Кинжал партизана Мельникова

Фотокарточка Петра Проскурякова, патрон и кинжал с плексигласовой рукояткой хранились у Вальки в старом портфеле вместе с игрушечным пистолетом и старинными монетами, которые Валька понемножку собирал целых пять лет. Мать знала о существовании этого портфеля, но она думала, что, кроме монет да разных детских безделушек, Валька ничего с собой не возит. Мать была уверена, что портрет ее второго мужа, изменника, и его ножик Валька давно уже выбросил. Но Валька почему-то сохранил эти вещи. Они лежали на самом дне портфеля, под газетой. Последний раз Валька вынимал их года два назад.

Теперь настала пора, когда Валька должен был окончательно решить, что ему делать с вещами Петра Проскурякова. Хранить их у себя он больше не хотел. Со дна портфеля он достал сверток, развернул пожелтевшую газету. Мелькнуло улыбающееся лицо Проскурякова. Валька перевернул фотокарточку, последний раз взглянул на кинжал и патрон и опять завернул все это в газету. Решение было найдено: привязать к пакету камень и выбросить в озеро.

Книжку Андрея Трембача Валька возвратил матери молча. Но она спросила:

— Ну как, Валя... теперь ты все знаешь?

— Почти все, — ответил Валька.

— Да, тайны еще остались, — согласилась мать. — Но теперь уже незачем копаться в прошлом. Старые раны зажили, никому не охота бередить их.

Валька не стал возражать матери.

— Могу сообщить тебе новость, Валечка, — сказала мать. — Хотя здесь, в «Стрелах», жить чудесно, в конце лета мы все-таки переедем в город. Здесь же будет наша дача. Дементию Александровичу обещают дать новую квартиру в августе.

Это известие Вальку не очень обрадовало.

— Почему же не жить здесь? — спросил он.

— Ты будешь учиться в городе. Так будет удобнее.

— Но ведь Дементий Александрович все время жил здесь... и ничего.

— Не все время. И ему было очень неудобно, — сказала мать. — Далеко от города.

Валька мог бы возразить, что у Дементия Александровича есть машина, но он знал, что спорить бесполезно. Все равно будет так, как захотят взрослые.

Немного помолчав, он спросил:

— Я могу порыться в книгах, мама?

Мать обрадовалась.

— Ну, конечно! — воскликнула она. — Какой ты у меня молодец, Валечка! Дементий Александрович спрашивал: «Неужели Валентина Васильича не привлекает библиотека?» Я ответила, что обязательно привлечет. Вот он осмотрится, набегается — и возьмется за книги. Я знала это, мой дорогой! — И мать поцеловала Вальку в щеку.

Библиотека полковника занимала целую комнату. Шесть высоких, достигающих чуть ли не до потолка шкафов стояли возле стен. За стеклами поблескивали позолоченные корешки книг. Стопы книг лежали и на полу.

Валька чуть не ахнул, увидев такое количество книг. Но изумление Вальки сразу же перешло в уныние. Только на беглый осмотр такой библиотеки потребовалась бы, пожалуй, целая неделя. Валька понял, какое трудное задание поручил ему Петька Птица. Командир мельниковцев и сам, должно быть, не подозревал, сколько дней потребуется, чтобы найти нужную книгу.

Однако времени терять было нельзя, и Валька сразу же принялся за работу. Он решил начать осмотр с тех книг, которые лежали на полу. Но, раскрыв первую из них, в кожаном переплете, он обнаружил, что напечатана книга на незнакомом ему языке. Скорее всего, это была польская книга. Вальке удалось прочитать фамилию автора — Сенкевич.

Следующая книга была немецкая. Валька взял еще одну: она тоже была на немецком языке. Через полчаса Валька убедился, что русских книг в библиотеке полковника нет и в помине. Все книги были напечатаны только на трех языках: польском, немецком и украинском.

«Не учли мы этого с Петькой!» — с огорчением подумал Валька.

Вечером Дементий Александрович похвалил Вальку, что он заинтересовался библиотекой. Но подтвердил, что русских книг в библиотеке почти нет. Граф пренебрегал русскими изданиями. Дементий Александрович добавил, что он собирается сдать книги в областную библиотеку. Историк Трембач, который сделал полную опись библиотеки, утверждает, что здесь имеются очень ценные старинные фолианты.

Последние слова полковника огорошили Вальку больше всего. Поздно рыться в бывшей библиотеке графа! Там, где побывал этот «пан историк», нужной книги не отыщешь. Осталось одно: доложить о неудаче командиру.

На другой день, захватив с собой пакет с вещами Проскурякова, Валька вышел на берег озера, спустился к воде и сел возле лодочного причала на корягу. Над старым замком сияло солнце, озаряя его полуразрушенные башни и острые крыши под черепицей. На озеро было трудно глядеть — так оно блестело под солнечными лучами.

Не прошло и десяти минут, как на острове появился Петька Птица. Он помахал Вальке рукой, бросился в воду и поплыл к лодочному причалу. Валька хотел немедленно утопить пакет, но у него мелькнула мысль, что избавиться от вещей предателя он всегда успеет.

Выйдя из воды, Петька отряхнулся, поздоровался и спросил Вальку:

— Ты что грустный? Как дела?

— Плохие дела.

— И у тебя тоже?

— А у тебя что, тоже плохие?

— Не говори, — вздохнул Петька. — Было мне из-за той бутылки!

— Значит, бутылка твоего деда?

— Да нет. — Петька сел на старую, опрокинутую кверху днищем лодку. — Он говорит, что бутылку в замке нашел. Что-то тут кроется, по-моему. Но это еще не все. Он запретил мне ребят на остров приводить. Говорит, что ему полковник такой приказ дал.

— Вполне возможно, — сказал Валька. — Но чья же это бутылка? Кто-то ведь ее оставил...

— Кто-то оставил, — согласился Петька. — Но от деда ничего не добьешься. После того раза, когда к нему полковник приезжал, он совсем бешеным стал. А из-за чего — не знаю. Теперь у нас на одного тебя надежда.

— Ничего не выйдет, Петька... — И Валька рассказал командиру о своей неудаче.

— И там этот историк побывал! — выдавил Петька. — Везде он нас опережает! Вчера я его на острове видел. Шастает чего-то, высматривает. Что ему надо?

— Может, он тоже вход в подземелье ищет?

— Если у него план в руках, чего искать?..

— А если у него нет плана?

— Выходит, что нет...

Петька удрученно замолчал.

— Надо подождать, — наконец сказал Валька. — Все равно у вас испытания.

— Да, только это и остается. Теперь мы, наверное, долго не встретимся, я буду у тетки жить.

— А если что случится?

— Что может случиться? Жди меня. Я после испытаний вернусь. Это что у тебя за пакет?

— Да так, — неохотно пробормотал Валька.

— Не доверяешь, что ли?

— Вещи Проскурякова, — выдавил Валька.

— Какие вещи? — встрепенулся Петька.

— Да так... пустяки. Фотокарточка, патрон... кинжал.

— Кинжал? Покажи, — потребовал Петька.

— Разверни. Не хочу к ним прикасаться. В озере утоплю.

Петька поспешно развернул, и к его ногам упал кинжал с плексигласовой рукояткой.

— Я так и думал! — воскликнул Петька, хватая его. — Ты знаешь, кто кинжал делал?

— Откуда мне знать.

— Мой дед! Да, да, мой дед! Он три таких кинжала сделал: твоему отцу, полковнику и Проскурякову. — Петька помедлил, словно у него перехватило дыхание, и заключил: — Но этот кинжал не Проскурякова!

— Как не Проскурякова? — возразил Валька. — Нет, Проскурякова. Он мне сам его подарил.

— Этот кинжал не Проскурякова, — настаивал Петька. — И ты знаешь, чей он?

— Мне его Проскуряков дал, — повторил Валька.

— Он дал тебе кинжал твоего отца! — медленно выговорил Петька. — Да, да, это точно! Ты уж мне поверь. Кинжал принадлежал твоему отцу! А достался он Проскурякову от гестаповцев.

— Не понимаю...

— Да все очень понятно. Кинжал Проскурякова был найден в теле партизана, который сделал надпись в подземелье. Это установлено и всем известно. Полковник после войны свой кинжал сдал в музей. Он и сейчас там лежит. Ты можешь сходить в музей и убедиться. Чей же тогда этот кинжал? Твоего отца! — торжествующе выговорил Петька. — Когда твой отец попал к немцам в плен, им и достался его кинжал. А потом, я думаю, уже после освобождения этих мест, когда Проскуряков уничтожил партизана Марчука, гестаповцы и вручили ему кинжал твоего отца. Чтобы никто Проскурякова не заподозрил. Понятно теперь?

— Вон оно что-о, — протянул Валька. — То-то он мне его и подарил. Видно, его совесть мучила.

— Наверняка мучила. А ты еще хотел утопить такую святую ценность! — упрекнул друга Петька.

— Да разве же я знал!

— Не знал, — согласился Петька. — Теперь в музее два кинжала лежать будут! Ты же в музей его сдашь, да?

— Нет. Если это правда кинжал отца, никуда я его не сдам. Он будет храниться у меня до самой моей смерти. В музее есть один — хватит.

— Это, конечно, твое дело...

— Ну, на месяц, может, я и разрешу полежать, — сдался Валька, видя, что Петька нахмурился. — Пусть люди посмотрят. Только надо твердо знать, точно ли кинжал принадлежал моему отцу. Может, это ошибка.

— Я видел кинжал в музее. — Петька повертел нож в руках. — Похожи, как две капли воды. Но если ты хочешь убедиться, я покажу кинжал деду, — предложил Петька. — Можно?

— Конечно. Пусть он посмотрит.

— А все остальное... топить будешь?

Валька молча посмотрел на сверток.

— Погоди, чего спешить. Давай-ка я возьму его да припрячу. Может, пригодится, а?

— Как хочешь.

— Ну, я поплыл. Мы договорились. Кинжал я тебе притащу, не беспокойся.

— Если он Проскурякова, то не надо.

— Я могу ручаться, что не Проскурякова, — уверенно заявил Петька. — Бывай.

Он вошел в воду и, держа сверток над головой, поплыл к острову. Валька следил за ним, пока он не выбрался на берег.

 

Разговор с полковником о кинжале

Уткнувшись в подушку, плакала в своем флигельке Магда. Плечи ее вздрагивали. Магда шмыгала носом. Иногда у нее вырывалось отчаянное громкое рыдание.

А в комнате, по привычке ломая руки, плакала мать. Она ходила из угла в угол, и слезы густо капали на пол, словно в окно захлестывал дождь.

Увидев Вальку, мать отвернулась и громко сказала:

— Иди погуляй...

Валька недоуменно пожал плечами и вышел.

Рыдания Магды были слышны на веранде. Валька подошел к окну флигелечка и, постояв немножко, сказал:

— Магда?.. А, Магда?

Она подняла заплаканное лицо и опять уронила голову на подушку.

— Но в чем дело? — спросил Валька. — Что случилось?

Магда не отвечала, только плакала.

Тогда Валька вошел к матери и сказал:

— Мама, я хочу все знать.

— Что тебе надо знать? — сурово отозвалась мать. — Это тебя не касается!

— Почему плачет Магда?

— Ты бы лучше спросил, почему плачу я.

— Тебе-то плакать, по-моему, неприлично.

— Она мне нагрубила, если хочешь знать. Она гадкая девчонка!

— А ты ее, конечно, оскорбила?

— Я ей просто сказала, что о ней думаю. И ты, пожалуйста, не вмешивайся, Валя. Ты ничего не знаешь. Ей у нас не место! Я и сама могу приготовить завтрак. Я это умею не хуже ее. Дементий Александрович ее сегодня же уволит! Почему ты так смотришь на меня?

— Да потому, мама, что не нравится мне все это. По-моему, это нехорошо.

— Мне известно, что ты к ней бегаешь. Она тебя чем-то приворожила. Но ты ее плохо знаешь. Она гадкая! — воскликнула мать.

— Успокойся, мама. И делай так, как хочешь. Только чтобы все было справедливо. Ты же сама говорила, как часто люди поступают несправедливо.

Валька вышел и скрылся в своей комнате. Ему было жалко мать. Но Магду ему тоже было жалко. Магде будет плохо, если ее уволят с работы. Но мать почему-то не хочет этого понять.

«Я никогда таким не буду, — подумал Валька. — Никогда на свете!»

За обедом в тот день все сидели хмурые. Дементий Александрович, которому мать, очевидно, пожаловалась на Магду, молчал. Молчала и мать. Она не произнесла ни слова. Конечно, молчал и Валька. Он чувствовал, что полковник был недоволен ссорой матери с Магдой. А мать была недовольна тем, как отнесся Скорняк к этой ссоре.

Вечером Дементий Александрович приехал домой рано. Он позвал мать в спальню, и оттуда долго слышались приглушенные голоса. Должно быть, шел очень серьезный разговор.

Утром мать словно преобразилась. Глаза у нее были веселые. Она улыбалась так, словно вчерашней ссоры не было и в помине. На лице Дементия Александровича тоже не было и тени хмурости.

— Не хочешь ли ты, Валентин Васильич, осмотреть город? — спросил он во время завтрака.

— Да, да, Валечка, осмотри, — поддержала мужа мать. — Чудесный город! Дементий Александрович покатает тебя на «Победе».

— Упрашивать его вовсе не надо, — заметил полковник. — Он, конечно, согласен.

Мать заставила Вальку надеть новый костюм и полуботинки. Дементий Александрович, как обычно, посадил Вальку рядом с собой. Через минуту машина вырвалась на шоссе и, все увеличивая скорость, помчалась к городу.

Опять милиционеры козыряли полковнику. Опять снимали шляпы прохожие. Дементий Александрович показывал Вальке: это театр, это обком партии, это дом, где он служит, а вот это музей...

— Да, не сходить ли нам, Валентин Васильич, в музей? — предложил он. — Там есть очень интересные экспонаты.

«Посмотреть кинжал!» — мелькнуло у Вальки.

— Мы не можем осмотреть все, — сказал Дементий Александрович, когда они вошли и полковник отдал гардеробщику фуражку. — В другой раз ты сам побродишь по залам. А сегодня я проведу тебя в самый замечательный зал.

Стрелка на двери показывала в одну сторону, но полковник повел Вальку в противоположном направлении.

— Вот, — сказал он, пропуская Вальку вперед. — Посмотри направо, Валентин Васильич.

Валька посмотрел направо и увидел большую фотографию военного в кубанке со звездой. Это был портрет командира партизанского отряда Мельникова, Валькиного отца.

Валька тихо подошел и с минуту стоял, молча смотрел на увеличенную фотографию. Ни на одном снимке отец не был таким изможденным и грустным, как здесь. Должно быть, фотограф подкараулил Мельникова в момент тяжелого раздумья. Что-то угнетало командира отряда. Но что? Что его угнетало?..

— Последняя фотография, — сказал Дементий Александрович.

— Он здесь непохож, — заявил Валька. — Какой-то...

— Трудное время было, Валентин Васильич. Очень трудные дни. — Полковник вздохнул и покачал головой. — Я и сам редко знал его таким. Но что было, то было.

— Зачем же повесили в музее эту некрасивую фотографию? — спросил Валька. — Разве нельзя было выбрать другую? Он здесь как больной...

— Да, конечно... Но я полагаю, нужен был именно последний прижизненный снимок, и руководство музея...

Но Валька уже не слушал Дементия Александровича.

Взгляд его упал вниз, на стенд. Под стеклом лежал знакомый Вальке кинжал. Он был точь-в-точь похож на тот, который долгие годы хранился у него, а теперь находился в руках Петьки Птицы. Петька не соврал: этот кинжал и тот, проскуряковский, трудно было отличить друг от дружки.

— Что тебя так заинтересовало, Валентин Васильич? — раздался голос Дементия Александровича. — Кинжал? Я так и думал. Очень ценная боевая реликвия. Ты слыхал что-нибудь о таком кинжале? Может быть, ты встречал такой кинжал?

— Встречал, — прошептал Валька.

— Ну, хорошо, — удовлетворенно проговорил Дементий Александрович, — попозже ты мне расскажешь об этом. А теперь продолжим осмотр.

Валька кивнул.

— Этот кинжал, — полковник постучал пальцем по стеклу, — к сожалению, не принадлежит Василию Егоровичу. Его кинжал бесследно исчез. А этот — мой. Видишь, и надпись свидетельствует об этом.

Валька уже прочитал надпись. Она гласила, что боевое холодное оружие подарил музею герой партизанской войны Скорняк Д. А.

Вещей, принадлежащих Дементию Александровичу, в музее было много: пистолет, портупея, кубанка, даже сапоги. Были здесь вещи, оставшиеся и от других партизан. Только от командира отряда Мельникова, видно, ничего, кроме портрета, не осталось. И Дементий Александрович с сожалением подтвердил это, поняв, что хотелось бы увидеть Вальке.

— Суровые были дни, — добавил он. — О музеях тогда не думали.

— Все-таки мне не нравится фотография, — в заключение сказал Валька. — Я бы ее заменил.

Полковник развел руками:

— Что поделаешь, не имеем мы тут с тобой власти. В этих стенах командует директор музея.

«Пан историк», — догадался Валька.

Выйдя на улицу, Дементий Александрович взглянул на часы.

— А у нас есть еще полчаса времени. Зайдем-ка, Валентин Васильич, в кафе-мороженое. Я, признаться, люблю пломбир. А ты?

— Можно, — согласился Валька.

Он был задумчив, грустен. Странный портрет отца все еще стоял у него перед глазами.

Кафе-мороженое было неподалеку. Дементий Александрович подвел Вальку к столику в пустом углу. Тотчас же подошла официантка, и полковник заказал пломбир и фруктовую воду.

— Ну так вот, Валентин Васильич, вопрос о кинжале, — неожиданно проговорил Дементий Александрович и внимательно посмотрел на Вальку. — Значит, ты встречал точно такой же кинжал?

— Встречал, — тихо проговорил Валька.

— Разумеется, у Проскурякова?

— Да.

— Совершенно правильно. У него был точно такой же кинжал. При обыске его не обнаружили. Да его и не искали. Кинжал в деле не фигурировал. Где же он у мерзавца хранился?

— Не знаю... По-моему, он всегда лежал у него на столе. А потом он мне его подарил, — ответил Валька.

— Кинжал? Тебе? — с негодованием спросил Дементий Александрович. — Что же он при этом сказал?

— Что это его собственный кинжал. По-моему, больше ничего не говорил...

— Какая наглость! Дело в том, Валя, что это вовсе не его кинжал. Но об этом потом. Кинжал хранится у тебя?

Валька отрицательно покачал головой.

— А где же он?

— Я его... Я его в речку бросил. Бросил, когда узнал, что...

«Зачем же я говорю неправду?» — подумал Валька. Но неправда уже была сказана, и ничего нельзя было поделать.

— Когда же это случилось? — спросил полковник.

— Давно уже... Как только я узнал... Да я уже и не помню...

Дементий Александрович задумался. Он, кажется, ему поверил. Официантка принесла два блюдца с мороженым и бутылку воды, поставила хрустальные стаканы.

— Жаль, — сказал Дементий Александрович, — жаль, Валентин Васильич! Жаль, что ты выбросил этот кинжал в речку. Если бы ты знал, чей это кинжал, ты бы этого не сделал. Но я тебя прекрасно понимаю. Ты выбросил кинжал предателя. А он принадлежал... твоему отцу.

Валька раскрыл рот, чтобы признаться во лжи, но тотчас же сжал губы покрепче. Нельзя было вмешивать в эту историю Петьку Птицу и его деда. Ни в коем случае нельзя!

— Ты удивлен, конечно, — продолжал Дементий Александрович. — Но это так. Кинжал принадлежал твоему отцу. Кинжал же Проскурякова, зажатый в его преступной руке, сразил одного хорошего человека, партизана Марчука. — Полковник опять замолчал, а потом спросил тихо: — Но, может быть, ты не утопил кинжал, а отдал кому-нибудь из своих приятелей?

Валька похолодел. Неужели Дементий Александрович все знает?!

— Мы могли бы съездить туда, где ты жил, — добавил полковник, — и вернуть кинжал народу.

Валька понял, что дорога к правде отрезана, и ответил:

— Нет, я никому не отдавал. Я утопил кинжал.

— Ясно, — заключил Дементий Александрович. — Ешь мороженое, Валентин Васильич, и не огорчайся: ты не виноват. Больше того, ты поступил, как патриот. На твоем месте я поступил бы так же.

И разговор о кинжале партизана Мельникова оборвался. Дементий Александрович молча ел пломбир. Он ел с удовольствием. А Валька с трудом глотал сладкую холодную массу. Ложь жгла его. Но что он мог сделать? Как он мог сказать полковнику, что кинжал забрал у него Петька Птица? Мороженое не лезло ему в горло...

 

Странное поведение старика

Женщины в доме поменялись ролями. Валькина мать готовила обед, а Магда у себя во флигельке читала книжку. Мать весело напевала что-то. Магда, по всей вероятности, тоже не унывала. Что-то произошло!

Валька подошел к окошку и уставился на Магду, чтобы привлечь ее внимание. Она оторвалась от книжки и улыбнулась.

— Ты, кажется, удивлен, Валечка, что я бездельничаю? — спросила она. — А я получила отпуск.

— Вас уволили? — испугался Валька.

— Да нет же, я правду говорю, что получила отпуск. На целый месяц.

— Но...

— Все в порядке, Валечка: мне заплатили вперед. — Магда помолчала и добавила: — Пан полковник поступил великодушно. Вашей маме очень хочется, чтобы здесь и духу моего не было. Другой на месте пана полковника в два счета выгнал бы меня. Но он... — Магда усмехнулась и бросила книжку на кровать. — В общем, я получила отпуск.

— Что же вы будете делать?

— Я? — Магда задумалась. — Ну... отдохну немного. А потом, может, к бабушке в деревню съезжу. Пан полковник разрешил мне делать все, что я захочу. Жаль только, что у меня документов нет.

— А почему? — удивился Валька.

— Ну... просто не выдали мне.

— Я этого не знал. Но вам не обидно, Магда?

— Мне? Разве я одна такая? В конце концов паспорт я получу. А пока мне фамилия пана полковника паспорт заменяет. Как скажу в городе, что я домработница Скорняка, — о-о!.. — Магда засмеялась. — Нет худа без добра, Валечка.

— Может быть... Не знаю...

— Я сейчас придумала такое, что ты обрадуешься! — продолжала Магда. — Будем учиться плавать. Согласен?

— Магда! — воскликнул Валька. — Очень!

— Когда начнем?

— Сейчас же! Зачем откладывать!

Магда вскочила на подоконник и выпрыгнула в сад. Вальке это понравилось. Он и сам точно так поступил бы.

— Бежи-им! — крикнула Магда.

Через пять минут они были на берегу озера.

— Сначала, Валечка, покажи мне, как ты плаваешь, — сняв платье и тапочки, сказала Магда.

— По-собачьи плаваю...

— Вот и покажи. Не стесняйся и не трусь.

Валька кинулся в воду и поплыл, быстро загребая под себя руками.

Магда нырнула и выскочила из воды рядом с Валькой.

— На спине держаться умеешь? Нет? Это делается так: переворачиваешься... расставляешь руки и ноги... выпячиваешь грудь... подбородок задираешь повыше — и все. Теперь осталось тихонько двигать руками и ногами и глубоко дышать. Видишь, как я лежу? Попробуй так же.

К удивлению Вальки, и пяти минут не потребовалось, чтобы научиться лежать на спине. После этого Магда сказала, что надо сделать перерыв. Они выбрались на берег и сели на солнцепеке.

— Ну, Валя, через три дня ты будешь со мной соревноваться, — уверенно заключила Магда.

— Хотя бы через месяц...

Вальку радовал первый успех. Но он никак не мог забыть разговор с полковником, и это все время заставляло его хмуриться.

— Магда, — обратился он к девушке, — вы когда-нибудь говорили неправду?

— Я? Зачем тебе, Валечка?

— Просто так...

— Да. — Магда вздохнула. — У меня много грехов. Но когда их будет еще больше, я сбегаю в костел, и пан священник все мои грехи отпустит.

— Куда отпустит?

— Не знаю... Наверное, на небо. А может, в ад.

— Это все сказки.

— Может быть. Но на душе как-то спокойнее от этого.

Валька покачал головой:

— Нет, Магда, на душе спокойнее тогда, когда человек все делает правильно.

— Ты прав, конечно. Но ведь жизнь так устроена, что приходится и неправильно делать. Меня часто заставляют делать неправильно. Но ты очень честный мальчик. У тебя все будет по-другому.

Валька хотел возразить, что нет, он тоже грешник, но Магда опять кинулась в воду.

— Начинается второй урок! — вынырнув, крикнула она. — Динь-динь-динь! Слышишь звонок, Валечка? Побыстрей в класс!

Мать очень рассердилась, когда узнала, что Валька бегал купаться в новом костюме. Но она, конечно, рассердилась бы еще больше, если бы догадалась, что он был на озере с Магдой. От одного имени домработницы лицо ее мрачнело.

Приехал Дементий Александрович. Он похвалил обед, приготовленный матерью. Она расцвела от похвалы. Валька ел молча. Взрослые не обращали на него внимания. Они не догадывались, что он страдает. Дементий Александрович честно поверил Вальке. Поэтому Валька чувствовал себя низким обманщиком. Он думал, что сегодня же попросит Магду перевезти его на остров, встретится с дедом Петьки Птицы, найдет Петьку, все расскажет ему, заберет у него кинжал и вечером признается полковнику, что солгал. Полковник простит ему. И мать будет довольна. И на душе у него снова станет спокойно.

После обеда Дементий Александрович о чем-то говорил с Магдой. Валька наблюдал за разговором издалека. Магда все время кивала головой. Дементий Александрович похлопал ее по плечу и уехал. Магда ушла в свой флигель и легла на кровать, отвернулась к стенке, на которой висел коврик с изображением замка, озера и леса. Валька не решился ее беспокоить. Взрослые имели привычку отдыхать после обеда. Мать отдыхала каждый день. Почему же не отдохнуть и Магде?

«Через два часа разбужу», — решил Валька.

Однако два часа нужно было как-то убить. Валька вывел с веранды свой велосипед и помчался по дороге к озеру. Возле будки часового свернул на тропу и, неторопливо нажимая на педаль, стал приближаться к лодочному причалу.

И тут, в ста шагах от себя, он увидел Петькиного деда, который шел навстречу.

— Панич! — крикнул старик, подняв руку.

Валька соскочил с велосипеда.

— Панич, — сказал Петькин дед, снимая шляпу и кланяясь, — у меня до вас разговор есть. Выслушайте меня.

— Пожалуйста, дедушка... только не называйте меня паничем. Это нехорошо. Какой же я панич?

— Как пожелаете, как пожелаете, панич, — кланяясь, продолжал старик, — я буду называть вас, как вы скажете, только выслушайте меня, у меня до вас очень важный разговор!

Валька понял, что дед Птицы чем-то взволнован и встревожен. Он то и дело озирался по сторонам, словно боялся, что его кто-то может увидеть. Сухое морщинистое лицо старика с большим носом и седой щетиной на подбородке тряслось. Тряслась и рука, в которой он держал шляпу. В другой руке старика Валька увидел какой-то длинный предмет, завернутый в тряпицу.

— Не волнуйтесь, дедушка, — поспешно сказал Валька. — Что у вас случилось? Может, с Петькой что?

— Нет, нет, с моим внуком ничего не случилось, — ответил дед. — Но он мне принес вот это... — Дед еще раз пугливо огляделся и трясущимися руками развернул тряпицу. — Вот этот кинжал.

— Ну и что же? — спросил Валька, убедившись, что в руках старика — кинжал, подаренный ему Проскуряковым.

— Это вы ему дали, панич?

— Я дал. Петька сказал, что этот кинжал вы делали.

— Нет, нет, нет! — испуганно замотал головой дед. — Не слушайте его, панич, никогда я не делал ничего такого!

— Странно... Неужели Петька сказал неправду? Я не могу в это поверить. Он мне говорил...

— Панич! — взмолился дед. — Прошу вас, отойдемте в кусты... здесь нас могут увидеть!

— Но чего вы боитесь? Не понимаю.

Петькин дед вдруг упал на колени и протянул к Вальке свои руки.

— Не губите, панич! Пожалейте старого человека!..

— Да встаньте, встаньте, что вы!.. — всполошился Валька. Он еще никогда в жизни не испытывал такого позора. — Нельзя так, нельзя!

Он помог старику подняться на ноги и отвел его в густой кустарник.

— Этот нож принесет многим людям несчастье, — сказал дед. — Вы уж поверьте мне, старому человеку! Не показывайте его никому, панич, ни одной живой душе на свете!

Говоря это, он совал кинжал Вальке.

— Но почему? Почему, дедушка?

— Я знаю, что это так. Вы его показывали кому-нибудь, панич?

— Никому, кроме Петьки.

— И пан полковник ничего не знает о нем?

— Не знает.

— И ваша мама тоже не знает?

— И она не знает.

— Прошу вас, панич, как родного, никому не говорите об этом кинжале. Закопайте его, утопите, а то он таких бед наделает, что страшно и сказать!

— Не смогу, — отказался Валька. — Ни за что на свете! Вы же знаете, что он принадлежал моему отцу?

— Матка боска! — закричал старик. Он быстро заговорил по-польски и снова упал на колени. — Панич, послушайте меня, панич! Не губите, у меня внук малый!..

— Да что вы, в самом деле! — рассердился Валька. — Въелись вам в кровь эти панские порядки! Мы же не в панской Польше живем, а в Советском Союзе, и у нас никто не имеет права становиться перед человеком на колени. Встаньте! Встаньте немедленно, а не то я уйду, хотя бы мне этого и не хотелось, потому что вы старый и пожилой человек!

— Да, да, панич, да, — забормотал Петькин дед, снова подымаясь в полный рост. — Но и мы, старые люди, зависим от случая, и нас не пощадят, если уж случится... Я стар и, наверное, глуп, я не могу вам растолковать все так, чтобы вы меня поняли и убедились, как я прав. Но я вам говорю правду. На земле и так много пролито крови. Сколько я видел крови, панич! На моих глазах убивали детей, молодых женщин... о-о-о! — Он закрыл ладонью лицо. — Не приведи бог вам видеть такое, панич, не приведи бог!

— Дедушка, успокойтесь, я даю вам слово, что об этом кинжале никто не узнает. Никто, кроме вас и Петьки. Возьмите его себе и спрячьте хорошенько, — предложил Валька.

— Нет, нет, нет! — опять замотал головой старик. — Найдут у меня — сразу убьют!

— Да кто же вас убьет?

— Панич, не могу я взять это, и не просите! Я спать спокойно не буду. Кровь еще льется. Льется, льется, вы не знаете!..

— Ну хорошо, какой же выход? — спросил Валька, прощая старику его необоснованную тревогу. — Уничтожить кинжал я не могу. Домой нести мне его нельзя... по одной причине. Вы себе брать не хотите. Какой же из этого выход?..

— Не знаю, панич, не знаю, но только надо что-нибудь сделать. Придумайте что-нибудь, я старый, больной, у меня голова совсем не соображает!

«А здесь еще совсем забитый народ!» — с огорчением подумал Валька.

— Ну хорошо, — сказал он. — Вы доверяете своему внуку?

— Что вы сказали, панич?..

— Петьке, я говорю, вы доверяете?

— Конечно. Он же мой внук, панич.

— Отдайте кинжал Петьке. Он же у него был. Петька знает, куда его спрятать. И мы будем спокойны.

— Ладно, панич, ладно, — подумав, согласился старик, — я сделаю так, как вы говорите, только умоляю: никому ни слова о кинжале, никому ни слова!

Валька грустно вздохнул.

— Даю вам честное пионерское, дедушка.

Старик обнял Вальку и стал целовать его.

«Нет, все-таки здесь забитый, забитый народ!» — думал Валька.

 

Валентин Марчук — демобилизованный воин

Прошло несколько дней. Никто больше не заводил разговора о кинжале. И Валька стал мало-помалу забывать об этой странной истории. Он увлекся плаванием и каждый день занимался с Магдой. А кроме того, он решил наконец начать письмо друзьям, исписал целую тетрадку, а конца этого длинного письма все не было видно...

Петька Птица к Вальке не заявлялся. Петькиного деда Валька тоже не встречал. Мать была все время весела. Она часто ездила с Дементием Александровичем в город. Все шло хорошо.

Но однажды под вечер Валька заметил, что Магда как-то странно ведет себя. В ее поведении появилось что-то от Петькиного деда. Она тревожно озиралась вокруг, прислушивалась к звукам автомобильных моторов, куда-то вдруг исчезала, а потом появлялась, раскрасневшаяся, взволнованная.

Валька заинтересовался, куда Магда так неожиданно исчезает. Он приметил, что платье ее мелькнуло в саду...

Герман Тарасович ухаживал только за той частью сада, которая примыкала к дому. А дальше начинались настоящие заросли. Никто не обрезал и не окапывал яблони, не вырубал кустарник, не расчищал дорожек. Именно такими представлялись Вальке джунгли. Правда, в этих джунглях не водились дикие кровожадные звери...

Из самой чащи донеслись — Валька явственно расслышал — приглушенные голоса. Затаив дыхание, Валька подошел поближе. С кем там разговаривает Магда?..

Голоса раздавались совсем близко. Валька присел на корточки и увидел Магду, сидевшую к нему спиной. Около нее, лицом к Вальке, лежал русоволосый парень в шелковой коричневой безрукавке. Лоб у него был забинтован. На левой ноге штанина была высоко закатана, и Магда прикладывала к колену мокрую тряпку.

— Здесь болит? — спрашивала Магда. — А здесь?..

— Когда вы дотрагиваетесь, я не чувствую, — отвечал парень.

— Я спрашиваю: болит?

— Конечно, болит. Но от прикосновения вашей руки мне становится легче.

Магда засмеялась: слова парня ей были приятны.

— Ну и угораздило же вас! — вздохнула Магда. — Можно было и насмерть разбиться!

— Я не сам упал: меня столкнули, — сказал парень.

— Это вам показалось.

— Извините, пинок в зад был достаточно сильный, — усмехнулся парень. — И если бы не вы, Магда, был бы сейчас Валентин Марчук, демобилизованный воин, покойником!

«Марчук, — мелькнуло у Вальки. — Знакомая фамилия!»

— Выплыл бы как-нибудь.

— Но ведь я был без сознания.

— Пришли бы в сознание. В воде быстро приходят в сознание.

— Может быть. Но все-таки вы, Магда, моя спасительница! О-о, больно!..

— Потерпите. Компресс поможет.

— А если у меня перелом?

— Не перелом... Не выдумывайте. Просто ушибы.

— Эй, чего ты там прячешься? — вдруг крикнул Марчук. — Вылезай сюда, милости просим.

Эти слова относились к Вальке.

Магда вздрогнула, но, обернувшись, облегченно выдавила:

— Панич!..

— Что вы, Магда, — пробормотал Валька, — опять панич... — Но тут он понял, в каком незавидном положении очутился, и, заливаясь краской стыда, прибавил: — Простите, я случайно... я вовсе не хотел подслушивать.

— Это Валя, сын новой жены пана полковника, Валя Мельников, сын партизана, того самого, — поспешно зашептала Магда. — Вы не беспокойтесь, он хороший...

— А чего же мне беспокоиться? — спросил парень, подмигнув Вальке. — Я и сам догадался, кто к нам в гости пожаловал. От него я все равно не сумел бы спрятаться. Ползи сюда, тезка, не стесняйся, Валентин. Не знаю, как тебя называть: первым или вторым. Пусть уж первым Валентином буду я: все-таки постарше. А ты отныне Валентин второй. Пойдет?

Валька кивнул.

— Погляди, в каком я виде. Лежать еще могу, стоять нет: сплошной живой синяк, — шутил Марчук. — Инвалид во цвете лет! Если Магда меня на ноги не поставит, я пропал.

— Надо бы доктора вам, врача, — прошептал Валька.

— Доктора? — ужаснулся Марчук. — Нет, не надо! Не помру как-нибудь. А то вместо доктора какое-нибудь привидение явится. Я уже познакомился с одним привидением, с меня хватит. Так что ни доктора, ни кого-нибудь другого не надо, Валя второй, ты понял?

— Понял...

— Его со стены столкнули, — сказала Магда.

— Это, наверное, пан историк столкнул! — горячо заговорил Валька. — Это он там все время лазит. Историк Трембач, директор музея!

— Смотри ты, какой догадливый Валя второй! Мне тоже почему-то кажется: он самый, историк. А значит, у нас с тобой есть общий враг. Я угадал?

— Да, — кивнул Валька. — Правда, пана историка я не видел... Но я его не люблю почему-то.

— Вот и я тоже... почему-то. Узнать бы нам — почему? — и дело в шляпе. Ой, Магда, милая, поосторожнее!..

— Я тихонечко, тихонечко...

— Может, каких лекарств принести? — спросил Валька.

— Не надо, Валечка, у меня не о лекарствах забота. Не знаю, что с Валентином делать. Не может он здесь на ночь остаться.

— Почему? — возразил Марчук. — Авось дождя не будет.

— Дождь не страшен. Герман Тарасович, есть у нас такой, вас может увидеть. Он живет рядом.

— Это другое дело...

— Магда, а если к вам?.. — нерешительно спросил Валька.

— Ну что ты, Валечка, как же можно — ко мне? У меня ни брата, ни родственников никаких нет.

— Скажете, что жених, — улыбнулся Марчук.

— Не шутите, Валентин...

— Извините, Магда. Ничего, отлежусь здесь.

— Выход, конечно, есть, — сказала Магда. — Но не знаю, согласитесь ли вы. У меня в комнате найдется место, но только...

— Под кроватью? — весело спросил Марчук. — Согласен. Это даже лучше: никто не заметит.

— Только... — Магда смутилась. — Вы не храпите по ночам?

— Я? Как паровоз! За версту слышно будет! — Марчук засмеялся. — Нет, Магда, я даже и не дышу, когда сплю.

Валька сбегал на разведку. Ни в доме, ни вокруг, на лужайке, никого не было. Марчук кое-как выполз из кустов, поднялся на одну ногу и, опираясь на плечо Магды, поскакал к флигельку...

Магда приготовила под кроватью постель, и Марчук, посмеиваясь и подмигивая Вальке, полез в темноту. Заглянул под кровать и Валька. В дальнем углу он увидел большой темный пролом.

— А что это там, Магда? — спросил он.

— Не знаю. Там все обвалилось.

«Вот так, наверное, и в замке!» — подумал Валька.

Магда пошла в сад поискать какую-то травку, которая ей нужна была для компресса. Валька прилег рядом с Марчуком.

— Ну так что же, Валя, — сказал Марчук, — мы не только тезки с тобой, а и одной веревочкой связанные: наши отцы вместе сражались, вместе попали к фрицам и погибли за народное дело. Значит, мы с тобой почти как братья.

И как только он сказал это, Валька вспомнил, что Марчук — тот самый партизан, который оставил надпись в подземелье.

— Я рад, что встретился с тобой, — добавил Валентин первый.

— Я тоже очень рад! — ответил Валька.

— Давай лапу. Будем дружить?

— Будем дружить! — с жаром сказал Валька. — Я о вашем отце все знаю. Как хорошо, что он сделал в подземелье надпись!

— Надпись, ты говоришь... — задумчиво произнес Марчук. — Вот как раз эта надпись меня и интересует. Хочу увидеть ее собственными глазами. Ты мне поможешь?

— Помогу! Конечно! Тут есть хороший мальчишка. Мой друг Петька Птица!

— Внук старика, который охраняет замок? Нет, Валя, ты погоди ему обо мне говорить. Еще не время. Я с ним сам как-нибудь познакомлюсь. А пока мы только втроем: я, ты и Магда.

— Ну, как хотите...

— Вот мы и договорились.

 

Визит Петьки Птицы

Приехала мать. Пришел Герман Тарасович. Он осмотрел гараж, побродил по саду и снова исчез, не заметив ничего подозрительного. Вальке хотелось пробраться к Магде во флигелек, но он не решался...

... Выйдя на улицу и пересекая лужайку, Валька вдруг увидел Петьку Птицу.

— О! — сказал Петька. — А я только думал, как тебя вызвать понезаметнее. У меня времени мало: насилу удалось вырваться.

— Ты у тетки живешь?

— У тетки. Она с меня глаз не спускает.

— Что же так... провинился, что ли?

— Да тут такое дело!.. — сказал Петька. — А все из-за этого кинжала. Я и не рад, что домой его принес: дед меня чуть не убил. А потом с ним плохо было.

— Слушай, — заволновался Валька, — он тебе отдал кинжал? Ты его спрятал в надежном месте? Это кинжал моего отца, я теперь точно знаю! Надо сохранить его во что бы то ни стало!

— Ты не волнуйся, — сказал Петька, — кинжал в безопасном месте. И все остальное твое имущество. Дед мне сказал, что разговаривал с тобой. Он очень хвалил тебя. Говорил, что ты умный и благородный панич. — Петька усмехнулся. — Он редко кого хвалит. Совсем испортился старик, стал похож на моего Фому: никому не верит.

— Но почему он такой? Чего ему бояться?

— Ты знаешь, что в войну тут делалось! Кто прав, кто виноват — до сих пор не разберут. Были настоящие партизаны, а были и подставные, фальшивые. Дед в войну был сильно напуган. Его два раза к стенке ставили: наши и фашисты.

— Зачем же наши?..

— Не доверяли, выходит. Мой Фома до сих пор считает, что дед гитлеровцам служил.

— Да у Фомы все — враги! Один он верный и неподкупный!

— Фома что... Деду, по-моему, и полковник не доверяет. Дед одного имени его боится.

— Я это заметил.

— Тяжело, видно, Валька, быть взрослым, — сказал Петька. — Все у них не так, как у нас. Неужели и мы такими станем?

— Не-ет, ни в коем случае! — возразил Валька.

— Ну, ладно, я же к тебе по делу, — спохватился Петька. — Присядем...

Они сели под дерево.

— Слушай, Валька, открываю тебе тайну, которую нужно хранить, как зеницу ока, — после молчания сказал Петька. — Дед сделал три кинжала, и все они были разные. На вид одинаковые, а на самом деле разные. Приметы один дед знает.

— Ну и что же из этого?..

— Дело в том, что кинжал, который ты хранил, принадлежал, мы думали, твоему отцу, а это неправда.

— Ка-ак неправда? — ахнул Валька.

— Так и неправда: это кинжал Проскурякова. Дед сразу определил. Вот почему он и испугался!

— То есть как же?.. — Валька замолчал в недоумении. — А где же кинжал отца? В музее кинжал Дементия Александровича. Значит?..

— Да, выходит, кинжалом Мельникова убит Марчук, — договорил за приятеля Петька.

— И Проскуряков не предатель?

— Предатель, но... Я думаю, что дело было так: немцы захватили твоего отца, взяли у него кинжал и его кинжалом убили Марчука. Чтобы тень на отца пала! Они хитрые были, гады, гестаповцы, и про кинжалы все знали. Теперь ясно, почему Проскурякова не заподозрили, когда был убит Марчук: его кинжал остался при нем. Полковник свой кинжал тоже сохранил. Умно следы замели! А надпись Марчука Проскурякова разоблачила. Проскуряков во всем признался.

— Это неправда. Он ни в чем не признался. Об этом моей матери сообщили.

— Это все равно. Не уличили бы — не арестовали б.

— Да, теперь все ясно, — сказал Валька.

— Все, да не все, — после молчания сказал Петька. — Много еще неясного. Я смотрю на деда и думаю: он такое знает, что нам с тобой и не снилось. Какая-то главная тайна есть. Самая главная.

— Самая главная?

— Да. Вот открыть бы эту тайну — тогда все ясно станет. У меня есть один план, но я тебе о нем пока не буду говорить. Я еще и сам не уверен... Ты не обижайся.

Тайна, тайна... Самая главная тайна! Есть ли она? Наверное, есть. Как хотелось Вальке рассказать своему дружку о сыне партизана Марчука, демобилизованном воине Валентине! Но он не мог этого сделать. Даже Петьке Птице он не имел права рассказывать о Марчуке. Почему? Валька не знал этого. Почему Петька скрывал пока свой план? Валька не догадывался и об этом. Тайна, тайна...

Петькин дед на коленях умолял Вальку молчать. Валентин Марчук взял с Вальки слово, чтобы он никому не рассказывал о нем. Теперь вот Петька просит молчать о том, что кинжал, привезенный Валькой, не принадлежит Мельникову...

В тот день Валька впервые понял, что события, свидетелем и участником которых он стал, совсем не похожи на игру. Нет, это была не игра. Когда люди падают на колени, это не игра! Когда человека сбрасывают с крепостной стены, это пахнет убийством!

Петькин дед сказал, что кровь людская еще льется. Война давно кончилась, а кровь льется до сих пор. И Валька словно чувствовал запах горячей человеческой крови.

Он верил, что самая главная тайна существует. И кто-то был заинтересован в том, чтобы люди не прикоснулись к ней, чтобы она так и осталась неразгаданной. Но тот, кто честен, кто любит свою Родину, кому правда дороже жизни, — тот обязан разгадать эту самую главную тайну.

Много вопросов одолевало Вальку в тот вечер. И ни на один из них он не имел ответа. Может быть, ответ дал бы Петькин дед. Но Валька теперь понял: он ни за что не расскажет. Главного не знает ни Петька Птица, ни его мельниковцы. Да и сам Дементий Александрович, может быть, не знает главного. О том, что кинжалы были разные, он-то наверняка не догадывается...

Тугой узел завязал Проскуряков, бывший Валькин отчим. Но развязывать-то его все равно придется. Всем людям. В том числе и Вальке.

Отец говорил Вальке с портрета:

«Ну что ж, Валя, держись, мужайся: главное испытание впереди».

«Ясно, папа», — отвечал Валька.

«От школьных испытаний тебя освободили, но от испытаний в жизни никто освободить не может. Будь мужчиной, сынок! И знай, что я приду к тебе на помощь, если будет трудно».

«Я знаю, папа. Мы откроем самую главную тайну! Мы ее все равно откроем!»

 

Новые подробности истории с бутылкой

С нетерпением дождавшись утра, Валька юркнул во флигелек. Он увидел Магду, которая сидела на табуретке и вслух читала книгу.

— А-а, наш Валентин второй пришел! — раздался приглушенный голос Марчука. — Как там на воле... все в порядке?

— Полный порядок, — ответил Валька, ложась на пол. — А вы как себя чувствуете?

— Превосходно! Магда просто чудеса творит.

Валентин Марчук лежал на спине, но левая нога его была согнута в колене.

— Видишь, я уже двигаю. Если так дело пойдет, завтра покину свою темницу, хотя, по правде сказать, я бы здесь целый месяц пролежал. Что еще надо демобилизованному воину? Магда меня кормит, поит. — И Марчук указал на бутылки, стоящие у него в изголовье.

Это были бутылки из-под лимонада.

— Люблю лимонад, — добавил Марчук. — Напиток богов!

— А это не вы оставили бутылку из-под лимонада в замке? — осененный догадкой, спросил Валька.

— А откуда ты это знаешь?

— Во-он в чем дело! — Валька тихонько засмеялся. — А мы-то думали!..

И Валька рассказал Марчуку историю, связанную с бутылкой. Правда, он не упомянул о мельниковцах и тайнике, в котором хранятся их клятвы. Там теперь, очевидно, лежат и вещи, принадлежащие Проскурякову.

— Детектив, — хмуро проговорил Марчук. — Целая история из-за какой-то бутылки.

— Ребята, потише, у Германа Тарасовича отличный слух, — предупредила Магда.

— Ах этот Герман Тарасович! — поморщился Марчук. — Что он за человек? Кто он? А, Валя? Как ты думаешь?

— Садовник.

— Да, садовник. Садовник, садовник, садовник молодой. Может, с бородой?

— Он без бороды.

— Бороду он сбрил, конечно.

— А что, он был с бородой?

— Вполне возможно. Каждый мужчина может ходить с бородой. Герман Тарасович — не исключение. Магда, он и во время войны здесь был?

— Я его не видела, — ответила Магда. — Он говорит, что был в эвакуации.

— Где? На западе или на востоке?

— В Сибири.

— Ах, в Сибири! Вряд ли, вряд ли... В Сибири ему было бы очень хорошо. Однако шут с ним. Пусть работает Герман Тарасович, а нам бы с тобой, Валя, на простор выйти, на свежий воздух... Как говорится в одной хорошей книжке, на волю, в пампасы!

Валентин Марчук умел говорить шепотом. Одно слово он произносил громче, другое тише, и у Вальки складывалось впечатление, что демобилизованный воин говорит как обычно. Но даже Магда, сидящая возле окна, почти не слышала его слов. Валька попытался подражать Марчуку, но у него ничего не получилось, и он сконфуженно замолчал.

— Не отчаивайся, — улыбнулся ему Марчук. — Я тоже не сразу научился. Без труда не выловишь и рыбку из пруда. Потренируешься — и у тебя не хуже моего получится.

Перед обедом мать сделала Вальке выговор. Она заметила, что сын все время пропадает у домработницы, которая на него дурно влияет.

— Чем она привлекла тебя, скажи мне?

— Многими качествами, — ответил Валька.

— Какими, какими? Какие же у нее качества? — нажала мать на последнее слово. — Что в ней примечательного?

— Ну хотя бы то, что она не отзывается о тебе дурно, мама, — тихо сказал Валька.

— Боже мой! — воскликнула мать. — Что ты говоришь! Кто бы позволил ей отзываться обо мне дурно! Да и вообще, какие могут быть у нее для этого поводы? Разве я веду себя неприлично? Разве меня можно в чем-либо упрекнуть?

— Мама, ты и Дементий Александрович фактически отправили Магду в заточение. Она почти никуда не выходит из своего флигелька. Она даже в калитку перестала ходить! — возмущенно сказал Валька. — А ты еще говоришь... Чем же провинилась перед тобой Магда?

— Вырастешь — узнаешь. И пожалуйста, оставь этот тон в разговоре с матерью! Или я вынуждена буду разговаривать с Дементием Александровичем.

Валька пожал плечами, вздохнул и ушел в библиотеку.

Обед начался как обычно. Дементий Александрович глядел на Вальку приветливо. Он даже подмигнул ему в нетерпеливом ожидании первого, которое мать принесла в белом, с розовыми цветами супнике.

— Чем-то нас накормят! — воскликнул он, словно был заранее уверен, что мать приготовила что-то необыкновенное.

Но Валька знал, что мать сварила простой суп с фрикадельками, изрядно надоевшее ему блюдо, и поэтому никак не отозвался на возбужденное состояние Дементия Александровича. Валька также был заранее убежден, что полковник похвалит все, что предложит ему мать. Чтобы угодить матери, он похвалит и совсем невкусную стряпню. Так случилось и на этот раз. Дементий Александрович ел и хвалил, хотя суп был немного пересолен. Но может быть, это только казалось, потому что Валька еще не проголодался.

Он съел три или четыре ложки супа и отодвинул тарелку.

— В чем дело? — спросила мать.

— Не хочется...

— Дёмушка, — сказала мать, ласково взглянув на полковника, — что-то мне наш Валентин Васильич не нравится. Нет у него здесь подходящих товарищей. Не может же ему составить компанию наша домработница.

Валька не ожидал, что мать приведет в исполнение свою угрозу. Он возмущенно вскинул голову, но мать опередила его:

— Нет ли у нас такой возможности, чтобы отправить Валентина в пионерский лагерь?

— Такая возможность, я полагаю, имеется, — ответил Дементий Александрович.

— Я имею в виду хороший лагерь, — подчеркнула мать.

— В плохой я Валентина Васильича не отправил бы. Но как он сам думает на этот счет? Что он скажет?

— Я отказываюсь, — быстро ответил Валька. — Не поеду. Ни за что! Мне еще здесь надо привыкнуть. И вообще мне надоели разные разъезды и переезды!

Мать сделала вид, что она поражена до глубины души. Но Дементий Александрович, остановив ее мягким движением руки, сказал:

— Может, он и прав. Пусть привыкает. В лагерь можно поехать и в августе. Это даже будет лучше. Мы с тобой поедем в Гагру, а Валентин Васильич в лагерь. Разумеется, на берегу моря. Тебя устраивает это, Валентин Васильич?

— В августе?

— Да, что-то в первых числах августа.

— Это другое дело, — тихо ответил Валька, сообразив, что у него в запасе еще целых два месяца. — Моря я еще не видел.

— Непременно увидишь.

— Но это точно, что мы едем в Гагру? — спросила мать, сразу забыв о Вальке. — Именно в Гагру?

— Именно в Гагру. И так же точно, как сегодня не пятница, а четверг.

— Сегодня среда, по-моему, — заметил Валька.

— Ах да, среда! — засмеялся Дементий Александрович. — Я совсем заработался. Надо, надо мне отдохнуть. — И, не останавливаясь, он деловито спросил: — Ты не забыла, Соня, что у тебя сегодня примерка?

— Ну, конечно, нет.

— Я сегодня отвезу тебя в город, а вернемся мы тоже вместе. — Дементий Александрович повернул голову к Вальке. — Валентин Васильич, а ты не хочешь поехать с нами?

— Что-то не хочется.

— Ну что ж, оставайся. Погуляй. Сходи на озеро.

Перед отъездом на примерку мать забежала в комнату к Вальке, шепнула на ухо:

— Вот он какой, Дементий Александрович! Великодушнее и добрее его я еще не знала людей!

Валька невольно взглянул на портрет отца. Мать заметила это и добавила:

— Твой отец и он — два лучших человека в мире.

«Самый лучший — ты, папа!» — подумал Валька. Впрочем, он мог согласиться, что и Дементий Александрович — хороший человек. Только он помнил, что мать и Проскурякова считала самым добрым и лучшим в мире.

Торопливые наставления матери Валька пропустил мимо ушей.

— Что, Магды нет? — спросил он, входя во флигель.

— Убежала куда-то по своим делам, — отозвался Марчук. — Как там дела, тезка? Что слышно на свободе?

— На свободе пока все в порядке, — улыбаясь, ответил Валька. Он лег на половичок, покрытый увядшей травой. Валентин Марчук по-прежнему лежал под кроватью на спине. — Дементий Александрович с мамой уехали и не вернутся до вечера. Вылезайте на волю.

— Но ты забыл этого... садовника без бороды. Что он скажет, если увидит меня?

— Не беда. Я скажу, что вы пришли ко мне в гости.

— Откуда? С того света? Он наверняка думает, что я убился. И мне не хочется лишать его этого удовольствия.

— Но ведь вы сказали, что вас столкнул пан историк? — удивился Валька.

— Верно. Но я не раз видел этих так называемых панов вместе. По-моему, они друзья. Как говорится, закадычные. И один мог поделиться с другим своей радостью.

— Ну, если так, то конечно...

— Я знаю, о чем ты сейчас подумал, — после короткого молчания сказал Марчук. — А почему бы не сказать обо всем этом полковнику, скажи, ведь так?

— Да, вы угадали.

Марчук посмотрел на Вальку, взял его руку и крепко пожал.

— Правильная мысль, — сказал он. — Но не будем торопиться, Валя. Мы это всегда успеем. Надо, чтобы нам поверили. А что мы пока знаем? Очень мало. Директор музея Трембач ведет себя подозрительно — раз. Он связан с садовником — два. Мало, Валя, мало. Я даже не могу доказать, что меня столкнул со стены именно Трембач. Конечно, это был он. Но вдруг мне показалось? Трембач заявит, что в это время он сидел в кабинете, кто-нибудь подтвердит, и демобилизованный воин Валентин Марчук останется в дураках. Трембач обвинит его в клевете. И этого будет вполне достаточно. Нет, нет, рано нам, Валя, вылезать из подполья. Нужны какие-нибудь подробности. Новые подробности.

— Что же делать? — спросил Валька.

— Не пить больше лимонада, — улыбнулся Марчук. — Лимонад оказался моим самым заклятым врагом. Теперь я испытываю к нему отвращение. В общем, учти, Валя, что я никогда в жизни не пил лимонада. Ты понял, Валентин?

Валька кивнул, чувствуя, что Марчук не шутит.

— Но если говорить о моей заветной мечте, — продолжал Марчук, — то она заключается в том, чтобы проникнуть в подземелье и своими глазами увидеть надпись, сделанную отцом. Историк Трембач почему-то ее не сфотографировал. Может, никакой надписи и не было?

— Но в книжке сказано, что она есть.

— Это надо проверить, Валя.

— Дементий Александрович, я думаю, проверял.

— Я тоже так думаю. И все-таки хочу увидеть надпись собственными глазами.

— Вы туда не проберетесь, — немного подумав, сказал Валька. — Но я могу вам помочь.

— Ты? Как? — спросил Марчук.

— Я сам проникну туда, — сказал Валька.

— Где же ты возьмешь ключ от подземелья?

— Ключ?..

— Да, тезка, ключ. Все это не так просто. В замок проникнуть можно. В подземелье в принципе тоже. Но только с ключом в руках, а он хранится у Трембача. Кроме того, неизвестно, заперта ли камера смертников. Думаю, что она тоже на замке.

— Это я могу узнать, — неуверенно сказал Валька. — У Петьки Птицы.

— Попробуй, Валя. Но только при одном условии, — твердо проговорил Марчук, — обо мне — ни слова. Это раз. И не пытайся сам лезть в подземелье — два. Может плохо кончиться. Очень плохо, хуже, чем со мной. Дело пахнет кровью. Понял?

«Кровь еще льется», — вспомнил Валька слова Петькиного деда.

— Валя! — вдруг раздался всполошенный голос Магды. Испуганная, она вбежала в комнату и, увидев на полу Вальку, воскликнула: — Ах, и ты тоже здесь! Машина подъехала... кажется, полковник вернулся! Валя, — она обращалась к Марчуку, — лежи тихо, ни слова, слышишь, ни слова, что бы ни случилось!..

Валька хотел вскочить, но Марчук схватил его за руку и притянул к себе.

— Лезь в угол.

Валька повиновался.

— Магда! — донесся голос Дементия Александровича. — Ты где? У себя?

— Здесь я, Дементий Александрович...

— Ты что такая взволнованная? Что случилось?

Голоса раздавались рядом, возле двери.

— У меня кружится голова. Я хочу погулять...

— После погуляешь. Мой пасынок на озере?

— Нет... Не знаю... Где-то дома... Нет, нет!..

— Всего одну минуту... ну, быстро, быстро!

— Нет, нет! — отчаянно повторила Магда. — Я не хочу... не надо!

— Да что с тобой? Ведь ничего не изменилось... Ты что?

— Никогда! — воскликнула Магда. — Ни за что на свете! Хоть убейте на месте!

— Стой!.. Подожди!..

И голоса смолкли. Послышался шум мотора.

— Выглянь, — глухо сказал Марчук. — Он, кажется, уехал.

Валька вылез из-под кровати. В окошко он увидел удаляющийся автомобиль полковника.

— Уехал.

— Ты все понял? — спросил Марчук.

Валька промолчал.

— Ну вот что. Наш договор остается в силе. Я на тебя надеюсь, тезка, знаю, что ты не подведешь. Кто бы ни завел разговор обо мне, ты ничего не видел и не знаешь. С Магдой об этом не разговаривай. Ей сейчас трудно. Помогай ей, она ни в чем не виновата.

Валька присел на корточки.

— А вы?..

— У меня дела, тезка. Я уже отлежался.

— Вы уходите? Где же я вас увижу?

— Встретимся. Искать меня тебе не придется. До свиданья, Валя!

— До свиданья...

— Иди. Ты — сын партизана Мельникова. Не забывай, что твой отец был предан. Никогда не забывай этого!

— Никогда не забуду, — прошептал Валька.