Там, где волны Восточно-Китайского моря разбиваются о холодные скалы, окаймляющие с одной стороны малонаселенное юго-восточное побережье Кореи, а с другой — суровые берега японского острова Кюсю, протянулась водная гладь шириной около 90 миль — Корейский пролив. В самой середине его, простираясь почти точно с севера на юг, находится длинный узкий и гористый остров Цусима, похожий на огромный линейный корабль, стоящий на якоре посредине пролива. Справа от него находится загроможденная островами довольно мелководная восточная часть Корейского пролива, по которой проходит множество малотоннажных судов. Слева от острова идет более глубокий, но узкий Западный проход.

Плавание по Западному проходу чрезвычайно затруднено, и не даром здесь установлено более дюжины маяков. Но во время войны ни один из маяков не посылает своих предостерегающих сигналов, а минные заграждения не дают проходить ни одному судну, кроме тех, которым известна минная обстановка. Чтобы пройти под водой любым проливом мимо острова Цусима в Японское море, нужны крепкие нервы, прекрасная морская выучка и отточенное мастерство судовождения.

Для прорыва мы выбрали Западный проход, потому что по сравнению с восточной частью Корейского пролива он был гораздо безопаснее. Оба прохода были заминированы, но мы имели основания предполагать, что Западный проход охраняется меньше, глубины его, как явствовало из карт, больше, а течение благоприятнее для нас.

Как я уже объяснял, было очень важно, чтобы наши подводные лодки проходили там, где течение прямое, постоянное и не слишком сильное, так как, располагая минрепы параллельно курсу подводных лодок и в то же время не очень глубоко притапливая мины в воду, оно облегчает преодоление минных заграждений.

Западный проход имеет около 60 миль в длину и 30 в ширину. Глубина его колеблется от 90 до 180 метров. Из отправного пункта (в северной части Восточно-Китайского моря), находившегося в 60 милях к востоку от потушенного маяка Комуньдо, вблизи корейского побережья и в 40 милях к юго-западу от маяка Косаки на острове Симоносима, подводные лодки должны были войти в Западный проход в подводном положении и идти, постепенно склоняясь к северо-востоку, держась рядом с побережьем острова Цусима, пока минные поля не останутся далеко позади. Предполагалось, что этот переход займет весь день от рассвета до поздних сумерек. Всплыть на поверхность подводные лодки должны были только в еще не тронутых войной водах Японского моря.

После форсирования минных заграждений подводным лодкам предписывалось скрытно направиться в назначенные для каждой из них районы боевых действий. «Морские дьяволы» стаи Хайдмэна должны были идти в северо-восточную часть Японского моря, чтобы уничтожать там все встречные суда и обстреливать различные объекты на западном побережье острова Хонсю и Хоккайдо — от оживленного порта Ниигата до юго-западной части острова Сахалин, где были обнаружены японские плавучие рыбоконсервные заводы. Мы рассчитывали поживиться и за счет судов таких портов, как Томари и Отомари на острове Сахалин и Отару на Хоккайдо. Порт Хакодатэ в Сангарском проливе был неуязвим — его защищало сильное течение и густая сеть минных заграждений. Однако можно было ожидать, что нам все же удастся нанести некоторый ущерб торговому флоту этого порта.

Следуя невидимыми и нигде не обозначенными подводными путями под минными заграждениями Западного прохода, утром 4 июня подводные лодки с трудом начали пробивать себе путь в северо-восточном направлении. Продвигались они по-черепашьи медленно, со скоростью не больше трех узлов. Человек, идущий хорошим шагом, опередил бы их у финиша и успел бы еще отдышаться до их подхода. Такая скорость снижала шум винтов и вместе с тем не затрудняла управление подводной лодки. Наконец, при этой скорости в случае внезапного обнаружения мины прямо по курсу даже рядом с подводной лодкой задний ход на полных оборотах почти немедленно погасил бы инерцию переднего хода.

На рассвете, около 4 часов утра, подводные лодки стаи Хайдмэна построились в боевой порядок. Впереди шла «Сидог», в трех милях от нее на траверзе заняла свое место «Кревалле». В четырех милях позади «Сидог» следовала «Спейдфиш».

Сигнальные флаги не развевались по ветру и не перемигивались сигнальные фонари, когда маленькая флотилия направилась в Западный проход.

Вот «Сидог» пошла на погружение. Обе компаньонки последовали ее примеру, продолжая и под водой держать строй, принятый на поверхности.

Судя по вахтенному журналу, «Спейдфиш» всплыла в Японском море в 20.50 — через 16 часов после погружения. Передавая чувства всего экипажа подводной лодки, Билл Гермерсхаузен сделал краткую, но исчерпывающую запись: «Форсирование минного заграждения — наиболее ответственная часть боевого похода — было для нас, пожалуй, самым жутким делом. Но все обошлось благополучно.

Когда наш гидролокатор сигнализировал о мине, — а за время преодоления минного барьера в Корейском проливе мы обнаруживали множество мин и из-за этого вынуждены были делать продолжительные остановки, — мы не сомневались, что это действительно мина. «Звонки дьявола» совсем не похожи на звуки, которые возникают при контакте с учебной гидроакустической мишенью, косяком рыб или даже с учебной миной. Мы знали, что здесь настоящие мины. И это заставляло нас содрогаться.

Трудно описать чувства, охватывавшие нас, когда мы слышали «звонки дьявола». Скажу лишь, что от этого пересыхало во рту, а по спине пробегали мурашки».

Что же касается существования заветного моря, в котором безнаказанно плавают сотни японских судов, то Билл Гермерсхаузен записал в вахтенном журнале, когда «Спейдфиш» осторожно всплыла в Японском море: «Трудно было поверить, что идет война. Японские суда сновали взад и вперед без всякого охранения. Они ходили прямыми курсами и несли отличительные огни. Этого я не видел уже три с половиной года. Но я сказал себе: «Мы наведем здесь порядок!» И мы сделали это.

Форсирование минного барьера было воспринято экипажем как нечто неотвратимое. Едва ли кто-нибудь очень уж полагался на гидролокационную аппаратуру, тем более, что мины обнаруживались нами на таких близких расстояниях, когда невозможно было уклониться от них. Мы совершили переход на глубине около 50 метров, пройдя, по-видимому, под якорными минами.

За время перехода мы слышали по меньшей мере два очень сильных взрыва и решили, что это подорвались «Сидог» и «Кревалле». Но всплыв 4 июня, мы, к нашей радости, установили с ними связь».

Хотя я и не согласен с Гермерсхаузеном, что гидролокаторы обнаруживали мины слишком поздно, когда от них уже нельзя было уклониться, все-таки его наблюдения, на мой взгляд, представляют интерес, поскольку командиры других подводных лодок придерживались иного мнения.

На глубине 50 метров подводная лодка должна иметь дифферент на корму пять-шесть градусов, так как в противном случае излучатель, установленный на киле, будет закрываться носом лодки, и поэтому гидролокатор сможет обнаружить мину только тогда, когда она окажется на смертельно опасной дистанции.

На борту «Сидог» положение было иным. С момента погружения и до самого всплытия лодки на поверхность ее гидролокатор вел себя очень странно.

Если и встречались мины, то они не давали никаких сигналов на экране. Не давали они и никаких звуков — ни «звонков дьявола», ни даже шороха.

Подводная лодка прошла больше половины пролива, когда всем находившимся в ней стало, наконец, ясно, что из строя вышли не только радиолокатор, но и гидроакустическая аппаратура. Теперь у «Сидог» не оставалось иного выхода, как погрузиться на большую глубину и идти малым ходом. Такой приказ и отдал командир подводной лодки Эрл Хайдмэн. Чтобы обезопасить «Сидог» от мин, которые из-за сноса их течением могли приглубиться, Хайдмэн на несколько метров увеличил глубину погружения подводной лодки. В целом переход Эрла через минное заграждение прошел до скучного гладко.

Сомнения Стейнмеца в надежности гидролокатора, установленного на борту его «Кревалле», совершенно рассеялись после того, как он прошел под минными полями. Гидролокатор отлично зарекомендовал себя в этих тяжелых условиях. Вот что рассказал мне об этом сам Стэйни.

«По-моему, вы больше всех командиров были уверены в надежности гидролокатора. Но наши сомнения не рассеялись после тренировок в Пирл-Харборе. Испытания у Гуама дали лучшие, но все еще недостаточно убедительные результаты. Когда мы форсировали пролив, гидролокатор давал так много «чистых, как звонки, тонов», что я не мог разобраться в них, а поэтому сделал предположение, что мы еще не достигли минных заграждений.

Но когда мы прошли сквозь минное заграждение, ни у кого уже не оставалось никаких сомнений в том, что гидроакустическая аппаратура действовала исправно. Как я уже упоминал, у нас не было ровно никаких неприятностей.

Конечно, это был очень напряженный день. Нам пришлось рано погрузиться из-за непрерывных близких радиолокационных контактов с самолетами. Во время перехода мы ни разу не коснулись корпусом минрепов, как это было с лодкой Оззи Линча. Правда, в течение дня мы слышали много сильных взрывов, причину которых не смогли установить.

Когда подошло время всплывать, мы оказались посредине оживленного морского пути. Несколько мелких судов находилось так близко от нас, что мы почувствовали себя не совсем уютно. Впрочем, ни одно из них не заметило нашего присутствия».