Период, в течение которого новобрачных в деревне называли молодоженами, был ограничен годом или полутора годами, не более, в норме – до рождения первого ребенка. Именно поэтому в данную главу включен раздел об обычаях и обрядах, связанных с беременностью женщины и разрешением ее от бремени. Конечно, в перинатальном состоянии (состоянии беременности) женщина оказывалась обычно несколько раз за свою жизнь, но специально об этом говорить в главе, посвященной обрядам и обычаям зрелого возраста, нет смысла. Все необходимые замечания по данному вопросу сделаны в этой, 7-й главе. Требует пояснения, видимо, и название «Общественно-семейные обряды», избранное для оглавления представленного ниже раздела. Выбор этот был сделан потому, что в старину обрядность данного периода жизни человека была не столько направлена на собственно молодоженов, сколько нацелена на ритуальное воздействие через их обрядовое поведение на благополучие всей крестьянской общины в целом. Кроме того, обрядность этого периода жизни человека продолжала обнаруживать в себе яркую связь с фактом только что заключенного брака, в чем нельзя не увидеть следы ритуальной «переходности» к новому состоянию (членов крестьянской общины зрелого возраста), в котором такая связь переставала быть ощутимо очевидной.
1. Общественно-семейные обряды для молодоженов
Переходность состояния молодоженов в старину для жителей сельской местности была очевидна: в обязанности новой супружеской пары входили ношение в течение года парадных одежд, участие на видных ролях в народных и церковных праздниках, в почине наиболее важных общественных работ. Молодожены не отстранялись от посещения молодежных бесёд, на которых имели право целоваться и обниматься друг с другом, хотя участие в поцелуйных играх и в старинных танцах, обыгрывавших приветствия жениха и невесты, для них становилось запретным.
Женитьба коренным образом меняла социальный статус человека в крестьянском обществе. В одежде мужчин в старину новый статус маркировался ношением рубахи, у которой под мышками пришивались справа и слева ромбовидные ластовицы красного цвета. После свадьбы мужчина получал право голоса на общественных сходах. Правда, не являясь пока главой семейства, самостоятельных семейных интересов он не отстаивал, не мог претендовать в повседневной жизни на то, чтобы его называли по имени и отчеству, хотя во время свадьбы к нему и его жене именно так и обращались. Зато в обрядовой ситуации (например, при сборе помощи какой-нибудь невесте) к нему обращались с обязательным упоминанием отчества. После женитьбы мужчине при случае разрешалось выпивать рюмку-другую водки, и никто его за это не осуждал. После свадьбы мужчина имел право курить в компании других семейных мужчин и стариков. В старину по поводу изменения статуса мужа жена обязана была сделать знаковый подарок – собственноручно вышить ему праздничный кисет, наполнить его табаком и вручить мужу. Его личным делом было курить или не курить табак, но отказываться от подарка не полагалось.
Жене обязанность подарить кисет и табак мужу предоставляла прекрасную возможность попытаться завоевать лидерство в семье (заполучить «верхову») над своим мужем магическим образом. Способ этот был известен далеко не всем, но все же имел место в магической практике Водлозерья. Для его осуществления молодая жена набивала подарочный кисет табаком с приворотным зельем. Зелье составляла из небольшого количества мелко настриженных кончиков своих ногтей и волосков с определенных частей тела (подробности здесь мы по этическим соображениям опускаем), которые заворачивала в белую тряпицу и сжигала, а пепел смешивала с табаком. Заговор при приготовлении зелья не произносился. Считалось, что, выкурив целый кисет такого табака, муж уже не уйдет к другой женщине, к какой бы сильной магии не прибегла возможная соперница (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 57). В старину брак заключался с вполне обоснованным предположением, что продлится он до смерти одного из супругов. Недаром и слово «супруги» в русском языке означало «запряженные вместе» (Бузин, 2007, с. 314). Женщина после свадьбы становилась «мужней женой», обязана была ему во всем повиноваться, так что верховенство в семье для нее в старину считалось достижимым исключительно на путях тайного использования магии.
Праздничная одежда молодоженов в традиционном крестьянском обществе не только демонстрировала их временный социальный статус, но была призвана исполнять существенную магическую функцию – привлекать богатство и «славу» (молодые как раз находились в пике своей личной славы) ко всей крестьянской общине, к которой они принадлежали. Поэтому в первый год замужества на жатве, на сенокосе или на первый день выгона деревенского скота молодуха появлялась не просто в нарядной одежде, а сразу в нескольких сорочках с вышитыми подолами, выглядывающими один из-под другого. На сенокосе, например, ради демонстрации вышитых сорочек одна пола сарафана поднималась и затыкалась за пояс. Информанты, объясняя этот обычай, в один голос утверждали, что в эти дни молодуха специально так наряжалась, «чтобы было видно, что рукодельная» (НАКНЦ, ф. 1., оп. 50, д. 1135, л. 6, 17 и др.). Женское рукоделие – это преобразование природного материала в культурно-бытовые предметы, наделенные сакральной символикой. Таким образом, демонстрация рукодельных вышивок на важнейших крестьянских работах, согласно магии уподобления, должна была приводить к преобразованию окружающего мира в желательном для крестьян направлении. Именно в этом в наибольшей степени выражалась сакральная общественная значимость наличия в деревне молодых людей, пребывающих в состоянии молодоженов.
Братья Кирилловы с супругами в период молодоженства (д. Канзанаволок, конец 1930-х гг.). Из семейного альбома Демидовых
На Масленицу молодые торжественно катались в расписных санях по родной деревне, меняя наряды, если таковые у них имелись. На сани у водлозеров устанавливалась так называемая кибитка, которая была, собственно, не кибиткой, а просто возвышением из досок, на котором восседали молодые. В четверг Масленой недели молодой зять обязательно должен был приехать с молодой женой с визитом к теще, а та должна была накормить зятя до отвала пирогами и блинами (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 134). Когда молодые выезжали кататься по деревне, жители деревни останавливали их повозку среди улицы, выпрягали лошадей. Самый сильный мужчина вставал в оглобли вместо коренного коня. Еще две веревки привязывались к передку саней справа и слева оглоблей. За них, закинув концы на плечо, сани тащили еще двое мужчин. Протащив немного повозку с молодыми, мужчины останавливались. Народ кричал «Горько!» или «Полозья к дороге примерзли! Отогреть надо!». Молодые вставали, целовались у всех на виду, а народ кричал: «Хороша молода!» (Там же, д. 628, л. 33). Затем мужчины опять тащили за собой сани и снова останавливались, после чего молодые снова целовались. Когда повозка достигала околицы, молодые расплачивались мелкими деньгами с мужчинами, тянувшими повозку. Их заменяли другие трое мужчин, и повозка трогалась в обратный путь. Главным для мужчин было заработать на водку, а для молодоженов – продемонстрировать свою молодость, красоту, зажиточность. В деревнях, в которых было несколько пар новобрачных, сани с молодоженами могли возить под гору (чтобы легче было) не по трое, а по двое мужчин. За один спуск сани «примерзали» по несколько раз. Когда сани с молодоженами достигали конца спуска, толпа начинала спускать с горы новую брачную пару, в сани которой впрягались другая пара мужчин (Там же, д. 404, л. 150).
Обязательным на первом году семейной жизни для зятя был и визит к теще на второй день Пасхи. Зять приезжал к теще «христосоваться» с несколькими крашеными яйцами, наделял ее подарками (отрезом ситца или кумача), а теща должна была выставить зятю небольшую кадушку крашеных яиц, а также накормить его вареными в масле пряжеными пирогами и хорошо угостить водкой (Там же, л. 152; ФА ИЯЛИ, № 3295/12). Посмотреть на такую встречу собиралось полдеревни. Чтобы потрафить теще, не имеющей большого запаса яиц, зять мог перевернуть кадушку вверх дном и выложить яйца на донце, которого, естественно, из-под яиц нельзя было заметить. Народ хвалил щедрую тещу, а ей было приятно. Но особенно внимательно зрители смотрели, чем именно теща начнет угощать зятя. Если первыми подавались пряженые пироги, сваренные в сковороде в масле, народ делал вывод, что теща вполне довольна зятем. Если подавались «бескорники» (двухслойные блины из ячневой и ржаной муки, посыпанные деревенским сыром и приправленные сметаной сверху), народ делал вывод, что зять чем-то не устраивает тещу или не достаточно хорошо относится к жене. Так при посещении дома тещи в Пасху на знаковом уровне давалось знать зятю и всем присутствующим, что между зятем и тещей не исключено возникновение конфликтной ситуации, которую неплохо бы было привести к взаимному согласию.
Еще один визит к теще молодой зять обязан был сделать на Новый год (ФА ИЯЛИ, № 3295/12). В соседних районах Обонежья с русским населением такого обычая, похоже, не было. Знаковым и на этот раз выступали все те же пироги «пряженцы» и «блины для нелюбимого зятя». Но застолье носило характер семейного мероприятия, соседи являться на него без специального приглашения не имели права. Так что это традиционное для Водлозерья мероприятие, хотя и связанное с фактом заключения брака, было единственным с участием молодоженов, не носившим общественного характера. Однако это не освобождало молодоженов от обязанности появиться на нем в красивых парадных одеждах.
В день годовщины свадьбы невестка, по старинному обычаю, дарила свекрови вышитое полотенце (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 3–4, 6). Это было ее последним нормативно-обязательным подношением свекрови, связанным с фактом свадьбы. Уже покидая категорию молодух в связи с рождением первенца, молодая мать дарила своей свекрови более ценный подарок, чем полотенце, – вышитую станушку (То же, л. 6).
Описанные выше обычаи и обряды периода молодоженства оставляли яркий след в памяти молодоженов, если не были омрачены последствиями, приписываемыми свадебной порче или иным магическим проискам недоброжелателей.
2. Кризисная обрядность периода молодоженства
Ниже описываемые обычаи и обряды касались только тех молодоженов, которым на свадьбе или в послесвадебный период пришлось испытать на себе последствия магических воздействий недоброжелателей. Среди таковых иногда оказывались даже ближайшие родственники новоиспеченных мужа и жены.
Повседневная бытовая магия водлозеров обязывала хозяйку дома при вселении на длительный срок в жилище нового человека обращаться к духам-хозяевам с просьбой «принять на жительство». Однако бывали случаи, когда свекрови не нравилось, что в ее дом поселялась нелюбимая невестка. В таких случаях, вместо того чтобы обратиться к домовым с просьбой «принять молодую на жительство», свекровь клала за печь угощение для домовых, но просила как раз «не принимать чужую рабу Божью (имярек)». Последствия такой магии испытала на себе одна из наших информанток, родом из деревни Водла. У свекрови они с мужем поселились в свободной половине дома. Свекровь, хотевшую иметь в невестках девушку из водлозерок, молодая еще в день свадьбы назвала «маменькой», выразив ей свое полное почтение. Уже на следующую ночь после переселения в дом свекрови она испытала удушье, которое прошло только после того, как женщина нашла в себе силы прочитать «Отче наш». С ее слов, так случалось каждую ночь, в течение трех месяцев. Муж ей помочь ничем не мог, а напрямую к свекрови она побоялась обратиться. Тогда страдалица обратилась к другой приезжей женщине – А. А. Соловьевой, переселившейся в Куганаволок из Янгозера и слывшей по всему Водлозерью сильной колдуньей. Полученный от нее совет был простым: перед сном поставить за печь блюдце молока, положить рядом серебряную монетку, поклониться во все углы, начиная с восточного, и попросить: «Хозяин домовой, большушка домовая, примите меня, рабу Божию Анну, в свою семеюшку, любите, как себя любите». А потом лечь спать, ничего не бояться и ни в коем случае не вскакивать с кровати и не будить мужа, если в полночь поднимется шум и грохот. Дальнейшее наша информантка описывала как нечто фантастическое. В полночь она услышала легкие шаги по полу и увидела свет, как будто от керосиновой лампы, двигающийся от входной двери в их спальню. В комнату вошла белокурая девочка, лет пяти с виду, со скакалкой в руках. С минуту девочка внимательно изучала лица женщины и ее спящего мужа, после чего закричала: «Она наша! Она наша!» – и, прыгая через скакалку, побежала к выходной двери. Вместе с девочкой стал перемещаться и свет. Как только свет в спальне исчез, дом заходил ходуном, из подвала донесся страшный вой, а все половицы в комнате начали с грохотом переворачиваться на изнаночную сторону. Неподвижными оставались при этом только те две половицы, на которых стояла кровать. Муж женщины, несмотря на резкую тряску и подскакивание кровати, не проснулся, но из-за стенки со второй половины доносились испуганные крики свекрови и голос подвывающего от ужаса свекра. Все это, насколько помнит информантка, длилось не более одной минуты, после чего наступила глубокая тишина (АНПВ, № 2/73, л. 23). В итоге разногласия невестки и свекрови были урегулированы, а ночные удушья у молодой женщины прекратились. Рассказанные здесь события происходили, по словам информантки, в конце 1960-х гг.
С последствиями, приписываемыми свадебной порче, бороться своими собственными силами молодожены не могли. Им обязательно требовалась помощь магических специалистов. Надо заметить, что в Водлозерье различали, если так можно выразиться, «порчу половую» (после которой молодожены были не способны совершить половой акт) и «обычную порчу» (сделанную на смерть или на подрыв здоровья). В последнем случае срочно обращались к колдунам или ведунам за помощью. В этом деле откладывать «на потом» было опасно. Считалось, что магические специалисты здоровье могут вернуть только тем, кто спохватится незамедлительно (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 8). Много раз уже упомянутый колдун Колец, как говорили водлозеры, умел «портить» молодых, но возращение здоровья «испорченным» новобрачным ему не давалось. Рассказывая об этом, водлозеры вспоминают, как Колец сделал свадебную порчу, наговорив на иголки в повойнике, который бросил в огонь печи дома, где играли свадьбу. Невеста от этой порчи смертельно заболела. Когда Колецу принесли подарки и попросили исправить дело, тот отказался, сославшись на то, что повойник и иголки уже сгорели в печи, и сделанного колдовства ему уже «не отворотить» (АНПВ, № 2/73, 22). В качестве другого колдуна, портившего свадьбы, водлозеры иногда называют Петра Леонтьева, проживавшего на острове Пога (Кузнецова, 1997, с. 120–121). Одна из ныне живущих его родственниц уверяла автора, что Пеша (Петр Кузьмич Леонтьев, он же Дунаев) был хорошим сказочником, колдовства не знал, а занимался псевдоколдовством, останавливая свадебные поезда «медвежьими литками», чтобы заработать на выпивку (АНПВ, № 2/73, л. 30). Но это утверждение не очень согласуется с полевыми записями автора и других исследователей.
Поскольку в избавлении от свадебной порчи на колдунов особой надежды не было, водлозеры в 1920–1940-х гг. нередко ехали за помощью к ведуну Ивану Егоровичу Базанову на Охтомостров или к некоему Павлу Михайловичу на остров Пога. Тот и другой пользовались славой добрых ведунов, умели исцелить человека от многих видов порчи, в том числе восстанавливать половую потенцию жениха (НАКНЦ, ф. 1, оп. 1, колл. 73/94; ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 14, 29). Разница между магическими действиями колдунов и ведунов была очень существенной. Колдуны, по поверьям, просили своих помощников (чертей) отнять у молодых здоровье или половую силу (вариант – «закрыть проход» у невесты), а ведуны просили своих помощников (хозяев лесной, водяной, земной, воздушной стихий или главу всех домашних духов) снять порчу и вернуть здоровье. Павел Михайлович, по воспоминаниям информантов, выходил также в звездную ночь на улицу и указывал на небосклоне будущее положение звезд, при котором колдовская порча должна прекратить свое действие (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 28–29).
Свадебная порча молодых, если угнетенное психологическое и физическое состояние молодоженов не вызывало необоснованных страхов (например, поели несвежей пищи), почти всегда была проявлением скрытого конфликта, инспирированного закулисными интригами. Конфликт как таковой отсутствовал, если магические действия исполнялись исключительно с целью заставить молодоженов лишний раз раскошелиться, не имели цели причинить ущерб их здоровью. Свадебная порча такого рода была нацелена на временное лишение половой потенции молодого и прозывалась в Водлозерье «шуткой». В тех случаях, когда люди знали или догадывались, от кого исходила свадебная «шутка», сначала обращались к тому человеку, который, по их мнению, причинил вред. В Водлозерье говорят, что на один-два дня лишить парня половой потенции могли и обычные люди, если знали, как это делается (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 71). «Порчельнику» кланялись в ноги и просили не шутить, снять порчу. За вознаграждение тот сам разрушал созданные им магические чары или указывал, где лежат предметы, с помощью которых он сделал шутливый «портеж», и как с ними надо обращаться, чтобы дело наладилось. Корнилий Васильевич Карачев с острова Пога, например, посылал страдальца к поленнице колотых дров искать заложенную в щель березового полена бересту, которую надо было вытащить и сжечь (отдельно от полена, иначе порчу уже будет не отвратить). Молодой перебирал поленницу до тех пор, пока не находил указанное полено. Далее он исполнял, что было велено (ФА ИЯЛИ, № 3300/28). Иногда «невестину п… убирали» в старый лапоть (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 677, л. 33). После получения выкупа указывали, где искать такой лапоть и как снимать порчу. В южной части Водлозерья по поводу свадебных «шуток» сразу шли к В. Тарасовой, которая всегда помогала. Злые языки говорили, что Тарасова имела договоренность с неким Мошниковым, который портил, а деньги за лечение они якобы делили с ним поровну (ФА ИЯЛИ, № 3294/9). Скорее всего, это досужие домыслы про колдовской сговор (мол, работали, как на подряде), а не реальный этнографический факт.
Далеко не каждая половая порча, по словам водлозеров, была невинной свадебной шуткой. Очень часто такая порча становилась настоящей бедой. За помощью обращались к местным ведунам и знахаркам, зарекомендовавшим себя в лечении подобных проблем с положительным результатом. Лечение от полового бессилия жениха, как и от «скрытия» вульвы («закрытия прохода») новобрачной (в обоих случаях половой акт и дефлорацию молодой выполнить было невозможно), осуществлялось в Водлозерье большей частью в бане (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 200). Если это помогало, половая жизнь супругов налаживалась, в положенный срок наступала первая беременность, за ней другая и т. д. Если к помощи магических специалистов не обращались или таковых не находили, молодой мужчина буквально иссыхал от страсти вдали и рядом с женой, а той грозила пожизненная девственность.
Водлозеры уверяют, что порча, причиненная здоровью молодых, которую не удавалось «отворотить» в течение полугода и чуть более, могла привести к смерти или увечью, а порой – к болезни, принимавшей затяжной характер, когда лечить ее не брался уже ни один знахарь. Ничуть не легче в глазах водлозеров выглядели те случаи порчи, когда молодые во время или после свадьбы начинали смотреть друг на друга, как на врагов, жить, как «кошка с собакой». И в этих случаях магическая помощь тоже должна была оказываться как можно скорее. Почти как сказку в Водлозерье иногда рассказывают, что заезжий колдун или ведун из Кенозерья через год с лишним после свадьбы своей магией смог «слюбить» двух местных молодоженов, которые поженились не по любви, спали врозь и только тем и занимались, что лаялись друг с другом. Пос ле магического воздействия они якобы зажили по-доброму, и народилось у них шесть здоровых детей (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 15).
Даже при полной уверенности в том, что свадебная порча была совершена конкретным колдуном, молодожены и их родня с ним в открытый конфликт не вступали. Оно и понятно: колдуна обычному человеку не одолеть, а «себе дороже выйдет». Свадебному «шутнику» и его близким при случае могли отомстить той же монетой. Иногда это имело плачевные последствия, выливалось в весьма длительное противоборство с применением различных магических приемов семьями «шутника» и пострадавшего.
3. Беременность, вынашивание плода и разрешение от бремени
При отсутствии противозачаточных средств в новоиспеченной крестьянской семье, в которой оба родителя были здоровы, первая беременность наступала через непродолжительное время. Автору не раз приходилось выслушивать горделивые замечания информантов – первенцев семьи, что они на свет появились день в день через девять месяцев пос ле дня свадьбы их родителей. Так что представления о сроках вынашивания плода и у крестьян не отличались от научных. Отлучки мужа на лесозаготовки и другие работы с целью поправления финансового положения молодой семьи, устранение последствий порчи, особенно половой, тоже могли затянуть наступление первой беременности. В общем и целом, как уже говорилось, крестьянская община молодоженам в норме отводила полтора года на обзаведение первым ребенком.
Представления о зачатии ребенка. Обряды и обычаи до установления факта беременности
Фантастические представления о сексуальных связях с демоническими существами, присущие восточным славянам с древности (Виноградова, 1996), на Водлозере сохранилсь, наверное, лучше, где бы то ни было. Даже в наши дни в Водлозерье имеются люди, которые верят, что женщина способна родить ребенка не только от полового контакта с мужчиной, но и от половых контактов с духами низшей мифологии. Так, в 2002 г. автор записал со слов молодой женщины, что к ней в новом доме какое-то время приставал с сексуальными домогательствами молодой домовой «в красном кафтане и с пылающими от страсти глазами», которого удавалось видеть даже ее мужу (он это подтвердил). Сексуальные ощущения от половых контактов с домовым, по ее словам, не были яркими и впечатляющими, но она через какой-то период почувствовала себя беременной и родила – во сне, не наяву – дитя. После этого домовой поблагодарил женщину за рождение наследника и, сказав, что больше приходить к ней не будет, оставил ее в покое. С тех пор она видит сны, в которых голос невидимого мальчика зовет ее из темноты: «Мама, мама, забери меня отсюда» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 48). Муж этой женщины вполне осведомлен о мнимом сожительстве жены с духом хозяином жилища. Однако ревности к жене он не испытывает, не видит в этой фантастической истории ни малейшего повода к семейному конфликту.
Рассказы о рождении ребенка в результате полового контакта женщины с медведем тоже многократно записывались исследователями Водлозерья (Кузнецова, 1997, с. 54; АНПВ, № 1/85, л. 14 и др.). Доводилось слышать их там и автору этой работы (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 56). Медведь будто бы утащил женщину в берлогу и сожительствовал с ней, пока его не убили люди. Женщину вернули в деревню, и в положенный срок, через девять месяцев, у нее родился ребенок, похожий на медведя. Событие это водлозеры не считают фантастическим и относят к временам не более чем 30–40-летней давности. Имя и фамилию украденной зверем женщины автору, правда, не называли. Думается, что здесь мы имеем дело с отголосками древних мифологических сюжетов, связанных с происхождением медвежьего племени от наказанных небесами за кровосмесительство брата и сестры либо с обращением сильным колдуном в медведей участников свадебного поезда (Харузин, 1894, с. 334).
Если отбросить фантастические представления, то водлозеры и в старину прекрасно понимали, что дети зачинаются в результате полового акта. Но, естественно, о процессах оплодотворения сперматозоидами яйцеклетки они не имели понятия. Согласно сообщению В. Н. Харузиной, на Водлозере и соседних с ним Кенозере и Купецком озере в XIX в. существовало представление, что ребенок зачинается «из семени отца и крови матери в три дня» (Харузина, 1902, с. 88; 1904, с. 142). Единственно надежным способом предохранения от нежелательной беременности, известным водлозерам в старину, было прерывание полового акта в момент извержения семени мужчиной. Однако «беречь женщину», как говорят старухи, было не в обычае водлозерских мужчин (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, с. 117). Так поступали лишь некоторые, очень любящие жен мужья, да и то при регулярной и размеренной половой жизни. По возвращении же из продолжительной отлучки (с лесозаготовок, с отхода на рыбный или охотничий промысел) добиться этого от них было невозможно. Мужья считали, что пусть лучше родится еще одно дитя, чем они будут отказывать себе в самом сладком моменте полового акта (То же). Впрочем, такое поведение мужей не было в старину поводом к размолвкам между супругами. Запреты, устанавливаемые Русской православной церковью на половые контакты мужа и жены, включали все многодневные посты и посты по средам и пятница, дни церковных праздников и воскресные дни (Пушкарева, 1996, с. 68). В итоге для соития мужу и жене оставалось всего несколько дней в году. Тем не менее ежегодная «сезонность» в рождении детей, установленная для Водлозерья XIX в. И. Н. Ружинской и Г. В. Хориной, была связана с сезонностью крестьянских работ и ежегодно заключаемых браков, но никак не с календарными запретами церкви на соития супругов (Ружинская, Хорина, 2009, с. 183). Дети у крестьян, а также у лиц духовного звания Водлозерья, согласно исследованию указанных специалистов, рождались иногда и в сроки, отстоящие на девять месяцев от разгара самых длительных постов. Так что на установки церкви, долженствующие регулировать половую жизнь супругов, водлозеры ориентировались едва ли не в последнюю очередь. Как видим, собственных регламентаций не слишком строго придерживались даже священники.
Предохраняться от беременности женщины-крестьянки не умели. В южной части Водлозерья, правда, люди были наслышаны об особой траве, которая вызывает прерывание беременности при употреблении в пищу. Эта трава, если ее случайно съедали курицы, вызывала у птиц сначала кладку яиц с отсутствием твердой оболочки, а затем и полное прекращение носки яиц. Но как выглядит эта трава, ведали лишь отдельные знахарки. Знание это хранилось в глубоком секрете. Среди знахарей существовало убеждение, что открытие секрета приведет к тому, что люди начнут злоупотреблять применением данной травы, а это грозило бы бесплодием, и «перестанут рожать детей совсем» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 626, л. 41). Так что эта трава использовалась крайне редко – исключительно для скрытия добрачной беременности девушек. Как и везде в России, чтобы скрыть «грех» внебрачной беременности, некоторые девушки пользовались повсеместно известными народными способами изгнания плода посредством тугого пеленания живота полотенцем или поднимания непосильных тяжестей. Обычно же считалось, что пусть лучше девушка принесет внебрачного ребенка, чем возьмет на себя грех убийства плода в своем чреве или умертвит младенца уже после его рождения. Даже незамужняя женщина с ребенком имела шансы выйти замуж за вдовца. Это, наверное, многих успокаивало.
В бездетности семейной пары было принято винить женщину. От бесплодия пытались лечить несколькими способами. Один из них состоял в том, что женщину сажали на ведро с горящими углями, поверх которых насыпали несколько горстей муравейника с муравьиными яйцами и живыми муравьями и окутывали материей, чтобы тепло не уходило (АНПВ, № 2/73, л. 15). Этот способ действительно мог помочь подлечить простуженные придатки, дать возможность женщине забеременеть. Водлозеры при этом, видимо, рассчитывали еще и на магический эффект, поскольку муравьи в природе всегда дают многочисленное потомство. Точнее судить об этом нельзя, поскольку заговор, сопровождавший данный способ лечения бесплодия, нами не записан. Второй способ лечения был совершенно точно магическим. Можжевельник запаривали горячей водой в деревянной шайке, женщина вставала над тазиком, затем трижды поворачивалась над паром по ходу движения солнца, приговаривая: «Святая фереса, дай мне доброго здоровья» (АНПВ, № 2/24, л. 30). Фереса, т. е. можжевельник, в верованиях водлозеров наделялась не только целительными свойствами, но и способностью противодействовать порче. Наконец, в магической практике был еще один способ – «развязать узлы» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 627, л. 5). Муж и жена должны были явиться для лечения к знахарю или колдуну вместе. Колдун начитывал на воду особые заклинания и давал пить эту воду супругам поочередно из одного стакана по три раза. Воду надо было пить с утра и перед сном в течение одной-двух недель. До недавнего времени такую практику имела под Петрозаводском выходец с Водлозера Н. П. Назарова (Ерохова).
Среди водлозеров бытует мнение, что отец и мать могут повлиять на пол будущего ребенка через обрядовое действо. Говорят, что для зачатия мальчика под кровать следует заранее положить какой-нибудь предмет из мужских инструментов – пилу или топор (вариант – «сделать дело с топором за поясом»), а чтобы зачать девочку – веретено (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 627, л. 22). Отметим, что рождение девочки некоторые водлозерские женщины предпочитали рождению мальчика. Рассуждали они примерно так: мальчики помогают отцу, а не матери. На них только готовь и стирай. А девочка вырастает помощницей маме: она и деток младших понянчит, постирает, сготовит еду, кудель спрясть поможет (НАКНЦ, ф. 1., оп. 6, д. 490, л. 66). Есть также мнение, что дети, зачатые от сильного полового влечения, рождаются мальчиками, а от любви и нежности – девочками.
Сами гадать о количестве детей, которые родятся в будущем, водлозеры не умели, обращались к цыганкам. Цыгане в Водлозерье приезжали зимой целыми таборами на лошадях. Когда они просились на постой, их пускали, исходя из русской заповеди: «Ночлегу (вариант – постою) с собой не возят». Цыганки за умеренную плату (например, яйцами) гадали женщинам и девушкам по руке и по картам. Платой за гадания мог быть также постой на сутки и тюк сена для лошадей. Иногда в таборе оказывались целительницы, которые справлялись с болезнями, недоступными местным знахарям (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 499, л. 12). Но детей у цыган старались не лечить, с детскими болезнями к ним обращались лишь в случае острой необходимости. Чаще всего цыганок просили погадать на будущую судьбу по картам, а не по руке, исходя из уверенности, что показывать цыганам руку для гадания не следует, «а то счастье себе заберут» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 59). Многие предсказания не сбывались, но, по уверениям наших информантов, цыганки довольно точно угадывали, будет ли детей много или совсем не будет. Лучшими гадалками среди цыганок считались «сербиянки». Разгадывали они и сны. Сон, в котором привиделась плотва, у водлозеров любая женщина разгадывала сама. Считалось, что он предвещает скорую или уже наступившую беременность (Там же, л. 159).
Период вынашивания ребенка
О забеременевшей женщине в Водлозерье говорили, что она «понесла», что она «поносная». В период, когда факт беременности из-за заметного увеличения размеров живота становился заметным для окружающих, женщину называли «косопузой» (вариант – «тяжелой»). В старину словом «косопузая» беременную женщину нельзя было обидеть. Этот народный термин был общеупотребительным.
Первую беременность замечали обычно другие женщины семьи, а не сама молодая. Происходило это часто в бане, в которую они ходили вместе с будущей матерью: впадинка на животе в районе пупка пропадала, живот становился плоским на всем протяжении брюшины. Поскольку в старину все женщины ходили в сарафанах, скрывающих телесные формы, для соседей такое изменение в фигуре будущей матери оставалось незаметным. Еще одной ранней приметой, которую женщины могли зафиксировать в бане, было потемнение пигментации в области сосков будущей матери. Факт беременности нередко открывался по изменению пищевых предпочтений будущей матери. И сейчас еще народ по этому поводу шутит: мол, «на солененькие огурчики потянуло».
В старину отсутствие регул у молодой не было основным способом узнать о наступлении беременности. Старухи утверждают, что раньше из-за неполноценного питания и изнурительной работы регулы были кратковременными, безболезненными, едва заметными, не как у особ женского пола в наши дни. Многие молодые женщины регул как бы и не имели вообще, пропуская столь важный момент для определения своей беременности. О наступлении беременности молодухи догадывались часто по непривычному внутреннему состоянию, выражавшемуся в позывах к рвоте, в неожиданном и немотивированном неприятии привычных запахов и т. п. Некоторым молодым женщинам об их первой беременности сообщал кто-нибудь из наблюдательных родственников мужского пола (АНПВ, № 3, л. 21, 31). В таких случаях приходилось задним числом общими усилиями женской половины семейства рассчитывать, когда должен был наступить, но не наступил очередной месячный цикл. Это требовалось для того, чтобы рассчитать сроки будущих родов. Обычно отсчитывалось две недели назад от дня не наступившего своевременно цикла и добавлялось еще 38 недель. Иногда поступали и по-другому: сначала прибавляли девять месяцев, а затем уже вычитали две недели. Бытовал еще один традиционный способ расчета срока будущих родов. Он применялся для женщин, регулы которых протекали практически для них незаметно, и заключался в том, что отсчитывалось 20 недель вперед от дня первого шевеления ребенка в утробе матери. Современные водлозерские женщины почему-то об этом традиционном способе расчета предстоящих родов имеют весьма смутное представление (АНПВ, № 2/73, л. 15). На Водлозере знали, что женщина способна не только родить преждевременно (от тяжелой работы такое случалось очень час то), но и переходить положенный для беременности срок. Над теми, кто перенашивал плод, смеялись. Говорили: «Такая-то (имярек) как кобыла – носит 12 месяцев» (Там же, л. 15). При этом понимали, что в реальности такое невозможно. Девушки, выходящие замуж, в старину, как правило, ничего не знали о том, каким образом определять факт наступившей беременности, поскольку повода вести разговоры на подобные темы в девичьей среде обычно не возникало.
В период беременности окружающие должны были потакать пищевым прихотям («недугам») будущей матери. Удовлетворение «недугов» считалось таким же богоугодным делом, как и подаяние милостыни нищему (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 165). Кроме того, верили, что неудовлетворение внезапной пищевой потребности беременной женщины может самым негативным образом повлиять на ее здоровье (например, зрение потеряет) или на здоровье ребенка (родится с ярко выраженным физическим недостатком). В старину пищевые прихоти, как и в наши дни, могли быть самыми неожиданными. Например, поесть хлеба с дегтем или запахом керосина, поесть лежалой рыбы, погрызть кирпича, выпить постепенно, по рюмке в день, две бутылки водки и т. д. (Там же, д. 490, л. 60). Иногда возникала непереносимость самых привычных запахов, типа запаха судака, щуки или свежеиспеченного хлеба (АНПВ, № 2/73, л. 15). Бывало и наоборот – хотелось понюхать детский кал или разложившуюся рыбу и т. д. Часто, говорят, хотелось поесть определенной выпечки, причем, как правило, не той, что пекли дома, а той, что имелась у соседей. В старину даже существовал обряд: беременная шла под окна к соседям и просила «Христа ради» того, что ей хотелось (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 60). Отказывать в таких случаях не полагалось. Верили, что за беременную заступаются Пресвятая Богородица и Варвара Великомученица и наказывают обидчиков тем, что насылают мышей, которые уничтожают припасы в амбарах, злаки в поле и посадки в огороде, прогрызают одежду в сундуках, перегрызают нитки в ткацком стане (АНПВ, № 2/73, л. 15). Что касается других пищевых прихотей (кроме выпечки), то, по обычаям Водлозерья, беременная должна была удовлетворять их в своем доме. Многодетные матери утверждают, что при беременностях они то испытывали разные «недуги», то не имели их вовсе. Этот достаточно обычный, в общем-то, факт перинатального периода превратили в один из способов (другие будут описаны ниже) определения пола будущего ребенка: если «косопузая» не испытывает «недугов», то у нее родится девочка. При этом считалось, что при беременности девочкой (без недугов) будущая мать ходит полной и крепкой, а при беременности мальчиком сильно худеет (Там же, д. 490, л. 61).
В старину от соседей беременность долго скрывать было не принято. Верили, что если с этим затянуть, то ребенок заговорит очень поздно (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 162; АНПВ, № 2, л. 15). В Пильмасозеро мы сделали запись противоположной направленности: «Чем дольше от людей это скрываешь, тем спокойнее будет ребенок, когда родится» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 162). Изредка молодухи, вполне уверенные, что забеременели, долго ничего не сообщали ни мужу, ни свекрови по причине стеснительности («Стыдно сказать было»). Но такое поведение, если и было характерно, то только для первой беременности. А вот сроки, в которые придется рожать, скрывали буквально все. Верили, что если кто-нибудь из числа бесплодных женщин узнает и позавидует ожидаемым родам, то «рожать тяжело будет», что первые роды могут быть осложнены влиянием свадебной порчи, сделанной магическими специалистами по наущению соперницы.
В период беременности женщину в повседневной жизни ограничивал ряд запретов и предписаний, невыполнение которых ею и только ею, как считалось, негативно сказывается на будущем ребенке. Беременным запрещалось посещать покойников. Опасались, что мертвящая сила умершего перейдет на ребенка в чреве матери, реже – что на саму мать. Говорили: «Ребенок будет бледным, как покойник», «Ребенок жить не будет», «Женщине не разродиться будет» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 163; АНПВ, № 2/73, л. 15). Особенно опасным считалось, если беременная женщина поцелует в знак прощания усопшего мужа или родителя (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 64). На похороны беременным ходить и ныне не советуют. Зайти проститься с покойным можно, но женщине не полагается проходить дальше порога. Во избежание негативных влияний на плод в чреве беременным женщинам в Водлозерье до настоящего времени запрещено посещение кладбищ.
За нарушение запрета беременной перешагивать через оглобли саней, считали в старину, новорожденный мальчик будет наказан тем, что «родится с заусеницами на пальцах или со щетиной» (Там же, д. 490, л. 61). Запрещалось беременным также перешагивать и через ноги спящих на полу людей: «А то ребенок будет похож (лицом) на спящего человека» (То же, л. 61). В старину, когда большая часть членов семьи ночевала на полу, исполнение данного запрета было трудновыполнимым. Всеобщим был запрет для беременных отталкивать от себя ногой домашних животных – кошку, собаку, корову. Эти животные считались представителями домовых в доме, а иногда и самими домовыми, замаскировавшимися от людей под домашних животных. За неуважение к ним, по поверьям, домовые хозяева наказывали ребенка в утробе матери специфической болезнью – щетинкой (см. выше, раздел 5 главы 2). Уберечься же от того, чтобы хотя бы раз не оттолкнуть в период беременности корову, кошку или собаку, в реальности крестьянской жизни было невозможно. Если во второй половине беременности женщина злоупотребляла сбором ягод на болотах, ожидалось, «что пуповина через шею перехлестнется, ребеночка задушит, когда мать его рожать станет» (Там же, д. 404, л. 163–164; д. 490, л. 61).
Считалось, что удар, полученный женщиной в период беременности, обязательно отразится на ребенке. Если удар был случайным – например, в результате травмы во время работы – то след будет иметь вид пятна с белой пигментацией. Если удар женщине наносился кем-либо преднамеренно, то ожидалось, что след будет темным, наподобие большого родимого пятна, поросшего жесткими черными волосами (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 163–164; д. 628, л. 16; АНПВ, № 2/73, л. 15).
Пол будущего ребенка определяли несколькими способами (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 164; д. 490, л. 60–61). Самым распространенным было угадывание по форме живота. Полагали, что та, что носит мальчика, имеет заостренный и несколько подтянутый вверх живот («живот крутой», «живот стулом стоит»), а у беременной девочкой – живот округлый, несколько бесформенный, как бы слегка опущенный вниз. Водлозерские женщины, как и многие другие, утверждают, что при взгляде со спины беременная мальчиком сохраняет стройность талии, а беременная девочкой – нет. В старину беременную женщину просили выставить свой живот в жерди зарода для снопов овса, а кто-нибудь со стороны смотрел, острый живот или круглый. Иногда беременную выводили в поле, предлагали сесть на меже и вытянуть вдоль нее ноги. Затем женщину просили быстро встать. Если, вставая, она опиралась на правую руку, то ожидали, что родится мальчик, если на левую – девочка. Зимой беременную усаживали не на меже, а вдоль центральной половицы избы. Оппозиция «правый – левый» использовалась при угадывании пола будущего ребенка по первому шевелению плода в чреве матери. Считалось, что если в первый раз ребенок пошевелится в правой половине живота, – родится «греховодник», т. е. мальчик (Там же, д. 404, л. 164). Если в период беременности на лице матери появлялись пятна – ждали рождения девочки («Девочка у матери красоту забирает»). Если лицо оставалось чистым (без пятен) – мальчика. Иногда появление пятен на лице матери трактовали иначе: «Родится девочка, похожей на лягушку (с признаками болезни Дауна – прим. автора), но потом она станет нормальной, как все дети». Женщины, имевшие уже несколько детей, о поле будущего ребенка судили также по тому, с кем из детей им чаще хочется лечь спать. Если с девочкой, ожидалось, что родится девочка, и наоборот. Считалось, что выбор делает не сама женщина, а ее будущий ребенок (Там же, д. 404, л. 164–165).
Не всегда беременные донашивали плод до наступления полноценных родов. Случались и выкидыши. Выкинутый плод намывали теплой водой, заворачивали в тряпочку и клали в коробочку из луба или бересты. Зародыши, которые еще не были похожи на человека, хоронили под избой завернутыми в тряпицу, а те, что выглядели, как младенцы, – на жальниках, на местах кладбищ, заброшенных в глубокую старину. К женщинам, чья беременность заканчивалась выкидышем, домашние претензий не предъявляли. Священники таких женщин наказывали епитимьей, как за мертворождение (Мороз, 2001, с. 201).
Приготовления к родам и роды
О женщине на последних сроках беременности говорили, что она «последнее время» ходит (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 490, л. 61). За день или два до родов у беременной начинали сильно болеть спина и живот. В наши дни при появлении этих признаков беременную срочно везут в роддом в Пудож.
В старину женщин от работ не освобождали даже на поздних сроках беременности. Старухи и сейчас считают, что работа по дому полезна для роженицы, что благодаря посильному труду вплоть до самих родов «рожать будет легче». Современную практику, когда рожениц освобождают даже от самых легких дел, они считают неправильной. Однако порицают и старинную практику, при которой прежде временные роды «с натуги» (от тяжелой работы) были делом самым заурядным. Времени на подготовку к родам в таких случаях не оставалось. Рожали, бывало, в поле на жатве, а иногда и в дороге. При родах в дороге помощь роженице («родихе») случалось оказывать и попутчику-мужчине. Пуповину перерезали серпом или топором, а иногда перегрызали зубами (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 165). Никаких обрядов при преждевременных скоротечных родах не исполнялось. Ребенка заворачивали в материю (обычно в материнский фартук или в подол сарафана), чтобы не замерз, и старались быстрее доставить домой.
Когда было время подготовиться к родам, то рожали там, где мужчины не могли присутствовать. Если роды принимали в доме, роженицу отводили в голбец («прилуб»), где имелось пространство между печью и стеной избы, которое легко было отгородить занавеской. Мужчин на время родов просили выйти из избы, а если в доме были гости или же семья была большой, то уходили рожать в хлев. Часто в Водлозерье, как это нередко было принято в вепсских краях (Винокурова, 2003, с. 408), роженица уединялась для родов в подполье. Причем спускалась в подполье только она, а помощник (иногда это бывал мужчина) оставался наверху (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 627, л. 16; д. 628, л. 81). Подполье и хлев у водлозеров считались «женским» пространством, в котором главенствуют женские духи-хозяева. Верили, что в женском пространстве женщине родить легче, чем в доме (То же). Наименее пригодным помещением для родов в старину считалась баня. В бане роженице обязательно должна была помогать повитуха, поскольку люди боялись, что банные духи-хозяева могут подменить младенца и подсунуть людям «обмененыша» (см. 3-ю часть раздела 3 главы 6). В одиночку в баню водлозерские женщины ходить рожать не решались (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 165). Рожать на кровати или на печи было не принято. Почему не разрешалось рожать на кровати, мы объяснений не получили, кроме самого тривиального, что это «грешно». Роды же на печи, как автору объяснили, оскорбляли «печку-матушку».
В старину женщина, особенно рожавшая не первый раз, вполне могла родить самостоятельно. Но чаще роженице при родах помогала опытная свекровь или деревенская повитуха. По сведениям И. И. Набоковой, при принятии первых родов на Водлозере также старались заручиться помощью «знающих» – колдунов, ведунов, знахарок (Набокова, 2009, с. 119). Роженица, почувствовав предродовые схватки, обычно просила свекровь прийти и проведать ее на место родов. От прочих членов семьи, а тем более от чужих факт родов скрывали. Одна из наших информанток вспомнила, что своего первенца она родила в светелке стоя, не дождавшись, когда из их дома уйдет болтливая соседка (Там же, д. 490, л. 62). Впрочем, стоя водлозерские женщины рожали не только в экстремальных случаях. Стоя рожать даже считалось легче (если при этом еще и ухватиться рукой за печной столб), чем на корточках или лежа на спине (АНПВ, № 2/73, л. 15). Уходя рожать из дома, роженица с собой брала связку соломы, кусок полотна, старую хорошо постиранную рубашку отца, спряденную из шерсти или льна нитку (с 1920-х гг. – нитку фабричного изготовления), а также ножницы. Присутствие свекрови или повитухи гарантировало соблюдение родильных традиций и обычаев. Отказать в помощи при родах, согласно обычаю, повитуха не имела права никому. На Водлозере существует быличка о том, что повитуха не отказала в помощи при родах даже «лесной хозяйке» (Кузнецова, 1997, с. 43–44). Впрочем, помогать духам-хозяевам природных стихий или домовым духам при родах, как считалось в Водлозерье, обязан был и любой другой человек. Е. А. Цветкова записала даже способ, которым люди должны были облегчить роды домовой хозяйки: «Надо открыть подполье, посыпать ломтик хлеба солью и положить ломоть наиспашку в подполье, когда она (там от родовых болей – прим. автора) плачет» (АНПВ, № 1/85, л. 15). Повитухе запрещалось ходить принимать новые роды, пока не пройдут три дня, чтобы завершить цикл, связанный с принятием предыдущего новорожденного и заговариванием его послеродовых болезней.
В 1930–1950-е гг., пока женщины продолжали рожать в домашних условиях, сильную конкуренцию всем деревенским повитухам составлял местный фельдшер Николай Ильич Гоголев. Именно его вызывали на все самые трудные роды и послеродовые осложнения. Гоголев в деревенских условиях производил все хирургические операции. Многие из ныне здравствующих старух на Водлозере считают, что своею жизнью и жизнью детей они обязаны этому фельдшеру. Про него вспоминают так: «Если Гоголеву “дачку” дать (пирогов напечь, меди в карман отсыпать), так он и мертвого оживит» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 626, л. 2; д. 628, л. 16–17).
Рожали в старину в рубашке. Перед родами распускали волосы, развязывали или расстегивали у рубашки ворот. Предполагалось, что эти действия, согласно магии уподобления, устранят все препоны для продвижения плода, откроют ему прямой путь в мир Божий, устранят возможность перехлестывания пуповиной шеи ребенка. Отсутствие пояса и простоволосость в русской традиции считаются признаками «нечеловека» (Мазалова, 1994, с. 33). На этом основывается несколько более спорный вывод отечественных этнографов, что роженица во время родов находится в состоянии «временной смерти», отправляется в «мир иной» за ребенком (Новик, 1984, с. 165). Спорность этого вывода заключается в том, что помощники роженицы, которые, безусловно, принадлежали «этому миру», со своей одеждой поступали точно так же, как роженица. Им полагалось сверх того развязать все иные завязки на своей одежде, расстегнуть все пуговицы, петельки и крючки. В наши дни, когда роды происходят в роддомах, пожилые санитарки под медицинскими халатами расстегивают пуговицы, включая пуговицы бюстгальтера (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 166). Если Е. С. Новик права, то помощников роженицы тоже надо признать «посланниками в мир иной».
До настоящего времени некоторые водлозерские женщины по старинке для облегчения родов, отправляясь рожать, обвязывают себе живот шерстяной ниткой (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 31). Видимо, надеются, что, согласно магии уподобления, роды пройдут так же легко, как у овцы. При отправлении роженицы в роддом старухи крестят отъезжающую машину и шепчут: «Господи, Микола Милостивый, помоги (имярек) распростаться по-хорошему» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 621, л. 14).
Иногда роды происходили непросто. В таких случаях обязательно вызывали повитуху, которая произносила заговоры на облегчение родов. Заговор был обращен обычно к Николаю Угоднику или Козьме и Дамиану, которые считались среди крестьян «скорыми помощниками»: «Господи, Никола Милостивый, Козьма и Дамиан святые бессребреники, скорые помощники, пособите и помогите, распростайте с Богом роженицу, выпустите ребенка, безвинную душу на белый свет» (АНПВ, № 2/77, л. 7). Заговор мог быть и таким: «Иисус Христос многомилостивый и Спас Батюшко многомилостивый, распростайте рабу Божью (имярек) подобру, поздорову» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 105). Приведем здесь и заговор, который был записан в Куганаволоке И. И. Набоковой со слов Т. И. Елисеевой: «По пути, по дороге шел святой , припал к земле ухом, послушал брюхом, услышал жену трудящуюся. Распластай душу грешную, вынь душу безгрешную. Тьфу, тьфу, аминь» (Набокова, 2009, с. 119).
Если воды отошли, а ребенок не родился, то обычную воду трижды проливали через ручку двери из чашки в чашку и прыскали водой из своего рта в лицо роженице. Для этого действа могли позвать прохожую женщину. Сделать это она должна была, по возможности, неожиданно (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 165). Видимо, здесь также ориентировались на магию уподобления «прохожий человек» – «проходящие роды». Впрочем, случайный прохожий в русских поверьях воспринимался в качестве «посланника Божьего». Одним из популярных средств облегчения родов в Водлозерье был хлебец-«четвережник», который пекли на Великий четверг для обряда выпуска коров на летние пастбища. Хлебец брали у себя дома или выпрашивали у соседей, давали съесть роженице, не размачивая (Там же, д. 490, л. 60). Вероятно, и здесь надеялись на магию уподобления: «выпускать коров подобру, по-здорову» – «выпустить подобру, поздорову младенца из чрева матери». При трудных родах, а также в случаях, когда ребенок погибал в чреве, роженицу заставляли стучать тыльной стороной ладони по русской печи и приговаривать: «Я, раба Божья (имярек), иду класть не кирпичи, а печь калачи» (Там же, д. 628, л. 105). Здесь мы имеем дело с широко распространенным у славян уподоблением родов выпеканию хлеба (Байбурин, 1993, с. 53–54).
Отдельные способы облегчения родов могли быть вредными и опасными для здоровья роженицы и не родившегося еще ребенка. Например, в Пильмасозере и Келкозере роженицу приподнимали на веревке, перекинутой через воронец. Считалось, что это поможет, поскольку веревка сильно нажмет на живот роженицы (АНПВ, № 2/73, л. 15). По сведениям В. Н. Харузиной, в 1870-х гг. при трудных родах иногда на помощь роженице звали ее мужа. «Помощь» заключалась в том, что он поил жену водой из правого сапога, собственноручно развязывал затянутый на ней другими женщинами пояс, упираясь своим коленом роженице в спину и одновременно притягива я ее за плечи к себе руками (Харузина, 1906, с. 89).
Восстановление здоровья роженицы и очищение от послеродовой нечистоты
В первые часы после родов в помощи и уходе нуждались и новорожденный (см. главу 2), и роженица. Помощь роженице оказывалась на месте родов, если там было достаточно тепло. Но чаще ее вели в баню. Бань даже в начале XX в. было не так уж много, поэтому нередко приходилось обращаться к соседям с просьбой разрешить протопить баню. В этом не отказывали, даже если баня была единственной на всю деревню и кто-то в ней уже собирался мыться (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 16). Баня для роженицы была не только санитарно-гигиеническим средством, но и магическим локусом, в котором женщину «очищали» от послеродовой «нечистоты».
Прежде чем приступить к оказанию помощи роженице, знахарка обычно обращалась с молитвой к Богородице: «Матушка, Пресвятая Богородица, пособи, помоги рабе божьей бабке (имярек) рабу Божью родиху (имярек) намыть, напарить, кости и суставы сложить. Сойдитесь, кости могучие, суставы человеческие, по-старому, по-прежнему. Во веки веков, аминь!» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 32, д. 17, л. 16). Иногда в бане произносились заговоры, в которых банных хозяев просили вернуть здоровье матери (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 16). Первоочередной задачей для повитухи или знахарки было остановить послеродовое кровотечение у роженицы. Для этого обычно пользовались заговорами и магическими приемами. Например, муж или свекор по просьбе знахарки либо повитухи выводил на огород и крепко привязывал к ограде барана. Знахарка проникновенно, с чувством повторяла слова заговора над роженицей: «Баран идет – и кровь идет, баран стоит – и кровь стоит» (Там же, д. 628, л. 27, 39). Известен в Водлозерье был также заговор, сопровождаемый привязыванием к забору собаки: «Иде(т) старуха стара, веде(т) на шелковом поводке собаку. Старуха встала, собака встала – кровь идти у рабы Божьей (имярек) перестала» (Там же, д. 628, л. 72). Применялся, как и повсеместно в Обонежье, заговор, в котором фигурировали «старый человек» и его конь: «Едет человек старь, под ним конь карь, кровь – не кань» (То же). Этот заговор сопровождался часто тем, что в поле за деревню отряжался старик на лошади, который сидел на животном верхом, придерживаясь левой рукой за изгородь, пока кровотечение не удавалось остановить. Как видим, основную магическую нагрузку в этих действах и заговорах несло уподобление «старого», «неподвижного» остановке крови, возвращения к прежнему («старому») состоянию.
В завуалированном виде эта же идея прослеживается и в водлозерском способе остановки кровотечения при помощи прикладывания к его источнику гладко обточенного озерной волной камня-голыша. Действо сопровождали слова: «Как у этого каменя нет никакой щербы, так бы у рабы Божьей (имярек) не текла бы кровь, не было б никакой щербы и щипоты» (АНПВ, № 2/77, л. 7). В заговоре в качестве символа неподвижности выступал камень, дополненный символикой «неразрушимости», «целостности». В качестве магического камня, останавливающего кровотечение, применялись и шлифованные сланцевые долота неолитического населения края, известные в Олонецкой губернии под названием «громовых стрел». Традиция использовать в лечебных целях массивные шлифованные орудия древнего человека была широко распространена по всей Карелии (Никольская, Сурхаско, 1994, с. 113–114). Поляков ошибочно полагал, что водлозерам об этом ничего не известно (Поляков, 1991, с. 177). Реальными кровеостанавливающими свойствами обладали травы, которые применялись повитухами. Но этот вопрос на водлозерских материалах остается не исследованным.
Помощь роженице в бане оказывалась не только для остановки кровотечения, но и для того, чтобы «поднять золотник», т. е. поставить на место матку. Делалось это посредством массажа и тугой перевязки полотенцем живота роженицы. Кроме того, знахарка или повитуха обязательно заговаривала мать от мастита («грудника»), тыкая комлем веника в матицу на потолке бани. Считалось, что если этого не сделать, мастит обязательно проявит себя, ребенок не будет сосать грудь, а мать тяжело заболеет и, возможно, умрет (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 196). В бане обязательно производилась процедура парения веником. Веник после этого всегда сохраняли. В народных верованиях он наделялся многими мистического характера свойствами (см. раздел 4 главы 2).
Таким образом, первая баня в послеродовой период для роженицы становилась наиболее значимой, как в практическом, так и в магическом отношении. Помывка роженицы в бане означала очищение не только от крови, пролитой при родах, но и от ритуальной послеродовой нечистоты. В Водлозерье говорили: «Мать и младенец – они как бы нечистые в доме» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 628, л. 168). Нечистота эта считалась настолько существенной, что до прохождения очищения в трех послеродовых банях не допускали до приготовления мясной пищи и выпекания хлеба, который именовался водлозерами не иначе, как «дар Божий» (АНПВ, № 2/75, л. 1). Между первым и вторым, а также вторым и третьим посещениями роженицей бани должны были пройти сутки.
На утро второго дня после родов приходился взаимный обмен подарками в семье по случаю рождения ребенка. При первых родах мать дарила свекрови сорочку с вышитым подолом или вышитый подол к сорочке (НАКНЦ, ф. 1, оп. 50, д. 1135, л. 7), «чтобы свекровь ребенка любила». При последующих родах подарок свекрови ограничивался одним вышитым полотенцем. Свекру при рождении первенца доставалось вышитое полотенце или материал на рубашку из запасов приданого, при последующих рождениях – вышитый кисет для табака. За рождение первенца свекор со свекровью также дарили роженице подарки. Свекор – покупной платок, свекровь – домотканой материи для пошива детской одежды, продуктов для приготовления угощения подружкам, а муж давал немного денег (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 174–175). Золовки и деверья могли и вовсе ничего не дарить. Обмен подарками закреплял новое социальное положение в семье роженицы, впервые благополучно разрешившейся от бремени. Мать, родившая первенца, теряла прежний статус молодухи, переходила в разряд полноправной сельской женщины – «бабы». С рождением каждого нового ребенка ее положение в семье в качестве полноправного члена укреплялось.
При рождении девочки мать обязательно откладывала полотенце с вышитыми концами, чтобы сделать початок приданому дочери. Отдельные этнографы утверждают, что полотенце, предназначенное для использования в родильной обрядности и лечении детей, непременно несло на себе вышивку с магической символикой лягушки/жабы, уподобляемой матке роженицы (Баранов, Мадлевская, 1999; Баранов, 2000, с. 45–49). Водлозерские старухи подтверждают, что такого рода вышивку желательно, хотя и не обязательно было иметь на полотенцах, использующихся в лечебной магии при исцелении младенцев (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 627, л. 6–7).
После полудня второго дня после родов к молодой матери, чтобы поздравить ее с рождением первенца, шли девушки и женщины деревни. Получив известие, навестить роженицу приходили также и женщины из числа близко проживающей родни. По сути, это были «родины», хотя сам этот термин в Водлозерье отсутствовал. О таком традиционном для деревни мероприятии говорили описательно – «проведать роженицу» (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 176). Из-за представлений о зараженности послеродовой нечистотой роженица к приготовлению пищи в русской печи в старину не допускалась. Она для гос тей только кипятила чайник. Всю необходимую для угощения выпечку приносили с собой те, кто ее навещал. Роженицу гости поздравляли с удачными родами и дарили подарки, которые могли пригодиться ребенку. Обычно это были подержанные детские рубашки, распашонки, материал на пеленки и т. п. Помощь одеждой новорожденному особенно была важна при первом рождении в малой семье, поскольку заранее готовить одежду для не родившегося ребенка запрещала традиция. Считалось, что в этом случае новорожденный умрет. Гости на принесенную с собой выпечку особо не налегали, только пробовали. По обычаю, все, что оставалось на столе, принадлежало только роженице на поддержание ее сил после родов. Свекровь не имела права отнести дары в кладовку, чтобы потом накормить семью. Она ждала, пока из подношений соседок и родственниц роженица возьмет себе, что захочет, и унесет за занавеску у печи, и только после этого убирала со стола. Проведение торжества девушками и женщинами деревни по случаю первого успешного разрешения роженицы от бремени было подтверждением ее нового статуса в семье и общине.
«Переходность» состояния роженицы, связанного с ритуальной нечистотой, после очистительных обрядов второй и третьей послеродовых бань преодолевалась лишь частично. В семье роженица получала право снова готовить пищу (кроме мясных блюд), выполнять все крестьянские работы. За обеденный стол в доме, в церковь или часовню ее пока не допускали. Даже в своем доме ей запрещалось прикасаться к иконам. Окончательно от послеродовой нечистоты женщина считалась очищенной лишь в день крещения ребенка, когда батюшка прочитывал над ней очистительную молитву.
Покинув после рождения первого ребенка социально-возрастную категорию молодых, супруги переставали по воскресеньям ходить на молодежные бесёды. Женщине надо было сидеть с ребенком, а мужу без жены в обществе молодых парней и девушек появляться не дозволяли традиционные правила поведения. Рождение первого ребенка сразу же отражалось в правилах ношения одежды в быту. Парадный наряд женщине полагалось носить только в те дни, в которые в деревне устраивался праздник с приемом гостей и гуляниями. Если брак оказывался бездетным, категорию молодоженов семейная пара все равно покидала через полтора года после свадьбы. В экономическом отношении было даже удобно жить в свое удовольствие, не будучи обремененными содержанием и воспитанием малолетних детей. Однако это состояние приносило и некоторые неудобства. В частности, мужчина и женщина даже в экономически самостоятельной, но бездетной семье до 30 лет и более не имели права величаться по имени и отчеству. Мнение такой семьи на мирских сходках выслушивалось в последнюю очередь, что ущемляло самооценку вполне взрослых по возрасту людей. Кроме того, в бездетной семье могли возникать (а могли и не возникать) межличностные ссоры и конфликты между мужем и женой – из-за взаимных обвинений в бесплодии. Ускорение перехода в социально-возрастную категорию полноценных мужиков и баб для бездетной пары достигалось путем выделения из родительской семьи и обзаведения собственным хозяйством, после чего не возбранялось брать в семью приемных детей. Также добиться всеобщего уважения в крестьянской общине бездетной паре можно было, например, за счет утверждения главы семьи в качестве успешного торговца и иными способами, о которых отчасти речь пойдет в следующей главе.