Предисловие

Часто ли вы встречаетесь с друзьями? Не созваниваетесь, не обмениваетесь сообщениями в социальных сетях, а именно встречаетесь, беседуете, делите общую трапезу? Семейные заботы, работа, ритм современной жизни порой не дают нам такой возможности, но связь с истинными друзьями ощущается постоянно. Не проходит дня, чтобы вы не вспомнили о друге, сверяя свои мысли и поступки с вашими общими ценностями и ориентирами. Его горе всегда становится вашим горем, а его радость вашей радостью. Если у вас есть такой друг, вы счастливый человек.

А часто ли вы встречаетесь со Христом? Ведь для христианина вернее и надежнее друга не найти. Спаситель сам называет Своих учеников, а значит, и нас, друзьями (См.: Ин. 15: 14). «Это же страшно подумать! – дружба с Богом», – восклицает митрополит Антоний Сурожский. Действительно, страшно. Намного проще ощущать себя рабами требовательного, но милосердного Господина или детьми строгого, но любящего Отца. Как бы мы ни вели себя, Господин все равно остается нам господином, а Отец – отцом. В дружбе мера ответственности совершенно иная. Согрешая против друга, мы всегда рискуем потерять его. Осознав, что поступили некрасиво, неправильно по отношению к тому, кто нам дорог, мы спешим рассказать ему об этом, восстановить завет дружбы.

Святые, подвигом своей земной жизни доказавшие верность Христу, пребывают в Царствии Небесном в качестве друзей на брачном пиру из Евангельской притчи. На него приглашены и мы с вами, и чтобы не услышать: Друг! как ты вошел сюда не в брачной одежде? (Мф. 22: 12), должны преуспеть в деле любви, в том числе дружеской. Христианская дружба в своем высшем проявлении – это подвиг: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15: 13), – но также и служение, ежедневное умовение ног в подражание Христу.

Высказывания святых отцов, религиозных мыслителей и писателей, представленные в этой книге, призваны наставить нас в науке дружбы, чтобы, научаясь дружеской любви, мы стали истинными друзьями Христу.

...

Верный друг – крепкая защита: кто нашел его, нашел сокровище. Верному другу нет цены, и нет меры доброте его. Верный друг – врачевство для жизни, и боящиеся Господа найдут его. Боящийся Господа направляет дружбу свою так, что, каков он сам, таким делается и друг его.

...

Пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо; и, не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный.

...

Какое хочешь, представь себе удовольствие – низкое ли, благородное ли – сладость дружбы будет выше всех их. Укажи даже на сладость меда, но и мед делается приторным; а друг никогда, пока остается другом, напротив – любовь к нему более и более возрастает, между тем проистекающее из нее удовольствие никогда не производит пресыщения. Друг милее этой временной жизни. Потому-то многие по кончине друзей не желали более жить. С другом иной с удовольствием может жить и в ссылке; а без друга и дома жить не захотел бы. С другом и бедность не тяжела, а без него в тягость и здоровье и богатство. Имеющий друга имеет другого себя. Жалею, что не могу объяснить этого примером, так как сознаю, что все сказанное будет гораздо менее того, что следовало бы сказать. Вот что значит дружба для этой жизни. А у Бога уготована ей такая великая награда, что и выразить нельзя. Он дает нам награду для того, чтобы мы любили друг друга.

...

Мы заводим друга, не зная, женат ли он и где он служит. Все это – пустяки перед главным: он видит ту же истину. Среди настоящих друзей человек представляет только себя самого. Никому не важны ни профессия его, ни семья, ни доход, ни национальность. Конечно, чаще всего это знают, но случайно. Друзья – как цари. Так встречаются властители независимых стран в какой-нибудь нейтральной стране. Дружба по природе своей не интересуется ни нашим телом, ни всем тем «расширенным телом», которое состоит из родных, прошлого, службы, связей. Вне дружеского круга мы не только Петр или Анна, но и муж или жена, брат или сестра, начальник, подчиненный, сослуживец. Среди друзей все иначе. Влюбленность обнажает тело, дружба – самую личность.

Этим и обусловлена дивная безответственность дружеской любви. Я не обязан быть чьим-нибудь другом, и никто не обязан быть моим. Дружба бесполезна и не нужна, как философия, как искусство, как тварный мир, который Бог не обязан был творить. Она не нужна жизни; она – из тех вещей, без которых не нужна жизнь.

...

Жизнь, которой мы живем здесь, имеет свое очарование: в ней есть некое свое благолепие, соответствующее всей земной красоте. Сладостна людская дружба, связывающая милыми узами многих в одно.

...

Почему ты один? Почему не приобретаешь многих друзей? Почему не являешься творцом любви? Почему не устрояешь дружбы, этой величайшей похвалы для добродетели? Подобно тому как быть в согласии со злыми особенно раздражает Бога, так и быть в согласии с добрыми особенно радует Его. Не будь со многими в нечестии; готовь себе друзей прежде жилища, прежде всего прочего. Если миротворец – сын Божий (См.: Мф. 5: 9), то насколько более тот, кто делает друзьями? Если только примиряющий называется сыном Божиим, то какой награды будет достоин тот, кто делает примиренных друзьями?

...

Святые друг с другом дружили. Когда их друзья уходили в мир иной, они грустили по ним, хотя уже познали, как прекрасна жизнь с Богом… Настоящая, подлинная дружба, как подлинная любовь, – тоже дар Господень. Дар, который дается сердцу, подготовленному для этого. Подготовленному попытками научиться любить, дружить, жертвовать, отдавать. Именно в дружбе человек скорее познает смысл слов о том, что блаженнее давать, нежели брать. И вообще, если кому-то захочется понять, насколько истинна дружба с тем или иным человеком, дружба ли это в принципе или что-то другое, нужно просто задать себе вопрос: что тебе приятнее – отдавать ему или брать у него?

...

Нежною любовью можно назвать высшую степень дружбы, состоящую в пламенном расположении и влечении любящего к любимому. Потому, чтобы братолюбие было не наружным, а внутренним и пламенным, сказано : Будьте братолюбивы друг к другу с нежностью (Рим. 12: 10).

...

Подобно тому источнику, который, как сказывают, и среди горьких вод моря остается сладким, не увлекался я за теми, которые вели к пагубе, но сам привлекал друзей к совершеннейшему. А мне Бог и в этом оказал благодеяние, соединил меня узами дружбы с человеком самым мудрым, который один и жизнью и словом всех был выше. Кто же это? Весьма легко узнаете его. Это Василий – великое приобретение для настоящего века.

С ним вместе мы учились, и жили, и размышляли. Если должно чем и похвалиться, то я составлял с ним чету не бесчестную для Эллады. У нас все было общее, и одна душа в обоих связывала то, что разделяли тела. А что преимущественно нас соединяло, так это Бог и стремление к совершенству. Когда приобрели мы столько взаимной доверенности друг к другу, что высказали один другому и глубины сердечные, тогда соединились между собой еще теснейшими узами любви, потому что одинаковость чувствований и взаимную привязанность делает более неразрывной.

...

Дружба родится из приятельства, когда двое или трое заметят, что они что-то понимают одинаково. Раньше каждый из них думал, что только он это понял. Дружба начинается с вопроса: «Как, и ты это знаешь? А я думал, я один…»

...

Кроме того, есть ли какая стена, столь несокрушимая, столь укрепленная совокупностью огромных камней, столь недоступная для нападений врагов, как союз любящих друг друга и сплоченных между собою единодушием? Он отражает козни самого диавола, и весьма естественно. Восставая против него в союзе друг с другом, такие люди становятся непобедимы его ухищрениями и воздвигают блистательные трофеи любви. И как струны лиры, хотя многочисленные, но настроенные согласно, звучат приятнейшим звуком, так точно и объединенные единомыслием издают благозвучный глас любви.

...

У апостола Павла во Втором послании к Коринфянам есть такие строки: Придя в Троаду для благовествования о Христе, хотя мне и отверста была дверь Господом, я не имел покоя духу моему, потому что не нашел там брата моего Тита; но, простившись с ними, я пошел в Македонию (2 Кор. 2: 12–13). Апостол жил ради благой вести о Христе – в этом был смысл его жизни. Но в одном из городов, где он мог бы проповедовать, и успешно, он не находит своего друга Тита, расстраивается и уходит… Это любовь, это дружба? Да, это любовь и это дружба.

...

Вскоре по твоем удалении и даже по следам твоим прибыв в город, сколько был я опечален тем, что не нашел тебя, нужно ли и говорить об этом тебе, такому человеку, который не имеет нужды в словах, но знаешь по опыту, потому что и сам терпел подобные неудачи. Ибо как было для меня дорого видеть и обнять превосходного во всем Евсевия и снова возвратиться воспоминанием к своей юности и припомнить те дни, когда были у нас и один кров, и один очаг, и тот же наставник, когда и отдых, и занятие, и роскошь, и скудость – все делили мы между собою поровну. Как дорого, думаешь, ценил я, что все это обновлю в памяти при свидании с тобою, и, сбросив с себя эту тяжелую старость, опять, по-видимому, из старика сделаюсь молодым?

...

Можно было подумать, что Гёте [1] под старость окружен был всем олимпом германской интеллигенции, что все избранное теснилось к его старческому креслу. На деле же он проводил дни одиноко и рад был какому-нибудь Эккерману [2] , усаживал его обедать, отводил душу… Лейбница [3] , когда он умер, провожал в могилу один лишь старый слуга. Все мы, говорю я, не богаты дружбой, если понимать это святое слово в святом значении. И потому культ дружбы необходим, культ благожелательства, чистой любви к человеку.

...

Тот, кто имеет друзей, хотя бы был беден, становится гораздо богаче богатых: чего он сам не посмеет сказать за себя, то скажет за него друг; чего не может доставить сам себе, достигнет чрез другого.

...

Иногда у нас не хватает веры, иногда у нас не хватает силы подняться, иногда нам нужна помощь. И вот есть рассказ в Евангелии о том, как парализованный человек был принесен четырьмя своими друзьями к Спасителю с тем, чтобы Он его исцелил. Народу была толпа, пробиться было невозможно, но они настолько любили, уважали своего друга, они так твердо верили, что Христос может ему помочь, что поднялись на крышу, прокопали ее и спустили одр, на котором лежал этот больной их друг, к ногам Христа. И в Евангелии сказано: видя их веру, Христос сказал больному, что исцеляет его (См.: Мк. 2: 3–12).

...

Мы не ценим дружбы, потому что ее не видим. А не видим мы ее потому, что она из всех видов любви наименее естественная, в ней не участвует инстинкт, в ней очень мало или просто нет биологической необходимости. Она почти не связана с нервами, от нее не краснеют, не бледнеют, не лишаются чувств. Соединяет она личность с личностью; как только люди подружились, они выделились из стада. Без влюбленности никто бы из нас не родился, без привязанности – не вырос, без дружбы можно и вырасти, и прожить. Вид наш с биологической точки зрения в ней не нуждается. Общество ей даже враждебно. Заметьте, как не любит ее начальство. Директору школы, командиру полка, капитану корабля становится не по себе, когда кого-нибудь из их подчиненных свяжет крепкая дружба.

...

Невозможно, однако, словами выразить, сколько удовольствия доставляет присутствие друзей; это понимают только те, которые испытали. От друга можно без зазрения и просить услуги, и принимать услугу. Когда они приказывают нам, мы им благодарны, – и скорбим, когда они стесняются. У нас нет ничего, что не принадлежало бы им. Часто, презирая все здешнее, мы, однако, не хотим расстаться со здешнею жизнью только для них.

...

Истинной любви и дружества союз ничем не может разорваться. Так, мучеников святых ничто: ни огонь, ни вода, ни меч, ни смерть, ни жизнь – не могли разлучить от любимого Христа. Так, Павел святой, связанная любовью с Иисусом Христом душа, не только хотел быть узником, но готов был и умереть в Иерусалиме за имя Господа Иисуса (См.: Деян. 21: 13).

...

Друг вожделеннее самого света. Я говорю о друге искреннем. И не дивись этому. В самом деле, лучше для нас, чтобы солнце померкло, чем лишиться друзей; лучше проводить жизнь во тьме, нежели жить без друзей. И я скажу, почему это. Многие, взирающие на солнце, находятся во тьме, а богатые друзьями никогда не бывают скорбны. Я говорю о друзьях духовных, ничего не предпочитающих дружбе. Таков был Павел, который, охотно отдавая (друзьям) свою душу, хотя они и не просили его о том, охотно бросился бы за них в геенну. Та к надобно любить пламенною любовью!

...

Для христианина всякий человек – ближний, но вовсе не всякий – друг. И враг, и ненавистник, и клеветник – все же ближний, но даже и любящий – не всегда друг, ибо отношения дружбы глубоко индивидуальны и исключительны. Так, даже Господь Иисус Христос называет апостолов своими друзьями лишь пред расставанием с ними, совсем на пороге своей крестной муки и смерти (См.: Ин. 15: 15). Следовательно, наличность братьев, как бы любимы они ни были, не устраняет еще необходимости друга, и – наоборот. Напротив, потребность в друге – еще жгучее от наличности братьев, а данность друга включает в себя необходимость братьев.

...

Не говори мне о друзьях нынешних, потому что вместе со многим другим утрачено ныне и это благо; но вспомни, что при апостолах, – не говорю о первостоятелях, а о самих даже веровавших, – у всех, как сказано: было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее. …И каждому давалось, в чем кто имел нужду (Деян. 4: 32–35). Тогда не было моего и твоего.

Вот дружба, когда кто не почитает своего своим, но принадлежащим ближнему, а собственность ближнего считает чуждой для себя, когда один так бережет жизнь другого, как свою собственную, а тот платит ему взаимно таким же расположением. Но где же, скажут, можно теперь отыскать такого друга? Именно, нигде нельзя, потому что мы не хотим быть такими, а если бы захотели, было бы даже очень можно. Если бы это было в самом деле невозможно, то Христос не заповедал бы этого и не говорил бы так много о любви. Великое дело дружба, и в какой мере великое, этого никто не может понять, этого не выразит даже никакое слово, разве кто узнает по своему опыту.

...

Чтобы жить в среде братии, надо иметь Друга, хотя бы далекого; чтобы иметь Друга, надо жить в среде братии, по крайней мере быть с ними духом. В самом деле, чтобы ко всем относиться как к самому себе, надо хоть в одном видеть себя, осязать самого себя, необходимо воспринимать в этом одном уже осуществленную, – хотя бы и частично, – победу над самостью.

...

Когда нет дружбы, то мы ставим в укор другим наши благодеяния, превозносим их даже при всей их незначительности. А когда есть дружба, мы скрываем их и великие хотим выдать за малые, чтобы не показать, что друг у нас в долгу, но – что мы сами одолжены ему тем, что он позволил нам одолжить его. Знаю, что многие не понимают того, о чем я говорю; причина этого в том, что я говорю о такой вещи, которая имеет место теперь только на Небе.

...

Царь-Пророк в своих Псалмах строит мост от Ветхого Завета к Новому. Та к и дружба его с Ионафаном решительно подымается над уровнем утилитарной дружбы Ветхого Завета и предвосхищает трагическую дружбу Нового. Тень глубокого, безысходного трагизма легла на этого Предка Христова; и честная земная дружба от этой тени сделалась бесконечно углубленной и бесконечно сладкой для нашего, имеющего Евангелие, сердца.

...

Когда я говорю о привязанности или влюбленности, все меня понимают. Оба эти чувства воспеты и прославлены свыше всякой меры. Даже те, кто в них не веря, подчиняются традиции – иначе они бы не обличали их. Но мало кто помнит теперь, что и дружба – любовь. У Тристана и Изольды, Антония и Клеопатры, Ромео и Джульетты, тысячи литературных соответствий; у Давида и Ионафана, Ореста и Пилада, Роланда и Оливье их нет. В старину дружбу считали самой полной и счастливой из человеческих связей. Нынешний мир ее лишен. Конечно, все согласятся, что кроме семьи мужчине нужны и друзья. Но самый тон покажет, что под этим словом подразумевают совсем не тех, о ком писали Цицерон и Аристотель. Дружба для нас – развлечение, почти ненужная роскошь. Как же мы до этого дошли?

...

Есть и другие формы любви, которые мы не должны забывать никогда. Между ними – дружба, соединяющая двух людей, которые друг во друге видят неповторимую личность, единственного человека, с кем можно связаться таким отношением. Вы спросите: почему тогда не брак? Брак возможен только между людьми разного пола, а дружба может охватить людей одного пола, их соединить неописуемым образом. И это мы видим и в житиях святых, и в жизни грешников, самых обыкновенных людей, и в язычестве, и в Ветхом Завете. Эта любовь-дружба может быть не такая разительная, не такая поражающая своей силой, как любовь, которая открылась нам в Боге, открылась в сотворении Адама и Евы и их первой встрече, но она существует. Если вы прочтете Ветхий Завет, вы увидите, что некоторые лица в Ветхом Завете нам являют именно такую славу (например, 1 Цар 18–23). По этой же линии можно вспомнить Руфь, как она говорит Ноемини, матери своего умершего мужа, что ее не оставит: Народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом (Руфь 1: 16). Можно привести и другие примеры.

Но мы видим подобные рассказы и в язычестве. В Древней Греции был рассказ о Филемоне и Бавкиде. Они нам описываются после долгой жизни в браке как очень-очень ветхие люди, которые сияют любовью, но любовью без страсти, любовью, которая не ищет своего, любовью, которая себя отдает и другого принимает без остатка, любовью, для которой другой человек есть сияние жизни и радость.

...

Открывающееся в сознании друзей их мистическое единство проникает собою все стороны жизни их, озолачивает и каждодневное. Отсюда выходит, что и в области простого соработничества, просто товарищества Друг делается величиною большею по своей ценности, нежели последняя того эмпирически стоит. Помощь Друга приобретает таинственный и любезный сердцу оттенок; выгода от него делается святынею. Эмпирическое дружбы перерастает себя, упирается в небо и врастает корнями в земные, ниже-эмпирические недра. Может быть, – да и не может быть, а конечно, – в этом именно лежит причина той настойчивости, с которою и древние и новые, – и христиане, и иудеи, и язычники – восхваляли дружбу в ее утилитарном, воспитательном и житейском моменте.

...

Вспоминается известный миф о Касторе и Поллуксе, как своего рода дохристианская модель дружбы. Поллукс (или Полидевк), который не захотел перенести смерть своего друга и брата Кастора, погибшего в бою, просил Зевса послать ему смерть. Но Зевс милостиво позволил ему подарить брату половину своего бессмертия, и с тех пор братья-друзья проводили один день в подземном царстве мертвых, а другой – на солнечном Олимпе. Разве не чувствуется в этой легенде томление языческого мира, смутное предчувствие рая и ада? В предчувствиях можно найти лишь тени духа, но тени исчезают, когда восходит солнце Христа.

...

Главной, самой глубокой мыслью Античности и Средневековья был уход от материального мира. Природу, чувство, тело считали опасными для духа, их боялись или гнушались ими. Привязанность и влюбленность слишком явно уподобляют нас животным. Когда вы испытываете их, у вас перехватывает дыхание или жжет в груди. Светлый, спокойный, разумный мир свободно избранной дружбы отдаляет нас от природы. Дружба – единственный вид любви, уподобляющий нас богам или Ангелам.

...

Когда соединяемся друг с другом независтливостью, простотою, любовью, миром и радостью, преуспеяние ближнего почитая собственным своим приобретением, а равно немощи, и недостатки, и скорби признавая собственным ущербом, тогда в состоянии будем исполнить закон Христов. Вот подлинно ангельская жизнь!

...

Живущих с тобою в мире да будет много, а советником твоим – один из тысячи. Если хочешь приобрести друга, приобретай его по испытании и не скоро вверяйся ему.

...

Не дружись с гневливым и не сообщайся с человеком вспыльчивым, чтобы не научиться путям его и не навлечь петли на душу твою.

...

И сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою, ибо прежде были во вражде друг с другом.

...

Христос поистине может сказать всякому кругу друзей: «Не вы избрали друг друга, но Я избрал вас друг для друга». Дружба – не награда за ум или вкус, а орудие Божие, с ее помощью Господь открывает нам красоту другого человека. Этот человек не лучше сотен прочих, но мы увидели его. Как и все доброе, красота эта – от Бога, и потому в хорошей дружбе Он ее умножит. Господь, а не мы созывает наших гостей и, посмеем надеяться, правит нашим дружеским пиром. Во всяком случае, так быть должно. Не будем же ничего решать без Хозяина.

...

Друзья – это тоже проявление Божией заботы о нас. Господь показывает, что мы все-таки не одиноки в этом безжалостном мире, и потому подлинная дружба – действительно сокровище. В жизни часто бывает, что родственные узы между братьями и сестрами крепки, пока живы родители. Когда же их уже нет, родные забывают друг друга, и более прочными узами часто становятся именно дружеские.

...

В китайском языке нет слова «брат». Но есть два разных слова со значением «старший брат» и «младший брат». И это честно. Потому что, когда я говорю, что у меня есть брат, всегда звучит уточняющий вопрос: старший или младший? Владыка Антоний говорит: «Когда мне предлагают братскую любовь, я задаюсь вопросом: а какой ты брат – Каин или Авель?» На протяжении всей истории человечества братская любовь была искажена братоубийственной борьбой за первородство. Братство, кажется, обречено на то, что среди братьев всегда найдется старший.Нельзя сказать: старший друг или младший друг – или друг, или нет.

...

Друзья дороже отцов и сыновей, – друзья о Христе.

...

У святых отцов многократно повторяется мысль о необходимости, наряду со вселенскою любовью – αγάπη (агапи. – Прим. ред.), и уединенной дружбы – φ ι λία (филия. – Прим. ред.). Насколько первая должна относиться ко всякому, невзирая на всю его скверну, настолько же вторая должна быть осмотрительною в выборе друга. Ведь с другом срастаешься, друга, вместе с его качествами, принимаешь в себя; чтобы не погибнуть обоим, тут нужно тщательное избрание.

...

Никакое приобретение не лучше друга; но никогда не приобретай себе в друзья худого человека.

...

Подобно собирающимся пуститься в море, сижу сам с собою, глядя в будущее. Ибо мореходцам для благополучного плавания нужны ветры, а нам нужен человек, который бы руководил и безопасно переправил нас по соленым волнам жизни. Собственно для меня, как рассуждаю, нужны, во-первых, узда для юности и потом побуждения на поприще благочестия. А это может доставить такой разум, который то удерживает, что во мне есть бесчинного, то возбуждает, что в душе есть медлительного.

...

С кем дольше обращаешься, от того больше видишь опыта; а где больше опыта, там и свидетельство совершеннее. Ежели есть для меня что полезное в жизни, так это – твоя дружба и обращение с тобой.

...

Бог наполнил людей разнообразными дарованиями. Подобно тому как человек видит чужую испорченность, развращенность, он может увидеть и чужую добродетель – и подражать ей.

...

Отношения между людьми определяются их принадлежностью или непринадлежностью друг другу. Влюбленные отдают себя другому, договариваются о взаимной принадлежности. Члены одной семьи сопринадлежат семье, и поэтому внутрисемейные отношения иные, чем отношения с людьми внешними. Те, с кем нас не связывает общая принадлежность, оказываются для нас чужими. Феномен дружбы заключается в том, что она связывает нас вопреки принципу принадлежности. Она связывает двоих без обетов принадлежности. Она приводит в семью гостя, и его принимают на правах члена семьи. Она помогает встретиться братьям, когда они вдруг забывают о соперничестве.

...

Для любви существенно различие пола, для дружбы оно не имеет решающего значения; всего естественнее дружба возникает в пределах одного пола. Любовных увлечений может быть много, но истинная любовь лишь одна, так и дружеских связей, приятельских отношений бывает много, но истинный друг бывает только один.

...

Каждый ли христианин может стать нашим другом? Приведу в качестве ответа аналогию, правда, не очень точную, но помогающую понять: не каждый мужчина может стать мужем для женщины, и не каждая женщина может стать женой для мужчины. Мужем и женой люди становятся только тогда, когда между ними устанавливаются определенные отношения, основанные на их внутренней близости, на их, может быть, и не всегда сходстве, но – созвучности друг другу. Дружба – это, конечно, не семейная жизнь, не вступление в брак, но тем не менее что-то отчасти сродни этому. Для возникновения дружбы тоже должно быть некое внутреннее созвучие, близость интересов. Как в браке есть своя история любви и отношений между мужем и женой, так и у дружбы всегда есть история. Если человек всмотрится в историю своих отношений с другом, он поймет, что это так и есть на самом деле. Есть моменты сближения и восторга друг от друга, есть моменты отторжения, моменты, когда люди расходятся, а потом снова сходятся и становятся друг другу еще ближе и еще роднее. Люди вместе что-то переживают, преодолевают. Дружба – это настолько удивительное и прекрасное явление, что слов не найдешь, чтобы до конца объяснить, что это такое.

...

Если бы кто спросил меня: что всего лучше в жизни? – ответил бы: друзья. А из них кого должно более почитать? Отвечал бы: добрых.

...

Сладок тот друг, который питает душу.

...

Друзей прежде опробуй испытанием и не всех делай себе близкими, не всем вверяйся; потому что мир полон лукавства. Но избери себе одного брата, боящегося Господа, и с ним дружись как брат с братом. А лучше всего прилепись к Богу, как сын к отцу; ибо люди все вдались в лукавство, исключая немногих. Земля полна суеты, бед и скорбей.

...

Всякого человека от души любить должно, упование же возлагать на одного Бога и Ему Единому служить всею крепостью. Ибо пока Он хранит нас, то и друзья все нам благоприятствуют, и враги все сделать нам зло не сильны. А когда Он нас оставит, то и друзья все от нас отвращаются, и враги все берут силу над нами. Други Христовы всех любят искренно, но не всеми бывают любимы. Друзья же мирские и не всех любят, и не всеми любимы бывают. Други Христовы до конца сохраняют союз любви, а друзья мирские – пока не встретится у них друг с другом столкновение за что-либо мирское.

...

И престолы шатки, и друзья по большей части бывают только при времени. Но если они и постоянны, то лучше покориться Богу, нежели иметь первенство во всем видимом или стоять выше всего видимого.

...

Наверняка у каждого из нас в жизни были и периодически появляются люди, которые называют себя нашими друзьями. Но при этом совершают такие поступки, что нам бы хотелось общение с ними свести до минимума. И не потому, что они неприятны, не потому, что дают повод для гнева, осуждения, – нет. Дело в том, что общение с ними порой бывает небезопасным, небезвредным. И по большому счету – напрасным. При этом у многих из нас в жизни есть люди, которые не относят себя к нашим друзьям даже номинально, но которые действительно с нами дружат, и мы с ними дружим тоже. И отношения наши с ними порой напоминают отношения родных людей. И нет необходимости эти отношения как-то обозначать.

...

Будем убегать ненависти и распрей. Кто находится в дружбе с зараженным ненавистью и сварливым, тот находится в дружбе с хищным зверем. Точно, доверяющий себя зверю безопаснее того, кто доверяет себя сварливому и зараженному ненавистью. Кто не отвращается от сварливости и не гнушается ею, не пощадит никого из человеков, даже друзей своих.

...

Смерть обитает в том, у кого язык – меч обоюдоострый. Таковой вступил в союз с вечною смертью и приготовил себе погибель и жилище во аде: он не будет иметь наследия в земле живых, творящих волю Божию. Рассмотри и найдешь, что человек двуязычный губит душу свою, смущает знакомых и друзей, расстраивает общество, содействует совершению всякого зла и принимает в нем участие, непрестанно устраивает ближнему козни. Удаляйтесь, возлюбленные братия, от двуязычного, никак не вступайте в дружбу с ним: вступивший в дружбу с ним вместе с этим подчинился смерти.

...

Не знайся дружески ни с кем, пока не узнаешь, подлинно ли добрый человек, а не лицемер тот, с которым хочешь знаться, иначе после будешь раскаиваться и жалеть, но будет поздно. Многие волки в овечьих шкурах ходят: По плодам их, – говорит Господь , – узнаете их (Мф. 7: 16).

...

Вождем и в слове и в жизни своей имей Христа – Слово, Который превыше всякого слова. Не дружись с человеком порочным и негодным: зараза проникает и в крепкие члены. Добродетели своей не сообщишь ты другу, а срамота его жизни падет и на тебя.

...

Но если чья-нибудь дружба вредит тебе – отвергни ее от себя. Если мы часто отсекаем те или другие из наших членов, когда они бывают неисцелимо больны и вредят другим, то тем более то же нужно делать в отношении души. Ничто так не вредно, как дурное сообщество. То, чего не в состоянии сделать необходимость, часто может сделать дружба как во вред, так и на пользу. Кто ведет дружбу с врагами царя, тот не может быть другом царя.

...

Когда к священнику приходят бывшие супруги и начинают горевать об утраченном, закономерен вопрос: а как возник брак, который распался? Если проанализировать ситуацию, всегда получается, что в его основе было что-то неправильное. То же самое – с дружбой. Если в какой-то момент человек, которого мы считали другом, вдруг нам другом быть перестал, то, скорее всего, это произошло из-за нас самих. Вероятнее всего, мы из какой-то внутренней корысти, не материальной, а душевной, предпочли считать этого человека другом тогда, когда он этим другом не был. Мы сознательно на что-то закрыли глаза, а потом жизнь все расставила по своим местам.

...

Все, кто окружает нас, – наши приятели. Те, кто разделяют с нами что-то свое, особенное, – наши друзья. Как говорил Эмерсон [4] , в этом виде любви вопрос: «Ты меня любишь?» – значит: «Ты видишь ту же самую истину?» или хотя бы: «Важна тебе та же истина?» Человек, понимающий, как и мы, что какой-то вопрос важен, может стать нам другом, даже если он иначе ответит на него. Вот почему трогательные люди, которые хотят «завести друзей», их никогда не заведут. Дружба возможна только тогда, когда нам что-то важнее дружбы. Если человек ответит на тот вопрос: «Да плевал я на истину! Мне друг нужен», он может добиться только привязанности. Здесь «не о чем дружить», а дружба всегда «о чем-то», хотя бы это было домино или интерес к белым мышам.

...

А когда называю кого друзьями, разумею людей прекрасных, добрых, соединенных со мной узами добродетели, потому что и сам стремлюсь к добродетели.

...

В отличие от влюбленных друзья не смотрят друг на друга. Да, смотрят они на что-то третье, но это не значит, что они друг друга не видят и не любят. Дружба – та самая среда, где расцветают взаимная любовь и взаимное знание. Мы никого не знаем так хорошо, как друзей. Каждый шаг на совместном пути поверяет дружбу, и поверка эта нам понятна, она осознанна, мы в ней участвуем. Наше почтение друг к другу преображается, когда придет час, в исключительно зрячую и крепкую любовь-восхищение. Если бы мы с самого начала больше глядели на человека, меньше – на предмет дружбы, мы бы не узнали так хорошо, не полюбили так глубоко того, с кем подружились. Мы не обретем поэта, мыслителя, воина, христианина, если будем любоваться им как возлюбленной. Лучше читать вместе с ним, спорить с ним, сражаться, молиться.

...

Вот если так приступить к чтению Евангелия сообща, то, как говорится в Писании, брат братом укрепляемый – как гора Сион, не подвигнется вовек (Пс. 124: 1). Поддержка единомышленников, поддержка друзей, поддержка людей, которые на одном с тобой пути в Царство Божие, может оказать большую помощь, и от нее не надо отказываться. Значит, стоит вчитываться в Евангелие поодиночке и с любовью делиться со всеми своим пониманием и из этого общения черпать силы жить.

...

Нет ничего дороже и желаннее, чем человек, который твоему счастью радуется как своему собственному, и в несчастии принимает участие, как если бы он сам страдал. Но надо, чтобы дружба была основана на добродетели. Ибо основанная на страсти и начатая с дурным намерением дружба не есть дружба, но соединение злобы и заговор. Так, например, Пилат и Ирод были во всегдашней ссоре, но, согласившись убить неповинного Иисуса, они примирились. Чтобы был тверд честный мир дружбы, необходимо равенство в имении и чести, то есть надо столько же, по крайней мере, иметь попечения о пользе и о чести своего друга, как и о собственных, а если этого не будет, то дружба скоро разрушится и будет только лицемерной. И потому надо иметь осторожность, чтобы под видом дружбы наше добросердечие хитрые люди не обратили себе на пользу, а нам во вред. Ибо, по апостольскому слову, бывают и беды между лжебратиями (2 Кор. 11: 26). И между апостолами был Иуда-предатель. Если искренне брат брату помогают, будут стоять твердо. Не в еде и питии состоит дружба, такую имеют и разбойники, и человекоубийцы. Но если мы действительно друзья, если поистине друг о друге печемся, во всем друг другу да помогаем, это дружба во благо, она помогает нам не отойти в геенну.

...

Среди настоящих друзей каждый нередко чувствует себя недостойным, удивляется, что он нужен, смиренно радуется, что его приняли.

...

Всякая дружба, не основанная на истинной любви и смирении, а паче (дружба) по страсти, непрочна и разрушится.

...

Толпа никогда не бывает совершенно права, не бывает она и совершенно не права. Совсем неверно, что люди вступают в дружбу только спеси ради. Но спесь действительно угрожает всякой дружбе. Самая духовная любовь подвержена духовной опасности. Если хотите, дружба уподобляет нас Ангелам; но для того, чтобы вкушать ангельский хлеб, человеку нужен тройной покров смирения.

...

Конечно, возможна и неправая дружба, как и неправая любовь, не расширяющая, но замыкающая сердце в эгоистическом самоутверждении, гордости другом как своим достоянием; когда она становится лишь эгоизмом вдвоем, любовь, как и дружба, теряет крылья и превращается в путы мещанства: всякое чувство имеет свою изнанку.

Дружба, как и любовь, имеет свои опасности и соблазны и нуждается в аскезе и подвиге, – даром не дается никакое духовное достижение. Дружба может естественно вырождаться в ненависть или вражду, – отрицательную исключительность, огонь без света; но и при этом сохраняется Wahlverwandtschaf (родство душ. – Прим. ред. ), исключающая равнодушие и безразличие.

...

Мы порой совершаем очень большую ошибку, считая, что другом для нас может быть только тот, кто всегда нас поймет, у кого мы всегда найдем утешение, что друг всегда будет для нас тем плечом, на которое мы можем опереться. Слишком многого мы требуем от человека! Если нам самим удается всех всегда понимать, если нам самим удается подставлять свое плечо и даже спину, чтобы кого-то на нее положить и понести, – даже если это так, это не значит, что тот человек, который рядом с нами, кого мы тоже считаем другом, тоже на это способен. А может быть и иначе: он-то способен, мы – нет…

...

Отсутствие друзей или нежелание дружбы часто связано с эгоизмом, такой человек ориентирован только на себя, никто другой ему уже не нужен.

...

Внемли себе, не в тебе ли самом, а не в брате, кроется зло, разлучающее тебя с братом; и поспеши примириться с ним, дабы не отпасть от заповеди любви.

...

Один мирянин однажды написал преподобному Варсонофию Великому: «У меня есть друг, но мне кажется, что он ко мне охладел; дружба наша закончилась». Преподобный ему отвечал: «А ты загляни в свое сердце и спроси себя: а не охладел ли ты к нему сам? Если не охладел, то дружба ваша жива, а если охладел – то, очевидно, и дружба закончилась тоже. Иссякла, как пересохший источник». Вновь вернусь к аналогии между дружбой и браком. Семейная жизнь только тогда полноценна, когда есть некий взаимный процесс – познания, обучения. Процесс самовоспитания – в первую очередь, и воспитания близкого человека – во вторую. Это творческий процесс. То же и с дружбой. Как и любовь, она может превращаться из маленького ручейка в полноводную реку. Но может и из полноводной реки превратиться в ручеек. Все зависит от нас самих. Как только камушки начинают собираться в русле – они сужают его. Нужно его расчищать регулярно.

...

Любовь между друзьями разрушается: если завидуешь или делаешься предметом зависти; если причиняешь или терпишь урон; если бесчестишь или терпишь бесчестие, и наконец, если питаешь и держишь подозрение на брата. Итак, не сделал ли ты, или не пострадал ли от чего-либо такого, и за то отступаешь ты от любви дружней?

...

В пьесе Пушкина мы имеем не историческую драму, основанную на темном биографическом эпизоде, но символическую трагедию; Пушкин воспользовался фигурами двух композиторов, чтобы воплотить в них образы, теснившиеся в его творческом сознании. Истинная же тема его трагедии не музыка, не искусство и даже не творчество, но сама жизнь творцов и притом не Моцарта или Сальери, но Моцарта и Сальери. Художественному анализу здесь подвергается само это таинственное, вечное, «на небесах написанное». И, соединяющее друзей неразрывным союзом и придающее ему исключительную взаимную значительность, это загадочное и чудесное двуединство дружбы, осуществляемая ею двуипостасность. Словом, «Моцарт и Сальери» есть трагедия о дружбе, нарочитое же ее имя – «Зависть», как первоначально и назвал было ее Пушкин. Зависть есть болезнь именно дружбы, так же, как ревность Отелло есть болезнь любви. Художественно исследуя природу дружбы, Пушкин берет ее не в здоровье, но в болезни, ибо в болезненном состоянии нередко яснее проявляется природа вещей.

...

Когда друг твой, считая унижением для себя добрую славу о делах твоих, уязвится завистью и даже вздумает некоторым укором омрачать ее, смотри, не уязвись и сам, попустив влиться в душу твою горькому яду огорчения. О том и забота у сатаны, чтоб его завистью разжигать, а тебя огорчением съедать.

...

Есть страсть, которая предостерегает дружбу, – которая в одно мгновение ока может разорвать священнейшие привязанности. Страсть эта – гнев. Его-то и нужно бояться более всего друзьям.

...

И как ржа в пшенице есть тля, зарождающаяся в самой пшенице, так почти и ласкательство, вкрадывающееся в дружбу, губительно для самой дружбы.

...

Дружба не дружба, а хуже вражды, если внешне только проявляется, а в сердце не имеет места.

...

Много друзей, но во время благоденствия, во время же искушений едва найдешь и одного.

...

Хвалю изречение Феогнида [5] , который, не одобряя дружбы, продолжающейся только пока пьем и бываем вместе, хвалит дружбу, выказываемую на деле. Что же он пишет? «За чашею много бывает друзей, а в важном деле их мало».Мы с тобой не пивали из одной чаши и вместе бывали не часто (хотя, конечно, надлежало быть этому и по нашей дружбе, и по дружбе наших отцов), требуем же друг от друга благорасположения в делах.

...

Друг любит во всякое время, и, как брат, явится во время несчастья.

...

Не оставляй старого друга, ибо новый не может сравниться с ним; друг новый – то же, что вино новое: когда оно сделается старым, с удовольствием будешь пить его.

...

Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.

...

Ничего не жалей для верного друга, который показал себя не за чашей, но в бурное время, который ничего не делает тебе в угождение, кроме полезного. Знай пределы вражде, а не благорасположению.

...

Надлежит нам так себя самих и друг друга чтить и любить, как Сам Христос первый Своим примером показал, благоволив пострадать за нас.

...

Что короче сего повеления о милости: таков будь к друзьям и ближним, какими желаешь иметь их к себе? Но есть другое и сего короче – это Христовы страдания.

...

Многие скажут мне, что без дружбы не выжить человеку. Они имеют в виду не друга, а помощника, союзника. Конечно, друг, если нужно, даст нам денег, выходит нас во время болезни, защитит от врагов, поможет нашей вдове и детям. Но дружба не в этом. Это скорей помехи. В одном смысле эти дела очень важны, в другом – неважны. Они важны, ибо тот, кто их не сделает, окажется ложным другом. Они неважны, ибо роль благодетеля случайна в дружбе, даже чужда ей. Дружба совершенно свободна от «нужды, чтобы в тебе нуждались». Нам очень жаль, что представился случай оказать помощь, – ведь это значит, что друг был в беде, а теперь, ради Бога, забудем об этом и займемся чем-нибудь стоящим! Сама благодарность не нужна дружбе. Привычная фраза: «Да о чем тут говорить!..» – выражает наши истинные чувства. Знак истинной дружбы не в том, что друг помогает, а в том, что от этого ничего не изменится. Помощь отвлекает, мешает, на нее уходит время, которого и так всегда не хватает друзьям. У нас всего два часа, а целых двадцать минут пришлось потратить на «дело»!

...

Дружба не услуга, за нее не благодарят.

...

Подлинный друг – это тот, с кем мы бываем самими собой, с кем мы ведем себя просто и естественно, не принимая на себя какой-то напыщенной роли, не скрывая свойственных нам немощей и недостатков.

Подлинный друг – тот, чье критическое замечание мы не боимся принять, поскольку знаем, что это останется между нами.

...

Не уязвляй брата намеками, чтобы и от него взаимно не получить подобного, и тем из обоих не изгнать расположения любви: но с любовью пойди и обличи его (Мф. 18:15), чтобы устранить причины огорчения, и себя и его избавить от тревоги и досады.

...

Великодушному человеку более свойственно принимать свободные речи от друзей, нежели ласкательства от врагов.

...

Друг тем особенно и отличается от льстеца, что один для услаждения беседует, а другой не удерживается и от того, что может огорчить.

...

Итак, не ропщите за мои слова. И я ведь про любящего меня сказал бы, что он не тогда, когда только хвалит меня, но когда и обличает с целью исправить, тогда-то особенно и любит меня. Хвалить без разбора все: доброе и худое – свойственно не другу, а льстецу и насмешнику; напротив, хвалить за доброе дело и упрекать за проступок – вот долг друга и доброжелателя. Итак, неприятен мне враг и когда он хвалит меня; но приятен друг и когда упрекает меня. Тот, хоть и целует меня, противен; этот, хоть и уязвляет меня, любезен. Искренни , – говорится, – укоризны от любящего, и лживы поцелуи ненавидящего (Притч. 27: 6). Один, правильно ли или неправильно упрекает, делает это не с тем, чтобы посрамить, но чтобы исправить; другой, хотя бы и справедливо упрекал, упрекает не с тем, чтобы исправить, а стараясь скорее обесславить.

...

Друг, обличающий тайно, – мудрый врач, а врачующий пред глазами многих есть ругатель.

...

И то же скажу твоей учености, что, говорят, писал некто к своему другу: «Такого-то, если ничего не сделал он худого, прости ради самой правды, а если сделал, прости ради нашей дружбы».

...

Господь не говорит: дай или предложи, или благотвори, или помоги; нет. Он говорит: приобрети друга. Но друга себе приобрести можно не единовременной щедротой, а долговременным общением. Потому и спасется не вера, не любовь, не терпение единого дня, нет; но претерпевший до конца (Мф. 10: 22).

...

Случилось тебе искушение со стороны брата, и огорчение довело тебя до ненависти, не будь побежден ненавистью, но победи ненависть любовью. Победить же ее можешь так: искренно молясь о нем Богу, приемля приносимое от брата извинение, или сам себя врачуя извинением его, поставивши самого себя виновником искушения и положив терпеть, пока пройдет облако.

...

Предел любви – умножение дружеского расположения к тем, которые оскорбляют и поносят.

...

Душа разумная, питающая к человеку ненависть, не может быть в мире с Богом, давшему нам такую заповедь: если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших (Мф. 6: 15). Пусть брат не хочет мира, но ты сохрани себя от неприязни, искренно молясь за него и не злословя его ни перед кем.

...

Иногда может возникнуть ситуация, когда мы оказываемся для нашего друга тяжелы. Или он становится для нас тяжелым, потому что вдруг изменился – и не к лучшему. Что с этим делать? Просто терпеть, ничего человеку не говоря, или сказать об этом? Думаю, что если человек для нас близкий, дорогой, то говорить ему о своих чувствах, о своем беспокойстве нужно, потому что кроме нас, скорее всего, никто ему об этом не скажет. А мы – именно те, кто может его остановить, кто может ему дать импульс к обратному движению, к возвращению к себе самому. Это может произойти через конфликт, через болезненное объяснение, причем не единственное. Естественно, мы должны стремиться найти ту форму выражения, которая окажется оптимальной, которую подскажет нам наша любовь к человеку. Именно любовь, а не желание сказать, чем мы недовольны, потому что это мы недовольны и нам происходящее неприятно. Если на первое место поставить заботу о своем друге, то все, скорее всего, получится. Но если мы видим, что стучимся в наглухо запертую дверь, то нужно отступить, не говорить больше ни о чем, а просто терпеть человека таким, каков он есть. Вдруг и удастся перетерпеть. Может ли дружба разрушиться? Может. Ведь мы дружили с одним человеком, а сейчас перед нами – абсолютно другой. И тут так же, как с любовью: если мы видим, что человек к нам хочет вернуться, значит нужно не дать умереть в нашем сердце тому чувству, что в нем жило.

...

От дружбы должна быть устранена всякая подозрительность, и говорить с другом должно так, как бы с другим собой.

...

Другу должно принадлежать высшее доверие и высшее прощение. Услышав слово на друга своего, расспроси друга твоего, может быть, не сделал он того; и если сделал, то пусть вперед не делает. Расспроси друга, может быть, не говорил он того; и если сказал, то пусть не повторит того. Расспроси друга, ибо часто бывает клевета. Не всякому слову верь (Сир 19: 13–16). Высшее доверие, какое можно оказать человеку, это, – несмотря на худые суждения о нем, несмотря на явные факты, свидетельствующие против него, несмотря на всю действительность, говорящую против него, – все же верить в него, то есть принимать на вид лишь суждение его собственной совести, его собственные слова. А высшее прощение – в том, чтобы, и это приняв, вести себя так, как если бы не было ничего, забыть о происшедшем. Такое доверие и такое прощение нужно оказывать другу.

...

Тот еще не имеет бесстрастия, кто в случае искушения не может оставить без внимания погрешность друга, в самом ли деле она есть за ним, или только кажется, что есть. Ибо скрывающиеся в душе такого страсти, возбуждаясь, ослепляют ум и не дают усмотреть лучи истины и различить доброе от худого. Не следует ли положить, что таковой не стяжал еще и совершенной любви, изгоняющей вон страх суда (См.: 1 Ин. 4: 18).

...

Любовь – способность отдавать все, чем обладаешь, и самого себя, способность принимать другого в его инаковости, таким, какой он есть, благоговейно, почтительно, радостно, и способность также полагать жизнь за друзей, жить жертвенно.

...

Взирающий на друга просветляется от радости, тает от удовольствия и соединяется с ним по душе каким-то особенным союзом, заключающим в себе неизъяснимое наслаждение. Он оживает духом и окрыляется даже при одном только воспоминании о нем. Я говорю о друзьях искренних, единодушных, готовых умереть друг за друга, горячо любящих друг друга. Не думайте опровергнуть мои слова, воображая себе обыкновенных приятелей, сообщников застольных, друзей по одному имени. Кто имеет такого друга, о каком говорю я, тот поймет мои слова. Хотя бы он видел его (друга) каждый день, он не пресытится; он желает ему того же, чего и себе самому, Я знал одного человека, который, призывая в молитве за друга святых Божиих мужей, молил их предстательствовать прежде за него, а потом уже за себя.

...

Сущность дружбы – именно в погублении души своей ради друга своего. Это – жертва укладом всей своей организации, своею свободою, своим призванием. Кто хочет спасти душу свою, тот должен положить ее за друзей всю; и не оживет она, если не умрет.

...

Так-то должен любить истинно любящий. Он не откажет даже в своей душе, если бы у него потребовали ее и если бы это было возможно. Но что я говорю: потребовали? Он сам вызовется на такое пожертвование. Ничего, подлинно ничего не может быть сладостнее такой любви. Для нее ничто не представляется прискорбным. Верный друг – поистине услада жизни. Верный друг – поистине твердый покров.

...

Дружба заключается в том, чтобы быть верным, дружба заключается в том, чтобы быть готовым, если твоего друга порочат, гонят или преследуют, встать и сказать: «Я с ним!» Готовы ли мы на это? В хорошие минуты жизни мы говорим: да, готовы, но можем ли мы сказать без серьезного размышления, что это наш выбор?

...

Верность раз завязавшейся дружбе, неразрывность дружбы, строгая, как неразрывность брака, твердость до конца, до «кровей мученических» – таков основной завет дружбы, и в соблюдении его – вся сила ее. Много соблазнов отступиться от Друга, много искушений остаться одному или завязать новые отношения. Но кто порвал одни, тот порвет и другие, и третьи, потому что путь подвига подменен у него стремлением к душевному комфорту; а последний не будет достигнут, не может и не должен быть достигнутым ни при какой дружбе. Напротив, каждый пройденный подвиг придает крепость дружбе. Как при кладке стен чем больше льют воды на кирпич, тем крепче стена, так и от слез, пролитых из-за дружбы, она делается лишь прочнее.

...

Дружба – это взаимная верность, готовность за своего друга и жизнь отдать, если нужно. Дружить – значит искать того, чтобы быть похожим на друга, быть с ним в гармонии во всем и все время.

...

И тебе выпал жребий к скорбям и подвигам за меня, а это служит доказательством мужественной души. Ибо располагающий делами нашими Бог способным перенести великие борения доставляет более важные случаи к прославлению. Поэтому и ты предоставил жизнь свою, как горнило для золота, для испытания твоей добродетели в отношении к друзьям. И молю Бога, чтобы прочие сделались лучшими, а ты пребыл подобным себе самому и не переставал обвинять в подобном тому, в чем теперь обвинил, скудость писем моих ставя в самую великую обиду. Ибо это – обвинение друга; и ты продолжай требовать от меня подобных долгов, потому что я не какой-нибудь вовсе безрасчетный должник дружбы.

...

Мы часто говорим о любви во Христе, но не всегда готовы отвечать за это слово. Между тем любовь, как и дружба, несет в себе начало высочайшей ответственности, в том числе и ответственности за чужую душу.

...

Верну другу несть измены (замены) (См.: Сир. 6: 15): он несчастия друга почитает своими и подъемлет их вместе с ним, страдая даже до смерти.

...

И мощь и трудность службы – не в фейерверочно-вспыхивающем подвиге минуты, а в неизменно-теплящемся терпении жизни. Это – тихое пламя елея, а не взрыв газа. Героизм – всегда лишь украшение, а не суть жизни, и, как украшение, он непременно имеет свою законную долю рисовки. Но, становясь на место жизни, он неизбежно вырождается в грим, в более или менее правдоподобную позу. Самый непосредственный героизм – в дружбе, в пафосе ее; но и тут героизм – лишь цветок дружбы, а не стебель и не корень ее. Героическое расточает, а не собирает; оно всегда живет за счет другого, питается соками, добытыми житейскостью. Тут, во тьме житейскости, кроются тончайшие и нежнейшие корни дружбы, добывающие истинную жизнь и сами не видные ничьему взору, порою даже не подозреваемые никем…

Ведь φιλία («филия» – любовь, дружба. – Прим. ред .) знает друга не по внешней обрисовке, не по платью героизма, а по его улыбке, по его тихим речам, по его слабостям, по тому, как он обращается с людьми в простой, человеческой жизни, – по тому, как он ест и спит. Можно риторически говорить речи – и обмануть. Можно риторически страдать, даже умереть можно риторически и – обмануть своею риторикою. Но нельзя обмануть повседневною жизнью, и истая проба подлинности души – чрез жизнь вместе, в дружеской любви. Тот или другой акт героизма может совершить всякий; интересным может быть всякий; но так улыбнуться, так сказать, так утешить, как делает это друг мой, может лишь он один, и никто более. Да, никто и ничто в мире не возместит мне потери его.

...

Умовение ног – совсем не героическое деяние, это жест прислужника, повседневная работа раба, встречающего господина. Христос исполняет Свою же заповедь: Больший из вас да будет вам слуга (Мф. 23: 11). Умовение ног – самое высокое выражение дружбы как избрания: Не вы меня избрали, но я вас избрал… (См.: Ин. 15: 16).

...

Каждый человек, конечно, хочет радоваться. Страдать никому не хочется, но хочется быть сострадательным, а так как нельзя сострадать, не печалясь, то не это ли и есть единственная причина, почему печаль любезна? Сострадание вытекает из источника дружбы.

...

Попечалься с братом твоим и покажи ему доброе участие.

...

Что прискорбно для тебя, то, конечно, прискорбно и для меня, потому что, как и устав дружбы требует, делаем общим все, что ни есть у друзей, хорошо ли оно или худо.

...

Когда я знакомлюсь с человеком, то сразу пытаюсь понять, узнать, есть ли у него друзья. И если да, то какие они, а если нет – то почему? Из знания об этом складываю для себя первичное впечатление о новом знакомом. Конечно, отсутствие друзей может указывать на определенные обстоятельства жизни, порой очень непростые. Но нередко отсутствие друзей является признаком того, что человеку люди не очень интересны, или он не готов жертвовать ничем, потому что замкнут на себе, эгоистичен. Иметь друзей – для человека вещь естественная. А когда говорят, что вот, дескать, друзей нет, но причина этого в том, что только плохие люди встречаются на пути, а хороших нет, это настораживает. Причина отсутствия друзей заключается в самом человеке. И то, сколько у человека друзей, какие они, во многом основывается на том, каков он есть. Мне кажется, что человек испытывает потребность делиться с друзьями не только тем, что ему трудно пережить в одиночку, то есть плохим, но и обязательно хорошим, даже в большей степени. Когда это хорошее в человеке заперто, он не находит себе покоя. Не хвастаться хочется – хочется именно поделиться, отдать часть этого хорошего. Иногда в процессе бывает, что и все отдаст человек, но радость от этого не пропадает. Я думаю, что это одна из удивительных радостей дружбы. Ну, а вот нет у тебя друзей – и куда ты свое «хорошо» денешь?..

...

Друзья любят и любимое друзьями.

...

Друг так мил, что даже места и времена становятся любезны от него. Как светлые тела разливают свет на окружающие предметы, так и друзья самим местам, в которых случалось им бывать, сообщают свою приятность.

...

У нас с тобой все общее – и печали и радости: таково свойство дружбы.

...

Не дивись же, если называю своим принадлежащее друзьям, научившись сверх прочих добродетелей и дружбе и помня мудрое изречение, что друг есть другой «я». Итак, имение, значительное для друга, поручаю твоей досточестности как свое собственное.

...

Таков закон дружбы, по которому все делается для них (друзей) общим достоянием!

...

Ионафан же заключил с Давидом союз, ибо полюбил его, как свою душу.

...

Но Руфь сказала: не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой да будет моим народом, и твой Бог – моим Богом, и где ты умрешь, там и я умру и погребена буду… смерть одна разлучит меня с тобой.

...

Ибо не враг поносит меня, – это я перенес бы; не ненавистник мой величается надо мною, – от него я укрылся бы; но ты, который был для меня то же, что я, друг мой и близкий мой, с которым мы разделяли искренние беседы и ходили вместе в дом Божий.

...

Друг – это твое «второе я», alter ego, как говорили в древности, человек, на которого можно посмотреть и увидеть отображенным в нем себя самого, но чистого, освященного, увидеть в нем свою красоту, как бы отраженную в зеркале любящих глаз, любящего сердца.

...

В отношениях дружбы незаменимая и ни с чем несравнимая ценность и своеобразность каждой личности выявляется во всей красоте своей. В другом «я» личность одного открывает свои задатки, духовно оплодотворяемые личностью другого. По слову Платона, любящий рождает в любимом. Каждый из друзей для личности своей получает утверждение, находя свое «я» в «я» другого. «Имеющий друга, – говорит Златоуст, – имеет другого себя». «Любимый для любящего, – рассуждает св. Отец в другом месте, – то же, что сам он. Свойство любви таково, что любящий и любимый составляют уже как бы не двух отдельных лиц, а одного человека».

...

O любви мы мало знаем опытно. Мы знаем чувство любви, но той абсолютной любви, которую мы видим во Святой Троице и в отношениях Бога к сотворенному и сотворяемому Им миру, мы познать не можем. Вспомните, что говорит Спаситель Христос о любви: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15: 13). Этим сказано что-то такое потрясающее! Ведь Сын Божий Свою жизнь отдает до смерти включительно для нас, Отец Своего Сына отдает на смерть для нас.

Есть еще в этих словах нечто глубоко волнующее. Если применять слова Евангелия не к нашей обычной жизни, не к тому, как мы должны относиться друг ко другу, а к тому, как Бог относится к сотворенному Им миру и, в частности, к отпадшему от Него человеку, мы видим, что Он нас называет друзьями. А нам трудно даже дорогого человека познать как друга в полном смысле этого слова. «Друг» ведь значит «другой я», это «я» в другом лице.

Вы наверно помните рассказ в начале Книги Бытия о том, как сотворена была Ева (См.: Быт 2: 21–23). Когда Адам вышел из таинственного сна, в который его погрузил Бог, и оказался лицом к лицу с Евой, он на нее посмотрел и произнес слова, которые трудно перевести, но они говорят нам о том, что Адам увидел в Еве себя самого как бы в женском роде. На еврейском языке употреблены слова «иш» и «иша», он и она, я и ты. Это не имя, это определение взаимоотношений. И дружба – именно это: определение взаимных отношений, где, каково бы ни было неравенство в других смыслах, абсолютное равенство устанавливается в таинстве взаимного приятия и взаимного познавания.

...

Приятие в душу дружеского «я» сливает воедино два раздельных потока жизни. Это жизненное единство получается не как порабощение одной личности другою, и даже не как сознательное рабство одной личности пред другою. Дружеское единство нельзя тоже назвать уступкой, уступчивостью. Это – именно единство. Один чувствует, желает, думает и говорит не потому, что так именно сказал, подумал, возжелал или почувствовал другой, а потому, что оба они чувствуют – в одно чувство, желают – в одну волю, думают – в одну думу, говорят – в один голос.

...

Хорошо сказал кто-то о своем друге: «половина души моей». И я чувствовал, что моя душа и его душа были одной душой в двух телах.

...

Что же есть дружба? – Созерцание Себя через Друга в Боге.

Дружба – это видение себя глазами другого, но пред лицом третьего, и именно Третьего.

...

Что же есть дружба, не в психологии ее, но в онтологии? Не есть ли она выход из себя в другого (друга) и обретение себя в нем, некоторая актуализация двуипостасности и, следовательно, преодоление ограниченности самоотречением? В друге не зрится ли то, что желанно и любимо выше и лучше своего я, и не есть ли это – «созерцание себя через друга в Боге» 1?

...

Дружба есть гениальность жизни, и способность к дружбе есть талант этой гениальности. Также, хотя и в ином смысле, способность к любви делает любящего прозорливцем вечного, софийного лика любимой личности и открывает заурядному человеку постижимое лишь художественному гению в высших напряжениях творчества.

...

В дружбе начинается выявление личности, и потому тут начинается и настоящий, глубинный грех и настоящая, глубинная святость. Можно сказать великую ложь о себе во многих томах сочинений; но нельзя и малейшей произнести в жизненном общении с другом: Как в воде лицо – к лицу, так сердце человека – к человеку (Притч. 27: 19).

...

Всякий внешний ищет моего, а не меня; друг же хочет не моего; но меня. И апостол пишет: Ищу не вашего, но вас … (2 Кор. 12: 14). Внешний домогается «дела», а друг – «самого» меня. Внешний желает твоего, получает из тебя, от полноты, то есть часть, и часть эта тает в руках, как пена. Только друг, желая тебя, каков бы ни был ты, получает в тебе все, полноту и богатеет ею.

...

Те, кто видят в дружбе лишь скрытую влюбленность, доказывают, что у них никогда не было друзей. Кроме них, все знают по опыту, что дружба и влюбленность совсем не похожи, хотя их можно испытывать к одному и тому же человеку. Влюбленные все время говорят о своей любви; друзья почти никогда не говорят о дружбе. Влюбленные смотрят друг на друга; друзья – на что-то третье, чем оба заняты. Наконец, влюбленность, пока она жива, связывает только двоих. Дружба двумя не ограничена, втроем дружить даже лучше, и вот почему.

Лэм говорит где-то, что, когда А умрет, В теряет не только самого А, но и «его долю С» и С – «его долю В». В каждом друге есть что-то такое, чему дает осуществляться лишь третий друг. Сам я недостаточно широк; моего света мало, чтобы заиграли все грани его души. Дружба почти не знает ревности. Двое друзей счастливы, что нашли третьего, трое – что нашли четвертого, если он действительно друг. Они рады ему, как рады пришельцу блаженные души у Данте. Конечно, похожих людей немного (не говоря уже о том, что на земле нет таких больших комнат), но в идеале дружба может соединять сколько угодно друзей. Этим она «близка по сходству» к раю, где каждый видит Бога по-своему и сообщает о том всем другим. Серафимы у Исаии взывают друг к другу: Свят, свят, свят!.. (Ис. 6: 3). Дружба – умножение хлебов; чем больше съешь, тем больше останется.

...

Дружба дает человеку самопознание; она открывает, где и как надо работать над собою. Но эта прозрачность «я» для себя самого достигается лишь в жизненном взаимодействии любящих личностей. «Вместе» дружбы – источник ее силы.

...

Есть ли что пленительнее на свете искренней дружбы! Люди до такой степени начинают жить друг в друге, что понимают один другого с полуслова, знают, не спрашивая, что они думают о чем угодно, каждую мысль своего друга встречают как свою, каждое желание его – как родное. Человек, приобретший друга, как бы удваивает свою душевную жизнь; он живет и в себе, и вне себя. Приобретший двух друзей – утраивает себя и т. д.

...

Так-то, возлюбленные, ничто не может сравниться с единомыслием; при этом и один бывает равен многим. Если, например, будут единодушны два или десять, то один уже перестает быть одним, а каждый из них становится в десять раз больше, и ты в десяти найдешь одного, и в одном – десять. Если у них есть враг, он уже нападает не на одного, и бывает побежден так, как если бы напал на десятерых. Если один обеднел, он не в бедности, потому что обедневшая часть прикрывается большей частью. Каждый из них имеет двадцать рук, двадцать глаз и столько же ног; у каждого десять душ, потому что он все делает не своими только членами, но и остальных. Если бы их было и сто, опять будет то же самое. Один и тот же может быть и в Персии, и в Риме, – и чего не может сделать природа, то может сила любви. Если же он имеет тысячу или две тысячи друзей, то подумай, до какой степени увеличится его сила.

...

Взаимное проникновение личностей есть задача, а не изначальная данность в дружбе. Когда оно достигнуто, дружба силою вещей делается нерасторжимою, и верность личности Друга перестает быть подвигом, потому что не может быть нарушена. Пока же такое, высшее единство не достигнуто, верность есть и всегда считалась церковным сознанием за нечто необходимое не только ради сохранения дружбы, но и ради самой жизни друзей. Соблюдение раз начатой дружбы дает все, нарушение же является нарушением не только дружбы, но и подвергает опасности самое духовное существование отступника: ведь души друзей уже начали срастаться.

...

Такова сила любви; она не только объемлет, соединяет и связывает присутствующих, находящихся вблизи нас и на наших глазах, но и далеко отстоящих от нас; и ни продолжительность времени, ни дальность дорог, ни другое что подобное не может разорвать и расторгнуть душевной дружбы.

...

Разделенность в дружбе – лишь грубо-физическая, только для зрения в самом внешнем значении слова. Потому-то, в стихире на день Трех Святителей, 30-го января, поется о них, живших в местах различных, как о «разделеннех телесне, но совокупленнех духовне».

...

Для людей Божиих расстояния не существует, пускай это будет даже за тысячи километров. Где бы мы ни находились, мы все вместе. Как бы далеко ни находились наши ближние, мы должны поддерживать их.

...

Разлука друзей укрепляет взаимную привязанность.

...

Мирской дружбе нужны глаза и свидание, потому что сим полагается начало к привычке, умеющие же любить духовно не прибегают к плоти для снискания дружбы, но общением веры приводятся к духовному союзу.

...

Если кто из общих наших друзей (а их, как уверен я, много), спросит у тебя: «Где теперь Григорий? Что делает?» – смело отвечай, что любомудрствует в безмолвии, столько же думая об обидчиках, сколько и о тех, о ком неизвестно ему, существовали ли когда. Так он непреодолим! А если тот же человек еще спросит тебя: «Как же он переносит разлуку с друзьями?» – то не отвечай уже смело, что любомудрствует, но скажи, что в этом очень малодушествует. Ибо у всякого своя слабость: а я слаб в отношении к дружбе и к друзьям.

...

Один путь ведет к Господу. И все, которые идут к Нему, сопутствуют друг другу и соблюдают одно условие жизни. Поэтому куда же мне уйти так, чтобы можно было разлучиться с тобою и не вместе жить, не вместе работать Богу, к Которому сообща мы прибегли? Хотя тела наши будут разделены местом, но око Божие, без сомнения, увидит обоих нас вместе, если только и моя жизнь достойна того, чтобы взирали на нее очи Божии, ибо читал я где-то в Псалмах, что очи Господни обращены на праведников (Пс. 33: 16).

...

И это было предоставлено бедственной моей жизни – услышать о смерти Василия, об отшествии святой души, которым переселилась она от нас и вселилась ко Господу, целую жизнь употребив на попечение об этом! А я – поелику доселе еще болен телом, и крайне опасно, – сверх прочего лишен и того, чтобы обнять священный прах, прийти к тебе, любомудрствующему, как и следовало, и утешить общих наших друзей. Ибо видеть одиночество Церкви, которая лишилась такой славы, сложила с себя такой венец, и взору неудобозримо, и слуху невместимо, особенно для имеющих ум. Но ты, кажется мне, хотя много и друзей и слов к утешению, ничем так не можешь быть утешен, как сам собой и памятованием о нем. Вы с ним для всех других были образцом любомудрия и как бы духовным каким уровнем благочиния в счастливых и терпения в несчастных случаях, потому что любомудрие умеет и то и другое – и счастьем пользоваться умеренно, и в бедствиях соблюдать благоприличие… А мне, который пишу это, какое время или слово доставит утешение, кроме твоей дружбы и беседы, которые блаженный оставил мне взамен всего, чтобы в тебе, как в прекрасном и прозрачном зеркале, видя его черты, оставаться в той мысли, что и он еще с нами?

...

Потрясающие стоны 87-го псалма обрываются воплем, – о друге. Для всяких скорбей находятся слова, но потеря друга и близкого – выше слов: тут – предел скорби, тут какой-то нравственный обморок. Одиночество – страшное слово: «быть без друга» таинственным образом соприкасается с «быть вне Бога». Лишение друга – это род смерти.

...

Прежде думал я, что одно и то же – жить телу без души и мне без тебя, возлюбленный Христов служитель Василий. Но перенес я разлуку и еще жив. Долго ли же медлить? Для чего не исхитишь меня отселе и не введешь с собою в ликование блаженных? Не оставь же, не оставь меня! Клянусь могилой, что никогда, если бы и захотел, не забуду о тебе. Вот Григориево слово!

...

Когда уходит из нашей жизни человек – просто уходит или умирает, – что-то происходит в нашем сердце. Создается ощущение, что в нашем сердце был участок, занятый ушедшим. И этот участок словно отмирает вместе с человеком. Если наш близкий отходит в мир иной, то это происходит в меньшей степени, потому что он на самом деле жив, и наши молитвы, глубина нашей веры, если таковая есть, нам помогают его чувствовать. И участок нашего сердца начинает жить как-то по-другому.

А вот если человек из нашей жизни пропадает из-за того, что разрываются отношения, то создается ощущение ампутации жизненно важного органа. Потом, спустя какое-то время, рана может зарасти и разгладиться, сердце – чем-то обогатиться, но все равно – некоторая болезненность при воспоминании о потерянном человеке будет сохраняться. Дружба помогает понять незаменимость каждого человека, его уникальность; увидеть то, что изначально является областью Божественного знания, потому что уникальным и неповторимым каждого из нас сотворил именно Господь. А потеря друга дает нам это понять в полной мере.

...

Друзья связаны теснейшим единством: Иной друг более привязан, чем брат (См.: Притч. 18: 25), и поэтому дружба ничем не может быть разрушена, кроме как тем, что направлено прямо против самого единства друзей, что ударяет в сердце Друга как Друга, – вероломством, издевательством над самою дружбою, над святынею ее.

...

Темным и страшным первообразом измены Дружбе является черная фигура «сына погибели», дружеским целованием предавшего Учителя. В страшную минуту предательства он услышал кроткий и все же дружеский упрек: Друг, на что ты пошел? (См.: Мф. 26: 50). Целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лк. 22: 48). Всего за несколько часов перед тем предатель, как полноправный апостол и друг, присутствовал на Тайной вечере и, уже изобличенный в помышлениях своих, все-таки получил «хлеб», но с этим куском вошел в него сатана (См.: Ин. 13: 27).

...

Слова Вы друзья мои (Ин. 15: 14) – на Тайной Вечере – звучат как награда и означают обетование спасения и встречи. От такой дружбы по собственной воле отсекает себя Иуда – ибо дьявол во время вечери вложил в сердце его мысль о предательстве. Казалось бы, это вина дьявола, но Иуда принял такое вложение, подставил сердце ему, предав дружбу с Иисусом еще раньше, чем он предал Его самого. Но даже от Иуды не отрекается Иисус, называя его другом, eitapos, то есть сотоварищ, спутник. Иуда уже не друг Иисуса в Пасхе, но все еще друг Его в пути. Это слово как бы оставляет ему последний шанс, которым он не воспользовался.

...

Когда человек согрешит против своего друга, он испытывает перед ним страх, который превращается в ненависть. А ненависть ослепляет.

...

Тяжело страдать, а еще тяжелее страдать от друзей. Если же друзья угрызают тайно, то сие нестерпимо; и если они верующие – еще нестерпимее; а если Божии служители, то куда обратиться тогда? Как избежать стремления зол? Тяжело сносить огорчение. А если оскорбляет друг – это низко. Если он угрызает тайно – это зверско. И если это болтливая жена, то живешь в одном доме с бесом. И если это судия, то нужны гром и молния. А ежели священнослужитель, тогда Ты, о Христе, выслушай и разсудипрю (См.: Пс. 42: 1).

...

Бывает, люди говорят: вот, мне в душу плюнули, не хочу, чтобы так еще раз вышло, потому буду теперь всегда один. Не надо бояться, что тебе плюнут в душу, – надо быть к этому готовым. На Господа тоже плевали – те, кто до того искал Его дружбы, Его помощи. Так почему мы должны опасаться этого? Как раз когда человек подобного не боится, для него такой исход бывает не слишком болезненным.

Игумен Нектарий (Морозов)

Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них.

...

Некто из возлежащих с Ним сказал Ему: блажен, кто вкусит хлеба в Царствии Божием! Он же сказал ему: один человек сделал большой ужин и звал многих, и когда наступило время ужина, послал раба своего сказать званым: идите, ибо уже всё готово.

...

Царь, войдя посмотреть возлежащих, увидел там человека, одетого не в брачную одежду, и говорит ему: друг! как ты вошел сюда не в брачной одежде?

...

Перед лицом того, что для нас сделал Бог, Кто Он в нашей жизни, мы должны Ему все без остатка. От Него мы получили бытие, от Него мы получили жизнь. Им нам даровано знание Его Самого. На нашу измену, повторную и постоянную, Он отвечает воплощением, жизнью, смертью Своего Сына, на постоянную нашу неверность Он отвечает Своей непоколебимой верностью. Все, что у нас в жизни есть – и тело, и душа, и ум, и сердце, и воздух, которым мы дышим, и пища, которую мы едим, друзья и родные, – все от Него, мы обязаны Ему всем, мы Его должники до конца. Он долга от нас не требует – Он ждет от нас ответной любви и творческой, именно творческой благодарности. Не просто благодарности сердца или памяти: «Спасибо Тебе, Господи!» – а такой творческой благодарности, которая создавала бы для людей вокруг нас то чудо Царства Божия, Царства любви, взаимной заботливости, к которому все мы призваны. А вокруг нас люди, как тот должник, немного задолжавший своему знакомому, нам «должны» что-нибудь: забывают нас, обижают нас, унижают – что только ни делают. Но если бросить на весы все это – и то, что для нас представляет Бог, дивный, святой, вечный и готовый нас считать Своими дочерьми и сыновьями, Своими родными детьми, и все, что Бог нам в Своей неописуемой любви и щедрости дает, то по сравнению с этим все, чем мы можем быть обижены жизнью и людьми, делается таким малым! Нет сравнения между нашей «чуткостью», болью, которую мы чувствуем, унижением нашей гордости и тем, что Бог есть и что Бог дает.

...

Связь между нами должна быть даже теснее, чем та близость, какую обнаруживают между собой друзья; она должна быть связью члена с членом. И подобно тому как ты не мог бы сказать: откуда мне родство и близость с ним? – потому что это было бы смешно, – так точно и о брате ты не мог бы уже сказать этого. Пусть он и не родственник твой, и не друг; но он человек, имеющий одинаковую с тобой природу, одного и того же Владыку, и живущий в одном и том же мире. В рассуждении денег мы хвалим тех, кто ничего не должен; в рассуждении же любви мы восхваляем и почитаем тех, кто остается всегда должником. Утвердимся же в этой истине и соединимся друг с другом; и если кто захочет отпасть, ты сам не отпадай, и не говори этих холодных слов: если любит меня, люблю его; если же не любит меня правый глаз, то вырываю его. Напротив, когда он не хочет любить, тогда покажи еще большую любовь, чтобы привлечь его – ведь он член. Когда в силу какой-нибудь необходимости член отделяется от остального тела, то мы делаем все, чтобы опять соединить его с телом, и обнаруживаем особенную заботливость о нем. И награда тебе будет больше, когда ты привлечешь нежелающего любить. Если на пир Бог повелевает звать тех, кто не может отплатить нам, чтобы увеличилось воздаяние, – то тем более должно делать так в рассуждении дружбы. Тот, кто, будучи любим тобою, любит взаимно, воздает уже тебе награду; тот же, кто, будучи любим, не любит тебя, делает вместо себя твоим должником Бога.

...

«Двое» не есть «один да один», но нечто по существу большее, нечто по существу более многознаменательное и могучее. «Двое» – это новое соединение химии духа, когда «один да один» («опара», Притчи) преобразуются качественно и образуют третье («вскисшее тесто»)… Собранность двух или трех во Имя Христово, со-вхождение людей в таинственную духовную атмосферу около Христа, приобщение Его благодатной силы претворяет их в новую духовную сущность, делает из двух частицу Тела Христова, живое воплощение Церкви.

...

В одной из древних рукописей Евангелия говорится, что спросили Спасителя Христа: когда же придет Царство Небесное? И Он ответил: Царство Небесное уже пришло там, где двое – не двое, а одно. В сегодняшнем Евангелии мы читаем, как по вере четырех его друзей был исцелен человек, парализованный уже много лет. И часто ставится вопрос: каким образом вера одних совершила исцеление, спасение другого? Это стало возможно именно потому, что соединить людей в одно может только любовь, а когда любовь соединила двух, трех, множество людей, то уже настало Царство Божие, те условия, в которых Господь может свободно действовать, потому что Он свободно принят Своей тварью.

...

Лица Святой Троицы – нераздельны и неслиянны. Бог есть любовь.Человек создан по образу и подобию Божию.Какой свойственной ему любовью человек подобен Богу?Какая любовь собирает нас нераздельно и неслиянно?В нашем земном опыте такова, в первую очередь, дружба.

...

На славянском, на русском языке выражение «и Слово было к Богу» малопонятно. Но на греческом языке эти слова говорят о том, что Слово, Которое исходит от Отца, Которое рождается от Отца, одновременно пронизанное, горящее любовью, устремлено к Отцу Самому. Это Слово не замыкается в Себе. Слово не ищет самостоятельного бытия, Оно есть только любовь и устремленность к Любимому, из Которого рождено. И это тайна любви Святой Троицы: любовь такая, что Каждое Лицо перестает жить для Себя, в Себе самом, устремлено к Другому, открыто Другому.

...

Вдруг оказывается, что какая-то безделица, улыбка, детская дружба одна способна вместить таинственную глубину открытости и взаимной устремленности всего ко всему: Творца и творения, человека и человека, человека и всей твари, таинственную значимость и неизбежность всего для всего.

...

Купно-житие Церковью считалось и считается столь непреложно-необходимым, столь существенно связанным с лучшим в жизни, что даже над усопшим мы слышим Ее голос: Се что добро́, что красно еже жити братии вкупе (См.: Пс. 132: 1). При гробе одного из близких мне запало в сердце это воздыхание о дружбе. Даже тогда, – думалось мне, – даже тогда, когда покончены все счеты с жизнию, даже тогда вспоминается, – со жгучим желанием, – о совместной жизни, об идеале дружбы: нет ничего уже, – нет самой жизни! Но все ж остается тоска по дружескому общению. Не следует ли отсюда, что дружба-то и составляет последнее слово собственно-человеческой стихии церковности, вершину человечности? Пока человек остается человеком, он ищет дружбы.

...

Царство Божие ширится вокруг нас от человека к человеку. Часто говорят: «Я не могу всех любить!» Конечно, не можешь! Никто из нас и себя-то не умеет любить. Никто из нас не умеет любить по-настоящему даже самых любимых, не то что всех. Всех любить, пока никого нет, – легко, но полюбить конкретно одного, другого, третьего человека… Старец Назарий, игумен Валаамского монастыря, говорил, что всех любить мы не способны, но могли бы попробовать хоть немногих полюбить по-настоящему, то есть, забывая о себе, любя их так, что они для нас делаются важнее, чем мы сами. Это бывает. Это бывает между родными, это бывает между друзьями, это бывает между как будто чужими людьми.

...

Относительно дружбы скажу, что ее ценили высоко и древние народы, и Священное Писание. Она имеет (мне так кажется) свои степени, как и вера и любовь; от еле тлеющей искры, до силы, способной передвигать горы, нагроможденные нашим себялюбием, и топить их в море милосердия и терпения (ношения) недостатков другого «я». Страсть [влюбленность] не видит недостатков другого, поэтому (и по многому другому) она и называется слепою, дружба и любовь видят все, но покрывают их и помогают другу избавиться от них, преодолеть, подниматься со ступени на ступень. Дружбе так же присущ элемент любви, как свету – тепло. Потому-то филео (греч.) и означает «любить» и «дружить». А в пределе, в Царстве Божием и любовь и дружба исчезают или сливаются в беспредельность любви Божией, как светильники при ярком солнце.

...

И говорил Господь с Моисеем лицем к лицу, как бы говорил кто с другом своим.

...

И исполнилось слово Писания: «веровал Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность, и он наречен другом Божиим».

...

Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего. Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод, и чтобы плод ваш пребывал, дабы, чего ни попросите от Отца во имя Мое, Он дал вам. Сие заповедаю вам, да любите друг друга.

...

Мы знаем только одно, – что дружба Бога и первого человека была настолько сильной, настолько удивительной и неразрывной, что должно было произойти что-то совершенно ужасное, чтобы эта любовь и дружба, превышающие наше понимание человеческое, смогли разорваться.

...

Бог создавал человека другом Себе. Эта дружба, которая между нами и Им существует, еще углублена, сделана еще более тесной в крещении нашем. Каждый из нас является другом Божиим, как назван был Лазарь, и в каждом из нас когда-то этот друг Божий жил, жил дружбой с Богом, жил надеждой на то, что эта дружба будет углубляться, расти, светлеть. Иногда это было в очень ранние дни нашего детства, иногда позже, в юношеские дни; в каждом из нас жил этот друг Христов. А потом, в течение жизни, как цветок завядает, как истощается в нас жизнь, надежда, радость, чистота, – истощилась сила друга Господня. И часто, часто мы чувствуем, что словно во гробе в нас где-то лежит – нельзя сказать «покоится», а лежит четверодневный, страшной смертью пораженный – друг Господень, тот, который умер, тот, ко гробу которого сестры боятся подойти, потому что он уже разлагается телом.

...

Человеческая дружба есть как бы естественная икона, образ единой, Божественной дружбы (как и человеческий брак существует в образе Христа и Церкви). Бог восхотел иметь в творении, в человеке, друга, вочеловечение Бога до конца осуществляет возможность этой дружбы. Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего (Ин. 15: 14–15). И человек должен возлюбить в Нем своего высшего и единственного Друга, найти себя в Нем, ибо в Нем сокрыта тайна всякого индивидуального лица. Он, как Сын Человеческий, и есть само человечество, в человеке подлинно человеческое. В известном смысле «спасение» от греха, то есть от себя самого в недолжном, эмпирическом естестве, есть утверждение себя другим в Друге. Господь принял на Себя инакость, нашу греховную природу, вплоть до крестной смерти, чтобы, пребыв в другом, явить Себя к этому другому истинным Другом.

...

Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами; ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего (Ин. 15: 14–15). Что означает слово «друзья» в устах Иисуса? Разве здесь речь идет о гармонии душ, взаимной расположенности, человеческой привязанности, о подражании античной добродетели? Конечно же, нет. Эти слова произносятся после заповеди о любви: Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15: 12–13). Дружба провозглашается Христом самым высоким выражением любви, ради которой стоит положить душу, отдать жизнь.

...

Не может быть более изумительной радости, как встреча с Богом, дружба с Ним и желание – да, Его обрадовать тем, что я стараюсь жить достойно этой дружбы. Но если я провалюсь на этом деле, если что-нибудь не то будет, то это не конец всему. Я могу прийти и сказать Ему: «Прости! Вот что случилось…» Даже порой не «прости» сказать, а просто Ему рассказать.

...

– Давайте почувствуем Христа своим Другом! – предложил старец. – Ведь поистине Он – наш Друг. Это Он Сам подтверждает, когда говорит: Вы друзья Мои (Ин. 15: 14). Давайте взирать на Него и приближаться к Нему как к Другу. Мы падаем? Согрешаем? Будем прибегать к Нему с любовью и доверием. Не со страхом, что Он покарает нас, но с тем дерзновением, которое дает нам ощущение в Нем друга. Скажем Ему: «Господи, я сделал это, пал, прости меня».Но одновременно будем чувствовать, что Он нас любит, что принимает нас нежно, с любовью и прощает нас.

...

Вот отношение, которое у нас с Богом: дружба, доверие. Если что-нибудь «не то», то нужно именно к Нему обратиться. Если мы против Него согрешили, то к Нему пойти, а не как-нибудь найти путь мимо Него…

...

Ветхозаветный Моисей встречался с Богом на горе Синай без свидетелей. В Новом Завете Богообщение Иисуса совершается в присутствии человека, в дружеском кругу.

Встреча Иоанна Крестителя с Иисусом из Назарета освящена Богоявлением. Иоанн становится свидетелем явления Святой Троицы.

На гору Фавор Иисус идет с друзьями. Ученики становятся свидетелями Преображения Иисуса и Его Богообщения.

В Гефсимании Иисус просит друзей не оставлять Его. Ученики скованы сном, Иисус же хочет даже Моление о Чаше разделить с друзьями.

...

Самое важное во всем этом деле – крещения взрослых, исповеди, причащения, жизни христианской – это то, чтобы все шло в порядке дружбы с Богом и радости, радости о том, что мы Им любимы и что мы можем Ему ответить любовью и эту любовь даже малюсеньким чем доказать.

...

Предположи в уме своем, что царь земной прислал к тебе кого-либо из самомалейших слуг своих, одетого бедно, в ветхие рубища, не на коне, а на плохом ослике или даже пешком, но который принес тебе грамоту за царскою печатью, написанную собственноручно царем, и в этой грамоте царь провозглашает тебя братом своим и другом, и обещает спустя несколько времени сделать тебя соучастником с собою в царствовании, увенчать главу твою царским венцом и облечь тебя в царское одеяние, – скажи мне, как бы ты отнесся к этому слуге?

...

За большую честь люди считают дружбу и общение с земным царем, но несравненно большая честь – иметь общение и дружбу с Богом, Который есть Царь царствующих и Господь господствующих, и обитает в неприступном свете (1 Тим. 6: 15, 16)!

...

Маловерие всегда несет печать нашего недоверия к Богу: я Тебе доверюсь вот столько, а беру страховку на другое, я верю, конечно, что Ты можешь превратить два хлеба в пищу для всех, а все-таки запасусь на всякий случай: а вдруг Ты решишь не творить чудес сегодня? В этом смысле маловерие несет в себе печать недоверия к Богу как к Личности, к Существу. Речь не о том, что ты не веришь достаточно в какое-нибудь обетование, обещание, а – в Того, Кто его давал, его выражал. И это так же греховно, как, скажем, если у тебя есть друг и ты ему веришь, пока верится, но страхуешься на всякий случай; друг вправе сказать: нет, это не дружба.

...

В чем действительно нуждался Петр, – так это в восстановлении дружеских, личных отношений к Господу. Ведь Петр не отрекся от Иисуса как от Сына Божия, не сказал, что отказывается от веры в Него как Мессию (да этого с него и не спрашивали). Нет, но он оскорбил Господа, как друг своего друга, и потому нуждался в новом завете дружбы.

...

И в час испытания, как только мы увидим Христа, тут же отбрасываем свои намерения и хотим быть со Христом. Но Христос – наш друг, Он – наш брат, и Он говорит:

«Вы – Мои друзья. Я не желаю, чтобы вы смотрели на меня иначе, Я не желаю, чтобы вы смотрели на меня так: что Я – Бог, что Я – Бог Слово, что Я – ипостась Святой Троицы. Я хочу, чтобы вы смотрели на Меня как на своего, как на вашего друга, заключили Меня в свои объятия, ощутили Меня в своей душе – вашего Друга, Меня – источник жизни, как это есть на самом деле».

...

Ты тогда впервые удостоил меня, беспутного, услышать Твой голос. И Ты вот так мягко обратился ко мне, поражающемуся и изумляющемуся, и трепещущему, и в самом себе как бы размышляющему и говорящему: «Что может означать эта слава и величие этой светлости? Каким образом и откуда я удостоился таких благ?» «Я есмь, – сказал Ты, – Бог, ставший для тебя человеком. И так как ты взыскал Меня от всей души, вот ты будешь отныне Моим братом, Моим сонаследником и Моим другом».

...

Желают люди дружбы – тогда будут любить Бога больше себя самих и друг друга, как себя самих, и Бог их будет любить, как чад Своих.

...

Блажен, кто любит Тебя, в Тебе друга и ради Тебя врага. Только тот не теряет ничего дорогого, кому все дороги в Том, Кого нельзя потерять.

...

Если говорить об образе Божественной дружбы, то лучше всего помогают его понять слова из книги Притчей Соломоновых: радость Моя с сынами человеческими (Притч. 8: 31). И осознание этого очень важно для понимания, что же такое дружба для христианина. Вот мы читаем у апостола Павла о свойствах, качествах любви в его Первом послании к Коринфянам, в главе 13. И чувствуем, что все это апостол говорит о любви Божественной. Но кроме того, понимаем, что иной любви и не может быть – у человека тоже. Любая маленькая, несовершенная любовь должна или постепенно взойти к Божественной любви, или угаснуть. То же можно сказать и о дружбе. Бог в человеке не нуждается, нет у Него необходимости в человеке, и тем не менее Он дружбы человеческой ищет Сам. И радуется ей. В идеале именно такой и должна быть наша дружба с другими людьми. Дружить с кем-то – не потому, что мы нуждаемся в этом человеке, не потому, что он нам необходим, а – бескорыстно, испытывая радость от единения и общения с ним. Вот это, мне кажется, один из тех очень важных уроков дружбы, которые можно извлечь из земной жизни Спасителя, из Священного Писания.

...

Господь хочет видеть в нас Своих детей и друзей, а не подневольных слуг и рабов. Он хочет владеть нашим сердцем и жить в нем – хочет ответной горячей любви к Себе.

...

Одна эта благодать Всесвятаго Духа делает то, что человек начинает презирать все земное и небесное, настоящее и будущее, радостное и скорбное. Она делает его другом и сыном Божиим и богом, насколько сие вместимо для человека. О, сколь величественны дарования Божии!

...

Что же касается тех, кто с легкостью называет себя другом Божиим… Очень они удивятся вдруг, если невидимая рука однажды ляжет им на плечо и раздастся голос: «Какой же ты друг? Не друг ты Мне…» И в то же время человек, раскаивающийся в том, что ежесекундно Христос как бы вновь распинается его грехами, плачущий об этом, пытающийся всеми силами измениться, может стать другом Божиим. Да он и есть друг. Такая вот получается антиномия: для того, чтобы быть другом Божиим, нужно… не считать себя таковым.

...

«Дети», – обращается Христос к апостолам, ибо они поистине чада Его, но ведь и Сам Христос – Сын. И это общее, разделенное с Ним сыновство со всеми призваниями и служениями вписывается в евангельское слово «друзья». Внутренний объем этого слова огромен, он превосходит все, что было сказано о дружбе за пределами Евангелия. Но что значит «друзья» и какой дружбой одарены или облечены ученики Христовы? Господь являет ее делом – умовением ног друг другу, служением, участием в пасхальной трапезе, то есть разделенной радостью, гостеприимством, открытостью, щедростью и «добротой» общения. Общая праздничная трапеза в Библии – это также и символ или образ Царства Божия. В Царство входят не рабы, но избранные для него граждане, и равенство в нем нисколько не спорит с иерархичностью, как царственное достоинство не противоречит должности слуги. Дар дружбы, которым Христос наделяет учеников (и все поколения учеников вслед за ними), предполагает общую долю в наследии Божием, равенство в единстве обоженной человеческой природы. Отцы Церкви будут впоследствии говорить: Бог стал человеком по природе, чтобы человек стал богом по благодати. Благодать подается также и в дружбе, к которой Бог призывает человека, облекая его Своим присутствием, Своим доверием, Своей любовью. Любовь же спасает, но также и властвует, милосердствует, но и судит.Все религии мира требуют подчинения человека ве́домому или неведомому Богу. Христианство, ничуть не умаляя неодолимого расстояния между нами и Господом, предлагает нам дружбу Его.

...

Когда собираются люди вокруг одного стола, когда они преломляют вместе хлеб, они – на равных началах: за одним столом едят только равные, за одним столом едят только те, которые приравнены друг другу гостеприимством и любовью. Это очень важно. Когда Христос возлежал на Тайной вечере со Своими учениками, Он им сказал: Я вас больше не называю рабами, потому что раб не знает, что творит его господин, Я вас называю друзьями, потому что Я вам сказал все (См.: Ин. 15: 15). Русское слово «друг» значит «другой»: другой не в смысле «иного», не в порядке противоположения, а наоборот, в порядке признания в том, кого ты видишь, «другого самого себя». Друг – это тот, которого ты признаешь равным с самим собой. И вот вокруг стола Тайной вечери Христос принял учеников как друзей Своих, сравняв их любовью, среди них – и предателя. Это отношение Христа с Иудой разбилось уходом Иуды, не отказом Христа.

Это первое, что мы должны помнить: Господь, приглашая нас на этот пир, приглашает нас как равных.

...

Если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему и буду вечерять с ним, и он со Мною (Откр. 3: 20). Христос входит как друг, чтобы явить Себя в человеке, разделить с ним трапезу, но тот должен быть достоин Его царственной, Его евхаристической дружбы. Это достоинство выражает себя в отказе от его я греховного, в смирении нашей воли ради такой дружбы, в послушании ей.

...

Мы призваны в Царство Божие, то есть мы призваны вступить с Богом в отношения такой близости, такой взаимной любви, чтобы стать Его самыми близкими друзьями. Но для этого, конечно, надо найти время на Него, надо просто найти время с Ним пообщаться, так же как бывает с друзьями. Мы не называем другом человека, который иногда, встретив нас на улице, скажет: «Ах, как я рад тебя видеть!» – и потом никогда не покажется у нас дома, будь у нас горе, будь у нас радость. Тут то же самое. Человек, который говорит: «Я теперь хозяин земли», – на самом деле только раб этого кусочка земли, поля, в которое он пустил корни, и эти корни ему не дают никуда от поля отойти. Другой человек купил пять пар волов, у него дело, у него призвание, он что-то должен с этими волами делать. Третий приглашенный отвечает: «Я только что женился сам, я не могу прийти на твой пир. Как я могу прийти на твою радость, когда мое сердце переполнено моей, собственной? Для твоей радости в моем сердце места нет. Если я приду на твою радость, я должен на минуту забыть свою. Нет, этого я не сделаю!» Разве это не то, что так часто мы делаем в том или другом виде? Я хочу сказать, что у нас сердце чем-то переполнено и в нем нет места, чтобы разделить чужую радость или чужое горе. Это же страшно подумать! – дружба с Богом.

...

О, душа моя, придет время, ты уйдешь от всех, и тебя все оставят. Друзья позабудут. Богатство тебе не понадобится. Красота увянет, не станет силы, высохнет тело, и душа погрузится во мрак. Кто протянет тебе руку в этой тьме и одиночестве? Только Христос Человеколюбец, если ты в жизни своей Его возлюбила. Он выведет тебя из тьмы к свету, из одиночества на Небесный Собор. Думай об этом день и ночь и стремись к этому. И да поможет тебе Христос, Царь любви. Аминь.

...

Августин Аврелий, блаженный (354–430) – епископ Гиппонский (Иппонийский), виднейший латинский богослов, философ, один из великих западных учителей Церкви. День памяти – 29 июня.

Антоний Великий, преподобный (ок. 251–356) – раннехристианский подвижник и пустынник, почитаемый как основатель отшельнического монашества. Уединенно прожил в пустыне около 70 лет. День памяти – 30 января.

Антоний Сурожский, митрополит , в миру Андрей Борисович Блум (1914–2003) – епископ Русской Православной Церкви, философ, проповедник, автор многочисленных книг и статей на разных языках о духовной жизни и православной духовности, один из авторитетных современных богословов.

Булгаков Сергей Николаевич, протоиерей (1871–1944) – русский философ, богослов.

Варсонофий Великий, преподобный († ок. 600) – палестинский подвижник, подвизался в монастыре аввы Серида в Палестине близ города Газы, 50 лет провел в затворе. Книга «Преподобных отцов Варсонофия Великого и Иоанна руководство к духовной жизни в ответах на вопрошения учеников» была переведена на русский язык и издана в XIX в. старцами Оптиной пустыни. День памяти – 19 февраля.

Василий Великий, святитель (329 или 330–379) – епископ Кесарии Каппадокийской, Отец и Учитель Церкви. Дни памяти – 14 января и 12 февраля – в Соборе трех вселенских учителей и святителей.

Григорий Богослов (Назианзин), святитель (между 325 и 330–390) – архиепископ Константинопольский, Отец и Учитель Церкви. Дни памяти – 7 и 12 февраля, в Соборе трех вселенских учителей и святителей.

Державин Гавриил (Гаврила) Романович (1743–1816) – русский поэт и драматург, государственный деятель.

Диадох Фотикийский, блаженный (ок. 400–474) – епископ Фотикийский. Автор богословских и аскетических трак татов. Несмотря на скудость сведений о жизни и малочисленность его сочинений, он как духовный писатель и богослов пользовался немалым авторитетом и влиянием.

Духанин Валерий Николаевич (род. 1976) – кандидат богословия, проректор по учебной работе и преподаватель Николо-Угрешской духовной семинарии, автор многих книг, посвященных смыслу и значению православной веры.

Ефрем Сирин, преподобный (ок. 306–373) – богослов, поэт, самый известный из сирийских отцов Церкви. День памяти – 10 февраля.

Зелинский Владимир Корнелиевич, священник (род. 1942). Автор книг о православии, переводов богословской литературы и многих религиозно-философских статей на разных языках. Проживает в Брешии.

Иероним Стридонский, или Евсевий Иероним, блаженный, преподобный (ок. 347–419/20) – пресвитер, библеист, экзегет, переводчик Священного Писания, один из четырех великих учителей Западной Церкви. День памяти – 28 июня.

Иоанн Златоуст, святитель (347–407) – архиепископ Константинопольский, богослов, один из трех Вселенских святителей и учителей (вместе со святителями Василием Великим и Григорием Богословом). Составил чин литургии византийского обряда, которая, согласно Уставу, совершается в бо́льшую часть дней богослужебного года в Православной Церкви. Дни памяти – 12 февраля и 26 ноября.

Иоанн Лествичник, преподобный (ок. 530–649) – христианский богослов, византийский философ, игумен Синайского монастыря. 40 лет нес подвиг безмолвия, прозвание получил за свое сочинение «Лествица» («Лестница»), где в 30 главах представлены степени духовного восхождения к совершенству. Дни памяти – в 4-ю неделю (воскресенье) Великого поста и 12 апреля.

Исаак Сирин, преподобный (VII в.) – христианский подвижник, писатель-аскет. Содержание всех его поучений – разнообразные состояния праведности и греховности и способы христианского исправления и самоусовершенствования. День памяти – 10 февраля.

Исаия Отшельник, преподобный († ок. 370) – аскет, подвижник Нитрийской пустыни, церковный писатель. Память совершается в Соборе всех преподобных в субботу Сырной недели.

Климент Александрийский, Тит Флавий, пресвитер (ок. 150 – ок. 217) – греческий Учитель Церкви, один из выдающихся представителей александрийской богословской школы, сыгравший значительную роль в усвоении христианством античного философского наследия.

Льюис Клайв Стейплз (1898–1963) – английский и ирландский писатель, ученый и богослов. Известен своими работами по средневековой литературе и христианской апологетике, а также художественными произведениями в жанре фэнтези. Один из видных представителей оксфордской литературной группы «Инклинги».

Макарий Оптинский, преподобный, в миру Михаил Николаевич Иванов (1788–1860) – старец Оптиной пустыни, с 1836 г. – духовник, с 1839 г. – скитоначальник. Ежедневно принимал множество народа, вел обширную переписку. Дни памяти – 20 сентября и 24 октября в Соборе оптинских старцев.

Максим Исповедник, преподобный (582–662) – подвижник благочестия и защитник Православия, выступил против ереси монофелитства; был секретарем императора Ираклия; в 641 г. поступил в Хрисопольскую обитель; в 656 г. после множества истязаний отправлен в ссылку, где и скончался. Дни памяти – 3 февраля и 26 августа.

Меньшиков Михаил Осипович (1859–1918) – русский мыслитель, публицист и общественный деятель.

Нектарий (Морозов), игумен (род. 1972) – настоятель храма Святых первоверховных апостолов Петра и Павла г. Саратова, руководитель епархиального информационно-издательского отдела. Председатель совета православного военно-патриотического клуба «Патриот» г. Саратова. Выпускник факультета журналистики МГУ.

Николай Сербский, святитель, в миру Никола Велимирович (1880–1956) – епископ Сербской Православной Церкви, епископ Охридский и Жичский, видный богослов и религиозный философ. Дни памяти – 18 марта, 3 мая.

Никон (Воробьёв), игумен, в миру Николай Николаевич Воробьёв (1894–1963) – священнослужитель Русской Православной Церкви (с 1956 г. в сане игумена), духовный писатель. Известен своими многочисленными письмами к своим духовным детям, большинство из которых опубликовано в сборнике «Нам оставлено покаяние».

Нил Синайский, преподобный († 450) – один из великих восточных, византийских подвижников и церковных писателей IV–V вв., ученик Иоанна Златоуста; в 390 г. ушел в Синайскую пустыню, где прожил 60 лет; автор аскетических наставлений и других трудов. День памяти – 25 ноября.

Олесницкий Маркеллин Алексеевич (1848–1905) – писатель, профессор Киевской духовной академии по кафедре нравственного богословия.

Паисий Святогорец, в миру Арсений Езнепидис (1924–1994) – старец и монах Афонской горы, известный своими духовными наставлениями и подвижнической жизнью.

Пестов Николай Евграфович (1892–1982) – богослов, историк Православной Церкви, доктор химических наук, профессор.

Пимен Великий, преподобный ( ок. 340–450) – египетский подвижник, аскет. С двумя своими братьями Анувием и Паисием он ушел в один из египетских монастырей. Проводил время в строгом посте и молитвенных подвигах и достиг такой высоты добродетелей, что вошел в совершенное бесстрастие. Для многих иноков он был духовным наставником. Скончался в возрасте 110 лет. День памяти – 9 сентября.

Платон, митрополит Московский, в миру Петр Георгиевич Левшин (1737–1812) – выдающийся церковный деятель, проповедник, педагог, писатель.

Порфирий Кавсокаливит (1906–1991) – один из самых почитаемых старцев Святой горы Афон.

Симеон Новый Богослов, преподобный (946–1021), служил при дворе византийских императоров Василия и Константина Порфирородного, по совету Симеона Благоговейного ушел в Студийскую обитель св. Маманта, где стал игуменом; впоследствии принял подвиг безмолвия; автор множества аскетических наставлений. Преподобный Симеон создал учение о новом человеке, об «обожении плоти», которым он хотел заменить учение об «умерщвлении плоти», за что его и назвали Новым Богословом. День памяти – 25 марта.

Строцев Дмитрий Юльевич (род. 1963) – поэт, издатель, сотрудник Фонда «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского». Живет в Минске.

Тихон Задонский, святитель , в миру Тимофей Савельевич Соколов, при рождении Кириллов (1724–1783) – епископ Воронежский и Елецкий, богослов, крупнейший православный религиозный просветитель XVIII века. Дни памяти —1 и 26 августа.

Тихон (Шевкунов), архимандрит, в миру Георгий Александрович Шевкунов (род. 1958) – наместник московского Сретенского ставропигиального мужского монастыря. Ректор Сретенской духовной семинарии. Ответственный секретарь Патриаршего совета по культуре. Церковный писатель, сценарист.

Феофан Затворник, святитель, в миру Георгий Васильевич Говоров (1815–1894) – с 1859 г. епископ Тамбовский, с 1863 г. – Владимирский; в 1866 г. определен настоятелем в Вышенскую пустынь, однако в том же году ушел в затвор, в котором пробыл 28 лет. Автор толкований Священного Писания, перевел на русский язык «Добротолюбие», вел обширную переписку с духовными чадами. Дни памяти – 23 января и 29 июня.

Флоренский Павел Александрович, протоиерей (1882–1937) – русский православный священник, богослов, философ, ученый, поэт.

Примечания

1

Иога́нн Во́льфганг фон Гёте (1749–1832) – немецкий поэт, государственный деятель, мыслитель и естествоиспытатель.

2

Иога́нн Пе́тер Э́ккерман (1792–1854) – немецкий литератор, поэт. Известен своими исследованиями творчества И. В. Гёте, другом и секретарем которого он был.

3

Го́тфрид Ви́льгельм Ле́йбниц (1646–1716) – немецкий философ, логик, математик, механик, физик, юрист, историк, дипломат, изобретатель и языковед.

4

Ральф Уо́лдо Э́мерсон (1803–1882) – американский эссеист, поэт, философ, пастор, общественный деятель; один из виднейших мыслителей и писателей США.

5

Феогнид (Теогнид) из Мегар (VI в. до РХ) – греческий поэт, лирик.