С Томми Бургрэв что-то случилось. Вместо того, чтобы, размахивая руками, приветствовать каждый встречный экипаж и хорошенькую женщину, он при виде самых удивительных процессий угрюмо сидел рядом с Клементиной. Конечно, было стеснительно сидеть в автомобиле на Елисейских полях среди толпы зевак, но Клементина знала, что это ни в коем случае не могло испортить настроение Томми. Причина крылась в чем-нибудь другом. Он, наверное, заболел. Его брови нахмурились и плечи опустились.

Тридцатипятисильный мотор высадил вчера в Париже Этту Канконнон у дома ее знакомых, а Томми и Клементину в Седоене, где они завтракали. После truite â la gelle болтливость Томми начала уменьшаться. Он меланхолически едва дотрагивался до следующих блюд, а когда после завтрака они отправились по авеню, его лицо выражало безысходное отчаяние.

— Мой дорогой Томми, — сказала, наконец, Клементина (что в самом деле стряслось с мальчиком). — Вы так же веселы, как какой-нибудь музей.

— Я в дьявольском затруднении, Клементина, — проворчал он.

— В чем дело?

Какое могло быть у него затруднение? Что может быть счастливее пары молодых идиотов, которых она сопровождала на тридцатипятисильном моторе? Иногда это было даже чересчур для нее, так что она подумывала прогнать их из автомобиля разыгрывать Дафниса и Хлою где-нибудь среди зеленых дубрав и не мучить ее своим воркованием и улыбками. Что еще нужно было для молодого влюбленного человека?

— Я в ужаснейшем положении, в какое только можно попасть, — сказал Томми.

— Мне кажется, что это по вашей собственной вине, — злорадно ответила она. Она бросила свое сердце под ноги этому мальчишке, а он не сказал даже «благодарю вас».

— Я в этом не уверен, — заявил Томми.

— Все мужчины таковы, — сказала Клементина. — Все они готовы кричать peccavi, но это не совсем похоже на mea culpa.

— Я не кричу peccavi, — возмутился Томми, — хотя должен был бы это сделать, — угрюмо добавил он. — Я был любителем пожить на чужой счет. Я злоупотребил вашим гостеприимством. Каждый честный человек имеет право теперь меня вышвырнуть. Но я клянусь вам, что это не моя вина. Как мог я этому помешать?

— Чему помешать, мой милый Томми?

Палка Томми свирепо воткнулась в песок.

— Помешать влюбиться в Этту… Вот! Наконец я сказал. Вы наверное этого и не подозревали?

— Конечно, нет, — ответила Клементина, не зная, смеяться ей или плакать. Природный юмор, однако, взял верх.

— Я не знаю, что вы теперь можете обо мне думать, — сказал Томми.

Она промолчала, размышляя об успехе созданной ею комедии. Все произошло, как по писаному. Она спасла свое самоуважение, даже больше, свою честь, а его спасла от предстоящей ему отчаянной жизни. Ее глубоко трогала простота юноши. Конечно, она этого не подозревала. Она смотрела на него теперь со снисходительным сожалением, как иногда мужчина смотрит на очень чистую женщину. Но Томми ничего не видел, весь уйдя в созерцание своей преступности. Для каждого из них сейчас был важный момент.

— Вы видите, что я не только был вашим гостем, но еще воспользовался этим положением, — продолжал Томми. — Она была на моем попечении. Я имел право влюбиться в нее, если бы имел миллионное состояние, но так как я — нищий, то это преступление.

— Не думаю, что влюбиться в хорошенькую девушку — преступление, — мягко возразила Клементина. — Вот сидит одна, — продолжала она, указывая на дамскую шляпку в проезжавшем мимо автомобиле, — если кто-нибудь сейчас, не зная ее, влюбится в нее, это же не будет преступлением.

— Она не стоит и двух пенни, — возразил Томми, не допускавший, что даже необыкновенной красоты женщина могла бы сравниться с его Дульцинеей, — она даже не смазливенькая. Но предположим, что она красива, то для того, кто в нее влюбится и никогда даже не скажет ей об этом, конечно, это не будет преступлением, но для нищего, который сообщит ей и возьмет взамен ее любовь, это будет подлостью.

Нужно вспомнить, что Томми еще не знал, что на его имя лежат в банке две тысячи фунтов старого Джо Дженкса.

— Вы говорили с Эттой? — осведомилась Клементина, чувствуя, что ее и тянет, и отталкивает от него.

— Сегодня утром, — рассматривая песок, объявил Томми, — пока мы вас ждали в отеле.

— О, — удивилась Клементина.

— Вашей вины тут нет, — мрачно успокоил ее Томми, — виновата ее проклятая перчатка. Она попросила застегнуть ее. Зачем женщины носят слишком узкие перчатки? Почему они не могут носить такие же свободные, как мужчины? Я начал возиться над проклятой штукой, как-то поднял ее руку перпендикулярно ее лицу… наклонился к ней… Она также смотрела… Вы понимаете… — он остановился.

— Да, я понимаю, — кивнула Клементина. — Но Этта, наверное, была рассержена?

— В том-то и дело, — каялся несчастный победитель, — что она не рассердилась.

— Она не рассердилась? — переспросила Клементина.

— Нет, — был ответ.

— Я шокирована ее поведением, — заявила Клементина. — Она была на моем попечении и пользовалась моим гостеприимством. Она не имела права влюбляться в моего… — она минуту колебалась, — в моего больного гостя.

— Недурной больной, — не желая сваливать на Этту вину, возразил Томми. — Бедную крошку не в чем обвинить. Во всем виноват я, но я не мог иначе… Один только Бог знает, зачем он создал такое очаровательное существо.

Клементина положила свою руку на его. При этом прикосновении он поднял на нее глаза. Он увидел в ее глазах что-то, чего раньше в них не видел. Он был слишком молод, чтобы понять, что это такое.

— Вы правы, мой милый мальчик, — сказала она. — Бог это знает. Он делает все к лучшему. Вы действительно любите эту девочку?

— Люблю ли, — закричал Томми. — Я…

— Да, да, — поспешно перебила его Клементина. — Я убеждена в этом. Не нужно доказательств. — Она много перенесла за последние недели и выслушивать любовные дифирамбы, обращенные к другой, было для нее чересчур много. — Я хотела только знать, любите ли вы ее как мужчина?

— Да, — ответил Томми.

— И она любит вас?

Томми торжественно кивнул головой.

— Так для какого черта портите вы мне сегодняшний великолепный день?

Он круто повернулся и уставился на нее.

— Вы не сердитесь на меня и не считаете меня негодяем?

— Вы оба — невинные овечки, вот вы кто, — заявила Клементина.

Томми ухмыльнулся. Она называет его, двадцатитрехлетнего мужчину — невинной овечкой? Много она в этом понимает.

— Во всяком случае, — возвратился он к своей теме, — вы совсем не похожи на других людей. Вы совершенно иначе смотрите на вещи. Многие сказали бы, что я поступил отвратительно. Адмирал Канконнон вышвырнет меня из дому, когда я приду просить руки его дочери. Есть, кажется, баллада на такую тему, — засмеялся он. — Я думаю, лучше пока не иметь дела с адмиралом.

— Я этого не думаю, но считаю, что пока лучше расстаться.

Этот же совет она дала и Этте, когда та пришла перед сном поделиться с ней чудесной новостью. Та больше всего удивлялась, как могло такое чудо из мужчин, как Томми, обратить на нее внимание.

— Мы завтра покидаем Париж, — застегивая перчатки, заявила на другой день Клементина. — Я должна работать, и Томми должен работать, а Этте нужно научиться готовить, шить и мыть кастрюли. Каникулы кончились. — Сообщение было встречено одобрением.

— Нельзя ли отложить еще на день, — попросила Этта.

— Вам же необходим лишний день, чтобы собраться, — поддержал ее Томми.

— Мы уезжаем завтра, — непреклонно повторила Клементина.

Этта посмотрела на Томми и печально слизнула с кончиков пальцев приставший к ним крем от эклера. Они пили чай в «Коломбине», что всегда доставляло Этте большое удовольствие. Она любила и полную народа комнату, и прилавок, и ряд служанок, и чай, и шоколад, и пирожные. Но больше всего она любила, как вся женская молодежь, расстраивать свой аппетит перед обедом. Она смотрела на Томми и, как изящная кошечка, слизывала со своих рук крем; но глаза Томми были устремлены на входную дверь, он привстал со своего стула.

— Всемогущий, разве это не дядя Эфраим?!

— Где? — крикнула Клементина.

Он указал, и Клементина, обернувшись, увидела Квистуса в компании двух женщин и мужчины, пробиравшегося за служанкой к свободному столику.

Они нашли его недалеко от них. Квистус сел спиной к Клементине.

— Удивляюсь, с кем это он, — сказал Томми.

— Она ужасно красива, — рассмотрев г-жу Фонтэн, решила Этта.

— Так себе, — заявил Томми, — я не люблю женщин, похожих на монахинь.

— Она совсем не похожа на монахиню, — протестовала Этта. — Она смеется и разговаривает, как все.

Клементина молча изучала лицо незнакомки. В ней проснулся инстинкт художника-портретиста. Она хотела бы иметь ее моделью, интересно, что бы получилось на холсте. Незнакомка была хозяйкой положения. Она заказывала блюда, отдавала приказания и вела разговор. Компания была, кажется, между собой близко знакома.

— Нужно сознаться, что он недурно проводит время, — заметил Томми. — Это не совсем обычно для моего дяди.

— Наверное, это потому, что он сумасшедший, — решила Этта.

— Наверное, — согласился Томми. — Я думаю, что судя по происходящему, ему теперь гораздо хуже.

— Пожалуй, — подтвердила Клементина, не отводя глаз от спутницы Квистуса.

— Может быть, разум вернется к нему, если он увидит Этту, — мальчишески расхохотался Томми. — Я пойду представлю ему ее.

— Вы этого не сделаете, — остановила его Клементина.

Но Клементина плохо рассчитала. Когда они выходили, то столы оказались сдвинутыми так, что им пришлось очутиться сзади Хьюкаби, лицом к Квистусу. Трио остановилось как раз перед квартетом.

Томми радушно протянул руку.

— Хэлло, дядя Ефраим! Что вы тут делаете?

Квистус встал, пожал протянутую руку, но ответа на вопрос не дал.

— Как поживаете, Томми? Надеюсь, хорошо? — Только сейчас, заметив Клементину, он вежливо раскланялся с ней.

— Я должен представить вас мисс Этте Канконнон, — сказал Томми. — Это мой дядя — д-р Квистус. Мы с Клементиной путешествовали в автомобиле по всей Франции. Великолепно провели время.

Клементина опять взглянула на женщину с лицом монахини и глазами вакханки; та в это время посмотрела на нее. Между ними произошла какая-то быстрая игра глазами. Затем миссис Фонтэн расхохоталась.

— Познакомьте меня, д-р Квистус, — сказала она. — Надеюсь, вы еще долго останетесь в Париже, — осведомилась она после обоюдных представлений.

— Мы уезжаем завтра, — заявила Клементина, — а вы? — обратилась она к Квистусу.

Он сделал какой-то неопределенный жест. Прошла целая неделя с тех пор, как он гулял первый раз с миссис Фонтэн по улицам Парижа, и эта неделя была полна для него болезненного интереса. Он не только не приводил в исполнение своих дьявольских планов, но искренно наслаждался своим новым времяпрепровождением. Так как Лена Фонтэн не высказывала пока желания покинуть Париж, то и он отложил свой отъезд.

— Я еще останусь здесь на некоторое время, — ответил он.

— В интересах доисторического человека?

Вопрос попал в цель. Два красных пятнышка загорелись на щеках миссис Фонтэн. Она возненавидела это непричесанное остроглазое существо, с грубым голосом, в комической шляпе. У нее был готов ответ о сходстве самой Клементины с доисторической женщиной. Но это значило открыто вступить во враждебные отношения. Она засмеялась.

— Мы все помогаем д-ру Квистусу изучать доисторического человека. Его сейчас ждут на антропологическом съезде.

— Умф! — сделала Клементина.

— Где вы остановились, дядя Ефраим? — спросил Томми.

— В отеле «Континенталь».

— Я навещу вас сегодня вечером или завтра утром.

Почему ему не поступить так, как поступают с жестокими дядюшками в книгах? Почему им не взяться с Эттой за руки, упасть перед ним на колени, рассказать свою трагическую историю и попросить его благословения и поддержки. Разве он устоит перед Эттой? Но Квистус немедленно окатил его пылкую фантазию холодной водой.

— Мне очень жаль, но и сегодня вечером, и завтра утром я занят.

— Тогда я, по вашем приезде, зайду к вам в Лондоне, — капитулировал Томми.

Проход к входной двери освободился. Клементина распростилась с Квистусом и его друзьями и торжественно, с двумя своими цыплятами впереди, направилась к выходу.

— Он выглядит не очень страшно, — сказала Этта, когда они вышли на улицу. — Удивляюсь, что это с ним… Как благородно с вашей стороны, Томми, что вы так кротко с ним обращаетесь.

Томми улыбнулся, как будто он был вообще преисполнен только хорошими качествами.

— Я его благословляю, — шепнул он ей на ухо, — если бы не его сумасшествие, я бы никогда не был здесь с вами.

Клементина молчала, пока они дошли до своего отеля. Тогда она сказала:

— Мне не нравятся ни ваш дядя, ни его друзья. Мне очень жаль, что мы наткнулись на них. Если бы мы остались в Париже, мы бы встречались с ними каждый день. Я очень рада, что мы завтра уезжаем.