Как смогли, – похоронили. В изголовье поставили крест, Айвар прочитал молитву, а я трижды выстрелил в небо, спугнув несколько ворон, сидевших неподалёку на деревьях. Привлечь чьё-нибудь внимание не боялся, даже желал этого. Как ни страшно это звучит, – мне было необходимо кого нибудь сейчас пристрелить. Судя по выражению лица коллеги, его настроение было таким же.

– Знаешь Робби, я молитвы последний раз читал, когда маленький был, бабушка заставляла, – тихо сказал Айвар, – а за последние дни мы только и делаем, что стреляем, блядь, да отходные читаем, – вырвалось у него.

– Это единственное, чем мы можем помочь этим людям. Раз не смогли от смерти спасти, то хоть похоронили по человечески, молитву прочитали. Всё им легче, да и нам тоже, – я достал из кармана жилета плоскую фляжку, с брэнди, которую мне утром всунула Аста, – будешь?

– Давай, – Айвар хлебнул, вытер губы, тыльной стороной ладони и вернул флягу мне.

– Вот и выпили, – закончил я, сделал несколько глотков и выплеснул остатки на свежую землю, – жаль, что не с ними, за столом.

Когда собирали тела и прочёсывали окрестности, всё стало более-менее ясно. Конечно, искали мы не так скрупулёзно, как это делали Богомоловские «волкодавы», но внимательно. Каким образом они были обнаружены стало понятно по найденным в лесу гильзам, – нападавшие пустили через базу, со стороны болота, «двойной хвост» (прим.), а когда натолкнулись на охранение лагеря, закрутили кольцо, прижав группу к опушке леса. И с женщинами всё стало ясно, – четырех из них, мы нашли рядом с мужчинами. Судя по положениям тел, – они не прятались, а воевали наравне с ними. В обустроенном под жильё доте, где были найдены дети, обнаружили тела еще двух женщин и одного бойца, лежащего у порога. Внутренняя поверхность стен была сильно посечена осколками, может быть нападавшие даже и не знали про детей, просто забросали убежище гранатами. Гильзы, гильзы, гильзы, несколько пустых упаковок от индивидуальных пакетов, кольца от гранат. Оружия не было, трупов нападавших тоже. Даже внутри дота, кроме тел ничего не было. Убитых тщательно обыскали до нас, – на них даже «смертников» (прим.) не было. Кто-то, после этой операции, хорошо зачистил следы. Ничего, изредка и земля разговаривает, если попросить красиво. Мы вернулись через поле к дороге, по которой приехали и я пошёл осматривать кромку леса. Копался около получаса и нашёл: так и есть, в двух местах по флангам, две лёжки с еле заметными следами сошек на земле. Расстояние между ними слишком большое, это не снайпера лежали, однозначно. Между ними, еще девять позиций. Отсюда не стреляли, гильз нет. Хм. Два фланговых? Пулемёты? Неужели они думали, что Миндаугас через открытое поле побежит? Дурдом какой-то. Ладно, над этим потом подумаем. Сейчас меня интересовало другое – хутор, видневшийся вдалеке. Если там есть живые, то они должны были слышать, кто здесь был, – чем чёрт не шутит.

Мы подъехали к хутору и вышли осмотреться. Обычный литовский хутор, – одноэтажный, потемневший от времени, деревянный дом с застеклённой верандой, рядом с домом хозяйственная постройка, – скорее всего сеновал и коровник. У дороги высокий крест. (прим.) Слева от дома, – небольшой гараж, с посыпанной гравием дорожкой перед ним. Во дворе – аккуратный, бревенчатый колодец и метрах в тридцати от дома, – покосившаяся от времени банька. Небогато, но всё аккуратно, чисто, ухожено. На хуторе было пусто, калитка открыта, двери в доме настежь. В открытые ворота коровника виднелась тушка мертвой собаки. Совсем мертвой, то есть окончательно и бесповоротно, – в её голове зияла большая дыра, словно топором приложили. Аккуратно осмотрели снаружи дом, когда позади нас послышался шорох и развернувшись мы увидели пожилую женщину, стоявшую на пороге сеновала. В её глазах было столько страха, что я сразу примирительно поднял руки:

– Успокойтесь, мы Вам не причиним зла, – было видно, как её пальцы нервно теребят кромку фартука и мелко подрагивают губы, словно она собирается заплакать, но никак не может решить, – вдруг слёзы нас разозлят?

– Вы… вы военные?

– Нет, мы обычные люди, живущие неподалёку. Просто мы искали друзей, и заметив Ваш хутор, решили заехать, узнать, может нужна помощь?

Через полчаса разговора нам удалось кое-что узнать о перестрелке. Стрелять, по словам семидесятилетней Виды, начали под утро, часа в три, половине четвертого. Воевали долго, почти до восьми часов утра, правда с небольшими перерывами. Потом гремели взрывы, а немного позже, проезжавшие мимо хутора военные, застрелили собаку, сидящую у будки. На вопрос, какие были машины, Вида не ответила, сказала, что не разбирается, – «большие такие, зелёные». Мяшкис, так звали старого пса, скоро превратился в «эту нечисть», (при этих словах Вида перекрестилась) и укусила её мужа, Витаутаса. Собаку зарубили топором, а муж, перевязал руку, накрепко приказал жене не плакать и, упаси Бог, его не искать. Взял ружьё, старую лопату и ушёл в лес. Вида правда не послушалась, весь день его искала по лесу, но ничего не нашла, хоть выстрел и слышала. При этих словах она не выдержала и расплакалась.

– У Вас есть кто нибудь из родных? – Айвар посмотрел на женщину, – давайте мы Вас к ним отвезём. Дети?

По словам Виды, родственники уже поумирали, а дети выросли и разъехались. Дочка уехала в Англию, сын работал в Ирландии, виделись с ними редко, разве что на Рождество, в гости приезжали. Ехать с нами, она категорически отказалась, когда мы начали её уговаривать, она распрямила спину и твёрдо сказала:

– Нет, сынки, останусь я здесь. Это мой дом, продукты еще есть и мой старый кот Райнис, – как нибудь переживём. Тут я жизнь прожила, двух детей вырастила и умру тоже здесь. Езжайте, храни Вас святая Мария.

Уже отъезжая от хутора я, словно почувствовал её взгляд и оглянулся, – на пороге своего дома, стояла Вида и крестила нас в спину.

Вернувшись на дачу, у ворот встретили Дока с Алексеем Сираздиновым. Они приехали намного раньше нас и теперь о чём-то весело разговаривали с одним мужчиной, которого я вчера видел на собрании, – один из «бизнесменов», с зиг-зауэром на пузе. Мы поздоровались, с Лёшкой я и раньше встречался, – несколько раз мы виделись на соревнованиях, изредка пересекались по работе и на байкерском шоу, куда он приезжал на шумном Харлее, со своей подружкой по имени Лина. Надо сказать, он здорово постарел с тех пор и выглядел старше меня, хотя ему сейчас лет тридцать, не больше. Седина на висках, глаза потускнели и превратились во что-то изумрудно-черное, да и сам он закостенел, что-ли, видно трудно ему пришлось.

Док посмотрел на наши хмурые лица, но ничего не спросил, начав рассказывать про случившийся днём казус. Оказывается, один из дачников, когда тёща его окончательно допекла, своими придирками, хватанул водки, для храбрости и начал гонять её по всем дачам, стреляя вдогонку из ружья, с криком «зомби!». Естественно, на такие крики, по этой вредной бабе, начали стрелять и соседи, – еще бы, зомби в посёлке, да еще живчик! Слава богу, не убили, правда один из стрелявших впепил ей, в филейную часть, заряд птичьей дроби, которую Док и выковыривал, вплоть до нашего приезда. Мужику дали по шее, но так, слегка, – трудно бить человека, когда умираешь со смеху. Док взяв меня за плечо и отвёл в сторону:

– Что случилось, Роберт? С вояками проблемы?

– Нет, потом расскажу, сейчас настроение не то.

Словно по заказу, опять выскочил этот толстяк Видмантас, бросился почти на грудь Доку и смотря снизу вверх начал кричать:

– Вы видели? Знаете, что сегодня произошло? Это еще хорошо, что эта женщина не пострадала! А ведь могли быть жертвы! Я всегда говорил, что оружие надо хранить исключительно под строгим надзором! Это анархия! – он махнул рукой в мою сторону, – Мы, слава Богу, живём в демократической стране и таких эксцессов, опасных для окружающих, не должно быть!

Зря он вышел, ей богу зря. Сидел бы лучше дома, от греха подальше, потому, что мои восемьдесят килограммов трудно остановить, особенно если телу придать нужную скорость.