Глава 1
СНОВА ЯЗЫК ОБИТАТЕЛЕЙ МОРЯ
Пурпурная райская птица не ошиблась, когда предсказала хорошую погоду. Три долгих недели попутный ветер дул в наши паруса, и «Ржанка» резво бежала вперед.
Наверняка настоящим бывалым морякам эти три недели показались бы скучнее скучного, но для меня они пролетели как один день. Чем ближе к южным широтам мы плыли, тем больше менялось море, и каждый день приносил новые и новые впечатления, конечно, новые для меня, а не для морского волка.
Изредка мы замечали вдалеке другие корабли. Тогда доктор доставал свою подзорную трубу, и мы подолгу рассматривали их. Иногда доктор развешивал на мачтах треугольные, квадратные, с разноцветными крестами и кругами флажки, чтобы таким образом обменяться новостями со встречными судами. Что означал каждый флажок, объясняла толстая книга, которую доктор хранил в своей каюте. Это был язык моря, понятный всем морякам и капитанам, из какой бы страны и в какую они ни плыли.
Самым удивительным происшествием за эти дни была встреча с айсбергом. Огромная ледяная гора сверкала под солнцем словно сказочный дворец, украшенный драгоценными каменьями. В подзорную трубу мы увидели, что по айсбергу разгуливает белая медведица с медвежонком. Медведица с опаской посматривала на приближающееся судно, но когда мы подошли совсем близко, вдруг встала на задние лапы и дружелюбно заворчала. Оказалось, что, когда доктор шел через арктические льды к Северному полюсу, она сама была еще медвежонком и познакомилась с удивительным человеком.
Доктор предложил медведям пересесть на корабль, но медведица отказалась.
— Спасибо, доктор, — сказала она. — Но нам лучше остаться на айсберге. Мы привыкли ко льду, а у вас на корабле жарко, чего доброго, мой сынишка расхворается.
«Вот уж действительно — у каждого свой вкус», — подумал я. День выдался жаркий, но вблизи айсберга было холодно, как в январе. У нас стучали зубы, и даже пришлось натянуть на себя всю теплую одежду.
Все это время доктор учил меня читать и писать. Учеба захватила меня, и вскоре я настолько преуспел, что доктор доверил мне вести судовой журнал, то есть каждый день записывать в толстую книгу направление ветра, пройденное расстояние и любые происшествия на борту и за бортом.
А доктор использовал каждую свободную минуту на записи в своем дневнике. Иногда он разрешал мне полистать дневник, но я еще не мог разобрать его мелкий, похожий на путаные закорючки почерк. Зато я с удовольствием рассматривал сделанные им рисунки морских растений, птиц, крабов и рыб.
Как-то утром мы увидели, что на волнах качается огромный пук водорослей. Потом водоросли стали попадаться чаще, а к обеду они уже покрывали воду сплошным зеленым ковром. Можно было подумать, что «Ржанка» плывет по лугу.
По траве, как по суше, сновали крабы, и доктор решил вернуться к языку обитателей моря. Он бросил сеть, поймал нескольких крабов и посадил их в аквариум, чтобы наблюдать за ними. Случайно в сеть попалась вместе с крабами странная, похожая на бугристый шар рыба. Как мне сказал доктор, ее называли за неказистую внешность серебристой неприглядкой.
Доктор долго, но безуспешно возился с крабами, а потом отсадил неприглядку в отдельный аквариум и занялся ею. К сожалению, мне пришлось выйти на палубу и взяться за дела. Не успел я смотать в бухту лежащий на носу корабля канат, как доктор позвал меня обратно.
— Стаббинс! — радостно вскричал он, едва я переступил порог каюты. — Невероятно! Ну-ка, ущипни меня! Уж не сплю ли я? Я… я… я…
— Что случилось? — забеспокоился я, но щипать доктора не стал.
— Неприглядка… — прошептал доктор и дрожащим пальцем указал на аквариум, где спокойно плавала похожая на шар рыба. — Она говорит, говорит по-английски, и даже насвистывает песенки!
— По-английски? — воскликнул я. — Насвистывает песенки? Это невозможно!
— Но это правда, — сказал доктор, бледный от волнения. — Конечно, она произносит лишь отдельные слова и не понимает их смысла. Она постоянно бормочет что-то на своем языке, который я еще не понимаю, а потом вдруг ни с того ни с сего выговаривает несколько английских слов. Я не верю собственным ушам! А мелодию она насвистывает одну и ту же. Прислушайся и скажи мне, брежу я или нет. Прислушайся и повтори все слово в слово.
Я сунул правое ухо в воду, но в течение первых минут не услышал ничего, зато мое левое ухо слышало, как сопел от волнения доктор. В конце концов в воде раздался тоненький голосок, похожий на далекий плач ребенка.
— О! — воскликнул я.
— Что? Что она сказала? — спросил доктор хриплым, дрожащим шепотом.
— Я ничего не понял. Что-то странное, я такого языка никогда не слышал. Погодите, погодите! «У нас не курят». «Господи, что за урод!» «Покупайте жареную кукурузу и почтовые открытки!» «Выход». «Плевать запрещено». Но почему она это говорит? А сейчас она насвистывает песенку.
— Какую песенку? — с трудом вымолвил доктор.
— «Растяпа Джон».
— Вот-вот, я услышал то же самое. — И доктор бросился записывать что-то в своем дневнике. — Невероятно! — бормотал он про себя, а его карандаш быстро бегал по бумаге. — Очень, очень любопытно! Я непременно должен узнать, откуда…
— Доктор, — перебил его я, продолжая держать правое ухо под водой. — Она говорит: «Пора почистить большой бассейн». Вот и все. Теперь она снова перешла на свой язык.
— Большой бассейн, большой бассейн, — повторял доктор и удивленно поднимал брови. — Но где же она научилась…
Внезапно он вскочил со стула.
— Знаю! — закричал он во все горло. — Эта рыба, эта умница сбежала из аквариума. Суди сам: почтовые открытки и жареная кукуруза — ими всегда торгуют возле больших аквариумов, куда ходят посетители. «У нас не курят», «Плевать запрещено» и «Выход» — обычные надписи на стенах. А что скажет человек, если увидит что-то странное? Конечно же: «Какой урод!» Несомненно, Стаббинс, она сбежала из аквариума. Какая удача! Может быть, она поможет мне поближе познакомиться с обитателями моря?
Глава 2
ИСТОРИЯ НЕПРИГЛЯДКИ
Доктор забросил все дела и работал всю ночь напролет. Я помогал ему, но после полуночи уснул, сидя на стуле. А в два часа ночи Бед-Окур задремал у штурвала. Пять часов, до самого рассвета, «Ржанка» плыла куда ее несли волны и ветер. А Джон Дулиттл работал и работал, пытаясь понять язык неприглядки и научиться говорить на нем.
Солнце уже взошло, когда я проснулся. Уставший и осунувшийся от бессонной ночи доктор стоял у аквариума со стетоскопом в руках. На его лице сияла счастливая улыбка.
— Стаббинс, — сказал он, заметив, что я открыл глаза, — мой опыт удался. Я нашел ключ к языку неприглядки. У них очень трудный язык, совсем не похожий на те, что мне до сих пор приходилось встречать, немножко, совсем немножко он напоминает японский. Сделан первый шаг в изучении языка обитателей моря! Бери тетрадь и карандаш и записывай все, что я скажу. Неприглядка обещала мне рассказать историю своей жизни. Готов?
Доктор склонился к аквариуму и стал переводить на английский то, что ему говорила рыба, а я тщательно записывал каждое слово. И вот что поведала нам неприглядка.
ТРИНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ В АКВАРИУМЕ
Я родилась в Тихом океане у берегов Чили. У меня было две тысячи пятьсот девять братьев и сестер, что, впрочем, в нашем роду дело обычное. Вскоре родители покинули нас, и мы разбрелись по океану кто куда. Поначалу мы держались стаей, но потом за нами погнался кит, и мы разбежались в разные стороны. Не знаю почему, но он увязался за мной и моей сестрой Клиппой. Мы пытались спрятаться от него под камнями или в густых водорослях, но кит шел по нашему следу, находил нас и гнал дальше. Наконец, когда мы отплыли на добрую сотню миль от родных берегов, нам удалось убежать от него. Но мы рано радовались: не успели мы перевести дух, как мимо промчалось семейство неприглядок. Они летели как угорелые и вопили: «Спасайтесь! Акулы!»
Убежать от акулы куда труднее, чем от неуклюжего кита. Они очень ловкие и жестокие, их не так-то просто сбить со следа, к тому же они до смерти любят нас, неприглядок, но не просто любят, а любят есть. Мы — их любимое блюдо. Поэтому мы снова пустились наутек.
Целый день мы плыли что было сил, но когда к вечеру оглянулись назад, то увидели, что акулы нас нагоняют. Пришлось шмыгнуть в один из портов на побережье Америки. Акулы проплыли мимо — то ли они не заметили, куда мы спрятались, то ли побоялись соваться туда, где хозяйничают люди. Как бы то ни было, мы с сестрой облегченно вздохнули, но, как оказалось, рано. В тот день счастье отвернулось от нас, и когда мы плавали вокруг кораблей и лакомились апельсиновыми корками, вдруг — шмяк! — на воду упала сеть. Как мы ни трепыхались, вырваться из нее нам не удалось. Человек хитрее и опаснее акулы. Нас вытащили на палубу и бросили на горячие от солнца доски. Я почувствовала, что задыхаюсь.
Над нами склонились два бородатых старика. Они радостно улыбались, и я подумала, что нас съедят. Но нет — старики опустили нас в большой кувшин с водой и отнесли на берег, в большой дом рядом с портом. Там был аквариум с проточной морской водой, где нас с сестрой и поселили. До того мы никогда не видели стекло и первое время то и дело разбивали себе носы, пытаясь проплыть сквозь прозрачные стенки.
До чего же мучительно жить в неволе! Нас кормили, за нами ухаживали как умели. Старики, поймавшие нас, следили, чтобы мы не замерзли, чтобы мы не голодали, чтобы нам не мешал слишком яркий свет. Но разве уход и сытая жизнь заменят свободу? Каждое утро дверь открывалась, и все кому не лень приходили поглазеть на нас. Толпа людей с выпученными, как у камбалы, глазами останавливалась перед нами и раскрывала от удивления рот. Они словно дразнили нас, и мы в ответ тоже начали пучить глаза и разевать рот, а их это только забавляло.
Как-то раз моя сестра Клиппа сказала:
— Как ты думаешь, люди умеют говорить?
— Конечно, — ответила я. — Разве ты не заметила, как они шевелят губами, скалят зубы и размахивают руками? Подплыви к ним поближе и прислушайся.
В ту же минуту к нам подошла толстая раскрашенная женщина и прижалась носом к стеклу. От этого нос у нее расплющился, и она стала еще безобразнее, чем была на самом деле.
— Господи, что за урод! — сказала женщина.
Я не знала, что значат эти слова, но люди повторяли их всегда, когда смотрели на нас, и я подумала, что так они приветствуют друг друга. Потом мы от скуки выучили еще несколько человеческих слов и часто забавлялись тем, что передразнивали людей, но потом нам и это надоело, потому что люди повторяли одно и то же.
По вечерам все уходили, а с нами оставался старик с деревяшкой вместо ноги. Он выметал валявшиеся на полу ореховые скорлупки, обертки от конфет, пакетики из-под жареной кукурузы и насвистывал песенку. Песенка нам понравилась, и мы с сестрой выучили ее. Мы тогда думали, что такой свист и есть человеческий язык.
Целый год мы просидели в тесном стеклянном ящике. Тот дом был полон таких же стеклянных ящиков, в которых жили другие рыбы. Иногда рыбы исчезали, и тогда на их место приносили новых. Поначалу мы надеялись, что скоро людям наскучит глазеть на нас и нас отпустят в море. Но время шло, и каждый новый день неволи давался нам все труднее. Мы так затосковали, что уже почти не разговаривали друг с другом.
Как-то раз стояла такая жара, что одна женщина упала в обморок от духоты. Упала и упала — мне-то было все равно. Но другие люди разволновались, словно произошло невесть что с невесть кем. На нее брызгали холодной водой, обмахивали платочками, а потом вынесли на руках на свежий воздух. Я задумалась, и вдруг меня осенило.
— Сестрица! — позвала я бедняжку Клиппу, грустившую на дне нашей тюрьмы. Она уже битых полчаса тщетно пыталась спрятаться за камушком от любопытных детских глаз. — Как ты думаешь, если мы притворимся больными, нас вынесут из этих душных стен?
— Вынести-то вынесут, — ответила устало Клиппа, — но выбросят на помойку. А там не пройдет и пяти минут, как мы от жары протянем плавники.
— Зачем им искать помойку, — возразила я, — если в двух шагах порт? И если люди бросают в воду апельсиновые корки, то почему бы им не бросить туда же двух больных рыб? А из порта мы быстро выплывем в море.
— Море… — прошептала Клиппа. Когда моя сестра грустила, ее глаза становились удивительно круглыми и прекрасными. — Я вспоминаю его как чудесный сон. Неужели ты веришь, сестрица, что мы когда-нибудь снова вернемся в море? Я каждую ночь слышу его зовущий голос. Я готова отдать все, лишь бы еще раз услышать певучий язык воды, покачаться на волнах, поплавать над синей бездной. А как хорошо летним вечером поохотиться на креветок или погреться в полдень в лучах тропического солнца! Ты помнишь, как мы играли в прятки среди коралловых лабиринтов? А наигравшись, засыпали в постелях из мягких водорослей. А как нам было страшно, когда мы забирались внутрь затонувших кораблей и плавали там среди сундуков с сокровищами и обломков мечей! А когда наступала зима и северный ветер взбивал морскую воду в ледяную пену, мы забирались поглубже, туда, где вода всегда теплая, где наши друзья и близкие укрываются от холода в пещерах и проводят вечера в веселой болтовне…
И бедняжка Клиппа разрыдалась.
— Прекрати! — прикрикнула я на нее. — Прекрати, а не то и я расплачусь! Давай-ка мы притворимся мертвыми и посмотрим, что будет дальше. Даже если нас выбросят на помойку и мы там умрем, нам будет не хуже, чем в этой душной тюрьме. Хватит ли тебе смелости решиться?
— Да, — ответила Клиппа.
На следующее утро мы плавали на воде кверху брюхом. До сих пор я удивляюсь, как нам удалось так хорошо притворяться. Начался переполох, прибежали те два бородатых старика. Они всплеснули руками, что-то забормотали, вынули нас из воды и положили на мокрый платок. Вот тут нам пришлось хуже всего. Когда рыба попадает на воздух, она должна без остановки открывать и закрывать рот, чтобы хоть как-то дышать, да и то долго так не продержишься. А мы были вынуждены лежать не шелохнувшись!
Старики вертели нас в руках, приподнимали нам плавники, заглядывали в жабры. А когда они наконец-то перестали нас мучить и на мгновение отвернулись, на стол запрыгнула ужасная кошка. Она уже протянула к нам лапу, но, к счастью, старики заметили ее и прогнали. Мы уже совсем отчаялись и готовы были вернуться в аквариум, когда один из стариков взял нас в руки и вынес на улицу.
Решалась наша судьба: свобода или помойка!
Мое сердце оборвалось, когда я увидела, что старик направляется к большой помойке по другую сторону площади. Но в тот день удача улыбалась нам. Мусор с помойки вывезли, и старик, видимо, не захотел бросать нас на чистую мостовую и повернул к сточной канаве.
И снова мое сердце замерло от страха, но высокий мужчина в синем мундире с серебряными пуговицами остановил старика и стал строго выговаривать ему. Он даже помахал палкой перед носом старика, и тот испугался и засеменил в порт. Мы с Клиппой едва могли дышать, и меня так и подмывало укусить его за палец, чтобы он поторапливался.
Наконец старик добрался до порта, еще раз посмотрел на нас грустными глазами и бросил в воду.
Никогда я не была так счастлива, как в то мгновение, когда вода сомкнулась над нашими головами. Мы с Клиппой ударили хвостами и почувствовали, что жизнь возвращается к нам. Старик провожал нас взглядом и, когда увидел, что мы ожили, упал от испуга в воду. Какой-то моряк проходил мимо и бросился его спасать. И тут же снова появился человек в синем мундире и снова принялся выговаривать старику. Наверное, людям запрещено купаться в море. Но нам уже было все равно, какую еще глупость выкинут люди.
Мы были свободны! Мы кричали и рыдали от счастья, мы прыгали, плыли, даже не плыли, а стремглав летели на нашу родину, в открытое море!
Вот и вся моя история. А теперь я, как и обещала, отвечу на все ваши вопросы. Но только с одним условием — потом вы немедленно отпустите меня на свободу.
Доктор. Скажи, есть ли в море более глубокое место, чем Марианская впадина, та, что около острова Гуам?
Неприглядка. Есть, в устье Амазонки. Но найти его трудно — это узкая бездонная пропасть. Мы называем ее Большой Дырой.
Доктор. Ты говоришь на языке моллюсков и их родственников?
Неприглядка. Нет, мы, рыбы, не знаемся с ними. Нам с ними не о чем говорить.
Доктор. Но они говорят?
Неприглядка. Если к ним подплыть поближе, то можно услышать тонкий писк. Но на большой глубине живут большие моллюски, у них голос грустный и гулкий, словно кто-то бьет камнем по железной трубе.
Доктор. Мне очень хочется спуститься на морское дно, но мы, сухопутные существа, не можем дышать в воде. Ты не знаешь, как мне помочь?
Неприглядка. Попробуйте поговорить с Хрустальной Улиткой.
Доктор. С Хрустальной Улиткой?
Неприглядка. Она дальняя родственница сухопутных улиток, но очень большая. У нее громкий голос, и я не сомневаюсь, что она умеет говорить. Хрустальная Улитка плавает где ей вздумается и опускается очень глубоко. Ей не страшен ни один хищник, а домик у нее из прозрачного перламутра, толстый и крепкий. В нем хватит места для повозки и пары лошадей. Когда Хрустальная Улитка отправляется в дальний путь, она хранит там запас еды на дорогу.
Доктор. Она-то мне и нужна. Я мог бы сесть в ее домике, и она опустила бы меня на самое дно. Не могла бы ты привести ее к нам?
Неприглядка. Я бы с удовольствием, но мы, рыбы, очень редко ее встречаем. Хрустальная Улитка живет на дне Большой Дыры и редко поднимается наверх. А мы боимся спускаться в Большую Дыру.
Доктор. Какая жалость! А много ли в море Хрустальных Улиток?
Неприглядка. Всего одна. Бедняжка пережила своих двух мужей, а детей у нее не было. Она последняя из рода гигантских моллюсков. Их род берет начало с тех времен, когда киты еще жили на суше. Говорят, ей уже семьдесят тысяч лет.
Доктор. Боже, вот бы поговорить с ней!
Неприглядка. Вода в вашем аквариуме нагрелась, и мне уже трудно дышать. Спрашивайте меня поскорее, а то мне станет худо.
Доктор. Еще одну минутку. Когда в тысяча четыреста девяносто втором году Христофор Колумб плыл через Атлантику, он бросил в море свой дневник, запечатанный в кувшин. До сих пор он не найден. Скорее всего, он лежит где-нибудь на дне. Ты не слышала, где он сейчас?
Неприглядка. Морское течение отнесло его к устью Ориноко и дальше к краю Большой Дыры. Я не могу принести его вам, потому что Большая Дыра — очень опасное место.
Доктор. Сейчас я отпущу тебя в море, хотя и знаю, что, как только ты уплывешь, у меня появится тысяча новых вопросов. Но я не могу тебя держать в неволе. Не хочешь ли ты подкрепиться перед дорогой? День будет прохладным, и несколько крошек сладкого пирога тебе не повредят.
Неприглядка. Спасибо, но мне лучше не задерживаться здесь. Я уже изнемогаю от жары.
Доктор. Не знаю, как и благодарить тебя за все, что ты мне рассказала. У тебя завидное терпение. Спасибо.
Неприглядка. Не стоит благодарности. Мне было приятно оказать вам услугу. Теперь я могу похвастаться перед сородичами, что была полезной самому Джону Дулиттлу. Мы много слышали о вас от дельфинов. Счастливого пути!
Доктор вынес аквариум на палубу и отпустил рыбу в море. Раздался тихий всплеск.
— До свидания, — шепнул доктор.
Я со вздохом откинулся на спинку стула. Мои пальцы онемели от усталости, мне казалось, что они больше никогда не смогут держать карандаш. А доктор устал еще больше моего, ведь всю ночь, пока я спал, он беседовал с неприглядкой.
Доктор поставил аквариум на стол и тут же без сил рухнул в кресло, закрыл глаза и уснул.
Но тут раздался стук. Это Полли стучала в дверь каюты. Я открыл ей.
— На что это похоже? — сердито проскрипела она. — Черный принц спит за штурвалом, доктор спит на вахте, а ты рисуешь чертиков в тетрадке! Вы думаете, что корабль живой и сам найдет дорогу в Бразилию? Мы и так уже опаздываем на неделю, а теперь еще нас носит по морю взад-вперед, как пустую бутылку из-под рома! Хороши моряки, нечего сказать!
Но даже ее громкий скрипучий голос не сумел разбудить доктора.
Глава 3
ШТОРМ
Я вышел на палубу и встал к штурвалу. Но когда я положил корабль на нужный курс, мне показалось, что на море что-то не так. Ветер совсем стих, и «Ржанка» двигалась вперед черепашьим шагом, а может, и того медленнее.
Однако доктор успокоил меня и сказал, что штиль на море — дело обычное. Так прошел день, второй, третий. Прошло десять дней, а ветра все не было. «Ржанка» стояла на месте и слегка покачивалась, словно ребенок, не решающийся сделать первый шаг.
Я заметил, что доктор встревожился. Он достал секстант, этакий хитроумный набор зеркал, стеклышек и винтиков, навел его на солнце и принялся высчитывать, в какой части океана мы остановились. По несколько раз на дню он выходил на палубу и подолгу смотрел в подзорную трубу на море.
Однажды стояло ангельски-тихое утро, когда доктор не выдержал и стал бранить «чертову погоду».
— Ничего страшного не случится, — попытался я его утешить, — если мы чуток опоздаем. Провизии у нас хватает, а Миранда догадается, что нас задержали обстоятельства, и подождет нас.
— Конечно, Миранда догадается, — задумчиво ответил доктор, отрываясь от подзорной трубы, — но я терпеть не могу заставлять других ждать себя. В это время года Миранда обычно отдыхает в Перуанских Андах — горный воздух ей очень полезен, а у бедняжки слабое здоровье. К тому же я боюсь, что вот-вот начнется сезон бурь и мы задержимся еще больше. Ну хотя бы легкий ветерок, чтобы мы пусть медленно, но все же двигались вперед! Так нет же, на море мертвый штиль, и шхуна стоит как вкопанная! Погоди, погоди… Ну наконец-то подул ветер! Пока еще слабый, но будем надеяться, что скоро он усилится.
Действительно, юго-восточный ветерок свистнул в снастях. Мы с надеждой посмотрели на паруса «Ржанки».
— До берегов Бразилии нам осталось всего двести пятьдесят миль, — сказал доктор. — Мы доберемся туда за день, если ветер не изменится.
Но ветер изменился сначала на восточный, а потом на северный. Он налетал неожиданно, порывами, словно в растерянности рыскал по морю и не знал, куда ему повернуть. Я напрягал все силы, чтобы удержать «Ржанку» на нужном курсе. Крутые волны играючи бросали корабль из стороны в сторону.
Полли взгромоздилась на рею и вертела головой, глядя во все стороны, в надежде увидеть далекий берег.
— Погода портится, — хрипло проскрипела она с высоты. — Такой порывистый ветер — плохой знак для моряка. Посмотрите на север — видите там, низко над водой, черную пелену? На нас надвигается шторм, и можете считать меня глупой курицей, если я окажусь неправа. Эти широты всегда славились ужасными штормами. Уберите паруса, иначе ветер разорвет их в клочья. Доктор, встань к штурвалу. В бурю корабль должен быть в надежных руках. А ты, Том, сходи разбуди Бед-Окура и Чи-Чи.
Когда я снова вышел на палубу, небо над нами почернело еще больше, а черная пелена стремительно приближалась к нам и грозила поглотить корабль. Над морем неслись далекие раскаты грома. Вода из голубой стала серой, мрачного свинцового цвета. Низкие клочья туч едва не задевали верхушки мачт и были похожи на лохмотья убегающих от бури ведьм.
Мое сердце замерло от страха. До сих пор я видел лишь спокойное, дружелюбное море, иногда ленивое, иногда — игривое, манящее, задумчивое. По ночам лунный свет ткал в волнах серебряное полотно, а бледные облака в небе превращались в волшебные дворцы. Но никогда раньше мне не приходилось видеть яростное, взбесившееся в злобе море.
Когда шторм налетел на нас, судно повалилось набок, словно невидимый кулак великана с размаху ударил его.
Потом все спуталось и замелькало: ветер бил в лицо, не давал дышать, волны обрушивались на нас, соленая вода слепила, реи и мачты с треском и грохотом падали на палубу. Я даже не могу сказать точно, когда наше судно стало тонуть.
Помню только, что, когда мы попытались убрать кливера, ветер вырвал их из наших рук и унес высоко в небо, словно воздушный шарик, и едва не утащил вцепившуюся в веревки Чи-Чи.
«Ржанка», без парусов и без мачт, мчалась неизвестно куда наперегонки с бурей. Огромные серо-черные волны вставали из моря, словно призраки и кошмары страшного сна, росли, поднимались все выше и выше, чтобы затем обрушиться на судно.
Я вцепился руками в поручни, чтобы меня не смыло за борт, и все же силы оставили меня, и я упал на палубу, покатился по ней, соленая морская вода залила мне глаза, попала в рот… Последнее, что я запомнил, — оглушительный треск. Я ударился головой об обломок мачты и потерял сознание.
Глава 4
КОРАБЛЕКРУШЕНИЕ
Я открыл глаза. Надо мной было голубое небо, вокруг плескалось присмиревшее море. Голова кружилась, мне подумалось, что я уснул на палубе «Ржанки» и что пора идти нести вахту у штурвала. Я попытался встать, но мне это не удалось. Мои руки были стянуты толстой веревкой, а второй ее конец был привязан к чему-то большому и тяжелому. Я с трудом приподнял голову и увидел, что лежу на огромном обломке мачты.
И это все, что осталось от «Ржанки»? Я не на шутку испугался и завертел головой — повсюду была только вода, и нигде: ни на севере, ни на востоке, ни на западе, ни на юге — я не увидел ни берега, ни какого-нибудь судна. Я был совершенно один в бескрайнем морском просторе.
И тут я вспомнил, что произошло: приближение шторма, ветер, рвущий паруса, огромная волна, швырнувшая меня на палубу. Но что же случилось с доктором и остальными моими друзьями? Какой сегодня день? Почему я лежу на обломке мачты и кто меня привязал к нему? Я с трудом сунул связанные руки в карман куртки, вытащил перочинный ножик и разрезал веревку. Когда-то Джозеф рассказал мне историю о капитане, привязавшем своего сына к мачте, чтобы того не смыло волной за борт. По-видимому, доктор сделал то же самое со мной. Но где же он теперь?
А что, если доктор и все остальные утонули? Может быть, они, как и я, плывут по воле волн на спасительных обломках «Ржанки»? Я встал на ноги и еще раз осмотрелся. Ничего, совсем ничего, кроме воды и неба!
Вдруг я увидел небольшую птицу, летящую низко над водой. Птица приблизилась, и я узнал в ней чайку. Я попытался заговорить с ней, расспросить ее о докторе, но то ли я был еще слишком слаб в птичьем языке, то ли она не услышала моего голоса. Чайка описала два круга над моей головой. Она летела легко, едва взмахивая крыльями, и меня охватило отчаяние. Каким образом ей удалось пережить ужасную бурю? Почему человеческий разум бессилен перед стихией? Маленькая, хрупкая и невзрачная птица была намного меньше и слабее меня, но море ничем не грозило ей. В любую погоду она чувствует себя как дома в бескрайних морских просторах и неспешно взмахивает крыльями.
Похоже, я не привлек ее внимание, ей не было дела до мальчишки на обломках судна, и она развернулась и улетела туда же, откуда прилетела. Я снова остался один.
Голод и жажда начали мучить меня, и в голову полезли мрачные мысли, как это обычно и бывает, когда человек остается в одиночестве, да еще без завтрака и без малейшей надежды на обед. Что со мною будет? Неужели никто меня не найдет? Я не хотел, я не хотел умирать от голода и жажды! Потом солнце спряталось за тучами, и стало холодно. Сколько сотен миль отделяет меня от берега? А что, если разразится новый шторм?
От таких мыслей мне стало еще грустнее и неуютнее, и я чуть было не пустил слезу, но вдруг вспомнил слова Полли: «С доктором ты всегда в безопасности. Ему всегда удивительно везет».
Если бы доктор был рядом со мной, мне было бы легче. Одиночество пугало меня. «Посмотри на чайку, — сказал я вслух, чтобы ободрить самого себя, — она ведь тоже одинока. К чему зря лить слезы? Пока тебе ничто не грозит. Джон Дулиттл не стал бы расстраиваться из-за таких пустяков. Если Полли сказала мне правду, то доктор утонуть не мог, а раз так, то все кончится хорошо. Ты с ним еще попутешествуешь и даже сделаешь не одно открытие».
Я совсем продрог и, чтобы хоть как-то согреться, принялся шагать взад-вперед по обломку толстенного бревна, ставшего на время моим домом. К тому же делать мне больше было нечего.
Потом мне это надоело, и я прилег отдохнуть. Несмотря на страхи, я вскоре крепко уснул.
Проснулся я уже ночью. В высоком безоблачном небе горели звезды, море оставалось спокойным, мачта тихонько покачивалась подо мной, но глухое молчание темной ночи лишило меня последней отваги, и я шмыгнул носом.
— Ты проснулся? — раздался рядом со мной высокий серебристый голос.
От неожиданности я подпрыгнул, словно меня укололи, и чуть не свалился в воду. В двух шагах от меня сидела пурпурная райская птица. Ее великолепный золотой хвост блестел в тусклом свете звезд.
Никогда в жизни я никому так не радовался, как Миранде. Я бросился к ней, чтобы обнять ее, и снова чуть не свалился в воду.
— Мне не хотелось будить тебя, — сказала Миранда. — Я подумала, что ты очень устал и тебе надо хотя бы во сне забыть о всех передрягах. Ой, больно! Отпусти меня, не тискай, словно я — бесчувственное утиное чучело!
— Миранда, милая Миранда! — повторял я. — Как я рад, что вижу тебя! Доктор жив? Где он?
— Ну конечно, жив. Я даже готова держать пари, что он будет жить вечно. Он милях в сорока к востоку, сидит на обломке вашего судна и бреется.
— Бреется? — открыл я рот от изумления. — Как так бреется?
— Не может же он опуститься и ходить небритым! Когда я от него улетала, он намыливал щеки.
— Какое счастье, что он жив! — восклицал я. — А где Бед-Окур? И где все остальные?
— Они вместе с доктором, живы и здоровы. Корабль рассыпался на части. Пока ты лежал без чувств, доктор успел привязать тебя к мачте, но потом буря разметала обломки в разные стороны. Доктор очень волновался, что тебя нет рядом, и, по чести говоря, не зря. Такой ураган могут вынести только чайки и альбатросы. Я уже три недели поджидаю вас на скалах неподалеку отсюда, и, когда вчера к вечеру разразилась буря, мне пришлось спрятаться между камнями, да и то ветер чуть не вырвал все перья из моего замечательного хвоста. А сегодня утром я нашла доктора, и он сразу же велел мне и дельфинам отправляться на поиски тебя. Нам вызвалась помочь одна чайка, она-то и нашла тебя.
— А как же я теперь доберусь до доктора? У меня нет весел!
— Зачем тебе весла? Ты и так уже плывешь к нему.
Я посмотрел вокруг. Встала луна, и в ее свете я убедился, что мой «корабль» движется вперед.
— Нас несет течением? — спросил я.
— Ты плохо знаешь доктора — он не станет полагаться на течение. Нас толкают вперед дельфины.
Я заглянул в воду и действительно увидел четырех больших дельфинов. Их темная гладкая кожа поблескивала в лунном свете. Они упирались лбами в мачту, и мой «корабль» легко скользил по волнам.
— Эти дельфины готовы на все ради Джона Дулиттла, — продолжала Миранда. — Они с ним старые друзья. Потерпи, скоро мы будем на месте. Видишь вон там что-то черное? Да нет, не там, а правее. Это твой чернокожий друг. А вот теперь Чи-Чи заметила нас и машет нам руками. Неужели ты и ее не видишь?
А я действительно ничего не видел. Наверное, у меня были не такие зоркие глаза, как у Миранды. И тут неожиданно из густого тумана до меня донесся громкий голос Бед-Окура. Черный принц во все горло распевал веселую африканскую песенку.
По чести говоря, доктор был совершенно прав, когда отговорил Бед-Окура петь на улицах Монтеверде: испанцы знают толк в пении и могли бы в самом деле забросать нашего друга, а заодно и нас, гнилыми помидорами. Но в ту минуту похожие на визг напильника звуки, которые издавал черный принц, показались мне ангельским пением.
Прошло еще несколько мгновений, и из темноты выплыл большой обломок палубы, настолько большой, что он мог сойти за плот. Это было все, что осталось от нашей несчастной «Ржанки».
— Как я р-р-рада! — скрипела Полли.
— Ты жив, мальчик? — повизгивала Чи-Чи.
— Добро пожаловать в нашу гав-гав-гавань! — радостно лаял О’Скалли.
— Ура! Том снова с нами! — кричал Бед-Окур.
Их голоса неслись ко мне сквозь темноту. Я уже и не помню, что я отвечал моим друзьям, но вопили мы так, что наверняка переполошили всех рыб на милю вокруг.
И вот, наконец, мой обломок мачты «пришвартовался» к плоту доктора. Мы снова были вместе. У самого края плота сидел доктор, смотрелся в освещенную луной воду и скоблил щеки осколком бутылочного стекла.
Глава 5
ЗЕМЛЯ! ЗЕМЛЯ!
Под громкие приветственные крики друзей я покинул свой обломок мачты и перебрался к ним. Догадываясь, что я умираю от жажды и голода, Бед-Окур принес мне кружку пресной воды из бочонка, а Чи-Чи притащила целую пригоршню ржаных матросских сухарей. Доктор тщательно вытер свою бритву из бутылочного осколка и спрятал ее среди настила палубы, наверное, чтобы она не затерялась. Затем он по-доброму улыбнулся, подошел ко мне и потрепал за вихры.
Теперь я чувствовал себя совершенно спокойно в открытом море на обломках «Ржанки». Рядом со мной снова был доктор Джон Дулиттл, человек, как никто знающий природу. Он дружил со зверями и птицами, и те помогали ему устоять перед яростным натиском стихии.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что многие первобытные племена, среди которых доктору приходилось жить во время долгих странствий, высекали на скалах и вырезали из дерева Джона Дулиттла в виде то полурыбы, то полуптицы, то полусобаки, а однажды даже изобразили его кентавром. Хотя это звучит немножко странно и смешно, но я понял, что хотела сказать Миранда, когда произнесла загадочную фразу: «Доктор будет жить вечно».
На стареньком цилиндре и измятом сюртуке доктора выступили пятна морской соли. Но от бури, так напугавшей меня, пострадала только одежда Джона Дулиттла. Потеря судна обескуражила великого человека не больше, чем та мель, на которую мы сели, отплывая из Паддлеби. Он потерял все: корабль, деньги, все свои вещи и даже бритву, но чудом успел спасти бочонок с водой, ящик с сухарями и свои дневники. Драгоценные бумаги были привязаны к его телу веревкой.
Да, старина Мэтьюз Магг ничего не приукрасил — этот нелепый и смешной толстяк был действительно великим человеком.
— Спасибо тебе, Миранда, — сказал доктор пурпурной райской птице, — что ты так быстро нашла Стаббинса. А теперь лети вперед и показывай нам дорогу к Острову Паучьих Обезьян. А вы, друзья, — обратился он к дельфинам, — толкайте наш плот, куда укажет Миранда.
Медленно, очень медленно мы плыли на юг вслед за летевшей впереди пурпурной райской птицей. Так прошло три дня.
Чем дальше на юг мы продвигались, тем становилось холоднее. Нет-нет, я не ошибся. Дело в том, что мы уже давно пересекли экватор и постепенно приближались к тем широтам, куда ветер доносит холод Южного полюса. Ураган, потопивший наше судно, отогнал туда и плавучий Остров Паучьих Обезьян.
На третью ночь к нам вернулась дрожащая от холода Миранда.
— Остров уже рядом. Но вы его не видите из-за темноты и тумана. Когда рассветет, вы доберетесь до него и без меня. А я поспешу на родину, в Бразилию, пока совсем не окоченела. В августе будущего года ждите меня в Паддлеби.
— Прощай, Миранда, — ответил ей Джон Дулиттл. — Как только что-нибудь узнаешь о Большой Стреле, пожалуйста, сообщи мне.
— Непременно! — пообещала пурпурная райская птица. — Желаю удачи!
И она исчезла в ночной тьме.
Следующим утром мы все были на ногах задолго до восхода солнца. Нам не терпелось увидеть землю, тот таинственный остров, к которому нас привела такая дальняя и опасная дорога. И едва первые лучи окрасили в розовый цвет серое небо, послышался голос Полли:
— Земля! Земля! Я вижу пальмы на берегу и вершину горы!
Наконец рассвело, и мы смогли рассмотреть остров. Посреди него высилась огромная гора, вокруг которой стояли горы поменьше. Их склоны покрывали зеленые заросли.
Дельфины толкнули наш плот в последний раз, и мы пристали к низкому берегу. Теперь мы могли размять ноги, почувствовать под ними настоящую твердую землю. Да-да, хотя остров и был плавучий, это была настоящая твердая земля, и впервые за последние шесть недель подо мной не раскачивалась палуба.
Я ликовал. Вот он, Остров Паучьих Обезьян, крохотная точка на карте, в которую по воле судьбы уткнулся кончик карандаша! Вот он, у меня под ногами!
Пока я бегал по берегу и притопывал, наш плот распался на несколько обломков помельче, а те — на отдельные бревна и доски. Плыть дальше было не на чем, и наше путешествие закончилось если и не совсем блестяще, то уж во всяком случае вполне благополучно.
Доктор поблагодарил дельфинов за помощь и отпустил их, и мы направились в глубь острова. Но не успели мы сделать и десяти шагов, как нам навстречу из-за деревьев вышли краснокожие…
В руках они держали луки, стрелы и длинные копья с каменными наконечниками. Их грозные лица не предвещали нам ничего хорошего. Доктор обратился к ним на всех известных ему языках, но краснокожие не поняли его. Тогда он попытался объяснить им знаками, что прибыл на остров как друг, но индейцы потрясали оружием и давали понять, что убьют нас, если мы сделаем хоть шаг. Скорее всего, они хотели, чтобы мы сразу же покинули их остров и никогда больше на него не возвращались.
Мы оказались в безвыходном положении. Островитяне встретили нас враждебно, но и уплыть восвояси мы не могли — наш корабль разбился, и даже плот рассыпался на щепки.
Нас выручила случайность. Из рощицы вдруг выбежал индеец и, размахивая руками, помчался к тем, что стояли перед нами и грозили нам копьями. Он что-то залопотал на своем языке, и остальные явно встревожились. Они еще раз грозно взмахнули копьями, повернулись к нам спиной и куда-то убежали.
Мы остались одни.
— Грубияны! — негодовал Бед-Окур. — Их плохо воспитывали в детстве! Разве можно так обращаться с гостями? Они даже не предложили нам позавтракать вместе с ними! Надо бы научить их вежливости.
— Не кипятись! — охладила его Полли. — По-видимому, что-то случилось у них в селении. Послушайтесь совета старой попугаихи и бегите в горы, пока они не вернулись. Может быть, потом, когда мы докажем им, что мы не враги, они и предложат нам позавтракать. У них простые, честные лица, и не их вина, что в детстве им не читали книжек.
Обескураженные первой встречей с островитянами, мы зашагали к горам, высившимся вдали.
Глава 6
ЯБИЗРИ
Мы пробирались по густому лесу у подножия гор. Лианы и колючие заросли стеной вставали на нашем пути, но мы упорно, шаг за шагом, продвигались вперед. К тому же мы прислушались к совету умной Полли и специально избегали открытых мест, чтобы не встретиться с негостеприимными хозяевами острова. Я заметил, что листья на деревьях увяли и начали желтеть, но доктор объяснил мне, что остров отнесло в холодные широты и что привыкшие к теплу тропические растения могут погибнуть.
Вскоре мы вышли на укромную солнечную полянку, по которой бежал ручеек с чистой, прохладной водой. Там мы и расположились на отдых, а Полли и Чи-Чи в считанные минуты разыскали в лесу съедобные плоды, орехи и молодые побеги сахарного тростника. Наконец-то мы могли позавтракать.
Затем мы снова тронулись в путь и пошли вдоль ручья вверх по склону, пока не добрались до края леса. Отсюда мы видели весь остров и бескрайнее голубое море.
Как завороженные, мы смотрели вниз, когда доктор вдруг прошептал:
— Тс-с-с! Вы слышите жужжание? Это ябизри.
Мы навострили уши и в самом деле услышали жужжание. Оно становилось то громче, то тише, в нем звучали переливы, словно кто-то напевал грустную песенку.
— Где же он? — шептал доктор. — Где-то совсем рядом. Но почему я его не вижу? Ах, почему же я не догадался спасти вместе с дневниками и сачок для ловли бабочек?! Будь проклята эта буря! Теперь я могу упустить самого редкого в мире жука! А вот и он!
Большой, почти в три дюйма длиной, жук пролетел у нас под носом. Доктор встрепенулся, сорвал с головы цилиндр, размахнулся — и ловко накрыл им жука. При этом он едва не свалился в пропасть, но разве могут такие пустяки огорчить доктора, если он держит в руках редчайшего жука? Его лицо расплылось в счастливой улыбке, он вытащил из кармана коробочку со стеклянной крышкой, встал на колени рядом с цилиндром и чуть-чуть приподнял его. Жук с гневным жужжанием вылетел оттуда и тут же угодил в коробочку.
Счастливый, как ребенок, доктор встал на ноги и с гордостью показал нам свое «сокровище».
По правде говоря, даже бабочки не годились этому жуку в подметки. Брюшко у него было светло-голубое, настоящего небесного цвета, спинка блестела, словно покрытая черным китайским лаком, а по ней шли узоры из красных крапинок.
— Какое счастье! — восклицал доктор. — Какая удача! Да любой натуралист отдаст полжизни, лишь бы оказаться на моем месте. Постойте, а это что? Что это привязано к лапке ябизри?
Он осторожно вынул жука из коробочки, перевернул его брюшком вверх. Мы сгрудились вокруг.
Жук медленно перебирал в воздухе шестеркой мохнатых ног, правая передняя была обмотана тонюсеньким сухим листиком, обвязанным вокруг тонкой, но крепкой ниточкой паутины.
Мне всегда доставляло удовольствие наблюдать, как Джон Дулиттл работает. Вот и теперь его толстые и неуклюжие пальцы непонятно как развязали узелок на паутине, освободили лапку жука от листика, распрямили листик…
Каково же было наше удивление, когда мы увидели на листике значки и рисунки! Они были так тонко нарисованы, что доктору пришлось достать из кармана увеличительное стекло, чтобы рассмотреть их.
Рисунки были сделаны странными чернилами коричневого цвета. На несколько минут воцарилась тишина. Мы с удивлением и беспокойством всматривались в загадочный листик.
— Рисунки сделаны кровью, — прервал молчание доктор. — Когда кровь высыхает, она становится именно такого цвета. Этот способ известен с незапамятных времен, но вам я не советую им пользоваться. Во-первых, вам придется расцарапать себе палец, а это больно. Во-вторых, в ранку могут попасть микробы, и тогда палец распухнет. Но что за прелесть этот жук! Откуда он прилетел? Как жаль, что я не знаю языка ябизри.
— А что значат эти рисунки и значки? — спросил я. — И что нам теперь делать?
— Несомненно, это — письмо, — ответил доктор. — Рисуночное письмо. Ябизри — не больше чем почтальон. Однако кому понадобилось отправлять письмо с самым редким жуком в мире? Здесь кроется какая-то тайна…
Он склонился над листиком и зашептал:
— Что же это может означать? Вот тут люди карабкаются на гору, вот тут они входят в пещеру. Здесь с горы катятся камни. Люди показывают на свои открытые рты. Вот они стоят на коленях, а в конце — снова гора, у нее странная форма…
Доктор радостно вскинул голову и засмеялся.
— Большая Стрела! — воскликнул он. — Присмотрись, Стаббинс. Это же ясно как день! Только натуралисту придет в голову мысль отправить письмо с самым редким в мире жуком, на которого охотятся все ученые. Большая Стрела — и никто иной! К тому же он, как ты уже знаешь, не умеет писать.
— А кому он отправил это письмо? — спросил я.
— Может быть, мне. Когда-то Миранда рассказала ему обо мне и что я хочу посетить остров. А может быть, тому, кто поймает жука и прочтет письмо.
— Легко сказать — прочтет! — воскликнул я. — Не письмо, а какая-то нелепица!
— А ты попробуй прочесть его сам. Это не так-то и сложно, как кажется. Вот смотри: люди карабкаются на гору, затем они входят в пещеру. С горы падают камни, они закрывают вход, и люди оказываются заживо погребенными в пещере. Люди показывают на свои открытые рты — это значит, что они голодны, возможно, даже умирают от голода. Они стоят на коленях, умоляют помочь им. По-моему, все ясно. Обвал замуровал Большую Стрелу и его товарищей в пещере, Большая Стрела написал письмо собственной кровью, привязал к лапке жука и пустил его на поиски человека, способного выручить их из беды. Ведь только жук мог пролезть в узкую щелку среди огромных валунов. Это не письмо, Стаббинс, это крик о помощи!
Доктор умолк, затем вскочил на ноги, спрятал листик среди своих бумаг, все еще привязанных к телу веревкой. Его руки дрожали от волнения.
— Вперед! — вскричал он. — В горы! Время не ждет, Большая Стрела и его друзья в опасности! Одному Богу известно, сколько дней они томятся под землей без света, воды и пищи! Бед-Окур, не забудь прихватить с собой воду и орехи.
— Но где их искать? — спросил я. — На острове не один десяток гор.
— Ты плохо смотрел на последнюю картинку, — ответил мне доктор, надевая на голову старенький цилиндр. — На ней нарисована гора странной формы. Она напоминает голову сокола. Вот ее-то нам и предстоит отыскать. Для начала надо взобраться повыше и осмотреться, нет ли вблизи чего-нибудь похожего на рисунок. Теперь я должен спасти Большую Стрелу! Торопитесь!
Глава 7
СОКОЛИНАЯ ГОРА
Потом, когда все кончилось, мы в один голос сказали, что никогда в жизни нам не приходилось так тяжело, как в тот день. Я едва не падал от усталости, но двигался вперед как заводной медвежонок, потому что решил, что не пристало мне, Тому Стаббинсу, отступать.
Мы цеплялись руками за камни и содрали пальцы в кровь, спотыкались о валуны и сбили ноги, но в конце концов добрались до вершины и с нее сразу же увидели странную гору, изображенную на рисунке в письме. Она и в самом деле напоминала голову сокола. Это была вторая по высоте гора на острове.
Хотя мы едва дышали после подъема на вершину, доктор не дал нам ни минуты отдыха. Выбирая кратчайший путь, Джон Дулиттл понесся вниз, чудом удерживаясь на ногах, ломая кусты, перепрыгивая через ручьи. Маленький толстый человечек мчался вперед, а мы с Бед-Окуром с трудом поспевали за ним.
Мы словно бежали наперегонки со смертью, которая грозила Большой Стреле и его товарищам. О’Скалли, Чи-Чи и Полли разошлись не на шутку и даже обогнали доктора.
И вот мы добежали до подножия горы.
— Теперь мы разойдемся в разные стороны искать пещеру, заваленную камнями, — сказал доктор. — Даже если никто ничего не найдет, через час встретимся здесь.
И мы отправились на поиски. Каждый горел желанием первым обнаружить коварную пещеру, ставшую тюрьмой для Большой Стрелы и его друзей. Наверняка ни одну гору в мире не осматривали так тщательно. Увы, никому из нас не встретилось ничего похожего на то, что мы искали. То тут, то там громоздились обломки скал, но ни за одним из завалов не скрывалась пещера.
Усталые и потерявшие надежду, мы возвратились к месту сбора. Доктор был мрачен, но отступать не собирался.
— О’Скалли, — позвал он пса. — Ты хорошо все обнюхал?
— Я сунул нос в каждую щель на склоне, — удрученно ответил О’Скалли. — Боюсь, что на этот раз мой нос не сослужит вам службу. Весь остров пропах паучьими обезьянами, и их запах перебивает все остальные. Кроме того, здесь слишком холодно, и мне трудно взять след.
— Может быть, может быть, — согласился с ним доктор. — Я чувствую, что с каждым часом становится холоднее. Если остров и дальше будет так же двигаться на юг, то скоро все замерзнет, и мы останемся без фруктов и орехов. А что видела ты, Чи-Чи?
— Я залезала на скалы, я заглядывала везде, куда только могла добраться, но не нашла ничего похожего на пещеру, где могли бы укрыться люди.
— А ты, Полли? — спросил доктор попугаиху. — Ты тоже не нашла вход в пещеру?
— Нет, — ответила та. — Но я, кажется, нашла выход.
— Что? — удивился Джон Дулиттл. — Ты нашла выход из пещеры?
— Да нет, я нашла выход из положения.
— Интересно, интересно, — обрадовался доктор и снова воспрял духом. — Ну-ка, расскажи нам, что ты придумала.
— Этот щеголь в крапинку, этот бизи-ризи, или как вы его там называете, все еще у вас?
— Да, — ответил доктор и вынул из кармана коробочку со стеклянной крышкой.
— Вот и хорошо, — обрадовалась Полли. — Если Большая Стрела оказался замурованным в пещере, то, скорее всего, он нашел этого жука там. Вряд ли он носил его с собой, ведь, как вы говорили, Большая Стрела искал травы. Вот я и думаю, что, если мы отпустим жука на свободу, он полетит к себе домой, то есть в ту самую пещеру.
И Полли с гордым видом принялась приглаживать перышки на крыльях.
— Но ведь он полетит и скроется из виду, как только я его отпущу, — возразил доктор. — И уж тогда нам никогда не найти пещеру.
— Пусть летит куда ему вздумается, — презрительно скрипнула Полли. — Мы, попугаи, летаем не хуже каких-то бизи-ризи. В воздухе ему от меня не уйти. А если он поползет по земле, вы и сами сможете уследить за ним.
— Замечательно! Какая ты умница, Полли! — вскричал доктор. — Сейчас мы заставим этого щеголя в крапинку поработать на нас и посмотрим, чем это кончится!
Мы обступили доктора. Он осторожно приподнял стеклянную крышку, огромный жук влез на его палец и остановился в задумчивости.
— Божья коровка, полети на небо! — запел Бед-Окур.
— Тише, — осадила его Полли, — не пугай бизи-ризи. Он сейчас отправится домой и без твоей подсказки.
— А мне показалось, что он законченный бродяга, — пожал плечами Бед-Окур. — Вот я и решил спеть ему песенку, чтобы он вернулся домой.
— А если он испугается твоего голоса и полетит куда глаза глядят? Так что уж лучше ты не пой, а смотри за ним в оба. Доктор, — обратилась Полли к Джону Дулиттлу, — придержи на минутку этого бродягу и передай с ним письмо для Большой Стрелы. Напиши, что мы его ищем, и пусть не теряет надежды. Ты уж сам придумаешь, как это изобразить.
— Да, да, конечно, — сказал доктор и тут же сорвал листик с ближайшего куста и принялся выводить на нем тонкие рисунки.
С новым письмом, привязанным к лапке, ябизри сполз с пальца доктора на землю и осмотрелся. Он пошевелил ножками, почесал нос и медленно двинулся на запад.
Мы думали, что он непременно полезет вверх по скале, но жук пошел в обход горы.
Можете себе представить, сколько времени ему понадобилось, чтобы обойти гору вокруг. Прошел час, другой, мы все еще надеялись, что жук взлетит и Полли сможет проследить за ним. Но он даже не пошевелил крыльями. Я раньше и подумать не мог, что самое трудное занятие в мире — идти в ногу с жуком. Ничего скучнее и тягостнее мне никогда не приходилось делать ни до того, ни после. Мы не спускали глаз с жука, боясь потерять его среди листвы или между камней, мы двигались за ним шаг за шагом, кипели от злости и готовы были взяться за хворостину и подгонять его.
А жук не торопился, часто останавливался, чтобы осмотреться или почесать себе нос, и тогда сидевшая на моем плече Полли шепотом сыпала страшными морскими ругательствами, которым ее научили пираты.
Обойдя гору вокруг, жук вернулся туда, откуда мы начали свое путешествие.
— Зря ты помешала мне спеть ему песенку, — сказал Бед-Окур. — Отпетого бродягу не тянет домой.
— Тише! — шикнула на него Полли. — А если бы тебя продержали весь день в маленькой коробочке, тебе не захотелось бы прогуляться и размять ноги? Наверное, его дом где-то рядом, вот он и вернулся сюда.
— Тогда зачем ему понадобилось обходить гору вокруг? — удивился я.
И мы принялись спорить, но доктор оборвал нас:
— Смотрите!
Мы оглянулись и увидели, что ябизри бодро двинулся вверх по скале.
— Ну и жук! — воскликнул Бед-Окур и уселся на землю. — Если ему вздумалось прогуляться вверх по горе, чтобы размять ноги, я лучше подожду его здесь. А Чи-Чи и Полли пусть следят за бродягой.
Но когда ябизри поднялся футов на десять над нами, мы вдруг в один голос вскрикнули. И как было не закричать: несмотря на то что мы не спускали с жука глаз, он исчез, словно капля дождя, упавшая на сухой песок.
— Там! — кричала Полли. — Там должна быть его норка!
Она взлетела на скалу, уселась на валуне.
— Так оно и есть! — бросила она нам свысока. — Здесь, среди мхов, дыра.
— Так-так! — сказал доктор. — Он потирал руки от нетерпения. — Как же мы сразу не заметили? Смотрите, этот огромный обломок скалы соскользнул с вершины и закупорил вход в пещеру, как пробка бутылку. Несчастные люди! Какие ужасные минуты пришлось им пережить! Что же нам делать? У нас нет ни кирки, ни лопаты.
— Ни кирка, ни лопата здесь не помогут. Вы только посмотрите, какой большой этот камень. Чтобы сдвинуть его с места, понадобится сотня землекопов и неделя времени.
— Боже мой, как же нам откатить его в сторону? — вопрошал доктор.
Он поднял с земли большой камень и с размаху стукнул им в скалу. Раздался глухой звук, словно кто-то бил в огромный барабан. Мы вслушивались в затихающее вдали эхо.
И вдруг мурашки побежали у нас по спине. Из горы прозвучал ответ. Три удара — бум! бум! бум! Мы смотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, и нам казалось, что сама земля разговаривает с нами.
— Слава Богу! — торжественно промолвил Джон Дулиттл. — Кто-то из них все еще жив!
