Старение человеческого организма – процесс индивидуальный. Те люди, которые не злоупотребляли спиртным, не переживали сильно по поводу каждой неприятности, дольше сохраняли бодрый настрой и молодой вид. По достижению 60-летнего возраста они могли выглядеть значительно лучше, чем человек, родившийся на 10 и более лет позже. Тем не менее нормой является относить к социально-возрастной категории пожилых людей, достигших 60 лет. Принцип отнесения людей к категории пожилых в зависимости от сохранения ими детородных способностей касался, прежде всего, женщин. Мужчина, способный зачать детей даже на восьмом десятке (вспомним информацию о «снохачестве»), все равно относился к категории стариков, а не мужчин зрелого возраста. Вне зависимости от реального наличия у женщины преклонного возраста собственных внуков или правнуков ее именовали «бабкой», а мужчину преклонного возраста – «дедом».

Стариков, пока они пребывали в твердом уме и полном здравии, в традиционной деревне уважали. На Водлозере о представителях данной возрастной группы и сейчас еще говорят «матеры старики» («матерой старик», «матера бабка»). Люди этого возраста в старину занимали почетное место в сельской общине, где «производственная основа зависела от приобретенных опытом навыков, культивировалось уважение к старшему поколению» (Русские, 1986, с. 57). Такие старики были главными авторитетами в религиозно-нравственной и обрядовой традиции (Громыко, 1986, с. 11). Они являлись «зачинщиками обрядов». Причем в большинстве случаев инициативу проявляли женщины старшего возраста (Русские, 1989, с. 57).

В традиционном крестьянском обществе «матерых стариков» от «дряхлых стариков» отличались не столько по внешним признакам старения, сколько по степени трудового участия в ведении крестьянского хозяйства. У первых она оставалась еще достаточно высокой. Старухи управлялись с домашним хозяйством, пусть и при помощи молодых женщин, ухаживали за внуками, трудились на жатве, принимали участие и в других сельскохозяйственных и домашних работах. Старики-мужчины исполняли все мужские работы в меру своих сил. Пенсий крестьяне не получали, трудились, пока могли. Даже сбор нищенских подаяний рассматривался как посильный для стариков труд (Логинов, 2006 г, с. 166). Просить милостыню («ходить по кусочкам», «ходить на проску») в Водлозерье в старину приходилось даже престарелым колдунам (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 338, л. 11). Пребывая в состоянии дряхлости, крестьяне трудиться уже не могли, превращались в иждивенцев. Современные специалисты определяют время вхождения в возраст дряхлости достижением 75 лет (Анцулов, Шипилов, 2004, с. 115). Не будем спорить, хотя фактически старик или старуха в 75–80 лет физически нередко еще далеки от состояния дряхлости. Водлозерам известно слово «дряхлый», но стариков (мужчин и женщин) в возрасте дряхлости они предпочитают называть по старинке «ветхими» («ветхой старик», «ветха бабка»).

Переход из состояния зрелого возраста в старческий в старину выражался в специфике носимой одежды. Мужчины-старики, подобно подросткам, снова могли появляться летом на деревенской улице в одном лишь исподнем белье (неокрашенных портах и рубахах), а женщины переставали в бытовой повседневности носить рубашки с вышитым подолом (АНПВ, № 2/73, л. 53). По праздникам старухи наряжались в старинные праздничные одежды, существенно отстававшие от существующей в деревне моды. В начале XX в. на праздник они надевали вышитые рубашки-долгорукавки, старинные распашные сарафаны, носившиеся на проймах, шугаи с большими круглыми отложными воротами и длинными рукавами, заканчивающимися узким и длинным обшлагом. Именно такого рода обшлаг можно увидеть в наши дни в заветной часовне в Бостилово. Он доставлен туда в качестве «завета» на излечение болей в запястье. И в праздники, и в быту старухи носили поверх женских повойников повязанные на голову «по-старушечьи» два платка. Праздничная одежда стариков в начале XX в. почти не отличалась от одежды мужчин зрелого возраста, только вышивки на рубахах стариков встречались реже. В наши дни на Водлозере изредка можно встретить стариков, которые в повседневности еще носят на голове старинные картузы. Почти непременным атрибутом старости было и остается появление стариков на улице с клюкой (в старину – с посохом). Одной из последних в Куганаволоке сохраняла старинный обычай в одежде знахарка А. И. Леонтьева. Когда эта властная женщина выходила на улицу в красном сарафане, опираясь на свой длинный посох, автору всегда хотелось снять перед ней головной убор еще до того, когда она его замечала.

Обязанность содержать до смерти престарелых родителей, как уже отмечалось, у русских ложилась на старшего сына и его семью. Это обстоятельство учитывалось в нормах обычного крестьянского права: при семейных разделах доля стариков выделялась как в отношении земли и покосов, так и в отношении причитающейся им части семейного жилища (Бузин, 2007, с. 276). Дряхлый старик или старуха целыми днями пребывали в жилище или поблизости от него. Парадный их выход в церковь к празднику становился для остальных членов семьи весьма хлопотной проблемой. Многие болели так, что редко поднимались с постели. За лежачими стариками приходилось ухаживать, как за младенцами. Общинники в старину следили, чтобы дети стариков, получившие себе их долю в жилище и земельных наделах, не оставляли родителей без питья и пищи. Самые сердобольные водлозеры о дряхлых стариках, проживавших в их домах на правах приживальцев, заботились не меньше, чем о собственных престарелых родителях, – до самой смерти.

На приносимые в часовни для вечного хранения «заветы» из текстиля нашиваются кресты из контрастной материи (д. Варипелда, 2004 г.). Фото Дж. Фудживара

Специфическими при приближении старости в традиционном крестьянском обществе становились две задачи. Одна из них касалась заботы о собственной душе, которой, как предполагалось, предстояло после неизбежной смерти человека «явиться на суд Божий». Второй круг забот этого возраста составляло то, что в этнографии принято именовать «предварительными приготовлениями к смерти».

Первая задача в старину решалась более прилежным, чем в молодости и зрелом возрасте, вознесением молитв к Богу, более частым посещением церкви, замаливанием прижизненных грехов за счет паломничества к православным или старообрядческим святыням. Так, одна из старух семейного клана Холодных только в монастыре на Соловках побывала шесть раз. Рассказывают, что когда пришло время смерти, предсказанное ей другими странницами в ее паломничествах, бабка лишь впала на время в летаргический сон, после которого прожила еще целых шесть лет (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 207–208). В наши дни, по наблюдениям автора, этой стороне дела старики в Водлозерье внимания почти не уделяют. По крайней мере, среди приходящих в церковь в праздники жителей Куганаволока люди старческого возраста составляют явное меньшинство. Не исключено, что одной из причин редкого появления водлозеров этой возрастной категории в церкви являются их напряженные отношения с местным духовным пастырем, бывшим директором национального парка «Водлозерский».

Как уже отмечалось, многие жители Водлозерья считают главным виновником тяжелой экономической ситуации, в которой проходит их жизнь, начиная с перестроечного периода истории России, бывшего руководителя национального парка «Водлозерский» О. В. Червякова. Он, по их мнению, слишком много усердствовал в реставрации Ильинского погоста и местных часовен, в возведении новых культовых построек вместо того, чтобы строить людям жилье, как это делалось во времена советской власти. Но это не главная причина того, что молодежь редко посещает церковные мероприятия. За годы, прожитые в условиях советского строя, произошла смена поколений. Жители Водлозерья отвыкли регулярно посещать церквь, православная духовность большинству из них стала чуждой. Уже в советский период часть населения стала «пассивными атеистами». Еще какая-то часть, утратив духовные православные ценности, коснеет в крестьянском полуязычестве, именуемом в работах отечественных религиоведов, этнографов и культурологов «крестьянским двоеверием».

Предварительные приготовления к смерти на Водлозере в старину включали изготовление «смертной одежды» женщинами и, в редких случаях, – гроба и намогильного знака мужчинами. Мужчины и женщины, обладающие магическими знаниями, старались заранее передать эти знания молодым сельчанам.

Что касается традиции изготовлять заранее гроб, то в отчете экспедиции 1993 г. указывается, что ее на Водлозере не было (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 338, л. 26). Записи автора говорят обратное. Долбленых из целого ствола «домовищ» наши информанты ни разу не вспомнили, но утверждали, что сделанные из неокрашенных толстых сосновых досок гробы иногда десятилетиями пылились на чердаке в дальнем углу (вместе с деревянным крестом), пока не возникала необходимость их использовать. Такие гробы на Водлозере обычно имели четыре ручки из корней по углам, чтобы родным удобнее было нести мертвое тело (Там же, д. 404, л. 210). Даже в том случае, когда гроб заранее не готовили, сухие доски для его изготовления всегда лежали наготове у каждого хозяина на сарае. Заботу о досках для гроба себе и ближним с некоторой натяжкой можно причислить к предварительным приготовлениям к смерти. Отдельно под крышей крестьянских сараев также всегда висели «перегодние» (сломанные за год и более до текущего года) веники, листья которых считались наиболее удобной подстилкой в гроб. Ныне, когда многие жители Куганаволока проживают в коммунальных квартирах, а не в частных домах, с предварительной заготовкой досок для гроба и «перегодних» веников возникают некоторые трудности.

По нашим данным, предварительное изготовление смертной одежды старухами вплоть до 1930-х гг. было нормативно-обязательным (То же, л. 210–211). В отчете 1993 г. утверждается, что такая одежда шилась лишь в половине случаев (Там же, д. 338, л. 26). Хозяйки готовили смертную одежду не только себе, но и своим мужьям. Рубахи кроились из холста, но разрезать ткань с помощью ножниц или ножа было запрещено. Разрешалось делать только короткий разрез, а дальше ткань разрывали руками (ФА ИЯЛИ, № 3293/16). Покрой рубах в старину был туникообразным, с двумя прямыми вставками по бокам и прямыми рукавами. Полотнища между собой сшивались в один ряд («в простежь») и на живую нитку, на которой узлов никогда не делали. Шили всегда только иглой вперед от себя, «чтобы смерть не пришить». Шить «в пятку», делая обратные движения, а также в две параллельные строчки запрещалось. Точно так же изготовляли саван с пришивным куколем, а также подушку под голову умершего. Впрочем, саван могли шить из покупного ситца или подержанной простыни (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1132, л. 69). Обувь приготовляли кожаную, наподобие тапочек. Ее заказывали сапожникам или шорникам, если хозяин этим ремеслом не владел. У женщин смертную одежду дополнял простой чепец, сарафан, передник и матерчатый пояс, у зажиточных мужчин – покупной костюм-двойка, картуз, ремень. Постепенно покупная одежда в комплексе смертной одежды полностью заменила самодельную. Тапочки с 1930-х гг. часто заменялись ботинками и туфлями, лишь бы в них не было железных гвоздей и других деталей. Саваны перестали шить еще в предвоенное время. Яркость и многоцветность в похоронной одежде стариков и старух не допускались. Приготовленную одежду заворачивали в материю, которая должна была служить погребальной простыней, и убирали в сундук на самое дно. Так же поступают и в наши дни, но хранят на полке в платяном шкафу.

Лица, обремененные магическими знаниями, с наступлением старости и выпадением большинства зубов пытались найти восприемников этих знаний, чтобы спокойно встретить свой смертный час (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 212–213; д. 490, л. 68, 79 и т. д.). Магические знания запрещалось передавать чужим людям, пока младшему ребенку не исполнится 16 лет (Там же, д. 628, л. 26). Считалось, что, лишившись последнего зуба, магические специалисты уже не смогут ни лечить, ни портить, ни передать свой «дар» и способности восприемнику. Для колдунов и ведунов проблема освобождения от магических знаний стала почти неразрешимой еще в военные и первые послевоенные годы. Молодежь смеялась и отказывала колдунам и ведунам в восприемничестве, полагая, что магическая мудрость в эпоху социалистических преобразований никому больше не потребуется (То же, л. 153; АВНП, № 2/78, л. 10–11). Значительно дольше в Водлозерье сохранялась передача магических знаний знахарками-шептуньями. Не прервалась данная традиция и в наши дни. Например, когда в 2004 г. автор вместе с исследовательницей из Японии Д. Фудживара записывал заговоры у Л. Н. Суховой (АВНП, № 2/77), та была уверена, что этим она передает нам магические силу и знания. Об этом же она говорила, когда ее слова записывала Е. А. Цветкова (АНВП, № 1/85). Ранг знахарки-шептуньи, по водлозерским представлениям, позволял передавать магические умения лицам младше себя до трех раз, после чего знахарка могла отходить от дел и быть готовой к спокойной встрече с вечностью. Колдуну или ведуну тоже требовалось свершить обряд передачи знаний перед смертью (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 338, л. 23–24; д. 628, л. 86, 91). В случаях, когда восприемников не оказывалось, колдун, ведун или знахарка наговаривали все известные им заговоры на старый веник, веник и тетради с заговорами заворачивали в чистую тряпицу, затем прятали все это под корни дерева или под камень либо зарывали где-нибудь в землю. Называлось это действо на Водлозере «засечь (колдовство – прим. автора) в дерево», «засечь в камень», «засечь в землю» (ФА ИЯЛИ, № 10; НАКНЦ, ф. 1, оп. 1. колл. 184/74; ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 56, 86; д. 610, л. 9). По народным поверьям, «засеканием» магические специалисты, не сумевшие найти восприемников, облегчали себе мучения в смертный час, но воспользоваться этими знаниями и умениями они больше уже не могли. Если учесть, что в ритуальных ситуациях веник выступал заместителем головы живого человека, нетрудно заметить в обряде «засекания» магических знаний сходство с похоронами последа или мертворожденного плода. Отметим также, что жизнь «колдовского» дерева, которое имел каждый сильный магический специалист, чтобы черпать прикосновением к нему все новые и новые силы, была тесно связана с жизнью самого магического специалиста (Логинов, 2000). Если его случайно или намеренно срубали, то погибал и его хозяин. Чтобы избежать такого развития событий, веник с начитанными на него знаниями часто прятали в потаенные места – под неприметный камень или в ямку, тайно вырытую в лесу. В любом случае ведовские знания как бы возвращались природным стихиям (леса или земли), а у колдунов – Сатане.

Часто еще за несколько лет до смерти пожилые люди начинали вести с родственниками разговоры о том, рядом с кем они хотят быть похоронены, что сверх приготовленного должно быть положено в гроб, что и кому из личного имущества должно быть передано после смерти. Поскольку письменных завещаний крестьяне не делали, то все, сказанное в таких случаях, потом припоминалось и в норме принималось к исполнению на правах действительного завещания. Прижизненный «наказ» часто касался выбора места для будущего захоронения. Например, у А. С. Хошкиевой, вдовы ведуна (карела по национальности), заветным желанием было, чтобы ее похоронили рядом с мужем, от буйного нрава которого она много претерпела в семейной жизни. При этом она часто приговаривала: «Вот бы всех своих сыновей похоронить, да самой после этого убраться в могилу» (Там же, д. 490, л. 67). Естественно, это желание старухи не воспринималось как «наказ», поскольку было неисполнимым. Человек, обладавший тайными магическими знаниями, мог дать наказ, как следует с ним обращаться при приближении смерти и после смерти. Например, А. И. Белая, постоянно отпускавшая коров на летние пастбища, завещала обмыть ее тело в воде, куда следует положить старообрядческое медное распятие, через которое «отпускался» скот на лето, а само распятие при похоронах опустить в могилу, поскольку в гроб металлические предметы класть запрещалось (Там же, д. 628, л. 78).

Очень много времени в старости уходило на лечение множившихся болезней. Большие надежды на исцеление традиционно возлагались на помощь христианских святых, которую пытались получить за счет приношения больными подарков («заветов») в местные церкви и «заветные» часовни (см. ниже). С начала XX в. среди стариков распространилось, словно поветрие, призывание с наступлением темноты духа некого Евгения с просьбой полечить. Считается, что этот дух проникает невидимым в жилище, копается всю ночь в теле стариков (они это ощущают), а утром пожилые люди испытывают облегчение от своих болячек (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 55, 163–16 4). Представители Русской православной церкви осуждают такое поведение нынешних стариков и старух.

«Заветы» для излечения ног (домашние тапочки) поставлены на воронец (д. Кевасалма, 2002 г.). Фото Дж. Фудживара

Жизнь в состоянии старости и дряхлости в традиционной крестьянской среде не располагала людей к проявлениям конфликтности. Конечно, сварливые старики могли побраниться друг с другом дома или с соседями на улице. Старые, но еще могучие магические специалисты могли схлестнуться друг с другом в магическом единоборстве. Но, в общем и целом, они уже не были соперниками представителям более молодых поколений. Младшие поколения в старину старались избегать конфликтов со стариками. Именно старики были наиболее компетентны в знании обычного права и обычаев предков, на которых основывалось само общественное поведение различных социальных и половозрастных групп в деревне, происходило урегулирование самых различных крестьянских ссор и конфликтов. В наши дни, когда старики регулярно получают пенсию, а найти работу в Водлозерье непросто, дети тоже не забывают посещать пожилых родителей. Лица, злоупотребляющие спиртными напитками и не имеющие постоянных доходов, регулярно наведываются в дома стариков занимать деньги. Деньги не возвращают, но просить приходят снова и снова, чем доводят бедных стариков до слез.