он добился своего.

 

Глава 1. Снова в цирке

Теперь, когда у него были деньги, Джон Дулиттл мог добраться до Ашби почтовой каретой. Узенькая дорожка привела его в маленький городок Эпплдейк. На окраине стояла кузница, у входа в нее сидел чумазый добродушный здоровяк кузнец. Доктор расспросил кузнеца и узнал, что ближайшая почтовая карета отправится через полчаса. Все складывалось как нельзя лучше.

Доктор, а он был сластена, купил в лавочке четверть фунта леденцов, набил ими рот и сел на обочине дороги. Светило солнце, конфеты оказались на удивление вкусными, и ждать почтовую карету было одно удовольствие.

Часа в четыре пополудни появилась почтовая карета и увезла доктора в соседний город. Там Джон Дулиттл пересел на другую, ночную почтовую карету и поехал дальше. Так он ехал и пересаживался, ехал и пересаживался и через два дня уже был на расстоянии десяти миль от Ашби. Оттуда доктор решил пойти пешком. Он побрился, перекусил в деревенской харчевне и зашагал по дороге.

Рядом с дорогой в поле стоял цыганский табор. Старая косматая цыганка выбежала навстречу доктору и ухватила его за рукав.

— Господин хороший, — прошепелявила она. Зубов у нее во рту оставалось уже немного. — Давай я тебе погадаю. Всю правду расскажу, что было и что будет.

— Нет-нет, — отказался доктор. — Что было, я и сам знаю. Ты мне лучше скажи, цирк господина Блоссома все еще в Ашби?

— Он уже два дня как переехал в соседний город, — ответила цыганка. — В Стоубург. Полчаса назад здесь проехал человек на повозке, он тоже спрашивал про цирк.

Доктор поблагодарил цыганку и поспешил вдогонку за незнакомцем на повозке, потому что с попутчиком дорога кажется вдвое короче.

К полудню доктор нагнал незнакомца. Тот поставил повозку на обочине, а сам сел на край придорожной канавы, чтобы подкрепиться хлебом с ветчиной. Удивительная у него была повозка! Со всех сторон ее покрывали надписи аршинными буквами: «Мази доктора Брауна исцелят вас!», «Рвем зубы без боли!», «Вам поможет от чахотки настойка доктора Брауна!», «Пилюли доктора Брауна поднимут на ноги любого больного!», «Вам нужны примочки? Покупайте их у доктора Брауна!»

Джон Дулиттл с любопытством посмотрел на толстяка, уплетающего хлеб с ветчиной, и спросил:

— Прошу прощения, надеюсь, я имею честь говорить с самим доктором Брауном?

— Собственной персоной, — ответил толстяк и отправил в рот еще один ломоть хлеба. — Может быть, вы желаете удалить зуб?

— Нет-нет, — отказался доктор. — Зубы у меня, слава Богу, не болят. Мне сказали, что вы едете в цирк Блоссома. Я не помешаю вам, если отправлюсь в Стоубург вместе с вами?

— Не имею ничего против, — проговорил доктор Браун с набитым ртом. — Устраивайтесь в повозке, а я тем временем перекушу — и можно будет ехать.

Доктор Дулиттл влез в повозку и огляделся. Все внутри было заставлено плошками, ступками, горшочками, баночками и всем прочим, что нужно для изготовления тех лекарств, о которых так хвастливо возвещали на весь мир надписи на повозке. Все это было очень странно, потому что доктор Браун казался грубым, неотесанным мужланом. Джон Дулиттл вылез из повозки.

— Прошу прощения еще раз, — обратился он к доктору Брауну, — не скажете ли, где вы получили диплом врача? Где и кого лечили?

Брауну вопрос доктора пришелся не по вкусу.

— У меня три диплома, да не вам их проверять! — отрезал он. — С каких это пор можно совать нос в чужие дела?! Да если хотите знать, мои лекарства мертвого на ноги поднимут! Их даже поставляют к королевскому двору!

Доктор Браун говорил еще долго, но Джон Дулиттл его уже не слушал. Он понял, что Браун был вовсе не доктором, а мошенником и шарлатаном, от которого любому честному человеку надо держаться подальше. Поэтому он повернулся к Брауну спиной и зашагал по дороге.

Он уже шел довольно долго, как вдруг до него донесся собачий лай. Это был О’Скалли. Затем послышались голоса еще двух собак, и вот за поворотом доктор Дулиттл увидел О’Скалли, Тобби и Скока. Приятели прыгали вокруг дерева и лаяли на сидевшую на ветвях черную кошку.

Собаки узнали Джона Дулиттла, оставили кошку и припустили со всех ног ему навстречу. Тем временем кошка спустилась с дерева, распушила хвост и шмыгнула в кусты.

— Доктор! — радостно лаял О’Скалли. — Ну что? Софи уже в морс?

Собаки терлись о его ноги и наперебой расспрашивали его. Пришлось доктору рассказать с начала до конца всю историю путешествия к морю и обратно.

Чуть позже он сидел в своем фургоне в окружении звериного семейства и повторял свой рассказ.

Крякки подала доктору полдник. Ей очень хотелось накормить Джона Дулиттла как следует, на столе были и сыр, и ветчина, и редиска, и жаркое, и сладкий яблочный пирог. Словом, это был не полдник, а обед и ужин, вместе взятые.

Мэтьюз Магг узнал, что вернулся его друг, доктор Джон Дулиттл, и тоже поспешил к нему. Пришлось доктору в третий раз повторить всю историю от начала до конца.

— Да, — протянул Мэтьюз Магг, — несладко вам пришлось, господин доктор. Слава Богу, все уже позади. Блоссом ни о чем не догадывается.

— А что случилось с Хиггинсом? Где он теперь? — спросил доктор.

— Хиггинс? — переспросил Мэтьюз Магг. — Он неплохо устроился. Теперь он работает конюхом в Ашби. Он доволен.

— А что придумал Блоссом вместо номера Софи? — продолжал расспрашивать доктор.

— Ничего, — ответил Мэтьюз. — Вы помните Геракла? Того силача, которого вы лечили? Он уже выздоровел и снова дает представления. Публика в восторге.

— А мы заработали кучу денег! — сказала Бу-Бу. — Угадайте, сколько мы выручили за номера с тяни-толкаем?

— И сколько же?

— Двести сорок девять шиллингов и пять пенсов, — радостно сообщила сова.

— Так много? Двести сорок девять шиллингов и пять пенсов за одну неделю?! Столько денег я не зарабатывал за год, даже когда лечил людей, и у меня отбоя не было от пациентов. Это значит, что скоро мы сможем оставить цирк.

— Вы собираетесь оставить цирк, доктор? — переспросил Тобби и положил лохматую морду на колени доктора.

— По чести говоря, я никогда и не собирался работать в цирке до конца жизни, — ответил Джон Дулиттл. — У меня столько дел в Паддлеби, что трудно себе представить.

— Ах, — грустно вздохнул Тобби, — а я-то думал, что вы останетесь с нами.

— А как же быть с цирком доктора Дулиттла? — спросил Скок. — Вы только подумайте, какой замечательный, настоящий и без обмана цирк мог бы получиться. Все звери только о нем и мечтают.

О’Скалли поддержал Скока:

— Мы даже придумали себе номера. Не торопитесь уходить из цирка.

— А наш театр? — вмешался в разговор Хрюкки. — Мы могли бы создать театр зверей. Пока вас не было, я сочинил пьесу. Я назвал ее «Невоспитанный помидор». Там будет толстуха, которая очень любит поесть, вот ее роль я и сыграю.

— А что случится с домом в Паддлеби? — раздраженно крякнула утка. Она убирала посуду со стола и стряхивала крошки со скатерти. При этом она так разволновалась, что выронила из крыльев тарелку и та разбилась. — Ну вот, опять из-за вас одни убытки! Все вы, звери, становитесь похожи на людей и думаете только о себе. Кто из вас подумал о докторе? Пока его не будет в Паддлеби, дом обветшает, а сад зарастет сорняками и превратится в джунгли. Конечно, вам до этого и дела нет!

После такой гневной и неожиданной речи хозяйственной Крякки все замолчали. Тобби и Скок смущенно завиляли хвостами и залезли под стол.

— Крякки права, — сказал доктор Дулиттл. — Когда мы с помощью тяни-толкая заработаем столько денег, что хватит расплатиться с моряком за корабль, мы сразу же уйдем из цирка.

— Ух, — заскулил Тобби, — а я так мечтал о цирке доктора Дулиттла! Вот это был бы цирк!

Хрюкки был того же мнения:

— А я так мечтал сыграть в театре! А если у меня призвание? Загубите молодой талант ни за грош…

— Тоже мне, Шекспир свинячий! — негодовала Крякки. — На прошлой неделе ты мечтал торговать зеленью и овощами.

— Одно другому не мешает, — не сдавался Хрюкки. — Я бы утром торговал морковкой и редиской, а вечером играл бы в театре.

Утром уже весь цирк знал, что доктор Дулиттл возвратился. Сначала его навестил Блоссом. Хозяин цирка и не подозревал, что доктор был хоть как-то замешан в похищении тюленихи. Вслед за ним пришел силач Геракл. Он был искренне рад возвращению Джон Дулиттла. Друзья приятно беседовали и пили чай, когда объявили, что утреннее представление начинается. Гераклу пора было идти, и доктор вызвался его проводить.

Когда Джон Дулиттл возвращался в свой фургон, его нос вдруг уловил резкий запах. Джон Дулиттл оглянулся, принюхался и обнаружил, что вонь идет из шатра заклинательницы змей Фатимы. Доктор обеспокоился и заглянул в шатер. Фатимы там не было. Доктор приоткрыл корзину со змеями и увидел, что все шесть змей лежат почти без сознания. Одна из них заплетающимся языком рассказала доктору, что Фатима перед выступлением брызжет на них хлороформом — снотворным раствором, чтобы ей было легче справиться со змеями.

Доктор вознегодовал. Стояло прекрасное солнечное утро, пели птицы, все живое радовалось жизни, а Фатима, эта обманщица Фатима истязала дурманящим снадобьем невинных ужей! Доктор помчался к Блоссому.

Господин Блоссом вместе с Фатимой осматривали в то время большой купол цирка.

— Я возражаю! — решительно закричал доктор Дулиттл. — Такое нельзя позволять! Как смеет Фатима одурманивать змей? Это жестоко!

— Какие пустяки! — улыбнулся ему в ответ Блоссом. — Мы готовимся к представлению. У меня совершенно нет времени на пустые разговоры.

— Не суйте свой нос в чужие дела! — злобно прошипела Фатима. — Ничтожный, жалкий докторишка!

Джон Дулиттл грустно понурил голову и отправился к себе в фургон. Он не умел отвечать грубостью на грубость. Тем временем ворота цирка распахнулись и толпа посетителей с радостным гомоном вбежала внутрь. Доктор шел через толпу и раздумывал, как бы выкрасть змей и отпустить их на свободу. И тут он заметил, что люди спешат к помосту в углу.

Возникший словно из-под земли Мэтьюз Магг взял доктора под руку и повел его к помосту, на котором, как оказалось, стоял доктор Браун, тот самый шарлатан, с кем Джон Дулиттл встретился по пути в Стоубург. Он на все лады расхваливал свои чудодейственные пилюли и настойки.

— Один глоток, одна пилюля — и вы больше никогда не будете болеть! — выкрикивал он.

— Какой договор заключили между собой Блоссом и этот мошенник? — спросил доктор Мэтьюза.

— Блоссом получает свою долю от выручки, — ответил «кошачий кормилец». — Мне сказали, что Браун поедет дальше с цирком. Ходят слухи, что он хорошо зарабатывает.

И в самом деле торговля чудо-снадобьями шла бойко. Браун не успевал пересчитывать деньги.

— Вот вам шиллинг, принесите мне пилюли и мазь, — сказал доктор и вытащил из кармана монету.

— Вам-то они зачем? — удивился Мэтьюз Магг. — Даже я понимаю, что пользы от его лекарств не больше, а даже меньше, чем от яичницы на сале.

Мэтьюз Магг принес доктору Дулиттлу пилюли и мазь, тот сунул их в карман и отправился к себе. В фургоне он открыл пузырек и коробочку, рассмотрел их содержимое на свет, понюхал, лизнул, растер, капнул на них какой-то жидкостью и в конце концов вскричал:

— Какая гадость! Ночной грабитель и то честнее, чем этот Браун. В его лекарствах нет ничего, кроме воды, поваренной соли и свиного жира! Мэтьюз, принесите сюда лестницу.

Ничего не понимающий Мэтьюз принес лестницу, доктор вскинул ее на плечо и зашагал к помосту, где расхваливал свой товар «доктор» Браун. Глаза Джона Дулиттла пылали грозным огнем.

— Что вы хотите делать, — забеспокоился Мэтьюз Магг. Он семенил рядом с доктором и пытался поддержать тяжелую лестницу.

— Я открою им глаза! — гневно сказал доктор. — Я не позволю, чтобы люди отдавали последние гроши за снадобья шарлатана.

О’Скалли до тех пор спокойно сидел у дверей фургона, и вдруг он навострил уши и вскочил на ноги.

— Тобби, Скок! — позвал он. — Доктор идет к помосту, где дурит публику Браун.

Три верных пса, предчувствуя потасовку, бросились на выручку доктору. А Джон Дулиттл тем временем приставил лестницу к помосту и полез по ней наверх. Браун гордо стоял на помосте, держал в руке пузырек с мазью и громко кричал:

— Дамы и господа! — Голос у него был не сильный, но противный и пронзительный. — Мазь, которую я держу в руке, — лучшее в мире лекарство от ревматизма, лихорадки, насморка и подагры! Самые знаменитые врачи прописывают ее своим пациентам! Королевская семья Бельгии и персидский шах каждый день мажутся ею на ночь! Попробуйте ее, и вы сразу…

Вдруг Брауна перебили. Люди повернулись и увидели маленького толстенького господина в мятом сюртуке и потертом цилиндре. Он стоял на верхней ступеньке лестницы, прислоненной к помосту, и кричал:

— Дамы и господа! Этот человек обманывает вас. В его мазях нет ничего, кроме свиного сала, а в пилюлях — только поваренная соль. Он самый что ни на есть мошенник и плут. Не покупайте у него ничего. Пусть покажет диплом врача!

— Сам ты плут и обманщик, — взвизгнул Браун. — Я подам на тебя в суд за клевету!

Вдруг рядом с Брауном появилась Фатима и взяла его сторону.

— Мошенник! — кричала она и тыкала пальцем в доктора Дулиттла. — Поколотите его!

Толпа растерялась и не знала, кому верить, к счастью, там оказалась одна из бывших пациенток доктора Дулиттла. Невысокая пожилая дама подняла к небу зонтик и воскликнула:

— Да ведь это доктор Джон Дулиттл! Лет десять тому назад он вылечил моего сына! Он настоящий доктор, а тот — мошенник! Слушайтесь доктора Дулиттла, а не то окажетесь в дураках!

Толпа зашумела. Люди требовали вернуть деньги.

— Сбросьте его с лестницы! Поколотите его! — не унималась Фатима.

Двое дюжих мужчин уже взобрались на помост и наседали на Брауна с требованием вернуть деньги. Браун оттолкнул их, подбежал к краю помоста и закричал:

— Не верьте ему!..

Метко брошенная гнилая морковь пролетела над толпой и угодила в лицо Брауну. Вслед за этим в лжедоктора полетели яйца, яблоки и даже камни. В него бросали все, что годилось для того, чтобы бросать.

— Бей мошенника! — в один голос взревела толпа и полезла на помост.

 

Глава 2. Потасовка

Доктор Дулиттл встревожился. Ведь он влез на лестницу, чтобы разоблачить обманщика и предупредить людей, что его лекарства поддельные. Но толпа взъярилась и, сметая все на своем пути, бросилась к помосту. Брауна могли разорвать на клочки.

К счастью для Брауна, на шум прибежала полиция. Однако успокоить толпу не удалось, и полиция пустила в ход дубинки. Дело завершилось множеством наставленных синяков и разбитых носов. В конце-концов спокойствие было восстановлено, но цирк пришлось закрыть. А у ворот бесновалась толпа зрителей, требовавших вернуть деньги за билет.

Почтенные горожане Стоубурга негодовали, и к полудню мэр города прислал к Блоссому чиновника сообщить, что цирк, по приказанию магистрата, должен немедленно покинуть Стоубург.

Конечно, Браун уже давно удрал из города. Но для Джона Дулиттла это вовсе не означало завершения неприятностей. Как раз наоборот. Когда Блоссом узнал, что его выдворяют из города, он вышел из себя. С ним даже чуть не случился удар. К тому же Фатима с самого утра настраивала его против доктора, и решение магистрата переполнило чашу его терпения. По милости докторишки он, Александр Блоссом, вынужден был нести убытки!

Когда в фургон хозяина цирка вошел чиновник в шляпе с пером и сообщил, что цирк должен немедленно покинуть город, там была Фатима и еще несколько циркачей.

— Бог знает что! — вскричал Блоссом. Рядом с ним, прислоненная к стене, стояла толстая дубинка. Он схватил ее и взмахнул ею над головой. — Я научу его, как себя вести! За мной!

Александр Блоссом прямиком направился к фургону доктора Дулиттла, вслед за ним шагали Фатима и пятеро циркачей. Они грозно размахивали кулаками. О’Скалли и Мэтьюз Магг сидели поодаль от фургона хозяина цирка. Когда они увидели, что целая толпа циркачей идет к доктору, О’Скалли помчался предупредить доктора, а Мэтьюз Магг побежал совсем в другую сторону. Но он не испугался, нет: он побежал за подмогой.

Пока «мстители» пересекали цирковой двор, к ним присоединились плотники, конюхи и другие служители. Доктор бесстрашно вышел им навстречу.

— Добрый день, — сказал он. — Чем могу быть полезен?

Александр Блоссом хотел было что-то сказать, но только беззвучно открывал и закрывал рот.

— Вы подложили нам свинью, — крикнул кто-то из толпы.

— А теперь мы подложим свинью вам! — пронзительно заорала Фатима.

— По вашей милости цирк изгоняют из города! — вопили циркачи. — Мы так надеялись подзаработать, а теперь нам придется затянуть пояса!

— Вы оклеветали нас, — обрел наконец дар речи Блоссом. — С первого же дня вашего пребывания в цирке вы только и делали, что вставляли нам палки в колеса! Вы слишком много берете на себя!

Не говоря больше ни слова, взбешенные мужчины под предводительством хозяина цирка набросились на Джона Дулиттла. Град ударов посыпался на доктора, и он упал на землю.

О’Скалли пытался защитить доктора и впился зубами в ногу Блоссома, но что может пес против дюжины разъяренных людей? И вот тут-то появился Мэтьюз Магг. Он бежал через двор цирка, а за ним тяжело переваливался с ноги на ногу силач Геракл.

Великан вступил на поле боя и принялся за ноги, за руки и за волосы оттаскивать нападавших, расшвыривая их в стороны, словно соломинки. В конце концов остались только двое сражающихся: Александр Блоссом и доктор Дулиттл. Они все еще катались по земле и тузили друг друга. Геракл ухватил директора за шиворот своей ручищей, поднял в воздух и встряхнул.

— Веди себя как приличествует воспитанному человеку, Александр, иначе я приведу тебя в чувство по-своему. А это, клянусь, будет тебе не так уж приятно!

На поле брани воцарилась тишина. Циркачи вставали на ноги и потирали ушибленные при падении места.

— Какая муха вас укусила? — спрашивал Геракл, все еще держа Блоссома за шиворот. Тот яростно взбрыкивал ногами. — Почему вы все набросились на доктора? И не стыдно вам нападать на одного, к тому же на самого маленького и слабого.

— Он сказал публике, что Браун шарлатан и его мази ни на что не годны! — крикнула Фатима. — Из-за него люди потребовали вернуть им деньги. Он сам мошенник! Об этом все знают!

— Ты-то сама хороша! — ответил ей Геракл. — На прошлой неделе я собственными глазами видел, как ты разрисовывала своих ужей, чтобы они стали похожи на гадюк. Джон Дулиттл не мошенник, а замечательный доктор, иначе ему не удалось бы так быстро меня вылечить.

— По его милости цирк выдворили из города, — проворчал кто-то из циркачей. — Мы тащились сюда тридцать пять миль — и все понапрасну! А теперь придется еще проехать миль сорок, пока мы наконец сможем хоть что-то заработать.

— Чтобы им и не пахло в моем цирке! — взорвался Блоссом. — Я терпел его сколько мог. Теперь все, кончилось мое терпение!

Хозяин цирка высвободился из рук силача, подошел к доктору и сунул ему под нос кулак.

— Вы уволены! — заорал он. — Даю вам срок до вечера. И чтоб ноги вашей здесь больше не было!

— Ладно, — сказал доктор, — к вечеру нас здесь уже не будет. — И он направился в свой фургон.

— Погодите, господин доктор, — остановил его Геракл. — Вы и вправду хотите уйти из цирка?

Джон Дулиттл повернулся к силачу и нерешительно произнес:

— Мне трудно сказать, хочу я уйти из цирка или нет.

— Какая разница, хочет он или нет! — снова крикнула Фатима. — Хозяин выставил его вон — вот и все дела. Пусть убирается.

Джон Дулиттл посмотрел на Фатиму. Эта женщина ненавидела его лютой ненавистью, глаза ее горели. И тогда он вспомнил безобидных ужей, над которыми она измывалась, вспомнил слона, льва и леопарда из зверинца, вспомнил старушку Бетти, которой уже давно пора было на покой. И пока он стоял неподвижно, соображая, что ответить Гераклу, Скок ткнулся влажным носом ему в руку, а Тобби потянул зубами за полу сюртука.

— Нет, Геракл, — ответил доктор, — должен признаться, что уходить из цирка мне не хочется. Но что поделаешь, ведь меня выгоняют.

— Ну уж нет, — решительно сказал циркач. — Всегда можно что-то сделать. Послушай, Александр, — и он ухватил Блоссома за плечо и поднес к его носу кулак величиной с арбуз, — если уйдет доктор, то уйду и я, а со мной и мои племянники-акробаты. С кем ты останешься в цирке? Кто тебе дороже — мошенник Браун или настоящие артисты?

Господин Александр Блоссом, владелец «самого большого цирка в мире», призадумался. От страха и неуверенности он покусывал усы. Да и было над чем призадуматься: тюлениха Софи исчезла неизвестно куда, без силача, акробатов и тяни-толкая нечем будет заманить публику. Пока Блоссом колебался, Фатима то бледнела, то краснела, то зеленела от злости. Если бы ее глаза могли метать молнии, доктор и Геракл уже давно умерли бы на месте.

— К чему нам ссориться, — наконец сказал Блоссом. Теперь его голос звучал мягко и приветливо. — Почему нам не сесть за стол и по-дружески, за чашкой чая, не договориться? Было бы непростительной глупостью губить цирк из-за такого недоразумения.

— Я готов остаться в цирке, — твердо произнес доктор, — но с одним условием. Пока я здесь, в цирке никто не будет торговать шарлатанскими снадобьями.

— Вы слышали? Он опять за свое! — завизжала Фатима. — Хватит нас учить, как работать в цирке!

— Кроме того, я требую, чтобы эта женщина больше не приближалась к змеям. Она должна уйти. Или я, или она! А змей я у нее куплю.

Как ни бесилась Фатима, как ни кричала, ни угрожала, Джон Дулиттл и Александр Блоссом сумели договориться.

Однако дело завершилось не так хорошо, как могло бы показаться. Той ночью Бу-Бу сидела на ступеньках фургона и слушала, как ухали совы, охотившиеся в поле на мышей. Распахнулась дверь, и к ней вышла Крякки. Утка утопала в слезах.

— Я уж и не знаю, как сладить с нашим доктором, — пожаловалась она. — Она вытряхнул из копилки все двести сорок девять шиллингов и пять пенсов, которые мы копили, чтобы вернуться в Паддлеби. Знаешь, на что он их потратил? Он купил шесть огромных змей! К тому же он поселил их в ящике, где я храню муку! — И Крякки зарыдала в голос.

 

Глава 3. Говорящий конь

Заклинательница змей Фатима ушла из цирка. Теперь доктору стало легче: он в конце концов сумел кое-что сделать для зверей и облегчить их участь. Он отправил Софи на Аляску, выкупил змей, чтобы их больше не отравляли дурманящими снадобьями, он выгнал Брауна.

Многие циркачи не любили Фатиму, и теперь они с уважением стали относиться к доктору. Даже хозяин цирка Блоссом с почтением поглядывал на доктора Дулиттла, к тому же тяни-толкай давал хорошую выручку.

Но по-настоящему они оценили Джона Дулиттла, когда заболел говорящий конь.

В то время цирк стоял в Бриджтауне. Публика валом валила на представление, и Блоссом надеялся поправить свои дела. В первый же день циркачи в ярких костюмах прошлись по улицам города и на всех углах расклеили афиши.

ШПАГОГЛОТАТЕЛИ!

ПОЖИРАТЕЛИ ОГНЯ!!

ЮНАЯ НАЕЗДНИЦА НА ДИКОМ КОНЕ!!

ОТВАЖНЫЕ АКРОБАТЫ БРАТЬЯ ПИНТО!!

ЗНАМЕНИТЫЙ СИЛАЧ ГЕРАКЛ!!

КЛОУН ХОУП И ЕГО СОБАКА СКОК!!

ЙО-ЙО — СЛОН-ВЕЛИКАН ТАНЦУЕТ ТАНГО!!

ГОВОРЯЩИЙ КОНЬ БЕППО!!!

Билет — 6 пенсов

Правду говоря, Беппо был самым что ни на есть обыкновенным конем. Блоссом купил его у одного француза, который и научил коня понимать не человеческую речь, а знаки и жесты. По знаку Блоссома он стучал копытом или мотал головой из стороны в сторону.

— Сколько будет три плюс четыре, а, Беппо? — спрашивал Блоссом.

И Беппо бил семь раз копытом в песок арены. Публика задавала вопросы коню, и он отвечал «Да», то есть кивал головой, или «Нет», то есть мотал головой из стороны в сторону. Конечно, он не понимал, о чем его спрашивают. Когда надо было, чтобы конь ответил «Да», Блоссом почесывал его за левым ухом, а чтобы конь ответил «Нет», Блоссом скрещивал руки на груди. Хозяин цирка держал все эти знаки в тайне, но Джон Дулиттл знал о них уже давно, потому что Беппо в первый же день рассказал ему о всех хитростях представления.

Говорящий конь Беппо был гвоздем программы цирка, и сам Блоссом считал его лучшим своим приобретением. Номер с говорящим конем и в самом деле пользовался успехом у публики. Дети с большим удовольствием задавали вопросы Беппо И визжали от восторга, когда тот отвечал им ногой или головой.

В день первого представления в Бриджтауне доктор беседовал с Блоссомом, когда вдруг прибежал цирковой конюх.

— Господин Блоссом! — закричал он с порога. — Беппо лежит в конюшне и не открывает глаза. Наверное, он заболел. Представление начинается через четверть часа, а я не могу поднять его на ноги.

Ругаясь на чем свет стоит, Блоссом помчался на конюшню. Доктор Дулиттл пошел вслед за ним.

Беппо и вправду заболел. Он тяжело дышал, лежал неподвижно, и лишь иногда по его телу пробегала дрожь. С большим трудом доктору и Блоссому удалось поставить его на ноги. Но конь едва стоял и не мог сделать ни шагу.

— Какое невезение! — сокрушался хозяин цирка. — Мы объявили его выступление в афише, и если Беппо не выйдет на арену, публика останется недовольна, а потом и вовсе перестанет к нам ходить. Мы понесем убытки.

— Придется сказать зрителям, что Беппо заболел, — ответил доктор. — У него воспаление легких. Нельзя и думать о том, чтобы он вышел на арену.

— А если зрители потребуют вернуть им деньги? — в отчаянии воскликнул Блоссом. — До начала представления осталось пять минут! Что же мне делать? Если остаться здесь, кто же будет объявлять номера? В цирке нет никого, кто мог бы вести представление вместо меня!

— Прошу прощения, блосподин Госсом… тьфу, господин Блоссом! — раздался вдруг за спиной хозяина цирка голос.

Блоссом повернулся и увидел перед собой смущенное лицо Мэтьюза Магга.

— Может быть, я заменю вас? — спросил «кошачий кормилец». — Я знаю всю программу наизусть и могу объявить любой номер.

Блоссом смерил его презрительным взглядом и сказал:

— В таком виде — и на арену цирка?! Ладно уж, на безрыбье и Мэтьюз Магг сойдет за хозяина цирка. Пойдемте, вам надо переодеться во фрак.

Доктор остался с Беппо в конюшне, а Блоссом с Мэтьюзом поспешили в фургон хозяина цирка. Там Теодора в один миг отутюжила старый фрак Блоссома, выгладила брюки, приклеила мужу под нос накладные усы, и господин Магг из торговца мясом для кошек и собак превратился в хозяина цирка.

Наконец-то сбывалась мечта его жизни! Когда Мэтьюз вышел на арену и увидел вокруг себя море лиц, его грудь гордо выпятилась. Теодора наблюдала за мужем в щелку занавеса, замирала от восторга и молилась, чтобы такая красивая складка на брюках не смялась до конца представления.

Тем временем доктор осмотрел Беппо и принялся за лечение. Он вытащил из своей сумки большие пилюли голубого цвета и как раз уговаривал коня проглотить их, когда вернулся Блоссом.

— Беппо не сможет выступать не только сегодня и завтра, но и всю неделю. Ему нужен покой.

— Мы пропали! — всплеснул руками Блоссом. — Мы разорены! О скандале в Стоубурге раструбили газеты, и если теперь мы еще потеряем говорящего коня, на цирке можно поставить крест. Мне некем заменить Беппо. А что же это за представление без гвоздя программы? Чует мое сердце, публика потребует вернуть деньги.

Самоуверенность слетела с Блоссома, он обмяк, поник головой. Доктору стало жаль его. И тут в конюшне послышалось тихое ржание. Это подала голос Бетти, старая, уставшая от непосильного труда лошадь. На лице доктора мелькнула улыбка.

— Выслушайте меня, господин Блоссом, — сказал он. — Мне кажется, что я могу вам помочь. Но вы должны пообещать мне, что никому не откроете мою тайну.

— Обещаю, конечно, обещаю, — ответил хозяин цирка. Положение его было отчаянное, и он готов был пообещать что угодно и кому угодно.

— Я всю свою жизнь изучал животных, — продолжал доктор. — Вот вы говорите, что Беппо понимает, о чем его спрашивают, и может отвечать на все ваши вопросы. И вы и я прекрасно знаем, что это не так. Но публика верит вам. А я могу говорить с животными на их языке.

Пока доктор говорил, Блоссом с мрачным видом рассматривал носки своих башмаков. Услышав последние слова, он приподнял голову и удивленно захлопал глазами.

— Или вы умом тронулись, или я ослышался. Где же это видано — говорить с животными на их языке? Я тридцать с лишним лет работаю в цирке, я о животных знаю все. Звериный язык? Чушь! Или вы меня, Александра Блоссома, принимаете за дурака?

 

Глава 4. Бетти заговорила

— Звериный язык — вовсе не чушь, и умом я не тронулся, — невозмутимо ответил доктор. — Придется мне доказать вам, что я говорю правду.

— Вам это никогда не удастся, — презрительно произнес Блоссом.

— В конюшне стоят пять лошадей, не так ли? — спросил доктор. — Из своего стойла они не могут меня видеть. Хотите, я спрошу любую из них, о чем пожелаете, и они мне ответят.

— Ей-Богу, вы сошли с ума! — упрямился хозяин цирка. — У меня и так голова идет кругом от забот. Не отрывайте меня от дел вашими выдумками.

— Как хотите, — пожал плечами доктор. — Если вы не нуждаетесь в моей помощи, я уйду. Не хочу навязываться.

И Джон Дулиттл направился к выходу. Из главного шатра цирка доносился шум: публика рукоплескала.

— Постойте, — сказал Блоссом, — спросите у Бетти, под каким номером значится ее стойло.

Старушка Бетти занимала второе стойло. Оно было занавешено, и на занавеске красовалась выведенная синей краской цифра 2.

— Как она должна мне ответить: по-лошадиному или постучать копытом?

— Постучать копытом, господин лошадиный профессор, — издевательски ухмыльнулся Блоссом. — Я не знаком с лошадиной грамматикой, и мне будет трудно судить, обманываете вы меня или нет.

Доктор фыркнул несколько раз, и тут же из стойла номер два послышались два гулких удара копытом в деревянный настил.

Блоссом удивленно вскинул брови, но тут же пожал плечами.

— Это могла быть случайность, — недоверчиво сказал он. — Спросите у Бетти, сколько пуговиц на моем жилете, на том, в котором я выступаю на манеже и в который сейчас вырядился ваш приятель Мэтьюз Магг.

— Хорошо, — согласился доктор и тихонько заржал.

На этот раз доктор забыл сказать, что обращается к Бетти. Все пять лошадей, стоявшие в кошошне, много раз видели жилет Блоссома и знали, сколько на нем пуговиц. И конечно, все пять лошадей ответили доктору. Из каждого стойла донеслось шесть ударов копытом. Даже бедняга Беппо, лежавший с закрытыми глазами на соломе, вытянул заднюю ногу и стукнул ею шесть раз в загородку.

У Блоссома от удивления глаза полезли на лоб.

— Если вы и сейчас считаете, что это случайность, — сказал с улыбкой доктор, — я попрошу Бетти сорвать зубами занавеску в ее стойле и подбросить ее вверх.

Он снова заржал, и тут же занавеска исчезла. Доктор стоял неподвижно, зато Блоссом бросился к стойлу и увидел, как лошадь подбрасывает в воздух и ловит на лету занавеску, словно играющая платком шаловливая девочка.

— Теперь вы мне верите? — спросил доктор Дулиттл.

— Верю, что вы родом из ада. Вы тот человек, который мне нужен. Ступайте за мной, я подберу вам костюм.

— Погодите, — остановил его доктор, — что вы собираетесь делать?

— Переодеть вас. Нельзя выходить на арену в мятом сюртуке и потертом цилиндре. Вы же сами сказали, что хотите мне помочь!

— Я готов помочь вам, — раздельно произнес Джон Дулиттл, — но я поставлю свои условия. И вы должны обещать мне, что выполните их. Только в таком случае я превращу Бетти в говорящую лошадь и выступлю с ней на арене. Насколько я помню, говорящий конь был объявлен в конце программы. Вам с лихвой хватит этого времени, чтобы выслушать все мои условия.

— К чему? Это совершенно лишнее! — вскричал Блоссом. — Я готов обещать вам все что угодно. Подумать только, вы можете из любой клячи сделать цирковую актрису! Да мы с вами вмиг разбогатеем. Ваше место в цирке! Почему вы не пошли работать в цирк лет десять тому назад? Вы уже давно были бы богатым человеком, а не задолжавшим всему миру деревенским врачом. Пойдемте, я переодену вас. Публика должна думать, что вы замечательный наездник, а для этого нужен костюм особого рода. Если вы появитесь на арене в сюртуке и в этих брюках, все решат, что вы никогда в жизни не сидели верхом на коне.

Блоссом привел доктора к себе, распахнул свой сундук и принялся вынимать из него самые разнообразные костюмы. И пока хозяин цирка рылся в сундуке, доктор перечислял ему свои условия:

— С тех пор как я работаю в вашем цирке, я замечаю, что дело у вас ведется… гм! как бы сказать? Что дело ведется не совсем честно. Особенно плохо приходится животным. Я уже не раз говорил вам об этом, но вы меня не слушаете.

— Как же не слушаю? — удивился Блоссом и вытащил из сундука красные персидские шаровары. — Нет, шаровары не годятся. Что ни говорите, а Фатиму я все-таки выгнал из цирка только потому, что вам не понравилось, как она обращается со змеями.

— Вам пришлось выставить ее вон, — возразил доктор, — потому что вас заставили, а не по доброй воле и не из любви к животным. Поэтому давайте сразу договоримся: Бетти уже стара, она отработала на вас много лет. За то, что сегодня она вас выручит и выступит перед публикой, вы отправите ее на покой. Где и как она захочет прожить остаток дней, Бетти скажет вам сама. Обещайте, что выполните ее условия.

— Конечно, обещаю! — поспешно согласился Блоссом.

Он вытащил из сундука кавалерийский мундир и примерил его на Джона Дулиттла.

— Нет, не подходит, — покачал он головой. — Роста вы невысокого, зато брюшко у вас — ого-го!

— Кроме того, — продолжал доктор, — обещайте заняться зверинцем. Клетки тесные и грязные, звери в них задыхаются, кормят их плохо и не выводят на прогулку.

— Дайте срок, господин доктор, и мы сделаем все в лучшем виде, — пообещал Блоссом. — Вы можете сами взяться за зверинец и присматривать за служителями. О, что вы скажете насчет костюма ковбоя?

— Нет, премного благодарен, — отказался Джон Дулиттл. — Ковбои — грубые люди и совершенно не умеют обращаться с лошадьми. Чтобы поднять лошадь на дыбы, они бьют ее шляпой по глазам. Какая жестокость! Надеюсь, что вы отнесетесь к моим словам серьезно.

— Конечно, конечно, — ответил Блоссом. — Если вы поработаете в моем цирке еще год, то все остальные цирки превратятся в сравнении с нами в балаганы. А вот, наконец, и то, что вам надо. Гусарский мундир двадцать первого полка, с орденами, эполетами и всем прочим. Он вам подойдет.

Блоссом примерил на доктора ярко-красный, расшитый золотом гусарский доломан и засиял от восторга.

— Никогда в жизни не видел ничего красивее, — радовался он. — Ну просто глаз не отвести. Публика будет довольна. А вот и сапоги, по-моему, они будут вам впору.

Доктор принял из рук Блоссома пару блестящих, как зеркало, сапог для верховой езды, сбросил с ног свои старые башмаки и натянул сапоги. В эту минуту к ним заглянул конюх.

— Ты пришел как нельзя кстати, — обрадовался Блоссом. — Беги на конюшню и вычисти получше скребницей Бетти. Она сегодня выступает на арене.

— Бетти?! — не поверил своим ушам конюх.

— Ты что, не понял? — рассердился Блоссом. — А еще вплети ей в хвост и в гриву красные ленты, а спину покрой зеленой попоной. Живо!

Конюха как ветром сдуло. И тут же к хозяину цирка зашел клоун Хоуп с собакой Скоком. Разодетый в пух и прах доктор с трудом застегивал доломан на округлом брюшке.

— Как там идут дела у Мэтьюза Магга? — спросил Блоссом. — Публика еще не начала швырять в него тухлыми яйцами?

— И не начнет! — ответил клоун и устало плюхнулся на стул. — Он неподражаем, он родился, чтобы выступать в цирке. Его голос гремит! А какой он бойкий на язык! Как только происходит заминка, он сразу же сыплет на публику веселыми историями. Зрители уже животы надорвали от смеха. Да, господин Блоссом, у вас появился серьезный соперник. А кто этот бравый гусар? Ба, да ведь это наш доктор! Что все это значит?

— Это значит, что доктор через десять минут выходит на арену, — объяснил хозяин цирка. — Господин Дулиттл, прицепите еще саблю. Вот сюда. Вот так. Не беспокойтесь, она ненастоящая. Значит, публика довольна? — обратился он к клоуну.

— Трудно поверить, но они радуются как дети. Да они и есть дети. В последнюю минуту на представление пришли все ученики гимназии. А вечером придут солдаты из казарм. В кассе билетов уже нет, а люди стоят толпой у ворот и ждут неизвестно чего. Давненько у нас не было такого успеха.

 

Глава 5. Гвоздь программы

Блоссом с доктором и клоуном Хоупом пошли за кулисы. Там царило радостное возбуждение. Из зала доносились рукоплескания и восторженные крики.

— Хоуп, — обратился Блоссом к клоуну. — Передай Мэтьюзу Маггу, что вместо Беппо выступит другая лошадь, а с ней — его приятель доктор Дулиттл. Пусть объявит номер как хочет, лишь бы расхваливал его на все лады. Пусть не боится пересолить, потому что это будет лучший номер за всю историю нашего цирка. Он будет лучше лучшего выступления Беппо в лучшие времена.

— Хорошо, — ответил клоун и улыбнулся сквозь толстый слой грима на лице. — Но что до меня, то я предпочел бы, чтобы старая кляча выглядела получше.

А старушка Бетти и вправду выглядела ужасно. Долгие годы она была никому не нужна, за ней не ухаживали, шерсть у нее свалялась, а грива и хвост висели космами. Теперь ее на скорую руку вычистили скребницей, расчесали хвост и гриву, и все же, несмотря на зеленую попону и красные ленты, Бетти осталась тем, чем была на самом деле — старой клячей, уставшей за многие годы верной службы, тяжкого труда и побоев.

— Бедняжка Бетти, — шепнул доктор ей на ухо. — Похоже, ты собралась на собственные похороны. Мужайся, подними голову повыше, раздуй ноздри. Вот так. Теперь ты выглядишь молодцом.

— Вы мне не поверите, доктор, — отозвалась Бетти, — но я очень хорошего рода. Моя мать рассказывала мне, что ее предком был боевой скакун, верхом на котором сражался Юлий Цезарь в битве при… уж теперь и не вспомню, в какой битве. Совсем стала слаба памятью. Моя мать гордилась своим происхождением. Но, с тех пор как боевые кони стали никому не нужны, из моих предков сделали рабочий скот и наш род пришел в упадок. Может быть, вы мне пока объясните, что я должна делать на арене? Честно говоря, я не совсем понимаю, что от меня требуется.

— Положись на меня и делай то, что я тебе скажу. Кроме того, показывай любые трюки, какие только взбредут тебе в голову. Приободрись, вспомни о славе твоих предков! Выгни шею дугой, сверкни глазами. Представь себе, что ты несешь в седле самого Цезаря.

А тем временем на арене щеголял красноречием Мэтьюз Магг. Он ловко и умело восхвалял «самый большой в мире цирк» и представлял публике всех артистов. Это были лучшие минуты его жизни.

В перерыве между выступлениями акробатов братьев Пинто и силача Геракла на арену выкатился колесом клоун Хоуп. Пробегая мимо Мэтьюза Магга, он щелкнул его по носу, от чего зал покатился со смеху, и шепнул на ухо:

— Блоссом нашел говорящую клячу, которую дрессировал доктор Дулиттл. Объявишь их номер как обычно.

Потом, после силача Геракла, на арену вышел слон Йо-Йо. Он потанцевал под музыку, поклонился публике и ушел под рукоплескания. И тогда Мэтьюз Магг взмахом руки заставил умолкнуть оркестр и громовым голосом объявил гвоздь программы — гусарского генерала Футынута с говорящей лошадью.

Оркестр заиграл туш, и доктор-гусар со старушкой Бетти вышли на арену. Оба вели себя так, словно всю жизнь только и делали, что выступали перед публикой. Они поклонились на все четыре стороны, «генерал Футынут» перекувырнулся через голову, а Бетти сделала круг по арене и снова встала рядом с Джоном Дулиттлом.

— А теперь уважаемая публика может задавать любые вопросы говорящей лошади, — объявил «генерал Футынут».

И тут же посыпались вопросы:

— Сколько будет дважды два?

— Два прибавить три?

— Девять вычесть четыре?

Бетти отвечала ударами копыта и ни разу не ошиблась.

— Вот это да! — взвизгнул от восторга мальчишка в первом ряду. — У меня на уроках и то хуже получается!

Публика рассмеялась, но мальчишка не смутился и крикнул:

— Пусть лошадь подойдет ко мне и снимет с меня шляпу!

Бетти послушно затрусила к первому ряду, осторожно сняла зубами шляпу с головы сорванца и подала ему.

Представление продолжалось долго. А под конец одна девочка попросила Бетти подойти, сняла со своих волос большой бант и привязала его к гриве лошади.

Когда доктор увел Бетти за кулисы, публика продолжала рукоплескать и еще много раз вызывала их на арену.

Весть о невероятном успехе представления цирка Блоссома в мгновение ока облетела весь Бриджтаун. Жители города только и говорили что о клоунах, силачах, акробатах, а больше всего о лошади «генерала Футынута». Теперь задолго до начала представления люди выстраивались в длиннющую очередь и с нетерпением ждали, когда же откроется касса, и им продадут билет.

 

Глава 6. Несравненная Бетти

Напрасно огорчалась Крякки, что доктор потратил все накопленные деньги на змей. Очень скоро копилка снова наполнилась. На корм безобидным ужам уходили гроши, но утка, как добросовестная экономка, продолжала ворчать и пенять доктору, а новых жильцов называла не иначе как «противными червями».

И все же дела доктора пошли в гору. Публика валом валила в цирк и оставляла в кассе у загона с тяни-толкаем столько денег, что как-то вечером Бу-Бу подсчитала выручку, надолго задумалась, а потом склонила набок голову, закрыла левый глаз и сказала:

— Если так пойдет и дальше, то за шесть дней мы без труда заработаем шиллингов триста, не меньше.

— Без труда? — возмущенно пролаял в ответ О’Скалли. — Ты посмотри, как трудятся на арене доктор и старушка Бетти. Не будь их, в цирк не пришла бы и половина зрителей.

После первого же представления Блоссом почуял, что номер с Бетти сулит ему небывалые барыши, и бросился умолять Джона Дулиттла продолжить выступления до конца недели, пока цирк не покинет Бриджтаун.

— Но ведь я обещал Бетти, — возражал доктор, — что она наконец-то сможет уйти на покой. Я не знаю, когда Беппо выздоровеет и вернется на арену, но старушку Бетти я уговорил только на одно выступление. Я надеялся, что вы найдете ей замену.

— Побойтесь Бога, доктор, — вскричал Блоссом. — Мне и за год не найти замены вам и Бетти. С тех пор как появились цирки, никто ничего подобного не видел. Все только о вас и говорят. Я слышал, что даже жители соседних городов бросают свои дела и мчатся сюда, чтобы на вас посмотреть. Доктор, голубчик, попросите Бетти выступать и дальше. Не так уж это и тяжело. Скажите ей, что она получит что захочет: спаржу на завтрак, финики на ужин, перину и пуховое одеяло на ночь. Открою вам секрет: за вчерашний день мы заработали пятьдесят фунтов. Таких денег в нашей кассе никогда не бывало.

Доктор пристально посмотрел на Блоссома, помолчал и наконец с грустью вымолвил:

— Да, теперь ваша старая лошадь приносит вам барыши, и вы готовы холить ее и лелеять. Двадцать лет она работала на вас, а вы кормили ее впроголодь, лишь бы держалась на ногах, а в стужу укрывали рваной попоной.

— Я искренне раскаялся! — поспешил перебить его Блоссом. — Неужели ей так трудно решать детские задачки и отвечать на вопросы? Поговорите с ней, доктор. Боже, у меня все в голове смешалось: я упрашиваю вас поговорить с лошадью! А еще вчера утром я и не догадывался, что со зверями можно говорить на их языке!

— И поэтому говорили с ними на языке плетки, — сердито сказал Джон Дулиттл, — Вот бы поменять вас местами, чтобы вы хотя бы пару лет поработали за охапку сена, а Бетти угощала бы вас кнутом за нерадивость. Ладно уж, так и быть. Я передам ей вашу просьбу, но не обещаю, что она согласится. Решение остается за ней, и если она не захочет больше выступать, то вы будете должны, как и клялись, отправить ее на покой.

Доктор отвернулся от хозяина цирка и зашагал к конюшне.

— Бедная Бетти, — тихо шептал он, — подумать только, ее предок носил в седле Юлия Цезаря, он слышал, как легионы радостным криком встречали завоевателя мира.

Старая лошадь стояла в стойле и смотрела в окошко на далекие поля.

— Это вы, господин доктор? — спросила Бетти, когда Джон Дулиттл появился на пороге конюшни. — Вы пришли, чтобы увести меня отсюда?

— Бетти, — сказал доктор и положил руку на костлявую, натруженную спину лошади. — Ты стала великой и несравненной актрисой.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, доктор, — удивилась лошадь.

— Ты прославилась, Бетти. Наш мир — очень забавная штука. Теперь, после двадцати лет службы у Блоссома, твой хозяин вдруг обнаружил, что ты очень умна и многого стоишь.

— Я все равно не понимаю, доктор. Я знаю, что ни один лошадиный барышник не даст за меня ни гроша.

— Но ты умеешь говорить, Бетти, — продолжал доктор.

— Я всегда умела говорить, — возразила лошадь.

— Я-то это знаю, но господин Блоссом и весь мир вместе с ним даже не догадывались, пока ты не вышла на арену цирка. Теперь они хотят каждый день видеть тебя в цирке.

— По-моему, они все умом тронулись, — фыркнула лошадь.

— Может быть, и так, — согласился доктор. — Теперь ты так дорога Блоссому, что он предлагает тебе спаржу на завтрак, финики на ужин, а на ночь — перину и пуховое одеяло, лишь бы ты согласилась выступать в цирке до конца недели.

— Вот теперь я понимаю, что значит прославиться, — грустно ответила Бетти. — Но мне не хочется ни спаржи, ни фиников, я их никогда не пробовала. Я хочу пастись на большом зеленом лугу

— Ты вольна делать, что тебе вздумается, — сказал доктор. — Двадцать лет тебе приходилось подчиняться воле человека, теперь ты свободна. Если ты не согласна больше выступать на арене, я найду способ заставить Блоссома выполнить договор. Поэтому ты прямо сегодня можешь уйти на покой.

— А что вы мне посоветуете, господин доктор? — спросила лошадь.

— Собственных лугов у Блоссома нет, — ответил Джон Дулиттл, — и ему придется отдать тебя кому-нибудь из крестьян, и дать тому денег тебе на сено. А если ты останешься в цирке, то, может быть, через неделю я подышу подходящий луг. Кроме того, Блоссом станет уступчивее, и мне будет легче помочь другим животным.

— Если это поможет другим цирковым животным, то я готова остаться, — согласилась Бетти.

Когда Джон Дулиттл сообщил хозяину цирка, что Бетти согласна выступать на арене до конца недели, не было на свете человека счастливее, чем Александр Блоссом. Он приказал напечатать новые афиши:

СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ!

ТОЛЬКО ЧЕТЫРЕ ДНЯ В БРИДЖТАУНЕ ВЕЛИКИЙ ЦИРК БЛОССОМА И ЗНАМЕНИТАЯ ГОВОРЯЩАЯ ЛОШАДЬ БЕТТИ!

НЕ УПУСТИТЕ СЛУЧАЙ!

ГОВОРЯЩАЯ ЛОШАДЬ БЕТТИ ИЗ КОНЮШЕН ГЕНЕРАЛА ФУТЫНУТА

Доктору было очень неловко выдавать себя за владельца конюшни, да еще и гусарского генерала. Но Мэтьюз Магг уже окрестил так доктора, и делать было нечего.

Во вторник, среду и четверг цирк с утра до вечера давал представления и заработал столько, сколько не зарабатывал раньше и за неделю. В зрительном зале поставили еще три ряда скамеек, и все равно все желающие не могли поместиться в главном шатре. Полиция Бриджтауна присутствовала на каждом представлении, чтобы «поддерживать порядок». По чести говоря, полицейским просто хотелось посмотреть на говорящую лошадь и на генерала Футынута.

 

Глава 7. Пастбище для Бетти

На третий день представлений в Бриджтауне слон попросил О’Скалли позвать к нему доктора. Доктор прихватил саквояж и направился в зверинец.

У слона разболелась спина. Доктор Дулиттл осмотрел его и сказал:

— У бедняги ревматизм. Да и немудрено! Вы только посмотрите, как сыро и грязно у него в загоне!

Доктор Дулиттл выписал рецепт и отправил Блоссома, как тот ни упирался, в аптеку за мазью. То-то удивился аптекарь, когда у него купили сразу целый бочонок мази! Да и сам хозяин цирка еще неделю тому назад ни за что не согласился бы потратить такую уйму денег на лечение слона. Но теперь, благодаря доктору, деньги рекой текли в кассу цирка, и Блоссом был готов пойти на все, лишь бы так продолжалось как можно дольше.

Когда мазь принесли, доктор потребовал себе в помощь шестерых крепких мужчин.

Растирать слона — дело не из самых легких. В зверинце собралась большая толпа зевак, которые с открытым от удивления ртом глазели, как доктор и шестеро его помощников влезли на слона и принялись швабрами растирать его мазью. Пот ручьями струился по их лицам, а слон охал и кряхтел.

В тот же день доктор приказал выстроить для слона новый загон, намного просторнее, настелить в нем деревянные полы, покрыть их толстым слоем мягких стружек, а в углу положить огромный, набитый сеном тюфяк. Новый загон тоже стоил недешево, но Блоссом, скрепя сердце, раскошелился, и артель дюжих плотников за три часа закончила работу. К утру слон выздоровел.

Все те новшества, которые доктор Дулиттл ввел в зверинце, пришлись не по вкусу служителям, и они решили пожаловаться на него Блоссому.

— Это зверинец, а не косметический салон, — говорили они. — Не хватало еще ухаживать за зверьем как за людьми! Скоро он заставит нас прислуживать им.

Но Блоссом не стал их и слушать. Он сказал, что отныне в зверинце будет командовать доктор Дулиттл, а все несогласные с ним могут убираться на все четыре стороны.

Беппо все еще болел — воспаление легких не проходит так быстро. Правда, опасность уже миновала, но силы возвращались к нему медленно. Доктор навещал его два раза в день. Но теперь хозяин цирка и не торопил доктора с лечением Беппо, он понимал, что его собственное выступление с «говорящим конем» никогда не соберет столько зрителей, как номер доктора с Бетти. Дело было еще в том, что, несмотря на старость и неказистый вид, Бетти была намного умнее Беппо.

Неделя подходила к концу. Блоссом уже договорился с одним крестьянином в окрестностях, что тот возьмется за деньги ухаживать за старушкой Бетти, кормить ее овсом и два раза в неделю баловать репкой, которую Бетти очень любила. В субботу, после вечернего представления, Джон Дулиттл должен был отвести Бетти к крестьянину и осмотреть его хозяйство. Если им там не понравится, они подыщут для Бетти другого опекуна.

Последнее представление кончилось, цирковые шатры свернули, и доктор с Бетти собрались в путь. Спину старой лошади покрывала расшитая попона — прощальный подарок Блоссома. Но не подумайте, что Блоссом раскошелился по доброй воле, — на этом настоял доктор Дулиттл.

Джон Дулиттл стоял у ворот цирка, держал Бетти за повод и ждал Мэтьюза Магга — тот пошел за узелком с едой, который Крякки приготовила доктору в дорогу. Вдруг доктор увидел, что к нему бежит Блоссом. За ним семенил невысокого роста хорошо одетый господин.

— Погодите минутку, доктор, — с трудом переводя дыхание, вымолвил хозяин цирка. — Позвольте вам представить господина Беллами, владельца увеселительного сада в Манчестере. Он предложил мне представить наш цирк у себя, в самом большом увеселительном саду Англии. Но он настаивает на выступлении Бетти. Вы представляете, он обещает нам сто фунтов и день! О таком прибыльном деле можно только мечтать!

— Нет, нет и нет! — отрезал доктор. — Бетти уже стара, и пусть она проведет оставшиеся ей годы в покое и довольстве.

Не желая больше слушать Блоссома — чем больше барышей он получал, тем еще больше ему хотелось, — доктор отвернулся и зашагал по дороге. Он так и не дождался Мэтьюза Магга.

Не успели Джон Дулиттл и Бетти уйти далеко, как их догнала Бу-Бу.

— Доктор, — сказала сова, — я прилетела, чтобы рассказать вам о невероятном предложении.

— Бу-Бу, — ответил доктор, — сейчас я не намерен говорить о деньгах больше чем когда-либо. Это только говорят, что деньги не пахнут, на самом деле у них отвратительный запах.

— Нет, вы только подумайте, доктор, — не сдавалась Бу-Бу, — что мы можем купить на деньги!

— Да, купить на них можно многое, — согласился доктор, — но именно поэтому из-за них столько хлопот и несчастий.

— Крякки просила меня сказать вам, — продолжала Бу-Бу, — что мы уже можем вернуться в Паддлеби. Я подсчитала, сколько заработал тяни-толкай за это время, вычла наши долги моряку и лавочникам. У нас теперь пятьсот тридцать три шиллинга и десять пенсов чистоганом.

— Да, деньги немалые, — проворчал доктор. — Но их все равно пока не хватит, чтобы распрощаться с цирком. Пусть Крякки хорошенько спрячет деньги, я завтра вернусь, и мы поговорим. До свидания, спасибо за хорошие новости.

Когда доктор с Бетти наконец добрались до деревни, у дороги им встретился старый конь в зеленых очках. Доктор долго к нему присматривался и наконец узнал: это был его давний знакомый по имени Тогл. Очки прописал ему сам Джон Дулиттл лет семь тому назад.

— Я очень рад встрече с вами, — сказал Тогл. — Что привело вас в наши края?

Доктор рассказал ему историю Бетти. В ответ Тогл с сомнением покачал головой:

— Это значит, что Бетти прислали к моему хозяину. Я рад буду подружиться с ней, вдвоем все-таки веселее, да и хозяин мой — человек добрый. Но вот пастбище у него никуда не годится.

— А чем оно тебе не нравится? — спросила Бетти. — Невкусная трава?

— Трава хорошая, — ответил Тогл, — правда, в августе, когда прошли дожди, она стала слишком жесткой. Ну да это не беда. Все дело в том, что нашему хозяину достался луг на северном склоне холма и даже в самые жаркие дни сюда редко заглядывает солнце. А когда задувает холодный ветер, укрыться от него можно только вон за той живой изгородью. Но травка там уже повыщипана.

— А какое пастбище, по-твоему, лучше всего подошло бы для престарелых лошадей? — спросил доктор у Бетти.

— Это должны быть холмы, но не слишком крутые и высокие, — высказала свою лошадиную мечту Бетти. — На их склонах так приятно щипать травку. А еще — ветвистые деревья, в их тени очень хорошо полежать после обеда. И пусть растет дикая мята, она очень полезна для Желудка, особенно когда объешься травой. И лучше бы родник с чистой водой, а не болотистая лужа. Было бы хорошо, если бы там стояла старая конюшня, крытая соломой. А трава пусть там растет густая, высокая и пахучая, и медуница — она так красиво цветет весной. А еще там должен стоять высокий крепкий столб. Это так приятно — чесать о него спину и смотреть на заходящее солнце. А вокруг пастбища пусть тянется крепкая ограда, через которую не перебраться ни злым мальчишкам, ни собакам — всегда тишина и покой. Вот на таком пастбище, господин доктор, я хотела бы провести остаток жизни. — Бетти вздохнула.

— Очень заманчивое место, — произнес доктор. — Я сам был бы не прочь пожить в таком, хотя, по чести говоря, мне надо больше, чем столб для почесывания спины. Тогл, ты случайно не знаешь в окрестностях похожего пастбища?

— Знаю, — ответил конь. — Пойдемте, я покажу вам.

И Тогл повел их через холм к южному склону. Перед ними за крепкой оградой раскинулся луг, самый красивый луг на свете. Казалось, добрая фея решила исполнить мечту старушки Бетти. Вдали высились тополя, по склону журчал ручей. Около живой изгороди стоял на совесть сколоченный сарай, а посередине луга был вкопан столб, о который так удобно чесать спину.

— Это оно, — тихонько сказала Бетти. — Это оно, то пастбище, о котором я всю жизнь мечтала. Ни один конь не может пожелать себе лучшего пристанища, чтобы доживать свой век.

— Вот и прекрасно! — воскликнул доктор. — Он тоже не мог оторвать глаз от луга. — Кто владелец этой земли, Тогл? Тоже твой хозяин?

— Нет, — ответил конь в зеленых очках. — Я несколько раз пытался пробраться сюда, но меня всегда прогоняли прочь кнутом. Хозяин этого луга живет вон в том доме под красной крышей.

— Любопытно, сколько может стоить такое пастбище? — подумал вслух Джон Дулиттл. — По-моему, особых барышей оно хозяину не приносит.

— Зачем же покупать пастбище, доктор? — удивилась Бетти. — Разве Блоссом не обещал, что позаботится, чтобы я ни в чем не нуждалась?

— Обещал, — покачал головой доктор. — Но человеческим обещаниям — грош цена. К тому же он заплатит только за тебя, а я всегда мечтал основать приют для престарелых лошадей. Этот луг подходит для приюта, вот мне и пришла в голову мысль купить его и отдать вам.

— А хватит ли у вас денег, господин доктор? — тревожно спросила старушка Бетти. — О’Скалли не раз говорил мне, что вы бедны как церковная мышь.

— Так оно и есть, — сказал Джон Дулиттл. — С деньгами у меня почему-то все время туго. Но ты же слышала, что говорила сова Бу-Бу, когда мы уходили из цирка. Правда, я должен кучу денег одному моряку за корабль, но думаю, ему не к спеху. Вам сейчас эти деньги намного нужнее. К тому же я буду работать и копить и в конце концов верну моряку долг. Конечно, пятисот двадцати шиллингов не хватит, чтобы купить такое пастбище, но, может быть, крестьянин согласится взять задаток и подождать полгода с остальными деньгами. Попробую-ка я поговорить с хозяином.

И доктор зашагал к домику под красной крышей.

В ту минуту, когда Джон Дулиттл постучал в дверь, хозяин пастбища сидел за столом с хозяином Тогла и просил у него четыреста шиллингов в долг. Ему не на что было купить картошку.

— Извини, сосед, — отвечал ему хозяин Тогла, — но у меня сейчас у самого туго с деньгами.

Доктор Дулиттл стуком в дверь нарушил их беседу.

 

Глава 8. Приют для престарелых лошадей

Хозяин пастбища оказался человеком гостеприимным и сразу же предложил доктору сесть с ними за стол и угостил его стаканчиком душистого яблочного вина. Джон Дулиттл рассказал ему про пастбище, куда привел их Тогл, и спросил, нельзя ли его купить.

Доктор не ошибся, когда сказал, что луг не приносит хозяину больших барышей, потому что росла там только трава, которая годилась разве что на сено. Поэтому хозяин уже давненько подумывал продать его. А тут еще понадобились деньги, чтобы купить картофель!

— Пастбище? — переспросил хозяин. — Почему не продать? Продам. За две тысячи четыреста шиллингов.

Конечно, пастбище стоило раза в два меньше, но доктор Дулиттл не умел торговаться и сразу же согласился:

— Идет. У меня пока есть всего пятьсот двадцать шиллингов, и их я заплачу завтра же, а остальные буду выплачивать вам раз в полгода по четыре сотни.

Сделка показалась хозяину пастбища выгодной, и он поспешил ответить:

— По рукам!

— Уж не собираетесь ли вы поставить на том лугу фабрику и отравить все окрестности дымом? — спросил хозяин Тогла.

— Нет, что вы! — успокоил его Джон Дулиттл. — Я только хочу открыть там приют для престарелых лошадей.

«Он не в своем уме», — подумали оба крестьянина, но вслух ничего не сказали — кто платит, тот и заказывает музыку. К тому же присутствие старых лошадей не грозило им неприятностями, поэтому купчая на землю скоро была составлена и подписана. Что может быть безобиднее, чем старые лошади?!

— Кстати, — продолжал доктор Дулиттл, — у меня есть давний приятель. Это конь, который всю жизнь безропотно пахал поле и тащил за собой плуг. Он носит зеленые очки, много лет назад он пришел ко мне в Паддлеби, и я прописал их ему.

— Так вы говорите о Тогле? — удивился крестьянин. — Он моя собственность. Странный, упрямый конь, он ни за что на свете не соглашается снять очки.

— По-моему, он уже слишком стар для работы в поле, — сказал доктор. — Он пасется на вашем лугу, а ему хотелось бы поселиться на том пастбище, которое я сегодня купил. Вы не станете возражать, если Бетти и Тогл останутся вместе?

— Конечно, нет, если ему так хочется, — не стал возражать хозяин. — Только я не совсем понимаю, откуда вам знать, чего хочется старому коняге…

Доктор Дулиттл смутился. Он не хотел выдавать свой секрет.

— У меня есть свой способ узнать, — промямлил он, — чего хочет животное. Дело в том, что я натуралист.

— Странная, однако, у него натура, — шепнул хозяин Тогла соседу и подмигнул.

— Натуралист вы или нет, нам до того дела нет, — громко сказал хозяин пастбища, — но как только вы заплатите мне натуральными деньгами, пастбище станет вашим.

— Оно не станет моим, — возразил доктор и встал из-за стола. — Оно станет собственностью приюта для престарелых лошадей. Еще сегодня я оформлю дарственную. Кстати, где в деревне живет плотник?

И доктор Дулиттл ушел. А когда через полчаса крестьянин вышел в поле, он увидел у входа на пастбище надпись:

ПРИЮТ ОБЩЕСТВА ПРЕСТАРЕЛЫХ ИЗВОЗЧИЧЬИХ И КРЕСТЬЯНСКИХ ЛОШАДЕЙ

Злым людям и собакам вход воспрещен

ЛОШАДИ ПРИНИМАЮТСЯ В ОБЩЕСТВО БЕСПЛАТНО

Председатель общества — БЕТТИ

Секретарь — ТОГЛ

Доктор попрощался с Тоглом и Бетти и отправился в обратный путь. Пройдя шагов сто, он оглянулся — две старых, изможденных лошади паслись на цветущем лугу. Их вид радовал сердце доктора Дулиттла.

— Кажется мне, — говорил сам себе Джон Дулиттл, шагая обратно в цирк, — что сегодня я совершил лучший в моей жизни поступок. Бедняги! Они прямо на глазах помолодели. Как бы мне основать побольше таких приютов? Хотя бы для начала для бездомных собак и кошек. Конечно, Крякки рассердится не на шутку, что я истратил все деньги, и будет права. Но ведь должен кто-нибудь заботиться о брошенных животных! — Он остановился и оглянулся. Бетти кувыркалась в траве, а Тогл купался в ручье. — А как же репка? Я совсем позабыл про репку!

И, сетуя на дырявую память, доктор Дулиттл вернулся в деревню. На ее окраине он встретил мальчишку. Сорванец сидел в песке и играл.

— Как тебя зовут, мальчик? И кто твой отец? — спросил доктор.

Мальчика звали Томом, и он оказался сыном крестьянина, у которого Джон Дулиттл купил пастбище.

— Хочешь зарабатывать шиллинг в неделю? — спросил его доктор.

— Шиллинг в неделю? — удивился щедрости Незнакомца мальчик. — Хочу! Я должен накопить денег, чтобы к зиме купить себе коньки. Пока у меня есть всего десять пенсов.

— А ты умеешь выращивать репу?

— Дело нехитрое, — пожал плечами мальчик. — У меня на грядках растет много репы.

— Вот и хорошо! — обрадовался доктор Дулиттл. — Посмотри туда. Видишь луг, где пасутся две старые лошади? Я купил эту землю у твоего отца. Там будет приют для старых лошадей. Ты посеешь за конюшней грядки с репой, а я тебе буду платить за это шиллинг в неделю. Согласен?

— Еще бы! — воскликнул мальчишка.

— Вот тебе шиллинг за неделю вперед и еще пенни на семена, — сказал доктор. — Ты будешь первым огородником в приюте для лошадей. С сегодняшнего дня ты на службе. Подготовь грядки побольше, через пару дней я пришлю сюда еще несколько лошадей. Созревшую репу собирай в пучки и корми ею лошадей два раза в неделю.

Мальчик обрадовался неожиданному заработку, побежал за мотыгой и тут же взялся за дело.

А доктор шагал по дороге в Бриджтаун, на душе у него было легко. «Наконец-то все сделано, — думал он. — Все сложилось как нельзя удачнее. Как бы только мне поосторожнее сказать Крякки, что наша копилка снова опустеет?»

Приют для престарелых лошадей просуществовал много лет, и уж кому-кому, а Крякки он радости не прибавил. Четыреста шиллингов каждые полгода, которые выплачивал доктор крестьянину за луг, — еще полбеды, главная же беда была в том, что теперь доктор то и дело выкупал в окрестностях очередную престарелую клячу. Он скупал коней у извозчиков, у старьевщиков, у крестьян, а когда на дороге показывалась цыганская телега, несчастная Крякки хваталась за голову. Ведь всем известно — цыганские лошади славятся худобой и старостью, и не было надежды, что доктор их не заметит и не захочет купить. И уж тогда из копилки выгребалось все до последнего пенни, потому что цыгане умели торговаться намного лучше, чем доктор Дулиттл.

Все эти лошадиные пенсионеры отсылались в приют и становились членами Общества. Вот так у Бетти и Тогла появилась большая семья. Старые лошади прибывали со всех концов страны, и вечером под тополями можно было услышать не одну занятную историю. А к столбу посередине луга иногда даже выстраивалась очередь, до того старики любили чесать о него спины.

Приют наполнялся, и мальчик, выращивавший репу, написал доктору, что он один уже не справляется и что ему нужен помощник. «Кстати, — писал он в письме, — у меня есть приятель. Он тоже не прочь подзаработать на коньки. Полоть грядки и выращивать репу он умеет. Может быть, вы и его наймете?» Пришлось доктору согласиться и платить мальчишкам уже два шиллинга в неделю.

Через три месяца доктор посетил приют, и сразу же выяснилось, что нужны деньги, деньги и еще раз деньги. Пора было подправить ограду, вычистить ручей, подсадить кусты в живую изгородь, чтобы она стала погуще. Как все знают, лошади не носят сапог, поэтому понадобились подковы. Пришлось звать кузнеца.

Копилка пустела прямо на глазах.

— К чему стараться? — жаловалась как-то Крякки сове. — Я пытаюсь урезать наши расходы, чтобы выкроить лишний шиллинг и ускорить наше возвращение домой, а доктор швыряет деньги на ветер. Уж и не знаю, как быть. Он сколько ни заработает, сразу же все и потратит.

 

Глава 1. Господин Беллами из Манчестера

Доктор Дулиттл рассчитывал вернуться в цирк к следующему утру, но по дороге его нагнал крестьянин на телеге и предложил подвезти, так что доктор добрался до Бриджтауна еще к полуночи.

У входа в цирк его ждал Мэтьюз Магг.

— Блоссом хочет немедленно поговорить с вами. Тот господин из Манчестера все еще здесь.

Цирковые шатры уже свернули и погрузили на повозки. Загоны для зверей разобрали. Все было готово к тому, чтобы на следующее утро отправиться в путь.

Джон Дулитл с увязавшимся за ним О’Скалли подошел к фургончик Блоссома. В окошке горел спет. Было уже темно, Часы пробили полночь, но хозяин цирка не спал. Он сидел за столом и беседовал с изящно одетым господином, тем самым, что приглашал доктора с Бетти дать представление в Манчестере.

— А вот и вы, доктор! Добрый вечер, — приветствовал Джона Дулиттла хозяин цирка. — Позвольте вам представить господина Фредерика Беллами, владельца увеселительного сада в Манчестере. У него к вам предложение.

Господин Беллами пожал доктору Дулиттлу руку, устроился поудобнее в кресле, скрестил руки на груди и произнес:

— Меня ждут срочные дела в Манчестере, но я все-таки решил отложить их, лишь бы поговорить с вами, господин доктор. Сегодня после обеда я предложил господину Блоссому заключить договор и теперь хотел бы обсудить его с вами. Я видел ваш номер с говорящим конем, очень, о-о, очень любопытный номер! Я хотел, чтобы вы вместе с цирком господина Блоссома дали представление в моем увеселительном саду. Господин Блоссом пытался уговорить вас, но вы ему отказали и отвели коня на пастбище.

Доктор согласно кивнул головой и сказал:

— Так оно и было. Я уже давно обещал Бетти, что после недели выступлений отправлю ее на покой.

— Я не понимаю, как можно что-то обещать, лошади, — пожал плечами господин Беллами. — Но в конце концов, это ваше дело. Как вы сами понимаете, без вашего номера договор не состоится. А что до цирка господина Блоссома, что же, может быть, он и не плох, но не более того. Таких цирков сотни. Однако господин Блоссом посоветовал мне задержаться, подождать вас и лично поговорить с вами. Он плел мне небылицы про вас и про ваших зверей. Он уверял меня, что ваше выступление не зависит от лошади, что дело здесь не в дрессировке, а в вашей власти над животными и что вы можете повторить ваш номер хоть с коровой. Он сказал мне, что вы умеете говорить с животными на их собственном языке. У меня это в голове не укладывается! Неужели это правда?

— Правда, — подтвердил доктор. Голос его стал холодным, а лицо помрачнело. — Я сожалею, что открыл свою тайну господину Блоссому. Оказывается, он не умеет держать язык за зубами. Я никогда не хвастаюсь своими способностями, тем более что в них нет ничего сверхъестественного. Кстати, я и вам, господин Беллами, советую никому об этом не говорить, так как вам не поверят точно так же, как не поверили вы. Но это правда. Я действительно могу говорить с животными.

— Вы производите впечатление честного человека, — отозвался господин Беллами. — Я не могу не верить вам, но и не могу поверить, что можно говорить со зверями. Но если это действительно так, может быть, вы согласитесь выступить у меня в саду с любым другим животным?

— Но у меня нет ни одного готового номера, — возразил доктор. — В цирке я новичок, к тому же я убежден, что выводить зверей на арену можно только с их согласия. Я должен сначала хорошенько подумать и поговорить с животными.

— Конечно! Поговорить с животными! — воскликнул господин Беллами. Ему уже казалось, что он сходит с ума. — Однако уже поздно. Даю вам срок до утра. Сегодня и уже опоздал на почтовую карету, поэтому останусь здесь, а утром вы мне скажете, что надумали вы и… гм… ваши звери.

Доктор возвращался в свой фургон, рядом с ним бежал О’Скалли. Он внимательно выслушал весь разговор и теперь прямо дрожал от нетерпения.

— Доктор, — говорил он, — нельзя упустить такую возможность. Мы придумаем наши собственные номера. В них выступать будем только мы: я, Бу-Бу, Хрюкки, Скок, можно еще взять белую мышь, так уж и быть, придумаем ей маленькую роль. Доктор, а доктор, — упрашивал пес, — вы же сами обещали нам, что когда-нибудь мы дадим представление. Вы напишете для нас пьесу, пьесу для театра зверей. То, что сочинил Хрюкки, никуда не годится: там сплошные овощи. У поросенка одна еда на уме. Только вы можете написать настоящую драму или трагедию, а мы ее сыграем. В Манчестере нас ждет успех, да еще какой! Манчестер город большой, и публики гам знает толк в искусстве.

Несмотри на поздний час, в фургоне доктора еще никто но спал. Все ждали, когда он вернется и расскажет новости. О’Скалли не утерпел и прямо с порога выложил все, о чем беседовал доктор Дулиттл с господином из Манчестера.

— Мы поставим собственную пьесу, — радостно лаял он, — и будем в ней играть.

Звери пришли в восторг. Мысль о собственном театре понравилась всем, даже белой мышке и Крякки.

— Ура! — завизжал Хрюкки. — Наконец-то я стану актером и выступлю на сцене!

— Не горячитесь, — попытался успокоить зверей доктор Дулиттл. — У нас пока еще нет пьесы. А вдруг мы не сумеем написать ее? К тому же то, что нравится вам, не обязательно должно понравиться публике.

— Понравится, обязательно понравится! — не сдавался О’Скалли. — Мы напишем трагедию, чтобы в ней были рыцари и сражения. Мальчишки будут без ума от нее.

— Фи, трагедия, — возразила Крякки. — Нам нужна мелодрама. Длинная история о любви, чтобы дамы плакали.

— Может быть, поставим «Золушку»? — предложила белая мышь. — Эту сказку знают все, а я в ней сыграю ту мышку, которую фея превращает в слугу Золушки.

— Тогда уж лучше «Гадкого утенка», — сказала Крякки, — а я в ней сыграю главную роль и к концу сказки превращусь в прекрасного лебедя. — С этими словами Крякки гордо вытянула шею и игриво повела крыльями.

Чтобы хоть как-то охладить пыл Крякки, доктор решил, что пора рассказать ей, куда он потратил все пятьсот двадцать шиллингов из копилки. И Крякки сразу из прекрасного лебедя снова стала обычной домашней уткой.

— Что же мне с вами делать, господин доктор, — запричитала она. — Вам нельзя доверять деньги. Боже мой, мы никогда не вернемся в Паддлеби!

Однако остальные звери были так увлечены спором, что даже не обратили внимания на слова доктора. Театр, театр! — вот что их волновало, а про деньги в ту минуту они и вовсе забыли.

— Что такое деньги! Да мы их скоро столько заработаем, что понадобится еще одна копилка, а может быть, и две, — самонадеянно заявил Хрюкки. — Доктор, а давайте сыграем «Красную Шапочку». Я буду Красной Шапочкой и понесу корзинку с пирожками. — При словах «корзинка с пирожками» поросенок не удержался и облизнулся. — Только пусть Крякки испечет пирожки с капустой и с морковкой, я их очень люблю.

— Господи, что за обжора, — прорычал О’Скалли. — Тогда я сыграю в «Красной Шапочке» волка, и у сказки не будет счастливого конца. Нет, господин доктор, вы должны написать для нас новую пьесу. Кроме того, вам лучше знать, что нравится людям, а что нет.

— Ну когда же вы уйметесь? — вмешалась в спор Крякки. Она расстроилась из-за денег, и веселье зверей раздражало ее. — Вам всем давно пора в постель, да и доктору не мешает отдохнуть.

— Боже, — воскликнул доктор, взглянув на часы. — Уже два часа пополуночи! Ну-ка укладывайтесь спать.

— Мы завтра все равно отправляемся в путь, так что успеем выспаться в дороге, — упрашивал поросенок. — Давайте еще немножко поговорим, ну хотя бы пять минут! Мы ведь так и не решили, какую пьесу будем играть.

— Немедленно отправляйся в постель, — приказала Крякки. — Доктор устал.

— По правде говоря, не так уж я и устал, — возразил доктор.

— Сидеть до поздней ночи вредно для здоровья, — не согласилась с ним Крякки. — Нет лучшей привычки, чем рано ложиться и рано вставать.

— Конечно, ты, как всегда, права, — сказал доктор, — но я против каких бы то ни было привычек. Жить по правилам скучно.

— А я за хорошие привычки, — продолжала поучать Крякки, — И люди и звери должны вести размеренную жизнь по правилам.

— Теперь я понял, Крякки, почему ты прекрасная хозяйка. Есть люди, которые любят размеренную жизнь, и есть тс, кто не хочет подчиняться скучным правилам. И в том, и в другом образе жизни есть и хорошие и плохие стороны.

— А я, господин доктор, — вмешался в разговор Хрюкки, — всегда делю людей и зверей на тех, кто солит, перчит, мажет еду горчицей, и тех, кто ест все пресное и несоленое.

— И правильно делаешь, Хрюкки, — улыбнулся доктор. — Одни любят приключения, другим нравится спокойная жизнь. Непоседы любят горчицу и перец, а те, кто едят пресное, всему на свете предпочитают тихий дом, в котором все лежит на своих местах. Надеюсь, и я со временем сумею приспособиться к такой жизни, по крайней мере к старости.

— А что значит приспособиться? — спросил Хрюкки.

— Слишком долго рассказывать, как-нибудь в другой раз я тебе все объясню. А теперь пора спать. Завтра с утра надо будет заняться пьесой для нашего театра.

 

Глава 2. Пьеса для зверей

Когда поутру доктор Дулиттл и его звери проснулись, фургон уже катил по дороге и подпрыгивал на ухабах. Но никакой неожиданности в том не было. Как и обычно, цирк двинулся в путь с рассветом, пока еще все спали. Так оно всегда и бывало, когда цирк переезжал из города в город.

Такие переезды больше всего нравились Хрюкки. Он очень любил проснуться и выглянуть в окошко, за которым проплывали поля, луга, леса, деревни. Жизнь на колесах была ему по душе.

Вот и теперь он вскочил с постели и, даже не умывшись, уселся у окна.

— Что вы там вчера говорили об образе жизни, доктор? — спросил он. — Мне кажется, мы с вами родственные души, — мне тоже очень нравится путешествовать.

После вечернего разговора Хрюкки нравилось повторять, что он, как и доктор, против всяческих правил и привычек, и сам того не заметил, как у него вошло в привычку хвастаться тягой к путешествиям. В сущности, Хрюкки мало чем отличался от Крякки, потому что больше всего ему нравилась размеренная жизнь, а если говорить точнее, размеренный прием пищи — вынь да положь ему завтрак, обед, полдник и ужин, и непременно вовремя. Кочевая жизнь цирка подходила ему как нельзя лучше: менялись города, менялись впечатления, но еда к столу подавалась точно в назначенный час. Хрюкки, как и многие другие звери и люди, любил приключения без хлопот, без труда и без опасностей.

Когда доктор с его звериным семейством сел завтракать, дверь распахнулась и в фургон на ходу вспрыгнул Мэтьюз Магг.

— Доктор, — сказал он, — господин Беллами все еще здесь. Он мог уехать почтовой каретой, но увязался за нами. Он говорит, что ему по пути. Но спросите меня, почему он так сделал, и я скажу вам, что он не хочет спускать с вас глаз, господин доктор. Он готов полжизни отдать, лишь бы заполучить вас и ваших зверей к себе. До цирка Блоссома ему нет дела, но вам он готов заплатить любые деньги.

— Все это не так просто, Мэтьюз, как может показаться, — ответил доктор. — Не скрою, звери очень хотят выступать в театре, и я прошлой ночью, когда они наконец улеглись спать, написал для них коротенькую комедию. Но ведь потребуется время на подготовку, на костюмы, на репетиции… Зверям придется выучить назубок свои роли. Не сочтите за труд, сходите к господину Беллами и скажите ему, что я постараюсь подготовить номер за время путешествия, и если все пойдет гладко, завтра он сможет посмотреть репетицию.

— Правильно, доктор! — обрадовался Мэтьюз. — Нечего откладывать дело в долгий ящик.

Он спрыгнул на ходу с последней ступеньки фургона и побежал сообщить новость господину Беллами.

Не помню, говорил я вам, что доктор Дулиттл уже давно сочинял пьесы для зверей. Для начала он написал одноактные пьесы для пингвинов. Конечно, на пингвиньем языке. В долгие полярные ночи в Антарктиде многочисленная птичья публика торжественно усаживалась на льду, приводила детишек и внимательно всматривалась и вслушивалась в действие, а потом на птичьих базарах долго обсуждала, следовало ли пингвину Пинии жениться на прекрасной пингвинихе Адели.

Затем доктор Дулиттл написал пьесы для обезьян. Конечно, легкомысленные и веселые обезьяны предпочитали комедию. Они ставили пьесы на больших полянах в Джунглях, а зрители висели вокруг на деревьях. Самые дорогие места были в кустах рядом со сценой, а семейная ложа — длинный толстый сук, нависавший над поляной, — стоила не меньше ста кокосовых орехов. Правила запрещали обезьяньей семье, сидевшей в такой ложе, бросать скорлупу от орехов и кожуру от бананов на головы актерам.

Как видите, у доктора Дулиттла был некоторый опыт сочинения пьес для животных. Но на этот раз перед доктором стояла задача потруднее: господин Беллами требовал зрелища для публики, которая не понимала языка зверей, а звери, как известно, не говорят по-человечески.

Доктор долго ломал голову и наконец решил написать пьесу без слов. Он назвал ее «Пантомима зверей из Паддлеби».

Тут же начались репетиции пантомимы. В ней играли почти все звери и даже Крякки. Сначала она охотно согласилась — кто же не согласится выступить перед публикой? — но, увидев, какой кавардак устроили в фургоне звери, тут же раскаялась. Но уже было поздно, и она только недовольно крякала, когда расшалившиеся артисты опрокидывали мебель, били посуду или срывали с окна занавески.

По чести сказать, особой вины зверей в том не было. Фургон катился по дороге, подпрыгивал на ухабах, а когда на развилке дорог лошадь резко поворачивала, все падали на пол, и только кряканье утки извещало доктора о новом ущербе. Но в конце концов и утка увлеклась и перестала подсчитывать, сколько стоят разбитые блюдца и чашки.

Итак, доктор написал пьесу. Это была классическая итальянская комедия — арлекинада. Тобби играл Арлекина, Крякки — Коломбину, Хрюкки — Панталоне, Скок — полицейского, а О’Скалли — Пьеро. Танец Арлекина, Коломбины и Пьеро нравился зверям больше всего. Танцуя, звери вставали на цыпочки, при этом фургон раскачивался из стороны в сторону и звери падали на пол и с веселым хохотом катились под кровать.

Скок-полицейский метался по сцене, хватал всех подряд и тащил в тюрьму. Вместо дубинки он держал в лапах огромный огурец. Поросенка он обвинял в том, что тот стащил связку сарделек. Хрюкки выслушивал обвинение, а затем отнимал у полицейского дубинку — огурец — и съедал ее.

Но как же было трудно репетировать в фургоне! Там было тесно, и актерам приходилось гроздью висеть на ступеньках фургона в ожидании своего выхода.

Хрюкки доверили трудную роль шутника и весельчака Панталоне. Поросенку приходилось то и дело вбегать и убегать со сцены, метаться по ней с кочергой или со связкой сарделек на спине. Как ни предостерегал его доктор, Хрюкки не раз шлепался со ступенек на дорогу.

Тогда репетицию прерывали и ждали, пока господин Панталоне не встанет охая с дороги и не догонит уезжающий фургон, чтобы снова оказаться на сцене.

За тот день доктор и звери успели провести целых четыре репетиции, и когда вечером фургоны остановились ни ночлег, доктор сказал господину Беллами, что тот может посмотреть представление.

— Оно еще не совсем готово, — предупредил Джон Дулиттл, — кроме того, у нас еще нет костюмов, но кое-что мы уже можем показать.

На этот раз пантомиму сыграли на земле, на обочине дороги. Публика состояла из господина Беллами, Блоссома, Мэтьюза Магга и силача Геракла. Земля не качалась под ногами актеров из стороны в сторону, и представление получилось лучше, чем на репетициях. Вот только Панталоне все перепутал и невпопад вбегал и убегал со сцены. Зрители наградили актеров аплодисментами и сказали, что ничего смешнее в жизни не видели.

— Потрясающе! Великолепно! — кричал господин Беллами. — Это то, что нам нужно. Еще одна-две репетиции — и публика валом повалит на ваши представления. Правда, понадобятся еще костюмы. И что странно, я готов поверить в россказни о зверином языке. Я ведь вижу, что вашим зверям все это нравится. Сегодня же вечером я отправляюсь почтовой каретой прямиком в Манчестер, а господин Блоссом закончит представления и Литтл-Плимтоне и привезет вас ко мне. Надеюсь, что в понедельник вы уже будете выступать у меня. Тем временем я закажу афиши и сумею собрать публику, которая, надеюсь, оцепит талант ваших актеров.

Пока цирк Блоссома давал представления в Литтл-Плимтоне, доктор и его звери репетировали. Даже за тяни-толкаем ухаживал только Мэтьюз Магг, чтобы оставил доктору побольше времени на репетиции.

Звери-актеры трудились вовсю. Они старались, чтобы каждая роль была доведена до совершенства. Доктор заставлял их повторять еще и еще раз каждый выход на сцену, чтобы никто, даже глуповатый Хрюкки, не ошибся. Ведь в Манчестере все представление с начала до конца должны были играть только звери, без единого человека на сцене.

Во время репетиций то и дело кто-то спотыкался, кто-то падал, и все это было так смешно, что доктору пришла в голову мысль включить эти смешные сценки в пьесу. Звери вошли во вкус, сами придумывали забавные штуки и трюки, шутили на каждом шагу и громко хохотали. Иногда они так смеялись, что приходилось прерывать репетицию.

Тем временем Теодора, супруга Мэтьюза Магга, шила костюмы. Не такое уж и простое дело — сшить костюмы для зверей. Вы не пробовали сшить наряд для поросенка? То-то же!

Как только костюмы были готовы, на первой же репетиции Хрюкки сунул передние ноги туда, где должны быть задние, и натянул парик задом наперед. Ушло полчаса, пока поросенка не одели как следует. К тому же господину Панталоне пришелся по вкусу грим, и он всю репетицию слизывал его языком со щек, так что в конце концов его мордашка стала выглядеть как бутерброд с яблочным повидлом.

Но хуже всего обстояло дело с брюками господина Панталоне. Когда его в конце концов обрядили в театральный костюм и затянули ремень на брюках, оказалось, что живот у поросенка слишком толстый, слишком круглый и слишком гладкий. Живот Хрюкки был похож на шар, и брюки не хотели на нем держаться. Всякий раз, убегая от полицейского, поросенок терял брюки и оставался на сцене только в курточке и парике. Пришлось Теодоре исхитриться и смастерить для него помочи.

Крякки играла роль Коломбины, но и у нее дела обстояли не лучше. Теодора сшила ей кружевную юбочку розового цвета, накрахмалила ее, вышила и нагладила. Но уж так устроены утки, что во время танца с Арлекином, когда Крякки подпрыгивала особенно высоко, юбка не удерживалась на ней, взлетала вверх, а потом опускалась ей на голову.

И это было бы ничего, если бы в ту же минуту на сцене не появлялся Панталоне и не хватал Юбочку, пытаясь надеть ее вместо потерянных брюк.

Нетрудно представить, сколько работы было у Джона Дулиттла и Теодоры. Зверям непросто играть людей, но играть людей в непривычном человеческом платье оказалось трудно вдвойне. А на репетиции у них была всего одна неделя.

К счастью, Теодора оказалась большой выдумщицей. Она то и дело пришивала скрытые пуговицы, крючки, резинки и тесемки к платьям, шляпам и парикам, чтобы они хоть как-то держались. Когда костюмы были готовы, доктор заставил зверей ходить в них целый день, чтобы они научились бегать и танцевать в них так же легко, как и без них.

 

Глава 3. Афиша и памятник

День, когда цирк прибыл в Манчестер, запомнился всем навсегда. До тех пор еще никто из зверей не бывал в таком большом городе. Никто, кроме О’Скалли. Пес родился в Лондоне и рос на его задворках, пока не попал к доктору Дулиттлу.

Пока цирк проезжал по широким улицам Манчестера, поросенок Хрюкки сидел у окна и повизгивал:

— Ай, какие высокие дома! А вон та колокольня достает до неба! Нет, им только посмотрите на эти улицы!

Увеселительный сад господина Беллами располагался на другом конце юрода, поэтому друзьям пришлось проехать через весь Манчестер, прежде чем они добрались до места. Посредине сада стоил огромный театр, вокруг быки разбросаны площадки для состязаний борцов и боксеров. Вечерами в саду зажигались гирлянды маленьких лампочек, и жители Манчестера толпами ходили туда поразвлечься.

Блоссом был в восторге от огромного сада. Пораженный его размерами, он повторял:

— Боже мой, вот как надо вести дела — с размахом! У Беллами денег куры не клюют. Один его театр вмещает раза в три больше, чем наш главный шатер.

Цирк Блоссома разместили на краю увеселительного сада. Когда лошадей поставили в конюшню, появился господин Беллами и первым делом спросил у Блоссома:

— Доктор Дулиттл из Паддлеби тоже здесь? А его звери? Вот и хорошо. Остальным своим цирком занимайтесь сами. Я выделил вам место, можете давать там представления на собственный страх и риск. Больше всего публики здесь бывает по воскресеньям, когда проводятся поединки боксеров. А за труппу доктора Дулиттла не беспокойтесь, я беру их на свое попечение. Деньги за их выступления я заплачу вам, как мы и условились. А вы уж потом сами разочтетесь друг с другом. И чтобы никто не смел вмешиваться в дела доктора Дулиттла!

Пока Блоссом ставил свои шатры и помосты на краю сада, фургон доктора перевели к театру и укрыли за высоким забором. Как впоследствии оказалось, и доктору, и его четвероногим артистам было там очень удобно.

Там же стояли и другие фургоны с артистами, которые каждый вечер выступали в театре. Там были танцоры, канатоходцы, певцы, акробаты.

Обустроившись на новом месте, доктор предложил друзьям пройтись по городу. О’Скалли и Хрюкки обрадовались возможности прогуляться, а утка недовольно крякнула:

— Ну уж нет, у меня и здесь хлопот по горло. Пол не метен, ужин не готов, а после ваших репетиций в фургоне все вверх дном.

Для начала доктор с псом и поросенком заглянули к Мэтьюзу Маггу, убедились, что тяни-толкаю удобно и что сена ему хватает, а затем вышли на улицу Манчестера,

Сперва они шли по тихим улочкам с маленькими домиками, утопающими в зелени. Эти улицы мало чем отличались от Паддлеби. Но вот они вышли к центру города. Конечно, Джону Дулиттлу все это было не в новинку, да и О’Скалли, как вы уже знаете, вырос в Лондоне, но Хрюкки открыл от удивления рот и во все глаза таращился на нарядные экипажи, высокие дома и сверкающие стеклом магазины.

— Как много народу! И куда это они все бегут? Ой, вы только посмотрите, как едут кареты! Друг за другом, словно на параде. Здесь так весело! Намного веселее, чем у нас в Паддлеби.

Но больше всего понравились Хрюкки овощные лавки. Он останавливался у каждой витрины и долго любовался на выставленные отборные тыквы, огромные морковки, блестящие красные помидоры. Пришлось доктору купить ему пару морковок.

Потом они вышли на большую площадь. Вокруг стоили высокие дома, и Хрюкки захотелось узнать, что это за дома и почему они такие большие. Он не отставал от доктора, пока тот не объяснил ему, что такое ратуша, биржа и банк.

— А это что такое? — спросил Хрюкки и ткнул копытцем на середину площади.

— Эго памятник, — ответил доктор.

Посередине площади человек, отлитый из бронзы, сидел на бронзовой же лошади.

— А памятник кому? — не унимался поросенок.

— Полководцу.

— А почему ему поставили памятник?

— Потому что он водил полки и прославился в битвах.

Они ушли с большой площади и по узкой улочке вышли на площадь поменьше. Там никакого памятника не было, зато на стене висела огромная цветная афиша.

— Ах, — воскликнул Хрюкки, — вы только посмотрите, господин доктор!

На афише поросенок в костюме Панталоне держал в лапках длинную связку сарделек.

— Да ведь это я! — взвизгнул Хрюкки и помчался через всю площадь к афише.

Большими буквами там было написано:

ПАНТОМИМА ИЗ ПАДДЛЕБИ

Приходите в сад Беллами!

Невиданное зрелище!

Звери исполняют арлекинаду!

Доктору стоило большого труда увести оттуда поросенка. Хрюкки глаз не мог оторвать от своего портрета, да и кому же было бы неинтересно вдруг увидеть собственную физиономию на афише в большом городе.

— Теперь и я прославился! — хрюкнул поросенок. — Пусть жители Манчестера поставят памятник и мне. Можно даже на этой площади. Места здесь вполне хватит.

— Памятник тебе? — Хмыкнул О’Скалли. — И тоже верхом на коне?

— Конь мне ни к чему, — не смутился Хрюкки. — Мы, поросята, верхом не ездим. Лучше в полный рост и со связкой сарделек.

Господин Беллами сдержал свое слово. Он заказал художнику портреты всех зверей-артистов и расклеил их по городу. Разгуливая по улицам, доктор с псом и поросенком увидели много таких же афиш. На них были и Крякки в розовой кружевной юбочке, и Скок в форме полицейского и с огурцом в лапах, и О’Скалли, и Тобби. Всякий раз, когда поросенок встречал афишу со своим пятачком, он радостно похрюкивал, восторженно пялил глаза и уводить его приходилось чуть ли не силой. Если бы не доктор, он наверняка просидел бы под афишей всю ночь и любовался сам собой.

Когда они возвращались домой, поросенок спросил Джона Дулиттла:

— Господин доктор, почему бы вам завтра не пойти к мэру Манчестера и не поговорить с ним о моем памятнике? Кстати, того полководца можно перенести на маленькую площадь, а мой памятник поставить на большой.

В понедельник утром состоялась генеральная репетиция вечернего представления. Танцоры, жонглеры, певцы и акробаты по очереди выходили на сцену и показывали свой номер. По обе стороны сцены стояло по большой золоченой раме. Перед каждым номером служители в расшитых серебром камзолах вставляли в раму холст, на котором были написаны имена артистов. Доктору пришла в голову мысль, что перед «Пантомимой из Паддлеби» звери сами поставят в рамы холсты со своими именами.

Господину Беллами мысль понравилась.

— Замечательно, — сказал он, — но кому вы можете доверить это дело?

Пока Джон Дулиттл раздумывал, к нему на плечо села Бу-Бу.

— Доктор, — шепнула она ему на ухо, — давайте, я попробую.

— Тут нужны двое, — с сомнением покачал головой доктор. — Ты же видели, как это делают люди. Они вышагивают с холстом и руках как солдаты на параде, потом встают по обе стороны сцены, вынимают из рамы старый холст и ставят вместо него новый.

— Мы, совы, не глупее людей, — ответила Бу-Бу. — Я найду себе помощницу, и мы вдвоем сделаем все в лучшем виде. Подождите, я скоро вернусь.

Бу-Бу улетела и через полчаса вернулась в обществе другой совы. Птицы были похожи как две капли воды. Даже музыканты из оркестра, привыкшие к цирковым трюкам, открыли рот от удивления, когда увидели двух сов. Птицы выпорхнули из-за кулис с холстом в клюве, уселись на рамы, вытащили старый холст, вставили новый и поклонились публике. Они напоминали фигуры из старинных часов.

— Господи! — шепнул скрипач на ухо трубачу. — Ты видел когда-нибудь что-нибудь подобное? Можно подумать, что эти совы всю жизнь выступали в цирке!

Доктор очень неплохо играл на флейте и разбирался в музыке, поэтому он сам подобрал мелодию, под которую звери должны были давать представление.

— Вначале сыграйте то же, что и во время выступления канатоходцев, — объяснял он дирижеру, — в этой музыке есть что-то загадочное.

Дирижер постучал палочкой о пюпитр, оркестр взялся за инструменты и сыграл мелодию. Под эту музыку почему-то приходили на ум танцующие под луной русалки.

— Прекрасно! — восхитился доктор. — Для танца Коломбины сыграйте менуэт из «Дон Жуана». Я наигрывал его Крякки на флейте, когда мы репетировали. А при каждом падении Панталоне ударяйте в большой барабан.

И вот началась последняя, генеральная репетиция «Пантомимы из Паддлеби» на настоящей сцене, с настоящим оркестром и с настоящими кулисами. Поначалу яркие огни ослепили и обескуражили зверей. Но они уже столько раз повторяли свои роли, что могли бы сыграть спектакль даже во сне, и репетиция прошла без сучка, без задоринки.

И раньше давались представления с животными, переодетыми людьми. Среди них бывали даже очень хорошие. Но там животных или кнутом, или пряником, или и тем и другим вместе заставляли расхаживать по сцене, кувыркаться или приплясывать. Иное дело «Пантомима из Паддлеби» — в ней звери играли с удовольствием, а главное — они знали, что от них требуется. После окончания представления звери выходили на задних лапах на сцену и чинно кланялись публике.

А Хрюкки даже научился улыбаться по-человечески. Принято думать, что свиньи не умеют смеяться. Это ошибка. Они очень часто посмеиваются над людьми, до того забавными кажутся им эти двуногие странные существа. Но смеются они по-своему, так что люди о том и не догадываются. И Хрюкки пришлось провести долгие часы перед зеркалом, пока он не научился растягивать в улыбке губы.

Потом труппа доктора Дулиттла будет кочевать из города в город, и всегда их выступление будут с восторгом принимать зрители. Но первое, знаменитое представление «Пантомимы из Паддлеби» останется для зверей самим ярким воспоминанием. Я сказал «знаменитое» не ради красного словца, оно действительно стало знаменитым. Сначала о нем написали манчестерские газеты. Они взахлеб расхваливали зверей-артистов, и в конце концов о «Пантомиме из Паддлеби» заговорили толстые и серьезные театральные журналы из тех, где на каждой странице читатель спотыкается о выражения вроде «дух произведения» и «ткань повествования». Убей Бог, до сих пор не понимаю, что это значит! Один из таких журналов даже написал, что «Пантомима из Паддлеби» — это «новое слово в искусстве».

— «Новое слово» — это я, — хвастливо заявил Хрюкки.

— Ты не новое слово, а старое, — отрезал О’Скалли, — и называется оно «зазнайка».

Однако вернемся к первому дню представлений. В тот понедельник выдалась хорошая погода, и афиши господина Беллами заманили в увеселительный сад уйму публики. Задолго до начала спектакля в театре не осталось ни одного свободного места. Публика шумела и с нетерпением ждала «Пантомиму из Паддлеби».

Доктор стоял за кулисами и ужасно волновался. И было от чего — до тех пор ни один из его зверей-актеров, кроме Скока, не выступал в настоящем театре перед публикой. Правда, на репетициях присутствовали господин Беллами, силач Геракл и другие циркачи и звери не смутились и не ударили в грязь лицом — если, конечно, утиный клюв и поросячий пятачок можно считать лицом. Но теперь в зрительном зале сидела тысячная толпа, и звери могли растеряться.

Музыканты из оркестра настраивали инструменты. Доктор посмотрел сквозь щелку в занавесе и не увидел ничего, кроме лиц. Люди стояли даже в проходах.

— Вот теперь-то мы разбогатеем, — шепнула доктору Крякки. — Я подслушала, что господин Беллами обещал Блоссому двести шиллингов за каждый день выступления, да еще надбавку, если число зрителей перевалит за тысячу.

Сова, так хорошо знавшая математику, тоже выглянула в щелку и сказала:

— По-моему, их и так уже больше тысячи. Яблоку негде упасть.

При слове «яблоко» поросенок облизнулся и спросил:

— А почему они все топают ногами?

— Потому что начало представления задерживается, — ответил доктор. — Таким образом зрители проявляют свое нетерпение. Нам пора уходить за кулисы, сейчас поднимут занавес. Первыми сегодня выступают певцы. Хрюкки, держись поближе. Как твой парик, еще не съехал набок?

 

Глава 4. Слава, счастье и дождь

Доктор Дулиттл зря тревожился — ни яркий свет, ни музыка, ни море лиц в зрительном зале не смутили его актеров. Скорее наоборот — все это заставило зверей сыграть свои роли как можно лучше.

Как только занавес поднялся, публика онемела. Поначалу все решили, что вместо зверей роли играют переодетые мальчишки. Но тут же на сцену вылетели две совы, а уж порхать над сценой с накладными перьями не мог никто, кроме настоящих птиц. И пока шло представление, самые, недоверчивые из зрителей вынуждены были признать, что никакого обмана нет. Разве может человек хлопать крыльями как утка или вилять хвостом словно пес?

Первым вышел на сцену Хрюкки и сразу же покорил все сердца. Он улыбался по-человечески, шутил по-человечески, огорчался по-человечески. Публика от смеха держалась за животы. Но потом на сцене появилась Крякки. И тут зрители поняли, что каждый актер в «Пантомиме» достоин восхищения. А когда закончился танец Крякки с О’Скалли и Тобби, публика пришла в неописуемый восторг. Все знают, как неуклюже двигается по земле утка. Но на сцене она не переваливалась с ноги на ногу, а изящно переступала лапками. Она так мило помахивала крыльями и плясала менуэт, что люди захлопали в ладоши и продолжали рукоплескать, пока она не повторила танец.

Одна из дам, сидевших в первом ряду, бросила ей на сцену букетик фиалок. Бедняжка Крякки! До сих пор ей никто не дарил цветов, и она не знала, как себя вести. Выручил ее Скок. Он уже не первый год выступал в цирке и шал все. Он подбежал, поднял букет и с поклоном поднес его Крякки.

— Сделай книксен, — шепнул из-за кулис доктор по-утиному. — Поклонись публике и даме, которая бросила тебе цветы.

И Крякки, словно привыкшая к вниманию публики прима-балерина, отвесила поклон.

Занавес опустился, оркестр умолк, а публика рукоплескала без конца и снова и снова вызывала артистов на сцену. Звери, держась за передние лапы и крылья, выходили из-за занавеса и кланялись, но зрители не хотели отпускать их. Хрюкки строил потешные гримасы, Скок снимал с головы шлем полицейского и расшаркивался, Тобби кувыркался, а О’Скалли, игравший роль плаксы Пьеро, грустно тер глаза лапами. Крякки семенила на пальчиках и посылала крыльями воздушные поцелуи публике.

Коломбине бросали цветы, а Панталоне — пучки морковки. Поросенок съедал их тут же, не уходя со сцены.

Прямо за кулисами господин Беллами поймал Блоссома за лацканы сюртука и спросил, не хочет ли тот продлить договор еще на неделю. Конечно, Блоссом радостно подмахнул бумагу.

Представление закончилось, публика покинула театр. В проходе между рядами остались лежать маленькие книжечки — программки, где были перечислены номера. Хрюкки ухватил одну из них и спросил у доктора Дулиттла, что это такое. Как же он обрадовался, когда доктор прочел ему:

— «В роли Панталоне выступает поросенок Хрюкки».

— Хрю! — радостно взвизгнул он и засунул программку за пояс. — Я вклею ее в мой альбом с меню.

— Наверное, в твой альбом с марками? — переспросил его доктор Дулиттл. — Ты ведь начал собирать марки.

— Начал, но уже бросил, — ответил поросенок. — Марки собирать скучно, на них нарисованы только короли и королевы, ничего вкусного. Зато в меню самого плохонького ресторана есть сыр с чесноком или тертая морковка под майонезом. Это намного интереснее!

Хотя теперь у доктора всегда было времени в обрез, он находил пару свободных минут, чтобы сходить в цирк Блоссома и навестить тяни-толкая и Мэтьюза Магга. А иногда и братья Пинто, силач Геракл и клоун Хоуп выбирались к нему, чтобы выпить чашечку чаю за приятной беседой или посмотреть представление пантомимы из Паддлеби.

Поток зрителей, желавших посмотреть представление зверей, не уменьшался. Билеты стоили очень дорого, заказывать их приходилось за несколько дней. Такое в театре господина Беллами случилось только однажды, когда давал концерты известный на весь мир скрипач.

Каждый вечер фургон доктора осаждали разряженные дамы и богатые господа. Они хотели поближе познакомиться с артистами, угостить их чем-нибудь вкусненьким и приласкать. В конце концов они совсем разбаловали Хрюкки, он зазнался и даже стал отказывать поклонникам, особенно после обеда, когда ему хотелось соснуть часок-другой.

— Артисты, тем более такие известные, как я, — говорил Хрюкки, — должны уважать себя. Я принимаю гостей только с десяти до двенадцати утра. Доктор, пожалуйста, дайте об этом объявление в газету, чтобы меня не беспокоили по пустякам после обеда.

Одна дама как-то принесла альбом, куда собирала автографы знаменитостей. Хрюкки с помощью доктора нарисовал ей в альбоме поросячий пятачок и три морковки вокруг.

— Это наш семейный герб, — сказал он, — Я очень древнего рода, мои предки спасли Рим.

Крякки не вытерпела такого бахвальства и сказала:

— Рим спасли мои родственники гуси, а вы, свиньи, если кого и спасали, то от голода.

Утка тоже стала знаменитой, но, в отличие о Хрюкки, попсе не зазналась, пела себя скромно и избегала надоедливых посетителей. После каждого представления она, даже не успев сбросить кружевную юбочку, принималась хлопотать, готовить ужин и перетряхивать постели.

— Перестань ломаться, Хрюкки, — увещевала она поросенка. — Жил бы ты в хлеву, если бы не доктор. Это он написал пьесу и научил нас, что делать на сцене. Кстати, господин доктор, — вдруг сказала она, накрывая на стол, — вы уже взяли у Блоссома свою долю выручки?

— Пока еще нет, — беспечно ответил доктор. — К чему беспокоиться? Нам играть в театре еще неделю. А с Блоссомом я не виделся… дай-ка вспомню… дня три, не меньше.

— Вы должны брать свою долю каждый вечер, — настаивала Крякки.

— Зачем? Блоссом — человек честный.

— Честный, пока с него глаз не спускаешь, — язвителыю крякнула утка. — Послушайтесь меня и заберите у него то, что он вам должен. В нашей копилке деньги целее будут.

А пантомиму теперь давали дважды в день. Блоссом задолжал доктору очень много. Крякки несколько раз напоминала доктору о том, что он должен поговорить с Блоссомом, но доктору все было недосуг. Кончилась неделя, кончилась вторая, а Блоссом не показывался. Двуглавый тяни-толкай тоже приносил кое-какие деньги, на расходы доктору хватало, все были сыты, и Джон Дулиттл не тревожился.

И вот гастроли в Манчестере подошли к концу. Доктор и звери решили устроить прощальный прием и пригласить публику на чай. Было разослано сотни две, а может быть и больше, приглашений, отпечатанных на красивой золоченой бумаге. Госпожа Магг и Крякки с утра хлопотали на кухне. Вокруг фургона под деревьями расставили маленькие столики, украсили их цветами, заварили крепкий, душистый чай и напекли пирожных.

Пришли гости. Звери встретили их в костюмах из пантомимы, усадили за столы. Крякки разливала чай, а Хрюкки разносил на большом подносе пирожные. И хотя ему очень хотелось слизать с них крем, поросенок мужественно терпел. На прием прибыл даже мэр Манчестера с супругой и дочерью.

Следующим утром цирк собрался в дорогу и покинул Манчестер. Их путь лежал к небольшому городку в двенадцати милях к северу. Но не успел цирк прибыть на место, как хлынул проливной дождь. Земля сразу же превратилась в жидкое месиво, и циркачи решили пока не ставить шатры, помосты и загоны для зверей.

Прошел день, но дождь так и не прекратился, лило как из ведра. Для циркачей это было настоящее несчастье — кому в такую погоду захочется вылезать из теплого уютного дома и идти под дождем в цирк?

— Ничего страшного, — успокаивал доктор зверей на третий день. — Мы хорошо заработали в Манчестере и можем теперь не беспокоиться о деньгах.

— Раньше надо было беспокоиться, — недовольно крякнула утка. — Деньги-то все еще у Блоссома, а не у нас в копилке.

— Я видел Блоссома сегодня утром, — поморщился кик от зубной боли доктор. Утка твердила одно и то же целыми днями, и ему это было неприятно. — Блоссом сказал мне, что мы заработали в Манчестере так много, что он побоялся держать такие деньги в фургоне и положил их о банк.

— А почему он не взял их из банка, когда уезжал из Манчестера, и не отдал вам вашу долю? — настаивала Крякки. — Моя копилка надежнее любого банка.

— Но мы уезжали из Манчестера рано утром, — продолжал оправдывать Блоссома доктор. — Банк еще был закрыт.

— И что же, он оставит наши деньги в банке навсегда?

— Не волнуйся, Крякки, сегодня Блоссом привезет деньги. Утром, когда я к нему пришел, он седлал лошадь и собирался в Манчестер за деньгами. Ох, не завидую я ему — ехать верхом двенадцать миль под проливным дождем!

Содержать цирк очень непросто и недешево, зверей надо кормить, артистам и служителям платить деньги. И пока в эти ненастные дни цирк Блоссома стоял под проливным дождем без единого зрителя, он вместо дохода приносил одни убытки.

Крякки продолжала выговаривать доктору за легкомысленность, и тут дверь приоткрылась и в фургон заглянул служитель зверинца.

— Извините, господин доктор, — сказал он. — Хозяин псу вас?

— Нет, — ответил Джон Дулиттл, — господин Блоссом с утра уехал в Манчестер и обещал вернуться к двум часам дня.

Служитель почему-то не на шутку встревожился.

— Как же так? — недоумевал он. — Хозяин ведь знал, что сегодня привезут еду для зверей. Все запасы у нас вышли, и сейчас у ворот стоит поставщик с двумя возами сена и мясом для льва, но он грозится уехать, если не получит тридцать шиллингов. Денег у меня нет, и звери останутся голодными.

— Наверное, господин Блоссом забыл об этом, — успокоил служителя доктор. — Я заплачу поставщику, а когда Блоссом вернется, получу с него деньги. Крякки, подай мне, пожалуйста, копилку.

— Что я вам говорила! — крякнула утка, и у нее от гнева перья встали дыбом на голове. — Вместо того чтобы получить с Блоссома собственные деньги, вы еще платите по его счетам! Помянете вы мои слова, да будет поздно — обманет вас Блоссом, а мы опять останемся без гроша.

— Животных в зверинце нельзя морить голодом, — ответил доктор, вынул деньги из копилки и передал их служителю. Не пропадут наши деньги.

Затем приходили то конюх, То дрессировщик, то акробат, все они говорили, что им срочно понадобились деньги, что Блоссом обещал заплатить им, и доктор снова брался за копилку. К полудню копилка опустела.

Блоссом не вернулся ни в два часа, ни в три.

— Его что-то задержало, — успокаивал доктор себя и Крякки, которая уже места себе не находила. — Блоссом скоро вернется. Он честный человек.

В четвертом часу дверь распахнулась и в фургон вбежал промокший О’Скалли.

— Что случилось? — удивился доктор.

— Госпожа Блоссом тоже исчезла! — выпалил пес. — Поначалу я думал, что дверь в их фургоне заперта, но потом толкнул ее носом, и она открылась. В фургоне пусто. Ни Блоссома, ни его жены, ни сундуков. Кажется мне, что дело тут нечисто.

 

Глава 5. Тайна исчезновения господина Блоссома

Новость, принесенная О’Скалли, удивила доктора. Человек он был доверчивый и честный, поэтому и всех остальных считал честными людьми. Он нахлобучил на голову свой потертый цилиндр и вышел в дождь вслед за псом.

Как и сказал О’Скалли, в фургоне Блоссома было пусто. Исчезло все. Только на полу валялись обрывки ненужных бумаг и старое тряпье, которое уже ни на что не годилось. Все выглядело так, словно жильцы фургона спешно покинули его.

Доктор непонимающе оглядывался вокруг, когда кто-то прикоснулся к его плечу. Это был Мэтьюз Магг.

— Ну и как вам это нравится? — спросил он. — Чтобы принести из банка деньги, вовсе не обязательно прихватывать с собой в дорогу сундуки. Спросите у меня, увидим ни мы когда-нибудь еще нашего хозяина, и я вам твердо отвечу: «Нет, никогда».

— Не спешите обвинять его, Мэтьюз, — возразил доктор. — Он же обещал, что вернется, и я пока склонен думать, что он сдержит слово. А сундуки — его собственность, и он волен делать с ними что угодно.

— Он делает что ему угодно не только со своими сундуками, но и с нашими деньгами, — проворчал Мэтьюз Магг. — Не в моих правилах видеть в каждом встречном мошенника, но на этот раз, сдается мне, нас оставили в дураках. Плакали наши денежки, господин доктор.

— Не торопитесь, Мэтьюз, — повторил Джон Дулиттл. — Я все-таки надеюсь, что Блоссом вернется. Но если ваши подозрения оправдаются, то цирку придет конец. Прошу вас, не говорите никому ни слова, не стоит беспокоить людей понапрасну, пока мы ничего не знаем наверняка. Оседлайте потихоньку лошадь и поезжайте в Манчестер к господину Беллами. Спросите его от моего имени, не известно ли ему, что случилось с Блоссомом. И поскорее возвращайтесь с ответом. Можете вы сделать это для меня?

— Конечно, господин доктор, — согласился Мэтьюз Магг. — Но я уверен, что господину Беллами известно не больше, чем нам. Готов дать голову на отсечение, что негодяй уже катит в почтовой карете к Ливерпулю, чтобы первым же судном отплыть за границу.

Мэтьюз Магг ушел седлать лошадь, а О’Скалли, слышавший весь разговор, отправился с новостью к своим друзьям. Он вбежал в фургон, стряхнул с себя капли воды и громко залаял:

— Вы слышали? Блоссом дал деру!

— Господи! — глухо ухнула сова. — С нашими деньгами?!

— Конечно, с деньгами! Плут и мошенник! Вор-р! — рычал О’Скалли. — Доктору причиталось столько, что можно было бы до конца жизни не беспокоиться о деньгах.

— Так я и знала! — разрыдалась Крякки и в отчаянии захлопала крыльями. — С самого начала чуяло мое сердце, что Блоссом нас надует. Теперь у него денег куры не клюют, а мы потратили последние гроши, чтобы оплатить его счета.

— Подумаешь, деньги! — презрительно скривил пятачок Хрюкки. — Ну и что с того, что Блоссом сбежал? Нам без него будет даже лучше. Наконец-то мы избавились от мошенника. Теперь у нас будет настоящий цирк — цирк доктора Дулиттла!

— Ты бы хоть подумал, прежде чем говорить, — накинулась на поросенка Крякки. — Как можно содержать цирк без гроша в кармане?! На что доктор купит еду для животных и для тебя тоже? Поставщикам за сено — плати, мэрии за землю — плати, служителям — плати! Тут каждый день потребуется не одна сотня шиллингов. К тому же, как на грех, дождь никак не кончается. К нам пока на представление не пришел ни один зритель. Чему же ты так по-поросячьи радуешься?

Тем временем доктор Дулиттл стоял один в пустом фургоне Блоссома и смотрел, как пузыри бегут по грязным лужам. Потом он беспомощно опустился на старый ящик, достал из кармана любимую трубку и закурил. Он то и дело вынимал часы и, сдвинув брови, смотрел, как стрелки неумолимо бегут вперед.

Через полчаса к нему пришел Геракл.

— Я слышал, Блоссом сбежал, — сказал силач. — Это правда?

— Он опаздывает с возвращением из Манчестера — вот и все, что я знаю, — ответил доктор. — Но ведь его могли задержать дела.

— Надеюсь, что он вернется, — угрюмо произнес Геракл. — Блоссом задолжал мне за четыре недели выступлений. А деньги мне сейчас нужны позарез.

Силач присел рядом с доктором, и они заговорили о погоде и о том, что хорошо бы дождю кончиться.

Немного погодя пришел клоун Хоуп со своим псом Скоком. Плохие новости распространяются быстро. Клоун тоже уже слышал, что Блоссом сбежал, но доктор все еще пытался защищать хозяина цирка и стоял на своем.

Клоун не стал спорить с доктором, и теперь они, уже втроем, продолжили ругать погоду.

Потом появились акробаты братья Пинто. Они тоже хотели узнать, куда запропастился Блоссом и почему им сегодня утром не заплатили, как было обещано, деньги.

Но доктор не падал духом и все еще надеялся, чт Блоссом с минуты на минуту вернется.

Наконец к ним присоединился смотритель зверинца.

— Плохо дело, — сказал он, когда узнал, что Блоссома еще нет. — У меня жена и двое детей. Как мы будем жить, если мне не заплатят? Никаких запасов у нас нет.

— А у меня в семье пополнение, — отозвался один из братьев Пинто. — Родился мальчик. Ему нужны распашонки, соски, пеленки. Если Блоссом сбежал с деньгами, надо идти в полицию.

— Но у нас нет доказательств, что он сбежал! — не сдавался доктор.

— Блоссом — хитрая лиса, — вмешался в разговор молчавший до тех пор Геракл. — Пока вы соберете доказательства, он уже будет в Китае. А там его никакая полиция не найдет. Братья Пинто правы — нечего сидеть и ждать, сложа руки. Давайте пошлем человека в Манчестер.

— Я уже послал туда Мэтьюза Магга, — ответил доктор.

— Ах вот оно что! — сказал один из акробатов. — Значит, и вы, доктор, думаете, что дело нечисто? Когда уехал Мэтьюз?

Доктор в который уже раз за тот день взглянул на часы.

— Четыре часа тому назад.

— Значит, он скоро вернется, — проворчал Геракл. — Готов держать пари, что Блоссома и след простыл. Нас всех обвели вокруг пальца. Попадись он мне, уж я бы ему показал, как мошенничать!

И силач взмахнул в воздухе своими большими, величиной с арбуз, кулаками.

— Одному Богу известно, — добавил он, — сколько Блоссом получил от Беллами за представления пантомимы доктора. К тому же последние три недели он не платил по счетам и отделывался отговорками. Теперь я понимаю, что он уже тогда решил дать стрекача.

— Что же нам теперь делать? — грустно спросил клоун Хоуп.

— И в самом деле, как нам теперь жить? — задумались братья Пинто.

— Мы должны найти нового хозяина цирка! — неожиданно сказал Геракл. — Нам нужен человек, который возьмет на себя все заботы о цирке и спасет нас в трудную минуту.

 

Глава 6. Доктор становится хозяином цирка

Как-то так само собой получилось, что, когда силач заговорил о новом хозяине, все, словно сговорившись, посмотрели на Джона Дулиттла.

— Доктор, — сказал Геракл, — сдается мне, что вы станете нашим новым хозяином. — Кто бы меня ни спросил, я любому отвечу, что о лучшем хозяине и мечтать нельзя.

— Да-да! — подхватили остальные. — Доктор — тот, кто нам нужен.

— Вот и хорошо, — продолжал Геракл, — позвольте мне от имени артистов и служителей передать вам, господин доктор, цирк сбежавшего Александра Блоссома. С этой минуты он ваш и ваше слово для нас — закон.

— Но… я… — не знал, что ответить, доктор, — я никогда не управлял цирком! А если я не сумею?

— Сумеете, сумеете, — решил за доктора Геракл. — Разве не вы принесли славу нашему цирку, когда вышли на арену со старушкой Бетти? Разве не благодаря вам нас пригласили в Манчестер? Разве не вы непонятно как говорите со всем, что чирикает, ржет и лает? Да мы с вами заработаем больше, чем когда-либо при Блоссоме. Вы должны стать хозяином цирка!

— Вы, и только вы! — подхватил Хоуп. — Бог знает, что с нами случится, если вы откажетесь. Мы все попали в капкан, без гроша в кармане, и выхода у нас нет. Вы единственный человек, который может нас спасти.

Доктор молчал и раздумывал. Наконец он посмотрел в лица артистам и сказал:

— Так и быть! Если вы считаете, что я должен взяться за это дело, то я согласен. Правда, я не собирался задерживаться в цирке надолго, но сейчас мне и вправду уходить нельзя. И не только из-за вас, друзья. Я ведь и сам остался без гроша. Но я не буду хозяином цирка. Хозяевами будем все мы, а я буду только управлять им. А прибыль, оставшуюся после всех расходов на содержание цирка, мы разделим. Так что теперь от вас самих будет зависеть, сколько мы заработаем. Но предупреждаю: тех, кто не захочет работать так, как я того потребую, я уволю.

— Вот так поворот, — обрадовался Геракл. — Вы хотите сказать, что мы будем компаньонами?

— Правильно, — ответил доктор. — Но не надейтесь быстро разбогатеть. Поначалу работы будет много, а денег мало. Пока не кончится дождь, к нам не придет ни один зритель и придется залезать в долги, чтобы не голодать самим и не морить голодом зверей. Согласны вы работать на таких условиях?

Циркачи радостно зашумели:

— Согласны! Согласны!

— Ничего, мы готовы поначалу потерпеть!

Тем временем вернулся Мэтыоз Магг. Но вернулся он не один — вместе с ним приехал господин Беллами. Он сожалел, что так случилось, ведь он заплатил мошеннику Блоссому сорок тысяч шиллингов, а тот сбежал и даже не расплатился с поставщиками в Манчестере. К нему уже утром поступили жалобы на обманщика, и он сразу же сообщил в полицию.

— Однако вряд ли полиция найдет Блоссома, — с сомнением покачал головой’ господин Беллами. — Я бы предложил вам, если, конечно, вы согласитесь, вернуться в Манчестер. Вы можете давать представления в моем увеселительном саду, пока не наберете денег, чтобы расплатиться по счетам.

— Ура! — закричал клоун Хоуп и сделал кульбит. — Смотрите, даже дождь кончился! Нам снова улыбается счастье! Да здравствует цирк доктора Дулиттла.

Действительно, дождь прекратился и выглянуло солнце. И тут раздался тихий голос:

— Прошу прощения, я услышал, что здесь назвали имя доктора Дулиттла. Могу я с ним поговорить?

Все повернулись на голос и увидели в дверях фургона невысокого господина в котелке.

— Я к вашим услугам, — ответил Джон Дулиттл.

— Добрый день, господин доктор, — приветствовал его человечек и приподнял шляпу. — Меня прислали к вам из Лондона с предложением подписать договор на представления вашей пантомимы.

— Вот это да! — не удержался и воскликнул Геракл. — Что я вам говорил? Не успел еще наш доктор взяться за дело, как его уже наперебой приглашают и в Манчестер и даже в Лондон!

Тут же циркачи сняли висевшую над воротами цирка вывеску «Самый большой в мире цирк Блоссома» и повесили вместо нее вывеску поскромнее «Цирк доктора Дулиттла». На этом настоял сам Джон Дулиттл.

— Мы не самый большой цирк в мире, — сказал он. — И мы не имеем права заманивать зрителей к себе обманом.

Господин Беллами принял близко к сердцу невзгоды, выпавшие на долю цирка, и вызвался помочь ему. Он даже предложил доктору деньги.

— Нет, нет, — отказался Джон Дулиттл, — мы и так уже должны всем на свете. Не могли бы вы поручиться за нас перед поставщиками, чтобы те не торопились взыскивать с нас деньги? Я уверен, что скоро мы заработаем и расплатимся с ними.

Владельца увеселительного сада знали не только в Манчестере, поэтому местные лавочники и мясники поверили его слову и без долгих уговоров согласились снабжать цирк всем необходимым, пока тот не встанет на ноги.

Чтобы не увеличивать долги, доктор решил не возвращаться в Манчестер, а остаться там, где они стояли. Погода улучшилась, и на представление пришли первые зрители. Они уже знали, что сам господин Беллами приглашал цирк доктора Дулиттла к себе в Манчестер. А когда газеты напечатали сообщение о том, что некий Блоссом обокрал знаменитую «Пантомиму из Паддлеби» и она осталась без денег в маленьком городке за двенадцать миль от Манчестера, местные жители вдруг прозрели. «Да ведь это у нас!» — закричали они чуть ли не хором и побежали покупать билеты.

Каждый хотел увидеть зверей-артистов, которые пользовались таким успехом в Манчестере. Сначала на представление в цирк доктора пришел весь город, а потом стали прибывать люди из окрестностей. За три дня в кассе цирка набралось столько денег, что Джон Дулиттл смог оплатить все счета и даже сделать запасы провизии на несколько дней.

Сова Бу-Бу еле справлялась с работой. Теперь ей приходилось подсчитывать доходы не только от тяни-толкая, но от всего цирка. Целый день она платила по счетам, записывала все расходы, складывала, вычитала, умножала и делила и к вечеру точно знала, сколько заработал весь цирк и сколько причитается каждому артисту и каждому служителю.

Не в пример Блоссому, доктор вел дела честно. Всякий мог проверить расходы и доходы и получить свою долю. Поэтому все — и звери и люди — трудились на совесть.

 

Глава 7. Цирк доктора Дулиттла

В конце концов, цирковая жизнь вошла в обычную колею, все работали как и раньше, и только у Бу-Бу и Крякки хлопот прибавилось.

Как-то вечером утка сказала псу и сове:

— Наши дела пошли на лад, но вы не радуйтесь заранее. Доктору нужен помощник. Он может подготовить любой номер, и публика валом повалит в наш цирк, но все это кончится тем, что Геракл, Хоуп, братья Пинто и другие компаньоны разбогатеют, а наш доктор, как всегда, останется ни с чем. Только вчера вечером он сказал, что отошлет опоссума домой в Америку. Ему, видите ли, ужас как хочется лазить по деревьям при луне, как будто у нас в Англии нет деревьев, и луна не светит. Да наша английская луна гораздо лучше американской! Но разве доктор послушается?! А билет в Америку стоит ой как дорого. А еще поговаривают, что он хочет отпустить льва и леопарда. Поэтому ему и нужен помощник, который бы подсоблял в делах и мешал швырять денежки на ветер.

— По-моему, такой помощник у него уже есть, — ответил О’Скалли. — Это Мэтьюз Магг. Он только с виду такой простоватый, а на самом деле малый не промах.

— А еще он очень добрый, — вмешался в разговор Скок. — Он часто угощает меня и Тобби косточкой.

— Он раньше зарабатывал тем, что разносил мясо для кошек и собак, — объяснил О’Скалли. — Мэтьюз Магг уже помогает доктору. Вы, наверное, слышали, что мы скоро переезжаем в Тилмут. Доктор послал Мэтьюза туда, и тот арендовал у мэрии землю под цирк, договорился с поставщиками мяса и сена да еще распечатал большие афиши и собственноручно расклеил их на улицах. Я думаю, с ним мы не пропадем.

Цирк снялся с места и отправился в Лондон. По дороге он должен был останавливаться в небольших городках и давать представления. Первым таким городком был Тилмут. Здесь доктор опять попал в тюрьму. Вот как это произошло.

Звери еще больше людей обрадовались тому, что доктор стал хозяином цирка вместо Блоссома.

Как только у доктора скопилось немного денег, он занялся зверинцем. Звери жаловались на то, что клетки выкрашены в черный цвет. Слон просил зеленую, лев — желтую, а опоссум — коричневую. Конечно, клетки сразу же перекрасили. А потом лев и леопард попросили доктора выпустить их из тесных клеток и вернуть им свободу.

— Поверьте, я бы с радостью отпустил вас, — оправдывался Джон Дулиттл, — но у меня пока нет денег, чтобы отправить вас в Африку. Потерпите еще немного.

— Нам хотя бы немножко прогуляться на свободе, — мечтательно прорычал лев и посмотрел поверх плеча доктора на зеленые холмы, окружавшие город.

— Тогда нам было бы легче терпеть, — поддержал его леопард. — В тесной клетке я чувствую себя больным.

Слова леопарда тронули доктора, и он сказал:

— Если вы пообещаете мне, что никого не съедите, я разрешу вам по вечерам ходить на прогулки.

— Никого не съедим, обещаем! — зарычали в один голос лев и леопард.

— Каждый вечер после представления я буду выпускать вас на полчаса, но дайте мне слово, что не тронете никого из людей и вернетесь вовремя.

Какое-то время все шло хорошо. Смотрители зверинца открывали клетки, звери выходили на прогулку и держали данное слово: возвращались вовремя и никого не трогали. Даже Теодора привыкла к ним и уже не пугалась при встрече с разгуливающим на свободе львом или леопардом.

— Так будет намного справедливее, — говорил доктор. — Как же я сам раньше до этого не додумался? Ведь звери работают на нас, приносят нам доход, а значит, мы должны дать им хотя бы немножко свободы.

Лев и леопард иногда даже выходили за ограду цирка. Там они старались не попадаться людям на глаза, чтобы не перепугать их. Правду говоря, люди им уже давно надоели. Много лет подряд каждый день зеваки пялились на них в зверинце, и теперь звери предпочитали одиночество.

Но в Тилмуте дело приняло серьезный оборот. Вечером в фургон доктора вбежал Мэтьюз Магг. Он был сильно встревожен.

— Доктор, лев не вернулся! — выпалил он. — Я обошел весь цирк, чтобы закрыть двери и ворота, смотрю — а его нет в клетке. А ведь я выпустил его на прогулку час назад.

Доктор тоже забеспокоился, пошел за Мэтьюзом в зверинец и спросил леопарда, где лев и что с ним приключилось.

— Наверное, он заблудился, господин доктор, — ответил леопард. — Мы с ним пошли прогуляться за город. Там протекает река, и мы решили переплыть ее. Лев бросился в воду и поплыл, а я пошел по берегу, чтобы найти место помельче. Но так и не нашел. А потом я услышал бой часов на ратуше и вернулся. Я надеялся, что лев уже дома, но его в клетке не было.

— А людей по дороге вы не встретили? — еще больше обеспокоился доктор.

— Ни одной живой души, — сказал леопард. — Там стоит крестьянская усадьба, но мы обошли ее стороной. Лев найдется, вы не беспокойтесь, доктор.

Всю ночь Джон Дулиттл напрасно ждал льва. Утром он пошел к реке, но не нашел следов льва. Пришлось ему вернуться в город и заняться подготовкой к первому представлению.

К тому времени Джон Дулиттл ввел еще одно новшество в своем цирке — перед началом представления зрителей угощали чаем. Крякки и Мэтьюз Магг пытались отговорить доктора от этой затеи. Шутка сказать — если поить чаем сотни зрителей, то не долго и разориться. Но доктор отвечал, что люди, пришедшие в цирк, становятся гостями, часто они приводят к собой детей, и чашка чая — просто долг вежливости.

Вот и в тот день публика сидела за маленькими столиками, а Теодора сновала взад-вперед и разливала чай. И вдруг доктор заметил, что в воротах цирка появился лев. Публика была занята чаепитием, и Джон Дулиттл понадеялся, что лен украдкой прошмыгнет в клетку и никто его не заметит. Не тут-то было! Одна пожилая пара, весело переговариваясь, пошла к воротам и вдруг — зверь! Женщина, взвизгнув, подобрала юбки и бросилась бежать. Мужчина швырнул в перепуганного льва трость и тоже пустился наутек. Публика вскочила из-за столов, чашки и чайники опрокинулись, чай полился рекой, пирожные полетели на землю, откуда-то взялось ружье, и раздался выстрел. Перепуганный лев убежал.

Публика скоро успокоилась, но не пожелала остаться на представление и разошлась по домам. Цирк закрылся. Лев снова пропал, и доктор понимал, что теперь отыскать его будет трудно.

Пока доктор ломал голову, куда мог убежать лев, в цирке появились двое полицейских. Они обвинили Джона Дулиттла в том, что он выпустил на свободу диких животных, и повели в тюрьму. Тут же стало известно, что лев проник в курятник и съел там всех кур.

Полицейские вели доктора по городу, а за ними бежал хозяин курятника, бранился и требовал заплатить ему за каждую курицу по два с половиной шиллинга.

Ночь доктор провел в тюрьме. А лев тем временем забился в подвал пекарни и боялся высунуть оттуда нос. Жильцы окрестных домов от страха не сомкнули глаз. Они послали за Мэтьюзом Маггом, чтобы тот увел льва.

Лев был смирный, и увести его в клетку мог кто угодно из циркачей, но хитрый Мэтыоз Магг заявил, что лев не послушается никого, кроме доктора. Поэтому следует немедленно выпустить из тюрьмы Джона Дулиттла, если, конечно, городские власти не хотят, чтобы хищник надолго обосновался в подвале пекарни.

Рано утром доктор покинул тюрьму и отправился к подвалу, где ночевал несчастный зверь.

— Извиняюсь, господин доктор, — оправдывался лев, — но я заблудился на болоте. Только на следующий день я нашел свои же следы и по ним вернулся в цирк. Я хотел незаметно пройти в зверинец, но кто-то выстрелил, я перепугался и сбежал.

— А куры? — укорял льва доктор. — Ты же обещал мне никого не трогать!

— Я обещал не трогать людей… Я умирал от голода после ночи на болоте. Сколько вам пришлось заплатить за кур?

— Двадцать семь шиллингов и шесть пенсов, — сказал доктор. — Одиннадцать нежных, откормленных курочек по два с половиной шиллинга за штуку.

— Да это грабеж! — возмущенно зарычал лев. — Во-первых, кур было всего шесть, а во-вторых, я их еле прожевал: такие они были старые, жилистые и худые.

— Как бы то ни было, теперь я для нашей общей безопасности сам буду водить тебя на прогулки, — сказал доктор и вывел льва из подвала.

Перепуганные горожане выглядывали в окошки и смотрели, как грозное животное послушно, словно ягненок, шагало за Джоном Дулиттлом.

Теперь, когда доктор наконец-то мог как следует позаботиться о цирковых зверях, жизнь в цирке вдруг стала ему нравиться все больше и больше. К огорчению Крякки, он отмахивался от всех разговоров о возвращении в Паддлеби и с увлечением придумывал все новые и новые номера с животными.

А номера получались очень забавные. Доктор даже поставил спектакль со змеями, которых он выкупил у злой обманщицы Фатимы. Змеям поставили отдельный небольшой шатер, и там они сами, под мелодию музыкальной шкатулки, танцевали перед зрителями. Они вставали на хвосты, качались в такт музыке, кланялись друг другу и зрителям, сплетались и расплетались и даже завязывались в узлы и бантики.

— Люди вовсе не нужны в представлениях с животными, — говорил доктор Мэтьюзу. — Геракл, акробаты и клоун — прекрасные артисты, но пусть они выступают сами по себе, а звери — сами по себе. Как это глупо, когда на сцену выходит разряженный здоровяк и хлыстом заставляет льва прыгать через огонь. Предоставьте животных самим себе и дайте им понять, чего от них ждут. Уж они сами придумают представление. У зверей больше чувства юмора, чем у людей.

Джон Дулиттл был совершенно прав. Каким забавным получился номер льва и леопарда. Могучие хищники выходили на арену, кланялись зрителям и изображали цирковых борцов. Они вставали на задние лапы, хватали друг друга передними, раскачивались из стороны в сторону, падали, вскакивали, а в конце концов в обнимку уходили со сцены.

Слон перестал танцевать танго. Слоны не любят танцевать. Теперь Йо-Йо показывал зрителям чудеса ловкости. Он жонглировал яблоками. Краснобокие яблоки летали по воздуху, а он подхватывал их хоботом и бросал еще выше, а в конце представления съедал их все. Это так понравилось мальчишкам, что они начали приносить в цирк полные карманы яблок и, как только слон заканчивал номер, выносили ему на арену еще несколько десятков яблок и громко кричали: «Еще!» Слону ничего не оставалось делать, как пожонглировать и этими яблоками и тут же их съесть.

Цирк доктора Дулиттла был непохож на все остальные цирки мира. В нем не существовало запретов. Любой мальчишка мог заглянуть за кулисы, погладить слона или гулять по зверинцу сколько ему захочется.

А когда шатры сворачивались и фургоны и повозки трогались в путь, дети бежали за ними до окраины города. И долго еще потом мальчишки говорили только о цирке доктора Дулиттла и спрашивали, когда же он снова приедет в их город.