— Слушай, — обернулась через плечо агент Уиндермер, — до Детройта еще пятнадцать часов. Можешь пока расслабиться.

Мэри взглянула на нее сквозь решетку автозака — на переднем сиденье между Уиндермер и водителем лежал большой «моссберг» 12-го калибра. Прежде чем они тронулись в путь, водитель, не говоря ни слова, надел ей наручники, ножные кандалы и запер в клетке.

— Расслабиться? — Мэри окинула взглядом свои цепи, металлическую скамью, на которой сидела, решетки на окнах. — Вы, наверное, издеваетесь?

— Ну извини, — пожала плечами Уиндермер. — Я хотела устроить тебя в самолет «Кон эйр», но ближайший рейс у них не скоро. Зато здесь просторнее.

Уиндермер, как агент ФБР, осуществляла перевозку заключенного за девятьсот миль из Джэксонвилла в Детройт, пока городской коп Стивенс летел в самолете в Миннеаполис, чтобы провести вечер с женой и детьми. Утром он будет в Детройте, где у них встреча с прокурором для подготовки обвинений, которые на суде предъявят Мэри Макаллистер.

Счастливый сукин сын этот Стивенс. У него жена, которая его понимает, а у нее Марк. В последнее время она возвращалась домой с чувством, что идет на работу. Уиндермер страшилась окончания дела, потому что снова начнется игра в молчанку и бурные ссоры.

Она повернулась к Макаллистер, которая сидела посреди фургона, потупив взгляд и оцепенев.

— Можно один вопрос? — Девушка даже не посмотрела на нее. — Ты и твой бойфренд. Как вы ухитрялись сохранять отношения?

Мэри наконец шевельнулась и едва подняла голову.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— И все-таки? Вы были вместе пять лет? И все время в дороге. Как вы не надоели друг другу?

Мэри снова потупилась:

— Я буду разговаривать только с моим адвокатом.

— Как хочешь, конечно, но ведь это не допрос.

Девушка будто не слышала. Уиндермер еще посмотрела на нее, затем отвернулась и стала крутить ручку радио. Она нашла джазовую радиостанцию, где передавали красивое соло на саксофоне, и заслушалась, забыв о Мэри.

А Мэри по-прежнему сидела, глядя себе под ноги, и думала о Пендере. Может быть, это и случилось с Пендером. Ему просто надоело.

* * *

Когда Стивенс вышел из такси у своего дома в Сент-Поле, под ногами захрустел свежий снег, белым покрывалом лежащий на тротуаре и дорожках. «Надо сегодня почистить», — думал он, стоя на крыльце и с наслаждением ощущая, как воздух холодит кожу, что было особенно приятно после душной жаркой Флориды. Нэнси обыкновенно всю зиму проклинала холода, но Стивенс, наоборот, не представлял себе жизни без бодрящего морозца. Как, впрочем, и без домашнего тепла, куда попадаешь, придя со стужи.

Стивенс толкнул дверь и вошел. И пока снимал пальто, жадно вдыхая знакомую атмосферу дома, со второго этажа кубарем слетел Джей Джей:

— Папа!

— Эй, привет! — Он схватил сына и поднял на руки. — Как дела? Где мама?

— Мама в гостиной. Папа, сегодня в школе я нарисовал динозавра.

— Ого! Ты будешь художником?

— Нет, охотником на динозавров.

Стивенс разулся и прошел в гостиную, где его жена сидела, почти теряя сознание, в своем любимом кресле за столом с кучей рабочих бумаг. Джей Джей бежал следом.

— Папа! У нас будет собака!

Нэнси медленно приоткрыла веки.

— Это правда? — спросил ее Стивенс.

— Да, да, папа! Немецкая овчарка.

— Я пообещала им подарить щенка на Рождество, но только если они будут хорошо себя вести, — сонным голосом ответила Нэнси.

— Мы назовем его Трицераптос! — крикнул Джей Джей. Выскочил из комнаты и помчался по лестнице наверх.

Услышав стук его шагов, Стивенс понял, как ему этого не хватало.

— Ты огорчен? — спросила Нэнси. — Думаешь, это лишнее?

— Что — собака?

— А я подумала, что собака нам нужна. Когда тебя нет, дети боятся. Да и, признаться, я тоже побаиваюсь одна в пустом доме.

Стивенс виновато посмотрел на нее:

— Детка, прости. Я так долго шлялся.

— Ничего, это же работа.

— Я почти закончил. Еще неделя, и я вернусь. — Она встала, а он обнял ее.

— Через неделю, — сказала Нэнси, прижимаясь к нему, — я запру тебя дома и буду использовать исключительно в своих личных интересах. И долго-долго не выпущу.

— Ловлю тебя на слове, — ответил Стивенс и поцеловал ее. Они на мгновение замерли, прислушиваясь к скрипу половиц на верхнем этаже, точно парочка влюбленных подростков, а затем он упал в кресло, увлекая ее за собой и целуя все глубже и настойчивее. Его руки скользнули ей под свитер. Дыхание ее участилось, кожа потеплела под его руками. И тут входная дверь распахнулась, впуская в дом волну холода, а также компанию веселых озябших школьников — друзей дочери, чей смех, шутки и топот мигом наполнили прихожую.

Позже, когда Стивенс лежал в постели и слушал сонное дыхание Нэнси, примостившейся у него под боком, ему на память пришли слова Уиндермер, которая тряслась сейчас где-то в полицейском автозаке. Она ведь права насчет работы. Спору нет, приятно возвращаться каждый вечер домой, это ни с чем не сравнимое удовольствие. Но одно дело — расследовать самоубийство где-нибудь в промышленном районе, и совсем другое — распутывать хитроумные схемы похитителей федерального масштаба, тем более в обществе коллеги вроде Уиндермер. Как жаль, что через неделю, с завершением расследования, завершится и их общение — как профессиональное, так и личное.

«Эгоист чертов, — сказал себе Стивенс. — Если тебе повезет вскоре раскрыть это дело, ты вернешься домой к жене, которая любит тебя и понимает, и к боготворящим тебя детям. Ты коп. Ты расследуешь уголовные дела. А федерального масштаба тебе никто не обещал».

И все-таки Стивенс еще долго не мог заснуть. Все думал о деле, глядя, как будильник отсчитывает время до рассвета. И когда наконец настало утро и его самолет взял курс на Детройт, Стивенс вырубился, впервые в жизни заснув в самолете.