С этой верной приметой отправился Борис на аэродром в сопровождении почти всех Степанковых и Молокановых, с какими успел познакомиться, и бесфамильный Чарли жался к нему, словно понимая, что предстоит разлука…
Сверкая серебром, самолет подрулил к избушке с гордой надписью «Аэропорт» и показался рядом с ней большим, могучим.
Прощальные взмахи рук, пробег по тряскому полю, и вот уже мелькнули под крылом дома Молокановки. Распрощался навсегда Борис с маленьким этим мирком, куда так неожиданно занесла его судьба. Чувство было двойственное — грусть (уже привык) и радость (все выполнил и теперь-то уж займусь своим долгожданным делом).
Положив дневник на колени и поглядывая изредка в оконце, Борис описал свой последний маршрут и, просмотрев прежние записи, захотел завершить их, как и начал, отступлением от правил.
Он почти каллиграфически вывел фразу, которая запомнилась ему при изучении основ латыни:
Feci quod potui, faciant meliora potentes!
«Я сделал что мог, кто может, пусть сделает лучше!»
Он возвращался с уверенностью, что выполнил задание хорошо, но понимал, что это еще предстоит доказывать, и очень скоро!
Поэтому он стал репетировать свою речь, но тут самолет так швырнуло!..
И началось — вверх, вниз и снова вниз, да так, что дыхание захватывало!
Вышел из кабины второй пилот (стюардесс на таких рейсах нет) и пояснил, что на маленьких самолетах, летающих низко, болтанке быть положено, особенно после полудня в солнечные дни, когда струями поднимается воздух, нагретый у земли. Поэтому нервничать не следует.
Он раздал бумажные пакеты и посоветовал на болтанку не обращать внимания. «Тут многое от психотерапии зависит», — пояснил он.
Вверх, вниз… Все глубже воздушные ямы, на лбу — холодный пот, а рядом стонет соседка, уткнувшись в пакет.
Чтобы не последовать ее примеру, Борис смотрел только в окошко и старался предвосхитить и смягчить падения, повисая на ручках кресла.
Вверх, вниз… Вдруг бросило куда-то в сторону и прямо перед глазами — скала!
Невольно Борис откинулся назад, успев подумать: «Все! Вот она — верная примета!» Но рванулся изо всех сил самолетик — он уже большим не казался — и ускользнул в безмятежно голубое небо.
Впервые (а летать уже не раз приходилось) Борис испытал страх. Приподнявшись, он достал из багажника и надел на плечо свою сумку с драгоценным грузом, затем, чтобы разделить с ним одну судьбу!
Но долетели благополучно и приземлились мягко. Пилот весело пожелал всем пассажирам счастливого дальнейшего пути на куда более опасном автомобильном транспорте…
Очередь на автобус выстроилась длинная, а времени до конца работы треста оставалось в обрез. Откладывать на сутки все, что мысленно он уже отрепетировал, конечно, не хотелось, да и общежитие не подходящее место для хранения столь ценного груза.
Все это заставило Бориса не пожалеть денег на такси, хотя до получки оставалась еще неделя.
Почти за час до звонка, который называли шабашным, он ввалился в отдел, сгибаясь под тяжестью походного снаряжения, держа, как флаг, огромный букет багульника. И хотя Борис постарался придать лицу невозмутимость, Пластунов, едва на него взглянув, блеснул синевой глаз и воскликнул:
— Все ясно! Показывай трофеи!
Тут уж Борис не удержался, просиял и начал раскрывать полевую сумку.
— Погоди, — остановил его Пластунов, — чтобы лишний раз обедню не служить, пойдем в лабораторию.
Там он и все три минералога треста склонились над трофеями. Борис ожидал тщательной, по всем правилам, проверки с применением техники, но они ограничились осмотром — быстро, привычно. Обмен взглядами заменил слова, и Пластунов взялся за телефон:
— Я, товарищ главный, по медвежьему делу. Да, прибыл, и, представь себе, со щитом! Мы в лаборатории… — Положив трубку, он улыбнулся: — Через пятнадцать минут, сказал, закончит экспертный совет и прибежит!
Шахов появился даже быстрее, а вместе с ним лысоватые, седоватые члены экспертного совета и секретарь Зоя.
Борис не удержался и предоставил не Шахову, а ей первой осмотреть сверкающие медвежьи зубы.
Шахов, Пластунов и все эксперты выглядели усталыми и бледными, особенно в сравнении с Борисом, который как будто вернулся с курорта. Поначалу все они молча, подозрительно оглядывали медвежьи трофеи, сосредоточив внимание не на эффектных зубах, а на песчинках. Разглядывали их в лупу, а пом. директора по науке Косякин (Борис знал, что вулканическая тематика подчинена ему) попробовал несколько песчинок на зуб и попросил включить МБС — микроскоп бинокулярный стереоскопический.
Первым осмотр закончил Шахов.
— Как видишь, чудеса иногда случаются! — сказал он.
В том, что найдено золото, уже не сомневался никто, и эксперты заговорили оживленно, короткими репликами, понятными лишь специалистам.
— Такое, помнится, на Джеты-горе!
— Наверно, типа Крипель-клик, с телуридами!
— Вряд ли элювий, вероятно, голова жилы!
— Думаю, штокверк!
Шахов движением руки остановил разговоры, и все внимательно выслушали пояснения Бориса, потом задавали вопросы, разглядывали схему района, на которой крестом было обозначено место находки. Борис обратил внимание на то, что все они между собой на «ты» и только к нему обращались на «вы».
Пронзительный звонок закончил рабочий день, но никто не уходил, и оживленный разговор продолжался. Приводили примеры, советовали, что предпринять, и один седой азартно возражал другому:
— Здоров ты, Витька, врать!
Заметив удивление Бориса, Пластунов чуть улыбнулся:
— Мы сейчас как старые гончие, почуявшие след!
Все это было для Бориса внове, интересно, но он посмотрел на Шахова очень выразительно, и тот, чуть улыбнувшись, сказал:
— Понимаю, не терпится на вулканы, но прошу не спешить — закончите все, как положено. Срочно выполните анализы, подготовьте вместе с Сергеем Степановичем заключение. В пятницу заслушаем вас на дирекции, и тогда — в путь. А пока благодарю за хорошо выполненное задание! — Он положил на плечо Борису свою единственную руку.
Остальные тоже его поздравили. Все это было приятно, но из-за отсрочки настроение упало, а дальше вовсе испортилось, но совсем по иной причине.
Привычно он отправился на почту и получил не письмо, а письмецо, без единого теплого слова. Таня сообщила, что собирается в двухнедельную поездку Ленинград — Таллин. «И Володя тоже». Эта короткая фраза заставила забыть о делах служебных. Пришлось расстегнуть воротник, так стало жарко.
«Ну и пусть! Мне-то что… Я не прикован, как галерный раб… Завтра же преподнесу Зое половину багульника, предназначенного для украшения отдела… И дорогу на почту забуду!» — успокаивал он себя по пути в общежитие, громко стуча каблуками по дощатому тротуару.