Сокальский неистовствовал. С пеной у рта, с налитыми кровью глазами, с обнаженной грудью, со взъерошенными волосами, он был страшен в порыве охватившей его ярости.
— Кто? — хрипел он.
В ответ — молчание. Ни слова, ни стона. И это еще больше приводит начальника полиции в бешенство. Он весь вспотел от бессильной злости. А потом его голос сорвался и перешел на поросячий визг:
— Всех уничтожу! Всех повешу! Кто научил? Кто еще был с вами?
В который раз хватал Виктора Борщенко за воротник и бил головой об стену:
— Говори!
Но Виктор молчал…
Сокальский устало присел возле стола. Наполнил стакан водой, жадно выпил. Вытер с лица густой пот и со злорадством посмотрел на изнывающую от жажды жертву.
Виктор раскрыл рот, точно хотел что-то сказать.
— Воды? — спросил Сокальский. — Расскажешь — вдоволь напьешься.
В комнату быстро вошел Божко. Посмотрел на Борщенко, перевел взгляд на Сокальского.
— Не мучайте себя, Михаил Кононович… — успокаивает начальника полиции следователь и, уже обращаясь к Виктору, говорит: — Боишься, что предателем назовут? Напрасно. Степана Ефименко уже давно расстреляли. Иван Яценюк умер при допросе. Им теперь уже все равно. А тебе еще жить да жить надо. Спасай себя! Расскажешь — отпустим домой. А все будут знать, что вашу тайну выдали Ефименко и Яценюк.
И снова Божко напомнил, как недавно они казнили Ефименко. Пять пуль прошили тело смельчака, а он стоял лицом к стене и не падал.
Суетился Сокальский, приказывая полицаю, кричал:
«В затылок, в затылок целься!»
«Я бы не промахнулся, я бы тебя, мерзавца, первый прикончил бы… — прошептал Степан. — Жалко, что не успел…»
Сухо треснул шестой выстрел, и Ефименко по стене медленно сполз вниз.
«Земля родная…» — и не закончил.
— Изверги! — с ненавистью выдохнул Виктор. — Чего вы издеваетесь надо мною?! Ничего я вам не скажу.
Он обвел палачей сухим взглядом своих изуродованных во время допроса глаз и харкнул кровью на стол, за которым сидели его палачи. Потом, превозмогая боль, устало закрыл глаза.
Удар Сокальского — и Виктор упал на пол, сразу потеряв сознание.
Сокальский поднялся, подошел к сейфу. Загремел ключами.
Достав пухлую папку с надписью сверху справа «Совершенно секретно», а под нею «Молодежь, опасная новому строю», он медленно развернул ее.
«Раздел первый. Казненные».
Тихо шелестят страницы под толстыми пальцами начальника.
«87. Чередниченко Анна Семеновна…
193. Павличенко Георгий…
Раздел второй. Отправлено в Германию».
И снова шелест страниц.
«Раздел третий. Находятся под подозрением.
246. Яценюк Иван».
Сокальский взял карандаш и напротив фамилии написал: «Арестован. Не выдержал допроса, умер».
«247. Ефименко Степан. Арестован, расстрелян.
248. Борщенко Виктор — арестован.
249. Молчан Иван — арестован.
250. Якименко Петр — арестован».
На этой странице Сокальский подписал: «Совершали вооруженные нападения на эшелоны, убийства солдат и офицеров, диверсии на железной дороге. После активного допроса, выявления их пособников, как они, так и те, кто им помогал, должны быть расстреляны».
Сокальский перевернул страницу.
«261. Бучацкий Владимир. Закончил четыре класса в сорок первом году, пионер, на базаре пытался достать части к радиоприемнику. Обыск положительных результатов не дал, если не считать того, что найдена на чердаке книга Аркадия Гайдара под названием «Школа». Замечено его появление накануне ареста у бывшего партийного работника Чередниченко Анны. Сама арестованная какую-либо причастность Бучацкого к подполью опровергла. Не раз его встречали на железнодорожной станции возле эшелонов. Зафиксирована его встреча с Георгием Павличенко, который на допросах отказался что-либо говорить о Бучацком.
Несколько раз Бучацкий появлялся в Ракитном и в Молчановке. Истинная цель прихода в город и в село, а также его связи с местными коммунистами до сих пор не установлены. На ферме в Шарках пас стадо, подозрений не вызывал…»
Подняв голову, Сокальский посмотрел на следователя, затем перевел взгляд на потерявшего сознание Виктора Борщенко. Плеснул водой из ведра, приказал встать. Потом поднес стакан воды.
Удивленно посмотрел Виктор на Сокальского, взял дрожащими руками стакан. Мелкой дрожью стучали зубы о стекло. Сокальский забрал стакан, поставил свой стул напротив Борщенко.
— Арестованный Владимир Бучацкий, — спокойно начал начальник полиции, — на допросе показал о своих связях с тобой, Яценюком, Молчаном, Якименко и Ефименко. Почему ты молчишь об этом?
У Виктора будто что-то оборвалось внутри. «Неужели и его взяли? — Но сразу овладел собой: — Провокация».
— Никакого Бучацкого я не знаю, — отрезал Виктор.
— А кого ты знаешь?
— Я вас не понимаю.
— Из Ольшаницы, я спрашиваю, кого знаешь? — повторил, скрипя зубами, начальник полиции.
— Из Ольшаницы? — переспросил Виктор. И, немного подумав, сказал: — Следователь Божко ольшаницкий…
Сокальский вскочил со стула:
— Следователь Божко?! — закричал он в ярости, повалил Виктора на пол и дважды ударил сапогом в грудь. — Говори: Бучацкого знаешь? Знаешь или нет?!
— Нет, — прошептал Виктор и опять потерял сознание.
— Надо было покончить с ним еще тогда, когда на рынок приходил, — с трудом перевел дыхание Сокальский.
— Нехитрое дело — волку съесть ягненка, — спокойно объяснил Божко.
— Но ждать, когда у этих ягнят вырастут зубы, у меня нет ни времени, ни желания.
— Успеем, не волнуйтесь. Сколько там из третьего раздела на очереди?
Сокальский Заглянул в дело:
— С полсотни наберется.
— Вот и хорошо. Раза три закинем невод, и Бучацкий обязательно попадет в нашу сетку. Так что не беспокойтесь, Михаил Кононович. Мы его не упустим…
Когда Борщенко увели, Божко спросил Сокальского:
— Что же дальше?
— «Дальше, дальше»… — с раздражением сказал начальник полиции. — Сколько здоровья у меня отняли эти бандиты… — На минуту умолк, а потом: — Будем выполнять приказ Штельцера. Вешать их надо сразу всех троих: Борщенко, Молчана и Якименко.
— Когда?
— Сразу на рассвете.
— Удивляет меня, Михаил Кононович… — как-то тихо, немного испуганно произнес Божко.
— Что вас удивляет?
— Какой фанатизм! И откуда он берется? Во что они верят? На что надеются? Взять хотя бы этого пацана. Что он видел? В колхозе колоски собирал, босоногим в школу бегал, повязав на шею пионерский галстук… Нет, я решительно отказываюсь понимать этих голодранцев.
— И не надо, — пробормотал Сокальский.
— Что не надо?
— Не надо их понимать. Просто надо всех уничтожить — сразу, до последнего колена.
— Не так все просто, — вздохнул Божко и тихо вышел из комнаты.
* * *
Всю ночь моросил холодный дождь. Неподвижно повисло над Ракитным тоскливое небо, покрытое тяжелыми серыми тучами. В городе по-прежнему царила тревога.
…Они не спотыкались. Шли уверенно и гордо. А рядом с Сокальским и переводчиком Лауренцем в тяжелом раздумье брел усталый Божко.
«Как они могут так идти? Где только силы у них берутся? — удивлялся следователь. — Скотина и та ревет, вырывается, когда чует, куда ее ведут. Не могу понять их…»
Рассвело. Виктор шел первым. Иногда он поворачивал голову, глаза его скользили по лицам конвоируемых и наконец остановились на следователе. От его взгляда Божко становилось жутко…
Их вели под конвоем на площадь. Туда, где еще вечером построили виселицу.
Ветер — холодный и злой. Чеканя шаг коваными сапогами, по мостовой маршировали немцы. Следователь ежился, пряча лицо под воротник.
А эти трое шли как ни в чем не бывало, шли в плохоньких рубашках, босые, русоволосые. Шли измученные, обреченные, но не покоренные… Виктор Борщенко, Петр Якименко, Иван Молчан…
На площади, возле виселицы, их остановили.
Ветер притих и стал вдруг ласковым и нежным. А может, им это только показалось.
И увидел Божко: парни напружинились, словно туго натянутая струна, смело подняли головы вверх. Слушали и жадно ловили каждый звук, даже легкий шелест ветра в голых ветках. Засветились глаза великой надеждой…
И теперь все услышали: оттуда, с берегов Днепра, донесся глухой орудийный гул.
Видел Божко, как сразу оживились глаза у Виктора и он смело шагнул навстречу немцам. Лауренц испуганно схватился рукой за автомат, но юноша остановился.
Вскинул парень руку вверх, указал в ту сторону, откуда слышались взрывы, и громко спросил:
— Слышишь?
Посмотрел на палачей своих глазами, полными ненависти и презрения, но в которых не было места раскаянию.
— Слышишь, горны заиграли?!
Орудийный гул все нарастал и нарастал. Тяжело выползали из-за леса разорванные тучи и расползались, точно стадо, по всему небу.
Высокими призраками чернели на площади три виселицы.
А за Росью светлел горизонт.
Медленно наступало утро…