Все утро я дожидаюсь разговора с представителем отдела биржи труда по работе с клиентами. Мне срочно нужно пособие. Если я не добуду денег для Хозяина Боба, он меня выселит. Насколько я помню, на счету у меня 300 долларов. А нужно 3300.
Подойдя наконец к телефону, представительница сообщает мне, что выдать пособие по безработице авансом никак невозможно.
— Разве вы не читали брошюру? Пособие выдается по истечении десяти рабочих дней.
— Но прошло уже больше двенадцати рабочих дней.
— Десять рабочих дней — это минимум, — поясняет женщина.
— А максимум?
— Шесть недель.
— Я не могу столько ждать. Я потеряю квартиру.
— Мэм, ничем не в силах помочь. Единственное, что могу посоветовать, — перезвоните на следующей неделе.
Я в отчаянии кричу:
— На следующей неделе меня выкинут из квартиры и мне неоткуда будет позвонить!
— Попробуйте перезвонить на следующей неделе, — заканчивает разговор служащая. — Спасибо, что позвонили в социальную службу. До свиданья.
В сердцах швыряю трубку. Придется распотрошить запас сигарет, который я на всякий случай держу в глубине шкафа. Вообще-то я бросила курить восемь месяцев назад, но если биржа труда не заставит вас схватиться за сигарету, вы сверхчеловек. К тому же курение помогает мне думать.
Зажигаю сигарету и высовываюсь из окна спальни, выдыхая дым в холодный чикагский воздух. Не успеваю я сделать двух затяжек, как в переулке появляется знакомая фигура. Рон, мой бывший парень времен колледжа, выглядит заблудившимся серфером. Высветленные волосы, бисерный ошейник, грязная футболка «Освободите Кастро» и потертая джинсовая куртка. Ему удалось сохранить свой мальчишеский шарм несмотря на то, что он отрастил жидкую козлиную бороденку и слегка смахивает на Шегги: та же сутулая спина и неуклюжая походка. Заметив меня, Рон машет рукой. Я неуверенно машу ему в ответ, и, прежде чем я успеваю опомниться, он уже лезет по моей пожарной лестнице.
Рон появился в ту постыдную эпоху моей личной жизни — старшие курсы колледжа, — когда у меня были рекордно низкие требования к парням: я сходила с ума по каждому умеренно завшивленному красавчику, умевшему (хоть как-то) играть на любом инструменте. Я не хочу возвращаться в те времена. Всякий раз, когда ко мне заходит Рон, я вспоминаю, как одалживала ему денег и писала за него курсовые — в надежде, что когда-нибудь он станет новым Куртом Кобейном. Еще я вспоминаю, что спала с ним. И не один раз, а регулярно, хотя его смело можно было назвать ходячим предупреждением о вредоносности «травки».
Рон никогда не работал на одном месте больше трех месяцев и по-прежнему — в тридцать с хвостиком — играет на бас-гитаре в малоизвестной группе. Он ходит за мной как пришитый с тех пор, как услышал от общего друга о моем увольнении. Ему кажется, что безработица снова нас объединила. Думаю, Рон надеется, что я позволю ему переспать со мной. В память о прежних временах. Но снова связаться с Роном значило бы дойти до точки невозвращения. Теперь я уже взрослая и знаю, что жить все лето в фургоне не так уж весело — что бы он там ни говорил.
— Я занята, Рон, — с ходу объявляю я, как только он, поднявшись по пожарной лестнице, через окно забирается в спальню. Дверями он редко пользуется.
— Меня не проведешь, Джейн, — улыбается Рон.
С нашей последней встречи он лишился еще одного зуба. Итого — минус три. У Рона привычка — накурится до потери пульса и лезет со второго этажа по узкой и шаткой пожарной лестнице выносить макулатуру. При этом каждый раз теряет равновесие и приземляется мордой об землю. Но утверждает, что даже будь он при деньгах, не пошел бы к стоматологу. Он им не доверяет.
Если сильно прищуриться, Рон похож на Брэда Питта в «Настоящей любви». Если не прищуриваться, действительно похож на Шегги.
— Рон, серьезно, я занята. Мне нужно думать, где достать денег на квартиру.
— Я знаю средство. — Он протягивает мне толстый косяк.
Рон вечно предлагает мне наркотики. Это только подтверждает теорию, что он всего лишь хочет уложить меня в постель. Я отказываюсь.
— Да брось ты, нельзя же просто так валяться, — настаивает Рон. — Особенно нетрезвой. Если собираешься валяться без дела, надо по крайней мере быть под кайфом.
— Спасибо, — отвечаю я. — Но я говорю «нет» наркотикам.
Рон закатывает глаза. Всякое напоминание о правительстве Рейгана выводит его из себя.
— Есть поесть? — спрашивает он, уже по пути к холодильнику. Открывает дверцу, заглядывает внутрь и остается в этой позе — оттопырив костлявую задницу — так долго, что я начинаю волноваться, не заснул ли он там. Вдруг он пускает слюни на мой салат?
— Рон! — ору я.
— Ум-м-ф? — мычит он. Уже набил чем-то рот. Чем — лучше не думать. Недавно я нашла кусок чеддера со следами зубов. Точно его работа, чья ж еще.
— Вылезай из моего холодильника.
— У тебя что, совсем нет ничего экологически чистого? — кричит он из-за открытой дверцы.
— Ты все съел.
Он выпрямляется, и я вижу, что он дует молоко прямо из пакета. Мало того, у него хватает совести допить все до конца.
Рон громко икает.
— Молоко было просроченное, — сообщаю я.
Он пожимает плечами:
— Нас убивают гормоны. Не бактерии.
Шлепнувшись на мой диван и вытирая рукавом молочные усы, Рон выуживает из своего бездонного нагрудного кармана мятую листовку.
— Слушай, старушка. Есть возможность подработать.
— За деньги? — Я скептически разглядываю мокрую листовку его группы «Засор».
— ДА! Можно даже с авансом. — Он валится на спину, чтобы добраться до дальнего угла кармана, извлекает оттуда двадцатку, сминает в комок и бросает мне.
— Спасибо, — говорю я. — А что нужно?
— Дизайн обложки для нашего компакт-диска.
— У вас есть диск? — удивляюсь я.
«Засор» обычно ограничивается перепевами чужих песен в местных барах за чаевые. Когда-то в колледже я считала даже такие группы крутыми. Тогда я бы с гордостью ходила в футболке «Засора». Теперь для меня это просто еще одна бесперспективная местная группа.
— Пока нет, но Дэн работает над этим, — отвечает Рон.
Дэн — лидер «Засора», который постоянно уверяет, что знает кое-кого, кто знает одного продюсера, и который попадает в ноты только под кайфом. Рон играет на бас-гитаре, а двое других парней, Расс и Джо, — на гитаре и ударных соответственно.
— А ты случайно не можешь достать еще три тысячи? — с надеждой спрашиваю я.
Рон фыркает:
— Навряд ли. Двадцать сейчас, триста потом. Наличными, без налогов.
— Для начала неплохо. И мне нравится, как это звучит: «без налогов».
«Свободным художникам» не положено пособие по безработице. В системе социального обеспечения много нелепостей. Например, в моих интересах отказаться от внештатной работы и не работать вообще, чтобы не рисковать пособием. По-моему, пособия по безработице, как и большинство пособий, придуманы для того, чтобы понижать самооценку и вызывать зависимость.
* * *
Моя благосклонность к Рону почти мгновенно испаряется, когда он засовывает руку себе под ремень и с протяжным низким звуком выпускает газы.
— Ну ладно, хватит, Рон, я пошла, — сообщаю я. — Мне нужно понять, как скорее получить пособие.
— Подожди, ты идешь в социальную службу? Я стопудово могу помочь, — утверждает он.
— Сомневаюсь.
— Да брось, старушка, у меня там связи. — Он улыбается щербатым ртом.
Оказывается, на бирже труда Рон — истинное сокровище. Хотя за все время нашего знакомства у него никогда не было постоянной работы, он в этом здании знает всех и каждого. Например, называет охранника у входа Бобом и спрашивает, как его дети.
Я становлюсь в очередь за канатом; человек передо мной беззвучно матерится и дергает галстук.
— Люсинда! — кричит одна служащая. — ЛЮ-СИН-ДА!
Кто-то отвечает из-за конторки (людям в очереди его не видно):
— У нее перерыв.
— И конечно, она повесила эту очередь на меня, — возмущается женщина.
— Черил, твое дело — обслуживать посетителей, этим и занимайся, — говорит кривозубый менеджер. У него сальные волосы, галстук повязан криво.
— Почему ей дают три перерыва? Мне не дают трех перерывов! — верещит она.
— Мы не туда встали, — заявляет Рон.
— Но здесь написано «Заявки на пособие», значит, нам сюда, — возражаю я.
— Поверь мне, старушка, нам нужно наверх.
Я неохотно направляюсь к лифтам. Рон тащится за мной, шлепая резиновыми башмаками по кафельному полу.
На пятом этаже очередь в два раза длиннее, чем на третьем. Я вдруг понимаю, что мне срочно нужна сигарета, и поворачиваюсь к Рону:
— Есть закурить?
Покопавшись в кармане, он извлекает косяк.
— Не это! — сердито говорю я, поскольку злоупотребляю только легальными веществами. У меня принципы.
— Разве ты не в курсе, что никотин разъедает легкие? — Рон скребет свою козлиную бородку. — Знаешь, сколько в сигаретах всякой гадости?
— И это говорит человек, который выкуривает шесть косяков в день.
— Но в траву, по крайней мере, не подмешивают мышьяк и формальдегид. Стопроцентная конопля, малышка.
Я закатываю глаза.
— Ладно, ладно. Секундочку.
Косяк отправляется обратно, а Рон снова начинает рыться в кармане. Рон совсем тощий, и мешковатая одежда это только подчеркивает, но другой он не носит. После нескольких минут раскопок он достает свернутый листочек бумаги. В нем две белые таблетки. Экстази, наверное. Рон не вылезает из клубов.
— Это тебя развеселит. — Он одаривает меня щербатой ухмылкой. Я бью его по руке. — Старушка, к чему такая агрессия? — Рон бережно заворачивает таблетки и снова убирает в карман.
* * *
Прошло почти полчаса, и сигарета мне нужна нестерпимо.
— Расслабься, — советует Рон и массирует мне плечи. Я даю ему по рукам, он отскакивает в сторону и сердито бормочет: — Хотел помочь. Во дерганая.
— Следующий! — рявкает женщина в третьем окне.
Человек передо мной, который все это время переминался с ноги на ногу, как спринтер перед забегом, срывается со старта и чуть не врезается в окно. Ему нужна хорошая порция «Риталина» от гиперактивности. А мне нужна сигарета.
Я смотрю на другое окошко. За компьютером сидит маленький человечек в толстых очках. Он никого не зовет и никого не обслуживает. По телефону он тоже не говорит. И не обедает. Он просто сосредоточенно и отрывисто нажимает на кнопки. Я делаю вывод, что он играет. Может, что-нибудь из восьмидесятых годов, вроде «Космических захватчиков» или «Сороконожки». Я хочу такую работу, где можно играть в компьютерные игры. И неспешно обедать. И подолгу прогуливать.
Эх-х…
— Следующий! — рявкает женщина в первом окне, а мужичок, играющий в «Тетрис», по-прежнему не сводит глаз с компьютера.
— Здравствуйте. — Я улыбаюсь и всем своим видом показываю: я дружелюбна, я не психопатка, она должна мне помочь, потому что я милая и веселая. Но с женщиной этот номер не проходит. Она хмурится, работа явно ей осточертела. — Я за пособием.
— Документы? — спрашивает она.
На фотографии потрепанных водительских прав штата Иллинойс я выгляжу на четырнадцать, хотя на самом деле мне там двадцать два. Тогда у меня были короткие торчащие волосы всех цветов радуги, потому что в парикмахерскую я ходила нерегулярно. Теперь они длинные и мелированные, обычно я небрежно завязываю их на макушке. Мой братец Тодд говорит, что с такой прической и длинной шеей я похожа на страуса.
Я снимаю очки, чтобы женщина меня как следует разглядела, и снова улыбаюсь: пусть видит, что я не обиделась на ее резкие манеры.
— Вы здесь не похожи на себя. — Приложив карточку к стеклу, поближе к моему лицу, она скептически вглядывается в мое изображение.
— Это старые права. — От широкой улыбки у меня сводит скулы. Мысленно внушаю ей: «Пожалуйста, проникнись ко мне, я — лапочка».
— У вас есть другое удостоверение личности? — спрашивает женщина с холодным равнодушием к моим попыткам навязаться ей в друзья.
Я запускаю руку в кошелек и достаю квитанцию за газ, но, видимо, этого мало. Тут Рон делает шаг вперед и заявляет:
— Я ручаюсь за нее, Дина, все в порядке.
Он обнимает меня за плечо, я заметно вздрагиваю.
— Рон? Ты? — вскрикивает женщина в окне.
— Собственной персоной, — отвечает Рон, показывая дырку в передних зубах. Рон из тех, кто употребляет такие фразы, как «собственной персоной». Еще он изредка говорит «Чего изволите?» с утрированным шотландским акцентом.
Она откатывается назад на стуле и зовет кого-то из задних кабинок, кого нам не видно:
— Девочки! Тут Рон пришел нас навестить!
Две крупные тетки немедленно подваливают к окну.
— Рон! — кудахчут они. Небольшое стадо буйволиц в платьях от Кэти Ли Джиффорд и дешевых туфлях из кожзаменителя.
— Ты нас чем-нибудь угостишь, дорогой? — спрашивает одна.
Осмотревшись, Рон прикладывает палец к губам. Потом украдкой подсовывает под стекло белый пакетик с таблетками.
Одним быстрым движением — почти незаметно — женщина за столом хватает пакетик, сует его себе в карман и подает мне листок бумаги — чек. На нем написано мое имя и сумма моего хилого пособия: $ 1035.
— Это на неделю? — с надеждой спрашиваю я.
— На месяц, — поправляет женщина за конторкой. — Сорок процентов вашей зарплаты минус налоги.
— Налоги? — вскрикиваю я. — Безработные тоже должны платить подоходный налог?
— Не я устанавливала правила. Я только выдаю чеки.
— Ух ты, это оч-чень даже ничего, старушка, — крякает Рон. — Мне прошлый раз дали всего двести три.
Пособие плюс деньги на счету — итого 1330 долларов. И хотя я по образованию художник и ничего не смыслю в математике, мне понятно, что для квартплаты не хватает почти двух тысяч. Капитальный облом.
Цирк «Барнум Бэйли»
Проезд Вествуд-Сентер, 8607
Вена, VA 22 182
Джейн Макгрегор
Кенмор-авеню, 3335
Чикаго, IL 60657
7 марта 2002 г.
Уважаемая миз Макгрегор!
Благодарим за Ваш интерес к работе в цирке «Барнум Бэйли». К сожалению, на данный момент вакансий для Вас нет.
Мы ценим Ваше врожденное чувство равновесия и то, что Вы всегда мечтали быть канатоходцем, но во всех наших акробатических трюках участвуют только опытные специалисты. Боимся, что двухнедельный гимнастический лагерь после 8-го класса нельзя считать достаточной подготовкой.
Спасибо, что обратились в цирк «Барнум Бэйли».
Искренне Ваша
Кэйт Рикордати,
начальник отдела кадров
цирка «Барнум Бэйли».