Наутро, размотав бинты, мы с подружкой обнаружили, что наши расцарапанные руки выглядят получше, но отнюдь не идеально.

– Эх, недостаточно еще холодно для того, чтобы перчатки надеть, – посетовала Юля. – А с такими лапами ходить – только людей пугать. Что ж нам, в выходной день дома сидеть придется?

– Давай сходим в кино, – предложила я. – В темном зале никто не увидит, какие у нас руки.

– В темном зале?

Юля заколебалась.

– Поль, ты, может, забыла, но на меня, вполне вероятно, маньяк охотится… Вдруг он подберется ко мне в кромешной темноте со своей фатой-удавкой? В кинотеатре звук такой, что моих последних тихих хрипов никто не услышит, да и самого маньяка никто не заметит: если фильм интересный, все на экран смотреть будут!

– Пойдем на неинтересный, – неуверенно предложила я.

– На неинтересный я не хочу!

– Тогда сядем на последний ряд, чтобы маньяк к тебе сзади не подобрался!

– А он подберется сбоку!

– Так ведь сбоку буду я!

– А с другого боку? Ты меня только с одной стороны прикрыть сможешь, с другой-то я буду беззащитна!

– А-а-а, я поняла.

До меня дошло, к чему эта дискуссия.

– Ты намекаешь, что нам нужно взять с собой в кинотеатр еще кого-то.

Юля энергично кивнула.

– Может, Гавросича позовем?

Юля энергично помотала головой.

– Тогда кого же? – Я притворилась, будто не могу прочитать мысли сексуально озабоченной подружки.

– Может, Эдик согласится, – сказала она и поковыряла тапкой паркет, изображая смущение.

– Понятно, – хмыкнула я. – Ладно, звони Эдику.

И пошла наводить красоту перед выходом в люди.

Юля звякнула Эдику, договорилась с ним встретиться у кинотеатра и невероятно быстро собралась.

Я немного задержалась у зеркала, примеряя то кофточку, то курточку.

Легкое желтенькое мне надеть или тепленькое зеленое?

– Ладно, так и быть, я скажу, в чем твоя проб-лема, – некоторое время потаращившись на меня и повздыхав, объявила Юля.

Можно подумать, я ее об этом спрашивала!

И можно подумать, у меня есть проблемы!

Так желтое или зеленое, желтое или зеленое?

– Ладно, говори, в чем?

Полностью мой вопрос звучал как «Ладно, говори, в чем мне идти – в желтой кофте или в зеленой куртке?», но подружка поняла по-своему:

– Твоя проблема в том, что ты носишь эти меховые изделия!

Я проехалась взглядом по своему отражению в зеркале сверху вниз, но ничего, похожего на предмет беседы, на себе не обнаружила.

Единственным меховым изделием в радиусе метра от меня был собственный Юлин тапок в виде потрепанного жизнью розового кролика. Он нервно подскакивал, словно желая вмешаться в разговор: Юля качала ногой. Того и гляди, тапочный кролик превратится в белку-летягу и усвистит на бреющем полете по коридору в кухню!

– Ты поосторожнее с метательной обувью, – предупредила я, напоминая подружке о фиаско с туфлей в телеэфире.

– Не меняй тему, сейчас мы говорим о тебе.

Юля все-таки приземлила своего прыгучего кролика, подалась вперед и решительно ткнула пальцем в мое лицо, чуток промахнувшись мимо глаза.

Я тут же представила себя в черной повязке через выбитое око и отпрянула:

– Ты чего?!

– А того, что это не брови, а мечта таксидермиста! – объявила Юля и, переведя глазовыбивательный перст из горизонтального положения в вертикальное, погрозила мне этим пальцем.

Кто не знает, таксидермист – это мастер по изготовлению чучел. Какое ему дело до моих бровей? Хм…

Я с новым интересом посмотрелась в зеркало.

Брови как брови. Совсем не похожи на меховых животных.

Разве что самую чуточку.

– Это же не брови, а олицетворение дикой природы! – продолжала клеймить меня Юля. – Беловежская пуща какая-то!

– Да брось, – я неуверенно пригладила упомянутые брови.

Да, я их не выщипываю, не брею, не эпилирую и не стригу газонокосилкой. Мои брови нравятся мне в своем естественном виде. Да нормальные же брови, не разлапистые и не кустистые!

– Такие брови были только у неандертальцев, – авторитетно заявила Юля. – Но и они перестали их носить сразу после эпохи великого оледенения. Тебе надо начать оформлять свои брови, пока они не разрослись вдоль и вширь, как у Брежнева.

Я поняла, что пора перехватить инициативу, и утомленно вздохнула:

– Ах, Юля, детка, что ты знаешь о бровях…

Детка Юля (на три года старше меня) удивленно приподняла свои брови.

– Брови, Юля, это верный показатель того, насколько женщина разумна.

– Волос долог – ум короток? – ехидно припомнила подружка.

– Это про косу, – я не позволила себя сконфузить. – А брови – символ женского тщеславия.

– Да? – Юля заинтересовалась.

– Да.

Я отвернулась от зеркала и произнесла небольшую прочувствованную речь:

– Мода на брови, дорогая моя Юля, удивительно непостоянна! На своем не очень долгом веку я уже повидала брови, выщипанные в ниточку, брови, сбритые и заново нарисованные карандашом, татуированные брови и брови, намазанные коричневыми тенями с заходом на лоб. Я предрекаю: красиво шевелясь на ветру, очень скоро в моду ворвутся сросшиеся брови, и тогда глупые модницы будут старательно наклеивать выдернутые из подмышек волоски на переносицу!

– Фу, – сказала Юля и поморщилась.

Потом качнулась вперед, пытливо посмотрелась в зеркало и примирительно сказала:

– Зачем сразу из подмышек, у меня есть старая норковая шапка, коричневая такая, можно будет из нее шерстинок надергать, я и с тобой поделюсь.

– Так у меня же свои, – торжествующе напомнила я и, вздернув нос, гордо прошествовала мимо гримасничающей Юли на выход.

В желтой кофточке.

Зеленая стеганая куртка неприятно напоминала мне о кактусе, драматическую историю с которым очень хотелось поскорее предать забвению.

Зная, что Катерина вскоре после полудня вернется с работы, Вовка торопился. Бутылку водки, купленную на тридцать сребреников за проданный и преданный кактус, он выпил чуть ли не залпом, и это уложило его в постель почти на сутки.

– А могло бы и в могилу уложить! – припугнула пробудившегося алкаша-супруга Катерина.

Она предложила мучимому тяжким похмельем Вовке утренние напитки в ассортименте – полный ковшик холодной воды, стакан огуречного рассола и кружку крепкого кофе – и на этом проявления заботы закончила. Сочувствия к мученику-Вовке Катерина не испытывала и всего лишь желала поскорее привести негодяя в состояние, позволяющее результативно его допросить.

Вернув себе если не человеческий облик, то хотя бы дар связной речи, Вовка признался, что – да, действительно, он продал эхинацею Грузона, она же эхинацея Катерины. Покупателей было трое: один парень и две девки. Девок звали как-то похоже – то ли Оля и Леля, то ли Коля и Толя… Нет, все-таки Оля, наверное. Возможно, две Оли.

– Возможно! – передразнила абстинентного преступника злая Катерина. – А возможно, у тебя спьяну в глазах двоилось, и девка вообще одна была?

– Какое – двоилось, я ж тогда еще как стеклышко был! – обиделся Вовка. – Точно говорю, девки были совсем разные, одна мелкая чернявая, а вторая рослая белая и с косой!

– Ага, так это были Смерть и Чертик! Тьфу, допьешься ты, придурок! – Катерина плюнула и ушла в свою оранжерею – отогреваться душой на солнышке рядом с любимыми растениями.

А потом ей позвонила добрая женщина Маргарита, дай ей бог здоровья. Где находится пропавший кактус, она не знала, а вот пострадавших от уколов иголками видела собственными глазами. На удивление много таких пострадавших было, аж четверо всего-то за сутки! При том что прежде обиженные кактусами обращались за медпомощью раз в год-два.

– А кто они, те пострадавшие? – спросила Катерина и затаила дыхание.

– Один лилипут, один мужик бородатый и две девушки, – добросовестно перечислила добрая женщина Маргарита.

– Мелкая чернявая и рослая белая с косой? – в точности повторила приметы, названные Вованом, Катерина.

– Они самые.

– Вовка! – положив трубку, гаркнула супруга алкоголика так, что традесканция затряслась, как осинка. – Сиди дома и никуда не высовывайся! Учти, если еще хоть один цветок пропадет – я тебя убью и закопаю под лимонным деревом, ему усиленное органическое питание не повредит!

– А ты куда? – простонал Вован, испытывающий головокружение при виде торопливых сборов супруги.

– Куда надо! Поблагодарить одного хорошего человека!

Катерина вытянула из декольте припрятанную от мужа заначку и тщательно отслюнила от тощей пачки купюр пару сотен. Подумала и еще добавила сотню полтинниками.

Триста рублей – неплохие деньги и для уборщицы, и для медсестры.

Авось уважаемая Маргарита расстарается и найдет в записях доктора адреса вчерашних пациенток.

– Девки уходят! – доложил здоровяк карлику телефонным звонком.

Он припарковал машину рядом с гаражами, открыл капот и изображал технического бездаря, занятого поисками таинственной поломки. Получалось у него убедительно, даже баба Вера посмотрела на тугодума раз-другой да и перестала оглядываться.

– А дед?

– А дед сегодня выходной, у него же сутки через сутки, – напомнил здоровяк.

– Ладно, давай сначала с девками разберемся, – решил карлик. – Проследи за ними и придумай что-нибудь, чтобы они подольше задержались вне дома. Как придумаешь – звони, тогда возьмемся за деда.

Фильм мы не выбирали, пришли наугад и смотрели что дали.

А дали нам голливудское кино про подростков-мутантов, и я, конечно же, этой темой чрезвычайно увлеклась.

Я ведь тоже вроде этих киношных деток – персонаж из разряда «ботанов» и «гадких утят», некомфортно чувствующих себя в суровой реальности.

«Хочешь уметь испепелять взглядом, детка? – съехидничал внутренний голос. – А кого же ты будешь испепелять?»

И тут я крепко задумалась о том, какое мирное применение могла бы найти сверхчеловеческим способностям.

Ясно же, что я по характеру не воитель, значит, швыряться файерболами и ледяными молниями мне не с руки.

Хм, а повседневная практика библиотекаря, почитай, и вовсе не дает возможностей для применения боевой магии!

С другой стороны, обычная жизнь – понятие относительное. Вот мы сейчас вроде в мирное время живем, а враг у нас с Юлей все-таки появился, да еще какой – маньяк-убийца! Вот его бы отгонять огнем, а не перцовым спреем…

Вспомнив о маньяке, я уже не смогла вернуться к просмотру кинофильма и до конца сеанса озиралась по сторонам, высматривая, не подбирается ли кто к моей подружке по-пластунски между рядами, со смертоносной фатой в зубах.

Никто не подбирался, но я не теряла бдительности и даже после кино прикрывала подружку.

И правильно: едва мы вышли из кинозала, какой-то пугающе громоздкий малый ринулся нам навстречу с криком:

– Вот она!

Я самоотверженно закрыла Юлю своим телом.

Примерно по грудь.

Разница в росте и габаритах не позволяла мне выступить в роли надежного щита.

– Эй, эй, полегче! – усилив заслон, плечом к плечу со мной встал Эдик. – Вам кого, товарищ? Чего вы орете, как потерпевший?

– Вот эта девушка! – Здоровяк поверх моего плеча протянул лапу к Юле.

Я щелкнула зубами, показав готовность к укусу в прыжке.

– Эта девушка – миллионный посетитель нашего кинотеатра, – втянув манипулятор, объяснил здоровяк. – Я точно знаю, я считал на входе.

– О! Я миллионный посетитель? – Обрадованная Юля шагнула вперед, с легкостью продавив грудью брешь между живыми щитами. – А подарки будут?

– Обязательно! – Здоровяк полез в карман. – Церемония награждения миллионного кинозрителя пройдет сегодня в цирке.

– А почему в цирке? – не понял Эд.

– Наверное, потому что еще Владимир Ильич Ленин говорил, что из всех искусств для нас важнейшими являются кино и цирк, – рассудила я, вспомнив цитату.

– Правильно, – здоровяк посмотрел на меня с уважением. – Вот, возьмите пригласительные на всю вашу компанию, вы обязательно должны быть сегодня на представлении, призы и подарки будут выдаваться только лично в руки.

– Будем, – пообещала Юля, прикарманив контрамарки.

Отойдя в сторонку, мы изучили их и выяснили, что представление начнется через час. Чтобы успеть доехать до цирка, надо было поторопиться, и Эдик вызвонил такси.

– За поездку я заплачу, – расщедрилась Юля. – Ради получения целой кучи призов и подарков можно немножко потратиться.

– Девки вызвали такси, поедут в цирк на трехчасовое представление, – позвонив напарнику, отчитался здоровяк.

– Отлично! – обрадовался карлик. – Я позвоню деду, а ты пока подъезжай.

Пенсионер Гавриил Иосифович работал сторожем и дежурил сутки через сутки, так что обычно бывал свободен по будням. В этом имелись как преимущества, так и недостатки: например, как следует выспаться в будний день бывало проблематично. В доме спозаранку грохали двери и гремели шаги, завывали старые водопроводные трубы, звенели будильники, лопотали телевизоры, гудели микроволновки и кофемолки – соседи, работающие в обычном режиме, торопились начать свой трудовой день.

А выходной в воскресенье – это был тихий праздник.

Квартирантки Гавросича, сами знатные сони-засони, вставали поздно и разводить бурную деятельность не спешили. Нынче вот Гавросич даже не услышал, как девчонки куда-то ушли.

Наслаждаясь тишиной и покоем, дед неспешно позавтракал и, свесившись через перила балкона с сигаретой в руке, любовался городским пейзажем в газовой дымке и лениво прикидывал, что приготовит себе на поздний обед, по времени более соответствующий полднику.

От размышлений его отвлек телефонный звонок в прихожей. Зная по опыту, что звонят, скорее всего, не ему, а девчонкам, Гавросич не торопился. Авось кому надо, тот перезвонит.

Телефон замолчал, но спустя пару минут снова требовательно заголосил.

– Ладно, сейчас подойду, – пообещал Гавросич, по-прежнему не торопясь.

Кому очень нужно, тот и еще раз позвонит.

Затушив сигарету о перила, дед бесцеремонно вышвырнул окурок с балкона и пошел в прихожую, даже ухом не поведя на донесшийся со двора гневный крик: «Эй, старый дурень, ты чего бычками разбрасываешься, подожжешь нам дом, хрыч безмозглый!»

Телефонный собеседник обратился к деду не в пример вежливее.

– Сорочинский Гавриил Иосифович? – поинтересовался писклявый голос в трубке. – Здравствуйте, вас из Сбербанка беспокоят. Вы что же компенсацию по вкладу не получаете? Закроем же счет за истечением срока давности.

– Какой еще счет? – удивился Гавросич. – Я вроде уже лет десять как закрыл свой счет в вашем банке и компенсацию так называемую получил.

– Значит, не все закрыли и не все получили. Вот, восемь тысяч пятьсот сорок три рубля и тридцать семь копеек не востребованы!

Гавросич присвистнул и поверил в чудо. Добили его не восемь тысяч – сумма для пенсионера немалая, а тридцать семь копеек. Такая мелочная точность производила приятное впечатление основательности.

– Ну, хорошо, а куда подойти-то? – сдался Гавросич.

– В сберкассу на Ленинской, 38, только обязательно сегодня до восемнадцати часов, лучше даже до семнадцати тридцати.

Гавросич хотел было пожаловаться, что Ленинская, 38 – это другой конец города, но писк-лявый голос в трубке не дал ему возможности возроптать.

– Только паспорт обязательно возьмите! – сказал он.

И упоминание главного гражданского документа убедило Гавросича, что дело серьезное, не какой-нибудь жульнический развод.

Собираясь к выходу, он уже прикидывал, на что потратит случайные деньги, и вышел из дома в превосходном настроении.

– Чего сияешь-то, как самовар начищенный? – бесконтактно, одним наметанным глазом, определив нетипично повышенный градус настроения соседа, поинтересовалась любопытная баба Вера.

Гавросич, и впрямь довольный, щедро поделился новостью:

– Не поверишь, баб Вер, позвонили мне из сберкассы, нашли какой-то забытый счет, а на него мне компенсация начислена! Вот, бегу получать!

– Ну, беги, беги, – одобрила баба Вера и тоже ощутила возбуждение.

Ежели в сберкассе ревизия какая случилась, может, тамошние девочки и ей, старой, чуток деньжат наскребут по сусекам?

Мобильного телефона у бабы Веры не имелось, и для звонка «банковским девочкам» старушке пришлось идти к домашнему аппарату.

Катерине повезло трижды.

Во-первых, добрая женщина Маргарита в регистратуре травмпункта благосклонно приняла «подарочек» и без труда добыла адрес исколотых кактусом девиц.

Во-вторых, оказалось, что обе девицы проживают по одному адресу, что сразу же увеличило шансы найти искомое с первой попытки.

В-третьих, во дворе нужного дома было пусто, и Катерина пришла и ушла невидимкой.

А девиц не оказалось дома – вот тут ей не повезло.

Катерина проявила настойчивость и давила на кнопку звонка, пока палец не побелел, но за дверью было тихо.

– Никого, – огорчилась Катерина.

Ни чад, ни домочадцев, ни домашней собачки…

Хм… Никого-никого…

Катерина еще осмысливала этот факт, а рука ее уже сама собой поползла в сумку. Пальцы сомкнулись на увесистой связке, за которую Вовка дразнил супругу ключницей.

Алкаш неблагодарный, мог бы и поуважительней относиться к супруге-труженице: каждый ключик на связке означал еще одну квартиру, куда Катерина регулярно приходила делать уборку!

Зарабатывать копеечку на себя и на того вечно пьяного парня было трудно, так что Катерина сбивалась с ног, бегая по хаткам с тряпкой и ведром. На данный момент у нее на обслуживании было одиннадцать квартир, и от каждой – от двух до четырех ключей. Всего тридцать пять ключиков, и все разные…

А тут в двери всего-то одна скважина, с виду самый заурядный английский замок…

– Это, конечно, нехорошо, – пробормотала Катерина, машинально перебирая ключики в поисках подходящего. – Это даже очень плохо, но я же только посмотрю, я проверю, и, если моего кактуса там нет, я даже не прикоснусь там ни к чему…

Трень!

Восьмой по счету ключик мягко провернулся в замке.

– Это судьба! – сказала Катерина, перекладывая уголовную ответственность с себя на Фортуну.

Локтем, чтобы не оставить отпечатков пальцев, она толкнула дверь, вошла в квартиру и привычно определила, где в ней светлая сторона.

Пропавший кактус обнаружился в маленькой комнате.

– Нашелся, мой родной!

Угрызения совести покинули Катерину без следа. Правильно она сделала, что вошла в эту квартиру без спроса и разрешения!

Правомочность изъятия своего горшечного растения из чужого жилища законная владелица кактуса даже не рассматривала. Однако она проявила определенную щепетильность, не прихватив посудину, в которую зачем-то затолкали горшок новые хозяева. Чтобы освободить кактус, пришлось приложить усилия, тем не менее вся спасательная операция заняла не больше десяти минут.

Хорошая уборщица бывает экипирована не хуже Джеймса Бонда. У Катерины нашлись и плотные резиновые перчатки, чтобы защититься от колючек, и щеточка, чтобы замести следы, и душистый аэрозоль, чтобы перебить запах собственных духов. А кактус вместе с горшком прекрасно поместился в сумку-тележку.

Приближающихся шагов и звука открываемого замка Катерина не услышала.

Внезапно дверь распахнулась и наступила немая сцена, как у классика.

Катерина при виде двух разновеликих фигур на пороге подумала, что явились хозяева квартиры, и от неожиданности и испуга замерла столбом.

Здоровяк и карлик, неожиданно узрев в прихожей тетку в резиновых перчатках до локтей и с флаконом освежителя воздуха, тоже опешили, но хотя бы не потеряли дар речи.

– А это еще что за женщина? – с претензией спросил здоровяк.

– Уборщица? – оценив аксессуары, предположил карлик.

– Откуда она взялась?

– Пришла по вызову?

– Откуда у деда деньги на женщин по вызову?!

Тут Катерина обиделась, ожила и заявила:

– Не знаю, за кого вы меня принимаете, но я женщина порядочная! – Тут она покосилась на сумку с экспроприированным кактусом и несколько сбавила тон: – А впрочем, не хотите уборочку, так и не надо! Живите в свинарнике!

Она гордо вздернула подбородок и пошла, громыхая колесиками сумки-тележки, на обидчиков. Те расступились, пропуская оскорбленную даму, и, одинаково скривив шеи, смотрели вслед Катерине, пока та не удалилась.

– Чуть-чуть не провалились! А все ты! – выдохнул здоровяк и отвесил карлику подзатыльник. – «Никого нет дома, никого нет дома!» Между прочим, тетенька могла поинтересоваться, кто мы такие!

– Надеюсь, она обиделась так сильно, что ушла безвозвратно и уже никогда ничего не расскажет хозяевам, – пробормотал карлик.

– Заходи уже, – досадливо позвал его здоровяк и, дождавшись, пока товарищ войдет в квартиру, аккуратно и бесшумно закрыл входную дверь.

В цирк мы приехали немного рано и дожидались начала представления в холле. Мы с Юлей отвлеклись на рыбок в аквариуме, а Эдик взял со стойки бесплатную газету.

Юля, увидев, чем увлекся наш новый товарищ, презрительно оттопырила нижнюю губу:

– Фу, Эдик, что за гадость ты читаешь?

– Почему сразу гадость? – Эд смутился и попытался спрятать газету за спину.

– Это не гадость, а просто макулатура, – я несколько смягчила суровую критику.

Будучи библиотекарем, я питаю к печатному слову неистребимое уважение. Даже если речь идет о бульварном листке, я признаю за ним право на существование. Другое дело, что такую газету я не стану архивировать для хранения, а положу в коробку для сбора вторсырья.

Но Юля в этом вопросе более категорична. Как дочь поэта, она ценит художественное слово и презирает площадное. Собственно, именно это меня в ней когда-то привлекло: с Юлей можно долго и со вкусом говорить о литературе.

– А ну, дай сюда! – Дочь поэта вырвала из рук Эда газету и зашелестела страницами. – Святые Кирилл и Мефодий, какое убожество! Вы посмотрите на эти заголовки!

Я послушно посмотрела. Глаз зацепился за красные, с выразительными подтеками, буквы, складывающиеся в шокирующее сообщение: «Вампиры среди нас!»

Я машинально огляделась, но Юля и Эд на вампиров не очень походили, так что пугаться раньше времени я не стала.

– А это? – Юля потыкала пальчиком в газетный разворот и с выражением прочитала:

«Из осведомленных источников стало известно, что премьер-министра Украины выкрали инопланетяне и в ходе эксперимента лишили его памяти и ума. Сам факт похищения не смогли зафиксировать ни сотрудники СБУ, ни камеры слежения, ни работники премьерской канцелярии. Однако все действия, которые предпринимает в последние дни Премьер, напрямую указывают на такую возможность». А? Каково?

– Может, это шутка, – предположила я и потянулась перевернуть страничку. – И… Ой!

– «Маньяк-убийца охотится в нашем городе!» – прочитала Юля и побледнела.

– Не читай! – Я выдернула газету из задрожавших пальчиков подружки. – Сядь на стульчик! Дыши глубже.

– Юль, ты чего? – Эдик удивился. – Почему так бурно реагируешь? Ты же знала про этого маньяка, тебе следователь говорил!

– Одно дело – следователь, а совсем другое – газета, – пролепетала Юля.

Я кивнула, вполне понимая, о чем она говорит.

Информация, которой по секрету поделился с подружкой следователь, была воспринята ею умозрительно. Другое дело – газетная статья! Распространенная на многотысячную аудиторию читателей, она влила в абстракцию великую силу печатного слова и как будто оживила нарисованного маньяка.

– А, так газета все-таки не гадость! – восторжествовал Эд.

Я пихнула его локтем в бок и обмахнула упомянутой газетой полуобморочную подружку. Помогло: Юля порозовела, задышала чаще и неожиданно проворно выхватила из воздуха печатную страницу.

Я упала на стульчик рядом с ней и тоже впилась взглядом в строчки короткого текста.

Ничего нового он нам не поведал, разве что деталей добавил: как звали убитых девушек, где они жили и чем занимались, когда конкретно были убиты и как именно.

Никаких пугающих фотографий в газете, к счастью, не было, из иллюстраций присутствовал только схематичный рисунок, воспроизводящий хитрый узел, которым маньяк-убийца затягивал на девичьих шейках смертоносную фату.

Предположений относительно личности следующей жертвы автор заметки не делал, оставляя интригу для читателей. Любой желающий мог посмотреть на сайте телешоу последний выпуск программы и увидеть, над кем нависла угроза.

– Даже странно, что тут нет ваших фотографий – твоей и других участниц программы, – рассудила я.

– Ничего не странно, автор пишет так расплывчато, чтобы у полиции не было претензий к редакции, – объяснил Эдик. – А то начнут свою обычную песню: газетчики разглашают секретную информацию, шокируют публику и мешают расследованию…

Я кивнула. Статья заканчивалась обещанием автора следить за ходом дела и добросовестно информировать о происходящем читателей. Учитывая выразительный псевдоним журналиста, подписавшегося как Бульдог, можно было предположить, что он вцепится в сенсационную тему насмерть.

С этого момента день стремительно начал портиться.

Юля расстроилась, встревожилась и нервно озиралась по сторонам даже во время представления.

На воздушного гимнаста, кувыркавшегося над нашими головами, она смотрела так, словно ожидала, что он спикирует на нее с удавкой, а от клоуна, который прогуливался по проходу, пожимая руки зрителям, шарахнулась с воплем, напугавшим слона на арене.

К тому же выяснилось, что мы стали жертвами розыгрыша – никакой раздачи призов и подарков на представлении не предполагалось. Уяснив это, Юля сделалась до крайности печальна.

– С таким лицом, как у тебя сейчас, только на похороны ходить, – заметил Эдик.

– А я, может, к похоронам и готовлюсь, – сказала Юля и шмыгнула носом. – Очевидно, дальше все будет только хуже. Жизнь моя пошла под откос!

– Мир расшатался, и скверней всего, что я рожден восстановить его, – я попыталась подбодрить подружку цитатой из «Гамлета», но тоже не преуспела.

– Мир расшатался, и скверней всего, что надо ждать маньяка моего! – с завыванием переиначила Шекспира депрессивная подружка.

– Смотрите-ка, она уже присвоила себе маньяка! – сердито съязвил Эд. – Эй, да с чего ты взяла, что он позарится именно на тебя? Не завышенная ли это самооценка?

Юлю это задело, и она перестала ныть и киснуть, зато начала сердиться и грубить, так что всю долгую – на троллейбусе – дорогу домой эти двое грызлись между собой, а у меня не получалось их разнять.

Наконец Эдик психанул и со словами «Да иди ты к чертовой бабушке!» выскочил из троллейбуса на случайной остановке.

– К дедушке! К Гавриилу Иосифовичу! – по инерции огрызнулась еще Юля, и мы с ней поехали дальше уже вдвоем.

Я смотрела на подружку с молчаливым укором.

– Ну что? – не выдержала она.

– А кто-то говорил, что глупо разбрасываться кавалерами, – напомнила я.

– Так то кавалерами! А это… – Юля посопела, побарабанила пальцами по стеклу, пару раз вздохнула и, не глядя на меня, спросила: – Думаешь, я ему нравлюсь?

– Вот это вопрос! – Я всплеснула руками. – Парень бросил все свои дела и второй день подряд носится с тобой как дурень с писаной торбой, а ты еще спрашиваешь, нравишься ты ему или нет?!

– Почему это именно я писаная торба, он с нами обеими носится, – слабо возразила Юля.

– А ругается только с тобой!

– Думаешь, это тот случай, когда «милые бранятся – только тешатся»? – подружка припомнила народную мудрость и повеселела.

Подъезжая к дому, мы уже живенько болтали и хихикали.

Я уже было решила, что лимит неприятностей на сегодня исчерпан, но ошиблась.

Когда Петю Меньшикова спрашивали, кто он есть таков, Петя горделиво и таинственно представлялся программистом-аутсорсером. Это означало, что он свободен от тупой поденщины в офисе и работает по специальности на дому.

Правда, некоторые темные личности путали аутсорсеров с аутистами. С такими Петя впредь не разговаривал. Даже если это были более или менее хорошенькие девушки.

Зачем ему в подружках дурочка?

Петя не смог бы ужиться с особью, не знающей терминов языков программирования высокого уровня.

Не говоря уж о том, что он не смог бы ужиться с особью, не понимающей, что множественные кольца от кофейных чашек на столе – это вдохновляющая отсылка к двоичному коду, а огрызок яблока на выдвижном лотке дисковода – часть специфически благоустроенного мироздания трудолюбивого программера!

Особь по имени Маша в редкий момент отсутствия Пети дома реализовала коварные планы по уборке помещения, и оскорбленный в лучших чувствах программер выгнал Машу вон, не реагируя на ее слезы и вопли: «Петенька, любимый, прости!»

Есть преступления, которые не подлежат прощению даже за давностью лет.

После Маши Петя не пускал в свою берлогу никого. На интерьере и санитарном состоянии берлоги это сказывалось отрицательно, на настроении Пети – положительно. В свободное от работы время он самозабвенно рубился в компьютерные игры и, попадись среди их антигероев какая-нибудь Маша, скосил бы ее верным лазером без сомнений и колебаний.

Хотя в последнее время верным оружием Пети был не лазер (в «Звездные войны» он уже наигрался), а обоюдоострый серебряный меч. Что ни говори, а для ближнего боя с вампирами ничего лучшего пока не придумано!

Из динамиков компьютера бурно выплеснулись тревожно-тоскливые звуки, в которых меломан в отличие от программиста-аутсорсера опознал бы начало второго этюда Шопена. Петя же понял, что допущен на новый уровень игры, и торопливо поставил мимо тумбочки кружку с недопитым кофе.

Пора было браться за серебряный меч.

Большой черный чемодан с металлическими углами походил на дорогой солидный гроб.

– Антиквариат, – уважительно сказал здоровяк, когда карлик, одышливо пыхтя, вытолкал чемодан к его ногам из-под кровати.

– Кожа натуральная, – подтвердил карлик, успевший близко рассмотреть чемоданище. – Толстая, почти не поцарапанная! Такую попробуй поцарапай, как с бегемота снята.

– Бегемоты разве черные? – машинально усомнился здоровяк.

– Тогда с кита, – не стал спорить карлик.

Он встал на ноги, отряхнул от пыли живот и колени, потом попытался также перевести из лежачего положения в стоячее чемодан, но не справился.

– Тяжелый, как сто собак!

– Надеюсь, что в нем не собаки, – возразил здоровяк и приподнял чемодан. – Собак нам не заказывали… Ого! Он весит целый центнер!

– В два раза больше, чем я, – зачем-то прокомментировал карлик. – Там точно бумаги, я уверен. Бумага – она же тяжелая, как натуральное дерево.

– По-моему, натуральное дерево тут тоже есть, – здоровяк постучал по боковой стенке чемодана и прислушался к характерному звуку.

– Тук-тук, что там? – Карлик потер ладошки и скомандовал: – Не тяни, открывай!

Здоровяк достал из глубокого кармана связку отмычек и с сомнением посмотрел на замок под ручкой чемодана.

Замок этот выглядел не менее внушительно, чем чемодан в целом.

На глазок, к замочной скважине подошел бы тот ключ, который бережно хранила в пруду черепаха Тортилла. Необязательно золотой, но непременно здоровенный, как флейта, и не с бородкой, а прямо-таки с бородой – обширной и затейливой, как у шумерского царя на каменных барельефах.

– Боюсь, подходящей отмычки у нас не найдется, – пробормотал здоровяк.

И, как показала дальнейшая практика, не ошибся.

– И что теперь? – Потерпев поражение в борьбе с замком, карлик расстроился и потерял уважение к антиквариату.

Забывшись, он непочтительно пнул чемодан и взвыл, отбив себе ножку, ранее уже травмированную кактусом.

– Тихо! – шикнул его напарник. – Он думал вслух: – С замком нам не справиться. Может, сломать эту гробину? А как ее сломаешь?

– А если его в окно выбросить? – предложил карлик. – Небось разобьется!

– Чемодан разобьется, бумаги разлетятся, соседи сбегутся – образцовая секретная операция получится! – съязвил здоровяк. – Был бы у нас инструмент, можно было бы попробовать распилить деревянные стенки…

– Так есть же у нас инструмент! – встрепенулся карлик. – Дядя Вася Гудини ассистентку свою по два раза на день распиливает!

– Чего ее пилить-то, ее двумя пальцами пополам сломать можно, – пренебрежительно скривился здоровяк. – Тоща, как соломинка… Другое дело – этот гроб. Его небось только бензопилой и осилишь…

– Ладно, найдем тебе бензопилу, шевелись, не рассиживайся! – загорелся карлик.

Вампиры – те еще гады!

Они хитры и живучи, как крысы, и организованны, как тараканы – или кто там из насекомых обладает коллективным разумом?

Петя Меньшиков не был силен в биологии, но в вампирах он разбирался о-го-го как – куда там знаменитой писательнице Стефани Майер!

В отличие от этой писательницы Петя вампиров не романтизировал и виртуальных серебряных пуль на кровососов не жалел.

Преодолевая очередной уровень (на сей раз трудный путь истребителя нечисти пролегал в недрах нью-йоркской подземки, сильно поврежденной ядерными ударами), Петя порубил в неаппетитный фарш с полусотни порождений Тьмы и вплотную приблизился к бункеру, в котором засел сам Владыка.

Тут следовало взять паузу, передохнуть и обдумать стратегию боя, потому как Князь Тьмы – это вам не банальный кладбищенский упырь, которого любой юзер завалит.

Петя остановил игру и пошел на кухню, чтобы чем-нибудь перекусить, но подкрепить Силы Света оказалось решительно нечем.

В холодильнике, как в том разбомбленном Нью-Йорке, царила ядерная зима. На фоне заиндевелой стенки горделиво высилась одинокая бутылочка с кетчупом, но употреблять красную жижу как самостоятельное блюдо Петя не привык (ибо не вампир), а мучительно скрюченная горбушка в хлебнице поросла таким слоем сизой плесени, что от одного укуса скопытилась бы и устойчивая к ядам нечисть.

Петя понял, что делать нечего – надо идти в магазин.

И принял эту миссию.

И даже выполнил ее.

А когда возвращался, услышал на лестничной площадке сверху необычные звуки, усиленные типичной для подъезда соборной акустикой.

Строго говоря, вовсе не привычными уху вампироборца Пети эти звуки не были.

Собственно, именно поэтому они его и насторожили.

Во-первых, грохот. Как будто деревянный гроб с сырой землей уронили. Или ящик с артиллерийскими снарядами.

Во-вторых, металлический лязг. Как будто железные прутья, поддерживающие перила лестницы, задели чем-то железным. Тяжелым таким чем-то, увесистым, цельнолитым или даже кованым, как добрый боевой меч.

В-третьих, шаги. Петя даже сказал бы – шажочки. Маленькие, легкие, ничуть бы не страшные, кабы не типичная для лукавого беса хромота.

Что-то сдвинулось в голове геймера, и мирно сосуществовавшие доселе параллельные миры – реальный и виртуальный – пересеклись в точке «здесь и сейчас».

Тихо-тихо – чтобы не звякнули консервные банки и пивные бутылки – гвардии лейтенант армии Сил Света Петя Меньшиков пристроил пакет с покупками под стеной и, тщетно ощупывая свои бедра в поисках верного меча, занял тактически выгодную позицию в наиболее темном углу.

– Хороший раньше делали паркет, – одобрил карлик, по местами облупившемуся, но все еще скользкому лаку дотолкав чемоданище до порога комнаты.

На стыке с коридором хваленый хороший паркет, к сожалению, заканчивался, а волочить тяжелый груз по линолеуму было нельзя: линолеум раньше делали не такой уж хороший, металлические углы чемодана разодрали бы его в клочья.

Здоровяк вздохнул и покрепче взялся за ручку чемодана. Примерился, крякнул, с трудом оторвал груз от пола и кособоко засеменил по коридору. Карлик, семеня в три раза быстрее, обогнул его, опередил и предупредительно распахнул дверь на лестницу.

Влекомый здоровяком чемодан низко, как тяжелый бомбардировщик, прошел над порогом и с тяжким стуком приземлился на коврике под дверью. Задетые металлическим углом чемодана балясины перил загудели, а подъездное эхо подхватило и усилило звуки, размножив их до симфонии.

– Не дотащу, – виновато пророкотал здоровяк и потер занывшую руку.

– А если своим ходом? С горочки, а? – проявил инициативу карлик.

И, не дожидаясь ответа на свое предложение, толкнул чемодан на бок.

От грохота его падения содрогнулись стены.

– Эй, ты, потише! – вскинулся здоровяк.

А надо было говорить точнее: не «потише», а «помедленнее», потому что шустрый карлик уже наклонился и двумя руками подтолкнул чемодан к лестнице.

На верхней ее ступеньке массивный черный ящик накренился, важно сделал «бум», неторопливо лег на наклонную поверхность нижней плоскостью и величаво поехал вниз.

Карлика, не успевшего отцепиться от самоходного чемодана, сдернуло с лестничной площадки с той же легкостью, с какой промчавшийся через дворик прачечной грузовик без тормозов унес бы на себе вывешенную на просушку простыню.

Разинув рот, здоровяк проводил изумленным взглядом маленького человека на большом чемодане и очнулся от звука удара, с которым необычный пассажирский транспорт врезался в стену пролетом ниже. К счастью, ниже окна, так что стремительной эволюции наземного транспорта в воздушный не случилось.

С шорохом осыпалась сбитая штукатурка, металлические накладки проскрежетали по бетону, снова бумкнуло и заскрипело. Неукротимый чемодан срикошетил, косо пересек межэтажную площадку, врезался в стену в считаных сантиметрах от изумленного Пети, опять срикошетил, накренился, как спускаемый на воду корабль, и поплыл, набирая скорость, на нижний этаж.

Страстно обнимая самоходный гроб и возбужденно повизгивая, усвистел из поля зрения во всех смыслах потрясенного Пети Меньшикова распластавшийся на домовине гномик.

Одинокий зритель этого безумного заезда потряс головой, надеясь выбросить из нее пугающее видение, но на смену ему тут же пришло новое: прыгая через три ступеньки, точно Кинг-Конг, мимо Пети промчалась гигантская фигура неопознанного в потемках существа.

Голем какой-то, не иначе!

Пролетом ниже необъезженный чемодан потерял своего неловкого наездника, а сам добросовестно проехал по всей лестнице сверху донизу, вписываясь в повороты примерно так же, как заталкиваемый твердой рукой кубик в треугольное отверстие детской игрушки: шумно и с повреждением препятствий. Однако к финишу у подножия лестницы он прибыл без заметных повреждений.

Перегнувшись через гудящие перила, Петя свесился в пролет и отследил прибытие окованного металлом черного гроба в промежуточный остановочный пункт. Оставлять его в подъезде разномастная нечисть, слава богу, не стала. Голем, чья гигантская фигура на светлом фоне дверного проема нарисовалась особенно внушительно, подхватил массивный гроб одной правой и без промедления покинул подъезд.

Попискивающий хромоногий гном последовал за ним.

Петя Меньшиков трясущимися руками достал из благополучно пережившего явление нечисти пакета бутылку пива, открыл ее о перила и залпом выпил содержимое.

Дома он первым делом залез в Интернет, чтобы узнать, почем нынче лом серебра.

Знакомый кузнец из «толкинутых», способный отковать из столовых приборов добрый меч, у Пети имелся.

В подъезде было необычно грязно. В красно-золотом закатном свете, льющемся на лестницу из окон на площадках, заметны были кучки серой пыли, местами растоптанные и размазанные.

– Что вы на этот раз мастерите, ребята? Дорические колонны в сортире? – проворчала я, адресуя вопрос соседям со второго этажа.

Они у нас знатные любители эклектики в архитектуре. Старый добрый сталинский стиль в его незамутненном виде им не по вкусу, и время от времени – по мере накопления денег – соседушки привносят в классику что-нибудь от себя. Не знаю, как выглядит их жилище внутри, но балкон у них прозрачный, огороженный декоративной чугунной решеткой, сквозь которую просматривается французское окно «в пол». А над окном своей кухни они недавно присобачили сине-белый полосатый матерчатый тент, и теперь Гавросич во избежание возгорания вынужден бороться с укоренившейся привычкой курить у кухонного окошка, непринужденно роняя пепел и бычки за подоконник.

И всякий раз, когда у соседей возникает архитектурный зуд, они свинячат в подъезде. Все эти строительные смеси – они такие пачкучие!

– Нет, правда, что вы делаете?

Я склонила голову к плечу и посмотрела под ноги. А на ступеньках, если глянуть на них под правильным углом, можно было увидеть параллельные линии, похожие на следы полозьев. И уходили эти следы на третий этаж!

Значит, соседи со второго в разведении свинства не виноваты.

А кто виноват?

– Петька! – покричала я, постучав в соседскую дверь. – Это ты, что ли, тут на саночках катался?!

В нашем подъезде всего по две квартиры на площадке. Предположить, будто на салазках с третьего этажа в наше с Юлей отсутствие гонял Гавросич, было немыслимо. Хотя бы потому, что у деда нет никаких салазок, я точно знаю, я уже интересовалась этим вопросом прошлой зимой. А вот у соседа нашего Петьки не квартира, а настоящий хламовник, и там запросто могли схорониться и сани, и даже тройка лошадей (при условии, что они не живые, а механические и есть не просят). Да и сам Петька, по-моему, слегка чокнутый, поэтому логично ждать, что его странные игры когда-то распространятся за пределы квартиры.

Дверь приоткрылась, пресловутый Петька выглянул в щелочку – бледный, небритый и почему-то с зеркальцем на лбу, как у доктора-отоларинголога.

Зеркало добросовестно отразило и отбросило мне в лицо лучи закатного солнца.

Я зажмурилась и попятилась.

– Чур меня! Изыди! – воскликнул чокнутый доктор Петя и захлопнул дверь.

– Совсем свихнулся, – поставила диагноз доктору я и переместилась к нашей двери.

Юля уже открыла ее и ждала меня на рубеже.

– Стойте! – заорал Гавросич, едва мы вошли в прихожую. – Стоять! Ни с места!

Подружка, еще на лестнице успевшая снять с себя влажный плащик, потянулась с ним к вешалке да так и замерла. Я застыла, точно цапля, на одной ноге.

В прошлый раз, когда дед встретил нас на пороге подобным криком, мы дорого поплатились за непослушание.

Тогда Гавросич сюрпризно покрасил дощатый пол в прихожей долго сохнущей эмалью, и мы с Юлей вляпались в свежую краску всеми четырьмя ногами. А на мне как раз были новые дорогие колготки ажурного плетения, с изящным рисунком которого совершенно не сочетались «лапы» цвета детской неожиданности. Юля же лишилась и вовсе ценной вещи – красного кожаного клатча, который она уронила на пол, испугавшись дедова предостерегающего вопля.

– Не делайте лишних движений и ничего не трогайте! – потребовал старик-затейник.

– Что окрашено? – прямо спросила Юля, как велено было, не шевелясь и глядя строго перед собой, что производило странное впечатление – как будто она допрашивает вешалку.

– Пока ничего, но я потребую, чтобы все в доме обработали краской для снятия отпечатков пальцев! – объявил Гавросич.

– Кроме моей новой сумки, пожалуйста! – напряглась Юля, не изжившая скорбь по поводу утраты предыдущего клатча.

– А чем вызвана срочная необходимость снятия отпечатков? – в свою очередь, спросила я.

– Тем, что нас обокрали!

– Что?! – ахнула Юля.

– Что украли? – уточнила я.

– Мое сердце!

Гавросич всхлипнул, и мы с подружкой, презрев запрет на движение, кинулись его утешать.

Пока мы вели расстроенного старика в кухню, усаживали там на табуреточку и заваривали успокаивающий травяной сбор, Гавросич невнятно, со слезами в голосе, рассказывал о своей беде, и я не сразу поняла масштаб трагедии.

– Один только кактус украли? Ой, подумаешь, Гавросич, один кактус, чего вы так убива… Какой кактус? – до меня запоздало дошло. – Неужели Чучундру?!

Юля, обмахивавшая старика салфеткой, разжала пальцы, и белый платочек спланировал на пол.

– Я не верю, – пробормотала подружка и после секундной паузы сорвалась с места в карьер.

Я побежала за ней.

В девичьей светлице все было точно так же, как до нашего ухода. Недорогие золотые и серебряные побрякушки, которые Юля перебирала перед выходом, так и поблескивали скудной россыпью на тумбочке трюмо. Подружкин ноутбук и мой планшет чинно лежали на тумбочках.

Я распахнула платяной шкаф и проверила, на месте ли моя новая кожаная курточка и дорогая, как сто собак, Юлина шубка (из собак, как мне кажется, и сшитая). Все было в наличии. Даже норковая шапка, из которой подружка в случае прихода моды на сросшиеся брови предлагала надергать волосков для накладки.

Получалось, что пропала только Чучундра. Причем унесли ее в базовой комплектации с горшком, роскошную расписную супницу оставили на подоконнике.

Юля зачем-то заглянула в пустую посудину, пальчиком рассеянно размазала в абстрактный узор серый земляной след, потом потерла лоб, запачкав его, и изрекла:

– Признаюсь, до недавнего времени я сильно недооценивала кактусы. Как-то не видела я их в ряду дорогих артефактов! А зря, оказывается, ради обладания редким кактусом кто-то готов пойти на кражу!

– Вчера мы уже решили, что из-за Чучундры Гавросич пойдет на убийство, – напомнила я.

– А теперь и на самоубийство, – добавила подружка, прислушиваясь к доносящимся с кухни звукам.

Потерявший зеленого друга, дед всхлипывал так безнадежно и горько, что запросто можно было ждать от него финальной реплики «Да пропади она пропадом, такая жизнь!» и незатейливого рукоделья с веревкой и мылом.

– Что будем делать? – спросила Юля. – Поищем еще одну близняшку Чучундры?

Я покачала головой:

– Гавросич замену не примет. Надо найти настоящую Чучундру.

– Настоящая Чучундра упокоилась на помойке! – напомнила Юля.

– Тсс! – Я подскочила и закрыла дверь, чтобы Гавросич нас не услышал. – Для деда та Чучундра, которую украли, и есть настоящая! Вот ее мы и должны отыскать и вернуть!

– А как? – простодушно спросила подружка.

– Хороший вопрос, – вздохнула я. – А как все украденное ищут? – И сама же ответила: – Идут в полицию, пишут заявление, составляют фоторобот…

– О, это я могу!

Юля в два шага переместилась к мольберту.

– Я сейчас мигом нарисую лже-Чучундру, как живую! А ты возьмешь на себя полицию.

– Так нечестно! – возмутилась я, представив, как на меня посмотрят в полиции, когда я приду и скажу: «Здравствуйте, помогите, пожалуйста. У нас пропал кактус. Молодой, зеленый…»

– А в чем проблема? – фальшиво удивилась Юля, энергично пришпиливая к доске белый лист. – У тебя же как раз появился знакомый следователь, как его там? Господин Ромашкин! Вы же обменялись телефончиками?

– Юлька, да ты ревнуешь! – Я уличила подружку в патологической жадности до мужского внимания, но почувствовала себя чуть более уверенно.

В самом деле, у нас же есть знакомый следователь, приятный с виду молодой человек, и он сам призывал меня звонить ему, «если что».

– Кто скажет, что это не повод, пусть бросит в меня камень, – пробормотала я и потянулась за мобильным.

Юля, кстати, тоже сначала взялась за телефон, а уже потом – за живописные работы.

– Я считаю, Эдик должен быть в курсе событий, в конце концов, Чучундра Вторая ему тоже не чужая, он ведь ее на руках носил! – аргументировала она проволочку.

Есть люди, для которых регулярный трехразовый прием пищи – обыденность и рутина, но полицейские следователи не из их числа.

В жизни полицейского следователя вне редких выходных и отпусков трудновато найти день, вмещающий в себя завтрак, обед и ужин по расписанию.

Хотя бы потому, что в служебной столовой даже в воскресенье очередь почти такая же длинная, как Байкало-Амурская магистраль. Пока полицейский следователь довезет свой поднос по рельсам линии раздачи до кассы, в районе, где в среднем происходит 4,2 преступления в день, запросто успеют кого-нибудь убить… Помешав тем самым полицейскому следователю спокойно съесть свой ужин!

Телефон загудел в тот момент, когда полицейский следователь Алексей Ромашкин, он же Алекс для друзей и товарищей, неуверенно потянулся к салатам, не решаясь сделать выбор между морковным с чесноком и свекольным с черносливом.

Алекс еще не знал, куда нелегкая судьба полицейского следователя забросит его вечером. Если на место преступления или сразу в морг, то спокойно можно есть чеснок, бездыханным телам его запах нисколько не помешает. А вот если…

«Паулина Павлова» – высветилось на экране мобильника, и Алекс решительно отодвинул мисочку с острой морковкой. Хотя прелестная Паулина вряд ли уловила бы чесночный аромат по телефону…

– Ромашкин слушает, – низким бархатным голосом с легким намеком на громовой раскат на первой букве пророкотал Алекс.

– Слушайте, Ромашкин, я ужасно извиняюсь, если отрываю вас от важных дел, но, похоже, без вашей помощи нам не обойтись, – виновато прожурчал девичий голос в трубке.

– Кому – нам? – профессионально уточнил полицейский следователь, снимая с линии раздачи плошку с борщом.

– Мне, Юле и Гавросичу. Это наш дедушка. То есть не наш, но дедушка. Мы у него…

Девушка запнулась.

Алекс не знал, что она затрудняется с объяснениями из опасения подвести старика, сдающего жилье без регистрации бизнеса в налоговой, и безжалостно потребовал довести фразу до логического завершения:

– Вы у него – что?

– Мы у него все! – немного помолчав, горестно объявила девушка. – Буквально все, что осталось! Чучундры больше нет, и теперь мало что может удержать Гавросича на этом свете!

– Э-э-э… Человек, о котором вы говорите, планирует суицид? – Алекс честно пытался разобраться в девушкиной проблеме, одновременно делая трудный выбор между пловом с бараниной и котлетой с рисом. – А некто Чучундра уже совершила самоубийство или погибла по какой-то иной причине?

Кем при жизни была столовская котлета, понять по ее виду следователь не мог. Не исключено, что какой-нибудь чучундрой!

– Ну, как вам сказать, – девушка снова замялась. – Сначала Чучундра как бы погибла в результате несчастного случая, но нам удалось ее как бы воскресить, и тут вдруг ее похитили!

– Чучундру? – повторил Алекс, ни словом, ни голосом не выдавая того, что он здорово дезориентирован, и лишь надеясь, что милая Паулина сама объяснит, кто такая, эта ее злосчастная Чучундра.

Паулина не обманула ожиданий, сообщив:

– Это кактус Грузона.

– Грузона? – повторил Алекс, вспоминая, не проходил ли упомянутый гражданин по какому-нибудь громкому делу.

«Грузон» звучало подозрительно похоже на кличку и наводило на мысли о суровых и опасных приключениях. Грузон, Робинзон, Черкизон и фармазон воспринимались в одном смысловом ряду.

Однако какой-то кактус в жилище Паулины Павловны Алекс видел. И вид у того кактуса был такой забитый, что хотелось немедленно вытребовать ему адвоката.

– К черту Грузона, он тут совершенно ни при чем! – несколько неожиданно, но уверенно заявила милая, но странная девушка. – Кактус нужно найти, и тут нам не справиться без вашей помощи.

– А с моей помощью вы, думаете, справитесь? – Алекс скептически чавкнул свеклой.

– Но вы же следователь! Профессионал в деле поиска пропавших ценностей!

– Ни разу в жизни не выслеживал кактусы, – чистосердечно признался Алекс.

– А напрасно! Как видно, они дорогого стоят, раз кто-то проник в закрытую квартиру, чтобы украсть Чучундру Вторую!

– А вот с этого момента давайте поподробнее, – полицейский следователь отложил вилку. – В какую квартиру, в ту, где проживаете вы и гражданка Тихонова?

– В ту самую! – Паулина Павловна, не будь дура, моментально сообразила, что этот факт придает ее обращению за помощью должный вес. – Вы понимаете, что это значит? Это значит, что жилище девушки, которой предположительно интересуется маньяк-убийца, отнюдь не является ее крепостью! Сегодня у нас кто-то кактус спер, а завтра что будет?!

– Хорошо, – сдался Алекс. – Никуда не уходите, я буду у вас через сорок минут… – Он потыкал вилкой в подозрительную котлету, оценивая степень ее жесткости, и внес поправку: – Или через час.

Бабушка Вера уже заступила на свой пост номер два перед телевизором, когда мимо ее окна спланировало что-то просторное, как гигантский морской скат.

Не полюбопытствовать, что это было, старушка не могла.

На улице уже стемнело и разглядеть двор из окна на втором этаже баба Вера не смогла даже сквозь две пары очков. Пришлось снова выйти на улицу.

Неопознанный летающий объект приземлился аккурат на любимую лавочку бабы Веры. При ближайшем рассмотрении старушка узнала разноцветное полосатое пончо девчонки с третьего этажа.

– Настоящая деревенская шерсть, – пощупав и понюхав вязаное полотно, ностальгически вздохнула старушка. – Поди, найди сейчас такую! Нынче разве шерсть? Вот в наше время была шерсть так шерсть…

Оглядевшись, не видит ли кто, она нырнула в накидку, аккуратно расправила складки и покрутилась, как девчонка, простодушно любуясь тем, как вьются у колен углы пончо.

Шерсть и вправду была замечательная – мягкая и теплая. Баба Вера сразу согрелась и даже раздумала спешно уходить со двора домой.

Она присела на лавочку, зажмурилась и человека, подобравшегося к ней со спины, не увидела и не услышала.

– Вот и встретились, красавица.

На укрытые красивым теплым пончо плечи бабы Веры уверенно легли мужские руки.

Это было так неожиданно и удивительно, что старушка, которую никто не называл красавицей уже лет пятьдесят, на минутку онемела.

А потом стало поздно: уверенные мужские руки переместились с плеч на шею, и голос к бабе Вере уже не вернулся.

Гавросич напился валерьянки и сел к телевизору смотреть вечерние новости. Программа, сверстанная преимущественно из сообщений о катастрофах и катаклизмах, заметно утешила нашего обездоленного старика.

В самом деле, что такое кража одинокого кактуса по сравнению со взрывом на складе пиротехники в китайской провинции Хунань? Там ударной волной выбило стекла во всех домах в радиусе двух километров! Это сколько же, представьте, горшечных растений улетело с подоконников прямиком на тот свет?!

Мы с Юлей сидели на кухне и кипятили чайник в ожидании прихода следователя Ромашкина. На сковородке томились сырники с изюмом – мое рукоделие. Я рассудила, что следователь, накормленный чем-нибудь вкусным, станет мягче.

Стрелки старых часов с давно заклинившей кукушкой сошлись на 18.30, и деревянная птичка в гнездышке завозилась, предприняв очередную безрезультатную попытку вылезти наружу и посигналить. Мы уже так привыкли к ее регулярному шебуршанию, что дали кукушечке имя: Варвара-отшельница.

Почему именно Варвара – не знаю. Возможно, потому, что есть поговорка «любопытной Варваре на базаре нос оторвали». Отсутствие носа, то есть клюва, было бы уважительной причиной вечно прятаться в дупле часов.

– Я присмотрела красивые зимние ботинки на меху, – заполняя затянувшуюся паузу, сказала Юля. – Для здешнего климата слишком жаркие, но можно попробовать носить их на босу ногу.

– А шубу на голое тело? – фыркнула я.

У Юли, как уже говорилось, есть шуба – ценный подарок отца на окончание техникума. К сожалению, при выборе подарка заботливый папа-поэт не учел, что работать по специальности его дочь-художница поедет в южную столицу, где меховые шубы носят исключительно кошки и собаки, да и то только бездомные: домашним животным хозяева ближе к лету делают стрижки, тримминг, груминг и разную прочую эпиляцию.

– Я думала об этом, но пока не решаюсь, – кивнула подружка, не уловив насмешки. – В моем случае шуба на голое тело – это слишком большой риск. Я же постоянно теряю пуговицы!

Я захихикала.

– Ты чего? – не поняла Юля.

– Представила, какое лицо будет у бабы Веры, когда ты пройдешь мимо нее в развевающейся шубе наголо!

– Летящей походкой от бедра! – подхватила подружка.

И тут же вскочила с табуретки, чтобы иллюстративно продефилировать по коридору.

С учетом внушительной крутизны бедер походка «от них» выглядела очень эффектно.

Я заржала, и тут пришел следователь Ромашкин.

– Вижу, слухи о вселенской скорби по поводу утраты кактуса оказались сильно преувеличены, – сухо заметил он, окинув быстрым взглядом разрумянившуюся Юлю с глазами, блестящими отнюдь не от слез, и откровенно веселящуюся меня.

– О, перефраз Марка Твена! – Я узнала цитату и сразу же прониклась к начитанному следователю повышенной симпатией.

– Да, я читаю не только криминальные сводки.

В наступившей тишине – Гавросич в своей комнате как раз выключил телевизор – это прозвучало очень громко.

– Водка? У нас есть водка? – удивился наш глуховатый, но общительный старик, распахивая дверь.

– Гавриил Иосифович, вы же давно не пьете! – с нажимом сказала Юля. – Вам нельзя, вы забыли?

– Забудешь тут, – Гавросич потер плечо, где, по его словам, таится вшитая капсула.

Так ли это на самом деле – никто не знает. Гавросич уверен, что его в беспамятном состоянии коварно «зашила» вторая жена. Во всяком случае, так она ему говорила, когда стращала: «Будешь пить – помрешь под забором!»

Судьба жестоко пошутила над бедной женщиной, которая вообще не брала в рот спиртного, за исключением медицинских капель: под забором умерла именно она! Прихватило сердце по время яростной прополки на дачных грядках.

Именно тогда Гавросич бросил пить и принялся с нежностью растить любимый кактус почившей супруги – Чучундру Первую…

– Добрый вечер, уважаемый. Вы, я так понимаю, хозяин этой квартиры? – Следователь внимательно посмотрел на нашего деда.

Тот расправил плечи:

– Сорочинский Гавриил Иосифович, с кем имею дело?

– Гавросич, это следователь Ромашкин, – я забыла отчество и вопросительно глянула на гостя. – Алексей, а как дальше?

– Можно просто Алексей, – разрешил тот.

– Сле-е-е-е-е-едователь! – обрадованно проблеял Гавросич и, забыв про артрит, прыгнул к гостю резвой козочкой. – Алексей, Алешенька!

– Сынок, – пробормотала Юля, автоматически заканчивая песенную строчку.

– Найди мою крашавицу, Алешенька, уважь штарика! – Гавросич для пущей жалобности зашамкал.

– Артистичный у нас дед, – невозмутимо наблюдая за этой сценой, сказала мне Юля.

Гавросич стрельнул в нас сердитым взглядом, погрозил Юле пальцем и, быстро послюнив его, ловко прочертил влажную дорожку от глаза до бороды.

– Артистичный, да. Но репертуар у него маленький. Смотри, опять старорусского скорбного старца играет, – отметила я.

– Найди мою Шужи, Алеша! – не сбился Гавросич.

– Шужи? – Алексей-Алешенька-сынок посмотрел на меня.

– Сюзи, – перевела я со старческого пришепетывающего. – Так Гавриил Иосифович называет свой кактус Грузона.

Я понадеялась, что смышленый следователь сам сообразит: Чучундра – это неофициальное прозвище растения, данное ему отнюдь не Гавросичем.

– Их с Грузоном кактус, – кивнул Алексей. – Сюзи, она же Чу…

– Чу! Снег по лесу частому под полозом скрипит! – воодушевленно продекламировала Юля. – И когда все посмотрели на нее как на ненормальную, торжественно объявила: – Александр Сергеевич Пушкин!

Следователь ущипнул себя за переносицу.

Я ущипнула Юлю за ногу.

– Ой! – пискнула Юля.

Хрхрхрхр! – проскрежетала во глубине сибирских руд, тьфу, в недрах часов пугливая Варвара-отшельница.

– Шемь шашов! – перевел Гавросич с хрипато-кукушечьего. – А шшо у наш на ужин?

– Сырники с изюмом! – возвестила я, приподняв и опустив крышку сковородки.

По кухне поплыли запах ванили и колокольный звон.

– Прошу всех к столу!

– Погодите к столу, – отмахнувшись разом от кухонных ароматов и банды сумасшедших, следователь оглянулся на входную дверь. – Давайте-ка сначала с несанкционированным проникновением в жилище разберемся. У кого есть ключи от этой квартиры?

– У меня, – ответили мы дружным трио.

– И все? Только три комплекта?

– Четвертый я потеряла, – повинилась я.

– Ну, понятно.

Алексей пошел к двери, открыл ее, вышел на лестничную площадку, присел на корточки и заглянул в замочную скважину, подсветив себе мобильным телефоном.

– Ишь, шпешиалишш! – уважительно шепнул Гавросич.

– Гавриил Иосифович, прекратите притворяться, вы не замшелый деревенский дед, у вас целых два высших образования! – шепотом отчитала его Юля.

– И зубов целых, почитай, ровно столько же осталось, – фыркнул Гавросич, но шамкать перестал. – Ну что там, Алешенька?

– Отмычками работали, – оповестил нас следователь, вернувшись в квартиру и закрыв дверь на лестницу.

– Ну, слава богу! – обрадовалась я.

Все посмотрели на меня, как чуть раньше на чокнутую любительницу Пушкина – Юлю.

– В смысле, я очень рада, что дверь открыли не тем комплектом, который я потеряла, – объяснила я свою радость. – То есть я в этом не виновата.

– Виновных определяет суд, – задумчиво сказал следователь. – Так что, неужели совсем ничего не пропало, кроме Чу…

– Чудесный кактус наш стал единственной жертвой похитителя! – заверила его я прежде, чем Юля успела продекламировать, к примеру, лермонтовское «чу… гитары звон».

– И чем же он был так чудесен?

Видно было, что следователь искренне хочет понять, в чем ценность дедова кактуса.

Мы с Юлей синхронно пожали плечами.

– Не знаю. Гавросич, вы случайно не зарыли в горшок Чу… кгхм! – Подружка закашлялась. – Чуточку фамильных бриллиантов?

– Бриллианты, конечно, в нашей фамилии имелись, но все кончились еще в период нэпа, – охотно ответил дед.

– Может, сам кактус был какой-то необыкновенный? – задумался следователь. Пригодный для… Не знаю… Возгонки особо редкой и вкусной текилы?

– А может, его украл какой-нибудь садист? – предположила я, чтобы тоже хоть что-то сказать (что, всем можно бред нести, а мне нельзя?). – Наша Чу… Э-э-э… Чудовищно колючей ведь была наша Сюзи, изобретательный ум мог сочинить немало мучительных пыток с ее применением!

– Ахххх! – Юля шумно выдохнула и прижала руки к заколыхавшейся груди. – Я вот сейчас подумала: а ведь мало кто так изобретателен, как сексуальный маньяк со стажем!

Следователь Ромашкин посуровел.

– Та-ак, девки, – Гавросич упер сухие кулачки в бока. – Что вы от меня скрываете, признавайтесь? Что это за речи про сексуальных маньяков? Вы чем тут без пригляда занимаетесь, а?

– Простите нас, Гавриил Иосифович, – понурилась Юля.

«Только не говори про Чучундру, только не говори про Чучундру!» – мысленно взмолилась я.

– Алексей Витальевич, можно, мы дедушке расскажем…

«Не про Чучундру!!!»

– …про маньяка? – закончила Юля.

«Фу-у-у-у!» – выдохнул мой внутренний голос.

А полицейский следователь Алексей Витальевич Ромашкин покачал головой, пробормотал что-то невнятное про «старых да малых» и спросил неожиданное:

– А сырники у вас со сметаной или с вареньем? Я лично с вареньем люблю.

– Во-от, правильно, покушаем, заодно и побеседуем, – обрадовался и захлопотал Гавросич.

Тщательно дозированную следователем информацию о маньяке дед наш воспринял, можно сказать, с энтузиазмом.

– А я знал! Я всегда знал, что мои девчата самые-самые! – объявил он и кулачком отстучал на Юлиной спине какой-то энергичный ритмический узор. – Не сутулься, Юлька, держи спину ровнее, а нос выше! Тебе гордиться надо, не на каждую девку такой спрос!

– Оно, конечно, так, но я бы предпочла обыкновенного мужика, а не маньяка, – вяло отреагировала на дедов спич на редкость востребованная девица.

– Что вы такое говорите, Гавросич, какая Юле радость от того, что на нее охотится маньяк? – вступилась я за подружку. – Только страх один! Хоть вовсе из дому не выходи!

– Кстати, правильное решение, – тщательно подбирая последним сырником остатки варенья со дна мисочки, поддержал предложение сладкоежка-следователь. – Взяли бы вы, Юлия Юрьевна, больничный и посидели бы дома, пока мы вашего маньяка не обезвредим.

– Так дома тоже небезопасно! – напомнил Гавросич, моментально грустнея. – Сюзи-то мою злодеи прямо из дома вынесли, где гарантия, что и до Юли не доберутся?

– Да, но в мастерскую я тоже идти не хочу, – уперлась Юля. – Как я вообще смогу работать, зная, что ко мне подбирается маньяк? И что я нарисую в таком настроении? Мне, между прочим, на этой неделе предстоит детские обеденные наборы расписывать!

Я представила, какими мрачными кладбищенскими сценами разрисует деморализованная художница младенческие поильнички, и содрогнулась.

– Больничный возьми, но дома не сиди, тебе нужно находиться в безопасном месте, на людях, – рассудил Гавросич.

– Это где же я такое место найду? – хмыкнула Юля. – Чтобы люди там были, а опасности не было?

– А вот это как раз очень просто! – обрадовалась я, внезапно найдя решение. – Пойдешь со мной в библиотеку! У нас там тихо, спокойно, народу немного, но все же не пусто, и люди сплошь приличные, не гопота из подворотни!

– К тому же просто так с улицы в библиотечный зал не войдешь, у каждого посетителя имеется читательский билет, то есть все посетители подтвердили свою благонадежность и состоят на учете! – подхватил следователь. – А вы, Паулина Павловна, голова!

– Полина, – привычно поправила я, польщенно краснея.

«Вот бы он еще не только голову, но и тело заметил! – оживился мой внутренний голос. – Ты же не каракатица какая-нибудь, вполне себе ничего девушка, да и следователь этот недурен и, кажется, неженат. Во всяком случае, обручального кольца у него на пальце нет».

– Не будем забегать так далеко вперед, – проворчала я.

– В смысле? – спросила Юля.

Я сообразила, что ответила сама себе вслух, и покраснела гуще.

– В смысле, в глубины книгохранилища я тебя не поведу, там тебе будет одиноко и неуютно, а вот в читальном зале можешь хоть целый день сидеть, я тебе самый мягкий диванчик выделю.

– Говорю же – голова, – одобрительно пробормотал Ромашкин и посмотрел на меня так, как будто все-таки разглядел еще что-то.

И внезапно история с маньяком представилась мне в новом свете и не в черном цвете.

В конце концов, маньяка этого мы с Юлей еще и в глаза не видели, а с двумя интересными парнями уже познакомились!