Перехода в социальную группу молодежи деревенские подростки в старину чаяли, наверное, более всего в своей жизни. Именно это время все наши деревенские информанты вспоминают как самое интересное и счастливое, какой бы сложной, трудной и голодной ни была обстановка в России их молодости. Но особенно это обстоятельство подчеркивали те информанты, кому довелось жить до образования колхозов, когда полноценно функционировала традиция праздников, бесёд и вечеринок с песнями и танцами, гаданиями, обрядами повышения привлекательности у лиц противоположного пола. Жизнь современной молодежи пожилые информанты всегда характеризуют как скучную и неинтересную, хотя сама молодежь так не считает.

Достигнув молодежного возраста, юноши и девушки «в норме» приобретали все трудовые навыки, которыми владели взрослые. Девушки умели ухаживать за скотом, готовить пищу, кроить, шить и вышивать, в случае болезни или смерти матери могли взять на себя все трудовые обязанности, исполнявшиеся взрослой хозяйкой. Девушкам из бедных семей настоятельно рекомендовалось заработать свое приданое самостоятельно на лесозаготовках, участвуя в валке леса на зимней делянке вместе с отцом и братьями. Юноши могли выполнять любые мужские хозяйственные работы, осваивать ремесленные специальности, уходить со взрослыми в отход на заработки, охоту, промысел рыбы. Но полноценными взрослыми они все же не считались. Для них были обязательны нормы общественного поведения молодежи, прежде всего посещение молодежных бесёд. Специфически молодежными были также ритуалы гаданий о будущем брачном партнере и особые ритуалы любовной магии. Особую роль молодежь играла и на традиционных сельских праздниках. Переходность состояния в этом периоде заключалась в том, что молодые люди еще не обладали правами личного представительства на общественных сходах и собраниях, не могли сами распоряжаться большей частью самостоятельно заработанных средств, не говоря уже о средствах совокупного дохода семьи. Для молодежи оставались запретными многие формы поведения взрослых. Юноши, например, не могли до свадьбы отращивать бороду, употреблять спиртное, играть при родителях в карты и т. д.

 

1. Обрядность перехода в молодежный статус

Девушки в разряд молодежи в крестьянской среде переходили не при достижении какого-то определенного возраста, как писали многие исследователи, а только после наступления первых регул. Материал на данную тему автор пытался опубликовать еще в 1987 г., однако редактор вычеркнул его из статьи (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д, 1105), посчитав, что об этом писать неприлично. В результате статья вышла купированной (Логинов, 1988). В наше время статьи об обрядах и обычаях, связанных с регулами, пишутся не только маститыми исследователями (Агапкина, 1996; Листова, 1996), но даже подростками из клуба «Юных археологов и этнографов» города Петрозаводска (Михайлова, 2000).

У русских Карелии не устраивался специальный праздник по поводу первых регул девушки. Многие мамы даже не заговаривали с дочерьми о том, что тем придется столкнуться с их приходом. В таких семьях у девочек первые регулы обычно вызывали испуг (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 97). Потом, правда, вспоминались разговоры со сверстницами на эту тему, и наступала некоторая ясность. Регулы среди водлозеров назывались «месячно», а иносказательно «краски» (То же, л. 54, 97–98). Следы от регул на своей одежде девушка скрывала от окружающих, но своим подругам и матери она, наоборот, демонстрировала их. Правда, матери об этом требовалось говорить не прямо, а фразой типа: «Мама, посмотри, у меня тут на рубаху нашло». Иначе можно было от родительницы и затрещину получить. За предоставление доказательства взросления мать давала дочери первый ее фартук. Появляться на улице без фартука девушке-крестьянке было едва ли не верхом неприличия. Начало ношения фартука было знаком (неким «маркером») перехода в социально-возрастную категорию девиц. «Маркером» того, что девочка стала девушкой, было также надевание первый раз в жизни рубашки с узкой полоской вышивки красным по белому по краю подола. Лишь выйдя из репродуктивного возраста и став старухой, женщина вновь могла появляться на людях в рубашке с невышитым нижним краем.

Подруги-подростки, узнав новость, радовались за товарку либо завидовали, потому что их на молодежные бесёды пока еще не допускали, а попасть туда им очень хотелось. При первом посещении молодежной бесёды (в Водлозерье их именовали «вечеринками» и «клубами») девушка обязана (курсив наш) была иметь на себе рубашку со следами месячной крови. В старину обычай позволял любому парню, следившему за тем, чтобы подростки не проникали в их компанию, потребовать от девушки на бесёде поднять передник и продемонстрировать такие следы. В Заонежье, по свидетельству П. Н. Рыбникова, девушки со следами «красок» на одежде ходили не только на первую в их жизни бесёду, но значительно дольше (Рыбников, 1865, с. 30). Скорее всего, это не была пресловутая крестьянская неопрятность, как показалось Рыбникову, а нечто более значимое, сакраментальное. Если появляться на улице в одежде со следами регул запрещалось, а на бесёды девушки приходили именно в такой одежде, в этом, видимо, был какой-то глубокий магический смысл. Получив право посещать вечеринки, девушка также получала право подводить брови углями, красить щеки соком клюквы, повышать свою половую привлекательность за счет украшений и нарядной одежды и вообще вести себя так, как ведут себя девушки, завлекающие кавалеров. До того подобное поведение было под самым категорическим запретом, пресекалось в зародыше всеми взрослыми членами деревенской общины. Поведение человека, не соответствующее его возрастному статусу, считалось чреватым бедами для общины в целом.

Достаточно долгое сохранение следов от первых регул на одежде девушки (кроме ожидания первой молодежной бесёды) выходило за рамки повседневного обычая водлозеров. Следы от регул застирывались в повседневности сразу, «пока не застарело». Такую одежду запрещалось стирать не только в проточной воде реки или ручья (Мазалова, 1995, с. 71), но и в любом озере, в котором ловят рыбу. Категорически запрещалось сжигать одежду со следами регул в огне – этим можно было навести порчу. «Подкладки» со следами крови запрещалось выбрасывать куда попало. Считалось, что если до подкладки доберутся собаки, кошки или курицы, то регулы станут болезненными, а способности женщины рожать детей будет нанесен урон (особенно когда эту одежду поклюют курицы – НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 98). Подкладки требовалось закопать там, «где никто не ходит». Нельзя не согласиться с О. Михайловой, что здесь мы имеем явное сближение народного отношения к одежде и материи со следами регул с отношением к последу после рождения ребенка или животного (Михайлова, 1995, с. 36).

Ответить, почему нельзя стирать одежду со следами регул в чистой воде реки или озера, наши информанты не смогли, хотя делались предположения, что «водяной обидится, не пошлет больше рыбы». По этой причине женщину с регулами не только не брали ловить рыбу, но даже не позволяли ей прикасаться к сетям и другим рыболовным принадлежностям при сборах на рыбалку. Женщине или девушке в период регул запрещалось также выходить на поле, на котором шел сев зерновых или картофеля, солить капусту, рыбу, ходить в церковь или на кладбище (НАКНЦ, ф. 1., оп. 6, д. 628, л. 97–98). Объяснения этим обычаям давались разные. Священник не пускал в церковь за временную нечистоту женщины или девушки, чтобы не было осквернения святыни. Покойникам, как считалось, регулы были просто омерзительны. За нарушение запрета посещать кладбище недовольные покойники якобы не только наказывали (и наказывают) нарушительницу обильным кровотечением, но и могут подстроить ей случайное, казалось бы, падение с травмой, вызвать какую-нибудь болезнь. Для излечения ушиба или болезни от провинности перед мертвыми водлозерским знахаркам приходилось трижды водить больную в полночь к окраине кладбища и вместе с ней молить покойников о прощении (То же, л. 97). Водлозеры полагали, что если, вопреки запретам, сеять злаки и солить пищу впрок, растения, поначалу развивающиеся нормально, засохнут на корню, а засоленная капуста через некоторое время размякнет и «станет склизкой» (То же, л. 99). В наши дни не только сохраняются эти суеверия, но даже возникают новые. Например, в период регул не делают химической завивки («Больше месяца завивка не продержится, да и получится очень плохо»). Объясняют это тем, что в такой период в организме «все бывает мягкое» и «мягким становится все, к чему прикасается женщина». Во время регул водлозерские девушки и молодые женщины стараются воздерживаться от употребления спиртного, чтобы не усилилось кровотечение (То же, л. 98).

Право посещать молодежные вечеринки, а именно это изменение общественного поведения маркировало переход в группу юношей, парень в старину тоже получал не по достижении какого-то определенного возраста, а только с того дня, когда родители ему доверяли в первый раз самостоятельно вспахать поле (АНПВ, № 2/73, л. 53). Так было в Водлозерье и, скорее всего, так же дело обстояло у русских в целом по России. Как уже упоминалось, приходилось это событие примерно на возраст 15–16 лет. Новый возрастной статус немедленно отражался и в одежде. Юноша терял право появляться на людях в деревне в штанах из беленого холста, словно старик или подросток, а должен был носить крашеные штаны. С этого же дня ему дозволялось нашивать под мышку левой руки ластовицу в виде ромба из красного материала. Данный знак указывал, что люди имеют дело с юношей. Знаком полноценного женатого члена общины в старину было наличие двух красных ластовиц на мужской рубахе. Деревенский дурак, возрастной статус для которого не имел значения, ходил всю свою жизнь по деревне в подштанниках и однотонной без вышивок и красных ластовиц рубахе. Получив право посещать вечеринки, парень получал также право откладывать часть заработанных им денег на покупку выходных сапог, праздничной поддевки или жилета и гармони. Впрочем, играть на гармошке, не являясь ее собственником, можно было учиться с детства. Толкового малолетнего гармониста молодежь и взрослые зазывали на праздники и вечеринки, невзирая на его возраст, и просили играть допоздна.

Группа холостой молодежи (Келгостров, 1930-е годы). Из семейного альбома Сысоевых

В старину юноши Водлозерья имели возможность расширять свои знакомства с представителями противоположного пола, бывая в соседних деревнях на престольных праздниках, на праздничных и воскресных бесёдах, а также на вечеринках по вторникам и четвергам. Девушки в соседние деревни ездили на праздники к родственникам, а также к свойственникам лишь в святки. У родственников они могли гостить в течение одной недели после Рождества, а на другие праздники в чужие деревни их привозили только на один-два дня. На Пасху девушка могла приглашать на три дня какую-либо из своих подруг из другой деревни. «Невеститься» с ответным визитом и гостьбой (на один-два дня) она приезжала к своей подруге в престольный праздник ее деревни или на Масленицу (ФА ИЯЛИ, № 3297/2).

Итак, «молодежный» отрезок жизни в старину считался наиболее привольным, самой природой и Богом во многом отведенным для развлечений и увеселений в свободное от участия в крестьянских работах время. Посещение бесёдных вечеринок и личное активное участие в праздничных увеселениях для молодежи носило общеобязательный, нормативный характер. Юноша или девушка, не посещающие бесёды, уклоняющиеся от активного участия в праздниках, не могли рассчитывать на удачный брак. За таковыми подозревались умственная неполноценность, явная либо скрытая физическая ущербность, которые явились бы непреодолимыми в будущем браке, в полнокровном участии в крестьянской работе, в рождении и воспитании полноценных потомков.

 

2. Традиционные увеселения крестьянской молодежи

Увеселительные действия крестьянской молодежи позволялись только в определенные сроки, строго регламентированные народным крестьянским календарем. Наиболее насыщены развлечениями были периоды «летних» и зимних святок. Молодежь веселилась по праздникам и воскресеньям. Повод для устроения молодежных увеселений давали также некоторые трудовые события, например, коллективные «помочи» при уборке зерновых или постройке глинобитной печи. Устройство бесёд и молодежных вечеринок тоже регулировалось народной календарной традицией. Осенью (с 2.08. по 13.10 н. ст.) их устраивали чаще всего по воскресеньям. С наступлением крестьянской зимы, с Покрова Пресвятой Богородицы (14.10 н. ст.) их проведение приобретало регулярный характер (Куликовский, 1994а). В многолюдном Канзанаволоке отдельно снимались избы для младшей молодежи и молодежи старшего возраста. Старшие младших на свои бесёды не допускали. Избу для проведения посиделок с Покрова снимали уже не «повечерно», а на весь зимний период. При этом зимние бесёды проводились не только по праздникам и воскресеньям, но и по вторникам и четвергам. О найме избы молодежь обычно договаривалась с кем-либо из одиноких и бедных стариков. Парни деревни для уплаты за аренду избы и за керосин для лампы собирали по кругу небольшие деньги, а весной сообща могли вспахать хозяевам поле. Девушки сообща намывали избу по воскресеньям, приносили в день проведения посиделок с собой по одному полену для топки русской печи и по одной калитке для хозяев (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/14). С приходящих из других деревень парней за посещение вечеринки всегда взимались деньги, девушек из других деревень пускали бесплатно.

Порядок на вечеринках поддерживался авторитетом взрослых хозяев избы и устоявшейся традицией не допускать драк на таких мероприятиях. Драк групп молодежи с группами взрослых, как это имело место при прославлении Христа в Поморье при обходах домов на второй-третий день от Рождества (Бернштам, 1983, с. 157), в Водлозерье не бывало. Впервые бесёды стали заканчиваться драками уже в колхозное время. Структура зарождения и протекания подобных конфликтов неплохо описана конфликтологами: запугивания и угрозы, унижение и оскорбление партнера, агрессия и т. д. (Волков, Волкова, 2005, с. 55–56). Обычно дрались парни одной деревни против парней другой либо же юноши нападали на случайного посетителя, если у него не было приятеля из местных. Драка могла быть ожесточенной, вплоть до хватания за колы. Ножи, правда, водлозеры в драках не использовали. «Пинать лежачего» тоже было не принято. Но если до этого доходило, любая девушка или случайно присутствующая женщина могла прекратить избиение, если накрывала лежащего парня своим телом. Одной из наших информанток, по ее воспоминаниям, в 1930-х гг. пришлось спрятать своего молодого родственника у себя под подолом, чтобы его не побили пьяные хозяева вечеринки (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 627, л. 2). Такого рода конфликты изначально стали носить характер межгрупповых (одиночный случайный посетитель бесёды тоже воспринимался как представитель чужой группы) конфликтов, в которых принадлежность к группе была жестко связана с проживанием ее участников в той или иной деревне. Вне вечеринок и бесёд, в частности на летних деревенских играх, между парнями разных деревень на памяти информантов острых групповых конфликтов не возникало. Вспыхиванию драк препятствовало присутствие на гуляниях немалого числа взрослых и стариков, в присутствии которых девиантное поведение молодежи было недопустимо. И все же иногда старики на праздничных гуляниях подзадоривали «петушившихся» парней и даже делали «ставки» на представителей от своей деревни (Логинов, 2006б, с. 176). Но в драку это не превращалось. Парни должны были бороться друг с другом: победителем считался тот, кто валил ловким приемом противника «на обе лопатки» или ловким рывком разрывал на нем рубаху от ворота до подола. Лишь изредка, разнимая парней, в конфликт молодежи втягивались степенные мужчины, отцы семейства. Подобный случай имел место в 1912 г. Тогда сильнейшему ведуну И. И. Медведеву из деревни Луза парни разорвали праздничную рубаху. Обиду он проглотил молча, хотя вполне мог, по словам его потомков, напустить на своих обидчиков порчу (АНПВ, № 2/73, л. 23–24). Будь он колдуном, то обряд по наведению порчи свершил бы непременно. Ведунов, в отличие от колдунов, подвластные им духи природных стихий, согласно народным представлениям, никогда не склоняют к агрессивному поведению. Антигуманными ценностными установками в представлениях народа наделялись колдуны, но никак не ведуны.

Особо стоит сказать об обычае позорить бойцов, проигравших в схватках и потасовках, развешиванием на общее обозрение их разорванных рубах. Обычай довольно широко бытовал на территории бывшей Олонецкой губернии, и, возможно, русские заимствовали его из карельской народной традиции. Карелы, например, порванные рубашки проигравших бойцов развешивали на священных елях, рядом с которыми происходили народные гуляния (Конкка А. П., 1980, с. 95) либо на заборах деревенской улицы, напротив окон проигравшего схватку бойца (Логинов, 2001, с. 233). В традициях же русских кулачных бойцов было оголять руки, плечи и грудь (нередко – раздирая на себе рубаху) зачастую еще до начала драки (Базлов, 2001).

В настоящее время в Водлозерье нет разделения молодежи на враждующие группы по деревням уже хотя бы потому, что вся молодежь проживает в одном-единственном поселении – Куганаволоке. Соперничества парней из разных деревень Водлозерья здесь не возникало, поскольку их семьи селились вперемежку друг с другом. Устойчивая группа молодых хулиганов в Куганаволоке сложилась лишь на краткий период 2004–2007 гг. Изначально это выглядело как ответная реакция парней Куганаволока на действия хулиганов из районного центра, которые отнимали деньги у молодых водлозеров при посещении ими Пудожа, избивали их. Ответ был зеркальным. В результате пудожским парням появляться в Куганаволоке тоже стало небезопасно. Конфронтация возросла настолько, что члены девиантной водлозерской группы в Пудож без сопровождения взрослых приезжать больше не могли. Однако в попытке самоутвердиться в статусе «крутых парней» члены группы начали требовать деньги также и у приезжавших погостить на Водлозеро молодых выходцев из Водлозерья, родители которых достаточно давно переселились в города. Итог был плачевным. Не имея объекта девиантного воздействия, водлозерские хулиганы однажды, опьянев, избили собственных товарищей, одного изувечили, а второму нанесли смертельные раны, после чего подожгли его дом. В этой истории ужасает и сам факт убийства, и первая реакция жителей Куганаволока. Обгоревший умирающий парень выполз из горящего дома, лежал на снегу и просил пить. Но никто из жителей не решился оказать ему помощь (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6. д. 678, л. 12–14). Пудожская прокуратура по факту приняла меры согласно закону. А для местной молодежи, надо полагать, все случившееся еще долго будет служить примером того, как поступать не следует.

Праздничные и воскресные посиделки молодежи в Водлозерье именовались «бесёдами», а посиделки во вторник и четверг назывались «вечерами», «вечорками», «вечерухами», изредка – «клубом» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1., колл. 73/9, 10, 14; колл. 133/48; колл. 184/35). По субботам вечорки не устраивали, поскольку «боялись Бога» (Там же, колл. 73/184), но иногда проводили их по понедельникам. В праздничные вечеринки на развлечения молодежи приходили смотреть родители парней и девушек. Недавно поженившиеся молодые пары тоже могли посещать бесёды в течение года со дня свадьбы. С образованием колхозов в больших деревнях создавались избы-читальни, общественные библиотеки, клубы, в которые молодежь могла собираться по вечерам бесплатно. На Пречистинском погосте, на острове Пога, в середине 1930-х гг. был проведен сельский сход, на котором молодежь настояла, чтобы Пречистинскую церковь преобразовали в клуб. Участники тех событий потом сожалели о своем решении: по вечерам собравшихся в клубе одолевал страх, а во время Великой Отечественной войны здание бывшей церкви практически было уничтожено. По настоянию представителей советской власти в 1940 г. был проведен сельский сход, который постановил ликвидировать клуб, а здание церкви разобрать и перевезти в Куганаволок, чтобы перестроить его в школу. Осуществить намерение помешала война. По воспоминаниям водлозеров, бревна от церкви попросту сгнили в Куганаволоке, лишь только частью пойдя на какую-то незначительную постройку и на дрова для отопления местного сельсовета (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 158).

Праздничные и воскресные посиделки посвящались исключительно развлечениям, танцам и поцелуйным играм. В праздник бесёда входила органической частью в состав сельского праздника, являясь вечерним его продолжением. В обычное воскресенье она проводилась как самостоятельное мероприятие. На вечеринки по вторникам и четвергам родители давали девушкам задание прясть пряжу. На них девушки ходили с прялками и куделью, а по возвращении домой должны были предъявить родителям изготовленную за вечер пряжу. Девушки приходили раньше парней. Парням на будничные вечорки тоже задавалась работа родителями. В бесёдной избе они сучили нитки для рыболовных снастей либо вязали сети (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 20). Правда, спрос за работу с них не был таким строгим, как с девушек. Те из девиц, которые имели постоянного кавалера («парочку»), занимаясь прядением, усаживались на прялки, а кавалер садился им на колени. Работать при этом, конечно, было не очень удобно, но целованию и милованию это мало мешало. Особенно если девушка занимала место у оконного проема и закидывала голову назад на подоконник, чтобы парню удобно было ее целовать. Молодежь – всегда молодежь. К концу будничной бесёды прялки и рыболовные иглы забрасывались на печь, заводились танцы и игры.

В 1920-х гг. по праздникам или воскресеньям, до прихода в бесёдную избу парней, девушки начинали игру «Просо сеяли» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 133/154). Девушки вставали в две шеренги. Под песню сначала первая шеренга приближалась ко второй и отходила назад, затем вторая к первой. Каждый раз из противостоящей шеренги брали одну девушку, охаивали ее в песне, будто бы она прясть и ткать не умеет, ласкать парня не может, после чего возвращали обратно на ее прежнее место. С приходом парней девушки занимали лавку вдоль почетной лицевой стены, парни – вдоль боковой стены. Праздничные вечеринки были наполнены играми, в которых часто присутствовали взаимные поцелуи, пелось большое количество свадебных песен, обыгрывалось «здоровканье» за руку жениха и невесты и т. д. (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 57; ф. 1, оп. 1., колл. 73/10). Играя «в круги», девушки заводили песни. Ведущий («атаман» либо «атаманша» – см. ниже) давал парню команду встать с лавки и пригласить девушку. Пройдя круг по избе, парень садился, а девушка выбирала себе другого парня, и так продолжалось до тех пор, пока все не пройдут по кругу, приглашая себе пару. Последняя пара бралась за руки и поднимала их вверх, чтобы образовались «ворота». После этого начиналась игра «в ручеек» под песню «Золотые ворота» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 107–108). В 1930-х гг. водлозеры также начали играть «в почту», передавая через «почтальона», роль которого часто исполнял ведущий праздничной бесёды или вечеринки, друг дружке записки (Там же, д. 489, л. 58). Когда народу набиралось достаточно много, играли в поцелуйные игры, например, «в голубков» (То же, л. 61). «Атаман» вызывал и усаживал на переносную лавку лицом к стене сначала парня (поворачивать голову и подсматривать ему не дозволялось), затем, спиной к нему, девушку. После этого звучала команда: «Гули-гули, раз!» Если парень и девушка поворачивали головы друг к другу, то они целовались. Если головы игроков поворачивались в разные стороны, парень уступал место другому игроку. После этого все повторялось, но к девушке вызывали парня и т. д. Иногда играли в поцелуйную игру «по кружку ходить» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/14). По команде «атамана», под песню один парень поднимался со скамейки, подходил к скамейке девушек и садился на колени к своей избраннице, если она это ему позволяла. Они целовались, затем парень поднимался и возвращался назад. Девушка, которую он целовал, поднималась, подходила к скамейке парней и делала свой выбор, после чего следовал поцелуй. Затем она возвращалась, а поцелованный парень продолжал начатую эстафету и т. д.

Своеобразной игрой был танец «болван» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 60). Имелись две его версии: «простой болван» и «круглый». Играли нечетным числом участников. Вначале все брались за руки и шли по кругу под музыку вправо, потом круг разрывался, и все беспорядочно двигались в ту же сторону. Когда музыка заканчивалась, играющие хватались за руки, чтобы образовать пары. Того, кто остался без пары, называли «болваном». В «круглом болване» игра начиналась так же, но пары начинали образовываться, как только темп музыки резко убыстрялся. Опять же «болваном», но уже «круглым», становился тот, кто оставался без пары. После игр танцевали: кадриль и лансье. На бесёдах с середины 1930-х гг. кроме старинных танцев стали танцевать городские тустеп, вальс, краковяк и новый, очень популярный для этих мест танец «кижа» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/189), а играть в поцелуйные игры стали меньше.

На праздничную бесёду девушкам нельзя было являться в поношенной будничной одежде. Если праздничных нарядов не было, их брали у более зажиточных соседей напрокат в счет отработок. Но такая девушка, естественно, не могла прослыть «покрутницей» (от слова «покрута» – «одежда»). Любая покрутница в деревне автоматически зачислялась в разряд «славутниц», вне зависимости от внешних данных. Им на бесёдах парни уделяли особое внимание, с ними любезничали по поводу и без. И все же в понятие «славутность» у крестьян включались не только представления о состоятельности родителей девушки. Девушка-славутница, прежде всего, должна была обладать внешней привлекательностью (сейчас бы сказали – сексапильностью), прекрасным физическим здоровьем, умением легко выполнять любую крестьянскую работу. Славутница обязательно должна была быть рожденной в законном браке, желательно в зажиточной семье. Ценилась способность девушки весело и непринужденно держать себя в любой компании. Учитывалась также добрая слава ее родителей и всего семейного клана как честных и порядочных людей. Посещение бесёд и вечеринок в течение нескольких лет как бы наполняло девушку особой эманацией, постепенно повышавшей девичью «славу» полноценной невесты. По определению Т. А. Бернштам, словом «славутница» на Русском Севере выражали высшую степень уважения коллектива к выросшей невесте (Бернштам, 1988, с. 34). Девушки, не участвующие в бесёдных, вечериночных и праздничных увеселениях, не могли состояться в качестве славутниц (Сурхаско, 1977, с. 39). Подробно вопрос о девичьей славутности, о доброй и недоброй «славе» девушек, парней и их родителей автором был исследован на этнографическом материале Заонежья (Логинов, 1988, с. 64–69). Укажем, сославшись на М. М. Громыко, что высокий общественный статус девушки в деревне зависел от ее индивидуальной репутации, связанной, в числе прочего, с «посещением церкви и аккуратным исполнением всех религиозных предписаний» (Громыко, 1986, с. 109).

К славутницам в Водлозерье причисляли девушку, заводилу игр и танцев на вечеринках в бесёдной избе деревни, которой в молодежной среде присваивался особый ранг «атаманши» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 58). Атаманша (всегда личность с выраженным чувством лидерства) часто верховодила даже парнями деревни, снявшими избу для бесёд и вечеринок. Например, она могла приказать какому-нибудь парню своей деревни весь вечер ухаживать, приглашая на танцы и игры, за девушкой, чей возраст уже приближался к критическому в плане замужества. Воля атаманши исполнялась, но в следующий раз этому парню в «парочку» она должна была назначить уже другую, более юную девушку. Сама же атаманша на вечеринке не столько танцевала и играла, сколько исполняла роль ведущего и распорядителя игр и танцев, которая, например, в Заонежье всегда отводилась только парню. И это была, несомненно, локальная специфика именно Водлозерья. Спорить с атаманшей на бесёде гостям не полагалось. Из девушек родной деревни на это могла отважиться лишь та, что сама хотела занять ее место. Если «группа поддержки» у нее оказывалась более весомой за счет включения в нее деревенских славутниц и пользующихся уважением парней (нередко из собственных братьев), то она вполне могла добиться успеха в своем начинании. Бывшей же атаманше с тех пор приходилось испытывать лишь чувство унижения, не позволявшее и носа казать в бесёдной избе. В конфликте между сплоченной молодежной группой и личностью даже очень амбициозной деревенской «атаманши» выигрыш всегда оставался за группой. До выяснения отношений из-за лидерства (или из-за парня) при помощи физической силы дело в условиях традиционной деревни никогда не доходило, не то что на современных городских дискотеках.

Особого рода конфликтная ситуация складывалась на бесёдах, вечеринках или на летних игрищах из-за неоправданно заносчивого поведения покрутниц. В подобных случаях парни по договоренности с атаманшей устраивали покрутнице «бойкот» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 58). Приняв решение о бойкоте, молодежь договаривалась, что никто не будет приглашать весь вечер зазнайку на танец, не станет оказывать ей никаких знаков уважения, «чтобы много не задавалась». Это было групповым предупреждением девушке, что ее поведение не укладывается в допустимые среди молодежи нормы. Только правильно восприняв такое предупреждение, девушка избавлялась от продолжения унижения, очевидного всем и каждому в условиях бесёды или сельского летнего игрища. Специфические конфликты, связанные с поведением некоторых девиц во время традиционных бесёд и игрищ, можно было бы обозначить в совокупности как «гендерные конфликты бесёд и игрищ».

С наступлением периода Филиппова или Рождественского поста (28.11–6.01 н. ст.) будничные бесёды отменялись. В семьях с крепкими религиозными устоями девушек могли не пустить даже на воскресную бесёду. Но и на редких бесёдах периода Филиппова поста постоянные пары продолжали поддерживать свои отношения, возникали новые знакомства и завязывались симпатии. В старину существовала примета: если девушка, отправляясь на бесёду или гуляние молодежной компанией, забыла застегнуть пуговицу на своей одежде – ей предстоит познакомиться с новым парнем, обзавестись новым кавалером (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 130). Хотя Филиппов пост был не лучшим периодом для проведения бесёд и вечеринок, на завершающую его четверть приходилось время особого рода молодежных гаданий, в которых не использовалась символика воды и «вещих снов». Это не было спецификой именно Водлозерья. Календарный период с 25.01 по 6.01 н. ст. в Водлозерье (и во всем Пудожье) именовался «полусвятками», а в Заонежье – «кривыми святками» (Зеленин, 1915, с. 922; Коренной, 1915, 1916; Логинов, 2003; НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 144). Так что в Пудожье, Водлозерье и Заонежье увеселения молодежи с использованием народных гаданий начинались на две недели раньше, чем это было принято в центральной и южной России. Впрочем, в Поморье «кривые святки» начинались еще раньше, со дня Николы зимнего (19.12 н. ст.). Влияние поморской традиции на водлозерскую сказывалось в том, что с Николы зимнего водлозерская молодежь не сразу отправлялась в бесёдную избу, а сначала собиралась на овинах, где танцевали «круг» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 184–48), и лишь потом направлялась на бесёду с ее праздничными танцами и развлечениями. По завершению бесёд шли гадать, но об этом будет речь в следующем разделе монографии.

Собственно Святки (7.01–18.01 н. ст.) в Водлозерье назывались «прямыми святками» или просто «святками». Отметим, что в «христославлениях», т. е. в воспеваниях мифа о рождения Христа, которые в Водлозерье затягивались на целую неделю, вплоть до Старого Нового года (13.01 н. ст.), молодежь не участвовала. Этим занимались старики, а также группы детей и подростков (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 149). Причем делалось это несколько иначе, чем писал об этом Г. И. Куликовский применительно к Олонецкой губернии (Куликовский, 1894а, с. 407) «Христославленники» Водлозерья смиренно входили в дома и просили разрешения «прославить Христа». Получив разрешение, читали стихи. Заканчивали их обращением к хозяевам, в которых просили подать им хлеб целым караваем, а не кусками (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 134, 149; ФА ИЯЛИ, № 3302/18, 28). Подавали же им не большие деревенские караваи, а небольшие ржаные хлебцы, именовавшиеся «култышами» или «житниками». Старикам подносили также по пачке табаку, а мелких денег, конфет или покупной снеди не давали никогда.

В первую неделю «прямых святок» в Водлозере было принято отвозить девушек в чужие деревни гостить у родни, чтобы расширялся круг знакомств, потенциальных женихов и будущих сватов. Доставлял гостью к родне и обратно обычно ее родной брат, родитель к доставке дочери в гости не привлекался. В гостях девушка не работала даже по дому, но если вечером не уходила в гости или на бесёды, то сидела и пряла привезенную с собой шерсть на своей прялке (ФА ИЯЛИ, № 3297/17). Впрочем, не ходить на бесёды гостье было трудно, поскольку в первую неделю «прямых святок» они устраивались каждый день в любой деревне. Единственное, что могло удержать девушку от таких походов, – недостаток парадной одежды: гостье на каждую новую бесёду в одной и той же деревне следовало приходить в разных нарядах. Парни в соседние деревни добирались сами, чтобы увидеть как можно больше потенциальных невест. Но там их не особо-то и ждали. Хорошо, если в деревне была родня или друг. Впрочем, дрогнуть на морозе в ожидании начала бесёды тоже долго не приходилось, поскольку в Водлозерье было принято зазывать в дома и угощать чаем чужих парней, ожидавших начала вечеринки (ФА ИЯЛИ, № 3296/30). За чаем завязывались новые знакомства. Парень, принятый в чужой деревне старым или новым другом, должен был обеспечить ему гостеприимство, когда тот в свою очередь прибудет на бесёду в его деревню. Так или иначе, но наиболее широкие возможности для знакомства молодежи разных деревень друг с дружкой открывались именно в прямые святки, причем только в первую их неделю, пока гостьи не разъезжались по своим деревням.

В течение всех «прямых святок» молодежь развлекалась, прежде всего, тем, что переодевалась в различных полусказочных персонажей. Их на Водлозере называли «хухляками», «кухляками», «кухменями», «снарядихами» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 144–149; ф. 1, оп. 50, д. 1132, л. 39, 57; д. 1134, л. 123, д. 1135, л. 4, 7–8). Особенность местной традиции состояла в том, что в первую неделю «прямых святок», которая называлась «страшной», молодежь рядилась в устрашающих персонажей, а в ряженье второй недели («святой») преобладала свадебная тематика.

На «страшной» неделе маскировались под «покойников» и «чужаков». Лица всех ряженых скрывали маски из тряпиц с отверстиями для глаз или из редкой мешковины («липача» – ср. вепс. lipas – «лоскут»), иногда лица просто были вымазаны сажей (ФА ИЯЛИ, № 3297/19). Если в дома односельчан заходить не собирались, могли закрывать лицо платком, придерживая его двумя руками, когда кого-нибудь встречали. Наряжались в разное тряпье («ряпши» – ср. вепсск. räpsä: «делать что-либо небрежно, неряшливо») одно поверх другого так, что люди сначала шарахались в сторону, а потом начинали смеяться (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 147). Парни часто одевались девушками, а девушки – парнями. Почти всегда среди ряженых был «цыган» с «медведем» на веревке, кто-нибудь из парней изображал беременную цыганку (подкладывали на живот подушку) с корзиной в руке. Для создания шумовых эффектов хухляки привязывали к поясу несколько деревянных ложек, поварешку, мутовку. При ходьбе все это побрякивало («кыландало»). Дополнительный шум ряженые издавали, ударяя друг о друга сковородами и сковородниками, печными заслонками. Иногда в руках держали скалки, чтобы отбиваться от тех, кто захочет поднять маску и увидеть лицо хухляка. Впрочем, задирать ряженых запрещала народная традиция: случайным встречным нельзя было кидать в них снежками или толкать их руками в снег (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 4).

Ряженые на улицах появлялись после завершения бесёд. Ходили по своей деревне или в соседние селения. В дома входили только с разрешения хозяев. Приходя в дом, ряженые нередко приносили с собой «петуха» – парня, руки и ноги которого были продеты в рукава вывернутой наизнанку и развернутой воротником вниз шинели, а голова, лицо и плечи закрыто платком. «Петуха» ставили на лавку, а один из ряженых охранял его со скалкой. Несмотря на наличие охраны, кто-нибудь обязательно толкал «петуха», тот, потеряв равновесие, падал, чем вызывал всегда бурный смех (ФА ИЯЛИ, № 3300/3). Согласно традиции, хозяева пытались отгадать, кто есть кто среди ряженых. Если удавалось – радовались, поскольку это было доброй приметой, сулящей прибыль в хозяйстве в новом году. Зато узнанные парень или девушка, как считалось, должны были еще год проходить холостыми (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 148–149). Тот, кто был угадан, тут же открывал лицо. Ряженые, как это было принято в целом по Олонецкой губернии, танцевали молча под аккомпанемент ударов ложек, поварешек, сковородников о заслонки, вьюшки или сковородки. Если с ряжеными приходил музыкант, ему дозволялось играть с открытым лицом, поскольку его в любом случае «вычислили» бы – музыканты в округе были наперечет. В корзине «цыганки», которая оставалась позади других ряженых, нередко были мелкие угли и зола, которые сыпались на пол сквозь отверстия между лучинами корзины. За представление ряженые знаками просили у хозяев подачки выпечкой, в чем им отказывать было не принято. Однако после ухода ряженых хозяевам нередко приходилось отмывать пол от незаметно рассеянных по полу углей, раздавленных ногами танцевавших хухляков. После того как ряженые покидали дом, хозяйка закрывала двери, крестя их, словно в доме побывала нечистая сила.

Ритуальные проказы ряженых тоже приходились обычно на «страшную неделю». Проказить (разбирать поленницы дров, примораживать двери, закрывать трубы стеклом и т. п.) молодежь отправлялась, когда взрослые уже видели свой первый сон. Сильно обижаться на эти проказы не полагалось, но и меру молодежи следовало знать. За вытащенное на крыльцо «туалетное золото» ряженый вполне мог получить удар батогом, но удар должен был наноситься, что называется, «на месте преступления». По большому счету ритуальные проказы ряженых конфликтных ситуаций в деревне не создавали. Тем самым общество, как принято считать в этнографии, предоставляло молодежи несколько дней, чтобы «выпустить пар», после чего следовало снова жить в рамках деревенской дисциплины.

Рубежом между «страшной» и «святой» неделями «прямых святок» был Старый Новый год (1.01 ст. ст./ 13.01 н. ст.). Этот праздник в календаре значился как день Василия Великого Кесарийского. Основные обряды выпадали на вечер, поэтому Старый Новый год именовался часто Васильевским вечером. Этим вечером обычай гостеприимства в молодежной среде отменялся. Праздничная бесёда начиналась очень рано, а еще до наступления сумерек двери бесёдной избы запирали, чужаков не пускали. Готовили общее угощение только для себя из принесенных с собой продуктов. По сообщению Г. И. Куликовского, на Васильевский вечер на Водлозере на вечеринку парни приносили кружку толокна (Куликовский, 1894а, с. 410). Наши же информанты вспоминали, что угощением служила ячменная каша с маслом, иногда – дополнительно испеченная собственноручно девушками несложная выпечка.

Вторая («святая») неделя «прямых святок» длилась с 14 по 19 января н. ст. Для деревенской молодежи она была наполнена гаданиями, преимущественно о свадьбе, и хождениями «свадебными» ряжеными. Главными персонажами ряженых на «святой» неделе были «жених» и «невеста». Жениха играла обычно девушка, а невесту – парень. «Жениха» в мужском одеянии выделяла повязанная на шею косынка или платок и украшенная ленточками шапка. «Невеста» среди ряженых была всегда самой нарядной дамой. Ее одеяние состояло из сарафана с надетыми под него пятью-шестью, а иногда и 12 одна поверх другой сорочками с вышитыми подолами и свисающих из-под повязанного на голову полотенца широких разноцветных лент. Из кудели изготовлялись огромный бюст и накладки на бедра. Остальные ряженые изображали второстепенных участников свадьбы – «дружку» с кнутом, «мать» и «отца» и других. «Девушка» с удочкой в руке обычно изображала «рыбака», ведь рыбный промысел для водлозеров часто бывал более важным занятием, чем земледелие. Имеется единичное свидетельство, что ряженые в этот период являлись в дома с «козлом» на веревке (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 25). Козел в русской традиционной символике, как известно, был связан с идеей плодородия. Да и в целом вся свадебная символика ряженья «святой» недели водлозеров на мифоритуальном уровне была нацелена на умножение приплода и богатства.

Традиция ряженья в Водлозерье сохранялась до второй половины 1990-х гг. (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 710, л. 48). В 1980-е гг., в период горбачевского «сухого закона», к жителям деревни Кевасалма ежегодно являлся нетрадиционный персонаж, изображавший пьяницу с початой бутылкой водки в руках (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 710, л. 48). Выглядело это очень комично. Но особенно бурно зрители смеялись, когда однажды «пьяница» случайно разбил свою бутылку и начал в панике собирать в ковшик жидкость, пролившуюся на грязную клеенку на полу у печи. Нынешние хождения ряженых в Куганаволоке на святки происходят по инициативе заведующего клубом.

В старину в ночь на Крещение (18.01 н. ст.) молодежь, участвовавшая в ряженьях и гаданиях, очищалась купанием в полночь в «ёрдани» – крещенской проруби (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 149). Называлось это «грехи смывать». Перед купанием хухляка кто-нибудь из товарищей осенял крестным знамением, а другой привязывал за пояс длинным полотенцем или веревкой. За нее человека быстро вытягивали обратно, как только тот погружался в воду. Чтобы хухляки не осквернили своим «поганым купанием» крещенской проруби, старухи ее охраняли, пока сами в нее не окунутся (Там же, д. 1135, л. 26; д. 1134, л. 3).

После Крещения интенсивность проведения зимних бесёд входила в обычное русло. Всеобщее буйное веселье происходило на Масленой неделе. Однако ни изготовления чучела Масленицы, ни «встречи Масленицы», ни «сжигания Масленицы» водлозерская традиция не знала. К масленичным катаниям с гор детей и подростков компании водлозерской молодежи присоединялись лишь в ночь на четверг (ФА ИЯЛИ, № 3299/1; НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 150). При этом, как везде у русских, молодые люди избегали детских санок, но похищали где-нибудь сани, отцепляя от них оглобли. С наступлением Великого поста молодежные бесёды прекращались. Они возобновлялись только в праздник Благовещенья (7.04 н. ст.), когда водлозерская молодежь приходила танцевать в бесёдные избы без песенно-музыкального сопровождения, а также во вторник и четверг на Пасхальной неделе. Молодежные бесёды Водлозерья отошли в прошлое к середине XX в., превратившись в «танцы» советского периода, а с начала 1990-х гг. – в «дискотеки» в сельском клубе по воскресным и праздничным дням.

Весной (6.05–11.07 н. ст.) и летом (12.07–2.08 н. ст.) молодежь встречалась вне бесёд и бесёдных вечеринок. Сразу после Троицы, в Духов день, девушки и парни воскресными вечерами гуляли на гумнах (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/10). Сбор молодежи на гумне подчеркивал переходный характер (от весны к лету) такого гуляния. Днем по воскресеньям девушки при благоприятной погоде собирались в компании для вышивания (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 13). Вышивание, в отличие от прядения и тканья, в Водлозерье расценивалось как девичья забава, а не работа, поэтому запрета на него по воскресеньям не было. Хотя делали девушки очень важное дело – готовили себе приданое, без которого они и мечтать не могли о замужестве в традиционном крестьянском обществе. Парни это прекрасно понимали, не донимали девушек и не мешали им, даже если были ничем не заняты. Индивидуальные встречи или прогулки парня с девушкой в крестьянской деревне не поощрялись. Общественное мнение и традиции допускали лишь групповые встречи парней и девушек. Так что вне праздников в весенне-летний период молодежи разных полов доводилось общаться нечасто.

Зачинателями послеобеденной части народных праздников весенне-летнего периода всегда была молодежь. После церковной службы, обеда и непродолжительного послеобеденного отдыха на деревенскую улицу девушки и парни выходили двумя группами, по отдельности. Сначала они расходились в противоположные стороны деревни, после чего начинали движение навстречу друг другу. Шли под песни: парни пели свою, обычно в сопровождении гармони или балалайки, а девушки – свою, но без музыкального сопровождения. Парни и девушки шли по три-четыре человека в ряд, иногда образовывали небольшие колонны. У парней возглавляли шествие музыканты (или хотя бы один музыкант), у девушек в первом ряду шли «атаманши» (см. выше) и те, кто обладал хорошими голосами и нарядной одеждой. Во втором ряду и далее шли менее нарядно одетые девушки (у юношей – парни). Самых «расфуфыренных» девушек – покрутниц – в группе поющих сельских красавиц не наблюдалось. Богатые покрутницы, наряженные сразу в несколько сарафанов с надетыми поверх них демисезонными одеждами и тяжелой жемчужной короной на голове, к поющим девушкам присоединиться не могли, даже если очень этого хотели. Их делом было красоваться в первом ряду зрителей. Зрители, заслышав песни молодежи, высыпали из домов на центральную часть деревни. Первые ряды, кроме покрутниц, занимали нарядно одетые молодожены, состоятельные жители деревни и их гости. Позади них толпились все остальные участники праздника. Чем больше сближались группы поющих парней и девушек, тем громче они пели. При встрече они оставляли пение старинных песен и переходили на взаимно колкие частушки, чем основательно поднимали настроение зрителям. Пройдя сквозь строй наблюдателей, группы парней и девушек снова начинали петь старинные песни, и так они удалялись друг от друга до околицы, от которой вновь начинали встречное движение. Все это повторялось не менее трех-четырех раз, после чего исполнители и зрители расходились, обсуждая между собой наряды участников деревенского «парада».

Через непродолжительное время начинались коллективные праздничные игры. Они, с перерывом на чаепитие, продолжались порой до закатного времени. С заходом солнца все расходились по домам, только молодежь продолжала танцевать чуть ли не до рассвета. В поцелуйные игры во время весенне-летних праздников молодежь не играла.

Период с Иванова дня по Петров день (7.07–12.07. н. ст.) в народном календаре водлозеров был временем «летних» святок. По ночам на протяжении всех шести суток парням и девушкам разрешалось проказить, в том числе залезая в чужие огороды за луком, в кладовки – за молоком, и гадать о судьбе и будущем брачном партнере. В ночь на Петров день вся «добыча» молодежью съедалась где-нибудь в укромном месте у костерка. В весенне-летний период иногда в деревне организовывались «помочи», на которые зажиточные хозяева могли собирать молодежь для изготовления печей из глины. Юношей, собравшихся в товарищество для битья печей, водлозеры именовали «себряками» (ФА ИЯЛИ, № 3297/1). Скорее всего, это слово восходит к старославянскому «сябр», обозначающему «друг», «товарищ». По окончании работы хозяева устраивали для парней ужин, к концу которого приходили девушки, чтобы устроить с парнями пляски, попеть песен. Поводом к общению молодежи в осенний период (август – начало сентября) обычно становились и общественные «помочи», связанные с жатвой зерновых культур. Помочи были не бесплатными. Состоятельные хозяева нанимали девушек и молодых женщин в жницы, если не успевали с уборкой хлебов (АНПВ, № 2/84, л.58). В XIX в. в Олонецкой губернии, по данным Г. И. Куликовского, девушки даже на жнивье шли в сопровождении парней под игру на гармони (Куликовский, 1894а, с. 409). Жницы наряжались в праздничные рубахи, работали, соревнуясь друг с другом в скорости и неутомимости. Весь день они трудились под песни, а по завершении страды для работавших в поле людей хозяева устраивали торжественный ужин. После ужина к дому собиралась вся местная молодежь, чтобы попеть и потанцевать.

В первой декаде августа парни и девушки собирались группами, чтобы лакомиться горохом, достигавшим стручковой зрелости (АНПВ, № 2/74, л. 60). Больших опустошений на полях они не делали, но парни основательно набивали свои карманы. Сладким горохом угощали девушек, а также подростков, которые приходили смотреть, как развлекаются их старшие товарищи на гуляниях, устраиваемых по ригам и гумнам из-за достаточно частых в этот период дождей. Гуляния эти начинались не ранее дня Макария (7.08 н. ст.) и прекращались к Успенью Пресвятой Богородицы (29.08 н. ст.), когда ночи становились совсем темными. Ровный пол на гумне позволял ходить «круги», танцевать кадрили («кадрелки» или «кандрелки») и лансье (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/10). Кадрили иногда водлозеры называли «кругом» (ФА ИЯЛИ, № 3295/9). Танцевали больше под песни, а парочки в полутьме (свет исходил только от одной горящей лучины) могли миловаться друг с другом (ФА ИЯЛИ, № 3299/1; АКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 170/170). Погода до середины сентября позволяла молодежи собираться по вечерам у костров, чтобы испечь свежий картофель. Иногда отправлялись в более длительную прогулку, чтобы набрать репы на подсечных участках в лесу. Какой-то урон чужому картофельному или репному полю, конечно, наносили, но никогда не воровали слишком много. Такие набеги молодежи на участки с репой, картофелем или горохом были узаконены общественным мнением водлозеров. По этому поводу даже имелась поговорка: «Репу да горох сеют для воров».

С Успенья Пресвятой Богородицы в Водлозерье начинали устраиваться молодежные «вечорки», которые проходили по праздникам в тех же деревнях, где и сам праздник (ФА ИЯЛИ, № 3299/131). На долгожданный осенний праздник в Гольяницы молодежь приезжала даже за 40 верст (ФА ИЯЛИ, № 3297/21). Для вечорок парни и девушки сообща нанимали на один вечер самую большую избу в деревне, чтобы повеселиться в то время, когда старшее поколение и дети уже отходят ко сну. Вечорки по разным деревням продолжались до Покрова, когда возобновлялось посещение постоянных бесёд. Так замыкался годовой цикл увеселений молодежи.

 

3. Молодежные мантические обряды

Мантические обряды, т. е. гадания молодежи, подобно увеселениям, проводились в строго определенные календарные сроки, вписывались в общий цикл народного календаря. Посредством гаданий молодежь пыталась узнать самые важные вехи своей будущей, прежде всего семейной, жизни. Большинство молодежных мантических обрядов приходилось на время зимних и «летних» святок, и лишь малая их часть осуществлялась в иные сроки. Как и у всех русских, в зимний период гадания начинались с первого дня зимы – Покрова Пресвятой Богородицы (14.10 н. ст.). Гадали с тараканом, которого в коробочке или без девушки клали перед сном себе за пазуху, после чего просили: «Таракан, таракан, сведи к заветным воротам». Надеялись во сне увидеть дом, в который будут сосватаны. Календарная особенность зимних святочных гаданий в Водлозерье заключалась в том, что они начинались не с Рождества (7.01 н. ст.), как в центральной России, а с начала «полусвяток» (см. выше).

У русских Карелии имелось несколько преданий, объясняющих, почему проникновение в мир духов, через которых рядовому человеку открывалась возможность прозреть будущее, доступно лишь в определенные сроки, а не в любой день. Большинство из них давали пояснения насчет периода классических Святок, длившихся с Рождества по Богоявление (Крещение). Так, по народным поверьям, Бог Отец, радуясь Рождеству своего возлюбленного Сына, позволял на Святки нечистой силе покинуть подземные чертоги и порезвиться пару недель на воле (Георгиевский, 1902, с. 54; Народная демонология, 1901). Представлялось, что будущее людей открыто бестелесным духам. Это будущее лишь потому и открывалось простым смертным, что дух представлялся в зеркале образом будущего жениха или же «подсовывал» гадающим предназначенные к исполнению «вещие жребии». Поскольку крестьяне твердо верили, что водяной дух выходит из проруби в мир людей лишь в ночь на Рождество, то в «полусвятки» не гадали способами, требующими использования воды. Запретными были также гадания с применением зеркал и «вещими снами» (Логинов, 2006в). «Отражение будущего» в зеркалах уподоблялось «отражению будущего» в воде, отсюда, видимо, происходил и запрет. Сходство этих гаданий с предсказаниями «вещими снами» состояло в том, что они воспринимались «зрительным образом».

При описании гаданий мы будем использовать терминологию и классификацию по особым кластерам (гадания вещим звуком, вещим жребием и т. д.), предложенную В. Смирновым в статье, посвященной мантическим ритуалам Костромского края (Смирнов, 1927).

Самым простым и доступным в «полусвятки» в Водлозерье было гадание «вещим жребием» по имени первого встречного, которого останавливали на улице, выбежав из бесёдной избы (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 53). Девушки спрашивали имя у мужчин, парни – у девушек. Считалось, что каким именем назовет себя первый встречный – то и будет у жениха или невесты. Более сложным, но не менее популярным, было гадание о суженом по полену (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/283; ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 145). Дождавшись в бесёдной избе полной темноты, молодежь отправлялась добывать поленья для гаданий к домам, в которых жили девушки на выданье или холостые парни («холостяги»). К поленнице подходили задом наперед, не глядя, левой рукой вытаскивали любое полено и, зажав под мышку, бежали обратно на вечеринку или бесёду. Если парень или девушка не смогли вытащить полено из поленницы, считалось, что целый год им еще придется «холостовать». Те, кто приходил с поленом, внимательно рассматривали его на свету. Радость вызывало «шадровитое», т. е. красивое полено. Считалось, что красивым, скорее всего, будет будущий супруг или супруга. По длине и толщине полена судили о росте и комплекции будущего супруга или супруги, по характеру коры судили о чистоте лица и волосам на голове. Полено со старой гнилой древесиной сулило старого и больного супруга. Если часть полена была не до конца отрублена и от этого «гуляла», думали, что и супруг будет гулящий. Кому попадало горбатое полено, отшучивались: «Полено горбато, значит, жить богато». Кому доставалось красивое полено, несли его домой и клали в свои дрова, чтобы перепроверить нагаданное. Если мать с утра уносила это полено вместе с другими в дом и сжигала его в печи, верили, что нагаданное обязательно сбудется.

Собираясь на бесёды в «полусвятки», молодежь любила сообща гадать «вещим жребием» с воском свечи, оловом или бумагой (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/183). Воск плавили в ложке на пламени лучины или свечи (олово – в пламени печи) и выливали на поверхность обеденного стола бесёдной избы (в воду лить воск или олово было запрещено до наступления «прямых святок»). По получившейся фигуре судили о будущем суженом или суженой (курносый, носатый, лохматый и т. д.), если фигура напоминала церковь, думали, что предстоит венчаться, а если гроб, верили, что придет смерть. Лист собственноручно смятой бумаги поджигали и клали на блюдце. Блюдце подносили к ровной стенке русской печи и смотрели, что покажут тени от сгорающей бумаги. Любые узнаваемые фигуры считались вещими (собака – это встретить друга, рыба – иметь с кем-то крупную ссору), но главное событие наступающего года пророчила та фигура, которая являлась последней. Она могла предвещать как свадьбу, так и смерть. Иногда гадали «вещими звуками» с помощью жерновов. Вся компания выходила в сени бесёдной избы или в сарай, и каждый гадающий собственноручно крутил жернов на один оборот. Все остальные прислушивались к возникшему звуку и пытались идентифицировать имя лица противоположного пола, с которым свяжет их судьба на всю жизнь (То же, колл. 73/183).

Девушки из зажиточной семьи в зимних и демисезонном наряде (д. Канзанаволок, 1920-е гг.). Из семейного архива Данилиных.

Охотно гадали в период «полусвяток» по «вещим звукам» на перекрестках дорог. Верили, что нечистые духи, подобно людям, чаще всего ходят по торным дорогам, чем интенсивнее на дороге бывает движение людей, тем больше там вероятность получить от духов вещие знаки. На росстани с бесёд уходили за час или два до полуночи (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/82). Один способ гадания назывался «полоть росу», другой – «полоть снег» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 145; ф. 1, оп. 1, колл. 73/183). Девушки, набирая обратной стороной передника снег, клали в него колечко с пальца и, подкидывая снег в переднике, произносили: «Полю, полю росу. Куда меня спросят? Которому дому? Которому полю?» или «Полю, полю снежок. Залай, залай собачка на судимой стороне!» (То же, л. 145; ф. 1, оп. 1, колл. 73/11). Если «пололи росу», то падали в снег, прикладывали ухо к дороге и слушали, не едет ли откуда-либо воз, не зазвенит ли поддужный колокольчик. Считалось, что в том направлении, откуда будет приближаться звук, приедет свататься суженый. Если «пололи снег», то оставались стоять, закрывали глаза одной ладонью, другую прикладывали к уху и слушали, не залает ли где собака. Ожидали, что суженый приедет сватать из тех деревень, со стороны которых раздавался лай. Иногда значение придавалось характеру лая собаки (звонкий, сиплый, писклявый и т. п.), что давало возможным сделать более конкретное предположение насчет личности будущего жениха. Поодиночке гадать на перекресток ходить боялись. В связи с этим обычно рассказывалась быличка о девушке, которая отважилась пойти одна, за что ей едва не пришлось поплатиться жизнью. Нечистый дух не только подал ей «вещие звуки», но и, приняв образ суженого, погнался за девушкой. Та еле-еле успела забежать в свой дом, закрыть и «зааминить» двери, перекрестить все окна. С досады нечистый дух якобы так стукнул в стену, что изба затряслась, а девушка в тот год вышла замуж (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/296).

Сложнее выглядело гадание на росстани с участием «атамана» с нечетным числом гадающих (Там же, колл. 73/82). На перекрестке дорог или на росстани тропинок гадающие становились спинами друг к другу, а атаман очерчивал вокруг них круг зубом от бороны, лемехом от сохи, ухватом, кочергой, рыбацкой пешней или иным предметом обереговой символики. Во время «зачерчивания» произносился заговор: «Вокруг нас круг, а круг чертил не я, а Богородица моя» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 35). Слушали, плотно зажмурив глаза. Открывать их запрещалось. Считалось, что нарушение запрета хотя бы одним из гадающих приведет к тому, что нечистые духи обманут людей, подадут им неверные знаки о будущей их судьбе. Нельзя было, как и при любом ином гадании, смеяться, а также обмениваться репликами. Считалось, что «вещие звуки» часто слышит только тот, к кому это имеет отношение по его будущей судьбе, а все остальные ничего могут и не слышать. Про вещие звуки, которые слышала гадающая молодежь, говорили, что им «причудие было», «причудилось». Тот человек, который чертил круг по снегу вокруг гадающих, сам обязательно должен был войти в него. По этому поводу автор записал быличку: некая девушка по имени Наташа (с Колгострова) не вошла, сколько ее ни звали, в очерченный ею зубом бороны круг, а через год умерла (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 69).

«Вещими звуками» молодежь в «полусвятки» ходила также гадать на гумна. Когда в гумно зайти смелости не хватало, отправлялись к кому-нибудь в сарай. У входа в сарай садились на шкуру издохшей (не зарезанной ножом) коровы или теленка спинами друг к другу и очерчивались железным концом сковородника (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/239, 295). При очерчивании произносилось заклинание, общее, наверное, не только для всех русских Обонежья, но и всей Олонецкой губернии: «Встань, черта, от земли до неба, от неба до земли! За чертой тыща чертей, в черте ни черта». Над гадающими «вещими звуками» могли подшутить деревенские насмешники. Самой злой шуткой было ходить по деревне и колотить колотушкой о колотушку, чтобы молодые люди перепугались и решили, что им всем предстоит умереть. С гаданиями на очерченной кругом коже у водлозеров, как и всех русских Севера, связаны предания о том, как атаман, очерчивая круг, плохо зачертил хвост. Нечистый ухватил-де за этот хвост шкуру и до первых петухов таскал несчастных парней и девушек «по всему белу свету» (вплоть до Пяльмы и Гакугсы на берегу Онежского озера), до полусмерти всех перепугав (То же, колл. 73/295). Теми же страстями о нечистой силе, таскавшей гадавших парней и девушек на коже издохшего животного, сопровождаются и рассказы о гаданиях у проруби на второй день Рождества. Единственная деталь, отличающая это гадание от гаданий в сарае и гумне, состояла в том, что водлозеры очерчивались у проруби рыболовной пешней (То же, колл. 73/295).

Сведениями о том, что девушки ходили к окну бани или овина гадать в полночь с задранным подолом (шерстью по заду погладит – к добру, холодной рукой погладит – к «худу»), как это было принято почти повсеместно в Обонежье, мы не располагаем. У овина, амбара, бани девушки гадали «по вещим звукам». Порой какой-нибудь шутник, узнав, что «девки пошли слухать», ходил по деревне и колотушкой стучал по заборам и строениям (Там же, колл. 73/239). Гадания по вещим звукам у названных строений считались страшными, требовали очерчивания сковородником круга на снегу вокруг гадающих.

Основная часть гаданий приходилась на «прямые святки» (7.01–18.01 н. ст.). Либо водлозеры не слишком придерживались принципа, что страшными гаданиями следует гадать в «страшную» неделю, а о свадьбе – в «святую» неделю, либо в наших материалах зафиксирована уже стагнирующая традиция. Однако гадания с использованием воды или ее символики старались приурочить к первым дням после Рождества. Гадания с первым блином, испеченным на Рождественский или Крещенский сочельник, приурочивали соответственно к утру Рождества или к утру Богоявления (Крещения). Девушки, отправленные родителями погостить к родственникам, гадали, укладываясь спать на новом месте (во второй день Рождества), причем блин или хлеб им не требовался. Гостья должна были лишь сказать перед сном: «На новом месте приснись жених невесте». Приоткрывать трубу или двери тоже не было нужды. Как представлялось, суженого во сне ей должны были представить домовые духи принимающего ее дома.

Гадать «слуховым образом» под окнами домов начинали с утра в день Рождества Христова (7.01 н. ст.) еще до наступления рассвета. Это гадание было сугубо девичьим. Мать затемно будила дочку и давала ей блин, испеченный на праздник первым (в Заонежье, например, девушки его должны были похитить). С этим блином девушка отправлялась к дому холостого парня. Стучала в окно и вызывала парня на улицу. Если домашние ей отвечали, что парень спит, а потому не выйдет, это означало, что девушке еще год не быть замужем. Если он выходил сразу, думали, что сватов девушке можно ждать уже на Межговенье (период между святками и масленицей). Если же парень выходил на крыльцо, но не сразу, скорого сватовства не ждали (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 145).

Если холостого парня вызывать из дома желания не было, девушка могла пойти с блином «слушать» под окна к любому дому (То же, л. 144; ФА ИЯЛИ, № 3298/6). Домов, где младенцев качали в зыбке, избегали. Верили – если услышать, как качают дитя, в тот же год доведется родить внебрачного ребенка и самой качать его в колыбельке. Прежде чем встать под окна и слушать, в блине делали зубами отверстия для глаз и рта и накладывали его на лицо, как маску. Добрые разговоры в доме предвещали добрую жизнь в течение года, а ругань и брань – плохую жизнь. Особое внимание обращали на слово, услышанное первым. Если в разговорах обитателей дома звучали слова «выпусти» или «выйди», они пророчили скорое замужество, а слова «сиди» или «не ходи» – продолжение девичества до следующего года. Стук чего-либо упавшего с грохотом (особенно коромысла для переноски ушатов с водой), звуки от тесания или пиления досок, забивания гвоздей предвещали скорую смерть той, кто их услышал. Гадать же «вещим образом» в Рождественский и Крещенский сочельники, положив блин на лицо и вглядываясь в темноту окон уснувших домов (что привидится, то и сбудется), как это имело место у карелов в Карелии и русских Заонежья, в Водлозерье, похоже, не было принято. В старину гадания с первым блином, испеченным на Рождество или на Крещенский сочельник, не ограничивались слушанием под окнами. С такими блинами гадали также по «вещим снам». Отходя ко сну, девушка заворачивала блин в бумагу или тряпицу, клала себе под изголовье со словами: «Суженый ряженый, приходи блина кушать» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 145). Верили, что тот, кто девушке приснится ночью, тот и станет ее мужем. При гаданиях «вещими снами» дверь закрывали на ночь, не благословясь, а душник печи оставляли открытым или приоткрывали трубу печи (То же, л. 146).

Со дня Рождества и до Крещенского сочельника можно было гадать «вещими снами». Укладываясь спать в ночь с Рождественского сочельника на Рождество, девушки гадали о суженом «вещим сном» при помощи краюхи хлеба или «озубка» (куска хлеба со следами собственных зубов), оставшегося от торжественного ужина (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 56, 57–58). Спрятав под фартук хлеб для гаданий, девушки за столом больше не произносили ни слова, отправлялись спать позже всех. Дверь закрывали на крючок, не благословясь, а положив краюху под подушку, просили: «Богосуженый, богоряженый, приходи хлеба кушать. Забери меня с собой, буду я твоей женой». Или: «Суженый ряженый, приходи озубок доедать». Кто во сне приснится, за того и замуж идти. Вспомним, что в повседневной жизни «озубок» следовало доедать за столом (Там же, л. 49). Напомним также, что утайка хлеба, взятого со стола и съеденного где-то в укромном месте, по поверьям водлозеров, угрожала рождением в будущем детей со склонностью к воровству.

Самым оригинальным из гаданий «вещими снами», имевшим бытование только в северной части Водлозерья, было гадание в «страшную» неделю с открыванием люка в подполье. Открывать душник русской печи, приоткрывать трубу или двери при этом гадании не требовалось. Парень или девушка, вернувшись с бесёды, перед отходом ко сну открывали подполье и просили «хозяина-батюшку» показать во сне суженого или суженую. Нами записан случай неверного исполнения данного гадания в деревне Калакунда. Брат информатора, открыв подполье, перевернул люк нижней частью вверх и оставил на полу. Тем самым он, того не зная, выполнил магическое действие, в результате которого все духи подпольного пространства лишились места своего привычного обитания и оказались в избе. Ночью семья якобы проснулась от криков парня, которому казалось, что его кто-то душит во сне. Эти ощущения у него закончились, как только закрыли люк в подполье (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 25). Так он и не узнал своего будущего, погиб холостым в Великую Отечественную войну.

После Рождества девушки около полуночи бегали на реку или озеро и намачивали в проруби одну ногу вместе с чулком, чулок этот не отжимали и не снимали с ноги, а возвратившись в свой дом, ложились спать. Перед сном произносили заветную формулу: «Суженый ряженый, приходи чулок снимать» (То же, колл. 73/182). Верили, что жених приснится. Разновидностью гаданий «вещим образом» периода «прямых святок» было гадание обручальным кольцом, которое опускали в сосуд с водой. Девушка, чтобы вызвать духа, с распущенной косой проходила по одной половице, открывала дверь в сени и приглашала нечистую силу помочь погадать. Затем она возвращалась к столу, зажигала свечу у стакана с водой и смотрела внутрь кольца через воду. Считалось, если кто привидится, тот и жених, а никого не увидишь – значит, замуж еще рано. Особые надежды на гадания с кольцом и сосудом с водой девушки возлагали в Крещенский сочельник, когда, по народным поверьям, отпущенное Богом для свободного гуляния нечистой силы по земле время заканчивалось и духи падали в воду, чтобы смягчить свое падение на землю. На Водлозере и сейчас еще можно услышать рассказ о том, что одна из девушек в конце 1930-х гг. в стакане с водой и обручальным кольцом за один раз увидела сразу трех своих будущих мужей (То же, колл. 73/131).

Исключительно популярными в «прямые святки» были гадания «вещим образом» с использованием зеркал. Гадать дозволялось как с одним, так и с двумя зеркалами. Один из способов гаданий с двумя зеркалами состоял в том, что ближе к полуночи большое зеркало ставили в угол с иконами, а другое, поменьше, – на перекрестье воронцов. В приоткрытую в сени дверь или в душник печи просили черта прийти для участия в гадании. Девушка вставала на табуретку или на переносную лавку у печного столба и произносила: «Суженый ряженый, приходи, покажись», – затем смотрела в маленькое зеркало так, чтобы видеть, что покажется в большом зеркале в углу под иконами. Как и при любом гадании «зрительным образом», смотреть надо было, не мигая, не утирая слезу из глаз. Водлозеры говорят, что толком рассмотреть суженого при таком способе гадания не удавалось. Подмечались только общие черты: худощавый или толстый, плечистый или узкогрудый, носатый, кудрявый и т. п. (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 146). Долго изображение не рассматривали, небольшое зеркало быстро клали отражающей стороной на воронец, так как боялись, что нечистый дух, принявший на время образ суженого, выйдет в мир людей из зеркала и накажет гадающую девушку. Рассказывая о гаданиях с зеркалами, водлозеры иногда приводят быличку о юноше, чересчур долго не закрывавшем изображение в зеркале, что окончилось для него «не слишком здорово». Нечистый дух так крепко его ударил, что он потом целый год ходил с отметиной в виде пятна на скуле (То же, л. 146).

Еще один способ гадания «зрительным образом» с двумя зеркалами состоял в высматривании суженого в «коридоре», который образовывался при постановке на столе двух прямоугольных зеркал друг против друга или вплотную под прямым углом друг к другу и освещении их пламенем одной свечи. Как и по всей Руси, в Водлозерье считают, что если парню суждено в этот год жениться (либо девушке выйти замуж), в конце визуального «коридора» должно сначала появиться неясное пятно, которое будет приближаться и увеличиваться, пока не примет образ суженой (или суженого). Изображение якобы можно заставить замереть, осенив зеркала крестом, чтобы подробнее рассмотреть. Чтобы прекратить это гадание, не обязательно было валить зеркала на стол отражающей поверхностью. Их можно было «захлопнуть», как захлопывают книгу, или накинуть на них кусок черной материи. Водлозеры говорят, что если при таком гадании в зеркальном коридоре появится лицо противоположного пола – это к замужеству, если же увидишь гроб с покойником, доведется умереть в тот год. Если покойник в гробу будет похож на родственников или знакомых, умереть придется тем, кто привидится в гробу (То же, л. 146–147).

Имело место в Водлозерье и гадание с одним зеркалом, напоминающее гадание с двумя зеркалами, описанное нами выше. В избе у печной трубы зажигали свечу, ставили зеркало так, чтобы, стоя на приставной лавке, видеть через плечо приоткрытую, иногда до половины, входную дверь (То же, л. 146; НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/240). Суженого в этом случае звали в двери, приоткрытые от входа в избу до выхода на улицу. Говорят, что увиденное неотвратимо, что изображение суженого в зеркале бывало точной копией будущего супруга или супруги. «Назад уже не отпятишься». Однако при таком гадании можно было увидеть и самого себя в окружении горящих свечей в гробу, который нечистые на плечах вносили в избу. Естественно, такое видение пророчило скорую смерть.

С одним зеркалом гадали также в бане. Шли туда в полночь вдвоем или втроем, так как способ этот считался весьма опасным. Зеркало ставили на каменку, чтобы видеть из него входную дверь, открытую нараспашку. Свечу или лучину не зажигали. Обходились светом луны и звезд, поступавшим с улицы. Один или два участника гадания забирались под полок и смотрели оттуда в дверь, еще один, стоя у каменки, смотрел в зеркало. Информант, сообщивший нам данный способ гадания, сказал, что еще до появления изображения в зеркале с улицы донесся вой и шум приближающейся толпы «нечистых» (Там же, д. 628, л. 39). Вся их компания, перепугавшись и воя от страха, выбежала на улицу, но никого там не увидела. Понятно, что продолжать гадание молодежь побоялась, все поспешили домой.

Те, кто не имел в доме зеркала, могли заменить его в данном гадании конским хомутом (Там же, д. 628, л. 58–59). Позвав «суженого-ряженого», парень или девушка поднимались на печь, надевали на себя хомут (как на лошадь, но перевернув верхней частью вниз), жались к трубе, всматриваясь в темноту за приоткрытой дверью. Одна из наших информанток утверждала, что ее брат, гадая этим способом, в 1937 г. якобы увидел, как в избу набежала целая стая волков. В тот год парень не женился, но приехали чекисты, забрали его отца за участие в белогвардейском движении, увезли на Черную речку и расстреляли (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 147). Смерть в гаданиях с хомутом пророчил и привидевшийся гроб (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/240).

Хомут в Водлозерье использовался также в ритуале овладения умением «портить» людей, календарно связанном с «летними» святками. Желающим советовали в летнюю пору надеть на себя перевернутый хомут и пойти после захода солнца в лес на росстань, куда должен прийти нечистый и обучить человека «черному» ритуалу (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 184/14). В дни поминовений предков через хомут с печи дети могли увидеть домашних духов (Харузун, 1894, с. 325; Зеленин, 1915, с. 909). Сходное поверье, что через хомут дети с печи могут увидеть умерших родственников в дни поминок, было зафиксировано Г. И. Куликовским у вепсов на реке Оять (Куликовский, 1894в, с. 420; Строгальщикова, 1986, с. 81). Так что хомут как средство магической коммуникации между миром людей и параллельным миром мог использоваться не только в святки, но и на протяжении всего календарного года.

Имелся в Водлозерье также способ гадания «вещим образом», который объединял в себе гадания с зеркалом и хомутом. Парень обычно забирался на печь или на лежанку, надевал на себя хомут и смотрел с печи в зеркало, которое в большом углу держала в руках его сестра или другая девушка (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/11, 241). Если напарника не было, девушка с зеркалом садилась в большой угол под иконы, хомут надевала на голову и смотрела через зеркало на приоткрытую дверь в сени (То же, колл. 73/4, 183, 240). В зеркале девушка могла увидеть не только образ суженого, но и внесение в дом гроба, если в будущем суждено было умереть ей или кому-то из близких родственников. Информанты рассказывают, что видения, при которых в избу вносили гроб, сопровождали звуки приближения толпы, молящейся за упокой имярека, реже – одни лишь звуки шагов существ, вносящих в дом гроб с покойником.

Особый блок гаданий выпадал на Васильевский вечер, т. е. на Новый год по старому стилю. Бесёда на Васильевский вечер (13.01 н. ст.), как уже говорилось выше, была особой (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 144–146). Избу для нее намывали заранее, чужаков на бесёду не пускали. Для одного из гаданий девушки специально пекли пряженые пирожки с толокном. В какие-то пирожки могли положить монетку, в какие-то – немного сахара или же соли. Остальные пироги делались как обычно.

Пока готовились пироги, начинали гадать «вещими жребиями». Например, по олову, которое плавили в железной банке в печи. Каждый гадающий собственноручно выливал олово в сосуд с водой на обеденном столе, а потом все смотрели, что получится. Если олово лилось из банки плохо, это была примета смерти или плохой жизни, если лилось легко и свободно – хорошей жизни. Если выливался венец – сей год замуж идти, если гроб – умереть в новом году (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/183). «Вещим жребием» гадали по лучинам (То же, колл. 73/4). В щели на полу, напротив друг друга, втыкали две лучины. Правая загадывалась на имя парня, левая – на имя девушки. Затем лучины поджигались. Если лучины, сгорая, склонялись друг к другу, это было благоприятным признаком. Если лучины расходились в разные стороны, считалось, что из дружбы парня и девушки ничего не выйдет и пожениться им не суждено. В 1920–1930-е гг. лучины стали заменять спичками, которые вставлялись в край спичечного коробка.

На Васильевский вечер также гадали «вещим жребием» по ниткам. На имя парня и на имя девушки скручивали из кудели две короткие нитки. Свою нитку бросали в сковороду, наполненную водой, со словами «Если замуж выйду за (имярек), так ниточки соскитесь», после чего бросали в воду вторую нить. Смотрели, сойдутся ли нитки концами, что расценивалось как предсказание свадьбы (То же, колл. 73/11, 183). Таким же способом любой из участников бесёды мог погадать «на задуманное». Что именно задумывалось, окружающим рассказывать не требовалось. Верили, что если нитки сойдутся в воде концами, задуманное сбудется, а на нет – и суда нет. Когда ужин был готов, кашу съедали сообща из одного чугунка каждый своей ложкой. По пирогам гадали: кому что достанется, так и год пройдет. Пирог с солью – плакать придется, пирог с сахаром – будет приятное событие, деньги – к деньгам, а если обычный пирог, то год пройдет своим обычным чередом. Часть пирогов оставляли недоеденными, чтобы пойти с ними слушать судьбу на росстани. Гадания эти были в точности такими же, как и в «полусвятки», но недоеденные пироги молодежь оставляла у перекрестка как бы в расплату духам за участие в гадании. Там куски пирогов находили и съедали собаки и птицы. По возвращению в бесёдную избу с перекрестка молодежь отправлялась «лучить в пролуби», т. е. в проруби (Там же, ф. 1, оп. 1, колл. 73/4). Каждый из участников бесёды брал в зубы лучину, и все вместе шли к водоему. Там разделялись на мужскую и женскую группы. Первыми вставали у проруби на четвереньки девушки, разом окунали лучины в воду и бежали наперегонки в бесёдную избу, не выпуская лучины изо рта. То же самое вслед за ними проделывали парни. В избе пытались поджечь свои мокрые лучины от лучины, горевшей в светце. Считалось, что та девушка, чья лучина загорится первой, первой выйдет замуж. Точно так же расценивалась и очередность воспламенения лучин у парней. Парень и девушка, чьи лучины вообще не загорались до прогорания лучины в светце, по поверьям, не должны были выйти замуж в наступившем году. Иногда это расценивалось как предвестье смерти.

В завершении бесёды на Васильевский вечер гадали «вещим жребием» с петухом и житными зернами (ФА ИЯЛИ, № 3296/15; НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/4). Иногда зерна, не считая, откладывали в сторону по числу гадающих, когда варили общую кашу, иногда на каждого гадающего отбиралось по 12 зерен. Принципы гадания были те же, что и у всех русских. Сонного петуха вытаскивали в полночь из-под печи или из подполья, крутили на месте (чтобы еще больше закружилась голова) и ставили в середину круга, образованного кучками зерна, рассыпанными на полу у печи. Чьи зерна петух клюнет в первую очередь, тому первым и в брак вступать.

Прочие гадания исполнялись в любой из дней «прямых святок» (начиная со второго). Гадание с петухом и зернами могло быть исполнено не только в Васильевский вечер, но зерна для гадания брали из хлебного стога той семьи, в которой были «холостующие» парни или девушки на выданье (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/82).

Достаточно оригинальным был способ гадания «вещим сном» в деревнях по реке Ваме, в южной части Водлозерья. Ночью девушки выбегали на росстань за деревню и кричали в сторону каждой из дорог: «Где моя судимая сторонушка? Где мой Богосуженый»? (Там же, д. 489, л. 56). Потом, ни с кем не заговаривая, шли домой, двери не запирали, ложились спать: кто приснится, тот и суженый. Еще один способ гадания «вещими снами» состоял в следующем: девушка, ложась спать, «замыкала» свою девичью косу на замок, а ключ клала себе под подушку со словами: «Суженый ряженый, приходи замок открой» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 147). Замкнуть косу девицы на замок (без ее ведома) могла и ее мать, если желала сама погадать о будущем своей дочери. Ключ от замка в этом случае мать клала себе под подушку и звала суженого дочери. Главное в этом гадании было запомнить того, кто приснится ночью.

«Вещим жребием» с использованием мусора с пола и углей из загнетка печи (Кузнецова, 1997, с. 96) гадали редко. Весь мусор, подметенный на полу в избе, и горсть углей из загнетка печи, залив водой, высыпали под стол в избе, после чего ждали «причудия». Если слышался с улицы топот многих ног, распевающих свадебные песни или «Аллилуйя!», стоило ждать свадьбы; если голоса пели заупокойные молитвы, ждали смерти гадающего.

С приходом дня Крещения Господня (19.01 н. ст.) заканчивались святки, а с ними и зимние гадания. Только в среду на Средокрестной неделе (в середине Великого поста), подобно всем русским, девушки ходили на росстань слушать, откуда почудится звон колокольчика, скрип санных полозьев или лай собаки. Такие гадания нами уже описаны выше.

С окончанием Великого поста, на пасхальной неделе, молодежные гадания в бесёдной избе возобновлялись, но только на два дня – вторник и четверг. На эту неделю как бы падали остатки древнеславянской новогодней (мартовской) обрядности, которая была разорвана на две части с принятием христианства. На бесёдах в это время гадали главным образом «спиритическими» (по В. Смирнову) способами. Проще всего гадать было по «гадательной псалтыри» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 108). Предлагалось загадать страницу и строку в книге, указать, сверху или снизу расположена строка. «Атаман» или «атаманша» зачитывали вслух строку, чье содержание и пророчило будущее, которое должно было сбыться до наступления следующей Пасхи. Если речь в этой строчке шла о смерти, готовились к смерти, если о свадьбе, ожидали скорого брака и т. д. Нечистых духов для проведения такого гадания специально не вызывали. Поэтому определение его В. Смирновым в качестве «спиритического», быть может, не совсем точно. Автор бы в системе В. Смирнова отнес этот способ гадания к гаданиям «вещим жребием». Духов на эти две бесёды водлозеры вызывали для гадания «по тарелочке». Звать души Александра Сергеевича Пушкина или Петра Первого, как это делается сейчас, было не принято. Считалось, что вызванный дух будет только тогда отвечать правду и не начнет ругаться матом, если гадающие вызовут души умерших добрых и честных родственников, которые при жизни хорошо знали сидящих вокруг тарелочки (То же, л. 108). Правила гадания с момента появления этого способа в Водлозерье не менялись: круг на бумаге с буквами и цифрами, а на перевернутой донцем вверх тарелочке – метка для их считывания. Гадающие кладут на тарелку правую ладонь и пытаются придать ей вращение. В Куганаволоке на Пасху молодежь ходила к отцу знахарки А. И. Левиной и уговаривала его погадать им при помощи небольшого спиритического стола или скамейки. Главное условие, чтобы в столе или скамье не было железных гвоздей. Отец Левиной что-то шептал себе на руки, накладывал ладони плашмя на стол или лавку, затем туда же клали ладони юноши и девушки. Предмет начинал двигаться по избе, за ним двигались и люди. При этом задавались вопросы, вроде «Сколько мне лет?» или «Сколько лет осталось до женитьбы (замужества)?». А. И. Левина утверждала, что стол или лавка начинали кланяться, отстукивая ударами ножек ответ на заданный вопрос (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 59).

Во вторник и четверг пасхальной недели молодежь после бесёды могла пойти погадать в заброшенные дома. Это гадание считалось очень опасным, и решиться на него могли только самые отважные парни или девушки. Хотя правила обязывали отправляться гадать в пустые дома поодиночке, шли туда вдвоем, чтобы не было так жутко. В пустом доме подметали всю избу, а мусор заметали под стол, после чего произносили: «Богосуженые, богоряженые, приходите к нам» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/82) и лезли под стол сами. Сидеть там надо было до полуночи, когда нечистые духи в одеждах будущих женихов явятся в избу. На лица их нельзя было смотреть. Надо было запомнить одежду или вырезать из нее клок, чтобы потом опознать суженого. До этой стадии гадания, по известным нам источникам, ни разу водлозеры не доходили. Едва заслышав шаги, люди в ужасе выбегали из-под стола и бежали прочь, вспоминая все известные им молитвы.

Гадание о будущем на картах не было жестко связано со Святками, Пасхой или каким-либо иным периодом. Но на бесёдах пасхальной недели в карты гадали обязательно. Карты, использованные в карточных играх, считались малопригодными для гаданий, говорящими неправду. Чтобы «заставить» карты, побывавшие в игре, открывать будущее, на них плевала и усаживалась на короткое время та из девиц, которой поручалось гадание (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 72). Затем карточную колоду на некоторое время клали на задвижку плиты или на вьюшку печи. Лучшими гадалками на картах, гадающими в любое время года, считались цыганки.

Следующий период для молодежных гаданий наступал только в летние святки (7.08–12.08 н. ст.). В канун Иванова дня (7.08 н. ст.), на Ивановскую («Иваньску») ночь, девушки с распущенной косой и без пояса ходили своими компаниями в рожь заплетать три колоска в косицу, чтобы погадать, выйдут ли они замуж. В Петровскую ночь (12.08. н. ст.) или же через день-два девушки ходили проверять, распустилась ли заплетенная ими косица. Если да, то к замужеству, а если нет, еще год в девушках оставаться (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/138: ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 57). В старину заплетать косы в рожь девушки ходили, видимо, не только простоволосыми, но и обнаженными. В традиции 1920–1930-х гг. в Водлозерье парни еще ходили подсматривать за девушками, чтобы подшутить над ними, расплести сделанные ими косицы (Там же, колл. 133/138). Магическая сила ржи в народных верованиях заключалась в том, что это растение в середине лета пребывало в пике растительной силы. В этот период происходило колошение ржи, т. е. реальное умножение посеянных зерен в грядущем урожае.

В ржаные поля накануне Иванова дня девушки ходили плести косицы из колосьев и искать васильки. Из цветов плели венки («вьюнки») на голову или делали небольшие букетики. То и другое использовалось в качестве украшений и в качестве гадательных предметов. С венками девушки гадали в тех случаях, когда оставались без бани для проведения своих ивановских обрядов. До 1920-х гг. бань в деревнях имелось не так уж много, так что ситуация эта была нередкой. Дело в том, что вечером накануне Иванова дня в баню с «ивановскими» вениками париться шли даже самые глубокие старухи (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 17–18). Считалось, что банная процедура с ивановскими вениками «40 грехов снимает». Только в воле хозяев бани было, предоставлять ли ее девушкам на ночь или нет. Если соглашение с хозяевами бани достигалось, то главным гадательным предметом становился березовый веник, в который кроме васильков девушки добавляли еще и «иванов цвет» (ФА ИЯЛИ, № 3297/1, 3299/1), на большей территории России чаще известный под названием «куриной слепоты». У других русских Обонежья, карелов и вепсов «рецептура» составления «ивановского» веника была несколько иной, как и способы гадания с вениками (Логинов, 2009б, с. 307–309).

В баню ночью девушки шли компаниями, но каждая девушка парилась своим веником. Дать его в руки подруге хоть на секунду означало бы передать ей часть своей девичьей «славы». С вениками гадали уже после банной процедуры, когда шли купаться в реку или озеро. Гадали по принципу «вещего жребия», бросая веник левой рукой наиспашку, встав спиной к воде. Перед броском приговаривали: «Скажи мне правду, веничек, выйду ли я замуж или нет, что со мной будет?» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 57).

Среди записей наших предшественников имеется сообщение о том, как однажды этим способом гадали четыре девушки на Колгострове. Два веника, согласно сообщению, прибило к берегу, и обе девушки вышли замуж за парней своей деревни, а два унесло в озеро, и их владелицы вышли замуж за парней из других деревень (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/131). Если веник тонул в озере или плыл по реке, указывая комлем на кладбище, ожидалось, что девушка умрет в тот же год (То же, колл. 73/1). Когда веник плыл по реке, указывая комлем в любую сторону, кроме кладбища, ждали, что сваты приедут именно с той стороны. Из опасений нагадать смерть посредством веника, брошенного в реку или озеро, девушки по выходу из бани иногда гадали, бросая свои веники через крышу бани, повернувшись к ней спиной (То же, колл. 73/183: ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 57). Если веник без труда перелетал через крышу, ожидалось скорое замужество. Если он оставался на крыше за коньком бани, по направлению комля судили, в какой дом или в какую деревню девушке предстоит идти замуж, пусть и не очень скоро. Если веник не долетал до конька и скатывался обратно к ногам девушки, думали, что замуж ей пока явно рановато. Букет и венок из васильков после посещения бани несли домой и клали под подушку, укладываясь спать. При этом приговаривали: «Суженый ряженый, покажись мне во сне» или «Суженый ряженый, приходи венок плести» и т. п. (То же, л. 154) и пытались запомнить предутренний сон. Венок, использованный в гадании «вещим сном», прятали среди камней и коряг у воды. Если до Петрова дня венок куда-то пропадал, думали, что владелица венка в тот же год выйдет замуж, даже если бросок ее веника через крышу бани бывал неудачным (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 153–154).

В случаях, когда баню для ночных обрядов заполучить не удавалось, девушки своей отдельной компанией шли купаться. В воду заходили в веночках, с букетиками из васильков в руке. Когда выходили из воды, бросали через себя левой рукой эти предметы в озеро или речку (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/183). При этом произносился короткий приговор: «Куда мой веночек (букетик) поплывет, там мой суженый живет» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 154). Интерпретация была той же, что и при гаданиях с ивановским веником, брошенным в озеро. Погадать по характеру движения венка в реке не получалось, поскольку венок имел форму кольца, и течением его всегда несло вниз. Зато букет цветов всегда имел комель, по направлению которого и отгадывалась «судимая сторона». Особенно благоприятным было расположение букета цветами точно к девушке, а комлем на ту деревню, где жил желанный парень. Ожидалось, что девушка будет жить в любви и богатстве.

Парни в эту ночь после ритуального подглядывания за купающимися девушками (при этом иногда одежду девушек перепрятывали или забрасывали на крышу бани) собирались на площадке у крыльца одного из них, чтобы погадать с петухом (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 154). Гадали обычно те, кому предстояло идти в армию. На крыльце располагали по кругу гадательные предметы: нательный крест (к службе в армии), кучка земли (к смерти), колечко (к женитьбе), лук (к слезам), монетка (к деньгам) и хлеб (к сытой жизни). Гадающий раскручивал сонного петуха, принесенного из сарая. Какой из предметов он клевал, такая судьба пророчилась парню.

Как видим, народных гаданий о судьбе и замужестве у молодежи было много. Конфликтных ситуаций участие в гаданиях почти не создавало. Взрослые, конечно, могли отругать за открытую зимой на всю ночь печную трубу или приоткрытую в сени дверь, да и вообще за участия в гаданиях, поскольку их считали «греховными». Но, в общем и целом, на гадания молодежи принято было смотреть сквозь пальцы. Опасность вступить в «иррациональный конфликт» с духами, предсказывающими будущее, по народным воззрениям водлозеров, подстерегала гадающую молодежь в весьма ограниченном круге мантических ритуалов.

В настоящее время старинная мантическая обрядность в юношеской среде почти исчезла. Старухи это объясняют тем, что в голодное военное и послевоенное время было не до гаданий. В этот период, по их мнению, как раз и прервалась связь поколений. Новая молодежь уже не знала ничего или почти ничего о гаданиях. Да и жизнь сильно изменилась. Общественное производство и процессы урбанизации совсем не располагают к исполнению большинства гаданий: петухов в доме нет, зерна нет, хомутов нет и т. д. и т. п. Рожь нынче вообще не сеют, а для букетов и венков девушки и девочки-подростки собирают любые полевые цветы, а не васильки. Каким образом гадать с ними, многие, похоже, не имеют понятия. В баню на Иванов день специально для поднятия девичьей славутности не ходят.

 

4. Повышение славутности и приворотная магия

Добрая слава славутницы была желанной для каждой девушки. В норме любая девушка в традиционном обществе должна была обладать достаточной степенью славутности, чтобы без проблем выйти замуж. У девушек из состоятельных семей (всегда покрутниц, имевших несколько комплектов красивых нарядов) степень славутности была всегда высокой. Для девушек же из бедных семей повышение славутности было насущной задачей. На него были ориентированы особого рода магические обряды. В психологическом плане магия таких обрядов повышала самооценку девушки, серьезно влияла на смелость ее поведения в общественных местах (Логинов, 1988). Комплекс молодежной обрядности, направленной на повышение славутности, был ориентирован на то, чтобы нравиться не только конкретному лицу, но и широкому кругу лиц противоположного пола.

Специфический обряд магии повышения девичьей славутности исполнялся во время посещения девушками бани в Ивановскую ночь. В частности, девушка-славутница, желая помочь подруге, не пользовавшейся популярностью среди ухажеров, могла несколько раз хлестнуть ее своим веником и тем самым как бы поделиться с ней собственной славутностью. Считалось возможным перенести на себя в бане часть чужой славутности и не вполне добропорядочным образом. Но для этого девушке, остающейся в тени своих более удачливых сверстниц, надо было похитить веник какой-нибудь из славутниц и втайне париться им перед бесёдами и игрищами. Считалось, что привлекательность для парней славутницы при этом будет убывать, но повышаться у похитительницы ее веника (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 154). Так что этот способ вполне можно рассматривать в качестве негативной магии. Впрочем, магия здесь, наверное, ни при чем. Главное, чтобы скромная девушка почувствовала себя уверенно, перестала стесняться, начала бросать на парней завлекающие взгляды. Смелость девушки и уверенность в себе всегда способствовали тому, чтобы скромница вышла из тени своих подруг, от природы наделенных большей красотой и половой привлекательностью. Для повышения девичьей «славы» юные водлозерки прибегали к широко распространенным в Олонецкой губернии способам. Например, собственноручно звонили в колокола в часовнях на Пасхальной неделе (в деревнях Пильмасозеро и Колгостров – и на Иванов день), чтобы их «слава» разнеслась так далеко, как далеко слышен колокол (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 489, л. 53; д. 628, л. 26). С этой же целью обмывали на Пасхальной неделе колокола, после чего умывали этой же водой лицо.

Чтобы нравиться парням, получать от них знаки внимания, девушки нередко прибегали к помощи магических специалистов. Например, в деревне Охтомостров перед часовенным праздником Казанской Божьей Матери девушки бегали к местному ведуну Ивану Егоровичу Суханову с просьбами сделать так, чтобы на танец весь вечер их приглашал какой-нибудь конкретный юноша. Ведун спрашивал его имя, брал у девушки платок и шел на сарай шептать заговоры. На бесёде девушке якобы надо было лишь махнуть платком в сторону своего избранника, как он тут же приглашал ее на танец (АНПВ, № 2/73, л. 19; АНПВ, № 1/85, л. 8). Известен был на Водлозере также «магический» способ достижения лидерства на бесёдах. Для его выполнения, переступая порог бесёдной избы, девушка негромко, но твердо и уверенно произносила: «Здравствуйте, звери. Я – главный зверь. Я вас всех съем» или «Здравствуйте, звери. Я – лев. Я самый главный зверь». Обе заговорные формулы некоторые представители современной водлозерской молодежи и подростков активно используют и в наши дни, появляясь на дискотеке в Куганаволоке (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 31).

Согласно местным суевериям, девушка начинала нравиться парням, если часто и прилежно мыла пороги в своей собственной избе (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 491, л. 22). Возможно, оно связано с давно утраченной верой в «порогового» духа-«хозяина». Считалось, что невестка, часто моющая пороги в доме, не может не понравиться своей свекрови. Поверье это было так широко распространено в Водлозерье, что об услуге, оказанной матери мужа, и сейчас еще иносказательно говорят выражением «намыть зубы свекрови».

Чтобы нравиться лицам противоположного пола, водлозерская молодежь нередко прибегала к исполнению краткосрочных «присушек» и «отсушек», носивших «игровой» характер. Они исполнялись молодежью на профанном уровне, не несли в себе серьезного заряда негативной магии. Этим молодежные «присушки» отличались от любовных приворотов, совершавшихся магическими специалистами с целью обеспечения вступления девушки или женщины в супружество. Исполнением легких присушек в Водлозерье «грешили» не только девушки, но и парни. Последние использовали старинный обычай, обязывающий их угощать девушек на бесёдах и игрищах вяленой репой и сладостями. Пряник или кусок вяленой репы, избранные для совершения присушки, парни носили за пазухой, чтобы те пропитались их потом. Затем их слегка обсушивали и угощали ими на бесёде или гулянии ту девушку, которая нравилась. Иногда, для верности, с пряником или репкой поступали так, как с куском хлеба, которым в Водлозерье принято приручать собаку к новому хозяину, – продевали лакомство через рукав своей рубахи (НАКНЦ, ф. 1., оп. 6, д. 628, л. 39). Говорят, что нужный эффект достигался: объект воздыхания на некоторое время начинал испытывать необъяснимую симпатию к лицу, чей пот был принят с едой внутрь во время угощения. Девушки подобную присушку пытались делать с помощью кормления парней сушеными ягодами черники. Но их требовалось заговаривать во время сушки прямо на противне. Заговор был прост: «Как эти ягоды сохнут, так сохнет раб Божий (имярек) по мне рабе Божьей (имярек)» или «Как эти ягоды сохнут, по мне рабе Божьей (имярек) парни сохнут» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 28). Затем этими ягодами на летнем игрище или же на бесёде девушка угощала того парня, для которого сушила ягоды, или же всех парней подряд, если хотела нравиться всем (НАКНЦ, ф. 1., оп. 6, д. 628, л. 28).

Игровой характер носила также присушка, которую девушки делали на парней с помощью обряда, исполняемого в жаркой бане (То же, д. 404, л. 108–109). Решившись сделать присушку, девушка с подругами шла в протопленную баню позже всех. Нагая, она приоткрывала двери из бани и предбанника, капли воды с конца косы (ныне, когда ходят с короткими стрижками, воду стряхивают с челки) стряхивала на самое горячее место каменки и приговаривала: «Как горячая каменка, горит сердце у раба Божьего (имярек) по мне рабе Божьей (имярек). Как сохнет вода, сохнет раб божий (имярек) по мне рабе Божьей (имярек)». Все действо и слова повторяли три раза. Считалось, что присушка будет действовать, если водяной пар от каменки достигнет дома, в котором спит парень. Присушить таким способом того, кто жил далеко или за озером (за рекой), считалось невозможным. Если парень девушке надоедал, она шла в ту же самую баню, когда каменка в ней была совсем холодная, чтобы «навести остуду». Не раздеваясь, девушка стряхивала холодную воду с волос на камни и говорила: «Как остыла эта каменка, остыл раб Божий (имярек) ко мне рабе Божьей (имярек)». В наши дни указанным способом присушки и остуды все еще балуются в Куганаволоке девочки-подростки.

Современными девочками-подростками Куганаволока на сельской дискотеке практикуется и игровой способ вызывания приязни лица противоположного пола с помощью «лягушьей косточки». Чтобы заполучить такую косточку, отлавливают лягушку в период спаривания и бросают в муравейник живой, чтобы муравьи обглодали плоть. Потом из скелета лягушки выбирают две косточки. Одна из них напоминает рыболовный крючок, вторая – косточку-рогульку (косточку с развилкой). Если девушка хочет, чтобы какой-то юноша весь вечер приглашал ее на танцы, она зацепляет его костяным «крючком» сзади за рубашку и тянет к себе. Подростки уверяли автора, что способ этот действует очень эффективно (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 31). Когда парень надоедает девушке, она косточкой с развилкой отталкивает его от себя, после чего парень якобы сразу же перестает интересоваться владелицей косточки. В какие годы из девичьей среды указанные способы присушки и отсушки «перекочевали» в подростковую среду, сказать трудно.

Вне зависимости от применения или неприменения различных магических способов привлечения лиц противоположного пола, молодые люди влюблялись и страдали от неразделенной любви, как и в наше время. Чтобы облегчить неразделенные любовные переживания, производился простой обряд. Парню или девушке предлагали раскалить на огне нож и резко опустить его в сосуд с холодной водой лезвием вниз, приговаривая: «Как быстро нож остыл, так остыла, охладела раба Божья (имярек) к рабу Божьему (имяреку)» (Там же, д. 628, л. 88). Некоторые информанты утверждали, что данный способ, если его производить многократно, ослабляет страсть, даже наведенную профессиональным специалистом в области магии.

В наши дни для овладения привязанностью лица противоположного пола изредка практикуется еще один способ, в котором нет действий, выраженных в глаголах «раскалять» (сердце), «сушить» и «присушить» (Там же, д. 491, л. 22–23). Для его исполнения находят дома или приобретают в магазине небольшой навесной замок с запасными ключами. Когда любимый парень приходит в дом, замок тайно закрывают на ключ. Ключ вместе с замком кладут под свою подушку, потом хранят их вместе где-нибудь в укромном месте в своем доме. Один из запасных ключей обязательно незаметно опускают парню в карман. Предполагается, что парень, обнаружив в кармане незнакомый ключ, не поймет, кому он принадлежит, и выбросит его. Считается, что после того, как парень это сделает, он будет ходить к девушке, «словно там медом намазано». Если же девушка хочет прервать его привязанность, то открывает своим ключом замок. Временная присушка и «замыкание» должны были способствовать повышению девичьей славутности, вызывая разговоры, что такая-то (имярек) пользуется успехом у кавалеров.

К обрядности повышения славутности тесным образом примыкала магия, связанная с приближением замужества. Чтобы его приблизить, девушки скоблили упряжные дуги приезжавших в деревню сватов, а потом смешивали стружки с водой и пили эту воду перед бесёдами и игрищами (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 85). Во время свадьбы пытались первыми занять место, с которого только что встала невес та, как раз пребывающая на пике своей славутности, первыми схватить и съесть пироги, надкушенные женихом и невестой и брошенные в толпу девушек и т. д.

Высокая девичья слава не гарантировала выхода замуж за любимого парня. Иногда это приводило к неудовлетворенности девичьих амбиций. В этом случае девушка могла отважиться на исполнение любовного приворота. Такой поступок в деревне расценивался как большой грех перед Богом и его неисповедимыми замыслами, но это останавливало не всех. Казалось бы, цель благая – создать семью, но при этом применялась магия самая что ни на есть «черная».

Сделать приворот брался далеко не каждый магический специалист Водлозерья. Не делал любовных приворотов, например, выше упомянутый ведун А. Е. Базанов с Охтомострова. Не потому, что не умел, а потому, что был человеком, умудренным жизненным опытом, не желающим совершать насилия над личным выбором и волей другого. Ему приписываются такие слова в диалоге с самым недобрым колдуном Водлозерья XX в. Тимофеем Колецом: «Человека спортить али что сделать плохое, большого ума не надо. А людям мучаются. Надо делать добро. Знаю, что я могу добро сделать, я сделаю. А зла я не хочу делать» (АНПВ, № 1/85, л. 9). Действительно ли между ведуном и колдуном состоялся этот разговор, сказать трудно. Но не приходится сомневаться, что противоречия в деятельности колдунов и ведунов несли в себе ярко выраженный ценностный конфликт.

Нередко перед совершением любовного приворота требовалось разрушить уже существующую любовь между тем, кого хотела приворожить к себе девушка, и его нынешней «симпатией». Называлась такая магия «наведением остуды». Классический заговор на остуду приведен в работе «Русские заговоры Карелии»: «Стану не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы дверьми, из дверей воротами, выйду в чисто поле. В чистом поле стоит ледяная изба (курсив наш – прим. автора). В ледяной избе сидит черт с чертихой. Да дьявол с дьяволихой: дерется, щипается, друг с дружкой настрету не стретается. А также и вам (имярек и имярек) не встречаться» (Русские заговоры Карелии, 2000, с. 45). «Аминь», заметим, в «черных заговорах» никогда не произносилось.

Заговор на любовный приворот был иным, но от этого не переставал быть «негативным» или «черным», поскольку имел целью нанес ти некий ущерб, вывести объект воздействия из естественно присущей ему нормы. Известный автору заговор водлозеров на любовный приворот звучит так: «Как радуются люди весеннему свету и ржаному цвету, так радовался бы раб Божий (имярек) рабе Божьей (имярек), не мог ни жить, ни быть, ни есть, ни пить, ни дни дневать, ни ночи спать без рабы Божьей (имярек). Аминь» (АНПВ, № 2/73, л. 19). Этот заговор начитывался на еду или питье, создавая своеобразную «программу», которая проникала в организм человека, когда он пил или ел, и начинала оказывать свое воздействие. Некоторыми девушками Водлозерья использовались для любовного приворота не требующие знания заговоров способы, связанные с примешиванием в пищу объекту воздействия собственных месячных. К этому вопросу мы еще вернемся в разделе «Обрядность семейных кризисов». Не использовалась вода или пища в другом водлозерском способе приворота. Для его исполнения берут свой волос и волос любимого, перевивают друг с другом и зашивают в лацкан его рубахи. Пока он носит эту рубашку, будет не в силах бросить девушку, которая совершила тайное магическое действо (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 491, л. 23). Способ этот бытует и в наши дни.

Еще один способ любовного приворота попал в Водлозерье в годы Великой Отечественной войны, когда там жили карелы, эвакуированные из района Сямозерья. Досконально подробности этого способа мы не знаем. Известно лишь, что для его исполнения девушка приглашала парня прийти в свой дом, посетить баню и заночевать в доме до утра. Но если юноша в баню не ходил, в доме не ночевал, то и свадьбы не было. По поводу того, за счет чего происходит такая присушка, мы слышали от водлозеров три предположения: просят помочь банного духа, наводят колдовство на одежду, которую предлагают одеть после бани, или «наводят колдовство» на простыни, на которых спит юноша после бани (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 100).

Магических способов присушки и любовных приворотов в Водлозерье знали немало. Но переоценивать роль такого рода магии в общем числе заключавшихся браков не следует. Даже в молодежной среде многие понимали, что присушки и любовные привороты закладывают основу бесконечной череды конфликтов в будущей семейной жизни (см. 2-ю часть раздела 2 главы 8).