Положение с ремонтом подводных лодок в Сан-Диего было неутешительным. Вместо небольшого отдыха, на который я так рассчитывал, на мою голову свалилась куча забот, а затем пришел приказ выехать в Вашингтон и доложить начальнику морских операций, как обстоит дело с торпедами. Это означало, что мне не избежать ожесточенной схватки в артиллерийском управлении. Поэтому я с радостью ухватился за возможность несколько развеяться, посетив окутанное глубокой тайной учреждение, в котором производились совершенно секретные научные изыскания. Учреждение называлось военно-морской научно-исследовательской лабораторией. Этот центр научной мысли, занимавшийся вопросами оборонительной и наступательной войны на поверхности моря и под водой, размещался в неказистых с виду строениях на старом Пойнт-Лома, напротив Норт-Айленд, у входа в бухту Сан-Диего. Исследования здесь велись под руководством доктора Джорджа Харнуэлла, директора отделения военно-научных исследований Калифорнийского университета.
Капитан 2 ранга Гордон Кэмпбелл — командир соединения подводных лодок, базировавшихся на Сан-Диего, который устроил для меня посещение этих лабораторий, заверил меня, что оно будет интересным и полезным.
— Вы увидите там такие штучки, — пообещал он, — что вам покажется, будто вы попали с Алисой в Страну чудес!
По телефону мы условились, что на следующий день рано утром доктор Харнуэлл вышлет за мной катер к Норт-Айленд, так как поездка на Пойнт-Лома на автомашине вокруг бухты заняла бы слишком много времени. И вот, когда день еще только начинался, я уже был в кабинете у доктора Харнуэлла. Если бы я рассчитывал увидеть типичного ученого, меня постигло бы полное разочарование.
Высокий, широкоплечий, стройный, с правильными чертами лица, Харнуэлл совершенно не походил на ученого, образ которого обычно связывается в нашем сознании с представлением о научных изысканиях. Он не носил очков, не курил трубку и не ходил в пиджаке из твида. В сорок с лишним лет этот известный ученый своей обходительностью напоминал скорее футбольного тренера, привыкшего создавать непобедимые команды. И, действительно, как ученый, доктор Харнуэлл снабжал боевые команды дяди Сэма техникой, которая принесла нам немало побед. Такое же впечатление преуспевающих и компетентных людей производили и его ближайшие сотрудники — доктор Кюри, доктор Бэрнс и профессор Малькольм Гендерсон. Впоследствии Гендерсону суждено было стать моей правой рукой в подготовке «операции Барни». Но в то сырое и ненастное апрельское утро 1943 года никто из нас не знал об этом, а я даже не помышлял о том смелом предприятии, которое затем получило название «операции Барни».
Ученые отложили в сторону все дела и в течение нескольких часов любезно показывали мне свою чудесную «страну идей». По ходу осмотра они терпеливо давали объяснения и демонстрировали новые виды оружия и средства защиты, которые помогли бы сохранить жизни сотен наших подводников и удвоить количество потопленных судов противника, если бы мы располагали этим оружием на наших береговых базах подводных лодок на Тихом океане. Здесь я почувствовал, что артиллерийское и торпедное вооружение подводных лодок устарело почти так же, как лук и стрелы, и что теперь приближается период «кнопочной войны». Но, увы, прошло еще много месяцев, прежде чем мы увидели новую технику в действии, а за это время немало наших подводных лодок, лишенных эффективных средств защиты, нашло себе могилу на дне моря.
В заключение нашего путешествия в будущее доктор Харнуэлл предложил мне совершить прогулку на небольшом катере по входному каналу бухты и посмотреть, как действует новый прибор, получивший название частотно-модуляционного сонара, или гидролокатора. Мне, человеку новому, он показался похожим на подводный радиолокатор. Его индикатор кругового обзора, напоминавший экран телевизора, воспроизводил подводный контур береговой черты канала, одновременно давая расстояние и пеленг на нужную точку контура. Проходившие мимо нас катера фиксировались на экране в виде световых выбросов, а в это время в наушниках прибора явственно слышался звук, похожий на слабый звонок. В последующие годы на просторах Тихого океана мне сотни раз суждено было слышать этот звук, который наши подводники окрестили «звонком дьявола», потому что он исходил от зловещего, смертельного врага.
Доктор Харнуэлл объяснил, что гидролокатор первоначально был создан для тральщиков, действовавших на Средиземном море, но оказался для них непригодным. На надводных кораблях, плавающих обычно в неспокойном море, прибор не мог обнаруживать мины. Но подводные лодки, действующие на глубине в относительно спокойной воде, могут, по мнению Харнуэлла, с успехом использовать эту новую технику для прорыва в гавани противника.
Если бы это была приключенческая история, то я, развивая тему о путешествии с Алисой в Страну чудес, сказал бы, что когда я смотрел на экран и прислушивался к звонкам гидролокатора, какой-то таинственный голос нашептывал мне, что именно благодаря этой секретной боевой технике мы нанесем смертельный удар по флоту противника в его же собственном море. Должен, впрочем, признаться, что тогда я мало верил в возможность широкого использования гидролокатора, так как в тот период войны наши подводные лодки действовали против судов главным образом в открытом море. Порты же Японии и оккупированных ею территорий были так мелководны, что ни одна подводная лодка не могла проникнуть в них незамеченной. Подводная лодка, не имея возможности свободно маневрировать или уйти на глубину, в случае обнаружения была обречена на неизбежную гибель. Я не хотел посылать людей на верную смерть и безрассудно рисковать своими подводниками и подводными лодками, которых и без того было слишком мало.
И все-таки способность гидролокатора видеть и слышать находящиеся поблизости надводные корабли произвела на меня сильное впечатление. Я считал, что он может сослужить хорошую службу подводной лодке, помогая обнаруживать и атаковать корабли противника, а также уклоняться от них.
Но как ни странно, тогда мне даже в голову не пришло (потом я сам удивлялся этому), что гидролокатор на подводной лодке, идущей в подводном положении, можно использовать и для обнаружения и форсирования минных полей. Причина заключалась, вероятно в том, что гидролокатор, установленный на тральщиках, оказался совершенно непригодным для обнаружения мин, и я знал об этом. Но как бы то ни было, именно в то апрельское утро, когда моя загоревшая под гавайским солнцем кожа от холодного ветра стала принимать синеватый оттенок, я задумался над возможностью использования новой, пока еще несовершенной техники в качестве средства наблюдения подводных лодок и взял ее себе на заметку.
Во время нашей утренней прогулки на катере мы с доктором Харнуэллом договорились, что я обращусь в морское министерство с просьбой (которую он поддержит) установить гидролокатор, как только он будет готов, на первой же пригодной для этого подводной лодке. А ведь тогда производство электронного оборудования только начиналось, и боевые технические средства изготовлялись в военно-морской лаборатории вручную и поштучно.
Прослужив всю свою сознательную жизнь во флоте, я, как мне казалось, довольно ясно представлял себе, что такое рутина и сколько времени требуется для того, чтобы прошибить ее. Но лишь столкнувшись с ней лицом к лицу, я понял, сколько энергии и терпения нужно для борьбы с этим злом, особенно в военное время, когда разрешение каждого важного вопроса и без того осложнялось массой дел, не терпящих отлагательства.
Впрочем, не так уж много было потеряно из-за того, что я впустую тратил свои силы и время, так как новая техника все равно еще не была пригодна для использования даже на тральщиках, которые, кстати сказать, не очень-то стремились получить ее. Производство гидролокаторов началось только в начале 1944 года, после заключения контракта с компанией «Уэстерн Электрик». Эта задержка дала мне время обдумать вопросы, которые встали перед нами в связи с широким использованием противником минного оружия в боевых действиях на море, и взвесить все наши способы борьбы с минами. Убедившись в потенциальных возможностях гидролокатора, я преисполнился решимости во что бы то ни стало добиться установки его на подводных лодках. Первый гидролокатор появился на подводной лодке только через год после моей встречи с Харнуэллом. Но уже за несколько месяцев до этого я пришел к выводу, что новая техника будет тем самым волшебным ключом, который отопрет подводным лодкам заминированные двери в Японское море.
В свете дальнейших событий приходится только удивляться, что плоды моего визита к доктору Харнуэллу созревали так долго, но ведь и Алиса, героиня романа Льюиса Кэрролла, попав в Страну чудес, не переставала удивляться!
Между тем военные действия периода 1943–1944 годов не давали ни минуты отдыха офицерам моего штаба, который размещался в переоборудованном под бомбоубежище здании на территории береговой базы подводных лодок в Пирл-Харборе. Когда я возвратился из своей поездки, мой рабочий стол был до потолка завален кипами бумаг. Прежде всего я должен был доложить адмиралу Нимицу о результатах моей инспекционной поездки по маршруту Аляска Сан-Франциско — Сан-Диего — Вашингтон.
Честер Нимиц — самый удивительный человек в нашем флоте: разговаривать с ним очень легко и одновременно дьявольски трудно. Если знаешь, о чем говорить и готов ответить на все, что его интересует, дело идет как по маслу. Но несдобровать тому, кто начинает путаться и давать сбивчивые ответы на вопросы, которые адмирал задает не спеша, тихим голосом. Когда же дело доходит до уточняющих вопросов, то здесь любой прокурор средней руки выглядит мальчишкой по сравнению с ним.
Зная это, я предвидел, что почва под моими ногами может оказаться шаткой, когда я стану докладывать ему о гидролокаторе. И я постарался изложить суть вопроса так, чтобы адмирал не заподозрил меня в прожектерстве. Говорил я, очевидно, достаточно убедительно. Трудно сказать, что именно перевесило чашу весов в мою пользу, но решающую роль сыграло, вероятно, то обстоятельство, что я не выдавал гидролокатор за панацею от всех зол, а просил разрешения установить его только на одной подводной лодке и провести испытания. Командующий одобрил мои намерения и поддержал предложение просить управление кораблестроения об установке гидролокатора, как только он будет создан, на первой же спущенной со стапелей подводной лодке.
Одной из причин сговорчивости командующего был, по-видимому, успех моего визита в Вашингтон, куда я ездил добиваться прекращения выпуска недоброкачественных торпед для подводных лодок. Начальник артиллерийского управления контр-адмирал Блэнди — мой старинный друг, которого я коротко называл Спайком, обещал немедленно принять меры к усовершенствованию торпед и просил только прикомандировать к его управлению специалиста по торпедному оружию. Я с радостью согласился, и через несколько месяцев основные недостатки торпед были устранены. К сожалению, у Мортона еще не было усовершенствованных торпед, когда он первый раз отправился в Японское море. Но во второй поход, которому суждено было закончиться так трагически, Мортон уже взял с собой новые, только поступившие на вооружение бесследные электрические торпеды. По мнению большинства из нас, увеличение за последнее время потерь подводных лодок в водах противника следовало объяснять только широким применением мин. Такое мнение сложилось у нас по нескольким причинам. Главная состояла в том, что японцы, потопив какой-нибудь корабль, обычно трезвонили об этом на весь мир. Но когда мы стали терять корабли в водах между Японией и Формозой, в Восточно-Китайском море и в других районах, включая и Желтое море, японцы как в рот воды набрали. Молчание японцев по поводу наших потерь в этом случае подтверждало, что причиной гибели кораблей были мины. Далее, примерно в середине 1944 года наша разведка захватила японские «Извещения мореплавателям», в которых судам предлагалось обходить ряд участков Желтого моря и некоторые другие морские районы. Хотя в «Извещениях» и не говорилось о минах, однако создание запретных районов свидетельствовало именно о них. Этот вывод подтверждался также все возраставшим количеством обнаруживаемых нами плавающих мин в водах, пограничных с японскими. Наконец, мы располагали довольно точными сведениями о минных заграждениях в проливах, ведущих в Японское море.
В разгар наших тревожных размышлений по поводу все возраставших потерь стало известно, что новая подводная лодка «Спейдфиш», построенная на судоверфи Меар-Айленд и переданная капитану 3 ранга Гордону Андервуду, оборудована гидролокационной аппаратурой и уже проходит испытания в районе Сан-Диего.
Я выслушал это сообщение с живейшим интересом.
А что, если эта новая боевая техника, оказавшаяся непригодной на тральщиках, будет эффективной на подводных лодках? В моей памяти всплыли воспоминания об испытаниях, которые мне довелось наблюдать в Сан-Диего в апреле 1943 года. Именно тогда я и решил продолжать испытания во что бы то ни стало.
23 июня 1944 года «Спейдфиш» вошла в базу подводных лодок в Пирл-Харборе. Я уже был тут, готовый забросать вопросами командира и специалистов по электронной технике.
Мне доложили, что под умелым и неустанным руководством профессора Малькольма Гендерсона капитан 3 ранга Андервуд и специалисты по электронному оборудованию из команды «Спейдфиш» овладели техникой эксплуатации довольно капризного поначалу гидролокатора.
В Сан-Диего на «Спейдфиш» были проведены тщательные испытания гидролокатора. Андервуд рассказал, что подводная лодка не раз проходила под учебными минными полями и добилась известного успеха в обнаружении мин. Больше мне ничего и не надо было. Мы наметили план дальнейших испытаний, которые предполагали начать после завершения подводной лодкой «Спейдфиш» учебных торпедных стрельб.
Гидролокационная аппаратура, установленная на «Спейдфиш», естественно, вызвала огромный интерес и всевозможные толки среди подводников в Пирл-Харборе. Но личный состав подводных лодок не проявлял особого энтузиазма по поводу новой гидролокационной техники.
По мере того как военные действия на Тихом океане приближались к островам собственно Японии, наши подводные лодки отзывались с океанских коммуникаций, которые теперь почти не использовались японским военным и торговым флотом. В местах, некогда славившихся богатым уловом, добычу приходилось буквально «выгонять из кустов» в непосредственной близости от побережья. Но это вовсе не означало, что для подводников наступило время отдыха. Подводные лодки стали использоваться для разведки островов и прибрежной полосы с задачей выявить подходящие места для уже намечавшихся высадок десантов. Выполнять такие задания в непосредственной близости от берега крайне опасно. В любой момент можно подорваться на мине, наскочить на риф, не отмеченный на карте, или на какое-нибудь другое подводное препятствие.
Как я хотел, чтобы гидролокатор оказался надежным средством для обнаружения этих опасностей! Тогда мы смогли бы продолжить подготовку личного состава подводных лодок, оборудованных гидролокаторами, к нанесению на карту минных заграждений и последующему их преодолению.
Неискушенный человек может подумать, что мины ставятся в заранее намеченном для этого районе большими участками. Но это не так. В отличие от хлебного, минное поле засевается не густо. Оно состоит обычно из двух или трех линий мин, перекрывающих морские пути с самым интенсивным судоходством, а также проливы и каналы. Как правило, линии мин находятся на довольно большом удалении друг от друга — от 350 до 10 000 метров. Мины в рядах ставятся с интервалом 70-100 метров, чтобы избежать последовательного взрыва остальных мин в ряду вследствие детонации. Мины были единственным врагом, которого подводники действительно боялись, поскольку только от этой опасности они не имели защиты, пока не был создан гидролокатор.
Японская мина, с которой мы особенно близко познакомились (нашим кораблям частенько приходилось встречаться с оторвавшимися ягодками из минного виноградника), представляла собой якорную контактную гальвано-ударную мину типа «93» со свинцовыми колпаками, очень похожую на нашу мину марки «6». Шарообразная по форме, она имела свинцовые гальвано-ударные колпаки. Мина взрывалась, когда наполненная кислотой стеклянная ампула, находящаяся в колпаке, разбивалась при ударе его о борт корабля. Мины этого типа можно было ставить на углубление до 75 метров и даже больше. Но чаще они ставились ярусами на углубление 3, 12 и 20 метров и не глубже 30 метров. Наши подводные лодки в надводном положении имели при стандартном водоизмещении осадку примерно 5–5,5 метра, поэтому попытки пройти над минным полем были сопряжены для них с риском наскочить на мины верхнего яруса.
Японцы, как правило, не ставили мины на углубление более 20 метров. В районах с большими глубинами морские течения наклоняют минрепы в направлении течения. При этом мины приглубляются и эффективность минного поля по отношению к надводным кораблям снижается. Тем не менее японцы ставили мины против подводных лодок и в водах с глубинами до 240 метров.
В результате разведывательных операций подводных лодок было установлено, что японцы в самом начале войны выставили большое количество якорных контактных мин в целях ограждения огромных водных пространств от наших вездесущих подводных лодок. За этими защитными барьерами японские торговые и иные суда чувствовали себя в полной безопасности. Но мы тоже не теряли времени даром и установили, где находятся минные заграждения, препятствовавшие проходу в Восточно-Китайское море, и к берегам Японии со стороны Формозы.
Когда подводная лодка попадает на минное поле, командир обычно принимает все меры к тому, чтобы как можно быстрее вывести корабль из опасного района. Однако, как я уже говорил, мы несли потери на минных полях. По всей вероятности, восемь наших подводных лодок подорвались на минах, а за гибель от мин трех из них можно ручаться.
Хотя мы принимали все меры предосторожности, наши относительно небольшие потери объясняются скорее счастливым стечением обстоятельств, особенно если учесть, что в районах, где действовало большое число наших подводных лодок, предполагались мины. В открытом море минные поля выставлялись с таким расчетом, чтобы из каждых десяти подводных лодок, прошедших по минному полю, одна подорвалась, то есть с вероятностью встречи десять процентов. С течением времени это соотношение уменьшалось по разным причинам: либо обрывались минрепы и мины всплывали, уменьшая плотность минного поля, либо мины тонули из-за течи или обрастания морскими организмами и растениями.
Но давайте возвратимся в Пирл-Харбор и продолжим наш рассказ.
Если в недалеком прошлом офицеры моего штаба и специалисты по торпедному оружию часами ломали себе голову над тем, как улучшить конструкцию и устранить недостатки нашего главного оружия — торпеды и ее взрывателя, то теперь мы все свои усилия направляли на то, чтобы усовершенствовать наше пассивное оружие — гидролокатор. С его помощью мы надеялись одержать победу в борьбе с вражескими минами вообще и с теми, которые были поставлены в Японском море, в особенности.
Мы стреляли боевыми торпедами по подводным скалам острова Кахулави, затратили тысячи человеко-часов и долларов, пока, наконец, не установили причину, которая препятствовала взрыву торпед. Затем мы сбрасывали с помощью грузовой стрелы учебные зарядные отделения торпед, чтобы проверить взрыватель, потратили на это еще сотни человеко-часов и долларов и в конце концов добились успеха.
Следует оговориться. Долларов на гидролокатор было израсходовано немного. Но что касается человеко-часов, отданных ему мною лично и моими специалистами по электронной технике, то в этом отношении затраты на торпеду были значительно меньшими.
В течение целого года, начиная с того июньского дня, когда в Пирл-Харбор пришла подводная лодка «Спейдфиш», оснащенная гидролокатором, и до прорыва минного барьера в Корейском проливе, очень часто я встречал восход солнца на мостике подводной лодки, проводившей испытания в районе учебного минного заграждения.
Чтобы облегчить и ускорить работу, мины для нас выставили в довольно глубоких и безопасных водах северо-восточнее Барберс-Пойнт. Туда мы и отправились на «Спейдфиш» для испытания только что установленной на ней гидролокационной аппаратуры.