Возвратившись в расположение своих войск, всадник спешился, зашел в штаб. Как корреспондента дивизионной многотиражки его познакомили с последними донесениями, с документами, только что захваченными у врага.

«Из боевого донесения командира артиллерийского полка, — прочитал он про себя.

Семнадцатого февраля комбату-3 гвардии старшему лейтенанту Воронину Ивану Петровичу было приказано не дать врагу прорвать кольцо окружения на участке дороги Комаровка — Журженцы.

На рассвете при продвижении двух немецких колонн в направлении высоты 236,0, где находился наблюдательный пункт комбата-3 Воронина, от огня его батареи враг понес большие потери.

Когда колонны фашистов прорвались на наблюдательный пункт, их уничтожали огнем ручного оружия, а потом по рации Воронин вызвал огонь батареи на себя.

Враг, предпринявший прорыв обороны, на участке гвардии старшего лейтенанта Воронина не прошел. В районе высоты 236,0 осталось лежать 750 убитых немецких солдат и офицеров. Остатки разрозненных колонн были уничтожены и захвачены в плен бойцами Двенадцатой гвардейской казачьей кавалерийской Донской Краснознаменной дивизии.

В районе высоты, в окопе наблюдательного пункта третьей батареи, погибли бойцы взвода управления батареи и комбат-3 Воронин. Немецкий офицер — гауптман Вернер — нанес ножом три смертельных ранения Воронину, но и сам был задушен Ворониным здесь же, на наблюдательном пункте.

У гауптмана Вернера найдены дневник, письма из Германии, фотокарточка сына и пятиконечная звезда. Где и для чего он добыл красную звезду, объяснить трудно…»

Корреспондент раскрыл дневник гауптмана Алоиза Вернера, офицера штаба 112-й пехотной дивизии:

«…Еще на левом берегу Днепра, под Полтавой, командир дивизии генерал-лейтенант Форст приказал беспощадно применять оружие, в плен не брать. С целью улучшения условий зимнего размещения войск все забирать из селений.

Старик был прав. В этой войне выживает тот, кто больше уничтожит».

На минуту журналист оторвался от дневника, прислушался. За окном тоскливо, как голодная волчья стая, завывала пурга. Завывала так, словно кого-то здорово оплакивала.

Перевернул корреспондент страницу:

«…Скоро нас живьем съедят вши. Из-за них я когда-нибудь сойду с ума. Условия жизни описать подробно — не в силах. Настроение у солдат отвратительное. Много простуженных и больных. Третий год воюю в этой стране. Не могу понять ни ее, ни людей. Здесь не только взрослые, каждый ребенок — наш скрытый смертельный враг.

Именно поэтому их надо всех до единого уничтожать. И чем быстрее, тем лучше. Только так мы сохраним жизнь. Свою и своих детей.

Недавно схватили подростка-пионера. Несколько раз пробирался он через линию фронта. А мы всё искали причину, почему советские артиллеристы так безошибочно обстреляли и уничтожили наш штаб, пункт связи с радиостанцией, замаскированные танки и бронетранспортеры.

Никакие угрозы не заставили его рассказать тайну, выдать расположение советских войск. На рассвете его расстреляли. Красную звезду, которую отобрали у этого пионера, я забрал себе. Сувенир для моего Отто».

Корреспондент склонился над столом и старательно записал: «Выяснить, что за мальчик».

На последней странице корреспондент прочитал:

«…Огонь русской артиллерии нанес нам сильные потери. Командные и наблюдательные пункты уничтожены.

Несмотря на наше упорное сопротивление, мы все-таки оказались в «котле».

Генерал Штеммерман сообщил, что из Звенигородки на Лысянку идет к нам на помощь танковая армия. Ее командующий генерал-полковник Хубе передал радиограмму: «Держитесь. Я вас выручу».

Танковая армия далеко. А красные — рядом. Мой Отто, увижу ли я когда-нибудь тебя?..»

На этом дневник обрывался.

Корреспондент взял в руки письмо и прочитал:

«…Мой любимый Алоизе! Я и Отто не можем больше жить без тебя. Не хватает ни сил, ни нервов. Как ты там, дорогой? В последних боях погибло много твоих товарищей по школе. Война с большевиками принесла нам только горе. Погиб Пауль, единственный сын тети Фогель тоже не вернулся. Последнее время ты не присылаешь нам ни одной посылки. Жить стало очень тяжело. Эта проклятая русская земля стоит нам дороже, чем все другие, вместе взятые. Так дальше жить невозможно. Сохрани себя и для Отто и для меня. Прошу тебя. Очень прошу».

Дневник, блокнот, письмо, фотокарточку и красную звезду корреспондент аккуратно завернул в газету и положил в полевую сумку.

К утру надо успеть попасть в боевые порядки пехоты.

Корреспондент встал, подвернул фитиль «катюши», дымившийся на столе, теплой рукой провел по автомату и, осторожно перешагивая через тела спящих товарищей, вышел на улицу.

* * *

Усталая возвратилась Ирина Ивановна домой. Не чуяла под собой ног. Кинулась к опушке леса.

— Сынок мой!.. — шептала она в слезах. Спешила — утопала по колени в сугробах. Снег набивался в рваные сапоги, но она ничего не чувствовала.

Сердце материнское подсказывало — здесь ищи своего сына.

Поднялся ветер. Печально шумят деревья. Недалеко от лесничества, возле изгороди, на снегу за голыми кустами что-то темнело. Подбежала мать и припала щекой к заледеневшему лицу сына…