— Кто стрелял? — зарычал от гнева капитан фрегата.
Неловкий канонир стоял понурившись и молчал.
— Я прикажу посадить тебя в карцер на хлеб и воду, — набросился на него капитан.
Да и было из-за чего сердиться. Случайный выстрел вспугнул работорговцев. Солнце уже клонилось к закату, и если фрегату не удастся схватить работорговцев засветло, то они в темноте легко уйдут от погони, возможно, даже навсегда.
Джим Бонс был ловким и хитрым негодяем и знал западное побережье Африки, которое и сейчас иногда называют Берегом рабов, как свои пять пальцев. В темноте он поплывет без огней, и ему ничего не будет стоить спрятаться в укромной бухточке и переждать опасность. Или он может уплыть в открытое море, и найти его там будет так же трудно, как иголку в стогу сена.
— Поднять все паруса! — приказал капитан фрегата.
Но расстояние между кораблями не сокращалось.
В те времена на флоте только начали использовать пар. Паровые машины еще были в новинку, и многие моряки им не доверяли. На королевском фрегате, который гнался за Джимом Бонсом, уже была паровая машина.
Фрегат носил имя «Святой Георгий*. Капитан гордился своим кораблем, и ему очень хотелось, чтобы именно „Святой Георгий“ поймал неуловимого торговца рабами Джима Бонса, которому столько раз удавалось уйти от погони других военных кораблей. Негодяй Джим Боне не считался ни с божьими, ни с человеческими законами, откровенно презирал все запреты и продолжал свое грязное дело. Капитан приказал развести пары.
В топках загорелось пламя, из трубы повалил черный дым. Он закрыл голубое небо, прекрасные белые паруса сразу же почернели, но „Святой Георгий“ прибавил ходу. Вся команда хотела поскорее разделаться с Джимом Бонсом, и кочегары без устали подбрасывали уголь в топки котлов. Гребные колеса крутились быстрее и быстрее.
Механик не утерпел, бросил машину и вышел на палубу посмотреть, как фрегат догоняет работорговца. И тут с грохотом лопнул паровой котел. Машинное отделение заполнилось паром, гребные колеса остановились.
Теперь „Святой Георгий“ плыл намного медленнее, и стало ясно, что хитрый Боне и на этот раз ускользнет. Солнце уже садилось, до темноты оставалось совсем немного. И хотя расстояние между кораблями было еще слишком большим, капитан приказал открыть огонь. По правде говоря, он сам не надеялся, что хотя бы одно ядро угодит в работорговца.
Канониры засуетились, начали наводить пушки. И только неловкий матрос, который нечаянным выстрелом предупредил Джима Бонса о погоне, понуро стоял у мачты. Ни капитан, ни офицеры, ни его товарищи-матросы никогда не простят ему оплошности! И если он не плакал HI обиды, то только потому, что моряки не плачут.
Один из офицеров громко крикнул: „Огонь!“ Корабль вздрогнул от грохота, и над водой понеслись восемь огромных чугунных ядер. С всплеском они упали в океан, подняв тучи брызг, но не причинили никакого вреда работорговцу.
— До него больше двух миль, — оправдывался офицер перед капитаном, — а уже темнеет, и канониры не могут прицелиться как следует.
Капитан фрегата тоже понимал, что не имеет смысла зря тратить порох и ядра, и приказал прекратить огонь.
Все это время Проворный сидел на плече у доктора Дулиттла.
— Попросите их зарядить пушку, — шепнул он доктору на ухо. — Я лучше людей вижу в темноте и смогу прицелиться.
— Боюсь, что капитан не согласится, — ответил доктор. — Если уж он не поверил мне, то тебе не поверит и подавно. Разве сможет маленькая пичуга сделать больше, чем его канониры?
Пока доктор перешептывался с Проворным, офицеры и матросы бросили пушки и перешли на нос корабля. Они тревожно вглядывались в исчезающие в сумерках нпруса работорговца. Только неловкий канонир остался один у мачты.
Тем временем Проворный принялся прыгать с пушки на пушку. Он заглядывал в их жерла и вдруг обнаружил, что пушка неловкого канонира стоит заряженная. Он пристроился на ней и подозвал доктора. Джон Дулиттл развернул ее так, как сказал Проворный.
— Правее, правее, чуть выше, вот так! — щебетал Пропорций.
Джон Дулиттл нашел тлеющий фитиль и поднес его к затравке на пушке. Порох зашипел и вспыхнул. Ба-бах!
Как только умолк гром выстрела, раздался гром капитанского голоса:
— Тысяча чертей! Кто стрелял?! Разве я не приказал прекратить огонь?
Но лейтенант ухватил капитана за рукав и закричал:
— Смотрите!
Капитан посмотрел в море и замер от удивления. Пушечное ядро, направленное доктором и Проворным, ударило в мачту корабля работорговца. Мачта покачнулась и упала. Паруса медленно опустились на палубу. Пользы от них теперь было не больше, чем от старых тряпок.
— Тысяча чертей! — воскликнул капитан. Теперь он ругался от радости. — Вот это выстрел! Смотрите, Бонс выбросил белый флаг!
Только что капитан хотел примерно наказать человека, посмевшего выстрелить без приказа, но теперь дело принимало иной оборот. Подумать только, одним выстрелом заставить работорговца сдаться!
— Кто стрелял? — спросил он.
Джон Дулиттл уже открыл рот, чтобы сказать, что стреляла ласточка по имени Проворный, но вожак стаи остановил его:
— Молчите, доктор. Все равно вам никто не поверит. Мы выстрелили из пушки провинившегося матроса. Пусть все подумают, что стрелял он.
Проворный не ошибся. Так оно и вышло. Капитан фрегата подбежал к пушкам и увидел, что над одной из них все еще вьется дымок.
— Чья пушка? Твоя? — обратился он к вытянувшемуся перед ним неловкому канониру. И, не давая матросу возразить, крикнул лейтенанту: — Отменить карцер! Выдать чарку и два золотых!
„Святой Георгий“ подошел к кораблю работорговцев. Его зацепили крючьями, с фрегата на его палубу спрыгнули матросы, вооруженные пистолетами и тесаками, и надели наручники на Джима Бонса и всех его сообщников. Негодяев посадили под замок и поставили у дверей стражу.
Капитан фрегата с Джоном Дулиттлом и Сьюзен заглянули в трюм захваченного корабля. Там без света и без воды в тесноте и темноте сидели чернокожие рабы, закованные в кандалы. Среди них был и муж Сьюзен. Негритянка снова расплакалась, на этот раз от счастья. Так уж устроены женщины: они готовы пустить слезу по любому поводу.
Чернокожих рабов немедленно освободили, сияли с них цепи и перевели на палубу „Святого Георгия“. Уже стемнело, поэтому фрегат бросил якорь, чтобы не продолжать плавание в темноте и не наскочить на подводку и» скалу. Корабль Джима Бонса впервые за много лет опустел. Вот так с помощью доктора Дулиттла и ласточек поймали одного из последних работорговцев.
На фрегате матросы и офицеры поздравляли друг друга с победой. На палубе поставили столы, усадили за них освобожденных рабов и накормили бедняг ужином. Доктора Дулиттла и Сьюзен с мужем пригласили в кают-компанию. Офицеры произносили в их честь тосты и пили вино.
На следующий день, как только взошло солнце, фрегат отправился в плавание вдоль африканских берегов. То тут, то там «Святому Георгию» приходилось останавливаться, чтобы высадить бывших рабов в родных местах. Только к обеду доктор Дулиттл, Сьюзен и ее муж допишись до судна доктора. Хотя был ясный день, на нем нес еще горели огни. Напуганный угрозой капитана поросенок не решался их погасить.
Капитан пожал руку Джону Дулиттлу и поблагодарил за помощь, оказанную флоту Ее Королевского Величества.
— Как ваше имя и откуда вы? — спросил он у доктора. — Я напишу о вас королеве, и она наградит вас орденом, а может быть, пожалует дворянское звание.
— Нет, нет, не стоит, — отказался доктор. — Ордена и звания мне ни к чему. Что мне сейчас действительно надо, так это фунт хорошего чаю. У меня чай кончился уже месяц тому назад, а тот, которым вы меня угощали в кают-компании, мне очень понравился.
Капитан тотчас же позвал корабельного повара — кока и приказал ему выдать доктору пять фунтов лучшего китайского чаю.
«Святой Георгий» развернулся и поплыл в Англию. За его кормой тянулся пенный след. Моряки, столпившиеся на палубе, крикнули доктору «Ура!», а потом долго махали руками на прощанье.
О’Скалли, Крякки, Хрюкки и Бу-Бу тут же стали просить доктора рассказать о всех приключениях на фрегате. Доктор не заставил себя упрашивать, а потом, когда история о погоне и освобождений рабов была закончена, пригласил Сьюзен и ее мужа в кают-компанию выпить чаю.
Джон Дулиттл собственноручно заварил чай, который и в самом деле оказался превосходным. Они пили чай с пирожными, испеченными Крякки, и говорили о королевстве Фантиппо.
— Нет, мы не вернемся туда, — говорил Бегве, муж Сьюзен. — Вообще-то я не прочь служить королю Коко, человек он добрый и щедрый, но я боюсь, что к нему заявится новый работорговец и король снова продаст меня в рабство. Ты отправила письмо моему брату, Сьюзен?
— Да, отправила, — ответила Сьюзен, — но ответа так и не получила.
Доктор попросил Сьюзен рассказать поподробнее о письме. И вот что он узнал.
Когда Джим Бонс предложил королю продать ему Бегве, Сьюзен попыталась спасти мужа. Она пришла к королю Коко и сказала, что у Бегве есть богатый брат, и он готов прислать выкуп. Целых двенадцать быков и двадцать четыре козы.
— Подождите несколько дней, ваше величество, — говорила Сьюзен королю. — Не продавайте моего мужа, пока я не получу письмо и не получу ответа.
Скот в королевстве Фантиппо ценился намного больше, чем рабы. Поэтому король радостно согласился. Он обещал Сьюзен отпустить ее мужа на свободу, если через четыре дня ему пришлют выкуп — двенадцать быков и двадцать четыре козы.
Сьюзен вышла из королевского дворца и сразу же побежала под большой баобаб на площади. Там с чернилами и пером сидел писец. Дело в том, что в королевстве Фантиппо мало кто умел читать и писать, поэтому в каждом селении были писцы. За мелкую монету, курицу или утку они писали письма и читали те, которые приходили. В письме Сьюзен просила брата Бегве поскорее прислать королю Коко быков и коз. Потом она наклеила на письмо марку и опустила его в почтовый ящик. Но даже через двенадцать дней она не получила ответа. Король Коко не захотел больше ждать и продал ее мужа Джиму Бонсу.