Как только дверь библиотеки закрылась за хозяйкой, Кошкин зло швырнул сюртук обратно Девятову:

- Ты, Михал Алексеич, играй, да не заигрывайся.

- Ну, прости, Степан Егорыч, - не обращая внимания на тело несчастного графа, распростертое на полу, Девятов захихикал, как мальчишка, - не могу удержаться, когда вижу тебя с этой дурацкой бородой. Не боишься, что она прямо при хозяйке отклеится? Вот визгу-то будет. Зачем вообще тебе этот маскарад, не понимаю? Пока ты прохлаждался во дворе и изображал деревенщину, я всю работу сделал. Почти…

- Да я тоже много любопытного узнал.

- От слуг? - фыркнул Девятов. - Да знаю, знаю я твою теорию, что от прислуги гораздо больше полезного можно услышать. Да только они ж наверняка врут половину!

- Людям вообще свойственно врать, - отстраненно заметил Кошкин, - однако, по моему опыту, господа врут куда больше.

- Кстати о господах… - Девятов быстро соскучился продолжать тему маскировки и тихонько приоткрыл дверь, проверяя, не слушает ли их кто. Удовлетворенно ее закрыл и повернулся к Кошкину: - Ничего так бабенка, да? Я о вдовушке. В самом соку - повезло ему! - Девятов кивнул все на того же покойного графа и разулыбался, довольный двусмысленной шуткой.

- Прекрати, - вяло, скорее для проформы, осадил его Кошкин.

О вдовушке он и сам был невысокого мнения: муж лежит мертвый, а она ходит по дому, разодетая, как стыдно сказать кто, и явно рассчитывает своими прелестями обаять Девятова. Его ведь она посчитала за следователя? Интересно, зачем она это делает?… Неужто вина за ней какая есть?

Кошкин очень недолго разговаривал с Раскатовой, но ясно для себя понял: ее что-то очень гнетет, но, кажется, отнюдь не смерть мужа. Кошкин поклясться готов был, что в этом убийстве замешан мужчина Раскатовой, любовник. Нагляделся он на истории с подобным печальным финалом достаточно, чтобы быть в этом уверенным.

Встав на одно колено возле тела графа, он нахмурился и оглядел рану, после чего подозвал Девятова:

- Хорош зубоскалить, рассказывай лучше, что нашел.

Девятов тяжко вздохнул. Разумеется, он куда охотнее пообсуждал бы еще достоинства прекрасной вдовы, и наличие в комнате тела ее покойного мужа его вовсе не смущало. Тела убитых Девятова вообще никогда не смущали, не нарушали размеренности жизни и не тревожили его настроения - подобный цинизм поражал, а порой и выводил Кошкина из себя. Единственная причина, по которой он терпел помощника, заключалась в том, что Девятов был профессионалом в своем деле.

Вот и сейчас, быстро включившись в работу, Девятов натянул перчатки и мизинцем указал на пулевое отверстие в груди убитого:

- Хватило, как видишь, единственного выстрела - оружие боевое, мощное, мелкокалиберное. Револьвер, скорее всего. Но стреляли, меж тем, два раза. - Тот же мизинец Девятов перевел на дверной проем, и Кошкин только теперь отметил, что дерево на резном наличнике выщерблено пулей. А Девятов прокомментировал: - Одна пуля ушла мимо: не самый искусный стрелок наш убийца. Ну а стоял он, судя по всему… - Девятов огляделся и сделал три больших шага назад. - Примерно здесь, возле окна.

Кошкин согласился, что, ежели соединить эти три точки: пулю, врезавшуюся в древесину, труп Раскатова и место, где стоит Девятов, то выйдет ровная линия. Стреляли совершенно точно от окна, находясь рядом с массивным дубовым столом.

- А граф стоял у стеллажа, то бишь книгу выбирал, получается, - продолжал рассуждать Девятов. - Тело, судя по крови на полу и расположению трупных пятен, вроде не двигали: как упал он на спину, задев вот эти стулья, так его и оставили.

Кошкин снова согласился: крови вокруг тела было много, в нее неоднократно наступал, пачкая пол в библиотеке, или убийца, или хозяева дома - теперь уж не разберешься - но тело совершенно точно не двигали.

Однако кое-что все же обратило на себя внимание Кошкина. На груди графа, совсем рядом с раной, под халатом четко выделялся прямоугольник. Будто что-то лежало во внутреннем кармане. Не раздумывая, Кошкин отодвинул полу халата и осторожно, двумя пальцами, потянул свернутый пополам бумажный лист, что лежал там.

- Письмо? Как это я умудрился просмотреть… - мигом подскочил и встал за его плечом Девятов. Но тут же разочарованно протянул: - на французском…

Языка он не знал, но все равно попытался перевести вслух:

- «Любимый Павел Владимирович…»

- Любезный Павел Владимирович, не любимый, а любезный, - тотчас поправил Кошкин. - Это дама пишет. Она просит его немедля приехать в Горки для неотложного разговора, дает точный адрес и рассказывает, как добраться… подписи нет. Конверт бы найти.

Это был тонкий, подкрашенный голубым, листок из качественной и дорогой бумаги, вырванный, очевидно, из дневника. Что примечательно, кем сия дама приходится убитому графу, из письма было непонятно.

- Может, это сама Раскатова писала? - предположил Девятов. - Вот только она отрицала, что вызывала мужа.

- Ежели отрицала, то первым бы делом забрала письмо. Времени для этого у нее было достаточно.

- Может, она не знала, что граф его в кармане носит?

- На дуру она не похожа: не знала б точно, так проверила бы.

Кошкин вспомнил холодный, изучающий взгляд Раскатовой, коим наградила она его при встрече, и отчего-то подумал, что, ежели графа и правда убила его супруга, то они не вычислят ее никогда. Потому что уж кто-кто, а она точно подстроила бы все так, что комар носа не подточит.

Вот только это было не рядовое расследование убийства: Кошкин явился сюда по личной просьбе графа Шувалова, человека, которому он был обязан всем. Потому убийцу следовало найти, даже если это невозможно.

- Тоже возьми в лабораторию и узнай все, что сможешь, - Кошкин отдал листок Девятову. - Сколько уже тело здесь лежит?

- Так… - охотно отозвался Девятов, - ежели убили его ровно в полночь, получается… десять с половиной часов.

Кошкин уже хотел, было, принять сказанное на веру, но сообразил - что-то тут не так. И настороженно повернулся к Девятову:

- Откуда такая точность - про полночь?

Лицо Девятова сделалось хитрым:

- Так часы остановились. Все знают, что когда в доме кто-то умирает - часы и останавливаются.

Проследив за взглядом Девятова, Кошкин действительно увидел большие напольные часы слева от входной двери. Стрелки их замерли на пяти минутах первого. Часы стояли.

Кошкин еще раз повернулся к помощнику, оценил взглядом, не шутит ли он, и устало заключил:

- Девятов, ты - идиот.

Тот обиделся:

- Степан Егорыч, ты, конечно, начальник, но обзываться-то зачем?

- Я не обзываюсь, Девятов, я озвучиваю факт.

Кошкин подошел ближе к часам и внимательно осмотрел: шальная пуля точно в них не попадала, чтобы судить, остановились ли они именно в момент смерти Раскатова, или стоят так уже неделю.

- А во сколько нашли тело?

- Вдова говорит, что без четверти час ночи, - Девятов, судя по всему, уже забыл обиду и увлеченно высматривал что-то на полу с лупой.

- Надо бы поинтересоваться у нее, работают ли вообще эти ходики… - отметил для себя Кошин. - Что ты ищешь там, на полу? - он подошел ближе.

- Да вот, - отозвался Девятов, - ты на меня идиотом ругаешься, а я кое-что нашел… графа-то у стеллажа застрелили, а мазки крови почему-то дорожкой тянутся через всю залу от самых дверей.

Кошкин, насторожившись, тоже взял лупу и сам начал изучать паркет. Насчет «дорожки» Девятов, правда, погорячился: бурые мазки - будто по полу что-то тащили - действительно можно было отыскать на паркете, но располагались они несколько хаотично и были хорошенько растоптаны. Что любопытно - к телу графа они не вели, едва ли это его кровь. В основном следы были уже смазаны, но кое-где, особенно у дверей это были вполне различимые обильные пятна.

- Занятно… - согласился Кошкин. - Это точно кровь?

- Соскобы взял, в лаборатории скажу точно. Может, конечно, и соус помидорный, кто его знает… Мое мнение такое, Степан Егорыч, что убийца и сам был ранен. Причем, скорее, первым выстрелил даже Его Сиятельство граф - пока будущий еще убийца стоял вот здесь, на пороге.

- Зачем же убийца потом по всей библиотеке ходил и лил кровь? - поинтересовался Кошкин. С лупой в руках он глядел, куда ведет «дорожка» следов. - Мазки ведь даже у стола есть и возле окна…

- Может, искал что-то в столе? - предположил Девятов. - Ценные бумаги, завещание… Это мы с тобой в ящиках только цидульки служебные храним - век бы их не видеть - а они, аристократы, наверняка там что-нибудь ценное прячут.

Кошкин, слушая его, как раз осматривал полки в столе, но вовсе ничего не нашел, кроме карандашей, чернильного набора и чистой бумаги. А потом его вниманием завладело окно с остекленной дверью на террасу. Двери он прежде не видел.

- Я тоже сначала подумал, что убийца вошел и вышел через эту дверь, но потом… - догадался о ходе его мыслей Девятов. Приблизился и откинул занавеску: - Заперто, видишь? Изнутри. Не мог убийца уйти через террасу.

- Еще как мог, - возразил Кошкин и откинул засов, - спокойно вышел, а дверь потом уже кто-то запер. Нарочно или случайно. Сейчас август, духота стоит всю ночь - с чего бы им эту дверь запертой держать?

- Логично, - подумав, признал Девятов.

- И, ежели убийца знал об этой двери, то, выходит, он часто бывал в доме…

А еще через мгновение, когда присел на корточки, Кошкин обнаружил и доказательство своей теории: со стороны улицы на белом крашеном порожке дверного проема красовался небольшой бурый мазок.

- Это что? Дай-ка сюда лупу…

Направив же увеличительное стекло на мазок, Кошкин вдруг разглядел возле него две синие шерстяные нитки, зацепившиеся за неровности древесины.

- Похоже, что это нам презент от нашего убивца, - хмыкнул Девятов, воодушевляясь. Он тотчас полез за несессером с принадлежностями и сделал немудреный вывод: - Никак, в синее он был одет.

Кошкин, не дожидаясь, пока помощник упакует нитки, переступил порог и оказался на террасе. На деревянных ступенях, ведущих в сад, он увидел еще одно пятно - смазанное и едва заметное, но не оставляющее теперь сомнений, что убийца вышел именно через террасу.

Ступал Кошкин крайне осторожно, стараясь не примять траву, но торопился пересечь сад, потому как уже углядел, что заканчивается он низким беленым заборчиком - с калиткой, укрытой в смородиновых кустах.

Сад за дачей Раскатовых был небольшим, шагов тридцать в ширину, но зеленым и ароматным. Стелились аккуратные грядки, перемежаясь с плодовыми деревьями, а в траве четко выделялась тропинка, ведущая как раз к калитке. К интересу Кошкина та была не только не заперта, но и широко распахнутой, словно покидал кто-то сад Раскатовых в большой спешке.

Однако на этом успехи в расследовании и закончились, поскольку калитка выходила на широкую песчаную тропку, тянущуюся вдоль всего беленого забора. После тропка соединялась с главной дорогой в Горках и терялась где-то вдалеке, среди залитых солнцем сосен.

Отсюда убийца мог уйти в любом направлении. Мог сесть в экипаж, уехать в Петербург, и найти его, кажется, вовсе не представляется возможным…

- Здесь всего две семьи, кроме Раскатовых, живет, - пытаясь подбодрить, сказал за спиной Девятов. - За пару дней управимся и всех допросим. Одни соседи - Гриневские, хозяева Горок; а вторые - семейство Николая Рейнера.

И тотчас, должно быть увидев в глазах Кошкина замешательство, поспешил добавить:

- Рейнер это знаменитый художник. Что - не слышал про Рейнера? Ты бы хоть в Художественную академию сходил на выставку или еще куда, а то стыдоба…

- Да слышал я про Рейнера, слышал… и картины его видал, - довольно натурально заверил Кошкин.

Картину он, правда, видел всего одну - это была репродукция в каком-то журнале, изображающая мрачный сосновый бурелом. Но картина точно была подписана Рейнером. Кошкин листал тот журнал в гостиной одного купца, коего следовало допросить, как свидетеля.

Кошкин очень болезненно реагировал всякий раз, когда обнаруживал пробелы в собственном образовании, потому тотчас решил для себя в ближайшее время посетить художественную галерею и раздобыть побольше информации про этого Рейнера. За последние несколько лет знаний разного толка - как нужных, так и не очень - он приобрел достаточно, потому как по желанию и протекции своего шефа, графа Шувалова, окончил Академию Генерального штаба, но искусство, художественное в частности, даже в той академии обходили стороной.

Молча согласившись, что они с Девятовым и правда сумеют опросить всех немногочисленных дачников за пару дней, Кошкин все же оторвал взгляд от песчаной тропки, по которой мог убраться предполагаемый убийца, и огляделся… а после, поддавшись необъяснимому для себя порыву, вдруг резко сорвался с места и бросился поперек тропы.

Там, на другой обочине дорожки, снова были зеленые кусты и трава по пояс, а пробравшись сквозь них, Кошкин вдруг оказался на берегу озера - прозрачного, гладкого как стекло и завораживающе спокойного. Но даже не озеро более всего захватило внимание Кошкина, а аккуратный белокаменный дом, что стоял на другом его берегу. От дома того тянулся причал, к которому была привязана лодка, застывшая в тихой воде.