«Пану гебитскомиссару Белоцерковского округа

доктору Штельцеру

от следователя Ракитянской

районной полиции Ивана Божко

Жалоба

Я неоднократно имел возможность засвидетельствовать свое глубокое уважение немецким властям и лично пану гебитскомиссару. Неустанная работа вот уже в течение двух лет вместе с теми, кто исполняет и претворяет в жизнь высокую политику фюрера на освобожденных землях, и дает моральное право обратиться именно к Вам по столь важному для меня делу.

На территории Ракитянского района, особенно в последнее время, активизировали подрывные действия вражеские элементы. Это требует усиления деятельности полиции с целью предупредительных мер, направленных на полное выявление комиссаров и их пособников.

Однако начальник районной полиции пан Сокальский после проведения операции «Шверт» (об этом я имел возможность лично доложить пану гебитскомиссару донесением № 96 от 7 ноября 1942 года) и после награждения его медалью стал вести себя слишком высокомерно: не советуется со своими коллегами и не принимает во внимание их предложения.

Осмелюсь обратить Ваше внимание на тот факт, что, проявив бдительность и инициативу, я на свой страх и риск занялся проверкой жителей района, которые, возможно, причастны к этим злодеяниям. В результате принятых мер было арестовано пять жителей села Молчановки Ракитянского района. Следствием установлено, что все они являются участниками молодежной подпольной группы, что все они совершали организованные нападения на эшелоны с военными грузами, принимали участие в убийстве охраны, в похищении оружия. Так, например, у Ивана Молчана при обыске обнаружили дневник. В нем зарегистрированы все основные действия, которые производились на территории гебита с целью вооруженного свержения нового строя. Упоминается заодно и Ваша фамилия. Арестованный на допросе показал, что нашим освободителям в скором времени будут предъявлены обвинения в каких-то серьезных злодеяниях, совершенных, извиняюсь, по его словам, на «временно оккупированной немецкими захватчиками советской территории». Отдельно составлен список лиц, «сотрудничавших с фашистами». В нем числюсь и я. Иван Молчан на допросе добавил, что этим людям счет будет предъявлен особый и партизанами и советской властью, которая, извиняюсь, по его словам, «обязательно вернется с победой». С целью психологического воздействия на арестованных комсомольцев Ефименко Степан был расстрелян, член подпольной группы Яценюк Иван после активного допроса умер в камере. Остальные арестованные — Виктор Борщенко, Иван Молчан и Петр Якименко — до сих пор находятся под усиленной охраной.

Но что делает пан Сокальский? Он присутствует на допросах и собственноручно воздействует на арестованных. То, что он до сих пор не доложил Вам о раскрытии преступников, очень настораживает, тем более что это есть прямое нарушение служебных обязанностей. Не о себе болею, пан гебитскомиссар. У меня все есть, и всем я доволен. Беспокоит меня халатность и недобросовестность, которые могут привести в конечном итоге к тяжелым последствиям и нанести вред нашему общему делу. Я заканчиваю свою жалобу твердой уверенностью в победу фюрера и верой в справедливость Вашего правосудия».

Божко поправил очки, откинулся в кресле, любуясь своим ровным и четким почерком. Потом осторожно почистил бумажкой перо, размашисто подписал жалобу и бережно положил ее в конверт. Потирая руки, будто под умывальником, он, довольный, сказал:

— Теперь будет вам, Михаил Кононович, еще одна медаль! — Зеленоватые глаза следователя хищно сверкнули. — Желторотый пацан из Ольшаницы, сын коммуниста Бучацкого, и тот заметил, что я должен быть начальником. — И открыв дверь, брезгливо крикнул: — Василия ко мне!

Через минуту Божко, покровительственно похлопывая по плечу рябого полицая, приказал:

— Ну, земляк, важное поручение. Только никому не болтай. Быстрей готовь коня и скачи в Белую Церковь. Передашь пакет этот в руки самому гебитскомиссару.

Полицай расстегнул китель и, спрятав пакет во внутренний карман, сказал:

— Будет исполнено, Иван Ефимович!

Через час Сокальский пришел к Божко. Как всегда, его короткая и толстая шея багровела, прикоснись к ней — так и брызнет кровь. Не здороваясь, он смерил серыми пьяными глазами своего подчиненного и нехотя бросил:

— Донесение гебитскомиссару готово?

— Михаил Кононович, необходимо еще раз допросить арестованного. Возможно, получим дополнительные сведения, — с достоинством объяснил Божко.

— Затянули дело! Пора кончать. А то ведь так можно и все награды упустить.

Божко ехидно сощурился, но пьяный Сокальский, к счастью, этого не заметил.

— Михаил Кононович, не беспокойтесь, взгляните лучше на фотокарточки.

— Какие еще там фотокарточки? — вспылил Сокальский.

— Из Таращи прислали.

Вспомнил Сокальский, как охотились они однажды в лесу на партизан и там как раз с таращанским начальником полиции и сфотографировались. А сейчас он прислал снимки. Присел Сокальский у стола, разглядывает внимательно карточки и улыбается. А потом вдруг помрачнел и недовольным тоном спросил:

— Что это такое? — И он ткнул толстым пальцем.

Божко склонился над фотографией. Рядом с немецкой овчаркой, заложив руку за борт шинели, позировал Сокальский. Угодливый фотограф подрисовал овчарку в рыжий цвет.

— Отличная фотокарточка, ничего не скажешь! — не понял Божко.

— «Отличная, отличная»! — рассердился Сокальский. — Мерзавцы! Собаку могли сделать цветную, а меня не захотели?

— Какие пустяки, Михаил Кононович. В другой раз и вас сделают в цвете, — пытается успокоить Божко своего начальника.

— Когда же в другой раз? — уставил на него глаза Сокальский.

— При первом удобном случае. Вам самим, наверное, неудобно, так я подскажу кому следует.

Сокальский поднялся и, пожимая Божко руку, с уважением произнес:

— Я очень вам признателен, Иван Ефимович, желаю успеха!..