– Окей, значит, чердачное окошко было открыто, – сказала Кэтлин. – И что это доказывает?

Мы сидели в ресторане «Неллиз дайнер». Мне это заведение понравилось, хотя ему было далеко до «Четырех сезонов». Снаружи оно выглядело как роскошный сидячий железнодорожный вагон в пассажирском поезде дальнего следования. А внутри тут же создавалось впечатление, что ты попал обратно в пятидесятые годы. Меня тогда еще не было на свете, но заведение «Неллиз» смотрелось именно так, как я представлял себе рестораны того времени: сверкающие поверхности, обильно украшенные хромом, отделанные винилом отдельные кабинки, ламинированные столики и стойки, которые легко убирать и вытирать, и улыбающиеся, чистенькие, милые официанты, одетые в белые рубашки с черными галстуками-бабочками и с белыми бумажными шапочками на головах. На столах: заправленные в пластик меню, приставленные к миниатюрным магнитолам, выдающим один рок-н-ролл за другим. Меню предлагало жареный лук колечками, тушеные бобы, кукурузный хлеб, пирожки с мясом, двойные «клубные» сэндвичи, свиные чопсы, тушеную говядину, пирог с курятиной, спагетти с мясными фрикадельками и жареных цыплят. Список напитков включал в себя вишневую и ванильную коку, овощной сок-шипучку и ветхозаветный молочный коктейль. На барной стойке под стеклянной крышкой демонстрировались шоколадные пирожные с орехами, шоколадные ириски и печенье, вишневые и лимонные меренги и кокосовые пирожки. У каждого пирожка был отрезан и отсутствовал хотя бы один ломтик, чтобы посетители могли видеть, что у них внутри. Официант принял у нас заказ, и я сказал Кэтлин: «Помолчи минутку», чтобы было слышно, как он передает заказ повару. Она закатила глаза.

– Один ковбой со шпорами, без «томми»; майо-клуб, кремированный, и придержи травку, – говорил официант.

– Это что еще за чертовщина?! – спросила Кэтлин.

– Аутентичный кухонный жаргон. – Я расплылся в улыбке. – «Ковбой со шпорами» – это мой ковбойский омлет с жареной картошечкой; «без “томми”» означает, что мне не нужен кетчуп. «Кремированный» значит поджарить хлеб, сделать тостик. А «придержи травку» означает, что тебе в твой «клубный» сэндвич не нужно класть салат-латук.

– Да откуда ты знаешь этот жаргон? – спросила она. – Да и зачем он тебе?

– Ну, скажи это вслух, – сказал я.

– Что именно сказать?

– Что я забавный малый.

Кэтлин долго смотрела на меня, пока не расплылась в улыбке.

– Ты и впрямь забавный малый, – сказала она. – А теперь рассказывай, почему открытое чердачное окно что-то должно означать, и что еще ты там обнаружил.

– Окей. Прежде всего, пожару требуются три условия, чтобы хорошо заняться: кислород, источник топлива и высокая температура. Это называется «пожарный треугольник». Поджигатель должен как-то подделать результаты воздействия одного или более из этих трех элементов, чтобы придать пожару вид случайного. Например, данный пожар был устроен в конце января, а чердачное окошко было открыто. Кто же в январе оставляет окна открытыми?

– Может, это пожарные его открыли уже после всего?

– Нет. Его открыл поджигатель, чтобы обеспечить приток кислорода.

В магнитоле на столике напротив Род Стюарт пел, что Мэгги Мэй украла его сердце и с этой болью ему не справиться.

– Рассказывай дальше. Ты наверняка выявил там не только одно открытое окошко, – сказала Кэтлин.

– В цокольном этаже, в подвале то есть, было по меньшей мере две точки возгорания. И еще одно: в половых досках в спальне хозяев, под их кроватью, я рассмотрел несколько отверстий. Еще такие же отверстия я обнаружил в холле и в коридоре. Видимо, они имелись и в других местах, например, на лестнице.

– И что?

– А то, что я думаю, что некто просверлил эти отверстия в половых досках. И это обеспечило мощный приток воздуха, который и питал пламя и заставлял его распространяться гораздо быстрее, чем обычно.

– Ну, хорошо, – сказала Кэтлин. – Но если этот некто расхаживал по всему дому, открывал окна и сверлил дырки в полу, особенно под кроватью, как ты считаешь, Грег и Мелани ведь не могли не слышать его возни?

– Вся подготовительная работа была проделана раньше, до того, как они вернулись домой. Они не могли заметить открытого окошка на чердаке и дырок под кроватью. Ступеньки лестницы были закрыты ковром, так что и там отверстий не видно. Поджигатель, видимо, проник в подвал до того, как они приехали, так что он не мог их потом разбудить. Я еще заметил, что дверь на чердак тоже была открыта, а вот это Грег и Мелани заметили бы, когда укладывали детей спать. Значит поджигатель, должно быть, дождался, когда вся семья уснет, после чего пробрался по лестнице наверх, открыл дверь на чердак и полил ковер в детской бензином.

– Что?! Простите меня, лейтенант Коломбо, но откуда вам известно, что он полил ковер бензином?

– Я приподнял с пола то, что от него осталось, и знаешь, что я там обнаружил?

– Пятно, которое выглядит так, словно это Христос едет на трицикле?

– Нет, я обнаружил обуглившиеся следы.

– Ага, обуглившиеся следы, – повторила она.

– Когда поливаешь ковер чем-то горючим, что потом ускоряет процесс горения, оно пропитывает всю ткань, все волокна. И когда загорается, то оставляет более сильно обожженные, обуглившиеся следы там, куда оно попало, – в частности, на полу, под ковром.

Кэтлин нахмурилась, еще не до конца убежденная.

– И как все это связано с этим соседом и с цветом дыма?

– Цвет дыма и пламени может рассказать о том, что заставляет пожар гореть. Пламя от горящего дерева желтое или красное, а дым от него серый или коричневый.

– Ну, и в чем проблема? Сосед так и сказал, что видел желтое пламя.

– Да, но еще он сказал, что дым был черный.

– И что с того?

– Черный дым означает, что горел бензин.

Тут официант принес наши заказанные блюда и поставил их на стол. Я врубился в свой омлет, но Кэтлин продолжала сидеть, уставившись на меня. Лицо у нее приобрело очень серьезное выражение.

– Донован, все эти детали и подробности… это ведь не первое твое родео, – сказала она. – Ты, несомненно, очень хорошо разбираешься в пожарах. И ты говорил, что тот парень пару лет назад пытался тебя нанять…

– Да, а что?

– Чтобы убивать людей.

Я не знал, что на это ответить, так что ждал, что она скажет дальше. Она смотрела на меня так, как будто хотела еще о чем-то спросить, но не была уверена, что хочет услышать ответ.

Когда моей дочери Кимберли исполнилось восемь, она вдруг начала расспрашивать меня о Санта-Клаусе. Но прежде чем она сумела сформулировать свой первый вопрос, я сказал: «Не спрашивай меня ни о чем, прежде чем поймешь, что готова услышать ответ». И Кимберли решила не спрашивать. Кэтлин же, напротив, должна была все узнать.

– Ты когда-нибудь такое делал? – спросила она. – Дома чьи-то поджигал?

– Тебе нужно поесть, – сказал я. – Сэндвич смотрится очень соблазнительно.

Она не ответила, так что я оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на нее. Она буквально сверлила меня взглядом, прожигая насквозь.

– Так делал или нет? – повторила она.

Я поманил официанта и вручил ему двадцатку.

– Прежде чем займетесь кем-то еще, – сказал я ему, – принесите мне моток липкой ленты или чего-нибудь в том же роде. – Он кивнул, взял банкнот и быстренько рванул в сторону кухни. А Кэтлин я сказал: – Да, я не раз делал кое-какие ужасные вещи. Такие вещи, о которых, как я надеюсь, мне никогда не придется тебе рассказывать. И да, я умею устраивать пожары, учился этому. И нет, я никогда таких пожаров не устраивал.

– Можешь поклясться?

Я поклялся. С радостью, поскольку это было чистой правдой. И тем не менее, я решил не рассказывать ей как близко подходил к этому, и не один раз. Кроме того, я прекрасно сознавал, что, поклявшись в отношении прошлого, я никоим образом не исключал чего-то подобного в будущем.

Кэтлин некоторое время смотрела на меня, потом медленно кивнула.

– Я тебе верю, – сказала она. – Послушай, я совершенно уверена, что ты первоклассный засранец и негодяй мирового класса. Меня не удивит, если окажется, что в прошлом ты убивал людей по приказу ЦРУ. Помоги мне Бог, я даже, может быть, сумею жить с этим – конечно, в зависимости от обстоятельств… Но поскольку я теперь работаю с детьми в ожоговом центре… ну, сам понимаешь.

Я не понимал.

Клубный сэндвич Кэтлин был разрезан на четыре кусочка. Она взяла один и, рассматривая его, спросила:

– А как насчет этого брандмейстера? Если ты прав, значит, он ошибается, а он ведь эксперт, а?

Я подцепил парочку кусочков жареной картошки и отправил их в рот. Нет ничего вкуснее как следует поджаренной картошечки!

– Она кладут в масло кусочки сала, когда жарят эту картошку, – сказал я. – Поэтому жареная картошка по-французски прямо-таки вся исходит ароматами и вкуснотищей. Хочешь попробовать?

– Нет. Так что насчет пожарника?

Официант вернулся, принес мне толстый рулон прозрачной упаковочной ленты и сказал, что сейчас вернется и принесет нам еще напитки. Я кивнул и начал наматывать ленту себе на пальцы и запястье правой руки.

– Что это ты делаешь?

– Это чтобы не вывихнуть себе запястье.

Она смотрела на меня пораженным, недоумевающим взглядом, следила, как я заматываю себе кисть. Проделав это, я достал из бумажника тонкую пластинку пластика и стал засовывать ее под ленту в нижней части ладони, пристроив ее так, чтобы она закрывала пространство от мизинца до запястья.

– Поможешь мне его примотать? – спросил я.

– Ты сумасшедший, – сказала она, но обмотала мне лентой ладонь, закрыв всю пластиковую пластинку и прижав ее к ладони. Я посгибал руку, проверяя, как она движется, и решил, что сойдет.

– Так что насчет пожарника?

– А он тоже был в деле.

– Что?!

– Они ему заплатили, чтобы он ничего не заметил. Им этого не хотелось, но пришлось заплатить.

– О чем ты говоришь?!

– Этот поджигатель – мастер в своем деле. Единственное обстоятельство, в отношении которого он просчитался, это то, что пожарные прибыли на место слишком быстро. Через четыре минуты двадцать секунд – можешь себе такое представить? Еще минут пять, и огонь уничтожил бы все улики. Брандмейстер знал, что это поджог, и кое-кто из его ребят тоже это знал. Так что тот, кто этот пожар заказал – а я думаю, что это был Джо Де Мео, – должен был заняться брандмейстером.

– Ты сказал, что он только и говорит, что о своем выходе в отставку.

– Именно об этом он только и говорит.

– Значит, этот тип, Джо Де Мео, дал брандмейстеру достаточно денег, чтоб тот смотрел не туда, куда надо?

– Я думаю, что эти деньги были чем-то вроде бонуса, как бы наградой за правильное поведение. Де Мео, скорее всего просто надавил на пожарника, угрожая его жене, детям и внукам.

Композитная пластиковая пластина, прикрепленная сейчас к моей кисти, была изобретена группой инженеров из Мичиганского университета в 2007 году. Она прочная, как сталь, и тонкая и гибкая, как листок бумаги. Состоит она из глины и нетоксичного синтетического клея, и по своей молекулярной структуре похожа на кирпичную кладку на цементном растворе; такую структуру можно обнаружить в морских раковинах. Нанослои в этом пластике расположены точно так, как кирпичи в такой кладке, и связаны между собой клееобразным полимером, который образует между этими слоями взаимодействующие и объединяющие водородные связи. Чтобы изготовить такую пластинку со всеми ее тремястами слоями, требуется несколько часов. Я всегда держу ее у себя в бумажнике.

Кэтлин смотрела, как я изучаю свою руку.

– Если чиф Блаунерт замешан в этой истории и работает в качестве прикрытия, то почему он не уничтожил все улики? Ведь две недели уже прошло.

– Как я полагаю, у него не было такой возможности – вспомни про то, как это освещалось в прессе, вспомни про траурные процессии с зажженными свечами, про людей, что приходят туда днем и ночью, чтоб возложить цветы на лужайку…

– Но он же должен был понимать, что страховая компания непременно пришлет своего инспектора, чтоб осмотреть место происшествия!

– В этом-то все и дело. Он сказал мне, что не ожидал, что инспекция заявится так быстро. Это говорит о том, что пока что никто не выдвигал никаких требований, никаких претензий. Или, если даже и выдвигал, кто-то в страховой компании либо подал фальшивый отчет, либо отложил расследование.

– А ты уверен, что этот малый Де Мео имеет такую власть и влияние?

– Такую и даже больше.

Кэтлин снова посмотрела на кусочек сэндвича у себя в руке, но так к нему и не притронулась.

– Что-то не дает тебе покоя, – сказал я. – Что именно?

– Тебе грозит какая-нибудь опасность?

– Возможно. Чиф, вероятно, позвонил Де Мео нынче же утром, сразу после того, как мой человек договорился с ним о встрече. А Де Мео, вероятно, велел ему встретиться со мной и выяснить, что мне надо.

– Разве Де Мео не знает, что ты работаешь на государственную контору? Разве ему не известно, что ты немедленно сдашь его властям?

Я улыбнулся.

– Все тут не настолько черно-белое, как тебе представляется. Взять Де Мео нелегко. Он убил столько людей, что хватит на приличное кладбище.

У Кэтлин даже глаза затуманились.

– И ты готов погибнуть прямо у меня на глазах?

– Ну, не преднамеренно, – сказал я. – Но девять миллионов – это огромная куча денег, даже для Джо Де Мео.

– А что он может предпринять?

– Может послать каких-нибудь подонков, чтобы меня убить.

Она положила нетронутый кусочек сэндвича обратно на тарелку.

– Донован, я боюсь. Что, если он и впрямь пошлет кого-то, чтобы тебя убить?

– Я успею убить его первым.

– Ты на это способен?

Я улыбнулся.

– Способен.

– Ты уверен? И даже не боишься?

– Даже не боюсь, – сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало так, словно я и впрямь «даже не боялся». Потом попросил ее помочь мне обмотать липкой лентой пальцы и запястье и левой руки.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она.

– Не оборачивайся, – сказал я. – Парни Де Мео уже здесь.

У нее по лицу тут же проскользнуло паническое выражение:

– Что?! Где?! Сколько их?

– Двое на парковке, один на кухне.

– Господи Иисусе, Донован! И что ты собираешься делать?!

– То, что считаю правильным.

– Что? Вызовешь копов?

– Нет. Правильная вещь в подобной ситуации – это убить первым того, кто торчит в кухне.

– Убить его?! – Слова прозвучали громче, чем она хотела. Я заметил, что парочка, сидевшая напротив нас, тут же обернулась в нашу сторону. Кэтлин понизила голос: – И почему это твоя первая мысль именно такая – убить его?

– Потому что я вовсе не желаю, чтобы он торчал у меня за спиной, когда я нападу на двоих других.

– Ты намерен напасть на тех, других?! На хорошо подготовленных убийц?! Нет уж! – заявила она. – Я сейчас копов вызову!

Я положил свою обмотанную лентой руку на ее ладонь и покачал головой.

– Не устраивай такой шум. Именно это я и сделаю.

Кэтлин выглядела… всем вместе и сразу. Разозленной. Испуганной. Расстроенной и утратившей все надежды. Бизнесмен, сидевший напротив нас поднялся на ноги. И вложив в свой голос достаточно угрожающую интонацию – специально для меня, – обратился к Кэтлин:

– С вами всё в порядке? Вам помощь не нужна?

Та бросила взгляд сперва на него, потом на меня, и наши взгляды встретились. Она улыбнулась этому малому и отрицательно покачала головой. Потом откинулась на спинку стула, глубоко вздохнула и медленно выдохнула. А когда заговорила, то ее голос звучал тихо, но твердо:

– Всё окей.

– Мэм? – снова спросил тот бизнесмен.

– Всё в порядке. Не беспокойтесь, – сказала Кэтлин, и этот малый уселся обратно на свое место – к большому облегчению своей жены.

Он совершенно правильно поступил: вступился за женщину в расстроенном состоянии, может, даже в бедственном положении, и произвел должное впечатление на свою супругу. Если все пройдет нормально, мы с ним, скорее всего, получим нынче ночью хорошую порцию секса.

– Ну, всё окей? – спросил я.

– Я тебе верю.

Я кивнул и вернулся обратно к своей тарелке. С замотанными руками было довольно трудно управляться с остатками моей жареной картошечки, но я справился. После чего спросил:

– Ты собираешься доесть свой сэндвич?