Мучимая совестью и тревогой, проснулась я рано.

Юлина кровать была уже пуста и даже заправлена, что меня искренне удивило. Обычно наша художница по максимуму использует любую возможность слиться в экстазе с периной.

Пока я размышляла над причиной столь редкого явления, дверь нашей девичьей светелки открылась, пропуская Юлю с большим пакетом типа «майка». Пакет бодро и весело шуршал, Юля что-то напевала.

– По грибы, по ягоды собралась? – немного желчно спросила я, обиженная несоответствием моего собственного утреннего настроения подружкиному.

– По кактусы! – бодро откликнулась Юля и попыталась надеть пакет-майку на насмерть убитую Чучундру.

Кактус, воинственно ощетинившийся длинными кривыми иглами, как отряд янычар – боевыми ятаганами, моментально прорвал полиэтиленовое окружение.

– Ой! – сказала Юля и сунула в рот уколотый пальчик. – А фто ве вевать?

– «Что делать?» – это один из вечных русских вопросов, – припомнила я. – Поскольку очевидно, что иголки и полиэтилен – две вещи несовместные, от чего-то надо избавиться…

– Ты предлагаешь взять пинцет и вырвать иголки? – Юля содрогнулась. – Брр! Это будет натуральное надругательство, я не могу, даже не проси меня!

– Я не предлагаю выдергивать из Чучундры иголки! – обиделась я. – Не надо делать из меня монстра! Я предлагаю заменить пакет на что-нибудь поплотнее.

– На антресолях есть коробка из-под пылесоса, она как раз подходящего размера! – вспомнила Юля.

Пока она вела разыскные работы на антресолях, я успела умыться и сменить ночнушку на джинсы с майкой – наряд, гораздо более подходящий для ландшафтно-озеленительных работ.

– Вот! – Юля притащила коробку и поставила ее рядом с кактусом. – Смотри, она ему подходит идеально!

– Жаль, что он к ней не подходит, – буркнула я, переводя взгляд с круглого объекта на квадратный.

– Кто – он?

– Кактус! Будь он самоходный, как ежик, мог бы залезть в коробку самостоятельно! – объяснила я. – А так непонятно, как его туда поместить? Он же колючий, зараза, в руки взять невозможно!

– Ой, да, раньше при транспортировке мы за горшок держались, а теперь, получается, вовсе не за что, – согласилась со мной Юля и расстроилась.

– Конечно, можно взять большой мясницкий нож… – неохотно начала я и недоговорила.

– Нет, я категорически против расчлененки! – вскричала моя подружка. – Это тоже будет надругательство над трупом бедной Чучундры! К тому же… – Она постреляла в уже убитый кактус глазами и вполне спокойно договорила: – Это не решит проблему с иголками. Куски все равно будут колючие, руками не возьмешь.

– Тут лопата нужна, – постановила я и требовательно прищурилась. – Лопата у нас есть?

– На антресолях точно нету, я там все перерыла.

– Нужна лопата, – повторила я.

И сосредоточилась, вспоминая, когда и где я в последний раз видела шанцевый инструмент.

«На картофельном поле у бабушки в де-ревне», – любезно подсказал мне внутренний голос.

– У дворника должна быть лопата, он же чем-то снег зимой убирает! – сообразила Юля.

– Айда к дворнику!

Мы побежали в прихожую и уже там, глядя, как Юля с гримасой отвращения на лице заталкивает ноги в мокрые туфли, я вспомнила, о чем хотела спросить подружку еще вчера:

– Слушай, а ты-то сама где была, когда я вела неравный бой с Чучундрой?

Юля замялась.

– Ну-у-у-у?!

Я поставила руки в бока.

– Признавайся, где ты шлялась, подруга?

– Почему сразу шлялась, я просто пошла погулять перед сном, – заюлила Юля.

– Ты не пошла, ты сбежала, – уличила я обманщицу. – Тайно! Предварительно постаравшись внушить мне ошибочную уверенность в том, что ты уже легла и крепко спишь!

Юля вздохнула и пожаловалась:

– Ты бередишь мою сердечную рану.

– Которую? – хладнокровно уточнила я.

По количеству ран на квадратный сантиметр сердечной мышцы с Юлей мог бы соревноваться разве что безответно влюбленный печальный Пьеро. К счастью, эти ее ранения болезненны, но не смертельны.

– Ту, которую нанес мне Леонард.

Голубые глаза подружки то ли заслезились, то ли затуманились.

– Который? – повторила я. – Я знаю как минимум троих: Леонардо Ди Каприо, Леонардо да Винчи и Леонард Коэн.

– Коэн? – заинтересовалась Юля. – Это еще кто?

– Канадский поэт, писатель и певец.

– А что он поет?

– Что надо, то и поет, не заговаривай мне зубы! – Я решила, что сейчас не время для лекции по истории зарубежной литературы. – Что там еще за Леонард у тебя, давай говори!

Юля присела на тумбочку для обуви и взмахнула сырой туфлей, как фея волшебной палочкой.

Поскольку никакой Леонард после этого в нашей прихожей не материализовался, я повторила:

– Рассказывай!

– Мой Леонард, он…

Подружка мечтательно прижмурилась.

– Он умный, как да Винчи, красивый, как Ди Каприо, и галантный, как Боярский в роли шевалье де Брильи в кино про гардемаринов…

– Боярский как-то выбивается из ряда Леонардов, – заметила я.

– Почему? – Мечтательница открыла глаза.

– Хотя бы потому, что он не Леонард. А у твоего-то Леонарда фамилия имеется?

– Наверняка имеется, – подружка пожала плечами. – Только я ее не знаю.

Путем экспресс-допроса, без промедления проведенного мною тут же, в прихожей, выяснилось, что Юля вообще ничего о своем Леонарде не знает. Даже его настоящего имени, потому что всем (кроме Юли) понятно, что назваться Леонардом на Фейсбуке запросто может любой Колян, Толян или Вован.

– Короче, я резюмирую: ты, идиотка этакая, в очередной раз познакомилась с фиг знает каким хмырем в Интернете и побежала к нему на свиданку фиг знает куда?! – Я возвела очи вверх, призывая потолочное перекрытие, чердак и невозмутимые небеса над ним в свидетели девичьей глупости.

– Почему – фиг знает куда? – Глупая девица вяло попыталась оправдаться: – Не фиг знает куда, а в телефонную будку на углу у супермаркета.

– Ку-да?! – Я выкатила глаза.

Свидание в тесной телефонной будке наверняка предполагало плотный телесный контакт. Ох, и пройдоха этот Леонард, он же Толян, он же Вован!

– Ну, а что такого?

Юля поморгала, осушая и проветривая лазурную голубизну наивных глаз.

– Шел дождь, не стоять же мне было под открытым небом, кем бы я стала – мокрой курицей? По-моему, совершенно естественно было назначить свидание в помещении, а кафе уже закрылись, не на вокзале же нам было впервые встречаться?

– По-моему, совершенно естественно было бы перенести первую встречу на светлое время суток и именно в кафе или в другое людное место! – Я постучала согнутым пальцем по виску. – Ты вообще соображаешь, что делаешь?

– Ах, Поля, я в отчаянии!

Юля всплеснула сразу двумя туфлями.

– Мне скоро двадцать пять, а у меня нет ни мужа, ни даже жениха и уже никаких надежд на его случайное появление! С этим же нужно что-то делать, нельзя и дальше сидеть сложа руки!

Она звучно хлопнула по коленкам зажатыми в руках туфлями и громко всхлипнула.

– Спокойствие, только спокойствие! – Я поняла, что наступила подруженьке на больную мозоль, и поспешила дать задний ход: – Ничего пока не потеряно, тебе даже двадцати пяти еще не исполнилось, еще рано отчаиваться!

– Можно подумать, за оставшиеся до моего двадцатипятилетия два месяца что-то радикально изменится, – горько усмехнулась подруга. – Можно подумать, мой суженый ждет меня за дверью!

Она шмякнула туфли на пол, вбила в них ноги, встала, решительно потянулась к вешалке и сокрушенно зацокала языком:

– Ц-ц-ц, а пончо-то я не просушила!

– Ты потащилась на свиданку в дождь в настоящем мексиканском пончо из натуральной шерсти ламы?! – Вот тут я по-настоящему ужаснулась. – Юлька, оно же полиняет и сядет!

– Типун тебе на язык! – огрызнулась подружка и с мокрым пончо в руках убежала на балкон – вывешивать дорогое и красивое одеяние на просушку.

– Чем только не пожертвует глупая девушка ради обручального колечка! – вздохнула я, дожидаясь возвращения Юли.

Она пришла, сдернула с вешалки плащ и со словами:

– Все, хватит сопли пускать, нам еще зеленый труп хоронить! – распахнула наружную дверь.

И мы обе замерли на пороге.

– Д-доброе утро, – неуверенно сказал мужчина, высящийся на коврике под дверью.

– Ма-ма, – по слогам сказала Юля, впиваясь в незнакомца, ожидавшего под дверью, взглядом цепким и пронзительным, как колючки Чучундры, царство ей небесное.

На чью-либо маму мужчина ни капельки не походил, а вот на Леонардо Ди Каприо, не к ночи будь помянут, чем-то действительно смахивал: тоже смазливый блондин с проникновенным взглядом и обаятельной кривой улыбочкой.

– Надо же! Он ждал тебя за дверью! Неужто это знак?! – Мой потрясенный шепот прозвучал эхом невысказанной Юлиной мысли.

– Молодой человек, вы ко мне? – грудным контральто спросила Юля и переступила с ноги на ногу, принимая выигрышную позу, в которой она обычно фотографируется.

– Извините, это не ваше? – невпопад ответил незнакомец.

Мы с Юлей синхронно перевели взоры в направлении, заданном его указующим перстом, и неприятно задумались.

На холодном бетонном полу лестничной площадки в неуютной позе помещался еще один незнакомец. На Леонардо Ди Каприо он не походил нисколько.

Он походил на ворону, потому как одет был во все черное, включая бейсболку, твердый козырек которой торчал, как клюв.

Ворона эта, похоже, была уже дохлая. Незнакомец не шевелился и, кажется, не дышал, лежа затылком в подозрительной темной луже.

– Вы упомянули какой-то зеленый труп, вот я и подумал… – промямлил живой незнакомец.

Я молча потянула Юлю за рукав и захлопнула дверь перед носом бестактного типа.

– Что-то я не понимаю, – подружка свела глаза к переносице и нахмурилась. – Вот это что сейчас было, а? Чудесное явление мне суженого или как?

– Ага, сразу двух суженых – на выбор! – нервно хмыкнула я. – Хочешь – живого бери, хочешь – мертвого! Слушай, ну до чего некстати ты ляпнула про зеленый труп!

– Я же имела в виду кактус!

– А мужик-то не знает!

– Так надо ему объяснить!

С легкостью подвинув меня в сторону, Юля вновь широко распахнула дверь.

Живой мужик никуда не делся, так и стоял на коврике, озадаченно моргая, только руку, поднесенную к кнопке звонка, успел опустить.

Мертвый мужик, к сожалению, тоже не развоплотился.

– Юлька, не подходи к нему, натопчешь рядом, потом не отмажемся, – быстро сказала я подружке, явно нацелившейся переступить порог.

Подружка кивнула, показывая, что поняла и приняла мои резоны, и сладким людоедским голосом пропела:

– Вы заходите, молодой человек, заходите, не стесняйтесь!

Одновременно она выбросила вперед руку и мощным рывком втянула незнакомца в прихожую.

Я поспешила закрыть за ним дверь.

– А вот теперь поговорим, – довольно зловеще молвила моя подружка. – Во-первых, кто вы такой?

– Как вам сказать, – допрашиваемый подозрительно замялся. – С чего начать, я не знаю… Ну, я боксер…

– Да хоть синхронный бильярдист! – отмахнулась Юля – она ни разу не спортивный фанат. – Имя у вас есть?

– Э…

– Эдик?

– Не подсказывай ему ответы, – вмешалась я.

– Эдик, – согласился допрашиваемый.

– Видишь, человек просто заикается, – сказала мне Юля.

– Еще бы! – Я вспомнила неподвижное тело на лестничной площадке. – Я бы вообще онемела, если бы труп нашла!

– Кстати, о трупе, – Юля непринужденно сменила тему и оглянулась на комнату, где осталась лежать Чучундра. – Нам ведь по-прежнему нужна лопата!

– Закапывать будете? – живо поинтересовался Эдик.

Слишком живо для заики.

Я посмотрела на него с подозрением:

– Ты откуда взялся, умник такой?

– Шел мимо, дай, думаю, зайду, спрошу, не сдается ли тут жилье! – отрапортовал умник.

– Небось квартировал когда-то у Гавросича? – догадалась Юля.

– Не сам, родственник тут жил, – Эдик опять замялся. – Хотя, может, и не тут, давно это было, родственник точный адрес уже не помнит. Сказал мне: «Ищи старый дом в один подъезд, квартира на верхнем этаже». Вот я и нашел.

– Тогда понятно, – кивнула Юля. – Наш дом один такой остался.

– Тогда понятно, – повторила я. – Наш дед уже лет двадцать держит жильцов, вполне могло второе и даже третье поколение квартиросъемщиков подрасти.

Мы помолчали немного.

Эдик тихо лыбился, Юля розовела щеками, а я не знала, как половчее выставить незваного гостя, явившегося к тому же в крайне неподходящий момент.

– Вообще-то в настоящий момент у Гавросича мы с подругой живем, – сообщила я, давая понять, что свободных келий в нашей скромной обители не имеется.

– Вообще-то Гавросич подумывал лоджию сдать, – некстати вспомнила Юля.

Судя по одобрительным взглядам, которые моя подруга бросала на Эдика, она была не прочь продолжить знакомство.

– Вообще-то Гавросич только вечером вернется, а мы не в курсе его коммерческих планов, – проворчала я.

– Вообще-то я никуда не спешу и могу подождать возвращения хозяина, – заявил Эдик. – Тем более что вам, похоже, не помешает подельник, то есть, я хотел сказать, помощник. Знаете, я ведь умею обращаться с лопатой!

– Нет у нас лопаты, – буркнула я.

Навязчивый Эдик мне не нравился.

– Лопата есть у дворника, – напомнила Юля.

– Знаете, девушки, мне кажется, не стоит впутывать в это дело дворника, – проникновенно сказал Эдик. – И вообще, где в центре города вы собирались произвести тайное захоронение?

– Вообще-то про захоронение мы еще не думали, – призналась Юля и снова оглянулась на комнату с кактусом. – Сейчас лопата нужна, чтобы поместить его в коробку.

– Куда?

Эдик поднял брови.

Видно было, что ему непонятно, но интересно.

– В коробку от пылесоса, – любезно пояснила Юля.

Видно было, что внимание приятного молодого человека к деликатным проблемам нашей тихой девичьей жизни доставляет ей удовольствие.

– От пылесоса? – Брови Эдика приподнялись еще на полсантиметра примерно. – Но как? Он же туда не поместится! Или у вас промышленный пылесос?

– Если он не поместится целиком, положим кусками, но очень не хотелось бы, – вздохнула Юля. – Заляпаем весь паркет, потом придется отмывать…

– Паркет? – Эдик оглянулся на дверь.

Все правильно, на лестничной площадке у нас древняя метлахская плитка.

Я нервно захихикала, смекнув, что Юля и Эдик друг друга не поняли, но не успела им об этом сообщить.

Меня отвлек телефонный звонок.

– Алле? – первой сцапав трубку, кокетливо мурлыкнула в нее Юля. – Кто? Неееет! Не я это! Полина, это тебя.

Я взяла трубку:

– Да?

– Павлова Паулина Павловна?

– Ой!

При этом церемонном обращении я вспомнила, что на девять утра мне назначил встречу господин из полиции.

– Следователь Ромашкин, – сухо представился мой телефонный собеседник. – Паулина Павловна, нам с вами нужно побеседовать, дело срочное, разговор не телефонный, я могу к вам подъехать?

– А вы разве знаете мой адрес? – глупо спросила я. – А, ну да, вы же из полиции… Ну, тогда подъезжайте…

– Вот ты балда! – обругала меня подружка, с трудом дождавшись, пока я положу трубку. – Ты зачем пригласила к нам полицейского? У нас же чей-то труп под дверью!

– Ой, – пискнула я и беспомощно развела руками.

– Девочки, девочки! Если это не ваш труп…

Я зарычала.

– В смысле, если не вы сделали его трупом, то чего бояться? – рассудительно договорил Эдик. – Даже хорошо будет, если его найдет подготовленный человек, следователь, а не беременная женщина или малый ребенок.

– В соседней квартире нет детей и беременных женщин, там живет Петька, он сумасшедший программист, – возразила Юля. – Он работает дома и может сутками из квартиры не высовываться. Пока Петька найдет труп, тот успеет мумифицироваться!

– Это так, но я бы не хотела, чтобы следователь обнаружил труп до разговора со мной, – сказала я и поежилась. – Такая находка может сильно изменить тему и настроение нашей беседы, а я и без того беспокоюсь, не зная, зачем вдруг понадобилась полиции.

– Значит, надо сделать так, чтобы труп нашелся уже после вашего разговора, – кивнула Юля.

– Тем более что «после того» не значит «вследствие того», – вставил Эдик.

– Смотрю, тебе знакомы азы юриспруденции, боксер! – заметила я, но не стала отвлекаться на это обстоятельство. – Как бы сделать так, чтобы следователь заметил труп не сразу, не на входе в квартиру, а при выходе из нее?

– На антресолях есть еще коробки, – с намеком предложила Юля. – Надо посмотреть, какая ему подойдет.

Не откладывая дело в долгий ящик, она приоткрыла дверь и по пояс высунулась на лестничную площадку, чтобы опытным взглядом снять мерку с нового объекта для упаковки.

– Ну? – поторопила ее я, устав любоваться подружкиным пышным задом.

Эдик промолчал. Видимо, не устал.

– Ну, все устроилось само, – гулким (у нас на лестнице прекрасная акустика) голосом сказала Юля.

Она посторонилась, распахнула дверь шире, и я увидела, что на лестничной площадке нет никого и ничего, кроме не столь обширного темного пятна.

– Слушай, а это гораздо круче, чем мумификация, – заметил Эдик, посмотрев на меня с уважением, которого я нисколько не заслужила. – От трупа одно мокрое место осталось!

– Это не вода, – прогудела с лестничной площадки Юля.

Я ахнула.

– Но и не кровь! – успокоила меня подружка. – Воняет машинным маслом!

Она снова сунулась в дверь – глаза блестят, вся – оживление:

– Может, это был не человек, а киборг?!

– Ты тоже недавно нового «Терминатора» посмотрела? – догадался Эдик.

– И ты? – Юля оживилась пуще прежнего.

– Стоп, стоп! – Я помахала руками. – Какой может быть киборг на машинном масле, вы в своем уме? Это же был не примитивный робот из самоварного железа, весь на скрипучих шестеренках, которые нужно смазывать! Тот, кто тут лежал, выглядел в точности как настоящий живой человек! То есть как мертвый.

Скрип! – донеслось снизу.

Я замолчала.

Скрип.

Пауза.

Скрип.

Пауза.

– Он возвращается! – одними губами сказала Юля и на цыпочках забежала в квартиру.

Эдик прикрыл дверь, оставив одну узкую щелочку, и мы все трое сгруппировались у нее, тревожно сопя и пытливо щурясь.

Скрип.

Из-за поворота лестницы появился человек.

Или киборг.

Скрип. Скрип.

– А с виду совсем как живой! – нашептала мне Юля.

Человек (или киборг) остановился на нашем коврике, поднял руку (или манипулятор) и придавил кнопку звонка.

Оглушительная трель над ухом меня отрезвила.

– А ну, пропустите меня, – я растолкала соседей и отважно открыла дверь.

– Здравствуйте, вы гражданка Павлова? – совершенно правильно угадал гость.

– А вы, наверное, следователь? – Я тоже проявила сообразительность. – Ой, проходите, пожалуйста.

Эдик любезно принял куртку следователя, Юля подала ему тапки. Переобувшись, гость перестал таинственно скрипеть, и я поняла, что пугающий звук производил один из его кожаных ботинков.

– Пойдемте на кухню, заодно чаю попьем, – радушно предложила я, взмахом руки отогнав подальше Юлю и Эдика.

Теплый солнечный день – подарок господа всем, а бездомным – в первую очередь.

Идейный сквоттер Егорыч сонно жмурился, полулежа на оставленной присмиревшим ручьем куче веток, как в плетеном шезлонге.

Чтобы тыл не отсырел, мудрый человек подстелил под себя многофункциональный полиэтиленовый дождевик, а под голову для удобства положил упругий валик из сапог, вложенных один в другой.

На случай, если солнышко начнет припекать, наготове был зонт, способный функционировать и как тент.

Все вчерашние обновки Егорыча показали себя весьма полезными приобретениями, и, млея на пригреве, сквоттер лениво размышлял о том, что жизнь уже налаживается и станет еще лучше, если к божьему человеку продолжат поступать чьи-то дары.

Идея еще разочек заглянуть все в тот же подъезд, как в волшебный сундучок с подарками, в контексте этих размышлений возникла естественно и развилась органично.

Бабушка Вера Григорьевна, будучи ровесницей и сторонницей коллективизации, и в рыночные времена нашла себе место в обществе. Социально активную позицию баба Вера занимала на лавочке у подъезда. С покосившейся деревянной скамьи, как с трибуны, бабушка Вера обличала многочисленные недостатки современной жизни, быта и нравов.

Голос у старушки в отличие от зрения, памяти и ног с годами слабее не стал, а выражения от времени только окрепли и сбивали не подготовленных к словесной атаке граждан не только с толку, но и с курса. Поэтому знающие люди в присутствии на посту бабы Веры старались прокладывать маршруты подальше от ее стратегической лавочки.

Накануне старушка целый день просидела дома из-за ливня, не имея возможности надзирать за происходящим в мире иначе, как посредством просмотра телевизионных программ. К сожалению, в новостях показывали все больше чужие страны и далекую столицу. Охватить заботливым взором милый сердцу родной двор через окно баба Вера тоже не могла, потому как потоки дождя сделали стекло волнистым и непроглядным.

Наутро стало солнечно. Старушка с нетерпением дождалась, пока лужи обмелеют настолько, чтобы не заливать в калоши, а с любимой лавочки хотя бы перестанет капать, и выдвинулась на огневую позицию с рулоном клеенки наперевес.

Некоторое время она развлекала себя тем, что в старый театральный бинокль разглядывала двор, оценивая урон, нанесенный ему шквальным ливнем. Если бы дворник Азиз проявил неосторожность и появился во дворе во плоти (шарканье метлы за углом баба Вера не расслышала), неравнодушная старушка нагрузила бы его работой за троих.

Впрочем, это не доставило бы ей особого удовольствия. Дворник Азиз с бабой Верой не спорил, вежливо кланялся и кротко принимал все ее ценные руководящие указания. Побеждать такого противника было попросту неинтересно.

Другое дело – соседи. Каждого из них баба Вера знала в лицо и по походке, так что все необычное и неправильное в облике и поведении замечала сразу же и могла без промедления заклеймить.

К сожалению, в трехэтажном одноподъездном домике было всего-то шесть квартир и двенадцать постоянных жильцов – маловато материала для клеймения. Хорошо еще, кобель из третьей квартиры регулярно водил к себе разных девах, а старый хрыч из шестой нелегально держал квартирантов, и пришлый люд вносил в жизнь бабы Веры желанное разнообразие.

Этим утром старушке повезло: словно компенсируя вчерашнюю скукотень, новый день щедро, как из мешка, вываливал пред очи бабы Веры незнакомцев.

Едва она обстоятельно устроилась на лавочке – застелила ее сначала клеенкой, потом пледом, а сверху еще положила подушечку, – как появился первый пришлый.

Рыжеватый смазливый блондин с хитрой рожей прошагал в чужой подъезд, как к себе домой, походя царапнув бабушку цепким взглядом и – для компенсации, наверное, – преувеличенно душевно поздоровавшись:

– Добренького утречка, бабуленька!

– И тебе не хворать, внучок! – в той же тональности напевно откликнулась баба Вера, подумав про себя: «У-у-у, чертяка конопатый! Рыжий, глаз бесстыжий!»

Не прошло и пяти минут, как из подъезда вышел другой чужак – не рыжий, непонятной масти, в кепке. Он даже не вышел, а вывалился, с крыльца едва не рухнул и дальше поплыл, как пьяный лебедь, по синусоиде.

– Залил зенки с утра пораньше! – радостно приветствовала незнакомого пьяницу баба Вера. – Ишь, нажрался, клоп вонючий!

Мужик и впрямь изрядно попахивал.

– Слесарь, что ль? – крикнула ему вслед любопытная бабушка, запоздало распознав вонь машинного масла.

Но предполагаемый слесарь ей не ответил. Ему было не до того: за кустами его шумно вывернуло, и неравнодушная баба Вера посочувствовала дворнику Азизу: мало тому было природной грязи во дворе, теперь еще и за алкашом приблудным убирать!

Нервничая, я звенела ложкой в чашке, как корова колокольцем, но следователь был невозмутим. Отодвинув нетронутую чашку, он открыл блокнот:

– Итак, Паулина Павловна…

– Полина, – перебила я. – Пожалуйста, называйте меня Полиной, я так привыкла.

– Хорошо. Скажите, Полина, вы ведь участвовали в телевизионной программе «Совет да любовь»?

– Пассивно, – я поморщилась. – Сидела в зале и смотрела.

– В зале?

– Ага. В зале смотрела в оба, а на экране потом уже вполглаза смотрела, потому что мне очень стыдно было, – вздохнула я. – Вы же видели, что там невестушки вытворяли?

– Вообще-то еще не видел, – признался следователь и, кажется, смутился. – Вообще-то я думал, что это вы были одной из «невестушек». Разве нет?

– А, это Юлины штучки, – я скривилась. – Она послала заявку на участие в программе от моего имени.

– Зачем?

– Затем, что у меня имя прикольное – Павлова Паулина Павловна! – как всегда, едва задели тему моего небанального ФИО, я начала сердиться. – Известно же, что на телевидении нужно чем-то выделиться, чтобы тебя заметили в общей массе, вот Юля и придумала хитрый ход.

– А фамилия самой Юли? – Следователь занес над блокнотом остро заточенный карандашик.

– Тихонова она, Тихонова Юлия Юрьевна. А почему вы спрашиваете?

– Потому что немного напутал и пришел не по адресу.

– Если вам нужна не я, а Юля, то как раз по адресу, мы обе тут живем, – я поняла, что ко мне у полиции ничего нет, и мне сразу же полегчало. – Это она вам тапочки подавала.

– Добрая девушка, – заметил следователь и улыбнулся. – Значит, это она ищет себе жениха?

– Она, она!

– А вы не ищете?

– А почему вы спрашиваете?

– Извините, это не имеет отношения к делу, – следователь перестал улыбаться. – Что ж, Полина Павловна, очевидно, я должен побеседовать с вашей подругой.

Он встал и коротко огляделся, как бы в поисках правильной собеседницы.

Словно Юля могла прятаться под столом или за холодильником.

– Она там, – я махнула рукой на дверь нашей девичьей светелки.

– Очевидно, не одна? – уточнил следователь, сделав пару шагов и насторожившись.

– С Эдуардом и Чучундрой, – ответила я, прислушиваясь к доносящимся из комнаты звукам и стараясь не выдать растущего беспокойства.

За дверью стучали, скрипели, топали и издавали невнятные гортанные звуки.

Бог мой, чем они там занимаются? Предаются бурной страсти? Всего лишь через полчаса после знакомства?!

– С Чучундрой? – повторил следователь, делаясь задумчивым.

Я бы тоже озадачилась, гадая, кому принадлежит такое имечко.

Хм, если вдуматься, мои родители не такие уж изверги. Я хотя бы не Чучундра Павловна по паспорту, уже и на том спасибо.

– Кто-кто, а Чучундра вашей беседе точно не помешает, – заверила я следователя.

С чего бы такому страшилищу, как наш кактус, мешать допросу? Напротив, он даже может помочь. Не зря ведь разные жуткие предметики и вещички – обязательная часть убранства классической пыточной.

Меня больше волновало, не помешает ли чему-нибудь наш случайный товарищ Эдик, но узнать это, не заглянув в комнату, возможности не было.

Я громко покричала:

– Тук-тук! – и еще продублировала сигнал стуком, который поднял бы Илью Муромца, тридцать лет и три года проспавшего на печи.

– Ой, здрасте! – оживленно сказала открывшая нам Юля и шумно сдула локон со щеки.

В руке у нее была швабра.

Бог мой, неужто они делали уборку?!

«Версия с бурной страстью выглядела более убедительной», – высказался мой внутренний голос.

– Позволите войти? – спросил вежливый следователь.

– Конечно! – ответила Юля и сделала резкий выпад шваброй вниз и в сторону.

Откровенно толкаясь, мы со следователем протиснулись в комнату, и я наконец смогла понять, какой увлекательной физкультурой занимались Юля и Эдик.

Они положили набок открытую коробку от пылесоса и загоняли в нее Чучундру подсобным инструментом: Юля – шваброй, а Эдик – крючковатой ручкой мужского зонта.

Чучундра выглядела изрядно загнанной, но не в том смысле, как надо бы: здорово помятая и сильно полысевшая, упаковать себя она все-таки не дала.

– А что это вы тут делаете? – спросил заинтригованный следователь въедливым голосом приставучего мальчика из старого фильма.

– Э-э-э… Это мы тренируемся! – нашелся Эдик.

– Это у нас как бы керлинг, – сказала Юля и со скрипом потерла пол шваброй.

– И одновременно как бы хоккей с мячом, – добавил Эдик и стукнул кактус клюшкой так удачно, что наконец-то случился гол. – О! Один – ноль в мою пользу!

– Хоккей с кактусом? – лишь самую малость удивился следователь.

Я подумала, что у него очень крепкие нервы.

– Ну, это же летний вид спорта! – не задержался с ответом Эдик. – Для жарких стран с тропической растительностью!

– Понятно, – обронил следователь.

И явно соврал: по нарочито невозмутимому лицу его было видно, что с диагнозом Юли и Эдика он еще не определился.

– Юлия Юрьевна, могу я с вами побеседовать?

– Да! А о чем? – Юля отбросила швабру и охотно пошла на сотрудничество.

– Это приватный разговор, – сказал следователь и выразительно покосился на Эдика.

Эдик выразительно покосился на меня, я на Юлю, Юля на Чучундру, а та уже и без того в высшей степени выразительно покосилась и даже завалилась.

– Ладно, вы тут беседуйте, а я поеду новую Чучундру покупать, – решила я и потянула за рукав Эдика.

Следователь при этих моих словах взглянул на кактус в коробке, а Эдик пробормотал:

– Ни дня без тренировки! – и пристукнул об пол ручкой зонта, как караульный гвардеец прикладом.

Следователь с укоризной посмотрел на меня:

– Полина, вы готовы оставить свою подругу наедине с первым встречным?

– Так вы же следователь! – обиделась я.

– А вы в этом уверены? Вы даже удостоверение показать не попросили!

– А ну, живо покажите удостоверение! – хором потребовали я, Эдик и Юля.

Следователь вынул из кармана дерматиновую книжечку и звонко, как клювом, пощелкал ею перед лицами любопытствующих.

– Ромашкин Алексей Витальевич, – успела я прочитать.

Я вообще очень быстро читаю, это у меня профессиональное.

– Рома-а-ашкин! – восхитилась Юля и посмотрела на Алексея Витальевича с новым интересом.

Мне стало ясно, что она прикидывает, как сочетаются ее имя-отчество с роскошной фамилией «Ромашкина».

– Тихонова! – обратилась я к ней по фамилии предков, чтобы не забывалась.

– Я уже почти двадцать пять лет Тихонова! – огрызнулась подружка, посмотрев на меня с вызовом, который я неблагоразумно приняла.

– Ладно, мы подождем на кухне, а вы тут беседуйте, – я выразительно посмотрела на Эдика.

– Иду-иду, – заторопился он. – Заодно чаю попьем.

– Как раз есть чашечка еще теплого, – согласилась я.

Заурядного с виду парня в неброской одежде баба Вера пропустила мимо без звука. Физиономист-самоучка с большим практическим опытом, она давно научилась с высокой степенью вероятности определять, кто «шляется», а кто «следует по государственной надобности».

Этот, неброский, почти наверняка состоял на службе и находился при исполнении.

Баба Вера неловко, но тщательно протерла артритным пальцем в вязаной перчатке окуляры театрального бинокля и проследила за «государевым человеком» через окна на лестничной клетке.

Парень без остановок проследовал на третий этаж, а в какую квартиру – этого баба Вера, к ее большому сожалению, увидеть не могла. «Небось к Гаврилке заявились наконец-то из налоговой», – подумала бабушка злорадно.

«Гаврилку», которого давно уже именовали Гавриилом Иосифовичем, баба Вера знала со времен его, Гаврилки, босоногого и голозадого детства и за истекший период накопила к нему немало претензий.

Список открывало окно, разбитое Гаврилкиным футбольным мячом в одна тысяча девятьсот сорок шестом году…

Бабушка задумалась о добрых старых временах и чуть не пропустила нового чужака!

Вблизи дома неярко нарисовался бородатый дядька в потрепанном комбинезоне маскировочного окраса.

Несмотря на покрой и расцветку в стиле «милитари», форменным армейским одеяние не выглядело, и на представителя регулярных воинских сил чужак не походил – разве что на лесного партизана с очень большим стажем.

Оценив, как этот тип продвигается к подъезду (короткими перебежками от укрытия к укрытию, а на открытых участках – с видом «ля-ля-ля, я тут вышел погулять»), баба Вера азартно насторожилась.

Конечно, можно было бы гаркнуть во все горло: «Эй, ты, куда прешь, чего тут забыл, в приличном доме?!», но посмотреть, что произойдет дальше, было гораздо интереснее.

Покосившись на древнюю бабку, которая застыла на деревянной лавочке, как изготовленная из того же материала резная фигура, Егорыч шмыгнул в подъезд и сразу же искательно обшарил взглядом сумрачные углы.

Не повезло: на сей раз никто там ничего не складировал.

Разочарованно вздохнув, Егорыч поднялся на пару ступенек и заглянул поверх перил на следующий лестничный марш.

А вот теперь повезло: на ступеньках призрачно белело что-то мануфактурное!

– Сеточка! – обрадовался идейный сквоттер, проворно подобрав отрез легкой ткани, присборенной с одного края.

Материал был явно синтетический, тонкий, но прочный, в частую мелкую дырочку. Самое то, чтобы рыбу ловить!

Егорыч вспомнил, что в заводи, оставшейся после вчерашнего разлива ручья, что-то такое серебрилось и плескалось, и порадовался, как удачно все складывается.

Аккуратно скрутив невесомую сеточку в плотный клубочек, он бережно спрятал находку за пазуху. Он совершил бы разведывательную экспедицию по лестнице до верхнего этажа, но там хлопнула дверь, и Егорыч от греха подальше ретировался.

– И чего приходил? Чего хотел? – закричала ему в спину баба Вера, смекнувшая, что ничего более интересного с участием данного персонажа не произойдет. – Шляются тут всякие, а потом у добрых людей вещи пропадают!

Егорыч вздрогнул, ссутулился и поспешил растаять в кустах.

– Тьфу, чертяка! – Баба Вера плюнула и с надеждой уставилась на подъезд: авось еще кто появится.

И вправду появился – все тот же «государев человек».

Вопреки ожиданиям бабушки, он не конвоировал зловредного Гаврилку с заломленными за спину руками и в наручниках. Шел сам по себе и с таким видом, что было ясно: приставать не стоит, пусть деловитый служивый идет себе с миром.

Баба Вера все-таки пробурчала свое традиционное «Ходят тут всякие!», но предусмотрительно дождалась, пока деловитый служивый отойдет подальше, чтоб не услышал.

– Ну? Что так долго-то?

В ожидании окончания беседы следователя Ромашкина с гражданкой Тихоновой мы с гражданином Эдиком, фамилию которого я забыла спросить, не только выпили чай, но и съели яичницу из шести яиц с остатками колбаски.

Юля, явившись к нам, пошевелила носом и с надеждой огляделась, но источник аппетитного запаха был уже надежно спрятан в наших с Эдиком желудках.

– Могу тебе кашу предложить, – сжалилась я над голодной подружкой. – Гречневую, с грибами. Гавросич себе сварил и забыл судочек в холодильнике.

– Давай кашу, – согласилась Юля и решительно придвинула к столу последнюю свободную табуретку.

– Дам, если расскажешь, о чем со следователем говорила!

– Смотри, какая шантажистка! – пожаловалась Юля Эдику.

– А у меня шоколадка есть, – сказал тот. – Дам, если расскажешь, о чем говорили со следователем!

– Шайка шантажистов, – Юля вздохнула, взяла из сахарницы кубик любимого Гавросичем рафинада, закинула его в рот и захрустела. – Лефа фкавал…

– Лефа? – перебила я, хмурясь.

– Ну, Алексей Витальевич Ромашкин, наш следователь.

– Наш?

– Ладно, не хочешь – не наш, тогда мой. Ты будешь слушать?

– Будет, – ответил за меня Эдик и жестом показал – молчи, мол, не перебивай.

Я заткнулась, хотя мне было что сказать девице, которая после двадцатиминутной беседы приватизирует следователя российской полиции настолько, что называет его Лешей!

– Так вот, Леша рассказал мне про маньяка, – продолжила Юля и снова оборвала увлекательные речи. – А где моя каша?

– Вот! – Я шваркнула на стол тарелку и ложку.

Эдик, не дожидаясь напоминания, спешно добавил к натюрморту шоколадный батончик.

– Ум-м-м, – промычала Юля, уминая гречку. – Фкуфная фафа!

– К черту фафу, давай про Лефу! – потребовала я.

– И про маньяка! – попросил Эдик.

Юля шумно сглотнула, отдышалась и, важничая, сообщила:

– Вообще-то это секретная информация, и я не должна ее разглашать…

– Отберу кашу, – пригрозила я.

Эдик молча потянулся к батончику.

Юля хлопнула его по руке и продолжила:

– Но с какой стати у меня должны быть какие-то тайны от лучшей подруги! Разумеется, я все тебе, Полька, расскажу.

– А мне? – расстроился Эдик, не будучи вправе претендовать на привилегии лучшей подруги.

– И тебе расскажу, мне не жалко, – согласилась Юля. – Короче, слушайте и не говорите, что не слышали. Среди зрителей телешоу «Совет да любовь» завелся маньяк! Он убил уже трех девушек в разных городах – Казани, Новгороде и Саратове.

– Стоп! – Я подняла руку, забыв, что в ней поварешка, и капнула кашей себе на плечо. – Черт!

– Это к деньгам, – утешил меня Эдик, подав бумажную салфетку.

Я отряхнула майку и повторила:

– Стоп, не части! Давай подробности. Почему полиция думает, что эти три убийства связаны между собой и совершены маньяком?

– Да потому, что все убитые девушки участвовали в телешоу в роли невест, – объяснила Юля. – И всех их одинаково убили – задушили свадебной фатой.

– Логично, – оценила я.

– Готично, – оценил Эдик. – А почему просвещенное человечество ничего об этих ужасах не знает?

– Потому что полиция все скрывает, разумеется, – Юля пожала плечами. – Ажиотаж в СМИ и паника в народных массах не в их интересах, им маньяка поймать надо.

– А, так его еще не поймали? – Я уловила главное и заволновалась: – Юлька! Только не говори, что следователь пришел к тебе потому, что и ты в опасности!

– Конечно, именно поэтому! – Подружка гордо распрямила плечи, заодно выкатив круче прежнего внушительную грудь.

Эдик задышал чаще. Заволновался, должно быть, о Юлиной безопасности.

– А он каких участниц шоу убивал, этот маньяк? Наверное, победительниц? – понадеялась я.

– Вот тут маньяк никакой системы не продемонстрировал, – с сожалением сказала Юля. – Один раз он задушил победившую участницу и дважды – проигравших.

– Тогда статистика не в твою пользу, – огорчилась я.

– Да брось, в том шоу, где я участвовала, были три соискательницы брачного венца, а маньяк убивает только одну девицу из программы, так что два к одному, что я останусь в живых, – отмахнулась моя легкомысленная подружка. – К тому же: не зря говорят «Предупрежден – значит, вооружен». Я буду смотреть в оба и не позволю маньяку ко мне подобраться.

– Да? Может, уже позволила! – не сдержалась я. – Может, это он сидит рядом с тробой!

– Я?! – удивился Эдик.

– Он?! – Юля захохотала.

Эдик немного подумал и решил обидеться:

– Что, я не гожусь в секс-маньяки?

– Какой из тебя маньяк-убийца, Эдя, ты же милый! – Юля потянулась и потрепала милого Эдю по загривку, как щенка. – К тому же Леша тебя видел и обещал узнать, кто ты такой.

– И вправду мило, – Эдик скривился.

– Кого тут что-то не устраивает, тот свободен идти восвояси, – строго сказала я. – И нам с тобой, Юлия Юрьевна, тоже пора выдвигаться. Если Гавросич ввечеру не обнимет родную Чучундру, услуги маньяка-убийцы не понадобятся, дед его опередит и укокошит нас сам. Хотя, возможно, в сложившейся ситуации имеет смысл оставить тебя дома, заперев на три замка?

– С ума сошла? А Чучундру кто потащит? Ты, что ли? – фыркнула подружка. – Ты ее вместе с горшком не поднимешь, дохлятинка!

– Кто дохлятинка? Я – дохлятинка? Смотри, не загреми на тот свет раньше меня, невеста маньяка! – завелась я.

– Девочки, девочки! Не ссорьтесь! – вмешался Эдик. – Перед лицом опасности нужно выступать стройными рядами, так что пойдем колонной по три. А Чучундру вашу я понесу, мне нетрудно.

– А своих дел у тебя нет? – огрызнулась я.

– Эй, полегче! – окоротила меня Юля, явно заподозрив, что я желаю отшить случайно подвернувшегося кавалера, и желая пресечь такое глупое и вредное разбазаривание ценностей. – Эдик, мы с благодарностью принимаем твою помощь. В конце концов, пылесосная коробка с дюжим кактусом внутри – это не женская ноша.

Тут я подумала, что подруга права: картонный куб с габаритами около двух метров по сумме трех измерений – не тот аксессуар, который украсит прекрасную даму.

И перестала спорить:

– Ладно, идем втроем!

Добрый денек продолжал щедро одаривать добрую бабушку Веру: ближе к обеду объекты повалили кучно.

Из подъезда вышли сразу трое: две девки, жилички Гаврилкины, и давешний рыжий-бесстыжий. Парень нес большую коробку с изображением самого популярного домашнего питомца класса хоботных – пылесоса.

Баба Вера прицелилась и произвела пробный выстрел:

– Куды хозяйский агрегат поперли, шалавы?

Девки переглянулись.

– В ремонт, бабушка! – не растерялся рыжий. – Вот, не смог я его починить на дому, приходится в мастерскую везти!

– А ты хто, пылесосный мастер, что ли? – добрея, спросила старушка.

Пылесосных дел мастера имело смысл запомнить, мало ли, вдруг пригодится.

– Еще какой! – донеслось уже из-за угла.

Троица быстро перебирала ногами – очевидно, пылесос захворал весьма опасно и нуждался в самой скорой помощи.

– В мусорный бак Чучундру выбрасывать нельзя, туда бродячие кошки за едой лазят, какая-нибудь бедная киса может пораниться о колючки, – на ходу рассуждала Юля.

– Выбросим вместе с коробкой, она защитит бродячих кис, – предложил Эдик.

– Ты что?! На пылесос еще годовая гарантия не истекла, нельзя упаковку выбрасывать! – возразила я. – Коробку надо будет вернуть на антресоли, а то дед нас убьет.

– Я смотрю, опасно вы живете, с дедом-то вашим, – съязвил Эдик. – Чуть что не так, и убить может старче.

– Что ты, Гавросич хороший, добрый, – вступилась за нашего деда Юля. – Только немного раздражительный, но для пожилого человека это нормально.

– Так нормально, что от него вся родня убежала, – не удержалась я от ехидного комментария.

– Тем более мы должны пожалеть старика, потерявшего еще и Чучундру! По нашей вине он лишился последнего дорогого существа! – со слезой в голосе вскричала Юля и тут же радикально поменяла тон, добавив абсолютно деловито: – Смотрите, в овражке куча растительного мусора, давайте приобщим к ней наш дохлый кактус!

Под крутым бережком после ливня с разливом ручья образовался внушительный завал из коряг и веток с листьями. Лишний кактус не нарушил бы своеобразную гармонию этого природного сооружения.

– Экологически чистое захоронение, – одобрил Эдик и, встав на самом краю обрыва, перевернул коробку и вытряхнул из нее кактус. – Покойся с миром!

– Прощай, дорогая Чучундра! Мы никогда тебя не забудем! – вернув в голос хрустальную слезу, прозвенела Юля.

– Прости меня, кактус, – шепнула я.

Меня запоздало накрыло чувство вины.

Знаете ли вы, что карнегия гигантская, произрастающая в пустыне Сонора, может доживать до ста пятидесяти лет и достигать при этом пятнадцати метров в высоту и весить до десяти тонн? А цереусы, которые отличаются длинными цилиндрическими стеблями до двадцати метров в высоту, живут более трехсот лет!

У бедной Чучундры могла быть долгая жизнь, если бы не мой роковой удар подушкой.

«С другой стороны, где жили бы вы с Юлей, если бы дедов милый кактус разросся до двадцати метров?» – резонно поинтересовался мой внутренний голос.

Это замечание сразу же примирило меня со скоропостижной смертью Чучундры.

– Ну? Куда теперь? – ловко перевернув ставшую невесомой коробку, спросил повеселевший Эдик.

– А вот тут у меня адресочек, – я потянула из кармана бумажку. – Вот, улица купца Фролова, дом пять. Где это, далеко? Меня предупредили, что кактус можно забрать только до полудня.

Эдик посмотрел на часы, Юля – на солнце на полпути к зениту.

– Успеем, – решили оба.

– Ох, дуры вы безмозглые, твари чешуйчатые! – ласково ругался Егорыч, шагая по отмели в присвоенных им резиновых сапогах – тех, что побольше.

Маломерки тоже пригодились: сошли за ведерки. Один сапог Егорыч нес под мышкой, собирая в него рыбешек, застрявших на отмели.

Большая вода как накатила, так и ушла, а сазанчики, подхваченные внезапным разливом в искусственном пруду турбазы «Золотая удочка», остались. Самые умные или удачливые укрылись в заводи под корягами – тех Егорыч надеялся вытянуть сетью, но и просто так, без всякого снаряжения, мелочи на ушицу он уже поднабрал.

Жаль, что резиновые сапоги могли похвастать водонепроницаемостью, но не огнеупорностью, а то второй сапожок вполне можно было бы использовать как кастрюлю для варки!

Эх, где бы взять котелок?

Егорыч пригляделся к завалу на берегу. В куче мусора, принесенного водой, преобладала растительность, но попадались и тряпки, пластиковые бутылки, разный прочий хлам.

Егорычу сейчас нужна была посудина, и он высматривал предметы округлой формы. Нашел жестяной тазик, к сожалению, непоправимо дырявый, сдувшийся резиновый мяч и целехонький трехлитровый баллон.

А потом углядел между переплетенными ветками и глинистым откосом еще что-то округлое и зеленое, вроде помятого армейского котелка.

Тянуться сквозь преграду надо было далеко, Егорыч по самое плечо погрузил руку в хаотическое переплетение веток и стеблей, и хватать искомый предмет ему пришлось без помощи зрения, на ощупь.

Схватил – и заорал дурным голосом.

Даже глуховатая баба Вера, сидя на лавочке, услышала полный возмущения болезненный вопль. Орали в той стороне, где ручей, да так орали, что ворон с деревьев посрывало!

Жаль, что с лавочки у подъезда берег ручья даже в бинокль разглядеть было решительно невозможно.

– Как обманчива бывает внешность, – философски заметила Юля. – С виду дядя типичный алкаш, а на самом деле – надо же! – знаток и ценитель кактусов!

– Ну что, берете? – Упомянутый знаток и ценитель вернулся из короткого забега на кухню, распространяя вокруг себя запах крепкого спиртного.

– Ботаники тоже спиваются, – зашептал Эдик – еще один философ. – А то и скуриваются! Знаете, какие растения некоторые знатоки и ценители у себя в квартирах выращивают? У-у-у!

– Берем! – повысив голос, чтобы прекратить прения не по существу вопроса, сказала я. – Размерчик как раз наш.

– Вот только у нашего кактуса иголки желтые были, а у этого белые, – отметила подруга-художница деталь, которую я упустила. – Боюсь, Гавросич заметит разницу и что-то заподозрит.

– Скажите, Владимир, а можно сделать так, чтобы иголки кактуса стали желтыми, а не белыми? – спросила я хозяина квартиры.

– Легко, – кивнул тот. – Добавите в грунт в горшке пищевой краситель, и через пару месяцев и иголки, и сам кактус примут нужный колер, хоть желтый, хоть синий.

– А побыстрее нельзя?

– А побыстрее только кошки родятся.

Владимир прошествовал по проходу между рядами горшечных растений в оранжерее, которой стала обычная лоджия, в дальний угол и обернулся к нам, держа в руке раритетный деревенский ухват:

– Коробку подставляйте!

– Вот какой инструмент был нам нужен, а вы – лопата, лопата! – проворно подавая под погрузку тару, которую мы принесли с собой, восхитился налаженным бытом опытного кактусовода Эдик.

Вместе с горшком Чучундра Вторая в коробку не влезла – верхнее полушарие осталось на виду.

– Мы не можем нести ее в таком виде! – зашептала мне Юля. – Во дворе баба Вера сидит, она увидит кактус и обязательно что-нибудь скажет Гавросичу.

– Извините, а у вас не найдется какой-нибудь тряпочки, чтобы прикрыть растение? – спросила я хозяина.

– А зачем?

– Ну, что же вы, Владимир! – первым нашелся с ответом Эдик, явно самый сообразительный из нас. – Опытный заводчик элитных зеленых друзей – а таких банальных вещей не знаете! Есть же старое правило: растение, если оно не подарено и не украдено, а куплено за деньги, целый месяц никому показывать нельзя, примета дурная!

Дарить нам кактус Владимир не захотел, предпочел выдать бонусом тряпочку. Старый холщовый мешок вполне сгодился.

В троллейбусе Эдик и Чучундра Вторая в парандже ехали на одном сиденье, а мы с Юлей устроились напротив и провели экспресс-совещание.

– Что с иголками-то будем делать? – спросила подружка.

– Красить, конечно, что же еще.

– А как?

Я посмотрела на нее с осуждением:

– Ты не знаешь? Кто у нас художник?

– Я, как художник, могу предложить варианты, – Юля прикрыла глаза, явно воображая себе вариативный макияж Чучундры. – Во-первых, можно взять нестойкую водорастворимую краску. Тогда при поливе она постепенно, где-то за пару месяцев, смоется, и Гавросич будет думать, что иголки побелели по каким-то естественным причинам. А можно использовать акриловую краску, она будет держаться вечно… Вот только век Чучундры Второй это может здорово сократить. Я, знаешь, много знаю об акриловых красках, но как они сказываются на самочувствии кактусов, даже не представляю. – Юля перевела дыхание и продолжила вдохновенную речь: – Хотя, если на продолжительность жизни этого кактуса нам наплевать, я бы использовала лак по дереву. С ним, конечно, придется повозиться, наносить его нужно несколько раз, зато потом колючки и золотистые будут, и блестящие, как полированные косточки. Как художник и эстет, я за лак.

– А как человек и пароход?

– За что попроще и побезвреднее. Заметь, масляную краску я даже не предлагаю, она будет так вонять, как здоровые кактусы не пахнут даже в худшие периоды своей жизни.

– А нестойкая водорастворимая будет вонять?

– Вонять не будет. Попахнет немножко – и все. И высохнет за пару часиков.

Я посмотрела на часы:

– Как раз пара часиков у нас и будет. А эта самая краска у тебя найдется?

– Я думаю, акварелька сгодится, – решила художница. – У меня есть превосходные акварельные краски на меду, их даже есть можно.

– Отлично! – Я обрадовалась. – Значит, окрашивание Чучундре не повредит.

Меня бы очень угнетала мысль о том, что по моей вине страдает и гибнет еще один редкий кактус.

В поликлинику Егорыч даже не сунулся бы – все равно без медицинского полиса и паспорта погонят взашей, а вот в травмпункте доктора привыкли к экстренным обращениям и принимали даже самых странных пациентов.

Егорыч очень надеялся, что выглядит не хуже других, да так оно и было. Тетка-огородница в растянутой майке и розовых подштанниках, прихромавшая к айболиту, опираясь на тяпку, прямо со своей делянки, смотрелась форменной бродяжкой, а парень с электрической лампочкой во рту вообще производил впечатление слабоумного от рождения.

Электрифицированного идиота тетка и Егорыч, переглянувшись, пропустили первым. Не дай бог, раздавит во рту свою лампочку, нажрется стекла, помрет ведь, не приведи боже…

Сам Егорыч пошел вторым. Рука у него жутко болела и выглядела пугающе – опухшая, красная, вся в багровых царапинах и дырках от уколов. Не рука, а клешня вареного рака-гиганта.

– Кто это вас так? – опасливо поинтересовалась тетка в подштанниках. – Кошка бешеная или, может, еж?

– Я вообще-то не понял, – признался Егорыч. – И, покосившись на забытую кем-то газету, добавил: – Может, вообще змея. Ядовитая, зараза!

Газета из разряда «желтых» пестрела тематическими заголовками: «Городские голуби смертельно опасны», «Рыбаки выловили в пруду карася-монстра» и «Грибника укусил уж-мутант».

Тетка, явно уже успевшая пролистать ту газетку, почтительно охнула и пропустила неведомо кем укушенного вперед.

– Это, батенька, никакая не змея и даже не ежик! – обработав раны потерпевшего и вытянув из них два обломка желтых иголок, охотно объяснил хирург. – Это, представьте себе, кактус!

– Какой кактус? Откуда у нас кактус? – не поверил Егорыч – вынужденный знаток типичной городской растительности.

– Уж не знаю, но факт остается фактом: вы у меня сегодня уже второй пациент с уколами иголками кактуса, – жизнерадостно сообщил хирург. – Утром уже приводили одного такого, так сказать, маленького человека, только у него нога была травмирована. Он, что удивительно, тоже не знал, что поранился кактусом, а я, признаться, не сразу понял, какие такие шипы извлекаю, пришлось даже справочную литературу полистать. В нашей местности, знаете ли, редко кому случается поймать пяток заноз от крупного кактуса.

– Это все потому, что человек в естественную среду грубо вмешивается, – рассудил Егорыч, сам живущий, почитай, на лоне природы. – Испохабили всю экологию, и нате вам – кактусы-монстры на людей нападают!

– Преувеличиваете, батенька, но зерно истины в ваших рассуждениях, конечно же, есть.

Добродушно похохатывая, эскулап наложил на обработанные раны Егорыча повязку с мазью и велел некоторое время руку поберечь, не нагружать.

– Одна иголка очень неудачно попала в нервный узел, – объяснил он пациенту. – Так и руку потерять недолго было, знаете ли.

Он представил себе заголовок статейки в «желтой» газете: «Кактус-монстр лишил человека руки» и похихикал над этой фантазией, но беззвучно, про себя, чтобы не обидеть и не напугать пациента.

Едва войдя в квартиру, Катерина сразу поняла: Вовка, скот, опять напился!

Пониманию поспособствовали пустая бутылка и стакан на столе в кухне, а также мощный храп в гостиной. Здорово, значит, нализался, если даже до спальни не дошел.

И где только деньги на пойло нашел, скотина?!

Катерина в сердцах громко шваркнула об пол сумку с моющими средствами, щетками и мочалками. Вовку это, конечно, не разбудило, да и самой Катерине облегчения не принесло.

Вот Вовка гад, морда пьяная! Катерина-то думала после обеда в «Мир садовода» за грунтом съездить, Вовка за грузчика сошел бы, сама-то она и одного мешка не дотащит.

Катерина расстроилась пуще прежнего.

В ее тяжелой и безрадостной жизни счастливых моментов было мало, и почти все они приходились на то время, когда Катерина самозабвенно возилась с горшечными растениями. Просторная светлая лоджия была полностью оккупирована зелеными друзьями Катерины.

А Вовка посвящал себя служению зеленому змию.

Сняв и затолкав в стиралку одежду, в которой она убирала чужие квартиры, Катерина быстро приняла душ, надела домашний халат и босиком, с мокрыми волосами, заторопилась в свой маленький рай. Традесканцию пора было обработать мыльным раствором и сполоснуть теплой водой, а орхидею не помешало бы притенить…

Потерю в стройных рядах питомцев Катерина заметила сразу же, хотя коварный Вовка и попытался замаскировать образовавшуюся брешь, расставив оставшиеся горшки попросторнее.

Вот, значит, где он деньги на водку взял! Пропил кактус Грузона, паскуда!

– Ты куда мою эхинацею дел?! – безжалостно растолкав супруга, потребовала ответа разъяренная Катерина.

– Эхи… Нахи…

Вовка что-то помямлил, а потом вполне отчетливо послал жену на три буквы.

– Продал кому-то, паскуда, – поняла Кате-рина.

Ждать, пока подлюга Вовка проспится и расскажет все толком, она не могла. За это время кактус могли и в другой город увезти! А что? Запросто! Эхинацею Катерина выкормила-выпоила знатную, такую на любую выставку представить не стыдно.

Открыв секретер, Катерина отыскала ручку и старую тетрадку в линейку, села и вывела на первом листе:

Объявление

Пропал редкий кактус – Эхинацея Грузона…

В «Мир садовода» она, разумеется, не поехала. Вместо этого Катерина полдня раскатывала по городу на трамваях-троллейбусах, расклеивая в местах наибольшего скопления граждан свои объявления.

От помощи дилетантов наша профессиональная художница отказалась и росписью по кактусу занялась единолично. Мы с Эдиком, чтобы не мешать рукодельнице, ушли на кухню и озадачились приготовлением ужина.

В холодильнике было пустовато, не помешало бы сходить в магазин и пополнить запасы провианта, но оставлять Юлю одну мне было страшновато. Оставлять ее вдвоем с Эдиком – тоже. Парень-то он вроде неплохой, но пока не прошел проверку у следователя, нет гарантий, что не маньяк.

Маньяки – они же как раз такие милые и симпатичные.

До тех пор, пока не начинают кроваво маньячить.

А новый наш знакомый тем временем не ленился зарабатывать очки. Он безропотно почистил картошку и добросовестно перемолол жесткую волокнистую говядину ручной мясорубкой – подвиг, который мне никогда не удавался по причине нехватки грубой физической силы.

Румяная картошечка уже почти дошла до готовности, и котлетки на сковородке веселым шкворчанием символизировали о приближении к полной кондиции, когда Юля громко позвала нас из комнаты:

– Идите принимать работу!

Я уменьшила огонь под сковородками, и мы с Эдиком пошли полюбоваться Юлиным творчеством.

– Ух ты! Как будто так и было! – оценил реалистичность произведения неискушенный зритель Эд.

Я обошла вокруг журнального столика, на котором стояла Чучундра Вторая, придирчиво осматривая кактус со всех сторон.

В самом деле, иголки убедительно пожелтели.

– А это что? – Я ткнула пальцем в узел колючек, раскрашенный в несколько тонов а-ля чайная роза.

Укололась, ойкнула и сунула палец в рот.

– Осторожнее! Это я не удержалась и покреативила немного, – призналась Юля. – Скучно все колючки одинаково желтым красить, было бы прикольно разрисовать их в фантазийном стиле.

– Гавросич не оценит, – возразила я. – Перекрась эту чайную розу в ровный желтый, пожалуйста.

– Ладно, – Юля вздохнула, прицелилась, мазнула по колючке кисточкой и промокнула избыток краски губкой.

– Ювелирная работа, – похвалил филигранную точность Эдик.

– Результат болезненных проб и ошибок, – пожаловалась Юля. – Я все руки себе исколола, пока приноровилась.

– Ох, нелегкая это работа, – согласилась я с ней строчкой из стихотворения Чуковского.

– Ох, работа нелегка – акварелью красить ка… Кактусы Грузона в розовых вазонах! – тут же срифмовала Юля.

У нее папа поэт, так что талант наследственный.

– Класс! – восхитился экспромтом Эдик. – Только не вазон, а горшок, и не розовый, а коричневый…

– Блин! – воскликнула я без намека на восторг, зато почти с ужасом. – А вазон-то, вазон!

– А что не так с вазоном? – Юля прищурилась.

– Он же совсем другой формы! – огорчилась я. – Я только сейчас сообразила: у той Чучундры горшок был круглый, а у этой цилиндрический! Думаешь, Гавросич этого не заметит? Блин, блин и блин! Надо срочно пересаживать Чучундру Вторую в правильный горшок…

– Не успеем, – сказала Юля, прислушиваясь к шагам на лестнице. – Гавросич идет. Все. Все пропало…

– Без паники!

Эд огляделся, прыгнул к застекленному шкафу с парадной посудой и снял с полки супницу, произведенную местным фарфоро-фаянсовым заводом и талантливо расписанную лично непризнанной пока художницей Ю. Ю. Тихоновой.

– Вот! Давайте свой вазон сюда!

Мужественно пренебрегая угрозой дополнительно пораниться о колючки, мы с Юлей в четыре руки подхватили горшок с кактусом и поместили его в супницу.

– Замечательно входит! – прокомментировал результат Эд.

Я покачала горшок – он сел крепко.

– И замечательно, что не выходит! Гавросич его не вытащит и не заметит подлога.

– У-ф-ф-фу-у-у! – облегченно выдохнула Юля и стерла пот со лба той же губкой, которой красила кактус.

– Кто дома-а-а? – донесся из прихожей голос Гавросича.

– Слава богу, все уже дома, даже новая Чучундра, – пробормотала я и крикнула в ответ: – Мы дома-а-а!

– Чучундру на подоконник, живо! – скомандовала Юля.

Эдик, приседая от тяжести, зато вполне удобно держа ношу за ручки супницы, препроводил Чучундру в места постоянной дислокации.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказала я, падая в кресло и уже на лету чинно складывая на коленях исколотые руки.

Юля же сноровисто прилепила на журнальный столик лист акварельной бумаги, оправдывая присутствие в интерьере прочих художественных инструментов.

– Добрый вечер, девочки, – поздоровался Гавросич. – Увидел Эда и добавил, приятно удивленный: – И мальчики?

– Гавриил Иосифович, познакомьтесь, это Эдуард, он ммм… – дальше Юля не успела придумать.

– М-м-меценат! – заявил потрясающе сообразительный Эдик, от слога к слогу добавляя в голос уверенности. – Поддерживаю юные дарования творческими заказами.

– Я его портрет писать буду! – подхватила Юля и в подтверждение сказанного широким жестом намалевала на белом листе желтый круг – видимо, контур лица позирующего Эда.

Судя по контуру и его насыщенному желтому цвету, я бы предположила, что портрет будет написан в абстрактном стиле, причем к запечатлению назначен кто-то из соплеменников Великого Мао. Однако Гавросич в тонкости анализа живописного произведения вдаваться не стал, только заметил по-отечески заботливо:

– Не перетрудись, деточка, что-то ты выглядишь не очень, пора бы и отдохнуть, чай, день-то субботний! – и скрылся в кухне.

– Почему это я не очень выгляжу? – заволновалась художница-портретистка.

– Потому что желтую акварель по всей морде размазала и смотришься жертвой острого гепатита! – объяснила я, не церемонясь. – Пойди умойся.

Юля послушно положила кисть и губку.

– И руки вымой! – крикнула я ей вслед. – Сейчас ужинать будем!

– Надеюсь, меценат тоже приглашен? – заволновался Эдик.

– Меценат, которому мы обязаны фаршем, может рассчитывать на котлету, – кивнула я.

Мне уже было весело.

Вот только царапины на руках жгло огнем.

Все-таки что-то было в Юлиной идее повыдергивать кактусовые иголки пинцетом. Честное слово, от такой эпиляции Чучундра только похорошела бы.

Котлеты удались, ужин прошел в теплой дружественой обстановке, только скрыть от Гавросича пораненые руки нам с Юлей не удалось.

– Где поцарапались-то? – спросил Гавросич. – Неужто о мой кактус?

– Нет, что вы! – в голос вскричали мы с Юлей. – Кактус тут совершенно ни при чем!

– Это они кошечку с дерева снимали, – удачно соврал Эд и подмигнул Гавросичу. – Девчонки, что с них возьмешь! Жалостливые…

– Надо бы обработать царапины, пока не воспалились, – посоветовал дед. – Да и уколы от бешенства сделать не помешало бы, чай, кошка-то чужая, незнакомая?

– Сейчас чай допьем, и я девочек к доктору свожу, – важно пообещал Эдик.

– Меценат-благотворитель, – пробормотала Юля ехидно.

Однако видно было, что забота ей приятна.

– Ну-ну, – одобрительно буркнул Гавросич.

Он, к сожалению, разделяет Юлину дурацкую теорию о том, что историческая миссия каждой девушки – поскорее выйти замуж. При этом, по его мнению, вовсе не обязательно, чтобы все мужчины женились.

Вот как одно сочетается с другим, я не понимаю?

Целый день на свежем воздухе, с людьми, но на бутербродах с чаем из термоса – это не самый правильный режим для старой женщины. Тем не менее баба Вера чувствовала себя прекрасно.

В сгущающихся сумерках она ушла домой, в свою маленькую однокомнатную квартирку и, пока на плите разогревался куриный супчик, вкратце записала события дня в специальную тет-радь.

Очень старая дева, когда-то спортсменка, красавица и комсомолка, так и не изжила подхваченную в юности классово чуждую привычку вести дневник.

После ужина Эд, как обещал, потащил нас с Юлей в поликлинику.

Напрасно мы уверяли его, что в седьмом часу вечера в этом богоугодном заведении на посту будет разве что сторож. Эдик почему-то был убежден, что должность «дежурный врач» подразумевает круглосуточную работу. И, конечно же, ошибся.

Районная поликлиника встретила нас запертыми воротами, на которых недвижимо висел пудовый замок и трепетали две бумажки – официально утвержденный график работы процедурного кабинета и постороннее частное объявление.

– Пропал редкий кактус – эхинацея Грузона, – прочитала я по привычке читать все-все, что попадется. – Ну, надо же! Неблагоприятно нынче звезды сложились для кактусов Грузона: тот погиб, этот пропал…

– Ну, а что? – Моя романтичная подружка с удовольствием поддержала тему. – Кактусы – тоже живые существа, как же им не реагировать на Луну в ретроградном Меркурии?

– Кактусы, реагирующие на Луну, это уже оборотни какие-то! – поежился Эдик и талантливо завыл. – У-у-у-у-у!

В квартале частных домов залились лаем собаки.

– Надеюсь, укол иголками не приводит с заражению кактусотропией! – подхватила шутку Юля. – Не хотелось бы каждое полнолуние зеленеть и покрываться колючками!

– Хорошо бы для начала вытащить те колючки, которые мы уже подцепили, – напомнила я, не спеша веселиться.

У меня в указательном пальце совершенно точно засела кактусовая заноза. Я боялась, что ранка воспалится.

– О, я знаю, где мы найдем помощь! Нам туда! – сориентировался Эдик.

Я посмотрела в указанную сторону.

Над массивом темных приземистых зданий неразличимой в потемках архитектуры и невнятного назначения огненно-красным горели два загадочных слова: РА МПУ.

– Это что, кабинет корейской медицины?

– Необязательно корейской, возможно, египетской, – предположила Юля. – Ра – это ведь бог Солнца в Древнем Египте, правильно?

– Правильно, – подтвердила я. – А кто такой Мпу?

– Звучит по-африкански, – задумалась Юля.

– Я не пойду лечиться к темнокожим! – решительно объявила я. – Прошу прощения за нетолерантность, я не расист, но негров не люблю. Особенно негров в белых халатах. У меня с ними связано шокирующее воспоминание детства.

– Какое? – живо заинтересовалась Юля.

– Как-то раз во времена моего счастливого детства нашему семейному матриарху, моей любимой бабуленьке Ксении Митрофановне, стало плохо, – поведала я. – «Скорая» увезла ее в больницу, там старушку сразу же положили на операционный стол, а дежурный хирург был нетрезв и прислал вместо себя стажера-интерна зимбабвийского происхождения.

Юля хихикнула.

Я строго посмотрела на нее и договорила:

– А бабуля, дожидаясь доктора, уже богу помолилась и на всякий случай с жизнью попрощалась, приготовилась, если что, уходить на тот свет. И как раз перебирала мысленно все свои грехи, встревоженно прикидывая, в рай ее возьмут или в ад? И тут, представьте, заходит, засучивая рукава, какой-то черный черт и на ломаном русском объявляет: «Прывэт, бабуня, я прышел за тобой!»

– А бабуня что?

– А бабуня без малого все! Чуть кони не двинула бабуня, еле откачали! Сердечный приступ приключился, представь, на фоне обострения желчекаменной болезни! – Я сокрушенно покачала головой. – С тех пор я негров в медицине не люблю…

Тут рядом кто-то захрюкал, как африканский бегемот, и захохотал, как соплеменная бегемоту гиена.

Я обернулась на звуки джунглей и увидела Эда в полуприсяде. Его буквально скорчило от смеха.

– Мог бы проявить побольше сочувствия к чужой бабушке! – укорила его Юля, поспешив спрятать собственную ухмылку.

– Я не над бабушкой, я над девушками смеюсь! – сквозь смех выдавил из себя наш приятель. – «Ра Мпу», кабинет египетско-зимбабвийской медицины, это же надо такое придумать! Девки, вы что? Это никакое не РАМ ПУ, это ТРАВМПУНКТ, просто некоторые буквы не светятся! Идемте уже, пока и туда не опоздали!

Мы послушно пошли куда сказано, но по пути я ворчала, что медучреждениям, малобюджетным настолько, что не хватает на новые лампочки, я доверяю не многим больше, чем темнокожим эскулапам.

А зря.

В травмпункте вел прием веселый доктор нормальной среднерусской наружности. Нашим с подругой ранениям он не сильно удивился, сказав, что я и Юля за сутки соответственно третий и четвертый пациенты с такими травмами.

– То есть беглые кактусы под влиянием ретроградного Юпитера действительно нападают на людей? – дурашливо округлил глаза Эдик.

– Узнаю, кто подбрасывает мне в приемную «желтые» газеты – направлю принудительно на клизму, – покачал головой эскулап.

Он быстро и безболезненно – видно было, что наловчился, – вынул две занозы из моих пальцев и три из Юлиных, прописал нам согревающую мазь и отпустил с миром.

Медсестра-регистратор Маргарита Викторовна невозмутимо выслушала распоряжение доктора «выбросить к чертовой матери дурацкие газетенки из приемной» и демонстративно понесла непрофильную прессу на помойку.

Все равно эта конкретная газета уже устарела. Маргарита Викторовна знала, что завтра в ее почтовом ящике появится новый номер, и ожидающие своей очереди на прием страдальцы будут только рады свежему чтиву. Люди отвлекутся, малость успокоятся, и к Маргарите Викторовне в ее окошечко с ненужными вопросами лишний раз соваться не будут. Всем хорошо!

Ближайший мусорный контейнер находился в проулке у соседней поликлиники. По пути к нему Маргарита Викторовна ознакомилась с объявлением на воротах и оторвала от него лепесток с телефонным номером.

Маргарита Викторовна регулярно читала «желтую» прессу, и версия о бешеном кактусе, покусавшем за сутки четырех человек, не показалась ей невероятной.