Пришел в палаческую артель дурной да молодой. Один нос его орет, что малец и курицы жизни не лишал, а комаров если и бил, то бил без смыслу, руками, душой не тронув.

Его бы жертвили, если бы боги оставались. Только богов уже полсотни лет рядом не было, а люди все дрянней становились; для того его взяли, чтоб грязную работу делал, уже дохлых чуть дальше мертвил. В говнем углу ночную скамью ему поставили, пусть спит ребрами по неструганой доске, кровяные руки под щеку подсовывая, пусть пахнет сам себе неживой человечиной. От такого многие обратно в город шли, тайком через забор шли такие дурни, да там колья под забором — на них все и остались.

Он-то не пошел, выспал на скамье три дюжины дней. Не знал про капкан — а все равно не пошел. Проскучал тонкое времечко свое.

Ну как прошел срок, так отправили мальца на работу, девку грудастую губить. Тут-то, думали, он и разломается, сиськи ее тронет да поперек правил взмолит оставить их обе при нем. Только его вперед не эта страсть ведет: с первого раза он уважение мастеров взял, удавив девицу не веревкой, а красной шелковой лентой, узла на ленте не завязав и к горлу не прикасаясь.

Стали дальше испытывать. Дали ему ребенка живого, ведьминского сына. Вот проверочка: знают, нет у малого своих, решит, наверное, в сыновья себе взять. Слова все его наперед придумали: мол, все равно колдуньи нет больше, пусть дитятко живет, в Боге его взрастим. А он три дня с дитем проводит, игрушки ему режет, а вот слов этих не говорит. У столба на площади положил на него ладонь и держал, пока тот не уснул.

Поверить не могли.

Отчего-то не могли поверить, что новичок подходящий пришел.

Третью проверку положено было с матерью его проводить, да не нашлось у матери грехов никаких, а отец умер давно; взяли тетку. Тетка красильщицей да швеей была — за то, что ткань в красный цвет красила, решили и ее к сатане отправить, Бог-то красную не возьмет.

Узнал тетку. Пожалел тетку. Заговорил тетку, чтоб боли не чуяла.

Тетка спит — казнь идет.

Три головы ей отрубил — они обратно отрастают.

В реку вязаной бросил — всплыла как надо, носом кверху.

Сжег разок — тетка наново колеей покрылась, да лучше прежней, стала молодухой глядеться.

Тут второй палач решил тетку себе взять, сказал, мол, Бог ее спасает, бросил на плечо да унес к себе.

Не вернулся второй палач. Стал малец вторым.

Потом, через десять лет, потерял раз уважение, продав студентам годное тело.

Но промеж тех времен хорошо справлялся.