Светлана никогда не питала особенных симпатий к родовому гнезду своего мужа. Она была-то в Ермолино раз пять от силы, всегда проездом: Павел не предлагал ей провести лето здесь, а Светлана и не настаивала, куда охотнее соглашаясь поехать на воды в Ессентуки, к примеру. Дом в Ермолино она находила старым и сырым, прислугу неисполнительной, да и от станции слишком долго добираться.
Сам же Павел частенько пропадал здесь неделями. Говорил, что едет проверять расходные книги, следить за сельскохозяйственными работами и заниматься прочими делами, Светлане, разумеется, не интересными. Она верила.
Впрочем, сейчас, украдкой поднимая глаза на мальчика лет семи - темноволосого, смуглого, с пронзительно-синими, как у Павла, глазами, - она поняла, что у нее нет обиды на мужа. Вовсе нет. Напротив, ежели в результате его отлучек Господь дал жизнь прелестному ребенку, наверное, это того стоило. В конце концов, ведь все мужья изменяют женам. Ну, или почти все.
Светлана искренне считала Павла хорошим мужем. Он баловал ее иногда даже сверх меры, окружал заботой и ни на миг не давал почувствовать, что она у него не единственная. Даже оставив ее, он исправно посылал поздравительные открытки на Рождество и именины, выписал довольно приличное содержание, на которое Светлана могла жить, вовсе не задумываясь о деньгах, да еще и регулярно выводить в свет сестру, девицу на выданье - а это, нужно заметить, огромная статья расходов. Наслушавшись историй приятельниц о мужьях, которые отчитывали их за каждую новую шляпку, Светлана иногда полагала, что Павел святой.
Да, Павла многие любили. Когда еще убедишься в этом, если не на похоронах: маленькая деревенская церковь была забита до отказа. Правда, знакомых лиц Светлана здесь почти не находила. В последние годы Павел редко появлялся в Петербурге, верно, о нем там уже вовсе забыли: столицу он не жаловал. Таким образом, проводить его в последний путь явились в основном соседи-помещики, кто-то из Новгорода и, разумеется, дворовые. На улице, у дверей церкви, толпились прочие крестьяне и работники: женщины плакали и причитали, кто-то выл в голос. Хотелось бы Светлане верить, что это нанятые плакальщицы … потому как не было сил думать о том, что это она - она причинила всем этим людям столько горя.
Светлана шла за гробом чуть поодаль, затерявшись в толпе. Мало кто здесь догадывался, что именно она законная жена Павла Раскатова - а если и догадывался, то все равно не демонстрировал этого никоим образом. Кажется, за весь день Светлана разговаривала только с кондуктором в поезде, тремя полицейскими-конвоирами, что приставил к ней Кошкин, да с поверенным Павла - низеньким мужчиной средних лет, которого покойный муж представил ей когда-то, как господина Викторова. Но и последний, уж точно будучи осведомленным о ее статусе, лишь поздоровался с нею, а все свое внимание уделял той другой женщине. Поддерживал ее под локоть, подавал платок и был с нею необыкновенно нежен.
Ах да, еще Светлана перекинулась парой слов с Володей Раскатовым, и, кажется, он был единственным, кто принес соболезнования именно ей - как законной супруге. Громко, во всеуслышание и явно не заботясь о мнении этих людей. Володя всегда был очень мил.
***
Павла отпели, как полагается, ровно в два состоялось погребение, а после все вернулись в помещичий дом для поминального обеда. Светлана надеялась, что хотя бы теперь Викторов - ради которого она сюда и приехала - уделит ей полчаса времени, но он ни на шаг не отходил от этой женщины и, кажется, намеревался весь обед сидеть подле нее.
Светлана же неловко топталась в гостиной, не зная, что ей дальше делать - здесь-то она и увидела мальчика.
И здесь же почувствовала, наконец, внимание к своей персоне, убедившись, что гораздо больше людей знает о ее статусе супруги, чем она полагала. То и дело она слышала шепотки за спиной и чувствовала на себе изучающие взгляды, однако стоило Светлане посмотреть в ответ - люди отводили глаза. А одна из местных кумушек не утерпела, подошла к Светлане и, не будучи ей представленной, завела разговор, исподволь выпытывая, что же на самом деле произошло с Павлом. Светлана отделалась от нее коротким резковатым ответом и отошла, понимая, что только что заслужила себе репутацию грубиянки на ближайшие пятьдесят верст в округе…
Тогда-то Светлане захотелось… нет, не спрятаться от этих людей в укромном углу. Напротив - захотелось вытворить что-то такое, из ряда вон выходящее, чтобы доказать им зачем-то, что легче будет гору сдвинуть с места, чем ее, Светлану, смутить!
И, в очередной раз взглянув на мальчика, Светлана вдруг обнаружила, что и он смотрит в ответ. А потом он улыбнулся. Широко, искренне, как умеют улыбаться только невинные дети. У нее защипало в горле от этой улыбки - Светлана поспешно отвернулась. Но тотчас, отринув доводы рассудка и всякий здравый смысл, она решительно направилась через всю гостиную к ребенку. Матери его поблизости не было, и Светлана, набравшись смелости, присела перед мальчиком на корточки:
- Как тебя зовут? - спросила она, жадно вглядываясь в такие знакомые синие глаза.
- Пашка, - охотно ответил тот и снова улыбнулся.
Переднего молочного зуба у мальчика не хватало, и щербатая улыбка становилась до того трогательной, что сердце Светланы едва могло выдержать это. Она разрывалась меж желанием бежать отсюда немедленно, без оглядки - и смотреть на этого мальчика, покуда хватит сил. Господи, до чего же он был похож…
- Пашка, - проглотив ком в горле, повторила она. - А меня Светлана.
- Чудное у вас имя.
- Да, чудное… Хочешь карамельку?
Но улыбка мальчика неожиданно померкла - он поглядел куда-то в сторону, и тотчас на его плечо властно легла женская рука, унизанная крупными перстнями. Светлана, обмерев, поднялась во весь рост.
Да, это была та женщина, его мать. Светлана некстати подумала, что замену ей Павел нашел весьма достойную: его любовница была очень красива. Сейчас, правда, ее лицо портили выплаканные глаза - узкие, бесцветные от слез. Она так ничего и не сказала Светлане, не сыпала проклятиями и не устраивала сцен. Однако этот ее взгляд был красноречивее многих обвинений.
Светлана очень четко осознала в тот момент, сколь сильно ее ненавидят. Ненавидят так, что, наверное, искренне желают смерти. И вполне обоснованно - она не могла оправдаться перед этой женщиной даже мысленно. Осознавая только, что другого шанса у нее не будет - а сказать непременно надобно - Светлана произнесла без голоса:
- Простите меня.
И сразу поняла, что напрасно сказала это - прощения своего Светлана не получила бы в любом случае, такое не прощают. Но просьба эта стала словно спусковым крючком для женщины: бесцветные глаза расширились, лицо исказилось, и вот-вот с ее губ должны были сорваться те проклятия, которых так боялась Светлана…
От скандала ее спас Викторов, возникший ниоткуда, и, прежде чем женщина успела открыть рот, он быстро взял ее под локоть:
- Елена Петровна, голубушка, пустое это… умоляю вас, пойдемте.
Та поддалась, обессилив разом, и, держа за руку Пашку, позволила увести себя в столовую.
Гости теперь и не трудились отводить любопытствующих взглядов, когда Светлана, вконец измученная, эти взгляды на себе ловила. Она напрасно сюда явилась, совершенно напрасно… Уже половина шестого: с минуты на минуту здесь будет Кошкин - и тогда она сразу уедет. Ах, скорее бы! Как же невыносимо медленно тянется иногда время. Бог с ним, с Викторовым, она найдет другого поверенного, чтобы сделать распоряжения.
Однако господин Викторов именно теперь и подошел к ней с явным желанием поговорить долго и обстоятельно.
- Что ж, Светлана Дмитриевна, вы все же приехали… - вздохнул он, лишний раз давая понять, насколько ее визит нежелателен. Контора Викторова находилась в Новгороде, но Светлана знала, что сам он в Ермолино был частым гостем - Павел считал его другом. - Вы уж подождите меня, голубушка, в кабинете покойного Павла Владимировича - я задержусь на минуту и тотчас к вам загляну.
Светлану покоробила фамильярность, с которой он говорил с нею, но, не показав этого, она кивнула и покорно направилась к двери, на которую указал Викторов.
Кабинет Павла был Светлане, по крайней мере, знаком.
Здесь, в Ермолино, он обустроил его так же, как и в их петербургском доме когда-то - на мгновение Светлане показалось, что она попала в прошлое. Над столом был повешен портрет любимой матушки Павла в светлом воздушном платье по моде шестидесятых годов; напротив стола располагалась оттоманка в восточном стиле, над нею - два скрещенных турецких ятагана. Оружие Павел не жаловал, но это был подарок графа Шувалова, который полагал, что всякий мужчина обязан любить подобные вещи.
Всю боковую стену здесь занимали стеллажи с книгами - нарядные издания античных и немецких философов бросались в глаза каждому. И лишь на нижней полке, скрытой от лишних глаз, притаилось собрание сочинений Пушкина - томики вовсе не такие красивые и аккуратные, как труды Канта и Шопенгауэра, а потрепанные и зачитанные до дыр. Граф Шувалов, человек, мнением которого Павел чрезвычайно дорожил, не жаловал «писульки щелкоперов» - в особенности таких вольнодумных, как Пушкин, и Павел ни за что бы не признался вслух, что любит его поэзию…
«Интересно, - отстраненно подумала вдруг Светлана, - а её он тоже будил, вихрем врываясь в комнату, одергивая шторы и бодро оповещая:
- Мороз и солнце; день чудесный!
И наклонялся ли потом над нею, чтобы ласково, в самое ухо, договорить:
Еще ты дремлешь, друг прелестный -
Пора, красавица, проснись:
Открой сомкнуты негой взоры
Навстречу северной Авроры,
Звездою севера явись!»
Светлана, едва касаясь кончиками пальцев, провела рукою по потрепанным корешкам. Выбрала наугад одну и раскрыла, сразу ныряя в притаившийся меж страницами терпкий запах папиросного дыма. Павел много курил и всегда посмеивался, что это-то его и погубит.
- Прощай, Павлуша, - торопливо произнесла она, дыша запахом этих страниц. - Прощай… ты и сам все знаешь.
Сказав так, она поскорее стерла влажную дорожку со щеки и поставила книгу обратно - вот только, неловко задетые рукою, с полки соскользнули какие-то бумаги. Светлана наклонилась, было, за ними, но - заглядевшись, так и не положила на место.
Верхняя из них была бумажным конвертом, подписанным неуклюжим почерком Нади. Зачем Надюша писала Павлу? Датировано началом августа…
За дверью совершенно некстати послышались шаги, и Светлана, комкая конверт, поспешила сунуть его в свой ридикюль. Она была уверена, что поступает правильно.
Дверь отворилась, и вошел Викторов.
- Ох, какой же суматошный день… - вздохнул он, прикрывая за собою. - Вот уж не думал, что столько народу явится. Еще и поп все утро кочевряжился, что, де, не своей смертью умер Павел Владимирович да без покаяния - так что отпевать он его не станет! Пришлось заплатить в три раза больше. С-с-собака…
Светлана не знала, что и сказать.
- Я должна поблагодарить вас, что вы взяли на себя организацию. Расходы вам, разумеется, возместят…
Викторов отмахнулся, не дав договорить:
- Пустое, право слово! Это мой долг, Светлана Дмитриевна - перед покойным Павлом Владимировичем и его семьею.
Светлану снова покоробил его тон, и снова она смолчала. Только вспомнила, что когда она приезжала сюда вместе с Павлом - тот лебезил и заискивал перед нею до тошноты приторно и иначе, как «Ваше сиятельство», не обращался.
- Я не видела среди гостей Платона Алексеевича, графа Шувалова, - сказала она, чтоб не молчать. - Он, должно быть, раньше уехал?
- Дела государевы превыше всего, - Викторов развел руками. - Были-с с утра - вы чуть-чуть с ними разминулись.
«И слава Богу, что разминулись», - невесело подумала Светлана.
И, дабы не терять больше времени, вынула из ридикюля конверт с бумагами.
- У меня нет знакомых в суде, - начала она, - нет поверенного или адвокатов, но, помнится, вы всегда говорили, что я могу пользоваться вашими услугами при надобности. Словом, здесь распоряжения о моем имуществе на случай… - она запнулась, - на всякий случай. Ведь вы наслышаны, должно быть, обо всем?
- О да, наслышан. Да и много кто наслышан, - он принял бумаги, бегло взглянул и заверил, - но вы не волнуйтесь, Светлана Дмитриевна, голубушка, все будет сделано в лучшем виде.
С последними словами он шагнул ближе к ней и покровительственно накрыл ее руку своею. Светлану тотчас окутало запахом дешевого алкоголя и квашеной капусты. Разговор обещал пойти совсем не в том русле, на которое она рассчитывала, и, решив это изменить, она не спеша вытянула свою руку. Отходить, однако, и не подумала, ответив ему бесстрастно:
- Вы уж постарайтесь, чтоб и правда в лучшем виде. Голубчик.
И под голосом этим низенький Викторов стал как будто еще ниже - он сам отошел от нее.
- Счет за услуги вам пришлют, Светлана Дмитриевна, - буркнул от двери, собираясь выйти.
- Адрес, куда слать, там указан, - вдогонку сказала Светлана, несколько смягчая голос. - И не спешите так, голубчик, присядьте, у меня к вам еще одно небольшое дело.
Тот задержался, не скрывая любопытства, а Светлана продолжила, аккуратно подбирая слова:
- Скажите-ка, а эта женщина с детьми… много у нее ребятишек?
- Четверо уж, - понимающе улыбнулся Викторов. Наверное, стараясь угадать ее мысли, он не отводила взора от глаз Светланы. - Три девки да один парень.
- Парень - Пашка, стало быть, старший… И кто она? Чьих будет?
Викторов продолжил рассказ весьма охотно, слова из него вытягивать не приходилось:
- Да дочка управляющего местного, горничной ее сюда папаша устроил - как раз в том месяце, когда Павел Владимирович, Царствие ему Небесное, приехал в Ермолино за какой-то надобностью. Октябрь был на дворе - а в октябре здесь такие дожди, что и не разберешь, где дорога, а где речка. Вот и сидел он, Павел Владимирович, взаперти с нею две недели аж… - во взгляде Викторова Светлане померещилось сочувствие. - Со скуки все, Светлана Дмитриевна, вы близко к сердцу-то не принимайте. Она женщина хорошая вообще-то. Хозяйственная и грамоте обучена.
Светлана уяснила лишь, что рассказ сей ее совершенно не тронул. Ей даже лень было припоминать, что она сама делала в тот октябрь, да почему не навязалась ехать с Павлом. Она только кивнула, давая понять, что нечто подобное и ждала услышать.
И спросила:
- А есть ли им, где жить?
Викторов как будто задумался на мгновение и уклончиво ответил:
- Ну… в общем-то есть.
Светлана снова кивнула, решив, что Викторов и сам толком не знает последнего. И сказала тогда:
- Вот что, голубчик… На случай, если Павел Владимирович не успел сделать распоряжение - я хочу, чтобы вы позаботились о их содержании. Я не знаю, сколько нужно, поэтому займитесь этим сами. Главное, чтобы они ни в чем не нуждались. И, разумеется, они могут жить в помещичьем доме сколь угодно - я здесь появляться впредь не буду. А мальчик…
Она запнулась, не зная, как сказать, что хочет отдать его учиться - даже расходы взять на себя согласна. Нет, «хозяйственная и обученная грамоте» мать это, конечно, прекрасно - без шуток - но Светлана была уверена, что Павел хотел бы для сына другой судьбы.
Однако она так и не договорила, потому что Викторов, смотревший все это время с возрастающим интересом, вдруг прервал ее и снисходительно улыбнулся:
- Это лишнее, голубушка… - взгляд его снова стал покровительственным, и он позволил себе подойти к Светлане, - тут такое дело… даже не знаю, как вам и сказать. Словом, Павел Владимирович отписал пятнадцать десятин земли и сей дом, включая конюшню, женщине, которую вы собираетесь столь щедро облагодетельствовать… Уж года полтора как составленные по всем правилам бумаги у меня лежат.
И продолжил с интересом за нею наблюдать.
Светлана же с полминуты глядела на него расширенными глазами, да и потом смогла лишь пораженно выдохнуть:
- Вот как… Она знает?
- Нет покамест. Не то, боюсь, и за ворота бы вас не пустила. И никто бы ей перечить не стал - уж поверьте.
Светлана кивнула. На этот раз она и впрямь была благодарна Викторову, что уберег ее от позора.
- Благородная у вас душа, Светлана Дмитриевна, - опять заговорил он. - Представить себе не можете, как мне жаль вас, голубушка моя, ведь вам нынче о себе надобно думать, а не о чужих детях.
Светлана, все еще находясь под впечатлением, даже внимания не обратила, как Викторов фамильярно поправил ее выбившийся из прически локон, а голос его становился все тише и проникновеннее. В глазах же так и читалось желание немедленно сообщить ей о чем-то еще более значимом. И Викторов не утерпел:
- С месяц всего до отъезда к вам, в Горки, Павел Владимирович завещание-то составил. Братец его любимый, Володя, из Европы вернуться изволили - вот он на него все ценные бумаги да основную часть земли и переписал. Приговаривал, что Володя - парень толковый, хозяйственный. Да и за делами ведь мужской присмотр нужен, сами понимаете.
- А… как же я?… - глупо, почти жалобно спросила Светлана.
- А вам Павел Владимирович содержание хотели выписать! - поспешил успокоить Викторов. - Приличное содержание до конца жизни… думали, как от вас, из Горок, вернутся, так и сядем мы с ними за ваше содержание. Да вот беда приключилась.
- Так что же с содержанием?
- Ничего. У старых-то документов срок уж три месяца как истек. Нет никакого содержания, Светлана Дмитриевна. И у вас, голубушка моя, тоже ничего более нет.
Светлану словно обухом по голове ударило этими словами. У нее ничего нет уже три месяца как. Она нищая… Опомнившись, она оттолкнула вконец распоясавшегося Викторова и опрометью бросилась за дверь.
***
Качество, которое Викторов называл «хозяйственностью», у Светланы отсутствовало напрочь: денег она не считала, бухгалтерских книг не вела, счета оплачивала не глядя и во всем полагаясь на Павла да на счастливый случай.
«Попрыгунья стрекоза лето красное пропела…», - так отзывала иногда Алина о ее легкомысленности и досадливо качала головой.
В последний раз денежный вопрос вставал перед нею лет десять назад, когда отец умер, - да и тогда, это была матушкина забота, а не ее. Но то чувство, тот страх перед неизбежностью нищенского существования, перед вечной нуждой - Светлана его очень хорошо помнила. Десять лет этот страх жил где-то в глубине нее, и она уж начала думать, что он вовсе затух. Ан нет!
Не разбирая лиц, Светлана стремительно пробиралась к парадным дверям - на воздух. Ей казалось, что у нее не только денег теперь нет, но и воздуха в легких тоже как будто нет.
Выбравшись на крыльцо, она всей грудью глубоко вздохнула и - кажется, ей стало чуточку легче.
Что уж… в ее положении деньги это меньшее, что ее должно волновать. Но как же Надюша? Получается, она получит только наследство отца - жалкие крохи, отданные когда-то в банк под проценты. Сколько там теперь, интересно? Приличную квартиру хоть будет на что снять? Да и те крохи она ведь сама, своею рукою поделила меж Надей и монастырским приютом…
А хуже всего было, что приданое Нади - то приданое, которое она пообещала уже Грегору - резко сокращалась до суммы, что назначил ей отец. И ни копейкой больше. Нет, в Грегоре Светлана не сомневалась: она достаточно его знала, чтобы быть уверенной - теперь-то он женится наверняка. Из чувства долга.
Но вот Надюша не смеет более рассчитывать ни на кого, кроме Грегора… Как сказать об этом сестре?
- Что же мне теперь делать? - вслух спросила Светлана, в полной растерянности остановившись посредине дорожки, ведущей к воротам.
«И где же Степан Егорович? - спросила она уже про себя. - Ведь восьмой час времени… он обещал…»
И тут она услышала, что ее окликнули.
- Светлана Дмитриевна! Вам нехорошо? Быть может, за доктором послать?
Это был Володя, вышедший на крыльцо следом за ней. Володя Раскатов, младший брат ее покойного мужа и сын того самого «беспутного батюшки». Незаконный сын. Павел разыскал его через какое-то время после смерти родителя и с тех пор всячески опекал, а шесть лет назад даже отправил учиться за границу, потому как Володя делал огромные успехи в арифметике.
Он был ровесником Светланы - забавно, но они даже родились в один день, и те несколько лет до отъезда Володи справляли двадцать пятого февраля двойной праздник.
…Светлана, повернувшись к нему, услышала, что к воротам подъехала коляска.
«Быть может, Степан Егорович, наконец!» - подумала она.
Но Володя снова заговорил, не дав ей отвлечься:
- Просто когда вы вышли от Викторова, - смутился он, убедившись, что ей не нужен врач, - на вас лица не было. Что-то случилось? Викторов сказал… вам что-то?
Володя совершенно не был похож на старшего брата: зеленые близорукие глаза за стеклами очков, вздернутый нос, мягкое лицо - да и сам он был каким-то мягким, рыхлым и уютным. Как плюшевый медвежонок. Потому, наверное, Светлана никогда и не относилась к нему серьезно, а лишь как милому ребенку, не по годам разумному.
Но иногда Медвежонок ее удивлял - необыкновенной своей проницательностью. Вот и теперь этой заминкой в последней фразе с головою выдал, что догадывается, о чем именно говорил Викторов. А сопоставив некоторые факты, Светлана вдруг осознала, что Викторов просто не мог не осчастливить его новостью о свалившемся наследстве.
- Викторов и вам сказал, ведь так? - уточнила она. - О завещании.
Тот понуро опустил голову:
- Не Викторов. Павел обсуждал это со мною… он клялся, что и вас обеспечит вполне, и я никак не думал, что… что он погибнет так скоро. Я потому только согласился - из надежды, что он успеет тысячу раз передумать. Ну, какой из меня граф, Светлана Дмитриевна?!
Голос его дрожал под конец речи, Володя сдвинул очки и торопливо вытер заблестевшие глаза.
- Из вас получится отличный граф, Володя, - Светлана улыбнулась, дивясь его простосердечности, и ласково погладила по щеке. - Я мало встречала таких хороших людей, как вы - и вы заслужили все, что вам назначен Павел. Так и знайте.
Повторив эти слова в уме, Светлана осознала вдруг, что ее муж и впрямь поступил правильно. Сама она, подобно «беспутному батюшке», за пару лет спустила бы наследство на наряды да путешествия. А ее сестрица управилась бы с деньгами и того скорее…
- Вам ведь совершенно не досталось родительского тепла, Володя, - продолжала убеждать его Светлана, - но Павел любил вас как никто - он сделал это от чистого сердца. Вы заслужили это наследство гораздо больше меня - по правде сказать, я была плохой женой.
- Ах, не говорите так, Светлана Дмитриевна! Вы… вы необыкновенная!
Светлана, улыбнувшись с почти материнской нежностью, попыталась отнять руку от его щеки, но Володя, ухватив ее крепче, прижал к своей груди и заговорил торопливо и сбивчиво:
- Светлана Дмитриевна, послушайте меня и не перебивайте, ради Бога! Если я не скажу вам этого сейчас, то не решусь уже никогда… Послушайте, я все рассчитал! Вы остались без средств к существованию, меня, без сомнения, вскоре вынудят жениться, и, кроме того, я… я бесконечно люблю вас с того самого дня, как впервые увидел! Но вы и так это знали… Ведь знали же?
- Догадывалась.
Светлана, не находя теперь, куда деть глаза, с усилием вытянула свою ладонь из его и уточнила:
- Володя, вы что же - делаете мне предложение?
Тот смотрел на нее подобострастным взглядом, и больше всего Светлана боялась, что сейчас он опустится на колени. Но тот, нервно поправив очки, лишь продолжил, сбиваясь то и дело и заикаясь от волнения:
- Клянусь, прежде я никогда бы не посмел, Светлана Дмитриевна! Но сейчас… это наследство… не отказывайте мне прямо сейчас, я прошу вас, умоляю… позвольте мне хотя бы надеяться…
Светлане было двадцать восемь лет. Два раза в жизни ей делали предложение, и в обоих случаях она отвечала согласием, не раздумывая и минуты. Потому понятия не имела, как нужно отказывать. Не уйдешь ведь молча прочь, обдав его холодным взглядом - как с Леоном, в ответ на его мерзкое предложение.
Кроме того, ничего более нелепого, чем стать женой Володи - Володи-Медвежонка - Светлана себе представить не могла. Даже в своей отчаянной ситуации.
Меж тем, от ворот, щурясь заходящему солнцу, прямо к ним шагал Степан Егорович - это и впрямь его коляска подъехала только что. До чего же хотелось Светлане поскорее отделаться от Володи…
И совершенно некстати она вспомнился сегодняшний сон. Не тот, что был ночью - другой, который привиделся ей, когда Светлана задремала в поезде под мерный стук колес. Ей снилось тогда, что Степан Егорович с чувством рассказывает ей что-то душещипательное про Мазурика, а она, набравшись смелости, вдруг велела ему замолчать и поцеловала. Сама. Ужасно глупый сон. Но сейчас, глядя через плечо Володи на Кошкина, она, кажется, даже помнила вкус его губ.
С Володей надо было заканчивать как можно скорее.
- Володенька, дружочек, послушайте теперь вы меня… - Светлана обратила к нему ласковую улыбку - но сказать он ей не дал.
- Нет-нет, Светлана Дмитриевна, только не отказывайте мне сейчас! Подумайте над моим предложением хоть немного, умоляю!
Светлана улыбнулась еще теплее:
- Я обещаю вам подумать, Володенька.
И смущенно улыбнулась в ответ на учтивый поклон Степана Егоровича.