На рассвете следующего дня тридцать колдунов Гильдии, отобранных для вторжения в Мир Ненадёжности, собрались в спортивном зале. Там же находились, разумеется, Гиймо, Бертрам и остальные обитатели Гифду. Такое событие никто не мог пропустить. Участники экспедиции гордо выпрямляли спины, запахиваясь в тёмные плащи. У каждого через плечо висела сума с инструментами и книгами. В борьбе с таким могущественным противником, как Призрак, ничего нельзя было оставлять на волю случая.

– Небывалое собрание! – шепнул Бертрам на ухо другу. – Весь цвет колдовской братии!

– Какой же это цвет, если среди них нет тебя! – усмехнулся Гиймо.

– Сам удивляюсь!

Их внимание привлёк шум в дверях зала. На проводы экспедиции пожаловал сам Великий маг Шарфалак, глава Гильдии. Дряхлый скрюченный старик, почти совсем слепой, с лицом, скрытым капюшоном, медленно, опираясь на посох, направился к Кадехару. Этот человек, которому положено было поклоняться, вызывал у Гиймо резкую неприязнь – возможно, из-за того, что летом старый маг попытался удержать мальчика в монастыре помимо его воли. Впрочем, и до этого могущественный старец внушал ему отвращение и беспричинный ужас.

Шарфалак, вцепившись в руку Кадехара своими костлявыми пальцами, обратился ко всем собравшимся.

– Колдуны Гильдии, – начал он скрипучим голосом, – наступил великий день. Мы решили покончить с угрозой, которую для нашей страны давно представляет Призрак…

Старик надолго закашлялся.

– Я поручил командование операцией Кадехару, – снова заговорил он. – Никто, кроме него, не достоин этой чести.

Зал встретил слова Великого мага аплодисментами. Шарфалак поднял руку, начертал в воздухе Кеназ, графему возрождающего пламени, и в знак благословения направил её в сторону готовых выступить колдунов. После этого участники экспедиции взялись за руки. Возглавивший цепь Кадехар, которому усердно подражали остальные, последовательно принял восемь магических поз. Все хором пели гальдр. Не успело отзвучать последнее слово, как зал озарила вспышка. И тридцать колдунов исчезли в мгновение ока, словно втянутые пустотой.

Проводив экспедицию, все вернулись к своим обычным делам. Шарфалак скрылся, Эжен пошёл разбирать почту, Кадван – выдавать спортивный инвентарь. Гиймо, оставшийся без учителя, решил присоединиться к Бертраму. Тот принял его компанию, хотя сначала гневно возмущался, твердя, что не нанимался в няньки и что, если бы не клятва о дружбе, он бы непременно отказался. В действительности Бертрам был польщён…

– Этот гальдр Пустыни – удивительная штука! – сказал он, обсуждая исчезновение колдунов из зала. – Впервые вижу, как он действует!

– Правда, удобно? С таким гальдром и Дверь ни к чему! Достаточно высчитать траекторию – и скачи себе из одного мира в другой! Или из края в край страны Ис…

– Ты видел, чтобы кто-то пользовался этим в Ис? – удивлённо спросил Бертрам.

– Да. Мой учитель. Однажды он пришёл мне на выручку, войдя в ствол дерева и выйдя из скалы на расстоянии в добрый километр!

– Теоретически я тоже так могу, – проговорил Бертрам. – Но никогда не пробовал…

– Кадехар говорит, что для этого нужен большой опыт пребывания в Вирде. Поэтому ученикам и молодым колдунам не советуют прибегать к такому волшебству.

Смеясь, они подошли к перекрёстку коридоров и определили, куда им идти, по «говорящему камню».

– И всё-таки обидно! – признался Бертрам. – Другие колдуны рискуют жизнью, борясь с владыкой Ша, а я томлюсь тут…

Гиймо показалось, у него перестало биться сердце.

– Что ты сказал?.. С владыкой Ша?!

– Конечно, с кем же ещё! С обитателем башни Джагхатаэль. Ты не знал, как зовут Призрака?

– Призрака?..

– Таково заключение Шарфалака, – начал объяснять Бертрам, с подозрением глядя на Гиймо. – На основании словесного портрета, который дал Гонтран, твой дружок – мучитель банджо, с риском для жизни сбежавший оттуда, башню сочли вероятной вотчиной Призрака. А поскольку её хозяин, владыка Ша, водит дружбу с Тунку, который прислал сюда гоммонов и орков, чтобы они тебя похитили, Шарфалак сделал вывод, что Ша и Призрак – одно лицо… Да что с тобой?!

Гиймо не хотел отвечать. Его охватила растерянность. С тех пор как после возвращения из Мира Ненадёжности Агата рассказала ему, что Ша разыскивает своего сына, Гиймо терялся в догадках, в том числе самых невероятных. Поговорить об этом с матерью, тем более с наставником, он не решался. Нередко ночами мальчик лежал без сна, гадая, не обманывают ли его, говоря, будто отец покинул Ис, отправившись в Мир Надёжности? Узнав, что учитель собрался охотиться на владыку Ша, который, вероятно, что-то знал о его, Гиймо, происхождении, мальчик испытал потрясение.

Он опустился на пол и на глазах у изумлённого Бертрама разрыдался, как несмышлёное дитя.

– Я здесь, господин. Вы звали?

– Да, Ломго, мой верный писарь… Мне надо написать два письма. Два очень важных письма.

Человек с глазами хищника безучастно наблюдал за неясным силуэтом в глубине комнаты. Столы были завалены картами и исписанными листами, пол – инструментами и книгами. В последнее время Господином часто овладевало волнение, чего раньше не случалось. И даже Ломго, считавшийся его доверенным лицом, не знал, в чём дело. Писарь подозревал, что это как-то связано с ребёнком, которого тот столько лет искал и наконец нашёл. Однако с Господином ни в чём нельзя было быть полностью уверенным.

Силуэт, вместе с которым перемещалась темнота, приблизился к неподвижному писарю. У того был лысый череп, сиявший при свете факелов, пламя которых колебалось от близости Господина.

– Ломго, ты не будешь забыт в час моего торжества… Твоя верность будет вознаграждена…

Замогильный голос, от которого тряслись все слуги, в разговоре с Ломго становился ласковым, что льстило писарю. Он подошёл к табурету под единственным оконцем, освещавшим комнату. Здесь он всегда писал под диктовку Господина. Ломго открыл чернильницу и взял рукой с недостающим пальцем перо.

– Первым делом напишем Тунку, потом – нашему другу. Старому другу, томящемуся от одиночества в башне…

И Господин разразился таким хохотом, от которого даже Ломго стало не по себе.