У Кошкина и самого была уйма дел на службе. История с кокаином все не давала ему покоя - а спросить у Светланы прямо он так и не решился.
Вариантов было немного. Или кто-то - истинный убийца, вероятно - подсыпал порошок с непонятной для Кошкина целью, или же… все Светланины слова от первого до последнего - ложь. А Кошкин, соответственно, осёл, которому место в богадельне, а не в полиции. Разумеется, куда привлекательней для него была первая версия. Но отчего тогда подсыпали кокаин, а не тот же морфий?! Морфий в банке с травами и морфий в кулоне - это было бы, по крайней мере, логично. А так… сам собою напрашивался вывод, что сделали это два разных человека. Не зависимо друг от друга и, возможно, с разными целями.
Желая скорее прояснить этот вопрос, Кошкин ни свет ни заря уже искал в здании департамента полиции Девятова, чтобы тот взглянул на осколок таблетки: тот в лекарственных средствах разбирался куда лучше.
- Ну да, вроде морфий, - предположил тот, разглядывая новую улику через лупу. - Форма похожа. Точнее, разумеется, после анализа скажу, но это не скоро.
- А кокаином, к примеру, это быть не может?
- Кокаином? - удивился тот. - Сроду не слышал, чтобы кокаин выпускали в таблетках. И почему именно кокаин?… Это что - по делу нашей Черной вдовы?
Кошкин шумно вздохнул, борясь сам с собою. Нужно ли рассказывать Девятову о новых фактах? Ведь теперь, кажется, очевидно, что Хелена Зойдель на роль подозреваемой тянет гораздо больше Светланы!
И он решился:
- Раствором из этих таблеток опоили Раскатову в ночь убийства графа и Леона Боровского. Понимаешь? Если даже и застрелила их она, то будучи в беспамятстве, не отдавая себе отчета… А еще вероятнее, что она вошла в ту библиотеку уже после убийства.
Девятов, к удивлению Кошкина, не стал спорить в этот раз и, хоть и не согласился с версией сходу, но будто бы над нею размышлял. Кошкину это лишь добавило уверенности:
- Кстати, где тот револьвер, из которого их убили? У меня относительно него возникла одна мысль.
- Револьвер? Там… в шкафу с прочими уликами, - он указал кивком головы.
Кошкин, повернувшись, торопливо начал искать. Снова его взгляд упал на пожелтевший номер газеты, что выпускал Шелихов, а вскоре он уже держал в руках старенький Смит-Вессон - тот самый. Исцарапанный, с деревянной потрескавшейся рукоятью и заедающей рамкой.
- Я тут подумал, - бодро продолжил Кошкин, пробуя открыть раму, - что револьвер, скорее всего, купили с рук специально для убийства. Уж больно неухоженный у него вид для фамильного, не находишь?…
Но Кошкин осекся, когда вновь обернулся к Девятову. Тот по-прежнему стоял на своем месте, но теперь лицо его было бледным и крайней решительным, а в руке он держал направленный на Кошкина револьвер.
Молнией в мозгу Кошкина пронеслось, что хоть он и сам взял оружие, но старенький Смит-Вессон, разумеется, не заряжен. Тогда он медленно, глядя в глаза Девятову, убрал сверток с револьвером за пазуху - пригодится - и потом только спросил, как мог спокойнее:
- Девятов, ты чего? Белены объелся?
Боевой наган Кошкина покоился в кобуре на поясе, но пускать его в ход он отчаянно не хотел. Впрочем, заметно было, что и Девятову нелегко целиться в бывшего товарища.
- Степан Егорыч, ты сам во всем виноват, - через силу сказал он. - Ей-Богу, не хотел я, чтобы все так далеко зашло… ты всегда подчинялся Шувалову, не задумываясь - что ж в этот-то раз тебя Раскатова так скрутила?!
- Так это ты подсыпал в кулон порошок… - заключил Кошкин, и многое разом встало на свои места. Девятову и впрямь было сподручнее всего это сделать. - Неужто и убийства твоих рук дело?
Он сделал шаг к Девятову.
Рискованно, но Кошкин был уверен, что тот не выстрелит: в здании полно полицейских, на шум тотчас сбегутся. И Девятов действительно лишь сам отступил назад, крикнув:
- Стоять на месте! - Окрик получился, скорее, нервным, а не волевым. Кошкин скривил в усмешке губы - и, видимо, зря, потому как Девятов, чтобы доказать серьезность своих намерений, взвел курок. И несколько спокойней продолжил: - У тебя, Степан Егорыч, уж вовсе ум за разум зашел: не я закон нарушаю, а ты! Ты убийцу покрываешь! Сдай оружие, Кошкин, ты арестован!
- Ах, вот оно что! - Кошкин некстати рассмеялся и еще более уверился, что стрелять тот не станет. Он сделал еще шаг. - Так ты сам у Шувалова на коротком поводке? Что он пообещал тебе, если арестуешь невиновную? Мое место?!
- Она виновна! - гаркнул Девятов. - В ее доме найдено два трупа! Она едва не убила Гриневского! В ее комнате найден револьвер! Порошок… действительно я подсыпал - надеялся, что хоть это тебя образумит… так я ведь и не ошибся почти: лишь в том, что не под кокаином она все это сделала, а под морфием!
- И еще в том, будто она по своей воле лекарство приняла! Девятов, ты сыщик: так подумай сам хоть немного! Мы ведь обыскивали ее комнату - не было там морфия - вовсе не было! И опусти револьвер!
- Не могу…
Кажется, он и впрямь сожалел.
- Тогда извини, - отозвался Кошкин.
Сделав еще шаг, он ухватился за крышку стола с документами и с силой опрокинул его на Девятова. Сам же, пока тот, замешкался, защищаясь от повалившейся мебели, вспрыгнул на подоконник. И бросился в раскрытое окно, не позволяя себе раздумывать.
За спиною прозвучал выстрел, но пуля в Кошкина не попала.
«Нарочно в сторону стрелял», - решил он для себя, потому как промахнуться на таком расстоянии невозможно.
В следующее же мгновение существо Кошкина пронзила адская боль - в колене: приземление на каменную мостовую получилось не очень удачным. Окна выходили на улицу, где мчались экипажи, а вдоль поребриков степенно прохаживались горожане. Впрочем, эти горожане тотчас бросились врассыпную, подумав, наверное, Бог весть что. Кошкин же, хромая, сцепив зубы и запрещая себе думать о чем-либо, кроме конечно цели, выбрался на проезжую часть. Преградил путь первому попавшемуся экипажу. Это был извозчик, пассажиры которого, видя перекошенное лицо Кошкина, сами покинули коляску, мелко крестясь ему вслед.
- На Большую Морскую! - велел он извозчику. - Живо! Ну!
Вероятно, ежели понадобилось, Кошкин пригрозил бы ему и револьвером - он вовсе не отдавал сейчас отчета своим действиям. Но, слава богу, не пришлось: извозчик не стал спорить, а понятливо закивал и стегнул лошадь.
И только тогда, ничком упав на жесткое сидение, Кошкин попытался хоть сколько-нибудь привести в порядок мысли. Как ни посмотри, выходило, что дело его - труба. Хотя погони пока что не было: люди - там, в департаменте - не станут подчиняться Девятову, простому сыщику, у которого есть лишь словесное обещание Шувалова о повышении. Да и не он, не Кошкин, им нужен - а Светлана. Ее арестуют, направив людей в Горки в самом ближайшем времени.
Была вероятность, что засада ждет там Светлану еще с ночи. Но Кошкин, подумав, отмел это. Девятов, судя по всему, и правда надеялся, что Кошкин образумится и распорядится об аресте сам. Зато теперь уж Девятов поспешит покончить с этим как можно скорее… Впрочем, он едва ли сумеет организовать людей достаточно быстро - с непривычки. А значит, у Кошкина была фора в пару часов.
Но и пара часов - это ничтожно мало. Даже воспаленным своим мозгом Кошкин понимал, что у него нет времени допрашивать Хелену Зойдель: добровольно она говорить не станет - ведь ясно дала это понять в прошлый раз. Не с помощью ведь нагана развязывать ей язык? Нет, допрашивать ее сейчас Кошкин не собирался. Название же Большой Морской улицы он дал затем лишь, чтобы извозчик уехал с Офицерской как можно скорее, и, чтобы в случае допроса, назвал этот адрес.
Потому, когда извозчик в очередной раз обернулся, то беспокойного своего пассажира не увидел. Кошкин спрыгнул, когда экипаж замедлил скорость перед поворотом. После же, оправив штатский сюртук и стараясь как можно меньше хромать на больную ногу, дабы не привлечь внимания, он пересек площадь и поймал другого извозчика, которому самым дружелюбным тоном велел:
- На Финляндский вокзал, будьте добры!
Впрочем, у Кошкина были подозрения, что на вокзал уже телеграфировали, и уехать оттуда ему не дадут. Потому всеми правдами и неправдами, суля царское вознаграждение, он уговорил-таки извозчика отвезти его прямиком в Сердоболь - впереди было десять бесконечно длинных часов дороги…
***
Кошкин все оглядывался и ждал, что вот-вот увидит нагоняющий их полицейский экипаж. Или что постовые на выезде из города велят остановиться… Но все складывалось не так уж плохо, что добавляло Кошкину уверенности - он все делает правильно. Он даже находил, что ему везет: во-первых, колено его было не раздроблено и не вывихнуто, чего он опасался, а всего лишь сильно ушиблено, а во-вторых, он точно знал теперь, что Светлана не наркоманка. Значит, она не лгала ему, значит, она не убийца! Ну а сам он не осёл, а вполне даже неплохой сыщик. Придя к последнему выводу, Кошкин еще раз оглянулся - не гонится ли за ним полиция? - и как-то нервно, судорожно рассмеялся.
Гораздо более Кошкина заботило сейчас, как толковее распорядиться отведенной ему форой. Успеть к Светлане до приезда полиции? Уговорить ее бежать с ним и затаиться на время? У него были сбережения - причем, не в банке, а в доме у матери - а значит, спустя какое-то время, когда все стихнет, они могли бы под чужими именами вовсе уехать куда-нибудь и жить, как им заблагорассудится…
Вот только Светлану это тотчас сделало бы беглой преступницей. И о восстановлении репутации мечтать бы уж не пришлось. Впрочем, как и ему о своей. И ладно бы дело касалось только их двоих - но были еще матушка Кошкина, была Варя. Была Наденька Шелихова - а для Светланы смерти подобно бросить ее одну.
Кошкин и теперь, словно наяву, помнил, как Светлана просила его ночью сбежать с нею. Но ни тогда, ни теперь он не верил, что Светлана говорила всерьез… она сказала это, должно быть, под наплывом чувств. Ведь наутро о том даже не вспомнила.
Разумеется, она куда больше хотела бы вернуть свое доброе имя, чем сбежать с ним. Значит, продолжить следствие? Именно сейчас, пока он еще в силах что-то сделать…
Время в пути Кошкин собирался потратить на то, чтобы подумать и понять: что же связывало Хелену Зойдель, немолодую и некрасивую гувернантку, и богача, баловня судьбы, Леона Боровского. И не мог. Немыслимо, что у них вовсе могли быть общие дела! Но ведь кто-то помогал Хелене, раз она знала, в какую именно ночь Боровской надумает опоить Светлану!
И расположение комнат, чтобы подбросить револьвер и забрать кулон. И громоподобный бой часов. Не может это все быть совпадением!
Кошкин сжал голову, проклиная сам себя - он не мог найти ответы на эти вопросы.
Не говоря уж о том, что вообще плохо представлял себе истеричную старую деву фройляйн Зойдель, как автора сего хитроумного плана, блестяще исполненного… И, потом, в коротком разговоре возле парадной Хелена ведь ясно дала понять, что до сих пор яростно ненавидит жену Шелихова. И лишь во вторую очередь его дочерей… значит, явись она в монастырь к Елизавете Шелиховой - довела бы задуманное до конца.
Что-то не сходится…
Фройляйн Зойдель прежде казалась Кошкину идеальной подозреваемой, но что, если Светлана права - гувернантка здесь не при чем?
Ведь и впрямь Нелли - их Нелли - обладает совсем другими качествами. Во-первых, эта дама терпелива, раз за десять прошедших лет ее желание отомстить ничуть не угасло. Во-вторых, она холодна и расчетлива: выдумать такой план! Да из нее вышел бы не самый плохой генерал, родись она мужчиной… В-третьих, раз она умна - а она непременно умна - то приложила немало усилий и потратила эти десять лет, чтобы быть как можно ближе к Светлане. Ведь лишь от нее она могла узнать, в каком монастыре находится Елизавета Шелихова, а после, выведать привычки самой Светланы, изучить ее слабости, чтобы в нужный момент ударить побольнее. Не просто лишить Светлану жизни или отправить за решетку - она вознамерилась заставить Светлану думать, будто она и впрямь совершила эти убийства. О да, у этой женщины поистине изощренный ум…
И, наверное, стоит принять во внимание слова Светланы, что дама эта неким образом имеет отношения к литераторам, а Нелли - лишь красивый псевдоним, под которым ее знали у Шелиховых. Увы, звать ее могут как угодно…
Безусловно у Нелли имелись чувства к Дмитрию Шелихову, но такая женщина как она, едва ли, подобно фройляйн Зойдель, стала во всеуслышание заявлять о них. И бросаться не подкрепленными обвинениями в адрес его родных. Нет, она все эти годы молчала, терпела и вынашивала план. И одним из пунктов сего плана было, несомненно, приобрести револьвер.
Собственно, Кошкин и направлялся сейчас в Сердоболь, чтобы подойти к разгадке с другого конца. Женщине, каким бы генералом ни была она в душе, достать оружие всегда труднее, чем мужчине: им на службе его не выдают. Значит, она должна будет отыскать человека, согласного его продать. А где найдешь такого человека?