Глава 1

Корабль был громаден.

С тремя мачтами, двадцатью восемью орудиями и экипажем из пятидесяти семи человек, он нес груз сахарного тростника, лекарств, диких свиней и ямайского рома. Несмотря на водоизмещение более трехсот тонн, судно буквально летело по воде. А какая это была вода! Чистая и прозрачная, с чуть зеленоватым отливом, и когда нос корабля обрушивался вниз, осыпая палубу легкими брызгами, те щипали глаза и казались теплыми и солоноватыми на губах.

Корабль со всех сторон окружали искрящиеся изумрудные воды, простиравшиеся, сколько видел глаз. За кормой дюжина дельфинов резвилась в кильватерных струях, совершая безумные акробатические прыжки и коловращения, к увеселению двадцати двух закаленных членов команды, в данный момент свободных от вахты. Хотя моряки всей планеты считали доброй удачей поделиться своими пайками с лоснящимися тварями морскими, они редко так поступали, потому что пайки эти обычно скудны, и их требуется растянуть надолго. Но именно для этого экипажа царило время изобилия. Трюмы только позавчера были вновь наполнены под завязку, и люди наконец могли себе позволить швырнуть свои зараженные долгоносиком галеты за борт.

Посреди корабля на мостике стоял одинокий человек, худощавый и высокий, с длинными черными волосами и пронзительными голубыми глазами, искрившимися, когда он смеялся или рассказывал какую-нибудь байку. Но сегодня у него не было в запасе баек, ибо он был решительно настроен держать этот крепкий западный ветер в узде, пока тот может нести их. Услышав, что паруса заполоскались, капитан поглядел на них и нахмурился, а потом рявкнул приказ издерганному рулевому.

Квартермейстер — коренастый рыжеволосый валлиец по фамилии Пим — подергал свои обширные огненно-рыжие бакенбарды обеими руками, как было у него в обычае, когда он испытывал досаду. Команда корабля прекрасно знала, что чем больше Пим сердится, тем сильнее дергает свои волосы. Он дергал себя за бороду все чаще в течение последней четверти часа, и на самом деле уже пребывал в одном рывке от физического нападения на своего товарища по команде. Резкий выкрик капитана, вероятно, спас рулевого от суровых побоев. Пим одобрительно кивнул капитану, прежде чем переключить внимание на матросов, неустанно хлопотавших с парусами два часа кряду, пытаясь наполнить ветром каждый дюйм шелка. До сих пор они шли весьма ходко, хотя полупьяный рулевой справлялся из рук вон плохо.

Но его рыскающее управление кораблем грозило подорвать дух экипажа.

Капитан волком глянул на своего подвыпившего члена экипажа и вздернул подбородок, будто донося последнее предупреждение. Рулевой, все же достаточно трезвый, чтобы смекнуть, что к чему, тотчас же извинился перед квартермейстером и матросами. Извинение было вполне чистосердечным и мудрым решением с его стороны, учитывая суровость кар за пьянство под парусом. При нормальных обстоятельствах, скажем, при доставке груза в порт, пьяному рулевому грозило самое малое пять ударов тросом, вымоченным в смоле, по голой спине. А случись сей проступок в условиях боя, его наверняка покарали бы смертью, протащив под килем.

Но сегодня и капитан, и команда были не в настроении наказывать кого-либо. Как только поправка курса возымела действие, капитан и Пим осмотрели паруса, прежде чем переглянуться. Капитан подмигнул, и квартермейстер, воздев кулачище в воздух, гаркнул матросам:

— Держите ветрила полными, парни! Большими и полными, как чары, что ждут нас в Сент-Олбанс!

— Ей-ей, и какие ж чары вы поминали, мистер Пим? — крикнул с марса остроглазый впередсмотрящий Робертс. — Те, что полны грога, или те, что тешат взор?

Экипаж охотно загоготал. Те, кто бросил взгляд в сторону капитана, заметили улыбку на его красивом лице, и воспрянули духом все до единого. Эти моряки трудились на многих кораблях, у многих хозяев, но ни один не работал на человека, подобного этому. Его сдвинутых бровей было достаточно, чтобы поколебать их уверенность, но его улыбка была, как золото в их карманах. Этот капитан владел и сердцами, и умами команды, заслужив свое положение так же, как капитаны всех пиратских кораблей добивались абсолютной власти над своими судами — единогласным голосованием всего экипажа. И в самом деле, он заслужил себе репутацию легендарного стратега, верного друга и яростного бойца. Но было в нем и что-то еще, нечто неуловимое, таинственное качество, не поддающееся определению. Люди не могли этого объяснить, но чувствовали себя в его присутствии более сильными. Менее угрюмыми, более довольными… Как ни безумно это звучало, ежели обсуждать это меж собой, они сходились в том, что как-то чуют его присутствие за добрую милю. И что еще важнее, как только он ступил на борт, их состояния стали расти. Ветры стали крепче, штормы — реже, а воды — более мирными и спокойными, чем когда-либо доселе. Стало меньше ушибов и хворей, а раны словно бы затягивались быстрее. Даже провизия казалась вкуснее, когда этот человек был на борту.

Капитан присоединился к ним два года назад. Теперь же, после нескольких кампаний в море, слово о нем и его корабле — «Крепости» — разлетелось по всему Карибскому морю. Да нет, более сего: они прославились.

Вдруг дельфины прервали свое представление, метнувшись вперед, чтобы идти эскортом рядом с кораблем — с лигу или около того, — прежде чем отлучиться в поисках каких-нибудь иных водных забав.

Идя на всех парусах при свежем ветре, «Крепость» могла отмахать за день сотню миль. Но чтобы добраться до Акульей бухты, целый день им и не требовался. При такой скорости они высадят там капитана еще до вечера. Он, как всегда, переоденется в платье простолюдина, спустит шлюпку на воду и погребет в ней через мелководье, вверх по Литл-Ривер до края поселения Сент-Олбанс, дабы прощупать почву. «Крепость» отойдет в море на три мили, сделает изрядный крюк, а затем снова направится к Сент-Олбанс, к глубоким водам Северного порта у Грешного Ряда, где наконец бросит якорь в шестидесяти футах воды и в четверти мили от берега, а экипаж будет ждать, когда капитан подаст весточку, что можно сойти на берег без опаски.

Робертс углядел стаю морских птиц. Атмосфера и на верхней, и на нижней палубе была полна предвкушения.

Они продолжали идти строго на запад, к Акульей бухте. И хотя они шли под красно-бело-синим флагом Британской Ост-Индской компании, судно это было пиратским, с пиратским экипажем на борту.

Это был корабль Джека Хоули, команда Джека Хоули.

 

Глава 2

Ровный бриз, дувший на побережье Сент-Олбанс, не мог пробиться сквозь искривленные деревца и густые кустарники в трех сотнях ярдов от берега, где Эбби Уинтер делила деревянную лачугу с матерью и отчимом. Едва перевалило за полдень, и зной в этот безоблачный июльский день стоял просто удушающий. Эбби с матерью опорожнили ночные горшки еще утром, но не нашли времени хорошенько помыть их.

— Пожалуйста, не делай этого, — умоляла дочь. — Это унизительно!

— Сие решено, дитя, и быть посему.

Говорили они отнюдь не о ночных горшках.

— Это назначено на завтра, — сказала Эбби, — но прокламация не делает это обязательным. В таких делах дозволено и передумать. Люди то и дело так поступают безо всяких последствий.

— Я могла бы передумать, но не стану. Как я сказала, сие решено.

Мать Эбби — Хестер — отдала ей один из замызганных ночных горшков. Взяв его, дочь поморщилась от запаха, осквернившего ноздри.

— Давай покончим с этим, пока ему не втемяшилось, будто мы заклинаем демона, — промолвила мать.

Охнув, Эбби быстро окинула взглядом деревья, обступившие их хижину, попутно гадая, не помешалась ли ее матушка умом. Мало того что согласилась на публичное объявление, так еще и позволяет себе высказываться о колдовстве!

— Недозволительно было тебе так говорить, — укорила Эбби мать суровым шепотом.

— Не будь такой заполошной, дитя. Вокруг ни души.

— Вокруг всегда кто-нибудь да есть, — не согласилась юная Уинтер. — Брод через реку совсем рядом. Умоляю, не говори о таких вещах даже потехи ради!

— Больше не скажу, ежели ты не станешь боле толковать про прокламацию.

— Но сие надобно обсудить! Он твой муж, а не твой хозяин. Он не может продать тебя на городской площади!

Хестер хотела было что-то сказать, но раздумала и со вздохом поглядела на измаранный ночной горшок у себя в руке. Десять лет назад она славилась красотой на всю колонию. А теперь ее волосы чаще всего представляют собой сбившуюся в колтун и пропитанную грязью массу кудряшек. Рассеянно потерев левое плечо, она поморщилась. Ужасный грибок уже охватил это ее плечо и начал неуклонно расползаться по спине. В жаркие дни вроде нынешнего ее пострадавшая кожа лопалась, выпуская млечную жидкость, липшую к волокнам ее бумазейной сорочки. Миссис Уинтер приходилось то и дело отклеивать ткань от кожи, чтобы не образовался струп, который потом придется срывать.

Эбби заметила ее маету:

— Тебе стало хуже?

— Верь, дитя, — нахмурилась мать, — я достаточно проста, чтобы потерпеть перед тобой. Какой же жалкой плаксой я стала!

— Да ничего подобного, хоть я и не представляю, как ты сохраняешь здравый рассудок. Ты взвалила тяжкую ношу с того дня, когда мы перебрались сюда.

— Не такую и тяжкую, ежели сравнивать с остальными, — ответствовала Хестер, перекрестившись. Затем она огляделась по сторонам и только после этого шепнула: — Знаешь, чего я хочу?

— Чего?

— Открыть свое плечо и спину, дабы солнце могло их исцелить.

— И тогда тебя, уж конечно, увидят и заставят понести наказание.

— Именно так, дитя.

Привыкнуть к постоянному жжению и зуду было невозможно, а домашние средства до сей поры не помогали несчастной женщине. Несмотря на то что ее ладная фигура продолжала притягивать взоры мужчин Сент-Олбанс, лицо и шея Хестер стали пепельно-серыми от питья снадобья из коллоидного серебра, к каковому понудил ее муж, и это, вкупе с грубыми рубцами вокруг глаз и трижды переломанным носом, сильно состарило ее облик.

Внимательно вглядевшись в лицо дочери, миссис Уинтер покачала головой:

— Быть проданной новому мужчине может обернуться к лучшему для меня.

— Но…

— Ты видела мое житье, ты знаешь, каков он.

— Я-то уж знаю! — ласково откликнулась девушка. — Но ты могла бы с ним развестись. — Она оглянулась, проверяя, не подкрался ли отчим сзади. Его не было, но она все равно перешла на шепот. — Ты могла бы с ним развестись и забрать меня с собою.

— А много ли женщин ты видела в колонии Северной Флориды, у коих довольно денег, дабы развестись с мужем? — засмеялась Хестер. — А взять тебя с собой я уж и вовсе не могу, поелику ты и есть цель продажи.

Последовала небольшая пауза, прежде чем ужас отразился на чертах Эбби. Ее мать заговорила более мягким тоном:

— Эбби, погляди на себя. Даже в этих условиях ты — миловиднейшая дева в колонии. Не хочу, дабы ты дурно помыслила обо мне, раз я оставляю тебя со столь грубым человеком.

— А что же мне остается?

— У меня есть план.

— Что за план?

— Тебе он себя выкажет с кроткой стороны. В сем я уверена. Ты запамятовала, но когда только взял нас к себе, он был терпимым, а порою и добрым. Конечно, тогда я была юна и прелестна. Ныне же я — всечасное бельмо у него на глазу со своей хромотой, со своим лицом и хворостями.

— Да нет, конечно же, я это помню, — возразила Эбби. — Это было всего несколько лет назад. Но это же из-за него ты охромела! А твое «лицо и хворости», как ты выразилась, несут следы от его неустанных кулачных ударов тебе по носу и глазам, и затрещин по ушам.

Хестер промокнула испарину на лбу:

— Ты все уразумеешь, когда будешь постарше.

— Взаправду? И что же я уразумею? Как ты дозволила этому хряку давать себе оплеухи и совокупляться с тобою день и ночь, будто ты покалеченная свинья?

Во взгляде миссис Уинтер на миг полыхнуло пламя, и ее дочь уже чаяла получить резкую отповедь, а то и пощечину — и тем, и другим мать выказала бы, что уберегла в себе хоть капельку силы духа. Но огонь в очах Хестер быстро угас, оставив по себе лишь безразличный взор. Вместо отповеди она лишь развела руками:

— Мы страдаем ради детей, а не ради себя.

— И что же сие должно означать? — сдвинула брови девушка.

Повернувшись, Хестер зашагала к ручью. Эбби последовала за ней, дожидаясь отклика. Увидев, как мать зачерпнула горсть песка у воды и бросила его в ночной горшок, дочь со вздохом последовала ее примеру. Они принялись надраивать внутренности пальцами, соскребая песком затвердевшие отложения фекалий, а потом сполоснули горшки в ручье и осмотрели их.

— Прекрасно, — произнесла Эбби. — Не говори, если не хочешь. Но почему ты не можешь просто бросить этого ничтожного человечишку и его жалкое подобие жилища?

— Бросить? Ужели разум твой пожрали гадюки? — вздохнула ее мать. — Куда бы мы отправились, дитя, — в Грешный Ряд?

Эбби поняла, что та права. В 1710 году для женщин было не так уж много приятных вариантов в колонии Северной Флориды.

— Мне не нравится, как он на меня смотрит, — потупившись, призналась девушка.

— Он так смотрит на тебя добрых два года, хотя до сей поры ты этого и не понимала.

То, как Хестер произнесла это, заставило ее дочку опешить:

— Два года назад мне было тринадцать!

— Так, дитя, — подтвердила миссис Уинтер. — А теперь поразмысли над этим минутку, прежде чем говорить.

Эбби поразмыслила. В колониях, как и в Европе, минимальным законным возрастом для вступления девушек в брак было двенадцать лет, а для юношей — четырнадцать. Так было, сколько все себя помнили. И все же на памяти девушки мысль о сорокалетнем мужчине, совокупляющемся с ребенком, была возмутительна. Поэтому слова Хестер обрушились на ее дочь всем своим бременем, заставив Эбби впервые осознать, что затевается в их доме. Желудок подкатил ей под горло.

— Ты не подпускала его ко мне эти два года, — поняла она. — Вот почему ты приняла так много побоев и соитий. Ты защищала меня.

— Так, дитя.

Обнявшись, мать и дочь застыли на некоторое время, а когда они разомкнули объятья, Хестер сказала:

— Не твоя вина, что я выбрала этого угрюмого мужчину. — Рассеянно поднеся руку к лицу, она потрогала шишки на переносице. — Я делала, что могла, чтобы удерживать его эти месяцы.

— А теперь?

Миссис Уинтер поглядела Эбби прямо в глаза:

— А теперь тебе пятнадцать, ты в самом соку, и его желание обладать тобою превосходит мою способность противостоять ему.

— Значит, я — твой путь на волю, — широко распахнула глаза девушка. — У тебя будет новый муж, а я буду брошена здесь, дабы ублажать борова?

— Ты юна, сильна и нетронута. Какое-то время он будет ласков с тобою.

Эбби была так поглощена попыткой сжиться с этими внезапными обстоятельствами, что чуть не пропустила эти слова мимо ушей.

— Какое время? — спросила она дрожащим голосом.

— Пойдем со мной, дитя.

Они пересекли полянку и остановились позади нужника, щурясь от зловония. Окончательно уверившись, что ее слова никто не подслушает, Хестер прошептала:

— Когда Томас Гриффин купит меня, я тут же раздобуду в его аптеке пузырек мышьяка, который дам тебе. Пара капель в каждое блюдо твоего отчима сделают свое дьявольское дело за два месяца. А ты возвысишься, унаследовав его дом и доходы от его дела.

— Не может быть, чтобы ты это всерьез! Чтобы это было законно, я должна выйти за него замуж.

— Может, это тебе и кажется худшей участью, но по дальнейшем размышлении ты найдешь сей план, который поможет тебе стать молодой состоятельной женщиной, вполне здравым.

Мисс Уинтер не собиралась размышлять над этим. На самом деле у нее имелись собственные планы, которых она не обсуждала с матерью. Но было в словах Хестер нечто несообразное для нее.

— А почему ты думаешь, что Томас Гриффин приобретет тебя? — вопросила она и недовольно тряхнула головой при мысли, что ее мать будут продавать, как семейную корову.

— Мистер Гриффин всегда был добр ко мне, — похлопала ее Хестер по руке, — а его дочери нужна мать. — Прочтя во взгляде Эбби сомнение, она добавила: — И дело не только в этом, дитя, однако углубляться в сию материю было бы непристойно.

Глаза девушки стали как два блюдца, и она едва не возгласила свое негодование вслух. Но потом она подумала о человеке, которого встретила у брода шесть месяцев назад, и о том, что случилось во время его последнего визита.

Звали его Генри, и он явился к ней, как дар свыше — верхом на коне, неся кожаный ранец, полный полезных вещей. Совершенно взрослый, на двенадцать лет старше ее, Генри был человеком состоятельным и близким родственником мэра Шрусбери — богатейшего, могущественнейшего человека в колонии, не считая разве что самого губернатора. Он успел повидать немало краев на своем веку и был словоохотлив, располагая неисчерпаемым кладезем красочных историй о дальних краях и замечательных людях.

Поразительно, но Генри ухитрился три раза из пяти явиться к ним домой, когда ее матери и отчиму случалось быть в отлучке. Теперь девушка поняла, где ее мать была в этих случаях, но как же удачно для Эбби складывалось, что Генри всегда появлялся в самый подходящий момент!

Она знала, что он — тот человек, за которого она выйдет замуж, она поняла это с первого же взгляда. Не потому, что он высок и хорош собою, не потому, что богат и повидал свет, а потому, что она чувствовала его появление издалека, даже до того, как он успевал выехать из лесу. И так было не только в первый раз, но и во все остальные тоже! А коли она всегда чувствовала его присутствие за четверть часа до его появления, как это может быть чем-либо еще, нежели неземной любовью? Могучее чувство, лучащееся в его присутствии, успокаивало душу девушки, утихомиривало ее страхи и взывало прямо к ее сердцу.

Генри был уже близко.

Мисс Уинтер еще не ощутила его, но он назвал ей день. Он мог припоздниться на неделю, ибо все его планы зависят от погоды, а он странствует по коварной местности. Но когда Генри наведается на сей раз, она скрепит сделку. Они поедут в город, поженятся, и Эбби избавится от этой убогой жизни раз и навсегда.

Девушка не стыдилась того, что отдалась Генри во время его третьего визита два месяца назад. Хотя ему и было уже двадцать семь лет, он был холост и свободен. Уинтер заставила его поклясться в этом еще до первого поцелуя. Правда, она не ожидала, что будет взята столь поспешно в свой первый раз, а уж тем паче сзади, однако Эбби было приятно узнать, что он разделяет ее чувство взаимного притяжения. Что же до самого события, то она знала лишь азы того, чего следует ожидать от мужчины, ибо мать едва ли словечком обмолвилась ей о блуде: больше всего она рассказала об этом как раз только что, считаные мгновения назад. Но Генри, очевидно, поднаторел в этом предмете, так что девушка доверилась его опыту и угрызениями совести не терзалась.

Генри приедет за ней. И скоро.

Хестер отвела прядь белокурых волос с лица Эбби, убрав ее дочери за ухо. Они снова ненадолго обнялись, в последний раз оглядев полянку вокруг дощатой хибарки, и вошли в хижину, чтобы заняться обедом.

Жара внутри царила невыносимая, и девушка взглядом охватила все разом — земляной пол, источенные червями стены, протекающую крышу, гнилую дверь… И вдруг ее захлестнуло чувство вины за самопожертвование матери. Хестер ограждала ее от своего мужа, сколько могла, и охотно шла на унижение, чтобы ее продали с публичного аукциона, только бы дать дочери шанс на пристойную жизнь.

И хотя Эбби пришлась по душе идея порешить Филипа Уинтера, она отнюдь не намеревалась выйти за этого человека и возлечь с ним, дабы завладеть его бренным достоянием.

 

Глава 3

Поднеся подзорную трубу к глазу, капитан Джек Хоули оглядел береговую черту вокруг Акульей бухты. Затем он вернул трубу квартермейстеру Пиму, и тот добрую минуту изучал течение. Совершив путешествие по Литл-Ривер уже добрую дюжину раз, капитан знал, чего ожидать. Работка предстоит хитроумная, потребуются часы трудов до боли в мышцах, но она ему по плечу. Идея отделиться от экипажа при заходе в порт стала дополнительной предосторожностью, которую Джек ввел после своего избрания капитаном. Не одна пиратская шайка попала в засаду, устроенную солдатами, повинующимися приказам колониальных губернаторов, и была поголовно перевешана, а ухищрение Хоули позволяло ему проникнуть в поселение, не вызывая ненужных подозрений, дабы гарантировать безопасную высадку всей команды на сушу.

Наверное, здесь это необязательно. Из всех их береговых стоянок Сент-Олбанс — самая безопасная. В первую голову потому, что там нет действующего ополчения. А во вторую людей Джека ждал радушный прием благодаря ценным припасам, коими он щедро делился с жителями этого местечка. Именно в эти выходные, пока экипаж планировал отдаться выпивке, азартным играм и блуду, Хоули с нетерпением дожидался возможности посвятить досуг недавно встреченной юной девице.

Команда собралась вокруг него на верхней палубе. Никто не раскрывал рта, хотя у моряков руки чесались поднять паруса.

— Я возьму Регби, — изрек Джек.

Пим от неловкости пошаркал подошвами:

— Кошку Регби, сэр?

— А вы знаете других Регби на борту? — усмехнулся капитан.

— Оно бы можно было пожелать того, — вздохнул квартермейстер, — но нет никаких Регби, окромя одной, в чем сам дьявол свидетель.

— Вот эту я и возьму.

Пим набрал в грудь воздуху и оглядел команду — не вызовется ли кто ему в подмогу. Но большинство предпочли бы попрыгать за борт, нежели приблизиться к безволосой зловредной кошке.

— Мистер Пим, — позвал квартермейстера Джек.

— Есть, капитан!

— Вы по-прежнему самый несгибаемый, матерый человек на борту «Крепости»?

— Сколь мне ведомо, это буду я.

— И все же вас пугает перспектива принести кисочку?

Матросы давились смехом.

— Вовсе не киски мне страшно, мой капитан, и моя милая Дарла тому свидетель. Но у нас с сим мерзким чудищем как-то не заладилось, — начал оправдываться моряк.

— Тогда вам будет приятно узнать, что это ее последний вояж.

Тут все начали подталкивать друг друга локтями, с энтузиазмом переговариваясь.

— Есть, капитан, вот уж взаправду благая весть! — осклабился Пим. Развернувшись, он зашагал по палубе к капитанской каюте.

Взаимовыгодные отношения между городом и пиратами завязались годы назад, когда Милтон Шрусбери, мэр Сент-Олбанс, пошел на сделку с капитанами каперов: если они согласны блюсти порядок в своих экипажах и ограничат свою береговую деятельность районом в двух милях от городских владений, он создаст Свободную Зону в Северном порту, где будут универсальный магазин, пивная, игорный дом, подворье и дом терпимости. В Свободной Зоне пираты могут творить, что вздумается, повинуясь капитанскому суду. Конечно, местечко Сент-Олбанс процветало и от пиратского ремесла, но еще и от ценных даров и отчаянно недостающих припасов, каковые пираты жаловали жителям безвозмездно.

— Сюда, ты, банши долбаная! — рявкнул Пим в каюте Джека. Весь экипаж захихикал, слушая, как он продолжает осыпать Регби проклятиями. — Покажись-ка, ты, дворняга безродная! Злобная блевотная сука! Выбирайся оттудова, или я превращу твою лысую задницу в скрещенные кости, ты, ядовитая свинская елдовина!

Пиратов, схваченных за пределами Свободной Зоны, немедленно подвергали тюремному заключению — они обязательно должны были отсидеть шесть месяцев. Если же пират не только давал себя поймать, но и совершал какое-нибудь преступление, мэр мог приказать его повесить. Равным образом любая сент-олбанская женщина, найденная в Свободной Зоне, именуемой Грешным Рядом, не могла заявлять об изнасиловании, а буде на таковую набросится пьяный пират или лоботряс, она должна была соблюдать правила, установленные капитаном корабля.

— Кровь козлиная! — вскричал боцман Мартин с бака.

— Порван парус? — поглядел в его сторону Джек.

— Так точно, — ответил Мартин. — Кливер.

— Око Сатаны! — ругнулся один из матросов. На починку порванного кливера запросто может уйти целый час.

— Тогда за дело, — спокойно произнес капитан.

Видом Джек Хоули ничуть не походил на остальных пиратов, даже в полном боевом облачении, — моложавый, светлокожий, с гладким, без оспин, лицом, всегда чисто выбритым, с полным комплектом зубов и мускулистым телом.

— Я сейчас отправляюсь, а вы можете поднять якорь, как только закончите починку, — сказал Джек своим людям.

Хотя вероятность засады была и невелика, Хоули хватало хитроумия держать свою личность в секрете. На самом деле, когда в прошлый раз в порту мэр Шрусбери подошел к главному причалу Северного порта в сопровождении свиты негоциантов, дабы приветствовать корабль, и позвал Хоули по имени, двадцать человек выступили вперед, претендуя на эту роль.

Пришел Пим, наконец-то изловивший кошачье отродье. Несчастная Регби была запихнута в белый шелковый плат с французскими надписями по всем четырем каемкам. Отвернув морду твари от своего лица, квартермейстер крепко держал ее в обеих вытянутых руках, отстранив как можно дальше от себя.

— Команда испустит вдох облегчения, едва вы снесете сие проклятое творение с корабля, — проговорил Пим.

Поглядев на изящную безволосую кошку, капитан Джек улыбнулся:

— Я диву даюсь, что команда дала ей дожить до сего дня.

— Бьюсь об заклад, токмо благодаря вашему к ей благорасположению.

Заслышав голос Хоули, Регби начала рваться на свободу из громадных ручищ державшего ее моряка. Свирепое шипение, издаваемое ее пастью, более напоминало змеиное, нежели кошачье. В глазах Пима отразился страх.

— Можно ее покласть, капитан? — попросил он нервным голосом.

Джек кивнул, и Пим разжал свою хватку. Регби, все еще путавшаяся в платке, не сумела сделать поправку на высоту и дистанцию и жестко брякнулась на пол. Стряхнув с себя платок, она испустила визгливое шипение, заставившее квартермейстера содрогнуться, ухватившись за рукоять своего заряженного пистолета.

— Она уникальна, Пим, — заметил Хоули.

— Ежели мне дозволительно сказать, капитан, она чудище природы без клепок в голове. Кое-кто на борту убежден, что она — дьяволово семя.

— А вы, мистер Пим?

— Я в своих домыслах так далеко не захожу, капитан, но что до меня, так я почую себя чертовски безопаснее, когда сия зловредная бестия будет гонять мышей на суше.

— Вам следует велеть нашим музыкантам сочинить мотив под этим названием, — рассмеялся Джек.

— Гонять мышей на суше? — осклабился его собеседник.

— Именно так. А вы можете начертать слова.

— Сделаю, — пообещал Пим и, помолчав, добавил: — Ежели вы простите язык, коим я буду поносить характер Регби.

— Вы все еще расстроены из-за инцидента с бородой.

Квартермейстер с прищуром воззрился на кошку. Перехватив его взгляд, Регби выгнула спину дугой.

— Адский способ пробуждаться, капитан, — вздохнул Пим. — Человек пытается соснуть и просыпается оттого, что сие безволосое дьяволово отродье, злобно зыря на него, дерет ему бакенбарды, чешет когтями всю физиономию…

— Я до сих пор мысленно слышу ваши вопли.

— Ей-ей, и я не один такой! Сия безволосая крыса несимпатична тако же всем проснувшимся тогда из команды.

Джек негромко хмыкнул, и Регби обернулась к нему. Она потерлась о его ногу и замурлыкала. Опустившись на одно колено, Хоули принялся почесывать ей за ушами. А когда он перестал это делать, уродливое серое создание без усилия вспрыгнуло ему на плечо. Встав, хозяин кошки подошел к маленькой плоскодонке и забрался в нее.

— Вы взяли свою экипировку? — спросил Пим.

Сунув руку под переднюю банку, Джек извлек большой кожаный ранец. Проверив его содержимое, он кивнул и закинул ранец на плечо. Пим дал знак команде спустить плоскодонку в бухту, и вода забурлила вокруг деревянной лодочки, заставив Регби запустить когти в плечо Хоули. Аккуратно отодрав кошку от себя, хозяин опустил ее на дно лодки. Там Регби и оставалась, пока первый гребень волны не хлестнул через борт, намочив ей лапы. Не желая этого терпеть, она вспрыгнула на переднюю банку и всем телом распласталась по ней, изо всех сил вцепившись в нее лапами с обеих сторон, словно борясь за собственную жизнь.

Отцепив тали, Джек поставил весла в уключины и принялся грести к берегу. Следующие двадцать минут он искусно работал веслами, стрелой помчав плоскодонку через бухту, почти не черпая воды, несмотря на крутую зыбь. Наконец он направил свою лодочку в спокойные сернистые воды Литл-Ривер. Подняв весло высоко над головой, капитан помахал им, давая экипажу знать, что он в безопасности, после чего двинулся вверх по реке.

Первая излучина была не далее полусотни ярдов от бухты, но высокие дюны и колючие кустарники успешно преграждали путь ветру, сменившемуся стоячим знойным воздухом. Не прошло и нескольких минут, как Хоули пришлось отхлебнуть из баклажки, утирая лоб.

— Было не так уж и страшно, а? — сказал Джек своей безволосой спутнице.

Регби не ответила. Беседа ее не интересовала. Что-то, находящееся за бортом лодки, привлекло ее внимание, так что она свесилась через него, приковавшись взором к чему-то прямо под поверхностью воды.

— Я бы не стал подносить морду так близко к воде, — предупредил Хоули кошку. — Если ты высматриваешь каймановую черепаху, она может отхватить тебе голову.

Выгнув спину, Регби громко зашипела, заставив хозяина проследить за ее взглядом. Перегнувшись через борт, он заслонил глаза ладонями от блеска солнца в воде:

— Что ты там углядела такое, чего не видела сто раз, девочка?

В этой части реки вода была солоноватой, со светло-зелеными полосками водорослей, льнущих к берегам. Что бы там ни рассердило кошку, оно все еще тревожило ее, однако Джек никак не мог ничего разглядеть.

А потом смог.

— Кровь Господня! — воскликнул он, отшатываясь в ужасе.

Там, под самой поверхностью застойной воды, Хоули узрел омерзительную, похожую на человеческое лицо морду желтого угря. Длиной он был все пять футов до последнего дюйма, и его покрывали темно-коричневые пятна, похожие на глазные яблоки. Джек еще ни разу не видел в этих водах угрей, и уж тем паче такой раскраски. Очевидно, эта рыба выскользнула из одной из многочисленных известняковых пещер, что таятся под водами Литл-Ривер. Зрелище было ужасающим, и Джек содрогнулся, задумавшись, какого рода еще бездушные неведомые твари могут таиться в темных пещерах под его лодкой и не выбираться из них только потому, что их размеры чересчур велики.

Добрую часть часа, почти до вечера, капитан греб вверх по реке, полагаясь на свой острый взор и чуткую интуицию, дабы избегать ветвей затопленных деревьев и песчаных банок, отпугивающих менее искушенных путников от повторения этого пути. Они с Регби миновали змей, черепах, енотов, скунсов, журавлей и листья кувшинок, на которых кишмя кишели громадные, рявкающие лягушки-быки, а также гигантских пауков, чинящих свои тенета. Лишь изредка дуновение горячего бриза разгоняло гнилостный, застойный воздух, напоенный вонью тухлых яиц. Кошка морщилась и чихала.

— Знаю, смердит адским пламенем, не так ли, девочка? — рассмеялся Джек. — Но это лишь серные ямы в местных пещерах. Скоро мы их минуем.

Он держался середины реки, стараясь избежать толстой зеленой тины, захватившей здесь почти всю воду, и изголодавшихся москитов, скопившихся у зеленых берегов.

Едва они приблизились к последней излучине, ведущей к цели их путешествия, как Регби насторожила уши. Хоули понял, что услышала его спутница, а мгновение спустя он тоже расслышал эти звуки.

Детские голоса.

Несмотря на то что пират и знал, чьи это дети, он перестал грести, опустив весла в воду, чтобы держать лодку под контролем, и с минуту прислушивался, вникая в модуляции голосов. Они звучали восторженно.

— Регби, будь милой, ибо они собрали целую депутацию на берегу, дабы приветствовать нас, — сказал Хоули своей любимице.

Кошка поглядела на него, и Джек добавил:

— Я не знаю, откуда им известно, что я прибываю. Но они всегда это знают. Наверное, из-за чародейки Роуз. Она наделена особым чутьем.

 

Глава 4

Во встречающей депутации, знал Джек, будет шесть человек: Джордж и Мэри Стаут, трое их младших детей и Джоанна — юная девица, живущая и работающая у Стаутов. Прежде чем обогнуть излучину, Хоули испустил свой характерный свист, и голоса немедленно смолкли, пока умы переваривали этот звук. Потом, почти мгновенно, все ликующе вскричали. Джек научил Джоанну и Стаутов этому особенному свисту для узнавания друг друга издали. И свисту, предупреждающему об опасности, он их тоже научил.

Группка встречающих собралась у пристани Стаутов в тридцати ярдах западнее форпоста Джорджа и Мэри. Годами пристань была главным способом добраться до форпоста для речных семейств, заселивших берега к северу от этого места. Но прошлогодний ураган навалил в реку на севере столько деревьев, что она стала практически непреодолимой. В эти дни посетителям форпоста приходилось добираться пешком или верхом по ухабистой тропке. Хотя пост расположен уединенно, люди охотно проделывают этот путь ради приобретения у Джорджа одного того, чего больше нигде не найдешь.

Лекарств.

Лекарства — самое труднодоступное и ценное достояние в колониях — стали фундаментом, скрепившим тесную дружбу Джека и Джорджа. Кроме золота, главной целью Хоули при нападении на корабли был захват лекарств, которые он продавал и обменивал на товары и услуги. У него было двое платных клиентов в Сент-Олбанс — врач мэра и Томас Гриффин, владеющий местной аптекой. Джек также давал лекарства Джорджу Стауту в обмен на сведения о нынешнем отношении местечка к пиратам, неограниченное использование лошадей Джорджа и заботу о Джоанне, которую Джек спас от жестокого семейства двумя месяцами ранее.

Увидев, как пират обогнул последнюю излучину, встречающие возликовали. Однако при виде Регби Джордж и Мэри перекрестились и сплюнули через левое плечо, и даже дети, привычные к разного рода лесным тварям, тоже перекрестились и сплюнули, не решаясь приблизиться к лодке.

Единственным исключением была Джоанна. Девочка расплылась в улыбке, занявшей в буквальном смысле все ее личико. Когда она наклонилась, чтобы ухватить лодку за нос, они с кошкой внимательно поглядели друг другу в глаза.

— Это Регби, — поведал Джек. — Она твоя, если хочешь.

Джоанна прямо заскулила от восторга, отчего кошка выгнула спину дугой и зашипела. Один из мальчишек Стаутов вскрикнул при этом звуке, а Мэри в ужасе отшатнулась. Но юная работница неустрашимо протянула Регби руку, ожидая ее реакции, и в конце концов кошка подставила голову под ладошку Джоанны, не бросившись в атаку.

— Ты ей нравишься, — сказал Хоули.

Джоанна с довольным видом придержала лодку, и он выбрался на берег. Сделав вокруг кошки изрядный крюк, Стауты сгрудились вокруг Джека.

Мэри крепко обняла его, а Джордж похлопал по спине.

— Рад видеть тебя, Генри, — сказал он, потому что местным жителям капитан Джек был известен под этим именем.

— Ей-ей, и я тебя с твоим семейством тоже, — отозвался Джек, а потом кивнул, поглядев на Джоанну: — И тебя, мисс. Как поживаешь?

Подхватив Регби, девочка ласково тискала ее. Услышав слова гостя, она зарделась и сделала легкий реверанс:

— Семейство Стаутов чудесно заботится обо мне, сэр, а миссис Стаут учит меня стряпать и убирать.

— Очень полезные умения, — одобрил Хоули.

Мгновение они с Джоанной глядели друг на друга, будто не зная, что еще сказать. Зато дети, напротив, прямо лопались от вопросов, которые желали задать пирату — и большинство из них касались кошки.

Семилетний Сэмюель полюбопытствовал:

— А почему вы зовете ее Регби?

— Она названа в честь бывшего владельца, полковника Регби из Гленшира, — объяснил капитан.

— А что стало с полковником? — тут же встряла не по годам развитая десятилетняя Роуз. — Это было жутко?

— Роуз, цыц! — осадила ее мать. — Ежели Генри захочет, чтоб мы ведали, что сталось с полковником Регби, он сам скажет, и не нам вопрошать.

— Не важно. — Девочка нацелила палец на кошку. — Подозреваю, все мы будем к утру покойниками. — Из всех детей Стаутов Роуз была склонна к оптимизму менее всего.

— Попридержи язык, дитя, или я оборву тебе уши! — предупредила Мэри, хотя по виду ее дочки можно было заключить, что она обрадуется такому обхождению. Эта девочка была во всех отношениях необычным ребенком, и такой ее считали не только сверстники. Джордж и Мэри давным-давно приучились держать Роуз вдали от других семей, слыша от гостей вопросы, не ведьма ли она.

Роуз была для Стаутов неродной. По словам Джорджа, они с Мэри нашли ее года четыре назад блуждающей по лесу и говорящей на неведомых языках. Они взяли ее к себе, как взяли бы любое бесприютное существо. С первых же дней в их доме Роуз продемонстрировала исключительную любовь к высоте, и обычно ее можно было застать на самых верхних ветках деревьев. Как утверждал Сэмюель, девочка могла говорить с пауками, крысами и змеями. Даже Джек, куда менее суеверный, нежели большинство, всегда сторонился Роуз.

Хоули проследил, как Сэмюель привязывает его лодку к пристани, прежде чем заговорить:

— Полковника Регби подстерегли то ли французы, то ли пираты. Я наткнулся на его дотлевающее судно случайно, во время рыбалки. — Они с Джорджем обменялись взглядами, и Джек продолжал свою историю: — Когда я поднялся на борт, то не нашел там ни души и ни единой вещицы, кроме этого странного существа, подобного кошке. Мне удалось спасти часть дневника капитана и прочесть упоминание о странной безволосой кошке полковника Регби. Не ведая настоящей клички кошки, я назвал ее в честь бывшего владельца, и она приняла это без протеста.

После этого Джек добавил, обращаясь к Джоанне:

— Конечно, теперь она твоя, мисс, и ты можешь поменять ей имя, как пожелается.

— Мы можем звать ее Катастрофа! — заявила Роуз.

— Котострофа? — повторил Сэмюель. — Это непристойно!

— Она голышок! — пролепетал четырехлетний Стефан.

— Она выглядит голой по сравнению с другими кошками, что я видал, — подтвердил старший Стаут.

— Джордж, тут же дети! — упрекнула его Мэри.

Кивнув, ее муж промолвил:

— Все едино, странное животное.

Потом Стаут немного помолчал. Знай он какие-нибудь новости, дающие Джеку повод для беспокойства, он бы их уже выложил. Вместо этого мужчина всплеснул руками и провозгласил:

— Давай же направимся в дом, Генри! У меня есть бутылочка зелья, которое еще может шибануть.

Бережно опустив Регби на причал, Джоанна подобралась поближе к Хоули. В каждом ее движении и во внимательном взгляде сквозило, что она находит этого человека не только привлекательным, но и желанным. Но сам он, хоть и понимал, что у молодых женщин в обычае желать выйти замуж и воспитывать детей, обожал свою беззаботную жизнь и остепеняться в ближайшем будущем не планировал. Встреть он Джоанну раньше — кто знает, что бы из этого вышло? В конце концов она мила и обаятельна, умеет охотиться, ловить рыбу, готовить и шить, может свежевать животных и заботиться о детях, да и вообще не гнушается никакой работы, а кроме того, сильна и любезна глазу во всех отношениях. Короче говоря, наделена всеми качествами, чтобы осчастливить любого мужчину. Но Джек решил не пользоваться слабостью Джоанны и не заигрывать с ней, поскольку положил глаз на другую юную особу — деву по имени Эбби Уинтер, дочь дамы с серым лицом. Пират планировал поехать к броду, чтобы встретиться с Эбби завтра с утра пораньше, и если это ее порадует, хорошенько поиметь ее.

Прильнув к Хоули, Джоанна потерлась щекой о его грудь. Он неловко чуть приобнял ее в утешение, и они направились к форпосту.

Набравшись смелости, Сэмюель наклонился, чтобы приласкать кошку.

— А она кусается? — спросил он у гостя.

— Да, — ответил Джек. — И очень яростно.

Мальчик застыл, не донеся руку до кошки на фут:

— Вы думаете, она меня укусит?

— Ничуть не сомневаюсь, — заверил его бывший хозяин Регби.

— Даже если я буду очень добрым и ласковым?

— Даже если. Она довольно независима, пережила пожар на корабле и голод. Немногим такое выпадало. Когда я спас ее, она выкашляла обрывки каната и смолы, чтобы показать мне, чем питалась, чтобы выжить.

— Смолу едят дьяволы, — заявила Роуз. — И благоденствуют в огненных местах.

— Роуз, ты начинаешь нас тревожить, — заметил Джордж. — Генри не принес бы к нам демона, так ведь, Генри?

— Она славная кошка, — ответил Джек. — Кусается? Еще как. Но она не демон.

— Ну и всё, — подхватила Мэри. — А теперь чтобы мы больше не слышали ни о каких дьяволах и демонах.

Уже по пути от пристани к форпосту Хоули поинтересовался у Роуз:

— А откуда ты знала, что я приеду?

Все семейство обменялось странными взглядами, но никто не проронил ни слова на сию тему.

 

Глава 5

Кошка — или кто она там была такая — быстро обжилась в новом окружении, и Джека вдруг осенило, что, пожалуй, эти животные предпочитают твердую землю под ногами, и может быть, как раз этим объясняется неучтивое поведение Регби на борту «Крепости». Она грациозно обошла двор, окружающий форпост, или «Стаутпост», как пирату нравилось называть его.

— А что стало с вашими собаками? — осведомился он у хозяев.

— Одну утащил аллигатор, может статься. А вторую я продал, — сообщил Джордж.

— Повезло же Регби! — усмехнулся Хоули.

— Во всяком случае, до следующей собаки. Они забредают сюда то и дело, одуревшие с голоду.

Джек улыбнулся насторожившейся Джоанне:

— С Регби ничего не случится. Она может за себя постоять.

Девочка ответила ему улыбкой.

Крохотный дом с торговой лавкой Джорджа и Мэри располагался в самой южной обжитой части полуострова Сент-Олбанс — куска суши площадью около тридцати шести квадратных миль, отчасти отсеченной Литл-Ривер.

Мужчины попивали виски за столом, глядя, как Мэри и Джоанна хлопочут над обеденным котлом. Роуз куда-то отлучилась, а Сэмюель и Стефан точили обеденные ножи.

— Ко двору ли она пришлась? — поинтересовался Джек у хозяина дома.

— Джоанна? — уточнил тот. — Она для нас просто благословение!

— Хлопот с ее отцом не было?

— Не видал ни его, ни его жены с тех пор, как ты пригрозил прикончить их, ежели еще когда покажутся.

— Это хорошо. В самом деле. Непозволительно человеку бить собственных детей.

Пират воззрился на Джоанну, гадая, какой женщиной та вырастет. Для Хоули она была слишком юна — во всяком случае, по его собственным представлениям, — но через пару-тройку лет станет идеальной женой, преданной и благодарной ему и, наверное, замечательной матерью для выводка детей.

Заметив его взор, устремленный на их помощницу, Джордж промолвил:

— У меня только одна спальня.

— Пойдет, — кивнул Джек.

Хозяин дома дугой выгнул бровь, но промолчал.

Джоанна, отличавшаяся превосходным слухом, при этой реплике улыбнулась, но взглянуть на гостя не решилась, боясь выдать себя. Она стала худенькой светлокожей девушкой, совсем не похожей на беспризорное дитя, повстречавшееся ему два месяца назад. С тех пор Джоанна чуть располнела милостью божией, и на щеках у нее заиграл румянец. Она превосходный образчик, подумал Джек, со своей светлой безупречной кожей, большими зелеными глазами и волнистой копной каштановых волос, выгоревших на знойном солнце. Рабочее платье, которое она носила каждый день, сшитое из прочной серой хлопковой саржи, казалось слишком грубым для ее хрупкой фигурки. У нее была кроткая улыбка и спокойный склад характера, что трудновато было понять, учитывая, каких зверств она натерпелась от родителей в прошлом. Хоули бывал в разных местах, навидался всякого, но домашние сценки и обстановку наблюдал не так уж и часто. Теперь же ему было очень приятно лицезреть, как эта здоровая семья дружно хлопочет, чтобы накрыть на стол.

По опыту Джека, рожденные в Америке мужчины и женщины были приятнее для взора и здоровее, нежели их европейские соплеменники. Пират побывал в Лондоне дважды и видел тамошние ужасающие условия жизни. Все в этом городе разило омерзительнейшей вонью. Люди постоянно были грязны, словно никто из них, даже богачи, не мылся. Бедные семьи кутали своих детей в одеяния из мешковины, которые те не снимали ни днем, ни ночью всю зиму напролет. Дома, понатыканные бок о бок нескончаемыми рядами, теснились вдоль краев улиц и дорог, а мужчины запросто мочились на улицу из окон второго этажа. Чтобы тебя, часом, не обгадили, нужно было тщательно продумывать каждый шаг. Просто идти посередке улицы было невозможно, потому что как раз там-то и рыли сточные канавы. Женщины, что ни день, опорожняли содержимое своих ночных горшков прямо на улицу, не выказывая ни малейшего намека на смущение. Помои и человеческие экскременты, раскиданные по земле или камням мостовой, дожидались следующего дождя, который смоет их в сточную канаву. Поэтому, когда ни погляди, улицы представляли собой выгребные ямы, так переполненные мочой и конским навозом, что никто не давал себе труда стараться не ступить в кучку. Хуже того, грязь пропитывала ткань длинных женских платьев и накидок и налипала на подолы, и дамы разносили ее по собственным жилищам и по магазинам.

Но как ни скверны были там условия жизни, лица людей выглядели куда хуже.

Девяносто процентов населения переболели оспой или ветрянкой, и их лица и тела были испещрены глубокими кавернами шрамов. Лишаи, грибки и открытые язвы были видны едва ли не на каждом лице в любое время суток. К двенадцати годам у большинства были гнилые зубы, а те, кому удалось дотянуть до тридцати, оставались и вовсе беззубыми. Инфекции и сочащийся гной украшали подавляющее большинство шей, спин и ягодиц, а чирьи и карбункулы служили неизменным источником досады и боли.

Конечно, крупные города грязны и в Америке, но городки и местечки вроде Сент-Олбанс, хоть местами и омерзительны, благодаря нехватке населения, выглядят гораздо приятнее. Несмотря на то что лица Джорджа и Мэри тоже были мечены оспой, да и зубы у них были довольно скверными, они все еще умудрялись выглядеть на десяток лет моложе своих европейских ровесников. А благодаря жизни в сельской местности, здоровой пище и лекарствам, поставляемым их добрым другом Джеком, Джоанна и дети Стаутов выглядели здоровыми, и кожа их была настолько чиста, что они казались представителями совсем иного племени.

— А вы не видели пиратов, когда выходили порыбачить? — полюбопытствовал Сэмюель.

— Не в этот раз, — разочаровал его гость.

— Мы любим пиратов, ведь правда, отец? — сказала Роуз.

Джордж и Мэри переглянулись. Они-то знали, что Джек сам — пират, но говорить об этом детям было небезопасно.

— По-моему, все колонисты любят пиратов, или каперов, как их называют нынче, — заметил Хоули. — Суть в том, что английские налоги в эти дни столь велики, что для колонистов каждый урожай в убыток. Вот им и приходится торговать с пиратами, чтобы выжить.

— А тебе знакомы какие-нибудь пираты, Генри? — спросила Роуз.

Джек ощутил, что все взоры обратились на него.

— Возможно, ведь они нынче повсюду, — отозвался гость.

— Как это? — не унимался Сэмюель.

— Поелику Англия воюет с Испанией, она хочет, чтобы пираты топили испанские корабли. Так что там даже приняли закон, дозволяющий пиратам оставлять себе сто процентов награбленного на вражеских кораблях.

— Англия любит пиратов? — удивился Сэмюель.

Хоули хохотнул:

— Англия покамест их терпит. Но как только война закончится, это переменится.

— А что будет тогда? — еще больше заинтересовался мальчик.

— Губернаторы снова примутся их вешать.

 

Глава 6

Форпост отделяла от главного дома тяжелая деревянная дверь, обитая железными полосами. В главной комнате хранилась пара дюжин сорочек и штанов, разнообразные веревки, сети, молотки, пилы, гвозди и прочий скобяной товар, по большей части уже бывший в употреблении. Медикаменты и ножи держали не в этой постройке, а в запертых сундуках в спальне Джорджа. За стойкой находилась другая дверь, ведущая в маленькую спаленку, которую хозяева сдавали посетителям для ночлега. Спавшие там люди обычно были слишком хворыми, чтобы пускаться в путь, так что это был скорее лазарет, нежели гостиница.

После ужина, пока мужчины толковали за главным столом, Мэри и Джоанна постелили льняные простыни и одеяло на гостевую постель и взялись чистить ночной горшок. Роуз принесла колодезной воды для таза, а Джоанна положила рядом с ним полотенце и ручное зеркальце.

— У тебя есть вопросы о том, что может случиться нынче ночью? — спросила Мэри свою юную помощницу.

Та зарделась.

— Я знаю, что ты, наверное, видела, как это делается, но тут будет иначе, — продолжила хозяйка дома.

Джоанна потупила взор на руки, лежащие на коленях.

— Что ж, — проговорила женщина, — тогда дам природе самой взять свое. Завтра, если хочешь, мы потолкуем о случившемся.

— Ладно.

Мэри направилась было к двери, но обернулась и улыбнулась.

— Не тревожьтесь, миссис Стаут, — сказала Джоанна. — Все будет в порядке.

Хозяйка поглядела на юную девочку-подростка, сидящую на кровати, и на ее рабочее платье, заляпанное грязью от дневной уборки. Волосы Джоанны спутались в ком, а ладони и правое предплечье испещрили мазки сажи от очага. Черная полоска была и на лбу, где девочка утирала пот. Ноги и щиколотки у нее были в синяках и ссадинах от ежевичника и меч-травы, а на щеке и шее виднелись следы укусов клещей. Воистину жалостное зрелище…

— Послушай, дитя, позволь мне малость поработать над тобой, — вздохнула Мэри.

Обмакнув полотенце в тазик с водой, она начисто вытерла Джоанне лицо, шею и руки, а потом сполоснула его. После этого, отступив на шаг, чтобы оглядеть плоды трудов, нахмурилась и покачала головой:

— Сними-ка туфли.

Миссис Стаут вытерла девочке ноги, снова прополоскала полотенце и отдала ей, проговорив:

— Через минутку я уйду, а ты приведи в порядок все остальное.

Закрыв за собой дверь, Мэри направилась к одному из шкафчиков в лавке. Они с мужем не торговали предметами роскоши вроде платьев, но пара ночных сорочек у них имелась. Выбрав одну, хозяйка встряхнула ее и поднесла к носу. От ткани чуток попахивало плесенью, но куда меньше, чем от рубашки Джоанны. Выждав пару минут, миссис Стаут постучала в дверь, а когда она вошла в спальню, неся ночную сорочку, Джоанна вскочила на ноги, чтобы крепко ее обнять.

— Я люблю тебя, Мэри! — вымолвила она.

Хозяйка с улыбкой похлопала ее по спине:

— Ну, это самое малое, что я могу сделать…

Когда Мэри ушла, Джоанна переоделась и села на край кровати дожидаться Генри. Не прошло и минуты, как под кроватью послышалось едва заметное шевеление. Девочка подскочила на ноги, взглядом обегая комнату в поисках какого-нибудь оружия, которым можно прикончить спрятавшуюся змею или крысу, но ничего не нашла. Отлично, она воспользуется туфлей, если придется! Схватив туфлю, Джоанна стиснула зубы, опустилась на колени у кровати, подняла свисающее до пола лоскутное одеяло и осторожно заглянула под него.

И, охнув, отпрянула.

Это была не змея и не крыса.

Это была Роуз.

Схватив ее за ногу, Джоанна выволокла девчушку из-под кровати.

— Ты чудовищное дитя! — воскликнула она. — Что ты там делала?

— А чего, ждала, когда вы с Генри будете совокупляться, конечно! — заявила Роуз.

 

Глава 7

«Крепость» бросила якорь в двухстах ярдах от берега почти два часа назад, и команда уже начала серчать. Те, у кого имелись подзорные трубы, забрались повыше на ванты, чтобы навести их — не на южную окраину Сент-Олбанс, где виднелся бы дым, буде капитан раскрыл умысел захватить их в плен, а на причалы Грешного Ряда, где вопили, орали и демонстрировали свой товар блудницы. Комментируя увиденное, глазеющие довели остальной экипаж буквально до неистовства.

Пим насупился. Капитан недвусмысленно велел дожидаться сигнала четыре часа. С другой стороны, «Крепость» порвала парус в Акульей бухте, задержавшись почти на час, пока Мартин чинил его. Так что, строго говоря, они ждали почти три часа с той поры, как спустили капитанскую плоскодонку.

— Ну же, Пим! — подзуживал квартермейстера Робертс. — Будь там огонь, я бы уж давно его углядел! Отдавай приказ и айда на берег!

В отсутствие капитана вся полнота власти была в руках у Пима. Как и капитан, квартермейстер пиратского судна — должность выборная и достойная дополнительной доли трофеев. Работа Пима заключалась в том, чтобы представлять интересы команды, улаживать разногласия и поддерживать порядок. Он же распределял провизию и лекарства, а также делил добычу. Теперь же он так же рвался на берег, как и всякий человек на борту, намереваясь сделать это увольнение на берег последним, буде Дарла согласится отказаться от блудного ремесла, остепениться и выйти за него замуж. У него имелись основания считать, что она на это пойдет. За годы они очень сблизились, и Пим раскаивался, что не объяснился с нею два месяца назад, как планировал.

— Еще разок внимательно погляди в трубу, — крикнул квартермейстер Робертсу на марс. — Ежели там чисто, спустим первую шлюпку на берег и поглядим, чего там будет. Коли все пойдет ладно, отправим следующую полусотню, развернем ее к порту боком, дабы показать пушки, да сойдем на берег — все, окромя скелетного экипажу.

Долгую минуту спустя команда разразилась ликующими воплями: Робертс подтвердил отсутствие дыма. Еще час спустя Пим с последним береговым десантом уже стояли на причале Грешного Ряда. К тому времени всех проституток уже расхватали, так что квартермейстер с остальными разбились на небольшие группки игроков, выпивох и покупщиков. Направившись в «Голубую лагуну», Пим вошел, занял свое обычное место в дальнем углу и окинул заведение алчным взором.

Пить перед сражением или под парусами пиратам запрещалось. Не дозволялось им хватить лишку и в любое другое время на судне, и Пим не был исключением. Но на берегу он был законченным пьяницей, питавшим особое пристрастие к пуэрториканскому рому и пузатой шлюхе по имени Дарла. После четырех лет его экскурсий на берег все в этих кварталах знали, что Дарла с Пимом — неразлучная пара, когда он в городе. И хотя пираты вообще-то — народ лихой, только пьянейший из забияк мог решиться бросить вызов квартермейстеру «Крепости» по этому или любому другому вопросу, потому что Пим отличался злопамятностью и потому что именно он занимался наказаниями экипажа в море. Оскорбление на берегу могло означать разницу между кнутом и купанием под килем в море, и хотя и в том и в другом приятного мало, на таком большом корабле, как «Крепость», путешествие под килем чаще всего оказывалось смертным приговором.

Делалось это так: жертву привязывали к двум веревкам, пропущенным под кораблем; одну привязывали к запястьям, а вторую обматывали вокруг лодыжек. Потом его швыряли за борт. А поскольку киль был покрыт острыми ракушками — «морскими желудями» — те пластами снимали с наказанного моряка кожу. В соленой воде, это было болезненнее, чем можно себе представить. Оставшегося в живых после такого «купания» могли подвергнуть второй прогулке, если проступок того заслуживал.

«Голубой лагуной» владел и заправлял крупный, издерганный мужчина, известный, как Одноглазый Чарли Файн, заработавший свое прозвище после того, как поставил в покере собственный глаз на стрит со старшей десяткой против пирата по имени Джинхаус Джим. У Джима в тот раз был фул хаус — шестерки вкупе с одноглазыми валетами.

Чарли принадлежал кусок безымянного борделя рядом с «Голубой лагуной». Он выигрывал больше всего от хмельной щедрости Пима и давным-давно смекнул, что когда «Крепость» находится в городе, ради блага бизнеса нужно выдергивать Дарлу из боевых рядов на роль подавальщицы мистера Пима до самого закрытия заведения. Мало-помалу это стало традицией, освященной временем, и квартермейстер удивился, увидев перед собой другую официантку.

— Дарлы нет, — заявила она.

— Нет? Как это нет? Куда она подевалась? — удивился старый моряк.

— Померла. Хотите выпить? — предложила ему женщина.

Моргнув пару раз, Пим замотал головой, словно хотел утрясти в ней эти слова:

— Ты хочешь мне сказать, что Дарла померла?

— Мертвее кирпича, да, сэр.

Квартермейстер наклонил голову, словно весь мир встал наперекосяк, и это помогло бы ему лучше видеть. Он откашлялся и сглотнул. Чушь какая-то. Два месяца назад его подруга лучилась здоровьем, была полна жизни… Он заставил голос повиноваться себе:

— Чего с нею стряслось?

— Кишечная колика.

Вот так ни с того, ни с сего слепая кишка лопнула и прикончила ее, а Пиму не выпало даже шанса попрощаться! Он всегда думал, что когда-нибудь бросит пиратство и сделает из нее честную женщину. А теперь…

— Сэр? — позвала его подавальщица.

Пират поднял на нее глаза.

— Я знаю, что Дарлы нет, но я могу занять ее место, — улыбнулась женщина.

Рассудок Пима словно бы поплыл. Он едва разбирал слова.

— Занять ее место? — переспросил он, почти ничего не соображая.

— Я могу прислуживать вам, пока вы не выпьете свое, а потом, если хотите, подымуся с вами наверх, как раньше Дарла.

Но квартермейстер промолчал, все пытаясь уяснить масштабы своей утраты. Дарла, единственная женщина на земле, которой было небезразлично, что с ним будет… Он попытался вообразить себе жизнь без Дарлы в ней. Но женщина, стоявшая перед ним, что-то сказала, что он не совсем ухватил. Моряк попытался сосредоточиться.

— Извини, — пробормотал он. — Ты чего?

— Я хорошая проститутка, сэр.

— О…

— Мистер Файн выбрал меня лично, потому как у меня нетуть жалоб. А ежели вам угодно, я останусь в вашей постели всю ночь, в аккурат как Дарла.

Пим еще долго смотрел в пустоту, прежде чем наконец испустить тяжеленный горестный вздох. Потом он снова заговорил:

— Как тебя зовут?

— Грейс, сэр.

— Ты знала Дарлу?

— Как знала?

— То бишь вы были подругами?

Этот вопрос озадачил женщину:

— Нам тут особо не выпадает заводить друзей, сэр. А еще и соперничество за полсоверена и выше… Но Дарла, ну, была приятная, никогда ничего не кравши, чего бы я знала.

Квартермейстер неспешно кивнул:

— Грейс!

— Да, сэр?

— Желтый ром.

— Ладно.

— И побольше.

— Спасибо, сэр.

 

Глава 8

Два часа пьянства ничуть не умерили горе Пима. Он отмахнулся от предложения Грейс посидеть с ним, пока он пьет, и Чарли Файн подошел к его столу, чтобы выразить свое соболезнование. Но в конце моряк закрыл глаза руками, опустил голову на стол и расплакался, как младенец. Когда Мартин и Робертс вошли в бар и увидели своего исполинского друга рыдающим взахлеб, они удрали из заведения, будто преследуемые духами. Чарли Файн велел Грейс отвести Пима наверх, после чего принялся разгонять остальных посетителей.

Неохотно подойдя к рыжеволосому великану, Грейс похлопала его по спине. Спустив сорочку с одного плеча, она продемонстрировала подходящий размер и гладкость своей груди, потеревшись ею о невероятно волосатое лицо Пима. Подняв голову, он поднес ее грудь к губам.

— Пойдемте сейчас со мной наверх, сэр, — ласково сказала женщина.

Нижняя губа квартермейстера задрожала. Казалось, он вот-вот снова зальется слезами, но в последний момент моряк все-таки отодвинул стул и поднялся на ноги. Поспешно запихнув груди обратно в блузу, Грейс взяла его за руку и повела по лестнице.

Комната наверху принадлежала Дарле, когда Пим бывал в городе, и все здесь напоминало ему о ней. И несмотря на то что Грейс сбросила с себя одежды за рекордное время, а также на тот факт, что большинство мужчин сочли бы ее тело намного соблазнительнее тела Дарлы, Пиму не было до нее никакого дела.

— Коли позволите, я сейчас раздену вас, сэр, — предложила женщина.

— Не могу. Извини, — помотал головой моряк.

— Пожалуйста, сэр.

— А тебе не насрать?

— Чарли побьет меня, ежели я оставлю вас неудовлетворенным.

Сдвинув брови, Пим покачал головой. Это скверное житье. Скверное для Грейс, скверным оно было и для Дарлы. Квартермейстер задумался, бил ли Чарли Файн Дарлу. Знай он наверняка, порешил бы Чарли голыми руками. Но он не хотел этого знать. Тем паче что теперь сие уже не важно. Сунув свою ручищу в карман, Пим шарил в нем, покуда не выудил соверен и пять гиней. Он отдал их стоящей перед ним обнаженной женщине и увидел, как глаза ее широко распахнулись.

— Соверен для Чарли Файна. А пять гиней оставь себе, — сказал ей моряк.

— Вы уверены, сэр? — засомневалась та.

Пират стиснул ее пальцы на золотой монете и поцеловал их.

— Может, в другой раз, — проронил он негромко.

Глаза Грейс наполнились слезами. Она встала на цыпочки, чтобы дотянуться до щеки мужчины, и поцеловала его, промолвив:

— Вы были для нее особенный. По-моему, она вас любивши.

Пим улыбнулся — впервые с момента, когда услыхал весть о смерти Дарлы. Но улыбнулся все равно горестно.

— Я никогда ее не забуду, — произнес он все так же тихо.

Теперь, стоя на немощеной дороге перед «Голубой лагуной», квартермейстер пытался решить, что же он хочет делать. Если б речь шла только о ночлеге, он бы забрался в одну из шлюпок, выспался и отправился на корабль завтра утром. Но вопрос стоял о том, что делать с оставшейся жизнью, и для этого ему требовалось знамение.

Вдали, на причале, двое его людей, матерясь в три этажа с прибором, пытались устроить пьяную дуэль, пустив для этого в ход самые нелепые орудия. Однорукий моряк, помахивавший трехногим табуретом, вроде бы брал верх над одноногим с живой курицей в руках, но было как-то трудно вообразить, что они могут причинить друг другу серьезные увечья. Табурет был слишком тяжел, чтобы однорукий мог как следует замахнуться, а курица, которую держал другой моряк, отчаянно рвалась у него из рук. Пим не мог не восхититься их решимостью, но не мог также не задуматься о том, что это говорит о качестве жизни, которую он ведет.

Если б только Бог послал ему знамение!

Несколько минут он шагал без особой цели, а потом остановился и огляделся. Жаркий ночной воздух роился москитами и жирными жужжащими хрущами. Летучие мыши и ласточки-касатки метались по небу в диком самозабвении, налетая со всех сторон, чтобы попировать насекомыми.

Пим предположил, что знамение может быть слышимым, а не видимым. Он медленно развернул свое тело, совершив полный круг и чутко прислушиваясь, но расслышал лишь раскаты пьяного хохота, разнообразные проклятья и вскрики нескончаемого сражения на причале да время от времени верещание шлюх, изображающих мнимый оргазм.

Квартермейстеру было бы достаточно любого знака.

Подождав еще минутку, он снова бесцельно побрел по дороге.

По направлению к Сент-Олбанс.

И этим самым изменил ход истории.

 

Глава 9

Пожелав Джорджу Стауту доброй ночи, капитан Джек Хоули постучал в дверь комнаты, где в ожидании сидела Джоанна. Минутой раньше он был шокирован, увидев, что омерзительная дочурка Джорджа Роуз висит посреди магазина, подвешенная на веревке за ноги.

Гость бросился к ней:

— Ты цела?! Кто это с тобой учинил?

Но едва он приблизился, девочка распахнула глаза и скорчила ему устрашающую рожу.

— Отлично, — проговорил Джек. — Спускайся.

Рассмеявшись, Роуз подтянулась по веревке до самой стропильной балки — пират лишь подивился ее сноровке. Оседлав стропило, она принялась распутывать веревку на лодыжках. Хоули развернулся и направился к спальне, где его ждала Джоанна.

— Лови меня! — крикнула Роуз.

Обернувшись, Джек в ужасе узрел, как этот несносный ребенок рушится вниз. Нырком метнувшись к девочке, он успел подхватить ее перед самым ударом об пол.

Встав на ноги, она отряхнула ладони от пыли и произнесла:

— Ой, спасибо, Генри! — после чего отправилась в постель.

Пират с трудом принял стоячее положение и перевел дух. Он не был набожен, но теперь перекрестился, и когда Джоанна открыла ему дверь, сказал:

— Если тебе нравится вид Регби, лучше держи ее подальше от Роуз. А то еще наложит заклятье, так что тело Регби покроется перьями.

Джоанна хихикнула. Взяв Джека за руку, она поцеловала ее и энергично прижала к груди, открыв его прикосновению все содержимое своей ночной сорочки. Хоули отдернул руку, словно дотронулся до раскаленного камня. Лицо его исказилось от ужаса.

— Пожалуйста, не сердитесь! — проговорила девочка. — Я знаю, что я маленькая, но скоро оно переменится.

— Но… но тебе… — пролепетал моряк, не находя нужных слов.

— Я готова, Генри, — улыбнулась Джоанна. — Это наш час. Я неопытна, но вы меня обучите.

— Ничего подобного я не сделаю, — шикнул на нее мужчина.

Затем он подвел девочку к кровати и усадил на одеяло.

— Почему нет? — вымолвила она, готовая расплакаться.

— Ты… на милость Божию, ты… тебе только двенадцать лет!

— И что с того? — с вызовом вскинула голову Джоанна. — Моей матери было двенадцать, когда она вышла замуж, и ее матери тоже. И Мэри было столько же. И все они забеременели еще до тринадцати!

— Это непристойно.

— Это жизнь, Генри.

— Это негоже.

— А сколько лет было вашей матери, когда вы у нее появились?

— Не знаю, — солгал пират, пренебрежительно махнув рукой.

— Воистину?

— Во всяком случае, об этом я и думать не хочу, — нахмурился Джек.

Джоанна заплакала. Сперва тихонько, но мало-помалу все заливистее.

— Вы меня не любите! — причитала она.

— Да я едва тебя знаю!

— Сие всегда так начинается. Сначала едва знают друг дружку, — выговорила девочка, пытаясь перевести дыхание между всхлипами. — А потом все сильней. Спросите любого.

— Ты дитя, — сказал Хоули, но тут же пожалел об этом, по глазам увидев, что этим разбил ей сердце.

Прошло несколько секунд, прежде чем Джоанна разрыдалась вовсю, и когда это случилось, Джек почувствовал себя просто ужасно. Однако, будучи человеком практичным и зная, что сказанного не воротишь, он просто поцеловал ее в лоб и отвернулся, а потом, подойдя к изножью кровати, опустился на пол, где вскорости и уснул, хотя девочка продолжала выплакивать себе все глаза на кровати в нескольких футах от него.

Часа четыре спустя гость начал метаться и ворочаться. Он говорил во сне о худенькой белокурой деве то ли из дальнего прошлого, то ли из дальнего далека, то и дело повторяя ее имя. Джоанна хотела пробудить его от сна — на случай, если это кошмар, но не могла себе позволить снова осердить его, поскольку все-таки хотела когда-нибудь завести с ним семью.

Она твердо вознамерилась это совершить.

Но чтобы завести семью, как всякому ведомо, надо сперва совершить соитие.

По вопросу соития ей еще многое надо было узнать — это Джоанна понимала. Что мужчины хотят совокупляться, вопросов нет. Но, наверное, не все мужчины похожи на ее отца, который занимался этим каждую ночь яростно, сердито и изрядно набравшись спиртного. Может, ее Генри из тех мужчин, что предпочитают совокупляться по утрам?

Джоанна зевнула. Она была изнурена долгими дневными трудами, измотана многочасовым плачем из-за того, что Генри ее отверг, да еще и из-за множества разных закавык, требовавших обдумывания. Завтра будет новый день, лучший, и может статься, Генри пробудится освеженным и готовым к соитию. Закрыв глаза, девочка устроилась на подушке. Она может обождать до завтра, чтобы расспросить гостя о том, что ему снилось. Завтра утром, после совокупления она спросит Генри, кто такая Либби Вэйл.

А в этот самый миг в четырех милях от центральной площади Сент-Олбанс Пим наконец-то обрел свое знамение.

Ему потребовалось порядком больше часа, чтобы проковылять две мили по темной дороге от Грешного Ряда до городка, и добравшись туда, он углядел в паре кварталов от себя постоялый двор. Уже направляясь туда, чтобы снять комнату, моряк увидел коряво написанное объявление, приколоченное к столбу. В чтении квартермейстер не слишком поднаторел, но все же научился грамоте достаточно хорошо, чтобы разобрать суть листовки: завтра утром в полдень чью-то жену выставят на аукцион на городской площади.

Продажа с аукциона? Чьей-то жены?

Возведя очи горе, Пим возблагодарил Господа за ниспослание столь явного знамения. Он решил поглядеть на эту женщину и, если вид ее потешит его глаз, купить ее.

 

Глава 10

Назавтра утром Джек поднялся и вышел за порог, прежде чем Джоанна или кто-либо еще из домашних успели хотя бы шелохнуться. Оседлав лошадь, он вывел ее из стойла и вдруг услышал звук, заставивший его застыть как вкопанного: Роуз стояла на крыше магазина, простирая руки вверх. Оглядев здание со всех сторон, Хоули не увидел ни лестниц, ни бочки, ни ящика, по которым девочка могла бы залезть на крышу. А высота дома была футов десять, а то и поболе.

— Как ты туда забралась? — спросил моряк.

— Взлетела, — отозвалась Роуз.

— Тогда слетай вниз. Если прыгнешь, меня на сей раз здесь не будет, чтобы тебя подхватить.

Взобравшись на лошадь, Джек едва успел выехать со двора, как послышался смех девочки. Пришпорив лошадь, он понесся сквозь кустарник. Смех был таким громким, что расслышать его можно было даже за полмили. А может, это прежний смех все еще звенел у него в ушах…

— Я рад, что это не она в меня влюблена! — признался пират лошади.

Брод был в полутора милях от двора Джорджа и Мэри, но тропа к нему совсем раскисла и поросла кустами и виргинскими соснами.

Эбби, увидев своего возлюбленного, улыбнулась.

Лицо и шея Джека были изрезаны листвой, а плечи и бока ныли от тычков и ударов веток. Слезая с коня, он чувствовал себя, как после кабацкой драки, — правда, в этой драке он победил.

И в награду получил Эбби Уинтер.

— Всякий раз, как я приезжаю, ты меня уже поджидаешь, — сказал моряк.

— Я всегда знаю, когда ты рядом, — ответила девушка. — Я чую это.

Они поцеловались. Потом раз еще и еще — короткими, счастливыми чмоками, часто проходившими мимо цели, вызывая у них смех.

— А ты тоже знал, что я здесь? — спросила мисс Уинтер.

— Я надеялся на это, но если б тебя не было, я бы свистнул.

— Мой отец спит крепко, но мать могла услышать.

— Лучше не шуметь о наших деяниях, — заметил Джек.

Эбби прижала палец к его губам:

— Больше можно не таиться.

— Прошу прощения?..

— С последней нашей встречи случилось многое. У меня преизрядно добрые вести!

— В самом деле?

— Да. Я чуть не лопнула, дожидаясь, когда смогу ими поделиться!

— Так сделай же это, прошу!

Девушка набрала в грудь побольше воздуха — и когда она выпустила его, в ее глазах заплясали искорки:

— Мы поженимся!

Хоули стоял столбом с застывшей на губах улыбкой:

— Кто?

Эбби поглядела на него таким взглядом, словно у него было две головы:

— Как кто, ты да я, конечно!

Джека будто нок-реей по затылку оглоушило.

— Что стряслось? — насторожилась его подруга.

— Ты говоришь о женитьбе? Ты застала меня врасплох.

— Это идеальный момент, — улыбнулась Эбби. — Паче того, сэр, это единственный подходящий момент.

— С чего бы это ему быть единственным? — вопросительно отклонил голову пират.

— Мою мать сегодня продают.

— Ее… что?

— Продают, — вздохнула Уинтер. — Сегодня.

— Продают? Ты не то хотела сказать! Какое слово ты подыскиваешь?

— Единственное слово, какое я подыскиваю, я и употребила. Ее продадут на городской площади нынче в полдень, и сие дело решенное.

— Ты хочешь сказать, что в этих флоридских колониях и вправду можно продать жену другому человеку?

— Ну конечно, можно! Ты откуда свалился?

— И не требуется ее разрешения?

— Ну конечно, требуется! Как ты можешь не знать таких вещей? Ты разве не родня мэру Шрусбери?

Джек немного помолчал.

— Косвенно говоря, да, — ответил он, в конце концов, уклончиво.

— Ну при последней нашей встрече твое отношение к нему не было таким уж «косвенным», так ведь?

— Мое отношение к мэру Шрусбери малость расплывчатое, но оно есть. В общем.

— Тогда ты должен знать такие вещи. Как ты можешь их не знать?

— Этот вопрос, о продаже жен, у нас ни разу не вставал.

— Может, вставал, да ты позабыл.

В этом моряк сильно сомневался.

— Итак, — проговорил он. — На сколько обычно тянут такие покупки?

— Что?! — Девушка влепила ему пощечину. — Зачем? Ты собираешься жениться на мне, вспахать меня, как поле, а потом продать какому-нибудь нерадивому выродку?

— Что ты, нет!

— Что ж, тогда нам надо дать этому делу ход. Я ждала твоего возвращения день и ночь, не имея возможности передать тебе мои новости.

— О том, что твою мать продают?

— Нет, балда ты этакая! Об этом! — Мисс Уинтер высоко задрала свою ночную сорочку и положила его ладонь себе на живот. Прежде чем мужчина успел в ужасе отпрянуть, она подняла его руку выше и прижала ее к своим налившимся грудям.

Да что такое нашло на этих сент-олбанских женщин?! Вчера ночью Джоанна, теперь Эбби… Прямо сисечный дождь какой-то! Джеку ни разу не доводилось перещупать столько грудей за столь краткое время. Конечно, груди Эбби Уинтер были всего на три года старше грудей Джоанны, но разница между ними на ощупь была явно ощутима, и эта разница что-то разбередила в моряке.

И от этого-то его подруга так и расцвела в первую голову.

Она прямо-таки лучилась, и Джека обуял всепоглощающий жар.

— А мы не можем… — начал он красноречивым тоном.

Эбби огляделась по сторонам:

— Не здесь. Пойдем со мной чуток.

— Но я…

— Пойдем со мной. Это недалеко.

Шагая вместе с девушкой к кустам на дальнем конце брода, Джек заставил свои мысли обратиться в ином направлении.

— А как же твой отец? — спросил он, отыскивая способ открутиться от возможности женитьбы. — Уж наверняка нам надобно его благословение?

— Он мне не отец, а отчим, и собирается жениться на мне, как только продаст маму. Тогда я стану рабыней этой свиньи в человечьем обличье, а он будет совокупляться со мною и избивать до полусмерти! — огрызнулась Уинтер.

— Он не может быть настолько плох.

— Может, и он такой и есть. Погоди… почему ты так сказал? Ты собираешься уступить меня отчиму, как только потрудишься нагнуть меня в последний раз и посеять во мне дитя?

— Ну, раз ты так говоришь…

— Да?

— Я хочу сказать, это вовсе не труд, а удовольствие!

— Что ж, как мило! Я так рада слышать, сколько удовольствия доставило тебе лишить меня девственности. А теперь, когда вы получили свое удовольствие, куда это нас ведет, сэр?

Хоули не знал, что ответить, но решил, что если он скажет что-то не то, она его поправит.

— Мы определенно должны быть вместе, полагаю, — проговорил он осторожно.

— Это для начала, — промолвила Эбби и добавила: — Ты хочешь сказать, что до сей поры даже не размышлял на эту тему?

— Пожалуй, это даже не приходило мне в голову.

— Мы ни разу не говорили о продаже жен. И о женитьбе на деве, которую ты осеменил, вопрос даже не вставал. Полагаю, в твоем мире единственное, что встает, так это ваш член, сэр.

Джек вновь не знал, что сказать. До сей поры опыт его отношений с женщинами ограничивался шлюхами и платонической дружбой. Ну, было еще мимолетное увлечение одной пираткой несколько лет назад, но эта встреча более уязвила его достоинство, нежели наделила его пониманием хитросплетений женского ума. Моряк толком и не помнил случившегося в ту ночь на Тортоле, кроме того, что его любовница-пиратка была достаточно груба, чтобы вогнать в краску опытную шлюху. И теперь, годы спустя, люди продолжают рассказывать байки о свидании Джека Хоули с Дороти Паук. О сем достопамятном событии даже сложили популярную песенку — из-за чего Джек по сей день отказывается швартоваться на Тортоле.

— Генри? — позвала мисс Уинтер своего погрузившегося в воспоминания любимого.

Дороти была лихой пираткой и яростной трактирной драчуньей с лицом, несущим следы множества сражений. Когда она не занималась пиратством, то жила на Тортоле с на диво толстой татуировщицей по имени Хелен, с любовью покрывшей ее боевые шрамы татуировками. Когда она закончила, лицо Дороти так напоминало паучьи тенета, что Хелен решила продолжить работу, чтобы развить эту тему до конца. Как раз в это время Дороти Паук и поймала Джека в свою паутину. Для него это был момент помутнения рассудка от палящего зноя и беспробудного пьянства, а остальное, как говорится, вошло в легенду.

— Генри, — настаивала Эбби. — Что у тебя на уме? Ты разве не видишь, что я лежу на земле, согнув ноги? Разве не для этого пришли мы в эти кусты? Чтобы ты мог пролить еще немного семени, пока раздумываешь, бросать меня или нет? Может, ты сможешь засадить достаточно крепко, чтобы подарить мне ублюдков-близняшек, которых я взращу сама по себе… О, сделай это, молю! Будет славно хранить это милое воспоминание в голове в те годы, когда отчим будет насиловать мое тело и молотить мои глаза своими кулачищами.

Этот визит обернулся не совсем так, как Джек воображал себе в поездке. Красивая, застенчивая и обаятельная Эбби Уинтер каким-то образом обернулась в существо, которое Пим со товарищи в лучшем случае назвали бы сочной бабенкой. Но Хоули не мог не признать, что зрелище, предложенное ему ныне, было просто дивным, и если Эбби настроена дать ему прокатиться, даже осерчавши на него, то может статься, она даже лучше прокатит его в будущем, если он изыщет способ не доставлять ей огорчений.

И с этими мыслями Джек улыбнулся и выполнил просьбу Уинтер, стараясь не думать о Дороти Паук.

 

Глава 11

Пим пробудился от гомона на улице. Оглядевшись, сообразил, что не добрался до постоялого двора — вместо этого он впал в беспамятство прямо на улице, где его не менее раза стошнило, и несколько раз прокатился по свежей блевотине. Моряк не знал, который час, но аукцион еще не начался, а ему хотелось занять сиденье в первом ряду. Обшарив свои карманы и кошель, чтобы убедиться, что его не обворовали, он мысленно прикинул цену подержанной жены и решил, что денег у него хватит даже с излишком.

Но постойте, не примерещилось ли ему это все?

Поднявшись на ноги, квартермейстер подошел к столбу, где видел объявление, и при свете дня без труда прочел его:

УВЕДОМЛЕНИЕ О ПРОДАЖЕ ЖЕНЫВ ПОЛДЕНЬ НА ГОРОДСКОЙ ПЛОЩАДИ СЕНТ-ОЛБАНСА В СУББОТУ ИЮЛЯ 19-ГО ЛЕТА 1710

В СОГЛАСИИ С АНГЛИЙСКИМ ЗАКОНОМ, УСМАТРИВАЮЩИМ, ЧТО ЧЕЛОВЕК МОЖЕТ ПРОДАТЬ СВОЮ ЖЕНУ, БУДЕ ПРОДЕЛАЕТ СИЕ НА ОТКРЫТОМ РЫНКЕ И БУДЕ ОНА ВЫРАЗИТ СВОЕ СОГЛАСИЕ, НАДЕВ НА ШЕЮ ВЕРЕВОЧНУЮ ПЕТЛЮ;

СЕЙ ЧЕЛОВЕК ФИЛИП УИНТЕР ПРОДАСТ СВОЮ ЖЕНУ ХЕСТЕР ТАКОВЫМ МАНЕРОМ В СУББОТУ 19 ИЮЛЯ ЛЕТА 1710.

ПОКУПАТЕЛЬ ДОЛЖЕН СОГЛАСИТЬСЯ ПРИНЯТЬ ХЕСТЕР УИНТЕР КАК ЕСТЬ, СО ВСЕМИ ЕЕ ИЗЪЯНАМИ.

Пим хотел было сделать себя более презентабельным, прыгнув в реку или океан — смотря что окажется ближе, — но, спросив время у испуганно шарахнувшегося прохожего, побоялся опоздать на аукцион. Подойдя к ближайшему дому, он постучал в дверь и предложил уплатить полкроны за таз воды.

— Сие честная цена за таз, — согласилась открывшая ему женщина, — но где я возьму другой? Попробуйте купить где в другом месте.

— Я покупаю только воду в тазу, мэм, — попытался объяснить ей пират.

— Что? Вы нешто ополоумели?! Изыдите, или я кликну мужа!

Пим продемонстрировал незнакомке монету.

— У меня только использованная вода, — заявила та.

— Как использованная?

— Да уж два дня, чай. Но полный таз. Хотите?

— Ей-ей, и тряпку, чтоб обтереться!

Внимательно приглядевшись к странному покупателю, хозяйка дома почесала нос и поинтересовалась:

— Сие блевотина у вас в бороде?

— Она самая, мэм.

— Что ж, тогда тряпку можете оставить себе. Я даже прикасаться к ней не хочу после вас.

— Вы очень добры.

— Да я лучше принесу в дом лошадиное дерьмо.

— Да, мэм. Спасибочки.

Пим сделал, что мог, с тазом использованной воды, хотя та воняла еще хуже, чем он. Придя на городскую площадь, квартермейстер уселся на камень и принялся ждать капитана Джека, приближение которого почуял издалека. Десять минут спустя Хоули стоял над ним, вовсю распекая его за неосторожность:

— Вы с ума сошли? Если вас тут увидят, упекут за решетку!

— Я боле не пират, капитан, — отозвался Пим.

— Что?!

— Моя милая Дарла померла, и я собираюсь купить ту жену, что будут здесь продавать нонеча.

Час от часу это увольнение Джека на берег становилось все интереснее. Таких еще не бывало. Попытавшись вообразить, как мать Эбби Уинтер выходит за свирепого волосатого пирата мистера Пима, капитан ненароком улыбнулся.

— Что такого смешного? — буркнул квартермейстер.

— Спокойно, человече! — примирительно сказал Хоули. — Сожалею о вашей утрате. Я ни разу не встречал Дарлу, но знаю, что она была для вас особенной. Я не хотел оскорбить вас улыбкой. Просто эта мысль о том, что вы собираетесь осесть… Пим — и сухопутная крыса!

Пим кивнул, а потом спросил:

— Вы знаете эту женщину, что будет нынче выставлена на продажу?

— Я — нет, хотя подозреваю, что она будет рада выйти за такую добрую душу, как вы.

— Спасибо, Джек. Я неразборчивый. Уверен, так и будет.

— Вы трезвы? — более внимательно оглядел его капитан.

— По большей части. По-моему.

— Хорошо. Похоже, вам выдалась нелегкая ночка кручины по Дарле.

— Ей-ей! И выпивши маленько тоже.

— И выплюнувши часть обратно, как я погляжу.

— Ей-ей!

— Вам нужны деньги?

— Что вы! Спасибо, капитан, но нет; я не блудил, так что богатенек.

— Что ж, сделайте мне любезность и держитесь так, будто мы и не знакомы вовсе.

Лицо Пима исказила гримаса уязвленной гордыни.

— Я ничуть не стыжусь вашей компании, — поспешил растолковать ему Джек, — но если кто из горожан вас узнает, они засадят нас обоих, и я не смогу вас спасти.

— Есть, — кивнул квартермейстер. — Как завсегда, вы умнее меня, капитан.

— И еще, мистер Пим!

— Ась?

— Я горжусь, что служил с вами.

Глаза Пима увлажнились:

— Это для меня честь, Джек.

— Удачи, человече!

— Спасибо, сэр!

 

Глава 12

Продажа жен всегда шла согласно устоявшемуся публичному ритуалу. Жену — в данном случае серолицую, но миловидную Хестер Уинтер — вел в город ее муж Филип, связав ей руки и накинув ей на шею веревочную петлю. В большинстве случаев продажа жены была решением импульсивным, и мужу приходилось поднимать грандиозный шум, чтобы созвать толпу. Но предприимчивый Филип додумался вывесить объявление о предстоящей продаже, так что на городской площади уже яблоку негде было упасть от мужчин, поглядывающих по сторонам с похотью, женщин, глядящих на всех с насмешкой, и неучтивых детей, по большей части кричавших Хестер непристойности и вульгарные оскорбления.

Поставив жену на аукционную колоду, Уинтер продемонстрировал широкую самодовольную ухмылку и призвал толпу собраться поближе, потому что он сейчас начнет принимать ставки. Хестер взглядом обшаривала толпу в уповании увидеть Томаса Гриффина, но народу вокруг было слишком много. У нее за спиною грубый отрок лет девяти, запрыгнув на колоду, одной рукой задрал ей юбку, а другую приставил к носу под улюлюканье его осклабившихся друзей. Филип со смехом игриво шлепнул мальчишку, что того ничуть не обескуражило от повторного задирания юбки Хестер, еще выше. Вскоре полдюжины шалопаев по очереди шлепали ее по заду. Наконец продавец жены положил конец этим домогательствам.

— Кто предложит мне крону? — обратился он к толпе.

— А ее причиндалы работают? — выкрикнул один из мужчин.

Хестер крепко зажмурилась, твердя себе, что до лучшей жизни остались считаные минуты.

— Ее причиндалы? — переспросил Филип. — Они работают на славу, приятель, коли твой инструмент достаточно длинен, дабы дотянуться до трофея! — Он по-театральному преувеличенно подмигнул, получив в ответ разрозненное фырканье.

— Она готовит? — спросил еще один человек.

— Ейная стряпня не из худших, — не спасовал Уинтер.

— А какая скидка за ее лицо? — визгливо крикнула жена торговца рыбой.

— Уже включено в ставку, госпожа. Нешто вы заинтересованы жениться на ней сами? — Филип сделал непристойный жест, и толпа загоготала.

Хестер порадовалась, что муж заставил Эбби остаться дома. Очевидно, Томас Гриффин передумал, и если вдуматься, отчего б ему и не передумать? Он респектабельный негоциант с собственным магазином в дальнем конце площади. Купив ее, он выставил бы себя на посмешище. Миссис Уинтер не учла такую возможность в те три раза, что позволила ему взять себя за стойкой. Ну что же, люди лгут. Ей теперь остается лишь смириться с собственной участью.

— Я дам крону! — вызвался вдруг кто-то.

Открыв глаза, Хестер увидела покупателя — молодого человека, самое большее лет двадцати, с кудрявыми каштановыми волосами и кривой улыбкой, показывающей кривые побуревшие зубы. Половину его лица стянуло шрамом от ожога, а уха с той стороны и вовсе не было. Зато он был широкоплеч и казался сильным и добрым.

Миссис Уинтер улыбнулась ему.

— Видел, сынок? Ты ей нравишься! — закричали из толпы.

Кто-то еще — кто именно, Хестер со своего возвышения не увидела — предложил соверен, и она внезапно подумала, как будет диковинно в конце концов угодить замуж за человека, которого и в глаза не видела.

— Как насчет этого, сынок? — обратился Филип к курчавому парню. — Можешь побить соверен?

Хестер поглядела на молодого человека с надеждой. Может, с виду он и неказист, подумала она, но у нее и у самой с лицом не все ладно, так что грех жаловаться. Этот парень неровня Томасу Гриффину ни по наружности, ни по состоятельности, но на голову выше ее мужа.

Парень поглядел на выставленную на продажу женщину печальным взором, одними губами произнеся: «Сожалею», — и она кивнула.

— Да разве это не разбивает вам сердце, люди добрые? — вопросил Филип. — Ужели никто не ссудит этого бедолагу парой-тройкой пустяковых монет, дабы помочь ему найти свою истинную любовь?

— А мы не можем решить это торгами? — встрял хромой человек со шрамом на лысине — настолько большим и настолько плохо затянувшимся, что казалось, будто он вырастил на голове колонию крохотных розовых грибов.

Хестер содрогнулась.

— Не думаю, что ты ей по душе, Грейди, — заметил Уинтер.

Толпа хранила молчание — такое уж действие голова Грейди оказывала на людей.

— А как ее сиськи? — справился крупный мужчина с сильным лицевым тиком и дырой на месте левого глаза.

— Да никак здеся сам Одноглазый Чарли Файн! — воскликнул Филип. — Что вы поделываете в городке, когда все эти каперы вон тама в порту?

— Скоро ты узнаешь, почему я тут, а не там, — заявил Чарли. — Но если сиськи этой железноголовой сучки восполнят сие богопротивное лицо, она может стоить целый песо.

Толпа изумленно загудела. Песо — испанская серебряная монета почти безупречной чистоты — для простолюдина того времени равнялась целому месяцу трудов.

Эта цена просто ошеломила Филипа Уинтера.

— Думаете приставить ее к работе в борделе? — уточнил он у Файна.

— Да, если возьму ее за песо и если сиськи ее того стоят, — подтвердил тот.

Облизнув губы, Филип поглядел на жену. Хестер отрицательно покачала головой. Уинтер же, доказывая свое умение работать на публику, вопросил:

— Кто еще здесь хочет зреть ее титьки?

Толпа пришла в неистовство, и продавец направился к жене.

Но не успел он подойти к ней, как прогрохотал выстрел. На долю секунды все собравшиеся оцепенели, а потом бросились кто куда. Человек, пальнувший из своего пистоля в землю, выглядел, будто чокнутый пьянчужка. Его огненно-рыжие волосы были измараны навозом, а необъятные рыжие бакенбарды покрывала засохшая блевотина. Когда он заговорил, голос его был мрачен, но тверд.

Лицо Чарли Файна побелело, как плат.

— Какого дьявола вы тут делаете? — зашептал он, подойдя к Пиму.

— Отвали, Чарли! — отрезал тот. — Я уже боле не в деле, посему волен быть здесь. — А затем добавил, обращаясь к аукционеру: — Я дам тебе испанский дублон чистого золота.

Толпа вскочила на ноги — все, как один — охая и ахая. Хестер всмотрелась в лицо Пима, ища признаки коварства, и в его глаза, в поисках следов безумия.

— Сие весьма забавно, мистер… как вас будет по имени? — сказал Филип Уинтер.

— Фамилия моя Пим, так меня и кличут. Я куплю эту прекрасную женщину и буду чтить ее, как леди, каковая она и есть, ведаю.

— Ну что ж, только без обид, Пим, да только видать, что ты обычный пьянчуга без всяких средств, кроме карманного пистоля, разряжать каковой ты права не имел, — заявил Уинтер. — Кто-нибудь, утащите его отсюда!

Подняв дублон высоко над головой, бывший пират подошел к самому краю аукционной колоды. Он держал монету так, чтобы продавец мог хорошенько ее разглядеть. Дублон — ошеломительные деньги, равные шестнадцати песо, или шестнадцатимесячному жалованью рабочего человека.

— Продано! — провозгласил Филип, хватая дублон. — Я бы задержался, чтобы выпить да отпраздновать вашу покупку, да у меня неотложное дело дома. — Зайдя к Хестер сзади, он толкнул ее в седалище с такой силой, что она чуть ли не рухнула с платформы в объятья Пима.

В этот момент где-то над толпой послышался девичий голос:

— Нет!

 

Глава 13

Джек и Эбби Уинтер приехали в город на его лошади, чтобы девушка могла посмотреть, как будут продавать ее мать. Пока Хоули толковал с Пимом, Эбби пробралась в подворье, и теперь они вместе наблюдали унизительное зрелище, стоя у открытого окна второго этажа. Когда Пим купил Хестер, ее дочь вскрикнула, и Джек постарался утихомирить ее, пока кто-нибудь не решил позвать власти.

— Ее купил бездомный пьянчуга! — причитала мисс Уинтер. — Что будет теперь с моей мамочкой?!

— С нею все будет прекрасно, — ответил капитан.

— Что? Прекрасно? Как ты можешь быть так глуп?! Только погляди, как он там пытается толковать с ней. Должно быть, она в ужасе. Посмотри, как она отворачивает лицо от его зловонного дыхания!

Джека куда больше озаботил вопрос, что делает в городе Чарли Файн. Пока Эбби смотрела на мать, пират взглядом проследил, как Чарли идет через толпу, и увидел, как тот хватает за руку помощника мэра Шрусбери Бартона Пайка. Обнаружив, что Файн указывает на Пима, Хоули бросился к ним.

— Ты куда? Вернись! — вскрикнула Эбби.

— Не шевелись! Я сейчас, — на бегу бросил капитан через плечо.

Ссыпавшись по лестнице, он через считаные секунды уже был во дворе. Проходя мимо бывшего квартермейстера, сделал вид, что машет кому-то на площади, одновременно быстро проговорив:

— Пим, Хестер, ступайте в подворье. Второй этаж. Бегом!

Схватив миссис Уинтер за руку, купивший ее моряк воскликнул:

— Извини, дорогая, но беда тут как тут! Бежим!

И они побежали через двор. На шее Хестер по-прежнему болталась петля, а руки ее были связаны. Пока зеваки в толпе смотрели, как они бегут, Джек, сделав крюк по площади, зашел к Чарли и Бартону Пайку сзади и последовал за ними, когда они, обогнув угол, направились к переулку, ведущему, как было известно Хоули, к черному входу в жилище коммандера Даулинга.

Свернув за ними обоими в переулок, пират окликнул их по именам. Они еще только оборачивались, услышав его шаги, а он уже налетел на обоих и спустя мгновение вонзил нож Пайку в ребра и дернул его в сторону. Бартон беззвучно повалился, чтобы больше уже не встать. Одноглазый Чарли Файн, нервный по натуре, просто затрясся от страха и рухнул на колени, моля о милосердии. Джек увлек его за пустую бочку для воды.

— Мне нужны сведения от тебя, — бросил капитан, — и живо!

— Что угодно!

— Что ты делаешь в городе? Погоди, только не ври!

Как раз это Чарли и собирался сделать, но теперь это показалось ему неразумным.

— Гарнизон из Амелии подкрался и обложил пиратов, — рассказал он срывающимся голосом.

— Как могли пираты дать себя окружить?

— Их опоили зельем.

— Шлюхи?

Файн кивнул:

— После облавы пиратов задержат.

— Где?

— На верхнем этаже моего паба «Голубая лагуна».

— А разве они не смогут повыпрыгивать из окна?

— Окно чересчур мало. И даже если они смогут пролезть, все едино слишком высоко. И все едино, позади дом тоже стерегут.

— Сколько человек?

— Не знаю.

— С какой целью их там держат?

— Их перевешают в моей таверне одного за другим.

— На первом этаже?

Чарли снова кивнул.

— Когда? — допытывался пират.

— Уже началось. Во всяком случае, сбор начался.

— А что будет с пиратским кораблем?

— Для нападения на него отрядили «Вице-короля».

— Когда?

— На рассвете.

Для своего последнего слова Файн справился не так уж дурно.

Вернувшись в подворье, Джек застал Эбби с матерью перешептывающимися. Обе выглядели ошеломленными и смятенными. Пим уже снял петлю с шеи Хестер и теперь распутывал веревки у нее на запястьях.

— Где ты был? — спросила мисс Уинтер своего возлюбленного.

Перехватив взгляд Пима, тот сказал:

— Я увидел одного знакомого, который задумал учинить зло мне и мистеру Пиму, а также некоторым нашим друзьям.

— А кто такой мистер Пим? — заинтересовалась девушка.

Бывший квартермейстер с улыбкой отвесил ей полупоклон.

Попятившись на шаг, Эбби содрогнулась и устремила взгляд на Джека:

— Ты в самом деле знаешь этого… эту личность?

— Знаю. И он мой близкий друг.

— Друг? Как такое может быть?!

Внезапно Хестер перестала плакать и уставилась на Хоули.

— Кто вы? — спросила она, после чего повернулась к дочери. — И откуда ты его знаешь?

— Он отец моего ребенка, — изрекла Эбби.

— Он кто?!

Взгляд миссис Уинтер надолго задержался на груди девушки, а потом она влепила Джеку пощечину, вложив в этот удар все свои силы. Затем женщина снова обернулась к Эбби и обошлась с ней почти так же круто.

Пим попытался заступиться за своего капитана.

— Джек — хороший человек, — сказал он и тоже получил оплеуху.

Но тут снова подала голос юная Уинтер:

— Кто такой Джек, черт возьми?!

Поглядев на Хоули, его друг развел руками, будто извиняясь, что разоблачил его.

— Послушайте, — проговорил капитан. — У нас потом будет уйма времени для объяснений. А прямо сейчас вам надобно знать лишь то, что наши жизни в опасности, как и жизни наших друзей. Хестер, мистер Пим нынче малость пообтрепался, но моется он как следует, да к тому же здоров и будет чудесным мужем.

— Извините, что ударила вас, — поглядев на своего нового супруга, промолвила мать Эбби. — День выдался мучительный.

— И с каждым мгновением он все хуже, — бросил Джек, после чего отвел Пима достаточно далеко в сторону, чтобы их не услышали женщины, и торопливо пересказал слова Чарли. — Я не прошу вас отказаться от прочной почвы под ногами, но наши товарищи попали в засаду и нуждаются в нашей помощи. Вы со мной? — спросил он под конец.

— Ей-ей, оно конечно! — воскликнул бывший квартермейстер.

— Хорошо. Теперь слушайте. У меня только одна лошадь, так что я должен предупредить корабль. Вы же должны дойти до Грешного Ряда и все там разведать.

— А как быть с дамами? Оставить тут?

Поглядев на женщин долгим взглядом, Хоули вздохнул:

— Они будут нас задерживать, но лучше забрать их с собой.

— Мы можем снять им тут комнату.

— Если явится ее отец, это кончится дурно и для нее, и для ребенка, — покачал головой Джек, глядя на свою подругу.

— А вы взаправду устроили ей дитя?

— Давайте-ка воплощать наши планы, — проигнорировал капитан этот вопрос.

— Сколько мне надлежит им сказать? — улыбнулся Пим.

— Скажите им все.

— Хестер может не захотеть меня, ежели прознает мое прошлое.

Хоули потратил еще минутку, чтобы оглядеть друга с головы до ног:

— По-вашему, вы можете опуститься в ее глазах еще ниже?

Пим пожал плечами.

— Говорите им, что хотите, — подытожил Джек. — Только позаботьтесь об их безопасности.

— У вас есть план?

— Я над ним работаю, — кивнул капитан.

— Тогда ладно, — кивнул его товарищ. — Полагаю, мы пойдем вместе и будем выслушивать ваш свист.

Подойдя к Эбби, Джек приподнял ее подбородок ладонью. Они быстро поцеловались, и уходя, Хоули еще долго глядел девушке в глаза.

— Я должен предупредить своих друзей, — сказал он ей.

— Я с тобой! — попросилась мисс Уинтер.

— Тебе нельзя. Мне придется скакать во весь опор. А кроме того, я могу повстречать по пути твоего отчима, который тебя разыскивает. Так что гляди в оба и держись с мистером Пимом.

Кровь отхлынула от лица Эбби:

— Если Филип меня найдет, он меня убьет!

— Мистер Пим этого не допустит.

— Ты не знаешь Филипа.

— А он не знает Пима… Ладно, я отбываю!

 

Глава 14

Покинув городок, Джек проскакал с милю галопом, после чего наткнулся на Уинтера. Выехав на тропу сбоку и преградив путь лошади, Филип, держа мушкет у груди, потребовал, чтобы всадник остановился.

— Вы кем будете? — резко спросил он.

— Генри Эймс, — ответил Хоули. — А вы?

— Филип Уинтер.

— Это вы продали свою жену час назад?

— Я самый. Теперь вот ищу свою дочь.

— Планируете продать и ее?

Уинтер смерил пирата взглядом:

— Вас кто-нибудь знает в наших краях, мистер Эймс?

— Да вот хотя бы вы.

Нацелив мушкет Джеку в лицо, Филип взвел курок:

— Я заберу вашу лошадь, Генри, а вы ложитесь на землю лицом вниз, покудова я не решу, что с вами делать.

— Это навряд ли.

Сильно дернув поводья, капитан пришпорил лошадь, и та врезалась в Уинтера, а сам пират поднырнул под выстрел. К тому моменту он уже держал свой взведенный кремневый пистоль в одной руке, а поводья лошади Филипа — в другой.

— Не знаю, с чего вам пристала охота стрелять в товарища-путника или красть его лошадь, но сие вызывает у меня довольно опасений, чтобы попросить вас спешиться, — заявил после этого Хоули.

Уинтер неохотно слез с лошади.

— Что вы намереваетесь делать, сэр?

Этого Джек толком не знал. Его подмывало просто порешить противника. Но что делать с трупом? Времени заниматься этим сейчас не было.

— Вашу лошадь я заберу с собой, — сказал пират. — Вы найдете ее у брода привязанной к дереву.

— У меня срочное дело. Моя дочка пропала! — запротестовал Филип.

— Придется вам отложить поиски. Сожалею.

— Коли я повстречаю вас снова, — кивнул Уинтер, — я вас прикончу.

— В таком случае надеюсь больше вас не встречать. Но поскольку я направляюсь в Джорджию, сомневаюсь, что наши пути пересекутся.

— Вы направляетесь в Джорджию не тем путем, сэр.

— Я делаю крюк. Я разведчик «Вице-короля», и мне надо перебить кучу пиратов по пути.

— Погодите! Чего ж вы не сказали этого раньше? Я участвую в заговоре.

— И какую играете роль?

— Дык отвлекаю внимание, чтобы все местные были в городе, покамест идет облава.

Джек понимающе кивнул:

— Но ведь вы собирались продать жену с самого начала, не так ли?

— Да, конечно. Но удачно подгаданный момент подкинул серебришка в мои карманы.

— А мэр Шрусбери замешан в нашем деле?

— А как же! Ну так что, можно мне получить лошадь обратно?

— В ремесле разведчика заведено не доверять никому. Вы найдете свою лошадь на привязи у поляны. Знаете, где это?

— Мне ли не знать, я живу не дальше сотни ярдов оттудова!

— Очень хорошо. А покамест, если я наткнусь на молодую даму, то буду считать, что она и есть ваша дочь, пока не окажется, что это не так. Что мне ей сказать?

— Велите тащить свою задницу домой.

— По рукам, сэр. Удачи вам!

— И вам, сэр!

 

Глава 15

Подъехав к дому Джорджа и Мэри, Джек остановил лошадь и громко свистнул. Через считаные секунды послышался ответный приветственный свист, и вся семья собралась вокруг него. Джоанна с сердитым лицом баюкала Регби на руках. Мальчишки о чем-то стрекотали, а Джордж и Мэри выглядели озадаченными. Хоули поглядел на Роуз:

— Ты вправду умеешь летать?

Все взоры обратились к девочке. Она же, искривив губы в невеселой улыбке, промолвила:

— Уже конец света, Генри?

От того, как она это произнесла, у Джека мороз продрал по коже.

Сграбастав вопящих и отбивающихся мальчишек за рубашки, Мэри потащила их к дому.

— Генри, — произнес Джордж. — Она наша дочь. Мы ввели тебя в дом и верили тебе. Каковы твои намерения?

— Ты ничего не знал о засаде в Грешном Ряду? — напрямую спросил его пират.

— О какой засаде?

— Ты ни словечка не слыхал о том, что «Вице-король» атакует «Крепость»?

— Нет, конечно, нет! Откуда ты добыл такие сведения?

— Из уст умирающего.

— Генри, о чем это вы? — уже не так сердито поинтересовалась Джоанна.

— Моих людей будут вешать одного за другим в Грешном Ряду. Мой корабль вот-вот будет атакован.

— Ваших людей? Ваш корабль? — удивилась помощница Стаутов.

— Генри — капер, — поглядев на обеих своих воспитанниц, растолковал им Стаут.

Лицо Роуз просияло:

— Я же знала! И ты не обычный пират, а, Генри? Я тебе скажу, кто он, Джоанна. Он Джек Хоули!

Джордж побелел как плат:

— Неужто взаправду?

Джоанна отреагировала на это известие совершенно иначе. Она будто мысленно решала какую-то головоломку. И через минутку встрепенулась:

— Джентльмен Джек Хоули? Что ж, тогда все сходится, не так ли?

— Ты собираешься нас насиловать, Джек Хоули? — спросила Роуз.

— Ну разумеется, нет! — отрезал капитан. — Да как ребенку в твоем возрасте только в голову пришло подобное?!

— Я — старая душа, Генри, — возразила девочка. — Джордж наверняка тебе говорил.

На самом деле Стаут, склонный к преувеличению, как-то сказал Джеку, что Роуз растет как-то совсем не так, как другие дети. Четыре года назад, когда он нашел ее, она выглядела точь-в-точь так же, как нынче.

— Каковы твои намерения, Генри? — спросил глава семейства. — То есть я хотел сказать, ваши, мистер Хоули.

— Джордж, мы уже давно знакомы, — ответил пират. — И мне нравится думать, что мы друзья. Я вижу, что ты мог не слыхать новости, потому что солдаты пришли с севера. Но теперь ты должен быть или с нами, или против нас, и я с уважением приму любой твой выбор. Однако выбирай сторону сейчас, ибо для моих людей время истекает.

— Я с вами, Генри! — провозгласила Джоанна.

— Моя семья к вашим услугам, — произнес Стаут.

— А вы, мисс, — повернулся Джек к Роуз, — поведайте мне искренне: вы можете летать?

 

Глава 16

Джек развел сигнальный костер, а Джордж в это время собрал все свое оружие в седельные сумки и приторочил их на четырех лошадей. Сунув Регби в корзинку, Джоанна привязала ее к своему седлу.

— А где Роуз? — спросил Хоули.

Оба мужчины и их юная спутница оглядели двор, но девочки сперва нигде не было, и только когда их взоры вернулись к тому месту, откуда они начали осмотр, оказалось, что Роуз уже стоит там, в каких-то четырех футах от них.

— Кровь Господня! — выдохнул Хоули.

Роуз измазала себе все лицо порохом, а глаза подвела ярко-красной краской и смотрела прямо перед собой, будто в трансе.

— Джек! — неуверенно шепнул Джордж.

— Что? — отозвался его друг.

— У нас тут нет никакой красной краски.

— Наверняка когда-нибудь была, — обернулся к нему Хоули.

— Никогда такой не было. Вообще никаких красок никакого цвета. Да и где мне взять краску?

— Вот уж действительно — где? — проговорила Джоанна и внезапно щелкнула пальцами. Роуз вышла из своего трансового состояния, а Регби в корзинке свирепо зашипела.

— Откуда ты знала, что надо так сделать? — поинтересовался Джек.

— Пробы и ошибки, — ответила помощница Стаутов, и у пирата снова пробежал мороз по коже.

Он повел свой отряд, состоящий из Джорджа, Джоанны и Роуз, обратно по тропе, мимо брода, за город, а затем — к Грешному Ряду.

Примерно в сотне ярдов от тропы, ведущей к небольшой пристани, Джек заметил два ярких солдатских головных убора, привязанных к деревьям в шести футах над землей по обе стороны дороги. Хоули придержал лошадь, и остальные последовали его примеру.

— Что это значит? — спросил Джордж.

— Это значит, что они покойники, — заявила Роуз.

— Должно быть, мистер Пим застал их стерегущими тропу, — кивнул Джек. — С большого причала вид такой, будто они все еще здесь, стоят на посту.

— Будут и другие часовые, не сомневаюсь, — заметил Стаут.

— Если и есть, то мы, наверное, наткнемся и на их шапки.

— А велика ли подстерегающая нас опасность, Генри? — поинтересовалась Джоанна.

— Можешь звать меня Джеком, мисс, — сказал ей пират. — Сие мое настоящее имя. Извини, что лгал.

— Джек… — тихонько повторила девочка. — Мне это нравится.

— На какое участие со стороны Роуз ты рассчитываешь? — осведомился Джордж. — Я не могу позволить тебе ставить ее под удар.

— Я не стану ее использовать, пока это не будет безопасно, — пообещал его гость.

— А когда будет безопасно, что ты заставишь ее делать?

— Да как же! — встряла в разговор сама Роуз. — Напугать кого-нибудь до смерти, правда, Джек?

Капитан рассеянно кивнул, пытаясь понять, есть ли у его плана хоть малейший шанс на успех. Все спасение зависит от жутковатой маленькой девочки, которая вполне может быть сумасшедшей. Или временно находящейся в бреду, если между тем и другим есть такая уж заметная разница. Хоули не знал, ведьма Роуз или нет, но зато ему было известно, какой устрашающий у нее смех. Если в ней даже нет больше ничего сверхъестественного, довольно будет и одного смеха.

Джек огляделся. Уже начали опускаться сумерки, но до темноты оставалось еще добрых два часа. Пират рискнул негромко свистнуть, не услышал ничего в ответ. Спешившись, все четверо повели лошадей в лес, пока не нашли такое местечко, где листва была достаточно плотной, чтобы укрыть их от чужих глаз. Там они и сели в ожидании.

Час спустя Хоули и его спутники услышали тихий ответный свист. Они поднялись на ноги, и Джек ответил. Через считаные мгновения на их бивак выбежала Эбби, заключив капитана в объятья. Джоанна выгнула бровь дугой, но решила вежливо дождаться, когда их с мисс Уинтер представят друг другу. Когда же Эбби принялась целовать Джека снова и снова, Джоанна решила взять дело в свои руки. Она начала подбираться к парочке, но внезапно застыла как вкопанная, когда на бивак вошла Хестер.

Увидев лицо матери Эбби, Джоанна охнула, перекрестилась и сплюнула. Джордж поступил так же, а Регби выгнула спину дугой, зашипела и прыгнула к Роуз на руки.

— Узрите! — вскричала Роуз, направив на Хестер указующий перст. — Дьяволова госпожа!

Сама же девочка напугала бывшую миссис Уинтер и подошедшего вслед за ней Пима еще больше.

— Клянусь мощами Христовыми, — изрек Пим, глядя на нее, — адская кошка нашла свою матушку!

Эбби удивилась, что Генри не целует ее в ответ, но затем удивилась еще больше, обнаружив, что какая-то худая девчонка тянет ее за волосы.

— Ой! Ой! — завопила мисс Уинтер. — Пусти, сука!

Но Джоанна не отпускала, пока не оттащила ее от Джека. Эбби попыталась влепить ей затрещину, но та уклонилась, и тогда Уинтер поглядела на Джека:

— Кто эта подлая сучка?!

— Это Джоанна, — осторожно произнес ее возлюбленный.

— И кто ты такая, чтобы таскать меня за волосы, будто уличного сорванца? — повернулась Эбби к своей сопернице.

— Я жена Джека, — провозгласила та.

 

Глава 17

Двумя месяцами раньше Джек, пришедший на веслах по Литл-Ривер, обедал вместе с семейством Стаутов, когда с улицы вдруг донесся мужской голос. Открыв дверь, Джордж увидел мужчину и женщину, а позади них — девочку, привязанную к коновязи.

— Изложите свое дело, — сказал Стаут, принимая из рук Хоули мушкет. А сам Хоули, вытащив из сюртука два кремневых пистоля, скрестил их на груди.

— Мы с женой пробуем сыскать источник одного ощущения. Если это какая трава, коей вы торгуете, так мы купим, — сказал мужчина.

Джордж в точности знал, что имеет в виду незнакомец, однако оглянулся на Джека и потребовал:

— Опишите это ощущение!

— Не могу. Это просто такое чувство, будто бы кто-то забрал боль из моей подагрической ноги и из жениной спины, — попытался объяснить пришелец. — Оно привело меня сюда. Я Ричард Брэдфорд, — сообщил он, — а это моя жена Пейшенс и наша дщерь Джоанна.

— Почему она связана? — осведомился Стаут.

— Чтоб не убёгла. У нее не все ладно в голове, вот оно как. Но мы все одно собираемся выдать ее замуж, ежели по цене сговоримся. Вы женаты, сэр?

Джордж кивнул головой. Решив, что Брэдфорды вряд ли кого-нибудь убьют, он представил их своему семейству и гостю.

— Генри, а ты женат? — поинтересовался Ричард.

— Нет. И не собираюсь. — Джек через двор поглядел на Джоанну. — С виду ей не больше девяти.

— По правде, ей двенадцать годков от роду, в чем присягаем ейная мама да я. Почему бы тебе не пойти самолично взглянуть, каким восхитительным трофеем она будет для человека, умеющего убеждать твердой дланью?

— Ежели вы принесете лампу, я подниму ей платье для вас, сэр, — предложила Пейшенс, — буде вам надобно глянуть.

Хоули еще ни разу не бил женщину, да и никогда не хотел этого — до сих пор. С трудом сдержав негодование, он спросил:

— Сколько?

— Двенадцать фунтов стерлингов, сэр, и она стоит каждого пенни, — заявил Ричард.

— По одному за каждый годок, — подхватила его жена.

Двенадцать фунтов серебра — это была непомерная, нелепая для выкупа цена за невесту, сразу сказавшая пирату, что его считают дураком.

— Ступайте в дом, — распорядился он. — Я поговорю с ребенком и дам вам свой ответ после.

Брэдфорды обменялись взглядами, и Пейшенс, подобравшись поближе к Джеку, зашептала:

— Не обижайтеся, сэр, но у вас есть при себе денежки? Потому как ежели так, мы бы желали совершить сделку прежде, чем вы положите на нее руки. Вы можете, не обижайтесь, малость понизить ее цену осмотром, каковой планируете ей учинить.

Пока она говорила с капитаном, Ричард шептал что-то девочке на ухо. Одарив ее напоследок суровым взглядом, он подошел к Джеку и заявил:

— Я велел ей не кричать, буде вы решите пощупать ее. Однако во имя справедливости, буде вы надумаете снять пробу с ее товара более тщательным манером, родителям причитается возмещение за порчу ее нынешнего состояния невинности. Износ повлияет на ее будущую ценность.

— Могу вас уверить, — отрезал моряк, — что не намереваюсь снимать пробу с товаров этого дитяти в ближайшее время, хоть и поговорю с ней пару минут.

— Но вы все ж заинтересованы? — не могла угомониться Пейшенс.

— Да.

Хоули вложил по кроне в каждую из загребущих ладоней Брэдфордов и подождал, пока они зайдут в дом. Потом, взяв фонарь, прошел через двор к коновязи, развязал затянутый у ребенка на шее повод и спросил:

— Если я развяжу тебе руки и пообещаю больше никак тебя не касаться, пройдешь ли ты со мною пару шагов, дабы потолковать?

Джоанна неуверенно кивнула.

Развязав девочку, Джек повел ее к лавке рядом с корытом для поения лошадей. Они сели, и капитан принялся задавать ей простейшие вопросы о ее прошлом, слыша в ответ лишь «да» и «нет». Однако на его вопрос: «Как с тобой отец обходится дома?» Джоанна сказала:

— Я не смею отвечать на такие вопросы, за это я получу суровое наказание.

— Я никому не скажу, — пообещал ей пират.

— В вас есть нечто такое, что заставляет вам верить, — проронила девочка. — Что-то успокоительное, пробуждающее желание поведать вам то, что вы стремитесь знать. Но отец определенно захочет знать, о чем мы тут толковали, и выбьет из меня правду.

Повернувшись к Хоули спиной, Джоанна приспустила верх сорочки, чтобы он увидел шрамы от кнута.

— Кровь на этих отметинах еще не просохла, — заметил Джек.

— А как же еще они могли заставить меня прийти? — вздохнул ребенок.

— Обещаю, больше они тебя не тронут.

— Вы должны жениться на мне, чтобы сдержать это обещание.

Моряк вздохнул:

— Я был бы склонен так поступить хотя бы ради спасения тебя от зверств отца. Но обзаводиться женой мне непозволительно. Я всечасно в разъездах и частенько бываю в опасных местах.

— Вы можете жениться на мне и держать в любом пристанище. Был бы кров да стены, а я его приведу в порядок и буду там, когда вы вернетесь из своих странствий. Я не искушена в женском ремесле, но умею метать камни достаточно хорошо, чтобы убивать мелких животных, умею свежевать туши и кухарить. Могу мыть и шить, и буду делать, как велено, и буду благодарна, ежели вы не будете бить и лупцевать меня, буде я ненароком осержу вас.

Для существа, казавшегося поначалу совсем запуганным, девочка оказалась на диво говорлива.

— Ты довольно рослая, — сказал Джек, — но выглядишь совсем юной. Ты хотя бы близко подошла к брачному возрасту?

— Мне двенадцать, сэр, уже почти как девять месяцев. Есть свидетельство повивальной бабки, поелику роды мои были трудными.

— А эти двое — твои настоящие родители?

— Истинно.

Теперь, когда пирату удалось разговорить несчастную, слова так и полились из нее. Она рассказала, что отец ее — ничтожный пропойца, забивший ее старшую сестру до смерти и представивший все так, будто это был несчастный случай.

— Дважды он едва не убил и меня, — добавила девочка, — но это было уже давно. Сейчас я набираюсь сил, прежде чем снова попытаться убежать — больше всего меня бьют за это.

— И все же ты продолжаешь пытаться.

— Да, сэр.

— Какой напиток предпочитает твой отец? — осведомился Джек, и Джоанна странно на него посмотрела:

— «Убийца дьявола».

— Ей-ей, это подходит! — заключил Хоули. «Убийцей дьявола» назывался ром, сдобренный порохом; любимое пойло пирата по прозвищу Черная Борода. — Значит, твой отец регулярно пьет и избивает тебя?

— Довольно регулярно.

— А как же соседи? Неужели поблизости никто не может прийти на помощь?

— Мы живем в гуще леса, где никто не слышит криков. Днем он связывает меня канатом… это ведь очень удобно, потому что он может им же меня и побить, коли я буду слишком медлительна в трудах. Угрожает покалечить мне ноги, ежели я опять удеру, и уже покалечил бы, кабы не рассчитывал выручить за меня пристойную цену. Вестимо, я страшусь всечасно, думая, что он может пожелать моей кончины настолько, что решит снизить мою цену.

— Встречал я лесных детей и прежде, — заметил моряк. — Как ты выучилась столь изысканной манере речи?

— Родители не всегда такими были. Прежде чем попасть в тиски нужды и пьянства, они были приличными людьми. Мать получила образование в Лондоне и выучила мою сестру Лисбет и меня читать и писать. Она учила по большей части сестру, но Лисбет многому учила меня. Она же и начала первая убегать.

— А что папаша шептал тебе только что?

Девочка нервно огляделась.

— Всё в порядке, — успокоил ее Джек. — Мне ты можешь сказать.

— Сказал, что ежели вы меня отвергнете, он погубит меня для всех мужчин.

Подняв фонарь повыше, капитан увидел кровоподтеки, испещрившие руки и ноги Джоанны. На горле у нее виднелись следы удушения, а скулы покрывали разноцветные синяки на разных стадиях заживления. Правый глаз девочки наполовину заплыл от чудовищного ушиба, а губа распухла от недавней пощечины или удара кулаком. Подсохший ручеек крови спускался от уголка ее рта к подбородку, где расплылся пятном. Снова оглядевшись по сторонам, она зашептала:

— Хоть он и запросил с вас двенадцать, его потешит и половина того. Буде вы заинтересованы выгадать на мне, то бишь.

— Ты привлекательна. Приличный человек не станет фордыбачиться из-за цены, — заверил ее пират.

— А вы приличный человек, сэр?

— Мне нравится думать, что да.

— Я бы хотела когда-нибудь завести детей.

Джек кивнул, сочтя эти слова девочки за признак страха, что отец прибьет ее, если он, Хоули, ее отвергнет.

— В конце концов он меня убьет, — проронила Джоанна; тело ее затряслось, и капитан сообразил, что она плачет. — Умоляю, сэр, я могу разделывать вашу добычу и солить мясо!.. Я пригожусь в лесу… Я знаю кое-какие целебные травы и ловко отыскиваю клубни… Коли вы меня спасете, я уж не дам вам повода в том раскаяться!

Может, дело было в синяках и ушибах, может, в несправедливости всего происходящего, а может, это дрянной, но ядреный обеденный виски гудел в мозгах моряка, но Джек сам напросился выслушать ее горестную повесть, и теперь услышать еще хоть слово было свыше его сил. Он взял Джоанну за руку, и они вместе прошли через двор к передней двери дома Джорджа, а когда открыли ее, Хоули изумил самого себя, провозгласив, что женится на Джоанне Брэдфорд сегодня же вечером. Открыв свой ранец, он уплатил Ричарду и Пейшенс Брэдфорд двенадцать фунтов стерлингов за руку их дочери.

Единственным законным требованием для женитьбы в 1710 году было заполнение брачного контракта, именовавшегося «матримониальным», и обмен клятвами. Всю процедуру можно было завершить за считаные минуты, и свидетели для этого не требовались. По сей причине большинство юных влюбленных могли пожениться втайне. Но у Джека и Джоанны был целый ряд свидетелей. Джордж подготовил контракт, жених и невеста обменялись положенными словами, все выпили, а потом Джоанна пошла вместе с Мэри уложить маленького Стефана в кровать.

Хоули подумывал, не прикончить ли ему родителей Джоанны на месте, но из почтения к своей молодой жене он только выдворил их из дома, велев уходить и никогда не возвращаться. Покончив с этим трудным делом, Джек сел и прикинул размер платы Стаутам за то, что они предоставят Джоанне кров и стол и помогут ей стать достойной «компаньоншей», то есть женщиной, умеющей заниматься домашним хозяйством и учить детей.

— Она может спать в гостевой комнате, когда у нас не будет посетителей, — сказал Джордж.

Уплатив ему вперед за два месяца, пират сообщил:

— Отец утверждает, что в голове у нее не все ладно, но, по-моему, умалишенный как раз он. Однако если она окажется для вас в тягость, по возвращении я устрою все как-нибудь иначе.

Они обменялись рукопожатием, дабы скрепить договор, и Джек уделил немного времени, растолковывая это соглашение Джоанне. Потом он поцеловал ее в лоб, взял в лодку одеяло и бутылку рома, забрался в нее и переночевал там, а наутро проснулся, едва рассвело, оседлал одну из лошадей Джорджа и отправился к броду в надежде увидеть (но вовсе не намереваясь обрюхатить) свою подружку Эбби Уинтер.

 

Глава 18

Теперь Пим терпеливо ждал, пока Джек засвидетельствует всем собравшимся в лесу истинность утверждения своей юной супруги. Эбби обозвала его ублюдком, и Джоанна снова на нее набросилась.

— Цыц, вы обе! — осадил их капитан, встав между ними. — Что сделано, то сделано, и я поступлю с вами обеими по справедливости.

— Не вижу такой возможности, — вскинулась Эбби, — поскольку ты уже женат на этой егозе, а я ношу твое дитя!

— Вы дали ей свое семя? — недоверчиво переспросила ее соперница. — Как вы могли со мною так поступить?! Я ваша жена. Это семя по праву мое!

— Я бы отдала его обратно, кабы могла, ты, одутловатая шалопутница! — отрезала мисс Уинтер.

— Эбби, довольно! — вновь прикрикнул на девушек Хоули. — Джоанна, это случилось до нашей встречи с тобой.

— Ох!.. — выдохнула его жена.

— И снова нынче же утром, коли вести подсчет, — вставила Эбби.

Джоанна на миг окрысилась на старшую, более красивую и беременную девушку, а потом развернулась и бросилась прочь. Побежав за нею, Джек застал ее лежащей на земле и сотрясающейся от рыданий.

— Это, конечно, не лучшее из обстоятельств, — присев рядом, проговорил моряк, — но мы как-нибудь с этим управимся. Сейчас же мне надо спасти своих людей, и я прошу тебя покамест вести себя любезно. Лишний шум в неподходящий момент может закончиться для нас погибелью.

— Вы спаривались с ней нынче утром? — Джоанна заглянула ему в глаза. — Как вы могли, Джек?!

— Сожалею, что ранил тебя. Вот и все, что я могу сказать.

Когда они вернулись на бивак, Роуз встретила его ухмылкой.

— Не говори ни слова, — предостерег ее Хоули.

Как ни странно, за время этих выяснений отношений Хестер не обмолвилась ни словом. Она видала от людей куда худшее, нежели то, что разыгралось между Джеком и ее дочерью, и не видела повода встревать. Когда на биваке наконец воцарилось хрупкое перемирие, Пим доложил Джеку о результатах своей разведки.

— «Голубую лагуну» стерегут восемь солдат, — сообщил он, — и я не ведаю, сколько их там внутри. Может, десяток, может, вдвое больше… Кто блудит, кто ждет повешенья. Как вы и сказывали, все люди наверху, так что на лестнице тоже должна быть стража. Двое стерегли дорогу по сю сторону, а двое по ту, токмо нынче они препираются за свои души со святым Петром. Вы уже сложили план?

— «Крепость» не перемещалась? — спросил капитан.

— Так и есть; она сдала в глубокие воды, стало быть, там должны были видеть ваш сигнал. Но «Крепость» — бескрылая утка супротив «Вице-короля», коли нет людей, чтобы встать к орудиям.

— А шлюпки? Солдаты сожгли их?

— Нетути, они в аккурат где были.

— Должно быть, солдаты решили, что закупорили всех пиратов в одном месте.

— Так и есть. И большинство из них пьяны или так сильно опоены зельем, что находятся на полпути в ад.

— По вашему опыту, Пим, насколько суеверны наши товарищи?

— Та свора, что засевши в «Голубой лагуне»? Хужее я не видал.

— Согласен. А как солдаты, чего они боятся больше всего?

— Наверняка не скажу, — квартермейстер почесал бороду. — Но ведьмы и духи пужают всякого, особливо ежели хотят похитить евойную душу, пожалуй. — Минутку помолчав, он спросил. — А чего, надумали спугнуть их как-то?

Джек в ответ только улыбнулся.

— Так чего ж мы ждем? — встрепенулся Пим.

— Темноты.

 

Глава 19

У них на всех было восемь мушкетов и несколько пистолей и ножей. Из женщин прежде доводилось стрелять только Хестер, да и ее опыт ограничивался лишь пистолями. Им предстояло выступить против восьмерых солдат, из которых двое стояли позади здания. А еще не меньше двух десятков, а то и поболе, были внутри.

Внезапный вопль пронзил ночную тьму, прозвучав внутри «Голубой лагуны». За ним последовали еще несколько. Грохнуло ружье, и все затихло. Пять минут спустя воздух огласился возгласами ликования.

— Чего думаете, капитан? — спросил Пим.

— Думаю, они только что повесили первого, — стиснул зубы Джек.

Он растолковал свой план дважды, затем раздал помощникам роли и велел всем браться за исполнение. Заодно капитан изложил несколько возможных вариантов развития событий и указал, как надо реагировать в каждом из случаев. Ко времени, когда он был вполне доволен приготовлениями, уже стемнело. К тому моменту, если Хоули был прав в том, что касается воплей и ликования, военные успели повесить еще троих членов его экипажа.

Поскольку «Голубая лагуна» стояла на угловом участке, ничто не препятствовало солдатам в охране боковых стен или в прогулке вокруг здания, чтобы поболтать или выпить с часовыми у задней стены. Так что Пим пробирался через лес, пока не вышел на такое место, откуда ясно просматривалась вся дальняя сторона «Лагуны». Джордж и Роуз вышли на опушку с дальней стороны и подобрались к зданию, не обнаружив себя, насколько это было возможно. В это время Джек и Хестер покинули укрытие леса, а следом за ними вышли Эбби и Джоанна; все четверо старались выглядеть обыкновенным семейством колонистов, которые забрели, куда не следует.

Середину опушки от задней стены «Голубой лагуны» отделяли полсотни ярдов открытого пространства. Солдаты установили по две лампы на каждом углу позади салуна, рассчитывая обнаружить любое движение, заслонившее свет. Но они относились к своим обязанностям спустя рукава, считая, что все пираты переловлены и заперты на втором этаже, а повешение их, начавшееся более часа назад, продолжалось без помех. Поэтому когда Джек со своим новым «семейством» приблизился к солдатам и Хестер окликнула их: «Сэры!» — часовые столь сильно напугались, что едва не перестреляли друг друга.

Догадывайся Хоули, что они охраняют зады настолько беззаботно, он бы просто подошел и перебил их всех. Но эта возможность уже была упущена, и теперь солдаты целились из мушкетов в него и его спутниц. Обе девушки выглядывали у пирата из-за спины.

— Вы кто будете? — спросил один из солдат. — И что делаете тут без лампы?

Изо рта у него за милю разило спиртным.

— Мы давеча шли берегом, направляясь в Сент-Олбанс, — ответил Джек. — У моей жены боли в груди, и мы зашли в лес поискать целебную траву. А потом заблудились, и так мыкались, доколе не узрели ваши огни. Не поведаете, нет ли тут доктора окрест?

Подойдя к углу, второй солдат поднял одну из ламп и вернулся с ней обратно. Он поднес лампу к лицу Хестер и едва не выронил ее, изрыгнув проклятье.

— Что за чертовщина с сей женщиной?! — воскликнул он испуганно.

— Как я поведал, она страдает, — отозвался Хоули.

— Ты сказал, что у нее болит в груди. Может, нам надобно поглядеть…

— Давай, дорогая, покажи им, — проговорил Джек. — Может, они помогут.

— Ей-ей, мы перевидали уйму сисек! — хмыкнул другой охранник. — Уж мы-то знаем, как они должны смотреться, коли с ними чего не так.

Хестер начала расстегивать пуговицы, и солдаты подошли поближе, чтобы поглазеть на нее. Но едва она распахнула верх платья, как оттуда с верещанием вылетела Регби, вцепляясь когтями во все, что попадалось ей на пути. Ни один из охранявших здание людей не успел отреагировать на это, а нож Джека тем временем уже закончил свою работу. Несколько мгновений спустя подбежали, тяжело дыша, Джордж и Роуз. Хоули и Стаут разделись и натянули на себя солдатскую форму, а потом помогли Хестер, Джоанне и Эбби уволочь трупы в лес. Регби последовала за ними с чем-то болтающимся в зубах; как оказалась, она оторвала у одного из часовых ухо и приберегла его, чтобы съесть попозже.

Накрывшись сюртуком Хоули, Роуз скукожилась у задней стены здания, где было потемнее.

Покончив со своим делом, Хестер, Джоанна и Эбби укрылись в лесу. Свист Пима поведал Джеку, что тот прикрывает их на случай, если кто-нибудь подойдет с дальней стороны здания.

Исходя из слов бывшего квартермейстера, капитан имел основания полагать, что команда ощутит его близость. Это придаст людям отваги, ежели они уже пришли в чувство. Чего Джек не понял, так это комментария Пима на тот счет, что когда он, Хоули, будет под окном, его люди быстро протрезвеют и избавятся от дурманящего действия зелья.

Тут из здания донесся очередной всплеск ликования, из чего следовало, что Джек недосчитывается уже пятерых. Мгновения спустя двое пьяных солдат обогнули угол и подняли оставшуюся лампу. Оба были в одних подштанниках, а один нахлобучил свою солдатскую шапку задом наперед.

— Эй, там, давайте помогу! — гаркнул Джек, быстро направляясь к ним и слушая, как они лопочут ему что-то о качестве продажных женщин и пива в доме. Он оборвал их излияния ножом, а подбежавший Джордж помог ему оттащить новые трупы подальше от открытого места.

Врагов стало на четверых меньше, причем двое из них были часовыми. Оставались шестеро часовых перед фасадом и пара дюжин солдат внутри. Плюс еще сколько-то человек, развлекающихся со шлюхами в соседнем здании.

По расчетам Джека, пиратов в «Голубой лагуне» было больше, чем солдат. Хорошо. Уже собираясь приступить к самой хитроумной части плана, он вдруг услышал предупреждающий об опасности свист Пима.

— Роуз, — шепнул Хоули. — Не высовывайся.

Еще один солдат обогнул угол здания, чтобы проверить посты. Как только он показался из-за угла, Джордж, стоя на коленях, изо всех сил врезал прикладом по его коленным чашечкам. Тот испустил вопль, захлебнувшийся бульканьем крови, когда Стаут перерезал ему горло. Двое других часовых, стоявших перед зданием, услышав крик товарища, побежали на задворки, чтобы проведать, в чем дело. Джордж склонился над трупом, делая вид, что оказывает ему помощь, и едва эти двое приблизились, обернулся к ним, продемонстрировал два пистоля и тут же разрядил их в обоих часовых. Потом, швырнув пистоли Джеку для перезарядки, начал во весь голос взывать о помощи.

Трое оставшихся часовых бегом ринулись за здание. Как только они показались, Джордж крикнул:

— Один пират удирает! Порешил этих двоих, но заряды у него кончились!

Он указал на песчаные дюны. Двое солдат бросились к дюнам, а один устремился в дом, чтобы предупредить находившихся там однополчан.

Это и не требовалось, потому что те и сами услыхали пальбу. Полдюжины солдат присоединились к часовому у входа, выслушали доклад о безоружном одиноком пирате, улепетывающем через дюны, и вернулись к военным в таверне, проводящим повешение. К тому времени Пим уже пристрелил двоих на песчаной дюне, а Джордж и Джек, выманив оставшегося часового подальше от здания, тихонько прирезали его и привалили тело к стене, чтобы со стороны казалось, будто он просто задремал.

После этого Стаут встал перед входом на часах, а Хоули проник в бордель. Не прошло и минуты, как он, вернувшись, сообщил, что солдат там нет. Капитан подождал свиста Пима, и когда тот раздался, зашел на задворки здания и сказал Роуз, что время настало. Выбравшись из-под сюртука Джека, девочка встала под окном второго этажа, низ которого находился футах в шестнадцати от земли, и подняла руки над головой. В эту минуту капитан отдал бы что угодно, только бы поглядеть, что и как она собирается делать. Но Джорджу нужна была помощь, так что Джек неохотно нырнул за угол и побежал к фасаду здания, чтобы оказать ее.

И тут разнесся этот звук.

 

Глава 20

Поскольку было темно, а света двух оставшихся ламп не хватало, чтобы позволить Пиму или женщинам ясно видеть разыгравшееся дальше, а еще и потому, что до конца жизни никто так и не поверил версии пиратов, поскольку те были якобы пьяны или опоены, да поскольку только одна трезвая персона в точности знала, что произошло, так как именно она это и совершила, — в истории так и не сохранилось достоверных сведений о том, что же случилось той ночью позади «Голубой лагуны».

Но, по словам плененных пиратов, она полетела.

Роуз полетела.

Во всяком случае, оторвалась от земли.

И пока возносилась все выше и выше в теплом ночном воздухе с задней стороны «Лагуны», она начала возглашать слова, подобных которым Джек ни разу не слышал ни в одном из своих путешествий. На самом деле, девочка будто бы говорила на двух или трех разных языках одновременно, и голос ее был громогласен, пронзителен и настолько могуч, что заглушил бы любой шторм. Звуки ее голоса становились все громче и громче, так что пираты зажали уши и попадали на колени, умоляя о милосердии. К тому времени звук перешел в тонкий вой или визг — в общем, в раздирающий уши шквал звуков, разнесший окно второго этажа вдребезги.

Суеверные подчиненные Хоули только раз глянули на одержимое демоном дитя, парящее в двадцати футах над землей, и стали обуяны ужасом, сочтя это пришествием мертвых. Они вопили, стенали, скрежетали зубами и крестились, загоняя пальцы поглубже в уши. Воцарился такой хаос, что все солдаты на первом этаже устремились вверх по лестнице — поглядеть, что происходит. И именно в этот миг, пока коридор и лестница были забиты военными, Джек вместе с Джорджем ворвался в парадную дверь, и они оба открыли пальбу. Потом, по признанию пьяных выживших, Роуз распахнула глаза, которые полыхнули желтым огнем, а были они с вертикальной черной щелью посередке, как у рептилии. Перейдя на английский язык, она разразилась такой тирадой омерзительных богохульств и проклятий, что тридцать пять заматерелых в боях пиратов Хоули проломились сквозь дверь и набросились на солдат в диком самозабвении, как олени, удирающие от свирепого пожара.

Пойманные врасплох и попираемые ногами давших деру пиратов, солдаты даже не могли стрелять из своих ружей, потому что им негде было развернуться, чтобы прицелиться. И наконец лестница, где сгрудилось более сорока вопящих и рвущихся на волю человек, рухнула на пол. К этому моменту Пим уже присоединился к друзьям, и они вместе выпускали во врага пулю за пулей. Сообразив, что Джек и Пим убивают солдат, пленные пираты воодушевились, присоединились к этому занятию и тоже перебили свою долю недругов.

Полчаса спустя пираты уже забрались в шлюпки и ждали капитана. Все они, как один, отказывались смотреть в сторону Роуз, хотя Джек лично за нее поручился. А стоило им взглянуть на девочку, как их взгляд тут же натыкался на Регби, преспокойненько сидящую у нее на плече.

Тряхнув руку Пима и хлопнув его по плечу, Хоули промолвил:

— Удачи вам и вашей будущей жене! Мне будет вас недоставать.

— И вам того ж, — ответил бывший квартермейстер. — С Богом!

Джек обнял Джоанну, поблагодарил Джорджа, держась поодаль от Роуз, и помахал Хестер. А потом они с Эбби Уинтер забрались в одну из шлюпок и вместе с освобожденными пиратами вышли в море. После двадцатиминутной гребли капитан приказал всем распевать пиратские песни, чтобы оставшийся на корабле экипаж догадался прийти подобрать их.

Едва успев подняться на борт, Эбби тотчас вскинулась:

— И что это за условия жизни?! Твои люди как свиньи! Ни разу не обоняла ничего подобного! Ужели у вас нету гордости?

Она подошла к коку, усердно трудившемуся у громадного котла. Вокруг него по палубе были разбросаны мертвые голуби, черепахи, рыба, пальмовая сердцевина, маринованные яйца, лук, капуста, вино и еще какие-то ингредиенты, которых ей не доводилось видеть доселе и которые она ни за что не захотела бы увидеть снова.

— Что это за жуткая вонь? — поинтересовалась девушка.

— Сальмагунди, мисс, — доложил повар.

— Что это такое?

— Обед.

— Ба, смердит, как козлиные потроха! Будто само дыхание смерти!

— Что ж, в запахе самый смак.

— Помоги нам всем Бог!

— Швырнуть ее за борт для вас? — поглядел кок на Джека.

— Она новенькая. Отведу ее на нижнюю палубу, пусть разместится, — ответил тот.

Эбби попыталась последовать за капитаном по лестнице в трюм, но ее тут же замутило. Зажав рот, она ринулась обратным курсом, и ее стошнило на палубу в пяти футах от котла кока.

— Это ваш вклад в блюдо, мисс? — полюбопытствовал тот.

— Ох, жалкие вы, жалкие бестии! — вскричала Уинтер.

Остановившийся посередине лестницы Хоули вздохнул. Вот почему обычно женщин не пускают на борт. Вскарабкавшись по ступенькам обратно, он присоединился к Эбби.

— Тебе уже лучше?

— Что здесь творится? — вопросила девушка. — Только не говори, что можешь жить вот так!

— Могу, как и все мы.

— Но ты не можешь! То есть не может быть, чтоб вы вправду спали под этой лестницей!

— Так точно, мисс, мы там спим. Как и вы будете, и с радостью, коли нагрянет достаточно крепкий шторм.

— А что такое стряслось там внизу, что стоит такая гнусная вонь?

— Стряслось?

— То бишь этот противоестественный запах.

— То же самое ты говорила о супе.

— Нетушки, я заблуждалась. Случившееся внизу куда хуже супа. Да лучше пусть меня трахает розовая писюлька Филипа Уинтера, чем я ступлю туда еще хоть на фут!

— В самом деле?

— То бишь растолкуй это мне, Джек. Уж наверняка есть решения получше.

— Ну, дело в жаре и влажности, а корабль старый и сделан из дерева. И упомянутый тобой запах — просто смесь.

— Смесь чего?

— Это знает любой моряк. Это запах льяльной воды, испортившейся со временем, смешивается с ароматом немытых тел, тухлой рыбы и мяса, и экскрементов скота.

— Какого еще скота?

— Ну, конечно, мы держим свиней, кур, коз и прочих живых животных внизу.

— Живых?

— Порой мы не видим берега месяцами. Мясо можно засолить, но через несколько недель оно все равно сгниет, так что мы держим живой скот, чтобы забивать его по мере надобности.

— И ты со своими людьми спишь среди свиней, да?

— О нет, мисс! Животные находятся на орлопе, самой нижней палубе. А мы спим чуть выше. Но их испражнения просачиваются сквозь доски на дно трюма, где смешиваются с льяльной водой, так что частенько она пахнет не так уж сладостно. Что же до скота, то поверь, после пары недель в море, когда из еды у тебя только галеты, которые как каменные и полны черноголовых личинок долгоносиков, ты будешь благодарна за свежее мясо.

— А где вы держите воду?

— В бочках вон там.

Эбби пересекла палубу, подошла к одной из бочек, на которые указал ее друг, подняла ее крышку и понюхала:

— Фу! Тухлая! Омерзительно!

— Ну, сейчас-то она свежая, — возразил Джек. — Но испортится довольно скоро. — И, настроившись на философический лад, добавил: — И к этом вкусу нипочем не привыкнешь.

— Не привыкнешь? — переспросила девушка.

— Нет.

— И почему ж это?

— Потому что он становится все хуже и хуже.

Эбби покачала головой, пытаясь осмыслить масштабы того, что ее теперь окружало.

— Должно быть, по нижней палубе бегают крысы, — пришло ей вдруг в голову.

— Так точно, мисс, и не только по нижней, — подтвердил ее догадку Хоули. — А еще тараканы, и водяные змеи, и тысяченожки, и всякого рода ночные твари ползучие.

— А вы не можете окурить корабль?

— Ну, мы его окуриваем…

— Окуриваете?

— Да, мисс.

— И как же сие осуществляется? Я спрашиваю, потому как то, что вы делаете, не работает.

— Ну, мы время от времени заливаем туда горящую смолу и заставляем проштрафившихся размазывать ее. Но это решение не окончательное, и курам оно не нравится.

— Не нравится? Откуда ты это знаешь? Ты что, разговариваешь с курами?

— Нет, мисс, но яйца ихние еще долго после того выходят черными. По-моему, они клюют смолу, но наверняка я сказать не могу.

Уинтер сдвинула брови:

— А что будет сейчас?

— Отобедаем и приготовимся к завтрашнему сражению.

— Сражению? С «Вице-королем»? Разве мы не можем сейчас же выйти из гавани и обогнать их?

— Конечно же, можем, но где ж тут веселье?

— Веселье?!

 

Глава 21

Перепуганные ящерицы разбежались по углам, когда капитан Джек распахнул дверь каюты и криком созвал команду на верхнюю палубу, чтобы ознакомить со своей стратегией боя. До рассвета оставался час, и его матросы, подкрепившиеся ромом накануне вечером, рвались в бой. Пелена плотного тумана, висевшая футах в десяти над водой почти всю ночь, начала рассеиваться, и если поглядеть прямо над палубой, можно было увидеть испещрившие иссиня-черный небосклон звезды.

Хоули с командой наполнили две шлюпки смолой и спустили их на воду с подветренного борта. Созвав четверых лучших пловцов, капитан приказал им прыгнуть в воду и держаться за корму, по двое на лодку. Потом он спустил им по два горящих фонаря, и они аккуратно поместили их на носу и в центре каждой шлюпки.

Заработав ногами, пловцы принялись толкать лодки на сотню ярдов к северо-востоку и к юго-востоку от «Крепости». Выведя их на место, они уцепились за кормовые транцы, дожидаясь «Вице-короля». Это были отважные люди, потому что воды у Сент-Олбанса были популярным нерестилищем песчаных акул. Джек знал, что «Вице-король» нападет на них на рассвете — и почти наверняка с востока — по двум причинам: во-первых, потому что тогда пылающий шар солнца будет светить пиратам в глаза, а во-вторых, потому что атакующее судно будет идти ходко под попутным ветром, представляя собою для орудий Джека вертикальную цель, прямое попадание по которой почти невозможно. Хорошая же новость заключалась в том, что атаковать под этим углом «Вице-король» не сможет. Ему придется развернуться бортом, чтобы направить свои орудия на «Крепость», и вот тогда-то преимущество ненадолго окажется на стороне пиратов.

Хоули прошел на нос, чтобы проведать Эбби. Она твердо стояла на своем, отказываясь спуститься хоть на фут под палубу, так что Джек велел нескольким матросам перевернуть шлюпку, чтобы у девушки появилось менее отвратительное убежище для ночлега. Он бы с радостью потискался и совокупился с нею там, под лодкой, в эту ночь, но подобное было бы нарушением его собственного правила против сексуальных отношений на борту судна.

— Хорошо ли вы спали, мисс? — спросил он Уинтер наутро.

— Нет! — огрызнулась та.

— Ну, тебе должно было быть удобно; сложенные паруса были для тебя периной.

— Я всю ночь слышала пугающий шум и боялась, что меня укусит какая-нибудь жуткая тварь и я умру. — Несчастная расплакалась. — А теперь будет бой, и тебя могут убить; а если я и наш ребенок останемся в живых, что с нами будет? Если сражение выиграют твои люди, меня, наверное, изнасилуют до смерти. А если проиграют, то меня, скорее всего, повесят или вернут к отчиму.

— Ей-ей, даже самая удобная постель не в счет, коли тебя одолевают подобные мысли! Но у меня есть средство от всех твоих страхов.

— То есть?

— Если я останусь жив, ни одно из твоих опасений не осуществится.

— Так сделай это!

Пожав девушке руку, Джек спустился в трюм, чтобы проверить орудия. Корабельные пушки весили от 500 до более чем 1500 фунтов, и с каждой управлялись от четырех до восьми человек. Хоули отдавал предпочтение 800-фунтовым пушкам, потому что к ним достаточно было приставить четверых хорошо обученных пушкарей. На все орудия людей у него не хватало, но сегодня он будет стрелять только одним бортом, потому что судно находится слишком близко от берега.

— Одна веревка должна удержать их, — сказал капитан.

Его артиллеристы согласились, что воды нынче достаточно спокойны, чтобы обойтись одной веревкой на орудие. В штормовую погоду они использовали две, хотя это и замедляло откатывание пушек от орудийных портов, перезарядку и выталкивание их обратно для выстрела. Но две веревки предотвращали одну из величайших опасностей, с которыми может столкнуться орудийный расчет в сражении, — разрыв веревки, удерживающей орудие на месте. Когда подобное случается в бурном море, 800-фунтовая пушка, покатившаяся по орудийной палубе на высокой скорости, может выкосить весь экипаж.

Джек смотрел, как морские обезьянки делают свое дело — так называли юных отроков, которым доставалась на судах самая скверная работа вроде откачивания воды из льяла с помощью мехов. В дни сражений им приходилось бегать на нижние палубы и подносить пушечные ядра, на судне Хоули совсем легонькие — по восемнадцать фунтов каждое. Конечно, сегодня они будут использовать цепной выстрел, состоящий из двух ядер, связанных цепью. При выстреле такой боеприпас работает, как коса, подсекая мачты вражеского корабля, чтобы сделать его беспомощным. Но два ядра и цепь в каждой пушке увеличивают труды каждого расчета более чем вдвое.

Пожелав матросам удачи, капитан поблагодарил их за службу, а потом снова поднялся наверх, призвал своих четверых музыкантов и приказал им рассыпать по палубе песок, чтобы он впитывал кровь, которая может вот-вот пролиться. Нет ничего хуже, чем сражаться на палубе, скользкой от крови, когда судно кренится от ветра, лавирования и ударов вражеских ядер под диковинными углами. Как только сие было исполнено, Хоули велел своим помощникам разложить на палубе боеприпасы в разных местах. А после этого они намочили морской водой десятки одеял, чтобы гасить ими пожары.

— Гляди в оба! — крикнул Джек рулевому, потому что как только сражение завяжется, враг попытается первым делом пристрелить именно стоящего у руля человека, чтобы сделать судно неуправляемым.

— Вижу корабль! — крикнул Робертс с марса.

Как капитан и предсказывал, «Вице-король» стремительно шел на всех парусах, направляясь с востока прямо на них. Робертс дал сигнал пловцам, и те, опрокинув лампы, подожгли смолу. Моряки на «Вице-короле» увидят дым, но это не заставит их отказаться от нападения, ведь они пребывают в полной уверенности, что атакуют судно, управляемое лишь несколькими членами экипажа, не ходившими в увольнение и поэтому оставшимися в живых.

Вражеский корабль приближался, и Джек приказал своим людям быть тише воды, ниже травы. Робертс дал сигнал, и пловцы заработали ногами, толкая горящие лодки навстречу друг другу. К тому моменту, когда капитан «Вице-короля» сообразил, что эти лодки были частью плана, было уже поздно. Он приказал команде развернуть корабль раньше, чем ожидалось, и паруса его судна заполоскались на ветру. Это предоставило людям Хоули отличную мишень для стрельбы — не только широченную, но еще и тихоходную. Четыре орудия выстрелили по команде капитана, а четыре других расчета проследили за результатом выстрела. Один цепной боеприпас ударил в борт судна, у остальных получился недолет. И пока первые расчеты принялись перезаряжать орудия, вторые подправили прицел и выстрелили.

Следующий залп дал три прямых попадания, но ни одна мачта противника не пострадала. «Вице-король» внес поправки, стоя параллельно «Крепости» на расстоянии каких-то полусотни ярдов от нее. И как только этот корабль подготовился к выстрелу из своих орудий, он без отлагательств пальнул по горящим шлюпкам Джека — и раз, и другой. Однако пловцы уже разогнали их достаточно, чтобы после попадания пылающая смола широкими волнами расплескалась по корпусу носа и кормы вражеского судна — для деревянного корабля вроде «Вице-короля» это был просто-таки смертоносный удар.

К этому моменту два из орудийных расчетов Джека успели перезарядить. Снова грянули выстрелы, и один из них попал в цель — в грот-мачту. Когда она рухнула, удар на «Вице-короле» ощутили все до единого находившиеся на нем моряки, и это задержало их орудийные расчеты на пару секунд.

Только это Джеку и требовалось.

Еще два расчета перезарядили, и Хоули приказал им стрелять по орудийным портам «Вице-короля», что они и сделали. Этого удара оказалось довольно, чтобы снова задержать их стрельбу, и теперь, лишившись грот-мачты и пылая с обоих концов, корабль стал бескрылой уткой. Первые четыре расчета Джека начали перезаряжать, а вторые четыре в это время выстрелили, уничтожив еще четыре орудийных порта.

Хоули приказал спустить две шлюпки, чтобы подобрать пловцов. Пока это происходило, «Вице-король» наконец сумел дать три пушечных выстрела, но два ядра пролетели мимо, а третий причинил «Крепости» лишь незначительный ущерб. Джек приказал команде совершить разворот, и они пошли вокруг подбитого корабля-противника, пока не оказались под прямым углом к нему. Отсюда орудия Хоули могли осыпать «Вице-короля» ядрами, а он не мог на это ответить. Джек подождал, пока все восемь орудий не будут готовы, и только тогда дал сигнал, после чего восемь пушек послали цепные боеприпасы прямо в нос «Вице-короля». Тот заметно накренился. В последнем отчаянном порыве его команда попыталась швырять гранаты вручную, но «Крепость» была слишком далеко, чтобы их можно было добросить до нее. Признав, что сражение проиграно, капитан «Вице-короля» поднял белый флаг, но к тому моменту судно уже было охвачено огнем, и людям Джека ничего не оставалось, как смотреть на пожар. Вражеские моряки с воплями прыгали в воду в чаянии доплыть до берега, однако Хоули сомневался, что это удастся хотя бы одному из них.

Мартин, в отсутствие Пима повышенный до квартермейстера, осведомился:

— Не спустить ли шлюпки? Мы можем пойти за ними и перестрелять всех до единого.

— Нет, пусти их, — ответил Джек.

— Но ежели они вдруг доплывут до берега?

— По моему мнению, любой моряк, способный столько проплыть в подобных условиях, заслуживает жизни.

 

Глава 22

Джек навел подзорную трубу на местечко Сент-Олбанс. Заслышав орудийную пальбу в какой-то полумиле от берега, сотни горожан собрались, чтобы поглазеть на морское сражение. Теперь же они начали расходиться, опасаясь худшего. Хоули приказал команде вести судно в порт у делового района Сент-Олбанс. По прибытии на воду спустили шлюпку, и десять человек пошли на ней к причалу под белым флагом. Человек сорок мужчин, включая и мэра Шрусбери, и человек двадцать женщин с детьми подошли к причалу поглядеть, что будет дальше.

Сидевшие в шлюпке десять моряков привязали ее и вышли на причал. У девятерых было в обеих руках по пистолю, а десятый, безоружный, выступил вперед и заговорил:

— Меня зовут Дин Мартин, и я квартермейстер «Крепости». Мы здесь под парламентерским флагом, дабы растолковать, почему считаем, что ваш город причинил нам кривду, и как мы намерены ответствовать на это. Наши люди наслаждались увольнением в Грешном Ряду, как и множество раз прежде за последние четыре года. Но на сей раз с прямого ведома и при поддержке вашего мэра, — Мартин указал на мэра Шрусбери, — ряд наших товарищей опоили и без всякого предупреждения или объяснения захватили в плен. Их держали против их воли в «Голубой лагуне», где солдаты из гарнизона Амелия-Айленд начали без разбора их вешать. Мы разбили тех солдат, но несколько минут назад нас атаковал «Вице-король», шедший под флагом Флоридской колонии, с полного ведома и сотрудничества мэра Шрусбери. По сказанным резонам Джек Хоули, капитан «Крепости», приказал истребить город Сент-Олбанс.

Ахнув, горожане загомонили между собой.

— Я прибыл сюда сказать, что ежели у вас имеется какое-либо оружие, вы должны положить его на землю, — продолжил квартермейстер.

— Что значит «истребить»? — вопросил мэр так высокомерно, как только мог.

— Как видите, — указал Мартин на «Крепость», — наш корабль стоит на якоре, повернувшись к городу бортом и выставив орудия.

Вынув белый флаг из держателя на корме шлюпки, он помахал им над головой, а потом поставил его на место и продолжил:

— Я только что дал капитану Хоули сигнал, означающий, что у вас имеется ровно час, чтобы покинуть деловой район, прежде чем на него обрушатся пушечные ядра. Капитан уже спускает десантные боты, полные сердитыми пиратами, алчущими возмездия. Они будут ждать в сотне ярдов от берега, пока бомбардировка не закончится. А буде вы задержитесь до того времени, Бог всем вам в помощь!

Откашлявшись, Шрусбери попытался защититься:

— Но послушайте, не можете же вы просто уничтожить целый город! Это невинные граждане, а я — назначенное должностное лицо, действующее по прямым приказам губернатора. Ежели я не выполню приказание, сие будет изменой, как и вы не пойдете против приказов своего капитана Джека Хоули.

— У вас осталось пятьдесят восемь минут! — отрезал Дин. — На вашем месте я бы поторопился.

— Уж наверняка есть способ прийти к взаимопониманию с капитаном Хоули, — не унимался мэр. — Я уверен, что мы можем собрать значительное количество денег, продуктов и медикаментов, дабы заплатить вам за помилование нашего города.

— Вы предлагаете, чтобы город заплатил выкуп? — уточнил пират.

— Выкуп, да. Именно это я и предлагаю, — с тревогой подтвердил градоначальник. — Мы лишились вашего доверия, но готовы пойти на жертвы, если потребуется, чтобы снова его завоевать. Что скажете на это?

— Не мне сие говорить, но я полагаю, капитан Хоули отвергнет предложение, поскольку он намерен уничтожить город и тогда все равно возьмет трофеи.

— Раз нельзя прийти к соглашению, — решился мэр, — пожалуй, нам надо взять дело в свои руки. У нас на причале довольно личного состава, чтобы перебить всех прибывших до единого.

С этими словами он поднял руку, и сорок человек нацелили свои ружья на десятерых пиратов. Точнее, тридцать восемь человек. Еще двумя были Джордж Стаут и мистер Пим, оба вооруженные до зубов. Пока женщины и дети с величайшей поспешностью покидали причал, эти двое мужчин начали пробираться позади толпы.

— Мы пришли сюда под парламентерским флагом, — заявил Мартин. — Вы разве не джентльмен?

— Нет, коли вы намерены уничтожить наш город, сэр, — отозвался Шрусбери. — А раз уж нам все равно погибать, назовите мне хоть один резон, почему бы нам не убить десятерых пиратов сейчас же, пока нам удобно это сделать.

Горожане взвели курки своих мушкетов. У Пима и Джорджа было по пистолю в каждой руке и еще несколько заряженных были рассованы у них по карманам сюртуков. Всех убить они не сумеют, но, наверное, смогут прикончить человек восемь-девять, прежде чем будут вынуждены взяться за ножи.

— Я дам вам хороший резон, — ответил Дин. — Коли вы окажете сопротивление, Джек Хоули не только уничтожит город, но и начнет со своими людьми охоту на вас, и будет прибивать вас гвоздями к деревьям, дабы вы смотрели, как они насилуют ваших жен, дочерей и скот. Они похитят ваших сыновей и обратят их в морских обезьянок.

— Будут насиловать наш скот?! — переспросил один из горожан.

— Самый красивый — да, — пообещал квартермейстер.

Один за другим мужчины положили свое оружие на землю и отступили в стороны, а пираты пинками отправили ружья в воду.

— Мудрое решение, — одобрил Мартин. — А теперь у вас есть приблизительно тридцать пять минут, чтобы убраться из города.

Мужчины очертя голову ринулись с причала, но остановились как вкопанные, увидев юную девушку, идущую им навстречу, неся в одной руке ранец, а в другой — белый флаг.

— Что это у нас здесь? — крикнул квартермейстер.

Мужчины расступились, давая дорогу деве, шагавшей навстречу пиратам, и потянулись за нею, желая услышать, что она скажет.

— Кто вы будете, мисс? — спросил Дин.

— Эбби Уинтер, сэр, — ответила девушка.

— Изложите свое дело.

— Я пришла предложить себя капитану Джеку Хоули, если в обмен на это он помилует город.

— Одна девица стоит целого города?! — захохотал Мартин. — Уж вестимо, вы шутите!

— Не просто девица, — возразила юная горожанка, — а дева с чистым сердцем и благородным духом.

— Кабы капитан Джек хотел такую девицу, то уж наверняка взял бы ее против ее воли. Что скажете на это? — усмехнулся квартермейстер.

— Разве ваш капитан не зовется Джентльменом Джеком Хоули? Это говорит, что он уважает доблесть и…

— Покамест ни слова более, — поднял ладонь Мартин.

Сгрудившись, пираты пару минут потолковали между собой. Потом Дин снова достал со шлюпки белый флаг, помахал им высоко над головой, поставил его на место и подошел к девушке.

— Забирайтесь в лодку, мисс, и я позволю вам изложить свои аргументы Джеку Хоули, — сказал он и, обращаясь к остальным, добавил: — Ежели корабль подымет якорь и поставит паруса, значит, Хоули согласен. А если выпалит из орудий, то нет.

Мартин и девушка забрались на нос шлюпки и сели, а другие пираты, тоже заняв свои места, принялись грести. Когда они отошли от причала ярдов на десять, Дин обернулся и крикнул:

— Внемлите мне! Сия Эбби Уинтер — отважная дева! Чистое сердце и благородный дух, однако же ни один из вас не подумал вопросить, что может случиться с нею на борту нашего судна! Вы все трусы! Позор на ваши головы! Позор и проклятье на ваш презренный город!!!

Пираты прекратили грести. Лодка закачалась на легком волнении. Прошло несколько секунд. Люди на пирсе понурили головы.

Демонстрируя превосходное равновесие, Мартин встал в лодке во весь рост и повторил:

— Позор на вас! Сто… нет, полноте, триста лет проклятья, почившего на вашем городе, начинаются сегодня!