Герман Тарасович заметает следы

В полусне Валька слышал какие-то голоса и крики. Кажется, звонил телефон. Кто-то ходил по комнате. Но когда Валька пришел в себя, из соседних комнат и со двора не доносилось ни звука. Валька замотал головой, все вспомнил и вскочил.

Первое, что ему бросилось в глаза, — на столе не было ни бутылки из-под молока, ни хлеба, ни ножа. А это означало, что мать уже побывала у него в спальне и несомненно догадалась, что Вальку кто-то навещал. Что теперь ей говорить?..

Валька выглянул в соседнюю пустую комнату. И в это же время навстречу ему из коридора вошла мать. Валька отпрянул и хотел захлопнуть дверь, но, встретившись с матерью взглядом, застыл на месте. Лицо у матери было белее мела.

— Наконец-то ты проснулся! — взволнованно сказала мать. — Не пугайся... Мне надо с тобой поговорить.

Растерявшись, Валька кивнул. Мать вошла, села на стул.

— Садись, Валя. Скажи, кто у тебя был?

— У меня?..

Проговорив это, Валька замолчал. Он понял, что отпираться бессмысленно. Мать уже что-то знала. У нее это на лице было написано. Она не поверила бы, что сын съел все мясо, круг колбасы и полбуханки хлеба...

— Говори, Валя, правду, это очень важно, — предупредила мать.

— Мама, а почему ты думаешь, что я стану говорить неправду? — пожав плечами, отозвался Валька. Теперь только полная откровенность могла выручить его. — У меня был приятель. Друг. Он был голоден и...

— А не Магда?.. — быстро спросила мать.

— Ну, конечно, нет! Магда... Почему — Магда? — удивился Валька. — Я ее не видел со вчерашнего утра.

— Ты меня не обманываешь?

— Мама!

— Верю. — Мать облегченно вздохнула. — Я страшно боялась... Но ты должен назвать мне имя приятеля. Это внук старика с острова?

— Да, это Петька Птица.

— Он что-нибудь говорил? И вообще ты что-нибудь знаешь?..

— Знаю...

— Какое ужасное преступление! — воскликнула мать. — А кто это сделал... он не говорил?

— Нет, он тоже не знает. Я уже лег, когда он постучался в окно. Попросил есть и... он был очень голоден.

— Где сейчас этот мальчик?

— Уехал.

— Куда?

— Не знаю. — Валька помолчал. — Но если бы и знал, то не сказал бы, мама. Он вообще просил никому не говорить, что был у меня. Пожалуйста, не говори и ты об этом. Он...

— Очевидно, он просил у тебя денег? — догадалась мать.

— Да, он просил. Но я сказал, что денег у меня нет.

— Ты правильно это сделал, сынок! — похвалила мать. — Ничего другого я от тебя и не ожидала. И если я о чем сожалею, то только о том, что у тебя здесь нашлись такие приятели. Надо было оградить тебя... Но мне помешало счастье. — Мать вздохнула. — Я слишком была занята собой...

— Мама, ты не знаешь Петьку, — прервал ее Валька. — Он ничуть не хуже меня. И я его в обиду не дам.

— Может быть, он не так уж и плох, — согласилась мать. — И это даже приятно, что ты защищаешь своего товарища. Так и отец твой поступал. — Она посмотрела на портрет Мельникова и опустила глаза. — Но не в этом дело, Валя, и не об этом сейчас надо думать и беспокоиться. В городе совершено два ужасных преступления!

— Два?..

— Да, два. Убит старик сторож и ограблен городской музей. Преступники похитили бесценные сокровища, государству нанесен значительный материальный ущерб. Об этом мне сообщил по телефону директор музея. Андрей Богданович был вне себя от горя и негодования. Он просил меня, как только Дементий Александрович позвонит из Москвы, сообщить ему об этом преступлении.

— А он сказал, какие вещи были похищены? — спросил Валька.

— Очень ценные вещи и бесценные реликвии. Он так и просил передать Дементию Александровичу: исчезли реликвии.

«То есть кинжал!» — с невольным злорадством подумал Валька.

— И убийство старика, и ограбление городского музея — дело рук одной и той же банды, — продолжала мать. — Бандиты скрываются где-то поблизости, и с ними несомненно связана наша бывшая домработница, эта Магда!

— Ты можешь это доказать? — спросил Валька.

Утверждение матери было смешным, нелепым, но оно Вальку не удивило. Мать злилась на Магду и, кажется, не без оснований. Понять ее Валька мог, оправдать не хотел.

— Так нельзя, мама, — прибавил он.

— Что — нельзя? — вспыхнула мать. — Ты разве не замечаешь, как странно она себя ведет? То все время торчала около Дементия Александровича, то внезапно исчезла, словно сквозь землю провалилась. Может, она шпионка! Около Дементия Александровича шпионам есть чем поживиться, он же начальник милиции!

— Мама, неужели Дементий Александрович глупее нас? — невольно улыбнулся Валька.

— Что?..

— Ты сама не веришь в то, что говоришь. Дементий Александрович не стал бы держать рядом человека с подозрительным поведением. Я думаю, что он ей доверял.

— Ты еще не знаешь, как доверяют мужчины! — выйдя из себя, воскликнула мать. Глаза у нее злобно сверкнули.

— Зачем этот разговор, мама?

— Да, да, ты прав, — спохватилась мать. — Но Магду я подозреваю в самом нехорошем. Она чужая, опасная. И я уже позвонила в отделение милиции.

— Зачем? И что ты могла сообщить?

— Высказала свои подозрения. Пусть ее найдут и допросят.

— Ах, мама, какая ты!.. — с огорчением вздохнул Валька. — Да не виновата она, не причастна ни к убийству, ни к краже, я ручаюсь.

— Откуда тебе это знать? Ты еще мал, неопытен, Валя, — настаивала на своем мать. — Об этой девчонке не одна я так думаю. Герман Тарасович такого же мнения. А уж он лучше нас знает эту особу.

— Герман Тарасович! — вырвалось у Вальки. — Да он же следы заметает!

— Следы? Какие следы?..

— То есть мстит Магде, — поправился Валька. — Сводит старые счеты.

— Герман Тарасович, Валя, — возразила мать, — пожилой, добрый и тихий человек. Таких почтительных и деликатных людей не так уж много на свете. У таких, как он, не бывает врагов, и им не с кем сводить счеты.

От слепой уверенности матери и ее поучительного тона Вальке стало не по себе, и, чтобы прекратить разговор, он пробормотал:

— Возможно...

— Ты в этом убедишься, — уверила его мать. Она обрадовалась, что сын больше не прекословит.

— Что же из всего этого, мама?..

— А разве ты не понял? Если вокруг нашего дома бродят бандиты, значит, нам с тобой грозит опасность. Мы — семья такого человека, как Дементий Александрович, ненависть к нему у бандитов в крови. Я прошу тебя до возвращения Дементия Александровича не выходить из дома.

— Совсем не выходить? — запротестовал Валька.

— Можно потерпеть денек-другой. С минуты на минуту я жду звонка и, как только Дементий Александрович позвонит, сообщу ему о случившемся и попрошу немедленно возвратиться домой. Вероятно, уже сегодня вечером он будет дома. А до этого я и сама за ворота не выйду. Все, что будет нужно, нам привезет Герман Тарасович.

— Значит, мы пленники?

— Так будет безопаснее.

— Что ж, мама... как ты хочешь...

— Да, да, Валечка, так будет лучше, спокойнее. Подождем, что скажет Дементий Александрович. — Довольная результатом разговора, мать встала, поцеловала Вальку в щеку. — Ты еще нагуляешься, набегаешься, мы к морю летом поедем, у нас еще все впереди. А сейчас пойдем наконец завтракать.

— Я умоюсь и приду, мама.

— Пожалуйста, минут через десять.

Но ни через десять, ни через пятнадцать минут Валька не вышел в столовую. Мать дважды его звала, а он все копался в своей комнате, стараясь собраться с мыслями. Опасения матери его не волновали. Ни за ее жизнь, ни за свою он не беспокоился. Бандиты могли убить Петьку, Магду, Марчука, еще кого-нибудь, только не жену полковника Скорняка и не ее сына. Вальку заботило совсем другое. Какое отношение ко всему этому имеет сам Дементий Александрович? Замешан ли он в этом деле или все произошло помимо его воли? Дурачат его пан историк и Герман Тарасович или же они действуют по его указке? Виноват Проскуряков или оклеветан?

Валька хотел, чтобы Проскуряков был невиновен.

Но ему хотелось, чтобы и Дементий Александрович не имел отношения к этой ужасной истории.

Тяжело Вальке было жить. Целый день просидеть дома — это он мог. Пустяки, можно разок потерпеть. Но как избавиться от тысячи беспокойных мыслей и вопросов?

А вопросы эти слышались отовсюду.

«Кто убил Петькиного деда? Кто убийца?» — тревожно журчала вода в кране.

«Где Магда? Что она сейчас делает? Жива ли?» — вместе с шелестом ветра доносилось из окна.

«Как чувствует себя Петька Птица? Проник ли он в подземелье?» — беззвучно шептал в углу тонкий солнечный луч, пробившийся сквозь зеленое кружево сада.

«Удастся ли поздно вечером незаметно выйти из дому, чтобы вовремя явиться на свидание с Петькой? Как принести ему что-нибудь из еды?» — доносилось из столовой вместе с запахами лука и жареной колбасы.

«Не пал ли ты духом, Валентин? Не опустились ли у тебя руки?» — спрашивал со стены отец.

И звала, звала из столовой мать:

— Валя! Что ты там копаешься? Валя, слышишь ли ты меня?

«Я соберусь с духом, папа. Подожди... я исправлюсь. Даю тебе слово!» — не отрывая взгляда от портрета отца, проговорил про себя Валька.

Веранда, она же столовая, была густо залита солнечным светом. На полу дрожала зыбкая узорная тень листьев. Мать, держа в одной руке чашку с кофе, в другой ложку, стояла у раскрытого окна и, кивая головой, говорила:

— Да, да, вы правы, Герман Тарасович, вы правы, я тоже так думаю: она причастна, в этом нет сомнения!

Шофер, садовник, сторож — и вдобавок бандит, несомненно! — откликался со двора:

— Причастна, причастна. Именно вчера утром она и исчезла. Когда был убит старик. Последний раз ее видел ваш мальчик.

Валька встретился с Германом Тарасовичем взглядом и почувствовал, что его холодные глаза уже подозревают что-то.

— Но он не хотел помочь следствию, — добавил Герман Тарасович. — Может, он все-таки кое-что знает?

Мать резко повернулась к Вальке.

— Валя, ты знаешь что-нибудь?

— Знаю, — ответил Валька. В душе у него все кипело. Он снова столкнулся взглядом с Германом Тарасовичем.

«Заметаешь следы, бандюга?» — откровенно высказал прямую догадку.

«Ах ты щенок! Берегись!» — взглядом ответил Герман Тарасович.

— Что знаешь? — испуганно проговорила мать.

— Только то, мама, что следствие еще, по-моему, не началось, — ответил Валька. — Но когда оно начнется и меня спросят, я скажу не то, что хочет этот человек. Я скажу: Магда непричастна, она не виновата!

— Он еще слишком молод, — снисходительно улыбнулся Герман Тарасович и, почтительно кивнув матери, исчез во дворе.

Мать неодобрительно покачала головой.

— Ах, Валя, Валя, ну как ты себя ведешь!

Валька сел за стол, твердо решив, что больше не произнесет ни слова.

 

Дементий Александрович успокаивает...

Звонок из Москвы, которого так ждала мать, раздался в полдень.

Мать кинулась к телефону в спальню. Валька, помогавший ей поливать цветы на веранде, застыл с лейкой в руках.

«Если дело касается лично его, он к вечеру должен прилететь», — загадал Валька.

А прилетит, — значит, замешан. Это яснее ясного.

Разговор длился не менее десяти минут. Наконец мать появилась на веранде. Она была не то растеряна, не то смущена.

— Ну что, мама? Он прилетит?

— Нет, Валя.

«Не-ет!» — чуть было не закричал от радости Валька.

— Он сказал, что в Москве у него много дел и... В общем, Дементий Александрович возвратится после воскресенья.

— Но как же... насчет ограбления и убийства?..

— Я ему об этом сказала.

— Что же он?..

— По-моему, не придал значения. Странно. Должно быть, он уже извещен. Странно, — повторила мать и пожала плечами, показывая этим, что она ничего не понимает. — Он считает, что из-за этого нам не стоит волноваться.

«Нет, он ни при чем! — подумал Валька. — Ни при чем! Тут что-то другое... Наверное, нужно рассказать ему обо всем».

— Я пыталась доказывать... — растерянно продолжала мать. — Но он...

— Вот видишь, мама, — заговорил повеселевший Валька, когда она замолчала. — Дементий Александрович нас успокаивает. Никто нам не угрожает, и не надо паники. Если бы существовала опасность, он бросил бы все дела и прилетел домой. А значит, опасности нет. Ты что, сомневаешься в этом?

— Вы как будто сговорились с ним! — упрекнула мать Вальку. — Ну да, да, я трусиха. Я боюсь. Потому что я мать, женщина. Я мать, и это заставляет меня быть крайне осторожной. Старика кто-то убил! Не сам же он наложил на себя руки. И музей кто-то ограбил. Государственный музей. Как бы вы меня ни успокаивали, это до меня не доходит!

«Ах, знала бы она, что унесен лишь один кинжал, — подумал Валька. — Но если я ей скажу об этом, начнется такой допрос, что не обрадуешься!..»

Мать снова пожала плечами, с трудом приходя в себя после разговора с мужем.

— Я могу объяснить эту реакцию Дементия Александровича лишь тем, что он привык к таким событиям. Здесь был опасный край, Валя! Для Дементия Александровича разные убийства не в диковинку. Но он ведь должен понимать, что... — Она махнула рукой, словно не соглашаясь с невидимым собеседником. — Нет, нет, я решительно не в состоянии все это нормально переварить!

Замолчав, мать отошла в угол веранды, обиженная и немного оторопевшая.

— По-моему, мама, все ясно, и ты можешь спокойно ехать в город, — после короткого молчания сказал Валька, надеясь, что, здраво рассудив, мать так и поступит.

Но она решительно возразила:

— Сегодня я никуда не поеду.

— Неужели и мне все время сидеть дома? — недовольно спросил Валька. Он рассчитывал, что Герман Тарасович вынужден будет ехать с матерью.

— Куда же тебе надо?

— Ну, например, на озеро. Там везде часовые...

— На озеро можно, — сдалась мать. — И больше никуда. А я полежу... Мне что-то нездоровится.

«Наверное, она и о Магде с Дементием Александровичем говорила», — догадался Валька.

Он жалел мать, только жалость у него была какая-то странная: вместе с этим чувством в душе поднималось и раздражение. Валька злился на мать. Но откуда бралась злость? На что злился Валька? Он не мог толком объяснить. Злился и жалел. Временами ему казалось, что мать не понимает самого простого. Он, Валька, понимал, а мать не понимала. Почему? На этот вопрос тоже не было ответа.

Как только мать ушла в спальню, Валька вышел во двор, осторожно обошел развалины графского дома с уцелевшим флигельком, в котором еще вчера жила Магда. Сердце у Вальки защемило, грусть помутила глаза. Он, Валька, один остался, без друзей, без хороших планов на будущее...

Мысль о круглом одиночестве была тягостной. Но она вызвала у Вальки протест. Как — один? А Петька, коротающий минуты дня в темном подземелье? А Магда, а Марчук, демобилизованный воин? Нет, зачем же распускать нюни, у него есть друзья — и друзья надежные, верные!

«Это все оттого, что мне приходится ждать, — заключил Валька. — А ждать, известное дело, трудно. Ждать да догонять... Такая поговорка есть, кажется...»

Такая поговорка, несомненно, была. И несомненно, не один Валька испытывал сейчас томительные минуты ожидания. Ждали многие — и Герман Тарасович тоже. Вернее, он выжидал. И выслеживал. Хорошо бы отгадать, какие мысли роятся у него в голове! Трудно это, можно только догадываться...

Герман Тарасович то исчезал куда-то, то вдруг появлялся.

Он двигался бесшумно, вырастал перед глазами неожиданно, славно выскакивая из-под земли. И все поглядывал, поглядывал на Вальку, как будто искал случая заманить его в ловушку.

«Ну его, — подумал Валька, — еще привяжется!..»

Он вспомнил, что давненько не забирался в башенку, и, обрадовавшись возможности скоротать лишний час, полез наверх.

В башенке, озаренной солнцем, на столе и на подоконнике густым слоем лежала пыль. Он смахнул ее ладонью, открыл оконце, выходящее в сторону озера, и высунулся из него. Крепость с ее полуразрушенными стенами и башенками, островерхие крыши замка, сверкающая на солнце гладь озера, зеленые купы деревьев на острове — все это снова очаровало его, заставило на минуту забыть о тревогах и опасностях. Мир был удивителен! Мир был прекрасен! И в этом чудесном мире, казалось, не могло быть места ни предательству, ни горю, ни обману. Жить бы только в свое удовольствие, играть и веселиться с друзьями!..

Валька невольно вздохнул. Он, конечно, спокойно и счастливо жил в маленьком городке на Каме. Но не слишком ли спокойно и счастливо? И стоит ли теперь жалеть о том бездумном спокойствии? Поэт Багрицкий писал:

Правильные слова написал поэт! Валька любил это стихотворение. У всех была боевая молодость. Кто в гражданскую войну рубился с беляками, кто в Великую Отечественную с фашистами. А Валька, что, хуже всех? Или Петьки Птицы он хуже? Петька сидит сейчас в темном подземелье, ждет не дождется ночи, и еще неизвестно, у кого больше ответственности, у него или у часового с винтовкой, который ходит по крепостному двору.

«Бинокль бы сейчас!» — пожалел Валька.

Но бинокль лежал в кабинете Дементия Александровича, а кабинет был заперт, ключ полковник увез с собой. Даже мать и та не имела права входить в кабинет: там у Дементия Александровича хранились важные государственные документы. Валька заглянул в кабинет, устланный коврами и увешанный холодным оружием, только раз, и то мельком: он даже не успел сосчитать сабли, украшавшие стены.

«Без бинокля не разглядишь ничего», — опять пожалел Валька и хотел отойти от окошка, когда внизу послышался голос Германа Тарасовича.

— Где он? Где? — вроде бы проговорил садовник.

Валька перегнулся через подоконник и увидел возле калитки Фому, с которым и разговаривал Герман Тарасович. Фома пожимал плечами и затравленно озирался, а садовник, должно быть, донимал Владека одним и тем же вопросом.

— А откуда я знаю?.. А мне-то что?.. — лепетал Владек.

«Ах он, подлый, все выпытывает, выпытывает!»

Валька скатился вниз по лестнице, выскочил во двор.

— А-а, Мельников! — увидев его, обрадовался Фома. — На минутку можно?..

Покосившись на Вальку, Герман Тарасович отошел к гаражу.

— Он что? Расспрашивал о чем?.. — осведомился Валька.

— О Петьке, — прошептал Фома. — Спрашивал: где он? Куда исчез? Чего ему надо?

— Надо, значит. Ты не сказал?

— Я сам не знаю. А ты?

— И я тоже. Ты ко мне?

— Да. Дело есть.

— Пойдем в комнату, а то этот еще подслушает. Ты его опасайся. Важное дело? — спросил Валька.

— Все то же. Нам надо продолжать.

— Что продолжать?

— Смотри, этот дядька уши навострил.

— Ладно, заходи ко мне.

Валька ввел Фому на веранду. Здесь было жарко и приятно пахло на солнцепеке цветами.

— Эге! — сказал Фома, остановившись на пороге. — Это что у вас?.. Будто сад...

— Оранжерея. Пойдем.

— Оранжерея? — не поверил Фома. — Ты серьезно?

— Серьезно, серьезно...

Валька вспомнил, как сам удивился, войдя первый раз на веранду.

— А это что? — спросил Фома, когда Валька провел его в свою комнату.

— Здесь я живу... сплю, — неохотно отозвался Валька.

— Один? — Фома не поверил своим глазам.

— Можешь считать, что с отцом...

Фома скользнул по портрету взглядом и, не желая принимать никаких оправданий, возмущенно проговорил:

— Да хоть бы и так! Тут и для двоих жирно будет. У нас на всех, на пятерых, и то комната меньше!

— Послушай, Владек... Я разве виноват?

Фома изумленно взглянул на Вальку, ноздри его большого сплюснутого носа заметно раздулись.

— Я, может, виноват? — напористо спросил он. — Эге-е! Он еще оправдывается! Что я, хуже тебя? Вот скажи, я — хуже?

— Что ты пристал? — пробормотал Валька. Упреки Владека были справедливыми. — Не ты и не я... не мы виноваты. И я разве сказал, что ты хуже? Мы одинаковые.

— Не-ет, — возразил Фома, глядя на Вальку, как на преступника, — выходит, что неодинаковые! Ты живешь, как барчук, а я — как бедняк. И, значит, ты мне не пара!

— То есть как это я как барчук? — обиделся Валька. — Какой я барчук? Ты говори, говори, да не заговаривайся!

— Что, не нравится? — торжествуя, продолжал Фома. — Кто же, если не барчук? Отдельная комната и вот... велосипед. Как же не барчук, если у тебя имеется настоящий велосипед. У меня же нет велосипеда, а у тебя он, видишь, стоит. Барчук, барчук и есть!

Говоря это, Фома показывал пальцем на велосипед, подаренный Вальке Дементием Александровичем. Он и до этого все время посматривал на заманчивую машину, кося на нее одним глазом.

— Так возьми его себе! — заливаясь краской от обиды, воскликнул Валька. — Мне не жалко.

— Чего? — недоверчиво переспросил Фома и захихикал: — Ну да, сказал тоже: бери.

— Бери, тебе говорят! — повторил Валька. — Я не шучу.

— То есть как... задаром?

— Задаром, задаром. Мне подарили, ну и я тебе дарю.

Все еще не веря, Фома внимательно поглядел на Вальку — не разыгрывает ли? — потом подошел к велосипеду, прислоненному к стене, жадно его ощупал.

— Ты мне его даришь?

— Дарю.

— И не жалко?

— Жалко... но все равно дарю.

— Да тебя изобьют за это, — сказал Фома. — Засекут, как сидорову козу.

— Меня? Засекут? — Валька вымученно засмеялся. — Если хочешь знать, меня еще никто из взрослых не бил. Ни мать, ни отчим — никто.

— Врешь! — не поверил Фома.

— Честное пионерское.

— Да ну-у! Вот счастливчик! А меня отчим лупит без жалости. Что под руку попадется, тем и ударит. Один раз поленом ударил — во какая шишка на голове была! — Фома показал кулак. — Но я все равно не верю, что тебя ни разу не лупили. Не может такого быть. Нашего брата не бить нельзя, это уж я точно знаю, так что я на отчима не очень-то обижаюсь.

— Можешь не верить, как хочешь, твое дело.

Фома поднял велосипед, постучал колесами о пол, как бы проверяя, достаточно ли упруги шины. Остался доволен.

— Машинка — первый класс, что и говорить!

— Так забирай.

— Побожись, что отдашь насовсем и задаром, — потребовал Фома. Он уже не возмущался, не обличал Вальку. — А то я не верю.

— Божиться я не умею. Просто даю честное пионерское.

— Можно и пионерское, — обрадовался Фома. — С этой секунды считается, что велосипед мой. Только... — Он нахмурился. — Нет, я не отказываюсь, не думай. Пусть машина пока у тебя постоит, мне с отчимом посоветоваться надо. Если он запретит, мы так сделаем, — деловито продолжал Фома, — велосипед все равно будет считаться моим, только стоять будет у тебя. За это ты будешь на нем кататься... раз в день. Ну об этом мы еще договоримся... может, раз в два дня.

— Нет уж, кататься не буду, — отказался Валька. — Можешь не беспокоиться.

— Так чтобы не задаром вещь стояла, чудак! Я разрешаю: катайся два раза в неделю, считая с сегодняшнего дня.

— Лучше забирай сразу.

— А что, передумать можешь? — насторожился Фома. — Учти, что ты честное пионерское дал. Велосипед — мой!

— Твой, твой.

— Тогда пусть стоит у тебя. Жалко, что ли? Видишь, сколько у тебя места!

— Комнату подарить не могу, не моя, государственная, — усмехнулся Валька.

— Ладно, с меня хватит, — великодушно сказал Фома. — Ты живи в хоромах, а я на велосипеде кататься буду. Это будет по справедливости.

Он с удовольствием похлопал ладонью по багажнику велосипеда, сел на стул и только тогда сделал вид, что велосипед его уже не интересует.

— Вот что, я по важному делу. За книгой пришел. За планом крепости. Пора нам и за дело браться.

— За книгой? — удивился Валька. — Кто же тебя послал?

Фома нахмурился.

— Странный вопрос! — воскликнул он. — Командир у нас вышел из строя. А я замещал командира. Теперь я становлюсь на его место. У нас такой уговор был. Все идет по правилам. Со вчерашнего дня я приступил к командованию. — Фома встал на секунду, словно хотел придать своим словам официальность, и снова сел. — Тебе ясно положение?

— За исключением одного, — ответил Валька. — Как понять: командир вышел из строя? Объясни.

Чтобы не торчать перед Фомой столбом, Валька уселся на подоконник. Фома важно скрестил на груди руки.

— Этого делать я не обязан. Но могу сказать: Петька уехал. Далеко. И не скоро вернется. Он передал командование мне и поручил взять у тебя книгу. Тащи ее, а то у меня нет времени.

— Подожди. Ты же сказал, что не знаешь, где Петька, а теперь говоришь: уехал.

— Я сказал, что не знаю? — в свою очередь удивился Фома. — Когда?

— Во дворе. Ты что, забыл?

— Во дворе — для конспирации. Понял?

— Понял, — усмехнулся Валька. — Значит, Петька поручил тебе взять книгу?

— Да. Тащи ее.

«Врун несчастный! — подумал Валька. — Так я тебе и поверю!»

— Может, ты мне дашь какое-нибудь подтверждение? — насмешливо сказал он. — Между прочим, Петька забегал ко мне. О книге он что-то не говорил. И о том, что командование передал тебе, тоже не говорил.

— Он к тебе забегал? — Фома выпучил глаза. — Ты же говорил, что не знаешь...

— Когда я говорил?

— Во дворе.

— Так это для конспирации, Владек. Тоже для конспирации.

Фома похлопал белыми ресницами, наморщил лоб. Он мучительно соображал, что придумать в ответ. И придумал в конце концов:

— Так... это... он был у меня после. Сначала к тебе, потом ко мне. Понял?

— Вечером, ты хочешь сказать? — спросил Валька.

— Да уже темнеть стало.

Валька встал с подоконника и подошел к Фоме, который еще не догадывался, что попал в ловушку.

— Не ври, Владек. Петька был у меня поздно ночью. Ты, по-моему, задумал что-то нехорошее. Тебе не поздоровится, если Петька об этом узнает.

Фома смешался, покраснел, но сдаваться не хотел.

— Чего, чего?.. — возмущенно пробормотал он. — Я тебе приказываю! Я... — Он вскочил со стула. — Приказ командира — закон. Понял?

— Командир — Петька Птица, — возразил Валька. — Ты не командир.

— Значит, отказываешься отдать книгу? — сквозь зубы процедил Фома.

— Отказываюсь.

— Заговор! — грозно сказал Фома. — Я объявляю тебя вне закона!

— Ух, как я испугался.

— И с этой минуты исключаю из отряда.

— Не имеешь права!

— Имею!

— Смотри, попадет тебе от Петьки.

— Мы и Петьку исключим, если будет надо! — отчеканил Фома. Широкие ноздри его раздулись от гнева. — Это еще посмотрим, почему он с тобой снюхался! Дед у него в войну и нашим и вашим служил, это всем известно!

— Иди, Фома, — выходя из терпения, сказал Валька, — иди, а то мать услышит. И больше никогда не говори таких подлых слов!

Фома ядовито усмехнулся.

— Значит, тебя не били? Ни разу не колошматили? Ну так побьют. Жди!

Он покосился на Валькин подарок и плечом толкнул дверь. Во дворе Герман Тарасович проводил его настороженным взглядом. Издали Фома погрозил Вальке кулаком.

— Поссорились, молодые люди? — умильно улыбнулся Герман Тарасович. — Чего не поделили?

— Ничего. Он сам не знает, зачем пришел, — неохотно ответил Валька.

Ему было жалко велосипеда, который теперь уже принадлежал Фоме. Но не это было сейчас самым большим огорчением. Ну что, велосипед... хорошая штука, конечно, да только жить и без него можно. Жил же Валька все время... Черт с ним, с велосипедом! Горше всего сейчас было думать, что Петька Птица подобрал себе недостойного помощника. Подвести может Фома. Ах, подведет Фома!

Одно-единственное успокоило Вальку: Петька Птица близко, он никуда не уехал и скоро все узнает о коварном предательстве своего помощника. Стыдно будет Фоме глядеть Петьке в глаза, ой, как будет стыдно!..

 

Роспуск отряда

Озеро светилось и мерцало под луной. Над островом возвышалась в серебряной полутьме тихая громада замка. Внизу, у причала, словно вклеенная в светлую воду, дегтярно чернела лодка. Весь берег был окантован мерцающей полоской света. Картина была сказочная!

Тревожно-сказочным казался и лес на берегу. В лесу было черным-черно, лишь кое-где на стволах деревьев, в листве посверкивали лунные блики.

«Как тихо, — подумал Валька. — Крикни сейчас — за километр слышно будет».

И, словно подтверждая это, с острова явственно донеслось:

— Стой! Кто идет?

— Разводящий со сменой.

— Разводящий, ко мне, остальные на месте!

В крепости сменялись часовые. Слышно было, как солдаты в своих тяжелых сапогах прошли по мосту. И снова установилась прочная, бесшумная тишина.

Притаившись на крутом берегу, Валька напряженно прислушивался, не плеснет ли где-нибудь вода и не раздастся ли на озере какой-нибудь другой звук, предупреждающий о появлении Петьки Птицы. Но минута шла за минутой, давно уже, наверное, уснуло на земле все живое, а Петька не показывался. И в Валькину душу стало закрадываться сомнение, не уснул ли в подземелье и его храбрый дружок. Ждал-ждал вечера да и не утерпел и прилег, — разве с Валькой такого не бывало? Сон может сморить каждого...

Устав ждать, Валька приподнялся, чтобы немного размять онемевшие мускулы. Нога у него так затекла, что подкосилась, словно чужая. И в этот момент за спиной раздался сильный шорох, кто-то схватил Вальку за руки, больно сдавил горло. На лицо упало что-то мягкое, ноги вдруг оторвались от земли: Вальку подняли и потащили.

«Пан историк и садовник! — ужаснула мгновенная догадка. — Неужели убьют?!»

Но он ошибся: рук, обхвативших его, было слишком много и они, несомненно, принадлежали не взрослым, а мальчишкам. И, поняв это, Валька успел задержать в горле отчаянный крик страха. Изо рта вылетел лишь звук, похожий на икоту.

— Зажмите ему рот, — раздалась торопливая команда.

Голос был знакомый: многочисленными похитителями, несомненно, командовал Фома. И теперь Валька мог убедиться, что заносчивые слова недоверчивого Петькиного помощника не были пустой угрозой: Владек ловко выследил его и сейчас учинит над ним расправу.

— Не надо зажимать, — отозвался Валька, надеясь в переговорах выиграть время. — Я кричать не стану, хоть до смерти бейте. И вы не поднимайте шума.

— Ну ладно, поверим, — насмешливо согласился Фома. — Только держите его покрепче, чтобы не вырвался: нам с ним надо по душам поговорить.

— Давай поговорим. Но если ты о том же самом, то я сразу скажу: ничего не выйдет, Владек, — предупредил Валька.

— Кладите его, — приказал Фома.

Вальку не очень бережно положили на землю и тотчас же сели на него. По весу Валька определил, что сидят человек пять. Видеть своих похитителей он не мог: лицо его по-прежнему было закрыто какой-то тряпкой.

— Готов ответы давать? — спросил Фома.

— Готов, готов. Может, и ты сядешь на меня для надежности? Пятеро на одного — мало.

После этих слов человека три сразу встали. Фома проговорил, как будто сконфуженный:

— Все-таки придержите его, ему нельзя доверять: вскочит в темноте — и поминай как звали.

— Не бойся, Владек. Что тебе надо?

— Говори, что ты здесь делал?

— Природой любовался.

— Природой? — издевательски переспросил Фома. — Ночью-то?

— А почему бы и нет? Луна светит.

— Я тут сверток обнаружил, — вмешался в разговор один из подручных Фомы.

— Что в свертке?

— Счас. Так. Хлеб. Колбаса. И бутылка. По подозрению, с молоком.

— Пищу кому-то принес! — воскликнул Фома. — Говори: кому? Графской дочке?

— Может, ей. А может, Петьке.

— Не бреши: Петька уехал! Он сдал командование мне.

— Ребята, Владек врет...

— Замолчи, собака! Дайте ему разок, чтобы знал, как командира позорить!

Кто-то сунул Вальке кулаком в бок. Валька охнул от боли и сказал:

— Ребята, вы меня можете избить, только каждый подсудимый имеет право на последнее слово.

— Ну так говори, мы слушаем, — проворчал кто-то.

— Вы называете себя мельниковцами. А я сын капитана Мельникова. Но даже не в этом дело. Неужели вы будете бить лежачего? Все равно как бандиты из-за угла.

— Верно говорит, — опять проворчал тот же самый голос. — Лежачего не бьют — святой закон. Может, ты, Владек, сойдешься с ним один на один?..

— Да. Конечно. Пускай кто кого, — поддержали говорившего и другие.

— Это мы решим, — неуверенно ответил Фома. — Но сначала предъявим ему наш ультиматУм.

— Что, что... ультиматУм? — засмеявшись, перебил его Валька. — Владек, ультимАтум надо говорить. Уль-ти-мА-тум.

— С-собака! — снова выругался уязвленный Фома. — Смажьте его по роже, да хорошенько. Я приказываю!

— Стоять, ни с места! — внезапно раздался приглушенный голос. — Отменяю приказ.

— Петька? Ты?.. — пробормотал ошеломленный Фома.

Валька оттолкнул своих стражей, сдернул с лица тряпку, вскочил и кинулся к Петьке. Фома, наоборот, рванулся прочь, но Петька успел схватить его за руку.

— Стой, Фома, не умеешь командовать — умей ответ держать. По какому праву ты ночью шум поднимаешь? И за что заставляешь бить моего лучшего друга?

— Кого би-ить? — испуганно заныл Владек. — Да я пригрозил только. Никто его бить не собирался. А он сам виноват: строит ученого из себя... Мы тут случайно, можно сказать, встретились.

— Случайная шутка, значит? — Петька толкнул Вальку локтем. — Слышишь, что говорят?

— Ничего себе шуточка, — пробормотал Валька, поглаживая ладонью ушибленный бок. — Налетают, как разбойники, тащат в лес и начинают допрос: кого ждал, кому еду принес?.. Ты не виляй, Владек, говори правду.

— Командир, дело есть, отойдем на минутку.

— Подожди, Фома, это мы еще успеем. Я тебе что говорил? — спросил Петька.

— А что ты мне говорил?

— Я тебе говорил что-нибудь?

— Вообще-то... а что именно?

— Не валяй дурака! — рассердился Петька. — Я тебе говорил, чтобы ты дома сидел и решал задачки, они у тебя плохо получаются, а все остальное чтобы тебя не касалось. Ты же вместо этого засады по ночам устраиваешь.

— Так по ночам же, — попытался отшутиться Фома.

— А что тут такого? Ты же передал ему командование? — вставил один из мельниковцев, видимо, активный сторонник Фомы.

— Кто тебе это сказал? — возмутился Петька.

— Он. Фома.

— Бандит! — Петька схватил Владека за воротник рубашки. — Ты клятву давал?

Фома молчал.

— Он меня из отряда самовольно исключил, вне закона объявил, — сообщил Валька. — И тебя тоже грозился... А ребята, они ему, конечно, поверили.

— Бандит! — гневно повторил Петька и оттолкнул Фому. — Ты не передал мой приказ отряду?

— Какой приказ? Когда? Мы ничего не знаем, — загалдели мельниковцы.

— Никаких сборов и никаких действий до моего возвращения — вот был мой приказ. Фома его не выполнил и, значит, нарушил клятву. Согласны?

— Да. Согласны, — ответили мельниковцы.

— А ты, Фома?

— Не согласен я. Ничего я не нарушал, — сварливо возразил Владек. — Ты исчез не известно куда и еще хочешь...

— Все, конец, — перебил его Петька. — Ребята, слушайте мой новый приказ. Он последний. — Петька помолчал и вздохнул. — Я распускаю отряд, может, на долгое время, а может, навсегда. Такая вышла история. Но прежде, по нашим правилам, я исключаю из отряда Фому, как нарушившего нашу клятву. И теперь каждый из нас может в любое время плевать Фоме в лицо: он предатель!

Петька шагнул к Владеку и плюнул ему в лицо.

— Прости, командир, — прошептал тот. — Я хотел как лучше...

— Как тебе лучше. Иди прочь и не показывайся мне больше на глаза! Мы тут собрались не картинки рисовать.

Фома понуро склонил голову и скрылся в темноте. Вальке на миг стало его жалко. Но Петька сказал:

— Из-за него могли люди погибнуть.

И жалость к Владеку у Вальки тотчас пропала. По заслугам получил Фома!

— Ребята, — снова обратился Петька к своему отряду, — идите и вы тихонько по домам. Не спрашивайте меня ни о чем, я вам все равно не могу сказать. И никому не говорите, что видели меня. Никому. Понимаете?

— Есть, командир!

— Я вернусь, ребята, когда все выяснится. А теперь идите, я останусь с Мельниковым.

— Есть, командир!

Мальчишки исчезли один за другим. Валька с Петькой Птицей остались вдвоем.

 

План дальнейших действий

С острова донеслось:

— Стой! Кто идет?

— Разводящий со сменой!

— Разводящий, ко мне...

В крепости снова сменялись часовые. Время уже перевалило за полночь. А Валька рассчитывал, что до двенадцати он вернется домой. В июне светало рано, и теперь нужно было успеть домой хотя бы до рассвета...

Петька махнул рукой.

— Пойдем отсюда: ваши голоса с озера слышны были. Еще не хватало, чтобы нас бандиты выследили!

— Проклятый Фома, какой беды мог натворить!.. Но я ему ничего не сказал, Петька, ты не думай.

— Чего мне думать, я на тебя, как на себя, надеюсь. Без тебя я бы пропал... Где еда?

— Надо пошарить. Ага, вот бутылка... колбаса, хлеб.

— Давай колбасу. Пошли.

Петька рванул колбасу зубами и, жуя на ходу, повел Вальку в глубь леса — подальше от озера. Скоро они спустились в какой-то глухой овраг, куда не проникал даже лунный свет.

— Здесь нас не сцапают, — проговорил Петька, усаживаясь на большом камне, — я отсюда три выхода знаю.

— Кабы следили, как Фома, уже сцапали бы, — заметил Валька, садясь рядом с дружком. Камень-валун оброс мхом и казался мягким. — К счастью, все обошлось... Ты где одежду спрятал?

— В подземелье оставил. Я прошлой ночью продрог в мокром.

— Ну и как там?..

— Погоди, дай пожрать, я опять целые сутки не ел: ту колбасу, которую ты дал, в озере выронил, когда дыру искал. Ну и ночка у меня была! — пожаловался Петька. — На себе испытал, как отверженные живут...

— Какие отверженные?

— Ну, которых из общества изгоняют.

— Что ты говоришь, Петька, какой же ты отверженный! Никто тебя из общества не изгнал, просто так получилось... Хочешь, и я в подземелье переселюсь?

— Сказал тоже: чтобы еще больше шум подняли? — невольно проворчал Петька. — Да и без еды там долго не протянешь.

— Верно. Ну ешь, ешь... после поговорим.

Петька съел все до крошки — и колбасу, и хлеб, выпил молоко. А пока он утолял голод, Валька думал о том, что целые сутки его дружок провел в мрачном подвале — мокрый, холодный и голодный. Несладко это было, конечно! Не каждый бы смог. Да и Петька, долго ли так продержится он? Ну сутки еще, ну двое суток... А потом и заболеть можно. Что делать?..

И грустно, очень грустно стало Вальке.

Некоторое время молчал и Петька. Почистив языком зубы, он наконец сказал:

— Я эту чертову дыру еле нашел. Нырял, нырял... Но потом проник. И чуть было не влип там!

— Как так? А в чем дело? — испуганно спросил Валька.

— Дело плохо: туда уже кто-то знает дорогу. Не иначе, как твоя распрекрасная Магда кому-то путь указала! Связался ты с ней... Ну да об этом потом. Я продрог под утро, проснулся от холода и слышу, что вода плещется: кто-то вылезает на камни. Слышу, отряхивается, но никого не вижу, сижу ни жив ни мертв, притаился в углу. А тот тип раз — и фонарик включил! Ведет по стене лучом... ну вот на столько, — Петька показал, — на ладонь луч над головой прошел!

«Марчук!» — догадался Валька.

— А дальше что?

— Он лучом все исследовал. Медленно водил — то вверх, то вниз.

— Ой, Петька, и ты выдержал?!

— Что же мне оставалось делать? — усмехнулся Петька. — Пошевелишься только — он сразу обнаружит и придушит на месте! Я вынужден был.

— Нет, ну почему же — придушит? — смущенно возразил Валька. — Ты думаешь, он из тех?..

— А из каких же? И Магда твоя из тех, теперь я убедился. Зря ты ее защищал: она с бандитами заодно! И теперь они могут раньше нас в тайник проникнуть. Там знаешь какая дверь куда-то ведет — железная! Запертая она. Сбить замок — и путь открыт. Может, пока мы тут сидим, они уже замок сбивают.

«Что же мне делать? — затосковал Валька. — Как сказать ему, что пусть себе сбивают, совсем не страшно это!»

— Магда эта, видно, не зря тебя к пролому потащила, — уныло продолжал Петька, — ты ей для прикрытия нужен был. И то, что ты ей доверился, это твоя ошибка, большая ошибка!

— Нет, Петька, нет, — горячо возразил Валька, — Магда хороший человек, она сама боится бандитов и с плохими людьми не связана, даю тебе честное пионерское слово!

— Честное пионерское... Ты этим словом так легко не разбрасывайся. У тебя есть какие-нибудь доказательства?

— Есть, Петька.

— Какие?

— Твердые.

— И это все, что ты мне можешь сказать? — сурово упрекнул Вальку дружок.

— Но разве честного пионерского тебе недостаточно? — отчаянно спросил Валька.

— Сейчас недостаточно, — еще суровее проговорил Петька. — Знаешь что — так говори. А не знаешь — и болтать нечего. У меня вслед за дедом в могилу отправляться охоты нет. Мне еще надо поквитаться кое с кем!

— Как тебе доказать... — прошептал Валька. Он чувствовал, что попал в безвыходное положение.

— Без фактов не докажешь, — отрезал Петька. — Ты же меня на смерть посылаешь, — с горечью добавил он. — И выходит, мне возвращаться в подземелье теперь не с руки: во второй раз они начнут все обшаривать и меня обнаружат. Только дурак этого не поймет!

Петька говорил со злостью. Валька никогда еще не видел его таким раздраженным. Но он понимал и оправдывал поведение дружка. И если бы Петька сейчас вскочил и поступил бы с ним так же, как с Фомой, Валька все равно не смог бы на него обижаться. А Петька в конце концов потеряет терпение, и тогда неминуем разрыв. Но как можно допустить такую нелепость?..

Отбросив все сомнения, Валька сказал:

— Подожди, Петька... тут, понимаешь, такое дело... Я, кажется, знаю того человека, который тебе там встретился.

— Знаешь? — встрепенулся Петька. — Кто же он?

— Я обещал никому не говорить о нем.

— Магде, что ли, обещал?

— Ему самому. Но теперь я понял, что больше не могу скрывать. Во вред это будет.

— Спаси-ибо, — обиженно протянул Петька. — Значит, ты от меня что-то скрывал?

— Я же тебе говорю: обещал молчать. Как бы ты поступил на моем месте? Сразу бы разболтал? Ты бы сам тогда не смог на меня положиться. — Секунду помолчав, Валька печально заключил: — Но теперь я вынужден нарушить слово, потому что другого выхода нет.

— Ну хорошо, — смягчился Петька, — раз такое дело... Кто этот человек?

— Он называет себя демобилизованным воином, но я не очень-то ему верю. По-моему, он совсем еще не демобилизованный.

— Что же ему в крепости надо? Он тайник, конечно, ищет?

— В том-то и дело, что о тайнике и речи не было. Он хочет убедиться, есть ли в подземелье надпись. Увидеть ее своими глазами.

— Вон что... — Петька задумался. — Тогда другое дело... если он не врет.

— Не врет, Петька. Он — сын партизана Марчука.

— Того самого?

— Да, того самого.

— Вроде бы сходится. Я знаю, что у партизана Марчука был сын. Мне дед об этом говорил. Но после войны о нем не было никаких известий. Занятная получается история! Как же ты с ним познакомился?

— Его пан историк с крепостной стены сбросил, и он у Магды отлеживался.

— У Магды? — разочарованно произнес Петька, и Валька понял, что прежнее недоверие вновь овладело его дружком. — Опять эта Магда!..

Но теперь Валька уже не мог отступать. Настало время решительно встать на защиту человека, которого он уважал и любил.

— Послушай, Петька, — сурово сказал он, — ты можешь думать о Магде, как тебе хочется, но я ее в обиду не дам. Скажи мне, почему ты ее так ненавидишь? Ты требовал от меня фактов... А у тебя какие-нибудь факты есть?

— А ты что, забыл? — не сдавался Петька. — Говорят, она во время войны у бандитов шпионкой была. Ты знаешь, где сейчас ее отец?

— Знаю, она мне говорила. Ну и что? Про твоего деда тоже говорят, что он и нашим и вашим служил во время войны. Что, здесь про всех так говорят?

— Про деда — все неправда, — запротестовал Петька.

— А про Магду правда?

— Ты же знаешь, что про нее еще говорят, что она дочка графа, — продолжал Петька, но в голосе его уже чувствовалась неуверенность. — А граф был прислужником фашистов.

— Про дочку тоже, по-моему, выдумки. Ну какая же она графская дочка! Посмотри на нее — простая, обыкновенная женщина, добрая очень, Марчуку помогает. Нет, Петька, я уверен, что нам ее бояться нечего. Просто это какое-то недоразумение.

— Может, и недоразумение, — неохотно сдался Петька. — Знаю, что и про деда говорили всякое... Война была длинная, а особенно в здешних краях. Чего только не случалось. В дальних лесах, говорят, еще совсем недавно скрывались последние бандиты. Да и у нас... ты сам видишь, что творится. Сидим мы с тобой в овраге и не знаем, что делать.

Петька замолчал и задумался.

Молчание длилось долго. Прервал его Валька.

— По-моему, мы сами виноваты, — сказал он, — что попали в такое положение. Нам одним ничего не сделать. У нас есть только один выход: обратиться за помощью, рассказать все, что мы знаем.

— А кому рассказать? — живо откликнулся Петька. Наверное, он тоже думал об этом и искал подходящего выхода. — В милицию, что ли, заявить? Милиция меня наверняка сейчас ищет...

— А почему бы, например, не рассказать самому Дементию Александровичу? — предложил Валька.

— Сказанул! — буркнул Петька. — О кинжале забыл? У меня эти кинжалы ни на секунду из головы не выходят. Твой отчим не мог не знать, что в музее лежит не его кинжал. Как ты мне это объяснишь?

— Ну, во-первых, он мне не отчим, — запротестовал Валька. — А во-вторых, я тебе это и не объясню. Но я убедился, что Дементий Александрович к этой истории не имеет никакого отношения. Он ничуть не встревожился, когда узнал об этом.

— Откуда ты знаешь?

— Мама с ним по телефону говорила. И мне сказала... Дементий Александрович вне подозрения, Петька. За него я тоже ручаюсь.

— Не за многих ли ты ручаешься? — проворчал Петька. Но Валькино известие его явно приободрило и успокоило. — Хотя, если так, все вроде бы сходится... Кроме кинжала, конечно, — прибавил он.

— Кроме кинжала, — повторил Валька. — Но и это должно объясниться.

— Пока оно объяснится... — Петька вздохнул и снова замолчал.

— Да, Дементий Александрович вернется лишь после воскресенья.

Валька тоже смолк.

В глубине оврага было так тихо, что он явственно расслышал угрюмое сопение своего дружка. Петька сидел как-то непривычно понуро, он низко опустил голову и казался в самом деле отверженным. Валька представил, как он поплывет через озеро, проникнет в подземелье и затаится где-нибудь в углу, прижавшись к холодным камням. И так до утра, а потом еще целый день... Один, все равно что в склепе... Бедный Петька, что же сделать, как ему помочь!.. Жалость охватила Вальку. Он жалел дружка, но не знал, какую помощь ему предложить. Только спросил:

— Тебе не холодно?

— Я закаленный, — отозвался Петька. — Ну вот что, — он встал, — придется пойти на риск и установить связь с тем человеком, который называет себя Марчуком. Если он меня сразу не пристукнет...

— Ну что ты, конечно, не пристукнет!

— Мы сейчас с тобой все равно что на войне, и каждый неверный шаг может дорого обойтись, — рассудительно проговорил Петька. — Лучше бы ни с кем не связываться, пока полной уверенности нет... Я, как Фома, тоже совсем стал недоверчивый... Но другого ничего мы с тобой не придумаем. И, значит, решено: вот мой план, — твердо закончил Петька.

Вальке казалось, что вожак мельниковцев совсем упал духом, но это было не так: приумолкнув, Петька, оказывается, обдумывал план действий. И на смену жалости у Вальки вновь пришло уважение к другу.

— Вот мой план, — повторил Петька, — ты раздобудь электрический фонарик. Есть он у тебя?

— Есть, есть.

— Возьми его, оберни во что-нибудь непромокаемое и утром, как только сможешь, являйся ко мне: мы там кое-что исследуем.

— Есть, Петька, все сделаю! А если появится Марчук, смело говори ему, кто ты такой: он тебя знает.

— Посмотрим, — неопределенно ответил Петька. — Может, волей-неволей придется... А теперь нам пора. Я тебя жду, Валька, постарайся. Но смотри, чтобы не увязался кто-нибудь.

— Постараюсь.

— Ну, до утра, — Петька протянул руку. — Я иду к озеру, а ты в обратную сторону по тропе, никуда не сворачивай, придешь прямо к дому, только с обратной стороны. Понял?

— Как-нибудь... До утра, Петька.

Друзья обменялись рукопожатиями и разошлись в темноте.

 

Снова в подземелье

Мать успокоилась.

Проснувшись, Валька услыхал, как она вполголоса напевает за окном, и это было верным признаком, что вчерашний разговор с Дементием Александровичем в конце концов повлиял на ее настроение.

Матери, наверное, уже не чудились за каждым кустом убийцы, зато Валька чувствовал себя скверно. Он спал плохо. Вернувшись на рассвете, долгое время не мог прийти в себя после ночных приключений. Кроме того, не давала покоя мысль, что, устав ночью, он может заснуть мертвым сном и не проснуться до полудня. Случись так, и Петька Птица понапрасну прождет его в подземелье. Ничего себе, хорошим Валька окажется другом!..

Чтобы не подвести Петьку, он лег прямо на полу. Это была хитрая уловка: обнаружив утром, что сын валяется возле кровати, мать тотчас же разбудила бы его. А он смог бы объяснить ей, что сонный упал на пол. С ним это однажды случилось.

Но оправдываться не пришлось. Как только заскрипела на веранде дверь, Валька очнулся и вскочил. Было совсем светло и солнечно. Мать напевала в саду. Может быть, она вышла, чтобы убедиться, не вернулась ли в свой флигелек Магда?..

Валька выглянул в окно. Как и следовало ожидать, флигелек был на замке. Скрывшись за углом, мать возвращалась на веранду. Валька потянулся. Спина у него болела, глаза слипались. Зато он не проспал, и одно это было самым лучшим утешением. Но время уже приближалось к восьми, и нужно было думать о том, как ускользнуть из дома, чтобы не заставлять Петьку понапрасну волноваться.

Больше всего Валька опасался не мать, а Германа Тарасовича. Этот человек уже бродил по двору. Он был угрюм и безмолвен, словно его угнетало какое-то тяжелое переживание.

«Ага, призадумался, не получается ничего!» — позлорадствовал Валька. Ему показалось, что Герман Тарасович теперь не обращает на него внимания. Он пригляделся к садовнику. Да, для Германа Тарасовича Валька, очевидно, вновь перестал существовать. Это Вальку обрадовало.

Мать не догадывалась, что почти всю ночь сына не было дома, и это тоже радовало Вальку. Она даже не заметила, что Валька выглядел усталым: у нее на уме опять была новая квартира. Мать сразу же после завтрака собиралась в город.

— Ты поедешь с Германом Тарасовичем? — осторожно спросил Валька.

— Да, на машине, конечно. Ты не хочешь?

— Нет, мама, если можно, я хотел бы покататься на лодке. Вчера целый день просидел дома...

Мать разрешила, предупредив, чтобы Валька не забывал об осторожности и ни в коем случае не оставлял незапертой дверь. Она добавила, что к обеду обязательно вернется, пусть он имеет в виду.

— Да, мама. Хорошо, мама, — отвечал Валька.

Герман Тарасович вывел из гаража машину. Делал он это с явной неохотой. Что-то мешало ему уезжать в город на полдня. Но отказаться от поездки он не мог и, к Валькиной радости, уже заводил мотор. Мать села с ним рядом. Они уехали.

Теперь медлить было нельзя ни минуты. И через какие-нибудь полчаса Валька был уже на острове. Он втащил лодку на песчаную отмель, замаскировал ее в ивняке и, взяв сверток, по узкой кромке земли стал огибать крепостную стену. В свертке из старой клеенки у него лежали электрический фонарик, а также кусок хлеба и две котлеты — завтрак для Петьки Птицы. Достигнув пролома, Валька затаился в кустах, прислушался: тихо ли вокруг? — а потом разделся и спрятал одежду среди развалин. К свертку он еще дома приделал специальную петлю. И теперь он повесил сверток на шею, еще раз огляделся по сторонам, тихонько опустился в воду и нырнул.

Вода возле берега была теплой и прозрачной. Песчаное дно, озаренное утренним солнцем, поблескивало среди зеленых и бурых водорослей. Их густые и длинные космы были почти неподвижны, как в аквариуме. И только дальше, там, куда не доставало солнце, виднелось темное и мрачное пятно. Это был подводный лаз в подземелье.

Валька почувствовал, что еще может держаться под водой, и, вытянув вперед руки, скользнул в черную пробоину. И снова невольно зажмурил глаза. Но страха, как в тот раз, он не почувствовал. Было только желание поскорее увидеть Петьку, ободрить его.

Воздуха в легких хватило в обрез. Вынырнув в подземелье, Валька сначала отдышался, а затем, не подавая голоса, проплыл немного. Руки уперлись в скользкие ребра лестничных ступенек. Затаившись, Валька долго вглядывался в пропахшую затхлостью темноту. Сначала он ничего вокруг не различал. Наконец сквозь густой мрак стала проступать мутно освещенная сверху стена. Она была близко. Валька мог встать на ступеньки и дотянуться до нее. Но он не двигался с места, ожидая, что Петька окликнет его.

«Может, еще спит?..»

Свет, проникавший в какую-то щель сверху, был очень слаб, зыбок. Дальних углов подземелья он совсем не доставал, и там было так темно, что кололо в глазах.

— Петька, ты здесь? — устав ждать, позвал Валька.

Петька Птица сидел, кажется, совсем рядом.

— Тише, — сразу же отозвался он. — Чего ты молчал? Я мог подумать, что чужой...

— Извини... Ты меня видишь?

— Вроде вижу. Тень какая-то.

— А я и тени различить не могу. Все в порядке?

— Это как сказать... Он здесь.

— Кто? Марчук?

— Не знаю. Может быть.

— То есть как — может быть? — встревожился Валька. — Тот, который был вчера?

— В том-то и дело, что не знаю, — виновато ответил Петька. — Подползай поближе. Да не шуми: он там, в подвалах.

Ближайшая к воде ступенька была скользкой и липкой от водорослей. Валька взобрался повыше и, ощупывая ступени руками, продвинулся метра на три влево, откуда раздавался Петькин голос. Наконец он почувствовал дыхание друга и наткнулся на его плечо.

— Садись рядом, тут ящик, — прошептал Петька. — Фонарик принес?

— Да. — Валька присел на край ящика. — Ты что, Марчука не узнал?

— Он раньше меня в подземелье проник. Я ночевал на острове... не хотелось ночью в подземелье быть, — неохотно сообщил Петька Птица. — Утром, уже солнышко встало, забрался сюда, смотрю — дверь открыта. И внизу шум какой-то был, как будто что-то отодвигали. Но вот уже час, не меньше, как все тихо.

— Да, дела. — Валька озадаченно покачал головой. — Но это, конечно, Марчук. Больше некому, Петька, это он.

— Посмотрим. Может, он, а вдруг нет. Я ночью думал... Нам торопиться особенно ни к чему. Не мешало бы денька два последить за этим человеком.

— Следить за своим? — недовольно возразил Валька. — Не знаю... Зачем это?

— За своим, — чуть насмешливо произнес Петька Птица. — А чего бы это свой тайком по подземельям лазил? Ты подумай.

— Но мы ведь тоже тайком лазим.

— Верно. Только ты нас с Марчуком, если это Марчук, не равняй. Марчук — совсем другое дело. Вот почему он скрывается? Почему с Магдой связан? Не могу я этого понять, как ни ломаю голову. Тут опять какая-то тайна.

— Тайна есть, — согласился Валька.

Он и сам уже думал об этом. Объяснения Марчука теперь не казались ему очень убедительными. Марчук, должно быть, что-то скрывал. Но в одно Валька верил твердо: демобилизованный воин не враг, Марчук — свой человек. И Магда тоже — хорошая, своя, советская.

И Валька после молчания проговорил:

— Подождать можно. Только пойми, Петька: мы знаем то, чего Марчук, наверное, не знает. А он знает, о чем мы не догадываемся. Не правильнее ли будет поскорее соединиться вместе?

— Боюсь я этого Марчука. Он с Магдой связан. Этого я больше всего и боюсь, — ответил Петька.

— Заладил! — воскликнул Валька. — Тогда ты и мне не верь, потому что и я с ней связан и, если хочешь знать, уважаю ее как свою сестру! Чудак ты, Петька, Фому ругаешь, а сам...

— Да, чудак... — пробормотал Петька Птица. — Если бы у тебя деда убили...

— Извини, — смутился Валька. — Я понимаю... Хорошо, давай подождем. Но ведь тебе придется все время здесь ночевать. Чувствуешь, какой здесь воздух? Туберкулез можно схватить. В два счета.

— Пустяки, я крепкий, выдержу, — повеселел Петька Птица. Он был рад, что Валька согласился с ним. — Ну давай фонарик. Посмотрим, откуда сюда свет проникает. Я думаю, что из башен. По-моему, мы как раз в башне сидим, а вернее, под башней.

Валька развязал свой сверток, извлек из клеенки фонарик и, направив его в ту сторону, где слегка светилась вода, нажал кнопку. Яркий пучок света прочертил темноту, под лучом сверкнула водная гладь. Она была совершенно недвижной и по цвету напоминала вороненую сталь. Поплясав на ее поверхности, желтое пятно скользнуло вверх и медленно поползло по стене, которая плавно переходила в потолок.

— Вроде как купол, — прошептал Валька. — На склеп похоже...

— Самая настоящая мышеловка, — кивнул Петька Птица. — Осторожнее, дай фонарь, а то в дверь попадешь... Тот, внизу, свет может увидеть.

Завладев фонариком, Петька направил его луч в дальний угол и полминуты спустя удовлетворенно сказал:

— Точно, из башни щель. Я в эту башню лазил, там есть щель в полу. Но такая узкая, что в нее даже камешек не пролезет.

— А дверь? — спросил Валька. — Где она? И куда ведет?

— Дверь ниже. Недалеко от того места, где ты вылезал. Пойдем, давай руку.

Петька Птица выключил фонарик и, увлекая Вальку за собой, медленными шагами стал продвигаться в темноте вдоль покатой, напоминающей купол стены. Мало-помалу она закруглялась и наконец уперлась в другую стену, прямую.

— Перегородка, — шепнул Петька. — По-моему, бетонная. А дверь — железная, толстая. Вот она. Мы стоим с ней рядом. Лестница ведет куда-то вниз. Она очень крутая. Я уже немного исследовал на ощупь.

— Тихо как, — отозвался Валька. — Будто там и нет никого.

— Может, уже и нет. Он мог в наружную дверь выйти.

Валька покачал головой:

— Это исключено. Марчук на крепостной двор выйти не может. Он назад вернется.

— Если это он. А если...

Петька не успел договорить.

— Придется развеять чьи-то сомнения, — донеслось снизу, из затхлой теплой темноты.

И сильный луч света ударил Вальке прямо в лицо.

 

Замечательное открытие Петьки Птицы

Валька невольно отшатнулся. Он почувствовал, как Петька Птица сжал на мгновение и тотчас же отпустил его руку. Вожак мельниковцев тоже опешил от неожиданности. Но Валька уже узнал Марчука по голосу и облегченно прошептал:

— Свой!

Держа в одной руке включенный электрический фонарик, демобилизованный воин быстро взбирался по узкой железной лестнице. Создавалось впечатление, что он поднимается со дна глубокого колодца.

— Валя второй, ты тоже здесь, тезка? — спрашивал он, ловко перебирая свободной рукой по проволочным перильцам. — А с тобой, как я догадываюсь, твой закадычный... нет, лучше сказать, задушевный друг, которого зовут Петр Птица?

— Да, — виновато пробормотал Валька, понимая, что Марчук вряд ли похвалит его за самовольные действия. — Здравствуйте, Валентин Петрович...

— Здравствуй, здравствуй. Как говорится, вот так встреча! — Возникнув перед ребятами в полный рост, Марчук перескочил через порожек и потянул на себя дверь. Она закрылась с пронзительным скрипом. — Жалуется, смазки требует. Ну так что же, еще раз здравствуйте, герои! — Демобилизованный воин направил луч фонаря в грудь Петьке Птице. — Вот ты какой вымахал, Птица Петр Иваныч. Не простудился в этом каменном мешке? Я-то, по оплошности, подумал, что ты здесь уже не появишься после того, как я два раза провел фонарем над твоей кучерявой шевелюрой.

— Так, вы меня... заметили? — упавшим голосом спросил Петька.

— Случайно, — усмехнулся Марчук.

— А сделали вид, что не заметили. Почему?

— Ну, скажем, на всякий случай, — по-прежнему шутливо продолжал Марчук. — Хотя бы потому, чтобы ты не умер со страха.

— Ну, — обиженно проворчал Петька, — я не из таких...

— Ладно, ладно, — Марчук потрепал нечесаные Петькины вихры. — Повестку из парикмахерской еще не получал?

— Постричься бы, конечно, надо, — смущенно признался Петька.

— Только все некогда, да? Дела всякие, тайны, да? Дело понятное, — с усмешкой качал головой Марчук. — Но все-таки у меня просьба, найди время. А то повестку принесут. Из парикмахерской или из милиции.

— Из милиции? — насторожился Петька.

— Ну да, из милиции тоже могут. Все-таки, как ни говори, ограбление.

— Какое еще ограбление? — вдруг ощетинился Петька Птица.

— Обыкновенное, мелкое. Где кинжал-то, старик? — спросил Марчук.

— Какой кинжал? — вздрогнул Петька.

— По моим расчетам, кинжал партизанского командира Василия Мельникова, — не повышая голоса, спокойно ответил Марчук. — Кинжал, который ты, Петр Птица, из музея... мягко говоря, на свой страх и риск позаимствовал. Ты его в своем тайнике прячешь?

— Вы и это знаете? — совсем упал духом Петька.

— Случайно, Петя, случайно.

Вожак мельниковцев медленно перевел взгляд на Вальку, но тот протестующе замотал головой.

— Ты на Валю второго, Птица, не греши, — заметил Марчук. — Он настоящий твой верный дружок и то, что мне вот так было нужно, — демобилизованный воин провел ребром ладони по шее, — не выдал, ни словом не обмолвился. Слово, видно, держал, а это уже кое-что. Правда, одно обещание, между нами, он не сдержал, но и на это, видно, была причина.

— Была, была, — торопливо закивал головой Валька.

— Я так и понял. — Марчук снова взглянул на Петьку. Тот был так ошеломлен, что, кажется, лишился дара речи. — Ну так что же, друзья, наверное, по домам, а?

— Одну минутку, — выдавил Петька. — Как вам стало известно? Вы в милиции работаете?

— Не-ет, — засмеявшись, протянул Марчук, — не бойся, Петр Птица, не в милиции. Валя второй знает: я демобилизованный воин. Мне тут, понимаете, кое-что нужно было выяснить...

— И вы все выяснили? — не сдержав нетерпения, перебил его Валька.

Не ответив ему, Марчук продолжал, обращаясь к Петьке:

— Свободного времени у меня было много — я и занялся на досуге одним серьезным делом. Ну, конечно, однокашники помогли. Они у меня молодцы! Не чета вам. — Марчук помолчал и, покачав головой, добавил сердитым голосом: — Эх вы, конспираторы липовые! Ваше счастье, что никто не придавал вашим играм серьезного значения, не до вас было. Все сами, сами... Шерлоки Холмсы! Беды могли наделать. Между прочим, своего тезку я предупреждал.

— Валентин Павлович, — взмолился Валька, — вы поймите мое положение! Я очутился...

— Догадываюсь, — махнул рукой Марчук. — Как бы между двух огней.

— Это я во всем виноват, — тихо произнес Петька Птица.

— Сообразил? Хорошо. Лучше поздно, чем никогда. Впрочем, — вдруг спохватился Марчук, — что же это я вас пугаю? Ничего страшного нет. — Он обернулся к Вальке. — Да, дело сделано, я все выяснил, тезка, полный порядок. Надпись есть, напрасно я сомневался.

— Правда-а? — разочарованно протянул Валька.

— Истинная правда, собственными глазами видел.

— И значит?..

— Значит, все в порядке, сомнения рассеялись. Теперь осталось уточнить самую малость, и я могу спокойно жить и трудиться.

Марчук снова перешел на шутливый тон, но Валька чувствовал, что демобилизованный воин многое недоговаривает. И это было вполне понятно: не мог же Марчук, взрослый, серьезный человек, посвящать в свои тайны мальчишек. И хотя Валька прекрасно понимал Марчука и оправдывал его, ему стало грустно.

— И мы тоже теперь, — тихо добавил он. — Так, Валентин Павлович?

— Правильно, — подтвердил Марчук. — Между прочим, Петр Птица, по-моему, не сдал одно испытание. По какому предмету, Петр Иваныч?

— По географии.

— Прекрасный предмет. Я, например, очень люблю географию. А ты, Петр Иваныч?

— Люблю не люблю, а сдавать придется, — пробормотал Петька.

— Верные слова. Завтра у нас что?.. Ах, завтра у нас воскресенье! Ну, значит, в понедельник явишься в школу, Петя. Извинишься, конечно, как и положено. А я, если у меня минутка свободная найдется, позвоню директору.

— Так он вас и послушает, — недоверчиво отозвался Петька Птица. — У нас знаете какой строгий директор...

— Выходит, не стоит звонить?

— Да нет. Если вы... Может, он...

— Ну, если я, то, может быть, и он, — засмеялся Марчук. — Позвоню, Петя. Может, директор все-таки послушает. А если географию на пятерку сдашь, совсем хорошо будет. Я это тебе обещаю.

— У меня во всех четвертях пятерки, — самолюбиво заметил Петька Птица.

— Тем лучше. Значит, географию ты назубок знаешь, особенно местную, — подмигнул Марчук. — Подержи-ка.

Он протянул Вальке фонарь, покрепче прикрыл дверь и задвинул массивный засов.

— Чтобы крысы не проскользнули, — сказал он, забирая у Вальки фонарь. — Ну, кажется, и по домам пора, ребята? Надеюсь, вы все поняли?

— Поняли, — отозвался Валька.

Петька Птица промолчал.

— Что ж, в воду. Я первый. На всякий случай.

Марчук вынул из кармашка трусов мешочек из тонкой ткани, сунул в него фонарь и хотел затянуть резинку, когда Петька Птица вдруг остановил его:

— Нет, я не понял. Подождите. А тайник?

Он помолчал, дожидаясь ответа. Марчук медлил. И Петька добавил, исподлобья взглянув на демобилизованного воина:

— Я точно знаю, что в подземелье есть тайник.

— Ах, тайник, — словно спохватившись, сказал Марчук. — Ты прав, если имеешь в виду вот это. Пойдемте, ребята. Возьмитесь за руки.

Продвигаясь вдоль стены, он подвел друзей к тому самому месту, над которым светилась вверху щель, и направил луч фонаря под ноги. Валька увидел круглое отверстие с металлическим ободком, похожее на открытый канализационный люк, только раза в два больше. Почти до краев оно было наполнено водой.

— Если ты имеешь в виду вот это, — повторил Марчук.

Петька Птица кивнул.

— Это действительно тайник, ребята, — подтвердил Марчук. — Вниз ведет глубокий колодец — металлическая или бетонированная труба, которая, как правило, должна заканчиваться бункером. Но видите — колодец залит водой.

Петька Птица нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— Пять, а может, и все десять метров воды, — продолжал Марчук. — Не исключено, что и в бункере вода.

Петька снова переступил с ноги на ногу. Валька покосился на него. Может быть, Петька хотел что-нибудь сказать?.. Но вожак мельниковцев молчал.

— Мы с вами эту водичку не выкачаем. Тут мотор понадобится, и мощный, — заключил Марчук. — Теперь все понятно?

— Все, — хрипло выдавил Петька Птица.

— По-моему, Петр Иваныч простудился, — заметил Марчук.

— Да, что-то... — Петька поежился.

— По домам, ребята, по домам. Тезка, мы с тобой на днях встретимся. Привет тебе от Магды.

— Спасибо, Валентин Павлович! — просиял Валька. — Вы ей тоже передавайте от меня привет. Я хочу ее видеть.

— Скоро увидишь.

— Где же она, Валентин Павлович?

— Отдыхает. Ну, не забывай о школе, Петр Иваныч. Да кинжал храни хорошенько. Мы договоримся после, когда ты его в музей отнесешь. Оркестрик для этого случая вызовем, цветы приготовим. — Марчук похлопал Петьку Птицу по плечу. — Итак, мы обо всем договорились, ребята. Минуты через две-три выбирайтесь вслед за мной. Если я исчезну там, меня не зовите, значит, все в порядке. Тихонько возвращайтесь домой. До скорой встречи!

Подземелье погрузилось в темноту, послышался резкий всплеск воды, и все стихло.

— Включай фонарик, — приказал Петька Птица.

— Зачем?

— Включай, тебе говорят. — Петька толкнул Вальку в бок. — Сейчас увидишь.

Валька повиновался, и, когда вспыхнул электрический луч, Петька Птица смело шагнул в наполненный водой колодец.

— Ты видишь?! — торжествующе проговорил он. — Нет и по коленки! Воды в трубе всего ничего, за десять минут консервной банкой можно выкачать. Видишь, я на крышке стою. А твой Марчук: «пять, десять метров», — передразнил Петька.

Вот, оказывается, почему он нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Знал, что тайник не залит водой!

— Что? Как мое открытие? — продолжал Петька. — Скажешь не замечательное?

— Замечательное...

— А твой Марчук? — Петька Птица пренебрежительно махнул рукой. — Ему надпись понадобилась. Надпись, надпись! Кому она нужна? Вот где самая главная тайна, тут она, в колодце! — Он ткнул пальцем себе под ноги. — Не все он, твой Марчук, знает. Мы с тобой побольше его теперь знаем. Тайну мы откроем, а не он!

Валька пожал плечами.

— Какое это имеет значение?

— Вообще-то никакого... Но пусть он не задается! Конспираторы липовые... Ну выследил, ну и что? А он то сам кто такой?

«Обиделся, — подумал Валька. — А чего тут обижаться?»

— Выключай свет! — снова приказал Петька. — Завтра в это же время собираемся здесь. Понятно?

— Если это приказ...

— Приказ, — решительно сказал Петька Птица.

 

Безвыходное положение

Настроение Петьки Птицы встревожило Вальку. Он даже придумал название этому настроению: агрессивное. И в самом деле, вожак мельниковцев вдруг преобразился. Куда подевались нерешительность, растерянность? В голосе появилась резкость, даже злость. Петька насупливал брови и не хотел слушать никаких возражений.

Короткий спор ни к чему не привел. Вожак мельниковцев настоял на своем. Он заявил, что домой, то есть к тетке, разумеется, не пойдет. У него на этот счет есть кое-какие свои соображения; какие именно — он уточнять не стал. Вальке нужно было явиться в подземелье, чтобы помочь командиру исследовать его замечательное открытие — незатопленный тайник.

Петька Птица остался на острове, а Валька, огорченный разговором, сел в лодку и поплыл домой.

Мать еще не вернулась из города. Открывая дверь, Валька услыхал из спальни матери долгий, настойчивый телефонный звонок. Он бросился туда, схватил трубку.

— Да, да. Квартира Скорняка. Я слушаю.

— Это кто? Ты, Валентин? — раздался громкий голос Дементия Александровича.

— Я, я. Здравствуйте, Дементий Александрович.

— Почему к телефону не подходил? Где мать? Позови ее. Побыстрее.

— Мама в городе, Дементий Александрович. Она...

— В городе! — резко, зло перебил его Скорняк. — Нашла время! Германа Тарасовича поблизости нет?

— Он маму в город повез, Дементий Александрович.

— Черт бы его побрал! — выкрикнул Скорняк. — Ты один дома? Новостей нет?

— Да, один. О каких новостях вы говорите? Может быть, что-нибудь случилось? Что-нибудь маме передать?

— Нет, ничего. Я, может, позже позвоню, если сумею. — И Скорняк, не сказав больше ни слова, положил трубку.

«Ну и денек! — подумал Валька, пожимая плечами. — Как будто их подменили: и Петьку, и Дементия Александровича».

В эту минуту у него мелькнула догадка, что главные события всей этой сложной, запутанной истории случатся в самые ближайшие дни. Он и сам не понимал, почему вдруг пришла к нему такая уверенность. Просто почувствовал, что тянуться все это бесконечно не может. И выходит, что ждать осталось совсем недолго. Что-нибудь наверняка могло стрястись с минуты на минуту...

Словно подтверждая эту мысль, с улицы раздался стук. Валька выскочил на веранду и увидел милиционера.

Да, самый обыкновенный советский милиционер стоял возле калитки. Он поманил Вальку рукой и, когда тот подошел, сказал, вежливо поздоровавшись:

— Позови кого-нибудь из взрослых.

— Никого нет, я один, — ответил Валька, силясь понять, зачем пожаловал работник милиции в бывшее панское имение «Стрелы». Полковником Скорняком он интересоваться не мог. С матерью у него тоже, пожалуй, не могло быть никаких дел. К нему, к Вальке?.. Но по какому же поводу? Впрочем, не Магду ли он разыскивает?..

— Тебя как зовут? — дружелюбно спросил милиционер.

«Допрос?» — мелькнуло у Вальки.

Он ответил. Раздался шум мотора.

— Подождите, — добавил Валька, — вот, кажется, мама возвращается.

К воротам подкатила «Победа».

Мать мгновенно выскочила из машины. Бросив на Вальку испуганный взгляд, всполошенно спросила:

— В чем дело? Что здесь происходит?

Валька поспешил ее успокоить.

— Ничего особенного, — сказал он. — Товарищ милиционер спрашивает кого-нибудь из взрослых. Пожалуйста, — обернулся он к работнику милиции, — моя мама, Софья Павловна.

Милиционер учтиво поклонился.

— Очень приятно. Вы будете супруга товарища Скорняка? Очень, очень приятно.

— Да, но в чем дело? Чем я обязана?

Валька отвернулся и невольно поморщился. Ему показалось, что мать ответила слишком резко.

— Прошу прощения, не беспокойтесь, — учтиво продолжал милиционер. — Всего несколько слов. Разрешите войти?

— Ну что ж, проходите. — Мать бросила сердитый взгляд на Вальку. — Я надеюсь, вы не огорчите меня каким-нибудь скверным известием. Не понимаю, чем я... Мое положение, я надеюсь...

Мать была явно испугана.

— Пожалуйста, не беспокойтесь, — отвечал ей на ходу милиционер. — Я вас понимаю. Но служба заставляет... Знаете, формальности...

Милиционер испытывал неловкость.

К Вальке подошел хмурый Герман Тарасович. Лицо у него было багровое, потное. Кожаная куртка распахнута. Валька впервые обнаружил, что из-под узкого брючного ремня выпирает у шофера большое рыхлое брюхо. Герман Тарасович некрасиво ожирел на работе у полковника Скорняка.

— Магда не пришла? — бросил он.

— Не видел.

— Милиционер не из-за нее?

— Спросите у него.

Герман Тарасович недовольно кашлянул.

— Смелый он малый, этот милиционер. Или я ничего не понимаю, — пробормотал он.

— Валя, сюда! — показавшись на веранде, крикнула мать.

Голос у нее был резкий, гневный, и это не предвещало ничего хорошего.

— Ну, ну, — усмехнулся Герман Тарасович. — Что же это за история?

Валька и сам хотел бы это знать. У него защемило сердце.

Мать сидела за большим обеденным столом напротив милиционера.

— Валя, — надрывно сказала она, — визит этого товарища имеет прямое отношение к тебе. Да, да, к тебе... Это меня буквально убивает на месте!

На глаза у нее навернулись слезы.

— Ко мне? Но что я такого сделал? — Валька с изумлением посмотрел на милиционера.

— По-моему, ты связался с настоящей шпаной! — продолжала мать. — И вот печальный результат.

— Простите, — деликатно остановил ее милиционер, — у нас нет оснований обвинять в чем-либо противозаконном этого мальчика. Валентина, — вспомнил он. — Речь идет сейчас о другом подростке, который подозревается в краже ценного экспоната из нашего краеведческого музея. Фамилия этого подростка Птица.

— Ты знаком с этой Птицей? — крикнула мать.

— Ты прекрасно знаешь, мама, что я с ним знаком, — ответил Валька. — Но Петька не шпана, — добавил он, обращаясь к милиционеру.

— Это другой вопрос, — уклонился от оценки милиционер. — В данный момент нам хотелось бы установить местонахождение подростка Птицы. Между прочим, в школе его характеризуют с положительной стороны, — заметил он, адресуя последние слова скорее матери, чем Вальке.

— Я не знаю его местонахождения, — твердо проговорил Валька.

Он произнес это со спокойной совестью. Расставаясь с ним, Петька Птица заявил, что теперь у него есть одно подходящее убежище. Речь шла, разумеется, не о подземелье.

— Валя, — убеждающе сказала мать, — у товарища милиционера есть сведения, что этот подросток приходил к тебе и ты с ним общался уже после ограбления музея. Это ужас, ужас! — опять не выдержала она. — Мальчишка, школьник — и грабитель! Нет, нет, я не прощу себе, что оставила тебя вне поля зрения.

Милиционер чуть приподнял руку.

— Особых причин для вашего волнения нет, — сказал он. — Мое посещение нельзя расценивать как намек на плохое поведение вашего сына. Я пришел лишь с целью выяснить, подтвердите ли вы сделанное нам заявление.

— Какое заявление? Кто его сделал? — спросил Валька.

— Этого сообщить я не могу: служебная тайна.

— Ну что же, — растерянно сказал Валька, — человек, которого вы разыскиваете, был у меня. Но где он сейчас, я не знаю, это правда.

— Встречался ли ты с ним после его посещения? — спросил милиционер.

— Встречался.

— Намечаются ли встречи в будущем?

— Намечаются. Мама, не смотри так на меня. Петька Птица никакой не грабитель и не хулиган. И это скоро выяснится.

— Что именно выяснится? — продолжал милиционер.

— Мой товарищ в понедельник придет в школу — вот что я могу вам сказать. Больше я ничего не знаю. Вернее, не скажу.

— Хорошая новость, — оживился милиционер. — Для меня этого вполне достаточно. — Он поднялся из-за стола. — Будем надеяться, что твой товарищ не подведет. Он, конечно, пионер?

— Пионер!

— Пионер не подведет, — уверенно заключил милиционер. — Извините, Софья Павловна, за беспокойство. Что делать — служба...

Он козырнул и на прощание подмигнул Вальке:

— Не унывай, браток.

Совсем хороший, добрый оказался милиционер!

Он ушел, подарив Вальке надежду, что с Петькой Птицей ничего плохого не случится и все устроится, как это и бывает почти всегда в нашей жизни. Страх и тревога уступили место спокойствию и доброте. Мать тоже успокоилась. Вернее, она перестала взмахивать руками и восклицать, но продолжала осыпать сына упреками.

В конце концов она заключила:

— Из дому ни на шаг!

— Домашний арест? — усмехнулся Валька.

— Арест.

Это слово прозвучало непреклонно, без малейшего признака сомнения.

Спорить? Валька понял: бессмысленно.

— Ну что ж, мама...

— Лишаю тебя! — тем же тоном добавила мать.

Это могло означать одно: лишение свободы.

«Петьке это не объяснишь, — грустно подумал Валька. — Он как-то по-другому глядит на жизнь».

На первый взгляд, положение, в котором он очутился, было безвыходным. Но Валька прочитал много книг и уже знал, что безвыходных положений не бывает. В природе не существует. А кроме того, имеется еще одно подходящее изречение: утро вечера мудренее. Это народное изречение, а народ понарошке не придумает. И значит, надо подождать до утра.

Сообщив матери о звонке Дементия Александровича, Валька ушел в свою комнату, сел за стол и задумался.

Отец, на портрет которого Валька изредка поглядывал, молчал. Да и что он мог сказать? На Валькином месте он тоже вряд ли что-нибудь мог придумать.

«Жди, Валя, — вот что он ответил бы. — Утро вечера мудренее. Жди».

«Трудно, папа, — думал Валька. — Труднее, может, никогда и не было».

«Ты жалуешься?»

«Нет, нет! Я, кажется, придумал, чем заняться: буду писать письмо!»

Хорошая мысль пришла ему в голову. Он вынул из ящика тетрадку. Она была исписана почти до конца. Взяв ручку, он поставил число. Правдивое сочинение, задуманное как письмо, превращалось в дневник. Валька написал с красной строки: «Продолжение дневника».

«Так. На чем же я остановился?..»

Через несколько минут Валька забыл о неприятностях сегодняшнего дня. Работа, как говорится, закипела. Слова полились без всяких затруднений, словно их кто-то подсказывал. Валька не глядел в потолок, не морщил лоб, не чесал в затылке, как это часто случалось в классе на уроке. Он не гадал, какой знак нужно поставить — точку, запятую или двоеточие, не боялся ошибок. Глиняный, деревянный, оловянный — эти и другие похожие коварные слова не настораживали его и не вызывали подозрения. Валька их свободно сокращал. Например, он писал: «Деревян. мост был шатким, скрипучим». «Стеклян. веранду заливало солнце». Этот прием, надо признаться, был очень удобным. Зачем писать лишние буквы, если и так все ясно?

В самый разгар работы вошла мать.

— Валечка, ты что пишешь?

Валька закрыл тетрадку.

— Письмо.

— Такое длинное?

— Так получается.

— Кому же ты пишешь? Старым друзьям?

Валька кивнул.

— Ну что ж, забывать старых друзей нельзя. — Мать помолчала. — Только я открою тебе один секрет: вряд ли ты с ними встретишься. Такова жизнь. Я испытала это на себе.

— Мама, но, может быть, у меня все будет по-другому?

— Я была бы счастлива, если бы было так. — Она снова помолчала. — Ты знаешь... Дементий Александрович не звонит. О чем он хотел говорить со мной?

— Не знаю, мама.

— Я как-то вся встревожена, Валя. Какие-то глупые мысли... Припомни, возможно, в голосе Дементия Александровича были нюансы?

— Были нюансы. Злые. Я тебе уже говорил. Он был злой.

— Вот это меня и беспокоит. Разве ты видел когда-нибудь Дементия Александровича злым, раздраженным?

«Не видел, — подумал Валька. — Значит, случилось что-то серьезное».

Но он не высказал этой мысли вслух, а лишь пожал плечами.

— Пиши, пиши... — потерянно сказала мать и вышла.

«На сегодня хватит, — решил Валька через несколько минут. — Чуть ли не целую тетрадку исписал».

Мелькнула мысль о завтрашнем. Петька будет ждать его в понедельник. Дождется или нет?..

Валька почистил зубы, умылся и, погасив свет, лег. Окно он не закрыл. С неба заглядывали в комнату звезды. Ночь стояла тихая, без ветра, без шороха. Раздумывая о Магде, Марчуке, Петьке и Дементии Александровиче, Валька уснул.

Снилось ли ему что-нибудь? Наверное, снилось. Но он не успел об этом подумать. Валька ни о чем не успел подумать, когда открыл глаза и увидел Дементия Александровича.

И с этого мгновения началось то, что Валькина мать назвала впоследствии «адом кромешным». Начался новый день. Он был жестоким для некоторых. Но для многих он стал днем избавления от несчастий и бед.