В отечественной этнографии обрядность, связанную с призывом на войну или срочную солдатскую службу, принято именовать «рекрутской». Исполнение «рекрутских» обрядов занимало наиболее длительный промежуток времени среди всех остальных «обрядов перехода» семейной обрядности восточных славян (Байбурин, 1992, с. 68). С точки зрения «теории перехода» А. ван Геннепа, призывник вступал в стадию «отделения» в момент получения повестки с требованием явиться на призывной пункт. Сакраментальной «гранью» являлся момент принятия воинской присяги, с которого до самой демобилизации солдат жил по воинским законам, отличным от законов гражданского сообщества.

Институт рекрутчины был введен в России в 1699 г., во времена правления Петра I. Количество рекрутов и время набора определялись высочайшим указом перед каждым набором. Податные сословия, в том числе крестьяне, в рекруты тогда отдавали пожизненно мужчин в возрасте 20–35 лет по решению общины. Ситуация на местах из-за возникающих споров часто приобретала исключительно конфликтный характер. Положение несколько улучшилось, когда срок рекрутской службы был сокращен в 1793 г. до 25 лет, а в 1834 г. – до 20 лет. В первой трети XIX в. кандидатов в рекруты начали определять не по решению общины, а по жеребьевке. Это успокоило прежние страсти, но возникли новые, поскольку по жребию в рекруты порой доставалось идти единственному парню в семье. Родители писали письма мировому посреднику, но в большинстве случаев «прошения оставались без удовлетворения» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 730, л. 23). Имели в Водлозерье также место случаи обмана семей рекрутов, которые должны были получать вознаграждение от общины в виде надела за то, что их сын поступал в рекруты по найму, освобождая другие семьи сельчан от процедуры жеребьевки (Там же, л. 19).

Рекрут, выслуживший срок, в России получал возможность освободиться от крепостной зависимости, заиметь паспорт и жить, где пожелает, в качестве разночинца. Для Водлозерья эта льгота была неактуальной, поскольку крепостные отношения там не сложились, а большинство водлозеров возвращались в родную деревню, предпочитая ее чужим краям. В середине XIX в. богатые люди законодательно получили возможность за деньги откупаться от воинской службы. Об этих сюжетах, а также о «рекрутской» обрядности по России в целом было сделано квалифицированное научное исследование автором из Санкт-Петербурга Ж. В. Корминой (Кормина, 2005). «Рекрутская» обрядность Олонецкой губернии подробно описана Петром Певиным в Олонецких губернских ведомостях в 1895 г. (Певин, 1895). Правда, статьи эти были написаны уже после воинской реформы Александра II, вводившей в России с 1874 г. всеобщую воинскую повинность со службой длительностью семь лет. Но все равно парня, провожаемого на срочную солдатскую или матросскую службу, крестьяне продолжали оплакивать, словно покойника (Певин, 1895, № 83). С введением всеобщей воинской обязанности призываемый на службу парень домой возвращался молодым, а следовательно, готовым вступить в брак. Таким образом, возрастной порог парней, оказывающихся на деревенском «рынке женихов», автоматически увеличился на срок, отводимый для прохождения армейской службы. Это, в свою очередь, изменило и возрастной порог деревенских девиц. На незамужних девушек, достигших 20 лет, русская деревня перестала взирать как на «перестарков».

С 1874 г. прошло так много времени, что старинную воинскую обрядность на Водлозере уже никто не помнит. В наши дни, если попросишь водлозерских старушек исполнить рекрутские песни, то услышишь в лучшем случае военные песни времен Русско-японской, Империалистической (водлозеры зовут ее Германской), Гражданской или Великой Отечественной войны. Так что из былого комплекса рекрутской обрядности нам удавалось записывать обычаи, связанные в основном с проводами на войну или в армию, хотя некоторые предания о воинском прошлом водлозеров уходят корнями во времена куда более древние, чем рекрутская реформа Петра I. Потомки обруселой чуди и «новгородцев» сами себя в период средневекового прошлого описывают как сообщество людей смелых, решительных и даже воинственных. Именно себе они приписывают победу над каргопольским князем Вячеславом – верным сателлитом Москвы и победителем чуди в Заволочье (Харузин, 1894, с. 320–321). Впрочем, к новгородцам средневековые водлозеры тоже не всегда были лояльны. Автору как-то было указано место у Имешьострова, где, по преданиям, водлозеры пустили ко дну то ли ладью, то ли лодку с новгородскими ушкуйниками. В Смутное время, в начале XVII в. водлозеры собственными силами, без помощи стрельцов и пушкарей с укрепленного городка на острове Пога перебили, а частью пленили отряд из 79 казаков около деревни Канзанаволок (Там же, с. 320). «Паны» те были умелыми и жестокими воинами. Впрочем, богатырями себя водлозеры никогда не мнили. Со смехом вспоминали, что почти за 200 лет рекрутчины в гренадеры (их рост превышал 180 см) из них попали всего два человека. От рекрутчины водлозеры, судя по их семейным преданиям, не бегали, зато сами укрыли на Водлозере не один десяток беглых солдат в XVIII–XIX вв. (Логинов, 2006 г., с. 44).

Современная армия – не пожизненная рекрутчина. Призывника перед медкомиссией не расчесывают расческой покойника и не моют покойницким мылом, чтобы он докторам показался непригодным для службы. Почти не осталось и примет о скором призыве в армию. Эти приметы всплывали в народной памяти в Гражданскую, финскую (водлозеры называют ее «шведской»), в Великую Отечественную войны, отчасти – в афганскую и чеченскую. Призыва в армию ожидали, если замечали, что смола из избы вытапливалась на улицу; если в гадании с петухом и кучками зерна птица клевала кучку с нательным крестиком парня (см. выше); если в карточном гадании несколько раз подряд выпадали карты на «дальний путь» и «казенный дом»; если по ночам видели во сне дорогу или «дорожные» деревья на росстанях (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 122, 134, 154, 160).

Прикидываться немощными и больными, чтобы уклониться от службы в армии, у водлозеров было не принято. Первый случай, когда вполне здорового молодого человека родители «отмазали от армии», произошел на Водлозере менее 10 лет назад. Счастья это ему не принесло, «по пьяному делу» он совершил преступление и получил срок заключения. Теперь, когда срок службы сокращен до одного года и солдат-срочников перестали посылать в «горячие точки», служба водлозерам представляется чем-то вроде удобного случая повидать российскую действительность за пределами малой родины. В местной школе неплохо поставлена работа по патриотическому воспитанию. Стенды с фотографиями бравых парней, пребывающих на срочной службе, висят на почетном месте, регулярно обновляются. Отношение к воинской службе среди призывников и их родителей в массе своей остается положительным.

До Великой Отечественной войны срочная служба в Красной армии считалась даже престижной. Многие деревенские парни возвращались в Водлозерье из армии, твердо освоившими грамоту, повидавшими жизнь. Если в 1920–1930-е гг. парня в армию не брали на основании решения призывной медицинской комиссии, считалось, что ему сильно не повезло (АНПВ, № 2/82, л. 3). За забракованных комиссией даже девушки шли замуж крайне неохотно, словно за больных или стариков (АНПВ, № 2/73, л. 19, № 2/82, л. 3). В 1930-х гг. и позднее о парнях, которых не брали в армию, складывали сатирические частушки. Приведем одну из них.

В некоторых частушках выдвигались самые невероятные, часто непристойные, причины выбраковки парня из числа будущих солдат. Под стать сатире были и частушечные ответы тех, в адрес кого они пелись. Напеть их на магнитофон или под запись в блокнот старушки отказывались. Приведем лишь одну частушку из репертуара мужских ответов на такую критику.

В наши дни обрывки подобных частушек мужчинам приходят на память, когда им хочется грязно пошутить. Ныне традиция петь частушки по поводу призыва в армию осталась в прошлом.

Повестка с указанием числа, когда следует явиться на сборный пункт, в мирное время приходила призывникам («некрутам») за неделю до отправки в армию. После получения повестки в крестьянском хозяйстве резали барана, мясо которого уходило на угощение родных и соседей на прощальных застольях (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 627, л. 3). Всю неделю призывники гуляли по деревням, прощались с родственниками, друзьями, девушками и соседями. С этой целью «некрута» проводили специальные прощальные вечеринки по очереди в каждом доме. Прощальную вечеринку могли провести также в доме дяди или тети призывника (АНПВ, № 2/82, л. 1). На вечеринках сначала исполнялись причитания, после причитаний – песни о войне. Пример рекрутских причитаний Водлозерья содержит работа «Русские плачи Карелии» (Русские плачи, 1940, с. 465–466, 491–494, 526–530). «Рекрутских» песен было в старину много, но до наших дней, похоже, дожили только две: «Рекрута, рекрутики ломали в поле прутики» и «Последний нынешний денечек», которые сегодня поют призывникам лишь старухи (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 71; АНПВ, № 2/82, л. 1). Обязательной песней прощальных вечеринок вот уже лет 60, если не более, является песня «Как родная меня мать провожала», которую за вечер исполняют хором по нескольку раз. Поют также песни о службе в армии, включая песни «афганского» и «чеченского» циклов. В старину пели также протяжные старинные песни, плясали кадриль, ланцы.

Вплоть до Великой Отечественной войны в Водлозерье среди призывников устраивали конные состязания. На острове Канзанаволок «некрута» скакали от деревни Канзанаволок до деревни Коскосалма, на острове Пога – вокруг острова, в Пильмасозерском обществе – от деревни Келкозеро до Пильмасозера. В гривы лошадей вплетались разноцветные ленты и банты, их привязывали также и к седлам. К сбруе лошади под шеей непременно крепился звонкий медный колокольчик. Победителей у околицы встречали девушки, пели им заздравные песни, обнимали и целовали, дарили венки из цветов. Если в пути кто-нибудь не удерживался в седле и падал с коня, считалось, что служба у него пойдет плохо, а живым со службы он, может быть, и не придет. Говорили: «Если кто упал с коня, то не солдат и был» (ФА ИЯЛИ, № 3294/29; АНПВ, № 2/82, л. 1).

До 1960-х гг. у водлозеров встречался обычай сажать у дома березку перед уходом парня на военную службу (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 127; д. 628, л. 56, 71). Делать это мог отец или дядя парня, самому же призывнику сажать дерево не полагалось. Собственноручно мужчина сажал дерево «на свое имя» в том случае, когда его призывали на вой ну. Если дерево приживалось, то думали, что воин вернется живым (АНПВ, № 2/82, л. 2). Правда, сажали такие деревья далеко не все.

В старину «некрута» перед уходом в армию брали из завалины или из подполья родного дома горсть земли, которую насыпали в холщовый мешочек и носили с собой в кармане. Еще в Великую Отечественную войну с этой землей бойцы из Водлозерья поступали по старинной традиции: насыпали немного на бруствер окопа, думая, что она защитит от пули (АНПВ, № 2/82, л. 3). После боя родную землю с бруствера снова клали обратно в мешочек. Высушенным кротом, символической заменой земли, как это часто делалось водлозерами при отправлении на чужбину, при отправлении на войну «родную землю» не заменяли. В наши дни землю с собой на срочную службу в армию уже никто не берет. Для защиты от пуль водлозеры в Великую Отечественную войну также носили у сердца зашитую в мешочек соль, освященную в часовне стариками до восхода солнца на Великий четверг (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 170).

Перед отправлением на призывной пункт родители многих «некрутов» обращались к специалистам в области магии, чтобы сделать службу в армии безопасной (Там же, л. 170). В качестве обереговых текстов в Водлозерье использовались апокрифы «Сон Пресвятой Богородицы» (см. 2-ю часть раздела 6 главы 2) и «Письмо Бога», чтобы парня не ранили и не убили ни пули, ни сабли, ни другое оружие. Записанные тексты вкладывали в карман или в ладанку на шее «некрута» в день отправки на призывной пункт. Кроме того, апокрифы прочитывали трижды над нательным крес том «некрута» (АНПВ, № 2/82, л. 2). В наши дни, когда солдаты ладанки не носят, а найденная у кого-либо из них записанная молитва может вызвать насмешки сослуживцев и командиров, тексты начитывают трижды на стакан воды, который предлагают выпить призывнику. За современными текстами в Куганаволоке раньше обращались к З. И. Осиповой, теперь идут к А. В. Пименовой (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 29, 71). Еще один магический способ уберечь парня от превратностей современной армейской службы водлозеры, видимо, заимствовали в городе. Он состоит в том, что нательную одежду призывника, пропитанную его потом, складывают в сковороду, накрывают крышкой и прячут до конца службы в самый дальний угол дома. Говорят, что данный способ еще никого никогда не подводил (Там же, д. 677, л. 11).

Накануне отправления в армию, до наступления полудня, «некрута» посещали могилы родных на кладбище, рассказывали покойным о предстоящей службе, прощались. Некоторые призывники делают это и ныне. Вечером проводили прощальную вечеринку. На нее собирали гостей специально, уже без тех друзей рекрута, которые тоже уходили в армию на следующий день. Приглашали всю родню, крестных родителей, девушек и парней своей деревни. Веселья было мало, поскольку в старину эта вечеринка большей частью посвящалась причитаниям и прощанию. Причитывала мать, крестная мать или специально приглашаемая вопленица. Было это так давно, что нынешние информанты рекрутских причитаний уже не помнят. Кроме рекрута причитывали также и жене, если парень успевал жениться до армии. Во время причитаний собиралась помощь мелкими монетами, чтобы на эти деньги парень мог купить табак или сладости в первое время службы (АНПВ, № 2/82, л. 1).

После завершения прощальной вечеринки «некрут» выходил на улицу попрощаться с родимым домом, баней, полем и родным берегом. В наши дни это тоже делается (полей, правда, ныне нет, к полям не ходят), но вслух слов не говорят, прощаются мысленно. В старину, скорее всего, с полями, с родным берегом разговаривали как с живыми существами, напрямую обращались к духам-хозяевам двора, бани. К домовым обращались со словами: «Хозяин батюшка, хозяйка матушка, малые детушки, ухожу в армию (на войну) раб Божий (имярек). Спасите и сохраните моих родителей (и далее всех перечислял домашних)» (АНПВ, № 2/82, л. 4). По возвращению из армии тоже требовалось сказать домовым о том, что он, «некрут», явился домой, поблагодарить их за то, что с домом и домашними в его отсутствие ничего плохого не случилось.

В день отъезда на призывной пункт после завтрака в доме в старину производился обряд благословения парня с хлебом, солью и иконой (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 23, 171). Делали это родители, а если они уже умерли, то родная тетка парня. Формула благословения была примерно такая: «Бог тебя благословит, чтобы отслужил и вернулся домой (к отцу и матери)». Нынче хлебом и солью не благословляют, но рюмку водку в дорогу на призывной пункт пьют почти всегда. Одевали парня в дорогу на призывной пункт хуже, чем обычно, поскольку одежда его все равно выбрасывалась по прибытию в воинскую часть. Приличный вид имел только армяк, который в старину справляли на деньги всего общества, чтобы в пути парень не выглядел, как оборванец (АНПВ, № 2/82, л. 2). Собравшись в путь, по русскому обычаю, семья садилась на лавки, чтобы помолчать перед дальней дорогой. После этого все домашние и призывник выходили на улицу. Там уже собирались провожающие со всей деревни. Молодые парни приходили с ружьями, имея с собой до 24 холостых зарядов (полный патронташ) на каждого. Стрелять начинали, как только парень появлялся на крыльце. В шутку водлозеры этот обычай объясняют так: «Стреляем, чтобы наш воин выстрелов не боялся» (АНПВ, № 2/72, л. 19–20). Думается, что на самом деле звуками выстрелов, как и на свадьбе, пытались «отогнать» нечистую силу. В наши дни ружья имеются уже не в каждом доме, поэтому стрелять на проводах стали меньше, но без стрельбы в воздух ни одни проводы в армию не обходятся. Сойдя с крыльца, призывник делал вид, что забыл что-то дома, и возвращался на очень короткое время домой, чтобы вернуться непременно назад из армии. Прежде чем покинуть дом, рекрут заглядывал в печь, что, по местным поверьям, тоже должно было помочь ему вернуться в родной дом (Там же, л. 171). Многие и в наши дни поступают точно так же. Стрельбу в воздух провожающие начинали каждый раз, когда рекрут преодолевал какую-то естественную или символическую границу (при выходе на крыльцо, при отчаливании лодки от берега, при расставании призывника с какой-либо частью провожающих на росстанях или перекрестках дорог – НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 69, 71).

Отец с матерью и любимая девушка, если она была, провожали парня до какой-нибудь значимой для общины или отдельной деревни сельской границы. По пути к месту расставания с семьей в весенний призыв водлозерские «некрута», согласно старинной традиции, срывали правой рукой ветку черемухи или вербы, отдавали сестре или любимой девушке, и та несла ее до прощальной развилки дорог. Ветку эту у водлозеров лентами не украшали, на большой угол избы с улицы не прибивали, как это делается в северном Прибелозерье, а прятали дома за икону и хранили до возвращения парня из армии (АНПВ, № 2/82, л. 2–3).

Для островных и материковых деревень северной части Водлозера значимой для общины границей был берег у начала почтового тракта на Пудож (строго у перевоза через пролив к Пречистинскому погосту). Люди приставали на лодках, прощались здесь с парнем и его друзьями, после чего возвращались домой. Жители деревень с полуострова Куганаволок прощались с рекрутами там же, но ехать на лодке через озеро им было не обязательно. Этот путь они могли проделать и по тележной дороге. Население южной и юго-восточной части Водлозера провожало своих «некрутов» в лодках до берега напротив деревни Маткалахта, к которому также подходил почтовый тракт. Из отдаленных от Водлозера деревень люди передвигались пешком до озера, здесь прощались с рекрутом, а дальше он с друзьями ехал в лодке до начала почтового тракта на Пудож. Из деревни Луза (до 1927 г. призывники оттуда направлялись в Пудож, а не в город Онегу) путь был столь долог, что родители парня провожали только до Лузского ручья на границе лесных угодий своей деревни с угодьями соседней деревни Калакунда, ныне границы между Карелией и Архангельской областью.

Как только лодка с призывниками отчаливала от берега, оставшиеся на берегу родные бросали в воду нечетное число «светлых» (т. е. посеребренных) монет в качестве расплаты с водяным за удачный переезд через озеро. В наши дни многие тоже так поступают, даже если по озеру не едут (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 29). Теперь монеты бросают в озеро, «чтобы дорога была удачной, а служба легкой». Остававшиеся на берегу девушки и женщины пели вслед удаляющейся лодке, пока она не скрывалась за каким-либо островом или не отдалялась настолько, что песни уже не могли долетать до рекрутов (То же, л. 23).

В старину места расставания «некрута» с родными маркировались деревянными придорожными крестами, а чаще – живыми деревьями с выдолбленной в стволе нишей для никатриона, медного складня или небольшой иконки. Такие деревья в Водлозерье именовались «часовнями» (Червякова, 2001, с. 286). Около придорожных крестов или свое образных «часовен» молились, расставаясь с «некрутом». Если провожатые уходили дальше, то расставались все равно у приметных деревьев, которые росли на границах меньшей значимости, чем вышеотмеченные. На память у таких деревьев отсекали сучки на расстоянии примерно метр от ствола или делали на стволе глубокую затеску («мету»). Если человек возвращался с войны живым, в качестве «меты» на стволе вырезались годы военной службы. Одна такая «мета», с надписью «1914–1915», сохранилась на дереве у Лузского ручья (АНПВ, № 2/56, л.18). Деревья с «метами» назывались в Водлозерье «метными» (АНПВ, № 2/73, л. 7–8; № 2/74, л. 138). Они, подобно деревьям-«часовням» и «дорожным» деревьям, причислялись к священным. Считалось, что человека, который срубит такое дерево, неведомая сила накажет отнятием рук или ног.

От места расставания «некрута» с семьей лучшие друзья парня в 1960-х – начале 1970-х гг. ходили провожать призывника до постоялого двора «Сердечкина изба», т. е. за 30 с лишним километров. Подходя к постоялому двору, устраивали пальбу из ружей. Переночевав, друзья возвращались обратно, а новобранцы шли в Пудож пешком еще 34 километра. В наши дни из Куганаволока дальше развилки основной дороги с бывшим почтовым трактом даже друзья призывника не провожают, а основная часть провожающих поворачивает домой у развилки на деревню Кевасалма, что от Куганаволока в пяти километрах.

Поклонный крест в честь погибших воинов-водлозеров (фрагмент). Фото автора

Из дома в день ухода «некрута» на призывной пункт ничего не давали и не дают. За здоровье и удачу солдат на службе некоторые матери, как и в старину, молятся перед иконой Пресвятой Богородицы, заступницы за детей. Кроме того, в наши дни ходят помолиться с той же целью в бывшую деревню Малый Куганаволок, к «Поклонному Кресту» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 39). Крест был изготовлен и установлен национальным парком «Водлозерский» в 1995 г. На кресте надпись: «Сей крест Господень поставлен месяца мая 9 дня 1995 года в память о воинах водлозерах». Свечи жгут внутри стеклянных банок, чтобы их не задувало на ветру. За здоровье воинов кладут «серебреные» монеты прямо в камни или в щели сруба (АНПВ, № 2/73, л. 20). Сон, в котором кто-либо видит парня, служащего в это время в армии, считается вещим, предвещающим поездку за пределы Водлозерья (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 160).

С войн XX столетия не вернулись многие водлозеры. Старинная традиция причитаний по воинам на Водлозере исследована В. Г. Базановым и А. П. Разумовой. Ими были записаны, а потом и опубликованы многие ценные для отечественной фольклористики образцы этого жанра народного творчества (Русские плачи Карелии, 1940, с. 466–470, 484–486 и др.).

По возвращении из армии водлозерские парни обязательно навещали (и навещают) могилы предков. Отслуживший в армии парень всегда приобретал более высокий брачный статус в качестве жениха, чем тот, кто еще не служил или был освобожден от службы по состоянию здоровья. Демобилизованные водлозеры холостыми долго не оставались, быстро подыскивали себе невест. Правда, девушкам, которые выходили замуж в 1940-х гг., приходилось дожидаться с войны своих суженых по пять-семь и более лет.

Примерно с 1960-х гг. возвращение парня из армии стало сопровождаться не только семейным торжеством, но и устроением бурной попойки для сверстников. Бывали случаи, когда пьяная радость от возвращения на родину завершалась дракой с друзьями. Одна из таких драк в семье Осиповых закончилась трагически – вернувшийся домой солдат получил увечья, не совместимые с жизнью. Регулярные календарные попойки бывших солдат и моряков, как и везде в России, с советских времен приходятся на дни Воздушно-десантных войск и Военно-морского флота. Пока существовал причал для маломерных судов в северной части Куганаволока, бывшие моряки (включая людей в возрасте до 50 лет) собирались в полдень на причале под импровизированным военно-морским флагом, а бывшие десантники – на берегу у этого причала. Распитие спиртных напитков сопровождалось (и сопровождается) угощением рюмкой водки любого мужчины, подходящего к компании, распеванием песен военной тематики под игру на баяне. Драки выпивших мужчин в дни ВДВ и ВМФ иногда случаются на дискотеке. Пострадавшим обычно оказывается бывший воин, который не в меру хвастается своей силой и умением применять изученные во время службы приемы единоборств. В принципе, такой исход праздника одобряется в современном общественном мнении деревни: мол, «пусть будет, как все, не задается». Пострадавший во всем случившемся тоже не видит повода для дальнейших конфликтов, чувствует свою неправоту. Вражда на межличностном уровне не возникает, поскольку все друг дружку знают и приятельствуют с малолетства. Изредка случающиеся драки в среде молодежи послеармейского возраста можно характеризовать как спонтанные конфликты, спровоцированные неадекватным поведением участников, пребывающих в состоянии алкогольного опьянения.