Надя, уже давно забывшая, зачем спустилась в гостиную, стояла возле двери и боялась лишний раз вздохнуть. Они ее не видели, слишком занятые друг другом. Но и слушать, чем закончится разговор, Надя не стала - осторожно закрыла дверь и поднялась к себе.

Дом, не смотря на позднюю ночь, затих не скоро. Полицейские еще долго ходили по коридорам, собирали что-то, разговаривали с прислугой. К Наде не заглядывали, хоть она так и не переоделась ко сну, а просидела подле окна, держа на коленях книгу, ни одной страницы из которой не перевернула.

На востоке уже занималось зарею небо, когда последний полицейский покинул их дом. Но тишина стояла недолго - вскоре к Наде постучали.

- Войдите, - позволила она и без интереса повернула голову.

На пороге была Светлана - бледная, глядящая потерянным взглядом куда-то сквозь Надю.

- Все кончилось, больше они не приедут, - сказала она зачем-то.

Надя не ответила.

Вообще-то она просто сочла лишним говорить что-то и, тем более, радоваться, но сестра, вероятно, подумала, что Надя не хочет с нею разговаривать. Взгляд Светланы стал несколько осмысленным, и она подошла, присаживаясь напротив.

- Прости меня, что накричала на тебя и заперла, - не без усилий произнесла Светлана. - Я Бог знает что подумала… а Петр рассказал, что в тот раз, в аптеке, ты всего лишь купила сладостей вместе с моими порошками. Я так была неправа, я столько лишнего наговорила!…

Светлана попыталась найти ее взгляд, а Надя еще ниже наклонила голову, боясь с нею встретиться. Она отлично помнила, что сама наговорила куда больше - такого, что все внутри у Нади сжималось, стоило ей вспомнить те слова. Жаль, что нельзя жизнь, как книжку, отлистать на несколько страниц назад, чтобы исправить сказанное. Или сделанное. Так странно осознавать, что поступки, всего пару дней назад бывшие самими правильными и единственно верными, оказываются вдруг настолько бредовыми, что диву даешься…

Надя не могла теперь исправить того, что написала Светланиному мужу и уговорила его приехать, чтобы он нашел здесь смерть.

И не могла вернуться в день, когда, решив, что вместе с Павлом Владимировичем Светлана застрелила и Леона - а кроме того, вот-вот избежит наказания - пробралась вслед за сестрою в спальню. Украла ее кулон и бросила на берегу, там, где нашли Леона. А когда Грегор подобрал тот кулон всего пару часов спустя - уговорила его скорее донести в полицию… И даже признаться вслух не могла. Боялась.

- Мы ведь сестры, Светлана, - она подняла короткий опасливый взгляд, - мы должны прощать друг другу все. Как бы там ни было, но у нас ведь никогда не будет никого ближе, чем мы. Правда?

Светлана с заминкой улыбнулась ей. Протянула руку и осторожно погладила Надю по щеке:

- Конечно, правда.

Но Надя понимала, что она лжет. Она видела взгляд сестры, которым прощалась она с тем полицейским. Светлана и сейчас, вероятно, о нем вспомнила, потому что пальцы ее, которыми она гладила Надину щеку, прежде чем снова успокоиться на коленях, легонько коснулись цепочки, что он подарил. Всего на миг, почти неуловимо.

Нет, он был Светлане ближе, чем она, сестра - Надя понимала это как ясный день. Но все же она с ним не уехала. А ведь хотела, Надя точно видела, что хотела.

Светлана снова смотрела сквозь нее, будто видела в комнате еще кого-то, а Надя жадно разглядывала сестру и силилась понять - отчего же она осталась с нею? Ведь если бы Леон Боровской вдруг предложил Наде сбежать с ним - она бы сбежала. Не раздумывая! Даже зная, что погубит себя и огорчит родных - именно такой представлялась Наде настоящая любовь.

Правда, Кошкин Светлане сбежать не предлагал, возможно, в этом все и дело… Но спрашивать Надя снова боялась.

- Нам нужно поспать хоть немного, - сказала, наконец, Светлана, тяжело поднимаясь. - Я пойду…

А Надя, неожиданно даже для себя самой, вдруг спросила:

- Светлана, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос.

- Какой?

- Это ты дала папеньке яд? Мне важно знать, ответь.

Светлана опустилась на стул снова - не менее тяжело. И долго глядела в сторону, прежде чем все-таки сказать.

- Ты, вероятно, плохо помнишь, но отец в последний год сильно болел, - начала она. - Он стал вовсе не похож на себя и сам приходил в ужас от того, что говорил или делал - правда, такое случалось все реже и реже… Вероятно, это что-то наследственное: ведь и наш дедушка умер очень рано, а Ванечка, твой племянник, и вовсе… Отец хотел прекратить это - не желал умирать годами, мучиться сам и мучить нас. Но мама всегда убирала лекарства далеко. Прятала от него. Боялась, что он достанет. А в тот раз… она решила, что я просто забыла убрать пузырек с морфием в шкаф. Мама думала, что это случайность. - Светлана посмотрела на нее взглядом, в котором не было и толики сомнения и договорила: - Но нет, Надюша, это была не случайность. Я оставила таблетки на прикроватном столике, потом поцеловала отца в лоб и закрыла за собою дверь.

Светлана замолчала, и в комнате надолго повисла тишина.

Много позже Надя, будто опомнившись, кивнула. Хотя, по правде сказать, она теперь жалела, что спросила. Ей почему-то казалось, что, ежели сестра признается, то это все изменит в их жизни. Но нет, ничего нового Надя вовсе не чувствовала: все так же до кома в горле ей было жаль папеньку, все так же она до слез злилась на маменьку и Светлану. На маменьку - оттого, что не сказала правду, а на Светлану - оттого, что решила все единолично.

Новыми были разве что вопросы, родившиеся тотчас после Светланиного рассказа. Правильным ли было то решение сестры? И еще один, который виделся Наде самым главным: зачем сестра это сделала? Ведь до сих пор видно, насколько больно было Светлане принимать то решение и брать всю ответственность на себя. Так зачем?

А Светлана снова поднялась.

- Нам все же нужно поспать. Я позову к тебе Алёну, чтоб помогла раздеться.

На этот раз она успела дойти до двери.

- Светлана, - окликнула ее Надя несмело, - пока ты была в Ермолино, меня навестил Григорий Романович… Грегор. Он сделал мне предложение.

Светлана замерла у двери, но ничего не спросила.

- Я решила, что отвечу ему согласием, - сама добавила Надя.

Тогда только Светлана обернулась с возросшим вдруг интересом:

- Ты и впрямь любишь его? Надюша, милая, если ты из-за меня, из-за того, что я сказала тогда…

- Нет-нет, Светлана, - перебила Надя, - это вовсе не из-за тебя. Я знаю, что ты не стала бы силой отдавать меня замуж. Думаю, что да, я его люблю. Стоило мне понять это раньше.

Желая убедить сестру, Надя смущенно улыбнулась и тотчас опустила глаза в пол, как сделали бы это героини ее любимых романов, сообщая родственникам судьбоносную новость. А потом снова тайком поглядела на сестру.

- Вот как… - рассеянно произнесла Светлана. Надя видела, как придирчиво она ее рассматривает, желая отыскать фальшь, но, видимо, не нашла и тогда улыбнулась тоже - вполне искреннее. - Если так, то я рада за тебя, Надюша.

А потом спохватилась и пылко ее обняла:

- Я очень за тебя рада! Грегор хороший человек, на редкость хороший. Ты такая умница, что выбрала именно его… ведь - самое главное - он любит тебя!

- Думаешь? - искренне спросила Надя. И, то ли ей показалось, то ли ее сердце и впрямь дрогнуло.

- Разумеется! Когда я впервые увидела вас вместе на берегу, то невольно подумала, насколько хорошо вы смотрелись бы перед алтарем…

С каждым своим словом Светлана воодушевлялась все больше, прижимая Надю к себе и без остановки гладя ее по волосам. И выходило это до того естественно, что Надя и сама с удовольствием прижалась щекой к ее груди. Она не любила Грегора, но с каждым мгновением все больше уверялась, что решила правильно.

Надя думала, не слушая уже мечтательных речей сестры о свадьбе, что сделанного исправить и впрямь нельзя. Как ни старайся, но из памяти - ни из своей, ни из чужой - не сотрешь обидных слов. И, тем более, не залатаешь ран от непоправимых поступков.

Но можно попытаться возле разрушенного до основания дома выстроить новый - бревнышко за бревнышком. Кто знает, может, и в нем однажды зажжется свет?

май 2015 г.